Преступленіе отца Амаро.
Преступленіе отца Амаро.
Романъ Эса де Кероса.
Съ португальскаго.
I.
I.
II.
II.
III.
III.
Преступление отца Амаро, Эса-Де-Кейрош Жозе Мария, Год: 1875
Время на прочтение: 265 минут(ы)
Въ первый день Пасхи въ Леріи стало извстно, что священникъ мстнаго собора Жозе Мигейшъ внезапно скончался утромъ отъ удара. Это былъ полнокровный и сильно упитанный человкъ, прозванный приходскимъ духовенствомъ обжорою изъ обжоръ. Про его жадность къ д разсказывались самыя невроятныя исторіи. Аптекарь Карлосъ, ненавидвшій его, говорилъ обыкновенно, когда тотъ выходилъ изъ дому посл обда, навшись до отвалу, съ краснымъ отъ прилива крови лицомъ:
— Вонъ удавъ перевариваетъ пищу. Скоро, наврно, лопнетъ.
Онъ и дйствительно лопнулъ въ одинъ прекрасный день, плотно поужинавъ рыбою. Никто не пожаллъ о немъ, и похороны его привлекли очень мало народу. Вообще онъ не пользовался въ приход большимъ уваженіемъ, такъ какъ былъ крестьяниномъ и сохранилъ грубыя манеры и неряшливую вншность.
Дамы изъ его прихода не любили его. Онъ икалъ, исповдуя ихъ, и, прослуживъ почти всю жизнь въ деревенскихъ приходахъ, не могъ понять нкоторыхъ утонченныхъ и сантиментальныхъ привычекъ. Вслдствіе этого онъ лишился почти, всхъ своихъ исповдницъ, которыя перешли къ отцу Гусмао, отличавшемуся: самымъ изысканнымъ обращеніемъ.
Жозе Мигейшъ былъ мигелистомъ по убжденіямъ, и либеральныя партіи, ихъ мннія и періодическія изданія приводили его всегда въ бшенство:
— Драть надо этихъ негодяевъ, драть ихъ!— бранился онъ, потрясая своимъ огромнымъ краснымъ зонтикомъ.
Въ послдніе годы онъ сдлался домосдомъ и жилъ одинъ, со старой прислугой и собакой. Единственнымъ другомъ его былъ, настоятель Валладаресъ, управлявшій въ то время епископскимъ приходомъ, по болзни епископа, удалившагося для поправленія здоровья въ свою виллу. Жозе Мигейшъ очень уважалъ настоятеля, это былъ сухой, близорукій человкъ съ огромнымъ носомъ, поклонникъ Овидія, любившій шуточки и ссылки на миологію.
Настоятель называлъ своего друга Братомъ Геркулесомъ.
— Геркулесомъ за силу, а Братомъ за— обжорство,— пояснялъ онъ.
На похоронахъ священника настоятель самъ окропилъ святою водою могилу друга. И, бросая на гробъ первую пригоршню земли, онъ сказалъ шопотомъ остальнымъ священникамъ, намекая на свою привычку предлагать другу каждый день табаку изъ своей золотой табакерки:
— Это моя послдняя щепотка ему.
Черезъ нсколько дней посл похоронъ на площади города появилась собака, священника. Прислуга заболла и слегла въ больницу. Домъ заперли, а собака выла съ голоду у всхъ дверей. Это былъ маленькій, невроятно толстый пудель, отчасти напоминавшій фигурою своего хозяина. Привыкши къ рясамъ, онъ бросался къ каждому встрчному священнику и шелъ за нимъ съ жалобнымъ воемъ. Но никто не нуждался въ несчастномъ животномъ, его били и прогоняли зонтиками. Бдная собака, гонимая, словно претендентъ на престолъ, выла цлыя ночи напролетъ. Однажды утромъ ее нашли мертвою около церкви и увезли на телг для нечистотъ. Больше она уже не показывалась на площади, и священникъ Жозе Мигейшъ былъ окончательно забытъ.
По прошествіи двухъ мсяцевъ въ Леріи разнеслась всть, что въ приходъ назначенъ другой священникъ. Говорили, что это очень молодой человкъ, только-что окончившій семинарію. Звали его Амаро Віера. Назначеніе его объяснялось протекціей, и мстная оппозиціонная газета ‘Областной Голосъ‘ помстила на своихъ страницахъ статью возмущеннаго тона о фаворитизм при двор и о клерикальной реакціи. Нкоторые священники пришли въ ужасъ отъ этой статьи.
— Ну, что тамъ разговаривать!— сказалъ на это настоятель.— Какая тамъ протекція! Просто у человка хорошіе крестные. Мн написалъ объ этомъ назначеніи министръ юстиціи Брито Коррена, Онъ пишетъ, между прочимъ, что новый священникъ — красивый мужчина. Такимъ образомъ,— добавилъ онъ съ довольною улыбкою,— на смну Брату Геркулесу явится, пожалуй, Братъ Аполлонъ.
Во всей Леріи былъ только одинъ человкъ, знавшій новаго священника. Это былъ каноникъ Діасъ, преподававшій въ прежніе годы въ семинаріи, гд Амаро Віера былъ его ученикомъ по классу морали. Въ то время, по словамъ Діаса, Амаро былъ худымъ и застнчивымъ молодымъ человкомъ.
— Я какъ сейчасъ вижу его передъ собою въ потертой ряс и съ такимъ лицомъ, точно у него глисты. Но въ общемъ это славный малый и очень смтливый.
Каноникъ Діасъ пользовался въ Леріи большою извстностью. За послднее время онъ очень располнлъ, и животъ его такъ торчалъ, что выпиралъ рясу. Головою съ просдью, мшками подъ глазами и толстыми губами онъ напоминалъ сладострастныхъ монаховъ-обжоръ изъ старыхъ анекдотовъ.
Діасъ жилъ со старухою-сестрою, сеньорою доною Жозефою Діасъ, и прислугою, которую тоже вс знали въ Леріи. Каноникъ слылъ богачемъ: въ окрестностяхъ Леріи у него были земли, сдававшіяся въ аренду, на его званыхъ обдахъ подавалась на жаркое индйка, и вино его 1815 года пользовалось заслуженною славою. Но самымъ выдающимся явленіемъ въ его жизни (явленіемъ, вызывавшимъ немало толковъ и сплетенъ) была его давнишняя дружба съ сеньорою Августою Каминьа, которую называли обыкновенно сеньорою Жоаннера, такъ какъ она была родомъ изъ Санъ-Жоана-да-Фосъ. Сеньора Жоаннера жила на улиц Милосердія и сдавала комнаты. У нея была дочь Амелія, двадцати трехъ лтъ, хорошенькая, здоровая двушка, пользовавшаяся большимъ успхомъ у молодежи.
Каноникъ Діасъ былъ очень доволенъ назначеніемъ Амаро Віера въ Лерію. Всюду — въ аптек, на улиц, въ ризниц собора — онъ расхваливалъ его за успхи въ семинаріи, за скромность и послушаніе. Даже голосъ у молодого священника былъ, по словамъ Діаса, ‘одна прелесть’.
