Главная черта мышления, Страхов Николай Николаевич, Год: 1866 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 17 минут(ы)

Н. Страховъ

ФИЛОСОФСКІЕ ОЧЕРКИ

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
1893

ГЛАВНАЯ ЧЕРТА МЫШЛЕНІЯ.
1866.

(‘Разумъ по ученію Платона и опытъ по ученію Канта’. Статья г. Юркевича.— Москов. университ. извстія.).

Главная черта мышленія заключается въ его субъективности, то есть въ томъ, что оно само для себя же самого составляетъ объектъ.

Вс другіе предметы и явленія не суть объекты для самихъ себя, а составляютъ объекты для мысли. На первый взглядъ можетъ показаться, что, слдовательно, мысль относится къ себ самой точно такъ же, какъ къ другимъ предметамъ, между тмъ, по самой природ дла, то есть мышленія, здсь заключается величайшее различіе.

Какъ мысль относится къ другимъ предметамъ? Она отличаетъ ихъ отъ себя, ставитъ вн своихъ предловъ, объективируетъ. Таково самое простое и привычное отношеніе мысли къ своему содержанію. И это отношеніе составляетъ существенное условіе самого мышленія. Цль мышленія есть познаніе, а познаніе только тогда составляетъ дйствительное познаніе, когда относится къ предметамъ совершенно отдльнымъ отъ дознающаго существа, совершенно для него вншнимъ и чуждымъ. Въ томъ все и дло, чтобы поставить себя въ соотношеніе съ другими существами, чтобы сдлаться причастнымъ другому, совершенно отличному отъ меня бытію. И такъ, самый актъ познанія предполагаетъ ничмъ несглаживаемое различіе между познающимъ и познаваемымъ, между мыслью и тмъ предметомъ, къ которому она относится.

Такъ точно, зрніе только потому и зрніе, что даетъ мн видть предметы, которые вн меня находятся, и чмъ дальше отъ меня эти предметы, тмъ лучше мое зрніе. Въ акт зрнія тотъ, кто видитъ, отличаетъ себя отъ того, что онъ видитъ, видимые предметы являются передъ видящимъ, то есть отдлены отъ него промежуткомъ, который ничмъ не наполненъ, который никогда не можетъ исчезнуть и образованіе котораго составляетъ необходимое условіе зрнія.

И такъ мысль о предмет и самый предметъ, по сущности самого дла, должны быть различны. Мысль не отожествляетъ себя съ предметами, составляющими ея содержаніе, а напротивъ, она постоянно себя отъ нихъ отличаетъ. Такимъ образомъ являются дв области: во-первыхъ, царство объективныхъ вещей, все то, что не есть мысль, а составляетъ предметъ мысли, и во-вторыхъ, сама мысль, тотъ центръ, изъ котораго обозрвается это царство и который отдленъ отъ него всегдашнимъ промежуткомъ.

II.

Между тмъ, если мысль обращается къ себ самой, то такого промежутка нтъ, да и не можетъ быть, по самой сущности дла. Слдовательно, отношеніе здсь получается иное, такъ что мысль составляетъ сама себ объектъ не въ томъ смысл, въ какомъ составляютъ объектъ для нея другіе предметы. Такъ какъ между мыслью и другими предметами лежитъ промежутокъ, то эта предметы могутъ быть вовсе не таковы, какъ они являются въ мысли, тогда какъ мысль, являясь самой себ непосредственно, является именно такою, какова она есть. Въ этомъ и заключается существенный характеръ мысли, то-есть, что она себя

Безъ этого не было бы и мышленія.

И такъ, процессъ мышленія таковъ, что оно необходимо отличаетъ себя отъ предметовъ, къ которымъ относится, различаетъ то, о чемъ мыслится, отъ того, что мыслится, и это послднее, то-есть свою мысль, мыслитъ уже непосредственно, то есть не отличая отъ себя самого.

Вотъ это послднее отношеніе и составляетъ сущность дла, его нужно строго отличать отъ перваго отношенія, то есть отъ отношенія мысли къ другимъ предметамъ, нужно отличать столь же строго, какъ мы отличаемъ свои мысли отъ предметовъ, къ которымъ они относятся.

