Отрывочность, а часто также не полное и не довольно точное развитіе мысли,— вотъ въ чемъ, прежде всего, можно упрекнуть статьи этого сборника. Если, не смотря на то, я ршаюсь вновь предложить ихъ читателямъ, то во первыхъ потому, что мысли, въ нихъ развивавшія, до сихъ поръ сохраняютъ для меня свою цну. Уже въ первой стать (о значенія Гегеля), которую я считаю наиболе слабою по выполненію, высказаны многія положенія, отъ которыхъ я и теперь не отступаю, которыя часто составляли темы послдующихъ статей, или же остались, къ моему сожалнію, только въ вид намековъ и набросковъ, сдланныхъ въ этой первой стать. При другихъ обстоятельствахъ, можетъ быть, мн удалось бы оказать философіи услуги, подобныя тмъ, какими составили себ имя итальянецъ Вера и англичанинъ Стирлингъ.
Что касается до отрывочности и неполноты, то я утшаю себя тмъ, что, кажется, избгъ другихъ недостатковъ, обыкновенно встрчающихся въ книгахъ. Сочиненія полныя и систематическія очень рдко бываютъ органическими произведеніями ума. Полнота ихъ достигается всего чаще механическимъ подборомъ частей, а не живою связью между ними, систематическое расположеніе достигается обыкновенно только искусственно, не вытекаетъ изъ самаго предмета, а накладывается на него извн. Отъ этого происходитъ то впечатлніе жертвенности, которое въ той или другой степени производитъ большинство книгъ. Жизнь книги состоитъ въ мысли, которая въ ней движется, тамъ, гд мысль прерывается и ея путь замняется мертвыми склейками и вставками, или даже простою послдовательностію строкъ и страницъ, отсутствіе настоящей связи не всегда ускользаетъ отъ нашего вниканія, почему мы и чувствуемъ себя неудовлетворенными. И такъ, отрывочная статья своею цльностію и послдовательностію можетъ взбжать упрековъ, которые мы длаемъ полнымъ и систематическимъ книгамъ.
Но не забудемъ притомъ, что здсь дло идетъ о философіи, то есть о такой области, въ которой мышленіе иметъ особенный характеръ, именно стремится стать вполн чистымъ и свободнымъ. Вс мы любимъ ‘пофилософствовать’, но подъ этимъ словомъ мы разумемъ разсужденія, которыя почему-то выходятъ слабе и путанне всякихъ другихъ нашихъ разсужденій. Мы тутъ сами не знаемъ, чего хотимъ и какою дорогою идемъ. Философъ же знаетъ, или, по крайней мр, долженъ знать, что онъ длаетъ, онъ беретъ на себя мыслить вполн сознательно, и отъ этого происходятъ особенные пріемы его разсужденій. Это сознательное мышленіе въ однихъ пробуждается легко, въ другихъ, даже обладающихъ большою дятельностію ума, почти вовсе не можетъ быть вызвано. Вотъ почему принято говорить о философскомъ талант, почти также, какъ говорятъ о поэтическомъ дар, посылаемомъ природою, а не зависящемъ отъ обученія. Писателя, имющаго въ какой-нибудь степени философскій талантъ, всегда можно ясно отличить отъ того, кто этого таланта не иметъ, совершенно такъ, какъ по одной страниц, и даже по нсколькимъ стихамъ, можно узнать истиннаго поэта и того, кто только старается быть поэтомъ. Многіе изъ тхъ, кто пишетъ о философскихъ предметахъ, длаютъ это только по ошибк, такъ какъ вовсе не обладаютъ философскими пріемами мысли. Наоборотъ, о какомъ бы предмет ни ни разсуждали, мы можемъ внести эти пріемы въ наше разсужденіе. Съ такой точки зрнія слдуетъ всегда цнить произведенія философской литературы. Какъ на примръ, ясный для понимающихъ дло, укажемъ изъ нашихъ писателей на Каткова и Кавелина, при всей энергіи своего ума, они не обладали настоящимъ философскимъ даромъ, хотя область философіи ихъ сильно привлекала. Наоборотъ, Л. Н. Толстой, никогда не писавшій спеціально о предметахъ этой области, часто обнаруживаетъ въ своихъ писаніяхъ истинно-философскіе пріемы мышленія. Такимъ оврагомъ, вообще, для того, кто ищетъ себ философскаго поученія, нсколько страницъ, развивающихъ мысль въ извстномъ дух, могутъ дать больше, чмъ цлые томи, не имющіе надлежащаго философскаго характера.
Вотъ съ какихъ сторонъ можно защищать предлагаемые читателю ‘философскіе очерки’, разумется, если только эти очерки заслуживаютъ такой защиты, если они не даромъ носятъ свое имя.
Предметы, о которыхъ они говорятъ, конечно не устарли. Философскіе вопросы, ученія и книги, какъ извстно, долговчне, чмъ явленія другихъ умственныхъ сферъ, и чуть-ли не превосходятъ своею долговчностію даже произведенія поэтическаго творчества. Трудъ мысли, очевидно, совершается гораздо медленне, чмъ трудъ познанія, въ силу того, что философія постоянно обращается къ самымъ основамъ бытія и познанія, для насъ иной разговоръ, Платонъ можетъ быть почти столько же поучителенъ, какъ для древняго грека. Матеріализмъ и эмпиризмъ, составляющіе предметъ многихъ статей этого сборника, суть ученія стародавнія, но мн пришлось писать о нихъ, какъ о явленіяхъ современныхъ, еще недавно (передъ семидесятыми годами) представлявшихъ даже главный и господствующій интересъ во всей области философіи. Читатель найдетъ въ этой книг нкоторое понятіе объ этихъ ученіяхъ. Матеріализмъ, впрочемъ, полне обсуждается въ другой книг Міръ какъ цлое, а здсь боле мста посвящено эмпиризму, какъ въ изученіи природы, такъ и въ изученія души человческой.
Матеріаломъ есть самая легкая метафизика, а эмпиризмъ — самая легкая теорія познанія, вотъ въ чемъ сила этихъ ученій. ‘Всякій человкъ желаетъ знать’ — такъ начинаете Аристотель свою метафизику, точно также можно сказать: всякій человкъ желаетъ дйствовать, и слдовательно представлять себ, что и какъ онъ можетъ длать. Такимъ образомъ, твердое понятіе о познаніи и твердое представленіе о сущности вещей составляютъ неизбжную потребность людей. Какъ только человкъ захочетъ доврятъ только себ, онъ естественно останавливается на ученіяхъ самыхъ удобныхъ для пониманія и вмст вполн удовлетворяющихъ его желанія. Опытъ даетъ намъ дйствительныя познанія, которыя каждый можетъ пріобр