Наконецъ, однажды онъ съ удовольствіемъ показалъ прислужнику собора, подобострастному и молчаливому, человку, письмо, полученное имъ отъ Амаро Віера.
Это было въ август. Они гуляли вечеромъ вмст у Новаго моста. Отсюда открывался широкій и красивый видъ. Вверхъ по рк тянулись низкіе холмы, покрытые темно-зелеными сосновыми рощами. У подножья ихъ были разбросаны блые, привтливые домики, оживлявшіе пейзажъ. По направленію къ морю, куда рка несла свои воды среди двухъ рядовъ блдныхъ ивъ, разстилались широкія плодородныя, залитыя солнцемъ поля. Города почти не было видно съ моста. Только одинъ уголъ мрачнаго зданія іезуитскаго собора и часть кладбищенской стны съ темными, остроконечными кипарисами открывались изъ за крутой горы, поросшей густою растительностью, среди которой виднлись развалины стараго замка.
Отъ моста тянулся вдоль рки Старый Бульваръ. Это было тихое, тнистое мсто. Діасъ и прислужникъ медленно прогуливались здсь, и каноникъ спрашивалъ у прислужника совта относительно письма Амаро Віера. Дло въ томъ, что ему пришла въ голову блестящая мысль. Амаро просилъ его въ письм пріискать для него помщеніе въ центр города, недорогое и по возможности съ мебелью, а главное, чтобы хозяева были почтенные люди. ‘Вы, наврно, понимаете, дорогой отецъ-наставникъ’ — писалъ Амаро,— что именно мн нужно. Мн не надо роскоши, спальни и маленькой пріемной вполн достаточно. Хозяева должны быть тихіе, приличные люди, чтобы не было скандаловъ и непомрныхъ претензій. Я вполн полагаюсь на вашу опытность и буду глубоко признателенъ за вс ваши хлопоты и труды’.
— И вотъ, другъ мой Мендесъ, планъ мой таковъ: поселить его на квартир у сеньоры Жоаннеры,— закончилъ каноникъ съ самодовольнымъ видомъ.— Блестящая идея, неправда-ли?
— Поистин блестящая!— согласился прислужникъ подобострастнымъ тономъ.
— У нея свободна комната внизу, смежная съ нею гостиная и еще одна комнатка, которая можетъ служить кабинетомъ. Мебель прекрасная, постельное блье тоже… И дло это для сеньоры Жоаннеры выгодное. За комнаты, блье, столъ и прислугу она смло можетъ спросить шестьсотъ рейсъ {600 рейсъ — около 1 рубля 20 коп. Прим. пер.} въ день. Кром того, пріятно, что въ дом будетъ священникъ.
— Видите-ли, я не знаю, хорошо-ли это будетъ изъ-за Амеліи,— робко замтилъ прислужникъ.— Пойдутъ, пожалуй, сплетни. Двушка, вдь, молодая. Новый священникъ, говорятъ, тоже молодъ…
Діасъ остановился.
— Все это ерунда! А разв отецъ оакимъ не живетъ подъ одною крышею съ крестницею матери? А у священника Педрозо не живутъ разв невстка и ея сестра, девятнадцатилтняя двушка? Я не вижу въ этомъ никакой бды. Сеньора Жоаннера сдаетъ комнаты, какъ всякая квартирная хозяйка. Вдь жилъ же у нея одинъ чиновникъ нсколько мсяцевъ.
— Да, но это не священникъ,— возразилъ Мендесъ.
— Тмъ боле, тмъ боле!— воскликнулъ каноникъ. И, остановившись, онъ добавилъ конфиденціальнымъ тономъ:— Кром того, это дло было-бы очень удобно для меня. Мн это выгодно, другъ мой.
Наступило краткое молчаніе. Прислужникъ сказалъ, понизивъ голосъ:
— Конечно, вы длаете много добра сеньор Жоаннер…
— Я длаю, что могу, дорогой мой,— возразилъ каноникъ и, помолчавъ немного, продолжалъ нжнымъ, добродушно-веселымъ тономъ:— Она стоитъ этого, вполн стоитъ. Это воплощенная доброта. Если я не явлюсь къ ней утромъ ровно въ девять часовъ, она уже мн себя отъ безпокойства. А когда я былъ боленъ въ прошломъ году, она даже похудла отъ горя. И какъ она внимательна ко мн! Когда у нея ржутъ свинью, то лучшіе куски идутъ мн — святому отцу, какъ она меня называетъ.
И глаза его засверкали глупымъ довольствомъ.
— Притомъ это очень красивая женщина,— сказалъ Мендесъ.
— Еще-бы!— воскликнулъ каноникъ, снова останавливаясь.— И какъ хорошо она сохранилась. Вдь она — не двочка, а на голов ни одного сдого волоса. А кожа, какая!— И, понизивъ голосъ, онъ прошепталъ со сладострастною улыбкою, указывая на верхнюю часть груди и медленно проводя рукою по этому мсту.— Это одно очарованіе! Притомъ она опрятна необычайно и такъ внимательна ко мн! Дня не проходитъ безъ того, чтобы она не прислала мн какого-нибудь подарочка — то вазочку желе, то тарелочку сладкаго риса. Вчера она прислала мн яблочный тортъ, да такой вкусный, что даже сестра Жозефа сказала: ‘Яблоки таютъ во рту, точно они сварены въ святой вод’. Такое вниманіе трогаетъ до глубины души, Мендесъ.
Прислужникъ слушалъ, угрюмо насупившись отъ зависти.
— Я прекрасно знаю,— сказалъ каноникъ, растягивая слова:— что здсь ходятъ про меня разныя сплетни. Но это все клевета. Врно только то, что я очень привязанъ къ этой семь. Но это началось еще при жизни мужа сеньоры Жоаннеры. Она честная женщина, вполн честная.
— Извстное дло, злые языки никого не пожалютъ, падре — замтилъ прислужникъ плаксивымъ голосомъ и, помолчавъ немного, добавилъ:— А въ общемъ вамъ должно-быть дорого обходится эта дружба.
— И какъ еще! Подумайте только, съ отъзда чиновника комнаты стояли пустыя, и мн приходилось давать ей на хозяйство.
— Но вдь у нея, кажется, есть имньице,— замтилъ Мендесъ.
— Ну, это крошечный клочокъ земли, мой дорогой. Да и повинности и налоги очень велики. Потому-то я и говорю, что Амаро Віера — золотое дно. Получая съ него по шестьсотъ рейсъ въ день, да при моей помощи и маленькомъ доход съ имнія отъ продажи овощей, она будетъ сводить концы съ концами. Мн будетъ много легче тогда,
— Конечно, легче, конечно, падре,— согласился прислужникъ.
Они замолчали. Вечеръ былъ тихій и ясный, воздухъ неподвиженъ. На сильно обмелвшей рк блестлъ сухой песокъ, вода, сладко журча, медленно текла по мелкимъ камнямъ. На холмы спускался полумракъ,— а красныя и оранжевыя облака надъ моремъ сплетались въ причудливую декорацію.