Самое простое, и такъ сказать, первобытное заблужденіе заключается въ томъ, что люди принимаютъ свои мысли за дйствительность, принимаютъ то, что они думаютъ и воображаютъ, за то, что дйствительно есть.

Второе, столь же грубое и столь же обыкновенное и важное заблужденіе заключается въ томъ, что объ мышленіи, думаютъ и разсуждаютъ точно такъ, какъ о другихъ предметахъ и явленіяхъ.

III.

Поясню дло сравненіемъ. Зрніе совершается глазами. Оказывается, что на задней сторон глазъ, на стчатой оболочк, образуется при этомъ уменьшенное изображеніе видимыхъ предметовъ. Чмъ ясне и точне выходитъ это изображеніе, тмъ лучше мы видимъ. И вотъ, многимъ казалось, а многимъ и до сихъ поръ кажется, что будто бы этимъ изображеніемъ вполн объясняется самый процессъ зрнія. Мы видимъ,— говорятъ они,— не самые предметы, а то изображеніе ихъ, которое является въ глазу, и по этому изображенію уже догадываемся объ ихъ дйствительномъ расположеніи, форм и т. д.

Ошибка здсь очевидная. Изображеніе ничего не объясняетъ. Изображеніе можетъ служить только для того, кто самъ уже можетъ видть, можетъ совершать процессъ зрнія. Если бы сзади глаза сидлъ человкъ съ глазами же, и видлъ фигуру на стчатой оболочк, то тогда годилось бы объясненіе, для чего нужны эти фигуры. Но они нисколько бы не объясняли, какимъ образомъ видитъ самъ этотъ человкъ.

Совершенно ясно, однакоже, что при зрніи видимо бываетъ именно изображеніе на стчатой оболочк, что только оно одно и можетъ быть видимо. Но кто же его видитъ? Единственный правильный отвтъ будетъ тотъ, что изображеніе само себя видитъ. Только такимъ образомъ и можетъ быть понятъ процесъ зрнія.

Такъ точно и мысль сама себя мыслитъ. Вс другіе предметы являются въ ней не сами, а въ вид изображеній въ умственномъ ок. Поэтому она и различаетъ самые предметы отъ ихъ изображеній. Но изображенія или мысли о предметахъ являются передъ мышленіемъ уже непосредственно, то есть они сами себя видятъ, сами себя мыслятъ.

Еще сравненіе. Мы видимъ посредствомъ свта. Изъ этого слдуетъ, что самого свта видть нельзя. Чтобы быть ясне, приведу здсь замчательную обмолвку знаменитаго физика Біо. Онъ предполагалъ, что свтъ состоитъ изъ маленькихъ твердыхъ частицъ, съ чрезвычайной быстротою несущихся отъ тлъ. Зрніе, по этой гипотез, происходитъ отъ того, что эти частицы ударяются въ нашу стчатую оболочку. Разсуждая объ этихъ частицахъ, Біо въ одномъ мст говоритъ:

‘Мы не знаемъ абсолютныхъ размровъ свтовыхъ частицъ, но легко можемъ понять, что он должны быть чрезвычайно малы, такъ малы, что наилучшіе микроскопы никогда не будутъ въ состояніи достаточно увеличитъ ихъ для воспріятія нашимъ зрніемъ: а иначе, какимъ образомъ он могли бы проходить, какъ он это длаютъ, черезъ большія массы воды, стекла и другихъ прозрачныхъ тлъ?’ {Trait de Physique, par J. B. Biot. T. III, p. 190.}.

Разсужденіе очень неправильное. Нельзя видть ни движеній, ни формъ свтовыхъ частицъ потому, что видть значитъ чувствовать прикосновеніе свтовой частицы къ нерву, слдовательно, ее нельзя разсматривать, когда она движется или лежитъ подъ микроскопомъ. Посредствомъ чего мы тогда ее будемъ видть?

И такъ, свтъ — невидимъ, по сущности дла. Такъ въ объективномъ мір, но не то въ мір субъективномъ. Мысль часто сравнивали со свтомъ, но это не простой свтъ, который служитъ для озаренія предметовъ, а самъ себя не озаряетъ. Мысль есть свтъ, при помощи котораго можно видть не только другіе предметы, но и самый этотъ свтъ, самую мысль.

IV.