— Какой славный вечеръ!— сказалъ Мендесъ.
Когда черезъ нсколько минутъ они поднимались по лстниц собора, каноникъ остановился и обратился къ спутнику:
— Итакъ ршено, другъ Мендесъ, я поселю Амаро на квартир у сеньоры Жоаннеры. Это выгодно для всхъ.
— Очень выгодно,— почтительно согласился прислужникъ.— Безусловно очень выгодно.
И они вошли въ соборъ, творя крестное знаменіе.
Черезъ недлю разнеслась всть о томъ, что новый священникъ прізжаетъ вечеромъ съ почтовымъ дилижансомъ. Съ шести часовъ каноникъ Діасъ и прислужникъ гуляли уже по площади Фонтана въ ожиданіи Амаро.
Это было въ конц августа. На длинномъ бульвар вдоль рки между двумя рядами старыхъ тополей гуляли дамы въ свтлыхъ платьяхъ. Съ другой стороны, въ бдномъ квартал, старухи сидли съ пряжею у дверей, грязныя дти играли и валялись на земл, обнажая при этомъ огромные животы, куры жадно рылись въ уличныхъ отбросахъ.
Было уже темно, когда дилижансъ съ зажженными фонарями съхалъ съ моста и остановился у фонтана около гостиницы Креста. Путешественникъ въ высокой шляп и длинномъ священническомъ плащ, сидвшій рядомъ съ кучеромъ, осторожно спустился со своего мста, придерживаясь за желзныя перила, и оглядлся по сторонамъ.
— Эй, Амаро!— окликнулъ его каноникъ, подходя ближе.— Здравствуйте, плутяга.
— Ахъ, отецъ-наставникъ!— отвтилъ прізжій весело. И они обнялись въ то время, какъ прислужникъ стоялъ въ сторон, почтительно наклонившись, со шляпою въ рук.
Было уже почти девять часовъ, совсмъ темно. Въ домахъ на площади все уже спало. Въ лавкахъ подъ аркадами виднлся печальный свтъ керосиновыхъ лампъ, тускло освщавшихъ сонныя фигуры разговаривавшихъ у прилавка людей. Выходившія на площадь извилистыя мрачныя улицы съ мерцавшими кое-гд фонарями казались необитаемыми.
Каноникъ Діасъ объяснялъ прізжему, какъ онъ устроилъ его. Квартиры онъ не нанималъ: пришлось бы покупать мебель, брать прислугу и тратить много лишняго. Онъ предпочелъ занять для него комнаты въ приличномъ комфортабельномъ дом, этимъ требованіямъ отвчаютъ какъ нельзя боле комнаты у сеньоры Жоаннеры. Он хорошо меблированы и очень чисты, изъ кухни не пахнетъ. Сеньора Жоаннера славная, богобоязненная женщина, очень экономная и предупредительная…
— А какъ насчетъ главнаго, отецъ-наставникъ?— Какая цна?— перебилъ его Амаро Віера.
— Шестьсотъ рейсъ въ день. Это очень дешево. У васъ будетъ спальня, гостиная…
— Великолпная гостиная,— почтительно вставилъ Мендесъ.
— А это далеко отъ собора?— спросилъ Амаро.
— Въ двухъ шагахъ. Можно ходить служить обдню въ мягкихъ туфляхъ. Въ дом есть молодая двушка, дочка сеньоры Жоаннеры, двадцати трехъ лтъ. Хорошенькая, немного капризная, но съ хорошею душою… А вотъ и ваша улица
Это была узкая улица съ низкими, жалкими домами и тусклымъ фонаремъ въ конц.
— А тутъ и вашъ дворецъ!— оказалъ каноникъ, стучась въ узкую дверь.
Изъ вестибюля шла наверхъ лстница со старинными чугунными перилами. Внизу и на площадк лстницы цвли кусты розмарина въ деревянныхъ кадкахъ.
Сеньора Жоаннера ждала гостей на верху. Блдная, худая прислуга съ веснушчатымъ лицомъ держала въ рукахъ керосиновую лампу, и фигура сеньоры Жоаннеры ясно выдлялась на фон выбленной стны. Это была полная, грузная, высокаго роста, женщина съ очень блой кожей. Вокругъ черныхъ глазъ виднлись уже морщинки. Вьющіеся волосы съ краснымъ бантомъ пордли надъ висками и у пробора, но руки и шея были красиво округлы, и платье очень опрятно.
— Вотъ вашъ новый жилецъ, сеньора,— сказалъ Діасъ, поднимаясь по лстниц.
— Спасибо за честь, падре, большое спасибо. Вы, врно, очень устали съ дороги. Сюда, пожалуйста. Осторожно, тутъ ступенечка внизъ.
Она провела его въ маленькую комнату съ желтыми обоями. У стны стоялъ широкій, мягкій диванъ, а съ другой стороны письменный столъ съ зеленымъ сукномъ.
— Это ваша гостиная, падре,— сказала сеньора Жоаннера.— Тутъ вы можете принимать гостей. А здсь,— продолжала она, открывая дверь въ сосднюю комнату,— ваша спальня. Вотъ комодъ, шкафъ для платья.— Она выдвинула нсколько ящиковъ, похвалила постель, хлопнувъ рукою по упругимъ матрацамъ.— Здсь звонокъ. Требуйте прислугу всегда, когда вамъ угодно… Пожалуйте, вотъ ключики отъ комода… Можетъ быть, желаете еще подушку? Одяло только одно, но если вамъ угодно…
— Благодарю васъ, не безпокойтесь, все прекрасно, сеньора,— отвтилъ священникъ мягкимъ, тихимъ голосомъ.
— Вы только скажите. Все, что можно, будетъ сейчасъ же исполнено.
— Ахъ, сударыня,— перебилъ ее Діасъ добродушнымъ тономъ.— Разв вы не понимаете, что ему прежде всего хочется поужинать теперь?
— Слушаюсь… ужинъ готовъ.
И она вышла поторопить прислугу.
Каноникъ тяжело опустился на диванъ и понюхалъ щепотку табаку.
— Славныя комнаты, голубчикъ. Лучше и не найти.
— Мн всюду хорошо, отецъ-наставникъ,— сказалъ Амаро, надвая мягкія туфли.— Въ семинаріи было много хуже. А въ Ферао во время дождя у меня текло на постель.
Со стороны площади послышались звуки рожка. Амаро открылъ окно. Ночь стояла темная. Въ город было зловще-тихо, точно подъ каменнымъ сводомъ. Вдали у казармъ били въ барабанъ, со стнъ церкви Милосердія непрерывно слышался рзкій крикъ филиновъ.
— Какъ это все печально,— сказалъ Амаро.
Но сеньора Жоаннера крикнула сверху, зовя ихъ.
— Пожалуйте ужинать. Супъ на стол.
— Пойдемте, пойдемте, вы, врно, на ногахъ еле держитесь отъ голода, Амаро,— сказалъ каноникъ, съ трудомъ поднимаясь съ дивана.