Субъективность мышленія въ истинномъ ея смысл открыта Кантомъ. Юмъ хотлъ объяснить и понять мышленіе механически, въ томъ род, какъ объясняются явленія въ объективномъ мір. Такимъ образомъ, онъ говорилъ, что мысль, напримръ, связываетъ явленіе съ его причиною только по привычк видть, что вслдъ за однимъ явленіемъ слдуетъ всегда другое. Объясненіе чисто-объективное. Юмъ понималъ субъективность мышленія только вншнимъ образомъ, онъ зналъ только, что мысль о предмет и самый предметъ — дв вещи различныя. Что и какъ происходитъ во вншнемъ мір, мы не знаемъ, такъ-какъ между нимъ и нами всегда находится промежутокъ. Мы имемъ только впечатлнія, но эти впечатлнія суть не боле, какъ оттиски или отраженія одного предмета на другомъ, и, будучи различны отъ впечатлвающагося предмета, въ то же время совершенно отъ него зависятъ. Слдовательно, они ничего не могутъ намъ дать относительно дйствительной связи явленій. Во вншнемъ мір одно явленіе слдуетъ за другимъ, такъ они слдуютъ и въ нашихъ впечатлніяхъ, мы помнимъ эту послдовательность, и невольно, машинально за однимъ явленіемъ ждемъ другого, вотъ весь смыслъ того, что мы считаемъ одно явленіе причиною другаго. Кантъ понялъ, что такой взглядъ, совершенно логическій со своей точки зрнія, очевидно, минуетъ настоящую природу мышленія. Онъ понялъ, что мышленіе, связывая одно явленіе съ другимъ, какъ съ его причиною, дйствуетъ не невольно и механически, а совершенно сознательно, зная, что оно длаетъ, почему и для чего оно длаетъ. Оказалось, что мышленіе ставитъ предметы въ причинную связь между собою для того, чтобы была возможность ихъ мыслить. Причинная связь не навязывается мышленію извн, оно само ее мыслитъ, и только этимъ и можно объяснить все дло, подобно тому, какъ зрніе объясняется только тмъ, что изображеніе въ глазу само себя видитъ, а не бываетъ видимо кмъ-то другимъ, сидящимъ позади глаза.

Такимъ образомъ, Кантъ открылъ въ человк чистый разумъ или чистый умъ, то-есть разумъ, въ которомъ нтъ ничего ему чуждаго и непрозрачнаго для его собственнаго зрнія. Это великое открытіе онъ справедливо сравниваетъ съ открытіемъ Коперника, нашедшаго обращеніе земли около солнца. Мысль, незнающая своей субъективности, принимаетъ видимое движеніе за дйствительное, мысль, сознавшая свою субъективность, знаетъ, гд истинный центръ движенія, и уметъ различать дйствительное движеніе отъ кажущагося.

Такъ-какъ отношеніе мысли къ себ самой кореннымъ образомъ отличается отъ ея отношенія къ другимъ предметамъ, то встрчается большая трудность для выраженія этого отношенія. Нашъ языкъ соотвтствуетъ объективной дятельности мышленія, какъ самой простой и обыкновенной, поэтому, хотя онъ иметъ всяческія средства отрицанія и противоположенія, онъ постоянно сбиваетъ мысль съ субъективной сферы въ объективную. Выраженія, употребляемыя субъективною мыслью, или кажутся странными до нелпости, или же кажутся совпадающими съ обыкновенными, объективными выраженіями. Въ первомъ случа, то-есть когда насъ поражаетъ отступленіе отъ объективныхъ формъ мысли’ мы будемъ всего ближе къ пониманію дла. Такъ, напримръ, выраженія: мысль сама себя мыслитъ, изображеніе само себя видитъ, свтъ самъ себя — не нужно понимать въ такомъ простомъ смысл, какъ, напримръ, выраженія: я самъ себя вижу, самъ себя слышу и т. п. Разница въ томъ и другомъ случа огромная. Еслибы человкъ видлъ себя внутрь, такъ что зрніе проникало бы во вс части его тла и различало бы его строеніе, то такое зрніе боле походило бы на отношеніе мысли къ себ самой. Канта не разъ сравнивали со школьникомъ, который возъимлъ странное намреніе не прежде войти въ воду, какъ уже выучившись плавать. Его же, кажется, сравнивали съ героемъ не любо не слушай, а матъ не мшай, который, завязши въ болот, схватилъ себя рукою за чубъ, и вытащилъ самъ себя на твердое мсто. Такъ странны кажутся пріемы субъективной мысли, выраженные въ образахъ объективнаго міра! Нельзя самого себя держать, нужно за что-нибудь держаться и на что-нибудь опираться. Это такъ ясно! Кто этого не знаетъ! Точно такъ же, нельзя плавать въ самомъ плаваніи, а можно плавать только въ вод, это такъ очевидно! Между тмъ, мысль длаетъ именно эти невозможныя вещи, и въ возможности ихъ длать и заключается ея сущность. Мысль сама себя держитъ и плаваетъ нетолько въ вод, но и въ своемъ плаваніи, потому что она нетолько мыслитъ о предметахъ, вн ея находящихся, но и сама себя мыслитъ. Возраженія противъ такой постановки дда такъ же неосновательны, какъ то возраженіе противъ круглоты земли, что люди на противоположной сторон должны стоять ногами кверху, а головою книзу, слдовательно, подвергаются опасности упасть съ земного шара.

VI.

Такова точка зрнія, которую открылъ Кантъ и на которой онъ стоялъ. Съ нея и только съ нея одной и можно производить анализъ мышленія. Мы не будемъ здсь говорить о томъ анализ, который сдланъ самимъ Кантомъ. Мы хотли только обозначить найденную имъ субъективность мышленія и замтить, что она установлена совершенно прочно и незыблемо. Критика Канта разъ и навсегда положила конецъ прежнему, догматическому направленію философіи. Можно предположить, что отъ точки, до которой достигъ Кантъ, идутъ разныя дороги въ разныя стороны, по крайней-мр нмцы увряютъ, что со временъ Канта ихъ философія развтвилась. Но вернуться назадъ, за Канта — дло невозможное. Подобныя попытки имли бы столь же мало значенія и смысла, какъ взглядъ на мірозданіе, отвергающій систему Коперника, или геологическая система, предполагающая, что земной шаръ существуетъ лишь семь-восемь тысячъ лтъ.

Извстно, что, если отрицаніе системы Коперника встрчается нын уже рдко, то до сихъ поръ очень обыкновенное явленіе — отрицаніе долговчности земли. Что же мудренаго, что кантовская точка зрнія многими упорно отвергается? Между тмъ, ничего не можетъ быть печальне въ умственномъ мір, какъ подобнаго рода явленія, то-есть отрицаніе вещей очевидныхъ и незыблемыхъ. Какъ только есть истина, которой мысль боится,— дло кончено, никакой дальнйшій ходъ невозможенъ. Для того, чтобы быть вполн прочною обладательницею своей области, мысль не должна оставлять у себя въ тылу нечего непокореннаго.

Отрицать гораздо опасне, чмъ признавать, истина признанная значитъ истина покоренная и врноподданная, истина отрицаемая — значитъ врагъ, всегда готовый оспаривать нашу власть.

VII.

Въ Московскихъ университетскихъ извстіяхъ, 1865 г., No 5, есть статья г. Юркевича подъ заглавіемъ: Разумъ по ученію Платона и опытъ по ученію Канта. Въ этой стать авторъ прямо отвергаетъ основную точку зрнія Канта, ту субъективность мышленія, которую тотъ открылъ. Вотъ одно мсто изъ статьи, которое, кажется, ясне и пряме другихъ мстъ выражаетъ это отрицаніе.

‘Кантъ не выяснилъ себ, что законы дятельности познающаго субъекта такъ же не суть законы субъективные, какъ законы движенія свта и массъ не суть законы свтлые и массивные, съ этимъ вмст онъ положилъ начало тому безпримрному въ исторіи направленію метафизики, для котораго законы дйствій познающаго субъекта суть вмст произведенія этихъ дйствій познающаго субъекта, и слдствіе есть основаніе самого себя. Въ ученіи о безусловной основ міра это заблужденіе привело къ неслыханному досел мннію, что безусловное предпосылаетъ себ самого себя и есть для самаго себя абсолютное Ргіи?. Союзъ метафизики съ скептицизмомъ перешелъ, такимъ образомъ, въ союзъ ея съ софистикой’ {Стр. 387.}.