И, придержавъ Амаро за рукавъ рясы, онъ добавилъ:
— Вы увидите сейчасъ сами, какой чудный куриный бульонъ готовить эта дама. Хоть пальчики облизывай.
Посреди столовой, оклеенной темными обоями, стоялъ накрытый блою скатертью столъ, съ красивою посудою и стаканами, сверкавшими при яркомъ свт лампы подъ зеленымъ абажуромъ. Отъ миски пріятно пахло куринымъ бульономъ, а на блюд дымилась жирная курица съ блымъ, сочнымъ рисомъ и рпою. Въ стеклянномъ шкафу виднлся свтлый фарфоръ. У окна стоялъ рояль, покрытый атласною выцвтшею салфеткою. На кухн что-то жарили, и, почувствовавъ пріятный запахъ, Амаро съ наслажденіемъ потеръ руки.
— Сюда, сюда пожалуйте. Тамъ сквозитъ,— сказала сеньора Жоаннера, закрывъ ставни у оконъ.— А вы, падре, не откушаете ли съ нами, за компанію,— обратилась она къ Діасу.
— Да ужъ разв за компанію,— весело отвтилъ онъ и, свъ за столъ, развернулъ салфетку.
Сеньора Жоаннера поглядывала все время на прізжаго. Онъ сидлъ съ опущенною головою и молча лъ, дуя на ложку. Волосы у него были черные, слегка вьющіеся, лицо смуглое, овальное, глаза большіе, черные, съ длинными рсницами.
Діасъ, не видвшій его посл семинаріи, находилъ его возмужавшимъ и окрпшимъ.
— Какой вы были худенькій тогда…
— Меня поправилъ горный воздухъ.— И онъ принялся разсказывать о своей печальной жизни въ первомъ приход, въ маленькомъ горномъ мстечк, гд приходилось жить въ зимнюю, суровую пору одному среди пастуховъ. Каноникъ наливалъ ему вино, высоко поднявъ бутылку, чтобы вино пнилось въ стакан.
— Пейте, голубчикъ, пейте. Такого винца вы, небось, не пивали въ семинаріи.
Сеньора Жоаннера поставила на столъ блюдо съ печеными яблоками.
— Экая прелесть! Печеныя яблоки! Этому блюду мы окажемъ должную честь. Наша сеньора Жоаннера — чудная хозяйка, мой другъ, идеальная хозяйка.
Сеньора Жоаннера смялась, обнажая крупные, пломбированные зубы. Она принесла графинчикъ съ портвейномъ, положила съ жеманнымъ благоговніемъ Діасу на тарелку мягкое яблоко, посыпанное мелкимъ сахаромъ, и сказала, похлопывая его по плечу полною, рыхлою рукою:
— Это у насъ святой, падре, поистин святой человкъ. Я многимъ обязана ему.
— Ну, ну, что объ этомъ говорить,— возразилъ Діасъ, и на лиц его появилось выраженіе глупаго самодовольства.— Чудное вино!— добавилъ онъ, съ наслажденіемъ потягивая портвейнъ.
— Оно прекрасно вылежалось. Вдь оно отъ того года, когда Амелія родилась.
— А гд она сегодня?
— Она похала съ доною Маріею въ усадьбу, а оттуда къ знакомымъ.
— Да, вдь вы знаете, эта дама — помщица. У нея настоящее графское имніе…— пояснилъ каноникъ, лаская блестящимъ взглядомъ полную фигуру сеньоры Жоаннеры.
— Ну, полно, падре, какое-же это имніе! Маленькій клочокъ земли, больше ничего,— остановила она его, но, услышавъ мучительный кашель прислуги, которая стояла, прислонившись къ стн, обратилась къ ней недовольнымъ тономъ:
— Ну, ну, ступай кашлять на кухню. Здсь не мсто, Руса.
Двушка вышла, закрывъ ротъ передникомъ.
— Она, повидимому, больна, бдная,— замтилъ Амаро.
— Да, она очень плоха. Это моя крестница, сирота… Я взяла ее къ себ изъ жалости, а также потому, что моя прежняя прислуга слегла въ больницу: эта безстыжая баба связалась съ солдатомъ.
Отецъ Амаро конфузливо потупилъ глаза и спросилъ, много-ли больныхъ въ город въ это лто.
— Много желудочныхъ заболваній отъ сырыхъ фруктовъ,— проворчалъ въ отвтъ Діасъ.— Надаются арбузовъ и запиваютъ ихъ кружками воды. Ходитъ здсь и лихорадка.
Они заговорили, о мстной лихорадк и о климатическихъ условіяхъ въ Леріи.
— Я теперь значительно окрпъ сравнительно съ прежнимъ,— оказалъ отецъ Амаро.— Благодаря Господу нашему исусу Христу я чувствую себя вполн хорошо.
— И да сохранитъ вамъ Господь здоровье! Люди рдко цнятъ это счастье,— замтила сеньора Жоаннера и принялась разсказывать о томъ, что у нея въ дом живетъ шестидесятилтняя, разбитая параличемъ сестра, наполовину потерявшая разсудокъ. Зимою она простудилась и съ тхъ поръ, не переставая, худла и слабла.
Сеньора Жоаннера говорила спокойно, скатывая пальцами шарики изъ хлба. У Діаса смыкались глаза. Все въ столовой засыпало, казалось. Лампа гасла понемногу.
— Однако, пора спать,— сказалъ вдругъ каноникъ, встрепенувшись.— Поздно уже.
Отецъ Амаро всталъ и прочиталъ съ опущенными глазами послобденную молитву.
— Не угодно-ли захватить съ собою лампу, падре?— спросила сеньора Жоаннера предупредительнымъ тономъ.
— Нтъ, благодарю васъ, мн не нужно. Покойной ночи.
И онъ медленно ушелъ, ковыряя въ зубахъ зубочисткою.
Сеньора Жоаннера вышла на площадку лстницы посвтитъ ему. Но священникъ остановился на первой ступеньк и спросилъ, обернувшись:
— Завтра вдь пятница — постный день… Неправда-ли, сеньора?
— Нтъ, нтъ,— перебилъ его каноникъ:— завтра вы обдаете у меня. Я зайду за вами утромъ, и мы отправимся вмст къ настоятелю, въ соборъ и повсюду.
Сеньора Жаонпера поспшила успокоить священника.
— Вы не безпокойтесь о постныхъ дняхъ, падре. Я соблюдаю посты очень аккуратно.
— Я потому сказалъ,— объяснилъ Амаро,— что въ наши времена никто не хочетъ соблюдать постовъ…
— Вы правы, падре,— согласилась она.— Но я не изъ такихъ. Я забочусь прежде всего о спасеніи своей души.
Раздался громкій звонокъ.
— Это, врно, Амелія,— сказала сеньора Жоаннера.
— Ступай, открой дверь, Руса.
Внизу хлопнули дверью, затмъ послышался говоръ и тихій смхъ.