Читатели видятъ, что здсь отвергается именно та главная черта мышленія, которую нашелъ Кантъ. Законы мышленія (то-есть дятельности познающаго субъекта) не суть законы субъективные: вотъ главное положеніе приведеннаго отрывка. Это значитъ, что мышленіе не само собою управляетъ, не знаетъ, что оно длаетъ и для чего длаетъ, а повинуется законамъ, извн даннымъ. Для доказательства авторъ приводитъ слдующее: Законы движенія свта и массъ не суть законы свтлые и массивные. Такимъ образомъ, мы вышли изъ субъективности. Мышленіе поставлено наряду съ движеніемъ свта и движеніемъ массъ, то-есть съ явленіями объективнаго міра. И затмъ указывается, въ какую ошибку мы бы впали, еслибы судили о мышленіи не такъ, какъ судимъ о движеніи свта и движеніи массъ. Законы свта сами не суть свтъ, и законы, которымъ повинуются массы, сами не суть массы, такъ точно и законы, которымъ повинуется мысль, сами не суть мысль.

Все, что дале говорится о неслыханной метафизик, сводится такъ же точно на смшеніе двухъ міровъ. Авторъ указываетъ, какъ на очевидную нелпость, на понятія, взятыя изъ субъективнаго міра, ему кажется, что достаточно назвать ихъ, чтобы обнаружить ихъ несостоятельность. Разв какіе-нибудь законы, спрашиваетъ онъ, могутъ быть произведеніемъ тхъ явленій, которыя имъ подчинены? Разв можетъ что-нибудь предпосылать себ самого себя? Разв слдствіе можетъ быть основаніемъ самого себя?

На все это нужно отвчать отрицательно, какъ скоро дло идетъ объ объективномъ мір. Въ немъ основаніе всегда отличается отъ слдствія и ему предшествуетъ, въ немъ нтъ ничего, что предпосылало бы себ самого себя, и законы управляютъ явленіями, а не явленія законами.

Но совершенно иное дло въ субъективномъ мір. Законы мысли суть также мысли, тло, падающее по закону тяжести, не знаетъ закона, которому повинуется, но мысль знаетъ законъ, по которому дйствуетъ, и только потому ему и повинуется, что знаетъ его. Можетъ ли тло усомниться въ закон тяжести и отказаться отъ повиновенія ему? Конечно, нтъ. Между тмъ, въ Юм мысль отвергла вс свои законы, она отказалась связывать явленія какою бы то ни было связью. Такимъ образомъ, Канту пришлось доказывать законность пріемовъ мысли, объяснять права, принадлежащія законамъ мышленія.

Точно такъ же, мысль можетъ предопосылать себ самую себя, можетъ быть слдствіемъ, служащимъ самому себ основаніемъ. Если я увидлъ издали какой-нибудь предметъ и, желая его достигнуть, иду къ нему, то могу сказать, что цль моего движенія есть его причина и что его слдствіе служитъ ему основаніемъ. Но то, что несовершенно изображается этимъ сравненіемъ, вполн совершенно происходитъ въ мысли. Я могу быть обманутъ зрніемъ и найти въ предмет не то, что повлекло меня къ нему. Въ мысли такого обмана быть не можетъ: мысль находитъ то, чего она ищетъ, ибо цль ей является въ непосредственномъ, необманывающемъ свт.

VIII.

Во всхъ этихъ случаяхъ, когда мы говоримъ о сил мышленія, вытекающей изъ его главной, существенной особенности, нужно имть въ виду, что эта сила принадлежитъ мышленію въ возможности, а никакъ не проявляется въ каждомъ мышленіи, какое мы вздумаемъ взять. Дятельность мышленія въ человк можетъ быть весьма различна. Отъ высшей своей ступени, на которой мысль является въ полной сил, она можетъ проходить всевозможныя степени до животнаго безсмыслія и совершенной тупости. Сущность же мысли, какъ и сущность всякихъ другихъ явленій, открывается не въ низшихъ и посредственныхъ формахъ, а въ самыхъ высшихъ, какія она можетъ произвести.

Разсматривая мышленіе въ высшемъ его проявленіи, мы должны сказать, что оно абсолютно свободно, точно такъ, какъ относительно объективнаго міра должны сказать, что онъ подчиненъ абсолютной необходимости. Въ самомъ дл, если бы мышленіе не было въ возможности абсолютно свободнымъ, если бы оно было подчинено какимъ нибудь законамъ, даннымъ ему извн, то для него было бы невозможно то, что составляетъ его дйствительную жизнь, то-есть познаніе истины. Повинуясь вншнимъ законамъ, оно было бы слпого силою, произведенія которой не могли бы имть притязанія на значеніе истины.

Возьмемъ для примра зрніе. Оно, какъ вещественное чувство, подчинено извстнымъ условіямъ, совершается по извстнымъ законамъ. Что же оказывается? Оно постоянна насъ обманываетъ, постоянно даетъ намъ неврные образы. Если бы мы руководились въ своихъ сужденіяхъ однимъ зрніемъ, то мы могли бы думать, что вс предметы, когда къ намъ приближаются, становятся больше, а когда удаляются, становятся меньше. Вроятно, такъ это и существуетъ для животныхъ, которымъ нтъ дла до того, какъ вещи существуютъ сами въ себ, а важно только то, какъ он являются въ отношеніи къ нимъ. Люди, однако же, умютъ исправить обманъ, производимый зрніемъ, и, хотя уменьшеніе знакомыхъ предметовъ всегда возбуждаетъ въ насъ какой-то слдъ удивленія, напримръ, когда видимъ людей съ высокаго зданія, но мы твердо знаемъ, что никакого дйствительнаго уменьшенія не происходитъ.

Такіе и подобные обманы исправляются мышленіемъ. Но чмъ мышленіе будетъ исправлять свои собственные обманы? Всякій знаетъ, что обманы мышленія существуютъ, что они происходятъ по опредленнымъ законамъ. Кто будетъ познавать эти законы и исправлять эти обманы? Очевидно, само же мышленіе. И такъ, если оно способно познавать истину, то за нимъ нужно признать абсолютную способность исправлять самого себя, слдовательно, подчиняться ни одному изъ своихъ законовъ, не зная вполн, какъ онъ дйствуетъ, гд можетъ дать истину и гд ложь. Если этого нтъ, если есть законъ, которому мышленіе подчинено слпо и безпрекословно, то мы не можемъ ручаться, чтобы когда нибудь достигли посредствомъ него истины.

Наши глаза до сихъ поръ намъ показываютъ, что земля стоитъ, а солнце ходитъ. Коперникъ съумлъ отличить истинное движеніе отъ кажущагося. Такъ точно, Кантъ старался показать, что умъ иметъ силу отличать въ своихъ дйствіяхъ истинное отъ ложнаго, слдовательно, можетъ быть самъ себ судьею и предписывать самому себ, что длать и чего не длать.

IX.

Мысль освободилась въ Кант. Онъ нашелъ, что она можетъ вполн владть собою, сама собою управлять. Какое слдствіе отсюда? Во-первыхъ, то, что философскіе методы могутъ быть вполн уяснены и вс задачи относительно мышленія вполн опредлены и ршены. Методы суть пріемы мысли, слдовательно, она за нихъ и отвчаетъ. Задачи — суть вопросы, кто спрашиваетъ, тотъ долженъ, какъ говорится, поставить вопросъ, то есть со всею точностію опредлить, чего онъ ищетъ и что ему нужно. Мысль можетъ вполн ясно знать, куда она идетъ. Это самое соображеніе Кантъ указываетъ какъ одну изъ своихъ руководящихъ мыслей. Если мы приписываемъ вещамъ причинную связь, то мы должны же знать, что мы имъ приписываемъ, а иначе кто же будетъ это знать? Если же одно пустое

слово, то и это опять наше дло, кром насъ никто этого знать не можетъ.

Такимъ образомъ, такъ или иначе мы должны получить субъективную логику, то есть науку, въ которой мысль опирается только на самую себя, въ которой она излагаетъ вс свои законы и движенія и даетъ абсолютный методъ своего дйствія, заключающій въ себ вс другіе методы, какъ частные случаи.