Чей-то голосъ сказалъ до свиданья, и Амелія взбжала по лстниц, слегка подобравъ спереди юбку. Это была красивая, здоровая, хорошо сложенная двушка высокаго роста. На голову ея былъ накинутъ блый шарфъ, а въ рукахъ она держала втку розмарина.
— Иди, иди, дочка. Вотъ новый падре, онъ пріхалъ сегодня вечеромъ.
Амелія остановилась въ нкоторомъ смущеніи, глядя наверхъ, гд стоялъ Амаро, прислонившись къ периламъ. Она тяжело дышала и раскраснлась, поднимаясь бгомъ по лстниц. Ея живые, черные глаза ярко блестли, и отъ всего ея существа пахло свжестью полей.
Амаро сошелъ внизъ, прижимаясь къ периламъ, чтобы пропустить двушку, и пробормотавъ невнятное привтствіе. Каноникъ, тяжело выступавшій сзади него, остановился посреди лстницы и преградилъ Амеліи путь.
— Вы что гуляете до такого поздняго часу, плутовка?
Она засмялась и проскользнула мимо него наверхъ въ то время, какъ онъ выходилъ, отгоняя прислугу отъ двери.
— Ладно, ладно, уходи, голубушка, разболешься. Значитъ, завтра въ восемь утра, Амаро. Будьте готовы къ этому времени.
Амаро заперъ за собою дверь спальни. Постель была открыта, и отъ чистаго блья пріятно пахло стираннымъ полотномъ. Надъ изголовьемъ вислъ старинный образъ Христа на крест. Амаро открылъ молитвенникъ, опустился на колни у кровати и перекрестился. Но онъ чувствовалъ себя такимъ усталымъ, что скоро началъ звать. И среди обычныхъ молитвъ, которыя онъ читалъ машинально, ему были слышны наверху надъ его спальнею шаги Амеліи и шуршанье крахмальныхъ юбокъ, которыя она встряхивала, раздваясь.
Амаро Віера родился въ Лиссабон въ дом маркизы д’Алегросъ. Отецъ его былъ лакеемъ маркиза, мать горничною и довреннымъ лицомъ при маркиз. У Амаро сохранился дагерротипъ матери. Это была здоровая женщина съ густыми бровями, толстыми, чувственными губами и прекраснымъ цвтомъ лица. Отецъ Амаро умеръ отъ удара, а мать, отличавшаяся всю жизнь завиднымъ здоровьемъ, умерла черезъ годъ отъ горловой чахотки. Амаро исполнилось тогда шесть лтъ. У него была сестра, жившая съ ранняго дтства у бабушки въ Коимбр, и дядя, зажиточный торговецъ въ квартал Эстрелла. Но маркиза привязалась къ Амаро, оставила его у себя въ дом посл смерти родителей и занялась его воспитаніемъ.
Маркиза д’Алегросъ овдовла въ сорокъ три года и стала жить большую часть года въ своемъ имніи. Это была добрая и лнивая женщина, благоговвшая передъ духовными лицами и вчно занятая церковными длами, при ея дом даже была устроена часовня. Об дочери ея, воспитанныя въ страх Божіемъ и въ поклоненіи послднимъ модамъ, были ханжами и говорили съ одинаковымъ жаромъ о христіанскомъ смиреніи и о послднихъ модныхъ журналахъ. Одинъ журналистъ того времени оказалъ про нихъ:— Он думаютъ каждый день о туалетахъ, въ которыхъ явятся въ рай.
Маркиза предназначила Амаро къ духовной карьер. Его худенькая, блдная фигурка вполн соотвтствовала этому назначенію. Онъ любилъ атмосферу церквей и часовенъ и лучшимъ удовольствіемъ было для него сидть среди женщинъ, прижавшись, къ теплымъ юбкамъ, и слушать ихъ разсказы о святыхъ. Маркиза не пожелала отдать его въ школу, опасаясь вліянія скверныхъ товарищей и духа неврія. Домашній капелланъ преподавалъ ему латынь, а старшая дочь маркизы, дона-Луиза давала ему уроки французскаго языка и географіи.
Амаро былъ очень тихимъ ребенкомъ, онъ никогда не игралъ и не бгалъ, былъ очень трусливъ и даже спалъ при свт лампы рядомъ со старою прислугою. Женская прислуга маркизы очень портила его, его находили хорошенькимъ мальчикомъ, цловали, щекотали постоянно, и онъ привыкъ вертться среди юбокъ, близко соприкасаясь съ женскими тлами, что доставляло ему большое удовольствіе. Иной разъ, когда маркизы не было дома, горничныя наряжали его въ женское платье, забавляясь вмст, съ нимъ. Амаро позволялъ имъ длать съ собою все, что угодно. Глаза его затуманивались, на щекахъ появлялся нехорошій румянецъ. Прислуга посвящала его, кром того, во вс свои сплетни и интриги. Амаро поневол сдлался лгуномъ и сплетникомъ, рылся въ чужихъ вещахъ, вертлся среди грязныхъ юбокъ и фальшивыхъ волосъ. Онъ былъ невроятно лнивъ и утромъ подолгу валялся въ постели, плотно закутавшись въ одяло и обнявъ подушку.
Однажды въ воскресенье, вернувшись утромъ съ обдни, маркиза упала на террас и скоропостижно скончалась. Въ завщаніи она распорядилась отдать Амаро въ пятнадцать лтъ въ семинарію, чтобы онъ сдлался священникомъ. Обязанности исполнить это распоряженіе возлагалась на отца Лизета. Амаро было въ то время тринадцать лтъ.
Дочери маркизы переселились по смерти матери къ тетк, а Амаро отправили къ его дяд-торговцу. Это былъ толстякъ, женатый на дочери бднаго чиновника, которая вышла за него, чтобы уйти изъ родительскаго дома, гд ей приходилось жить въ бдности. Она ненавидла мужа, его ласку, его волосатыя руки и бдный кварталъ, гд они жили. Мужъ, наоборотъ, обожалъ ее, осыпалъ дорогими подарками и называлъ своею герцогинею.
Амаро не встртилъ въ дом дяди ласковаго женскаго элемента, окружавшаго его у маркизы. Тетка почти не обращала на него вниманія. Она сидла цлыми днями у окна, напудренная и разодтая въ шелкъ, читая романы или театральную хронику и ожидая, когда пройдетъ подъ окномъ ея ухаживатель. Дядя воспользовался мальчикомъ и поставилъ его за прилавокъ, заставляя вставать въ пять часовъ утра. Оба ненавидли племянника, жаля каждый кусокъ хлба, который онъ съдалъ у нихъ. Амаро худлъ и плакалъ цлыя ночи напролетъ. Онъ зналъ, что долженъ поступить пятнадцати лтъ въ семинарію, и ждалъ этого времени, какъ освобожденія отъ тяжелаго ига.