Мысль о такой наук, въ которой мышленіе было бы озарено своимъ собственнымъ свтомъ, лежитъ въ основаніи Критики чистаго разума. Послдующія философскія системы представляютъ попытки построить эту науку. Самая большая изъ этихъ попытокъ есть логика Гегеля. Если бы мы и находили эту или другую попытку неудачною, то все-таки не имли бы права отвергнуть того стремленія, изъ котораго он вытекаютъ. Задача, поставленная Кантомъ, остается неизмнною, и нтъ сомннія, что въ разршеніи ея многое сдлано удачно, и имъ самимъ, и другими.

То, что я назвалъ здсь субъективной логикой, есть такъ называемая діалектика.

Для того, чтобы пояснить субъективность мысли и требованія, вытекающія изъ этой субъективности, я приведу здсь нсколько примровъ отступленія отъ этой основной точки зрнія. Изъ нихъ видно будетъ, къ какимъ заблужденіямъ ведутъ такого рода отступленія.

Принять свое собственное созданіе за дйствительность — вотъ обыкновенная ошибка мысли, незнающей своей собственной дятельности. Всмъ уже нын извстно, что гномы и эльфы суть созданія воображенія, но тотъ, кто уже на столько свободно мыслитъ, что не вритъ въ лшихъ и домовыхъ, можетъ быть, еще далеко не чуждъ другихъ суеврій. Есть научныя суеврія, столь же крпкія, какъ и суеврія фантазіи. Мышленіе создаетъ призраки, которые считаетъ за дйствительность. Такъ изслдователи природы, несмотря на руководство опыта, создали множество вещей, ни въ какомъ опыт не встрчающихся: невсомыя жидкости, эиръ, атомы, химическое сродство, жизненную силу и т. п. Споры объ этихъ вещахъ были безконечны и иногда весьма жалки, какъ напр., споръ о жизненной сил. Собственно, это было одно пустое слово.

Современные натуралисты все боле и боле изгоняютъ изъ науки подобныя фикціи, начало этихъ фикцій заключалось въ догматическомъ настроеніи ума, который стремился посредствомъ ихъ дать наук твердый и опредленный видъ. Въ настоящее время эта уловка уже не обманываетъ изслдователей, и естественныя науки получаютъ все больше и больше подвижности, вопросы, вмсто того, чтобы приближаться къ какимъ нибудь простымъ ршеніямъ, заране придуманнымъ для нихъ, углубляются и расширяются неопредленнымъ образомъ. Таково слдствіе усиливающейся научной строгости.

Видть въ вещахъ нчто неизмнное, твердое, нкоторую сущность, не подлежащую никакимъ колебаніямъ,— вотъ постоянное стремленіе мысли. Не находя на дл ничего подобнаго, мысль подкладываетъ подъ наблюдаемыя явленія эту неизмнную сущность, матерію, атомы и т. п. Въ этомъ, заключается постоянный обманъ мысли, который можно сравнить съ обманомъ, по которому мы естественно стремимся считать землю неподвижною. Намъ нужно считать ее неподвижною для того, чтобы спокойно и увренно двигаться на этой неколеблющейся опор. Такъ точно, для движеній, мысли какъ будто необходима опора неизмнной сущности.

И въ томъ и въ другомъ случа насъ обманываетъ видимость. Оказывается, что мы находимся въ царств вещей, гд нтъ ничего неподвижнаго и неизмннаго, гд все мягко я текуче, гд вещи, по прекрасному замчанію Гегеля, даже пожираютъ одна другую. Неизмнны только порядокъ и связь явленій.

XI.

Сила и вещество, духъ и матерія, атомы, монады, и т. д. словомъ — вс подобныя представленія, въ которыхъ мы думаемъ воплощать для себя сущность міра, уже по тому самому негодятся для этого воплощенія, что мыслятся объективно, слдовательно, по самой сущности дла, по самому способу, которымъ ихъ образуетъ мысль, не содержатъ въ себ никакого элемента для вывода изъ нихъ субъективнаго мышленія. Вообразивъ себ духъ, какъ нчто совершенно отличное отъ матеріи, можно, однако же, въ сущности мыслить его совершенно такъ же, какъ мы мыслимъ матерію, можно, напримръ, законы, по которымъ онъ дйствуетъ, ставить наравн съ законами свта, или движенія массъ. Духъ, въ такомъ случа, оказывается вещью между вещами, вещью только боле тонкою, чмъ другія. Невольно приходитъ здсь на память, какъ въ давнее уже время профессоръ философіи въ здшнемъ университет объяснялъ намъ разницу между душою и тломъ. Съ удивительной наивностію онъ сравнивалъ духъ съ вещественными предметами и находилъ различія. Можно было подумать, что дло идетъ о предметахъ совершенно однородныхъ. Такъ, напримръ, онъ говорилъ, что всякое тло, побуждаемое двумя силами, идетъ по діагонали, образуемой ихъ направленіями и величинами, между тмъ душа, въ случа, если на нее дйствуютъ въ одно время два побужденія, всецло повинуется одному изъ нихъ. Что можно было заключить изъ подобныхъ сопоставленій? Только то, что законы движенія бываютъ различны для различныхъ предметовъ, и что духъ подчиненъ однимъ механическимъ законамъ, а вещество другимъ. Такой спиритуализмъ въ сущности ничмъ не отличается отъ матеріализма.