Никто никогда не спрашивалъ его о вкусахъ и наклонностяхъ. Ему навязывали священническую рясу, и пассивная натура мальчика покорно принимала ее. Правда, онъ ничего не имлъ противъ того, чтобы сдлаться священникомъ. Онъ видлъ много отцовъ церкви въ дом маркизы. Это были все изящные, холеные господа, обдавшіе за однимъ столомъ съ гидальгами и нюхавшіе табакъ изъ золотыхъ табакерокъ. Ему нравилась профессія, благодаря которой онъ могъ жить среди женщинъ, шептаться съ ними, чувствовать близко пріятную теплоту ихъ тла и получать подношенія на серебряныхъ подносахъ.
За годъ до поступленія въ семинарію дядя сталъ посылать его къ учителю для усовершенствованія въ латинскомъ язык и освободилъ отъ прилавка. Въ первый разъ въ жизни Амаро почувствовалъ себя свободнымъ. Онъ ходилъ къ учителю одинъ, гулялъ по улицамъ, видлъ городъ, смотрлъ на ученье солдатъ, заглядывалъ въ двери кофеенъ, читалъ афиши. Особенно привлекали его вниманіе женщины. Онъ сталъ мечтателенъ, и по ночамъ ему часто чудились во мрак женскія фигуры или отдльныя части ихъ тла: то ножка въ лакированной ботинк и бломъ чулк, то округлая рука въ короткомъ рукав. Въ это время перспектива быть священникомъ перестала привлекать его, потому что онъ не могъ жениться. Товарищи, занимавшіеся съ нимъ вмст у учителя, успли оказать на него дурное вліяніе. Онъ сталъ курить потихоньку, похудлъ и пожелтлъ.
Когда онъ поступилъ въ семинарію, длинные, сыроватые коридоры, тусклое освщеніе, черныя рясы и благоговйная тишина произвели на него сперва подавляющее впечатлніе. Но онъ скоро подружился съ нкоторыми товарищами. Они перешли съ нимъ на ты и допустили въ свой кружокъ, гд разсказывались анекдоты о преподавателяхъ, взводилась всевозможная клевета на ректора, и высказывались жалобы на затворническій образъ жизни въ семинаріи. Почти вс семинаристы скучали по своей прежней вольной жизни. Дворъ для рекреацій съ жалкими деревьями и высокими, скучными стнами казался имъ слишкомъ тснымъ, они задыхались въ узкихъ коридорахъ и въ зал Святого Игнатія, гд они учили вечеромъ уроки. Вс скучали по дому и завидовали свободнымъ людямъ, какъ-бы бдны и несчастны т ни были. Амаро не оставилъ дома никого и ничего близкаго. Дядя былъ грубый человкъ, тетка сидла цлый день недовольная и напудренная. Но невольно и онъ сталъ скучать по воскреснымъ прогулкамъ и по ярко освщеннымъ улицамъ.
Однако его пассивная натура покорилась понемногу, и онъ втянулся въ семинарскій распорядокъ, какъ послушная овца. Онъ старательно готовилъ уроки, аккуратно исполнялъ вс духовныя обязанности и достигъ хорошихъ отмтокъ.
Ему было совершенно непонятно, какъ можетъ нравиться семинарская жизнь. Нкоторые изъ это товарищей блаженствовали, шепча съ опущенною головою тексты изъ Священнаго Писанія, и блднли въ экстаз, молясь въ часовн. Онъ не понималъ также тщеславныхъ товарищей, которые жаждали получить аристократическій приходъ или мечтали о профессіяхъ вн церкви. Амаро не мечталъ ни о какой карьер.
— Я, право, не знаю,— отвчалъ онъ на вопросы о его будущемъ.
Разговоры нкоторыхъ товарищей, считавшихъ семинарію тюрьмою, сильно волновали его иногда. Эти мальчики рвались на волю и порывались даже бжать, строя планы бгства и измряя высоту оконъ. Ихъ привлекали трактиры, бильярдъ, женщины. Эти разговоры волновали Амаро и дйствовали на его воображеніе. Онъ ворочался по ночамъ на жесткой постели, и его сны и мечты были проникнуты горячимъ желаніемъ женщины. Ему казалось иногда, что во мрак кельи сверкаютъ глаза Искусителя. Онъ кропилъ свою постель святою водою, но не ршался признаться въ этихъ искушеніяхъ на исповди.
И вокругъ себя онъ чувствовалъ подобные же случаи возмущенія природы. Усиленныя занятія, посты и покаянія могли обуздать тло и привить ему машинальныя привычки, но подъ спокойною вншностью тихо волновались страсти, какъ змй въ гнзд. Больше всхъ страдали отъ воздержанія сангвиники, когда они оставались одни, темпераментъ прорывался наружу: они боролись, длали гимнастику, устраивали безпорядокъ. У слабыхъ и болзненныхъ учениковъ семинарская атмосфера вызывала безпредльную печаль и молчаливость. У нихъ развивались мелкіе пороки: страсть къ картамъ, къ чтенію романовъ, къ куренію. Это были прелести грха.
При всемъ этомъ Амаро былъ набоженъ, горячо молился, безгранично врилъ въ нкоторыхъ святыхъ, очень боялся Бога. Но онъ ненавидлъ затворническій режимъ семинаріи. Ему казалось, что на вол, вн семинарскихъ стнъ, онъ былъ бы добрымъ, чистымъ, глубоко врующимъ. Онъ худлъ и даже заболлъ въ послдній годъ пребыванія въ семинаріи нервною горячкою.
Въ посту Св. Матея Амаро принялъ, наконецъ, священническій санъ. Вскор посл этого онъ получилъ, еще въ семинаріи, слдующее письмо отъ отца Лизета:
‘Дорогой мой сынъ и молодой коллега! Теперь, когда вы приняли священный санъ, я считаю своимъ долгомъ дать вамъ отчетъ въ оставленномъ вамъ наслдств, такъ какъ желаю исполнить до конца возложенную на меня нашею драгоцнною маркизою обязанность. Сообщаю вамъ поэтому, дорогой мой сынъ, что сумма, оставленная вамъ маркизою, истрачена вся до послдняго, гроша. Я пользуюсь также настоящимъ случаемъ, чтобы сообщить вамъ кое-что о вашихъ родныхъ. Тетка ваша, по смерти дяди, продала его торговое дло и пошла по. такому постыдному пути, о которомъ скромность не позволяетъ мн распространяться. Въ настоящее время она живетъ тмъ, что сдаетъ меблированныя комнаты. Сестра ваша, какъ вы, вроятно, уже знаете, вышла замужъ за богатаго человка и живетъ въ Коимбр. Хотя въ брак слдуетъ цнить выше всего не богатство, а другія блага, я считаю, однако, важнымъ для будущаго, чтобы вы, мой дорогой сынъ,— знали объ этомъ обстоятельств. Продолжайте итти по пути добродтели и врьте, что наша святая профессія даетъ истинное счастье, когда мы понимаемъ, какой бальзамъ вливаетъ въ душу служеніе Богу. Затмъ прощайте, мой дорогой сынъ и молодой коллега.— Лизетъ.
P. S. Фамилія мужа вашей сестры — Тритозо’.
Черезъ два мсяца по полученіи этого письма Амаро получилъ приходъ въ мстечк Ферао, въ горахъ, и пробылъ тамъ отъ октября до весны. Это былъ маленькій поселокъ, гд жили одни пастухи. Амаро провелъ зиму въ бездль, звая у камина и прислушиваясь въ завыванію втра. Весною онъ написалъ сестр, жалуясь на бдность, та прислала ему двнадцать золотыхъ на поздку въ Лиссабонъ для хлопотъ о перевод въ другой приходъ. Амаро немедленно отправился въ путь. Свжій горный воздухъ благотворно подйствовалъ на его здоровье, онъ окрпъ, загорлъ и сталъ держаться пряме.
По прізд въ Лиссабонъ онъ розъискалъ тетку. Она сильно постарла и стала ханжею (хотя продолжала пудриться), и потому приняла Амаро съ радостнымъ благоговніемъ.
— Какъ ты похорошлъ! Господи, какъ ты измнился.
Амаро отправился на слдующій день къ отцу Лизету, но тотъ находился въ отъзд. Тогда Амаро вспомнилъ про младшую дочь маркизы дону Жоанну, вышедшую замужъ за графа де-Рибамаръ, вліятельнаго человка, который занималъ уже два раза постъ министра внутреннихъ длъ и много работалъ на пользу отечества.
Амаро подалъ прошеніе о перевод въ другой приходъ и пошелъ къ графин де-Рибамаръ. Когда онъ явился, у подъзда, ее ждала карета.
— Ея сіятельство узжаютъ сейчасъ,— сказалъ ему лакей въ бломъ галстух, ожидавшій выхода своей госпожи.
Въ это время двери распахнулись, и на улицу вышла дама въ свтломъ туалет. Это была высокая, худая блондинка съ большимъ носомъ и въ золотыхъ очкахъ.
— Вы не узнаете меня, графиня?— спросилъ Амаро, почтительно кланяясь и держа въ рук шляпу. Я — Амаро.
— Амаро?— повторила она, словно припоминая, кто это.— Ахъ, Господи, это вы! Я не узнала… Вы теперь взрослый. И какъ перемнились! Вы живете въ Лиссабон?
Амаро разсказалъ о своей жизни въ Ферао и о бдности въ приход.
— Я пріхалъ хлопотать о перевод, графиня.
Она слушала его, опираясь на свтлый, шелковый зонтикъ. Амаро чувствовалъ, что отъ нея пахнетъ рисовою пудрою и чистымъ батистомъ.
— О, не безпокойтесь объ этомъ. Мой мужъ замолвитъ за васъ слово. Я берусь устроить это. Зайдите ко мн на этихъ же дняхъ. Постойте-ка, когда я буду дома?.. Завтра я ду въ Синтру. Въ воскресенье мн неудобно… Лучше всего, если вы придете утромъ ровно черезъ дв недли.
Она подала ему руку въ шведской перчатк, побрякивая золотыми браслетами, и сла въ карету.
Амаро сталъ ждать. Время было лтнее, жаркое. Утромъ онъ служилъ обдню въ церкви Св. Домингоса, а днемъ лниво бродилъ по комнатамъ или валялся въ халат и мягкихъ туфляхъ. По вечерамъ онъ ходилъ иногда прогуляться, но было очень душно, и тяжело дышалось. Амаро рано возвращался домой, заваливался на кровать и курилъ, мечтая о пріятныхъ перспективахъ. Въ ушахъ его постоянно звучали слова графили: ‘Не безпокойтесь, мой мужъ замолвить, за васъ слово’. Онъ уже видлъ себя священникомъ въ хорошемъ город, въ дом съ огородомъ, богатыя дамы подносили ему сласти, и онъ игралъ видную роль въ город.
Настроеніе Амаро было очень хорошее и спокойное въ это время. Возбужденіе, вызванное строгимъ воздержаніемъ въ семинаріи, улеглось, благодаря связи съ толстою, здоровенною пастушкою, которая замняла въ Ферао звонаря. Теперь онъ былъ спокоенъ и уравновшенъ, аккуратно исполнялъ духовныя обязанности и мечталъ о выгодномъ приход.
Черезъ дв недли онъ снова явился къ графин и поднялся наверхъ по красному ковру. На площадк лстницы сидлъ на скамейк, обитой краснымъ сукномъ, лакей и спалъ, прислонившись, къ стн. Амаро простоялъ минуту въ колебаніи и уже собирался уходить,- когда услышалъ за перегородкою громкій мужской смхъ. Онъ смахнулъ носовымъ платкомъ пыль съ сапогъ, оправилъ манжеты и вошелъ, весь красный отъ волненія, въ большую залу съ желтыми драпировками. Посреди комнаты стояли, разговаривая, трое мужчинъ. Амаро приблизился къ нимъ, бормоча извиненія.
Высокій человкъ съ сдоватыми усами и въ золотыхъ очкахъ обернулся въ изумленіи. Это былъ графъ де-Рибамаръ.
— Я — Амаро,— сказалъ священникъ.
— Ахъ, отецъ Амаро!— отвтилъ графъ.— Какъ же, я знаю! Жена разсказывала мн о васъ.
И онъ обратился къ полному, почти лысому господину въ блыхъ брюкахъ.
— Это тотъ священникъ, о которомъ я говорилъ вамъ. Это министръ,— пояснилъ онъ, обернувшись къ Амаро.
Амаро подобострастно поклонился.
— Отецъ Амаро,— сказалъ графъ де-Рибамаръ: — воспитывался съ дтства въ въ дом моей жены. Мать ея, очень набожная женщина, сдлала изъ него священника. Гд вы служили, падре?
— Въ Ферао, ваше сіятельство.
— Гд это, Ферао?— спросилъ министръ.
— Въ Гральерскихъ горахъ,— сообщилъ поспшно стоявшій рядомъ господинъ въ синемъ сюртук, съ прекрасными густочерными бакенбардами и блестящими, напомаженными волосами, раздленными безукоризненнымъ проборомъ.
— Тамъ ужасная жизнь,— заявилъ графъ.— Приходъ бдный, развлеченій никакихъ, климатъ отвратительный…
— Я уже подалъ прошеніе о перевод въ другой приходъ, ваше сіятельство,— робко замтилъ Амаро.
— Хорошо, хорошо,— сказалъ министръ.— Это можно будетъ устроить.
— Оно будетъ вполн справедливо. Боле того, это необходимо. Молодые и дятельные люди очень нужны въ трудныхъ приходахъ, въ городахъ. Это ясно.
— Вы правы,— сказалъ министръ:— но подобныя назначенія въ хорошіе приходы должны служить наградою за соотвтственныя услуги.
— Конечно,— возразилъ графъ:— но эти услуги должны носить профессіональный характеръ, т. е. оказываться церкви, а не правительству.
Господинъ съ черными бакенбардами сдлалъ жестъ протеста.
— Вы не согласны съ этимъ?— обратился къ нему графъ.
— Я глубоко уважаю ваше мнніе, графъ, но позвольте мн высказать и свое. Священники въ городахъ оказываютъ большое вліяніе на выборы въ парламентъ. Они очень полезны намъ. Почему, напримръ, потерпли мы пораженіе въ Томар? Изъ-за враждебнаго отношенія къ намъ духовенства, это было единственною причиною.
— Но это неправильно,— перебилъ его графъ,— священники не должны оказывать давленія на выборы.
— Извините…— попробовалъ было перебить его собесдникъ.
Но графъ остановилъ его ршительнымъ жестомъ.
— Духовныя лица,— сказалъ онъ тономъ, проникнутымъ глубокимъ сознаніемъ собственнаго достоинства,— могутъ и даже обязаны помогать правительству, дйствуя, такъ сказать, въ вид тормаза, но отнюдь не должны впутываться въ интриги… Извините, мой другъ, но, по моему, это недостойно христіанъ.
— Но я — истинный христіанинъ, ваше сіятельство!— воскликнулъ господинъ съ черными бакенбардами.— Я — также либералъ, но считаю, что при выборномъ правительств необходимо… однимъ словомъ, при боле солидныхъ гарантіяхъ…
— Послушайте,— перебилъ его графъ,— неужели же вы не понимаете, что это дискредитируетъ духовенство и правительство?…
Отецъ Амаро молча слушалъ споръ.
— Моя жена, наврно, желаетъ видть васъ,— обратился къ нему графъ и приподнялъ ближайшую драпировку.— Войдите пожалуйста. Это отецъ Амаро, Жоанна.
Священникъ вошелъ въ гостиную съ блыми обоями и мебелью, обитою свтлымъ кашемиромъ. Пріятный полусвтъ придавалъ всей обстановк нжный оттнокъ прозрачности. Амаро увидлъ въ углу дивана свтлые, завитые волосы и золотые очки графини. Какой-то полный молодой человкъ сидлъ передъ нее на низкомъ кресл, опираясь локтями о широко разставленныя колни и раскачивая черепаховое пенснэ, словно маятникъ. Графиня держала на колняхъ собаченку и гладила ее своею худою, красивою рукою по блой, какъ ватта, шерсти.
— Какъ вы поживаете, сеньоръ Амаро?— Собаченка заворчала.— Тише, Брильянтъ… Знаете, я уже говорила о васъ. Министръ какъ разъ здсь.
— Я знаю, сеньора,— отвтилъ Амаро стоя.
— Садитесь, пожалуйста, падре.
Амаро прислъ на край кресла и замтилъ только тогда, что въ гостиной была еще одна дама, которая стояла у рояля и разговаривала съ молодымъ блондиномъ.
— Что вы подлывали, эти дни, сеньоръ Амаро?— Опросила графиня.— И скажите пожалуйста, гд ваша сестра?
— Она замужемъ и живетъ въ Коимбр.
— Ахъ, вотъ какъ!— сказала графиня, вертя кольца на рукахъ.
Наступило молчаніе. Амаро сидлъ съ опущенными глазами и смущенно проводилъ пальцами по губамъ.
— Отца Лизета нтъ сейчасъ въ Лиссабон?— спросилъ онъ.
— Онъ во Франціи. У него сестра очень плоха. Онъ все такой же, какъ раньше, очень любезенъ и привтливъ.
— Онъ уже очень старъ, кажется?— спросилъ Амаро.
— Да, конечно, но онъ прекрасно сохранился.
И, обращаясь къ стоявшей у рояля дам, графиня спросила:
— Неправда-ли, Тереза?
Амаро взглянулъ тогда на эту даму, и она показалась ему не то богинею, не то королевою. Контуры ея плечъ и груди были великолпны, черные, слегка волнистые волосы красиво обрамляли блое лицо съ властнымъ профилемъ, какъ у Маріи-Антуанетты. Шея и руки были покрыты чернымъ газомъ, подъ которымъ виднлась блая кожа. Она говорила тихимъ голосомъ на непонятномъ для Амаро язык, и красивый блондинъ слушалъ ее, покручивая холеные усы.
— Что, въ вашемъ приход былъ набожный народъ, сеньоръ Амаро?— спросила священника графиня.
— Очень набожный.
— Только въ деревняхъ можно теперь найти истинную вру,— замтила она тономъ искренняго сожалнія и стала жаловаться на непріятную необходимость жить въ город. Ей хотлось бы жить въ имніи покойной матери, молиться въ маленькой, старинной часовн, болтать со славными, добрыми крестьянами ихъ деревни.
Полный молодой господинъ засмялся.
— Что вы говорите, кузина, разв это такъ пріятно!
Красивый блондинъ подошелъ къ графин и попрощался съ нею. Амаро пришелъ въ восторгъ отъ его стройной фигуры и голубыхъ глазъ, замтивъ, что онъ уронилъ перчатку, Амаро подобострастно наклонился поднять ее. Когда онъ вышелъ, Тереза, подошедшая было къ окну и выглянувшая на улицу, услась въ кресл въ лнивой поз и флегматично спросила полнаго господина:
— Не пора-ли намъ уходить, Жоанъ?
— Ты знаешь, что отецъ Амаро воспитывался вмст со мною?— спросила ее графиня.
Амаро покраснлъ, почувствовавъ, что Тереза устремила на него свои черные, влажные глаза.
— Вы живете теперь въ провинціи?— спросила она, позвывая.
— Да, сеньора, я недавно пріхалъ.
— Представь себ, какая ужасная тамъ жизнь,— сказала графиня.— У церкви испорчена крыша, постоянно все занесено снгомъ, приходъ состоитъ изъ однихъ пастуховъ. Я уже просила министра, чтобы отца Амаро перевели куда-нибудь. Попроси и ты тоже.
— А знаешь, на кого похожъ падре?— перебила ее Тереза.
Графиня стала пристально разглядывать Амаро, а полный господинъ даже надлъ пэненэ.
— По моему, онъ похожъ на прошлогодняго піаниста? Я не помню сейчасъ его имени.
— Ахъ, да, на Жадеита. Это врно, только волосы у него не такіе.
— Еще бы. У того не было тонзуры.
Амаро покраснлъ до ушей. Тереза встала, подобравъ роскошный шлейфъ, и сла за рояль.
— Вы умете играть на роял?— спросила она, обращаясь къ Амаро.
— Въ семинаріи насъ учили немного, сеньора.
Она быстро пробжала рукою по клавишамъ и заиграла отрывокъ изъ Риголетто. Амаро былъ очарованъ. Роскошная гостиная со свтлою обстановкою, страстная игра, блая шея Терезы подъ чернымъ газомъ, ея божественные волосы, все это окружало его особенною, романическою атмосферою, ему чудилось, что онъ провелъ всю жизнь на дорогихъ коврахъ, въ каретахъ, обитыхъ шелкомъ, слушая чудную музыку и наслаждаясь упоительною любовью.
Тереза кончила отрывокъ изъ Риголетто и запла старинную арію Гайдна.
— Браво, браво!— воскликнулъ министръ, появляясь у двери и апплодируя.— Прелестно, прелестно, очаровательно.
— У меня просьба къ вамъ, сеньоръ Коррена,— обратилась къ нему Тереза, вставая.
Министръ галантно подошелъ къ ней.