XII.

Матеріалисты суть только самые наивные изъ объективаторовъ. Имъ, въ буквальномъ смысл, хотлось бы нарисовать сущность міра и всего, что въ немъ совершается. Они думаютъ, что все, что ни существуетъ, и все, что ни происходитъ, можно видть, стоитъ только нарисовать это въ уменьшенныхъ или увеличенныхъ размрахъ, смотря по предметамъ. Сущность вещей для нихъ по самой природ, видима, то есть пространственна и фигурна. То, что никогда не можетъ быть видимо въ этомъ смысл, чего нельзя никакимъ, образомъ изобразить на рисунк, для нихъ не существуетъ.

Мысль есть нкоторое вещество, выходящее изъ мозга, какъ желчь изъ печени, сказалъ одинъ физіологъ, пожелавъ выразить вполн свое пониманіе сущности вещей. Какой ясный образъ! Такимъ образомъ, мы получимъ вещества входящія и выходящія, частицы двигающіяся все возможнымъ образомъ, дрожащія, вращающіяся, бгущія, и эта картина изобразитъ намъ міръ въ настоящемъ его вид.

Относительно этой картины можно бы замтить, что она представляетъ мало красиваго, или что она черезчуръ однообразна. Но главная бда не въ томъ. У этой картины есть боле существенный недостатокъ, именно — ей недостаетъ зрителя. Въ самомъ дл, вдь картина объемлетъ все существующее, въ нее вошелъ и зритель, то-есть человкъ. На картин изъ его мозга выходитъ вещество, называемое мыслью, на картин происходитъ дрожаніе, вращеніе и бганье частицъ, называемое зрніемъ. Но кто же смотритъ на эту картину? Вдь кром нея ничего нтъ? Вотъ въ. чемъ заключается коренная бда матеріализма. Онъ объективируетъ вс вещи въ пространственныя формы, находя’ что эти формы всего ясне для субъекта, наконецъ, онъ объективируетъ самый субъектъ, и тогда остается безъ субъекта, то есть безъ того, для чего происходила вся эта работа.

Никакая картина сама себя видть не можетъ. Картина непремнно предполагаетъ зрителя, который ее созерцаетъ, который совершенно отдленъ отъ картины, находится въ извстномъ разстояніи отъ нея. И такъ, картина міра, которую рисуетъ матеріалистъ, никакъ не выходитъ полною, никакъ не можетъ заключить въ себ всего, что происходитъ. Но матеріалистъ ухищряется и думаетъ, что онъ можетъ избжать этой трудности. Чтобы покончить дло, онъ рисуетъ на картин и самого зрителя и думаетъ, что этотъ нарисованный зритель видитъ другія нарисованныя вещи, и что такимъ образомъ дло обходится само собою и не нужно уже никакого зрителя, отдльнаго отъ картины.

XIII.

Человкъ есть зритель міра. Самая удивительная загадка заключается не въ томъ, что міръ существуетъ, а въ томъ, что у него есть зритель. Какъ бы чудесенъ ни казался намъ міръ, какъ бы поразительны ни были для насъ его порядокъ, стройность, красота, могущество, разнообразіе, наиболе чудесное и наиболе поразительное явленіе состоитъ въ томъ, что мы можемъ это видть и этому удивляться. Великолпенъ свтъ солнца, ‘эти могучіе лучи дышатъ вчностію’, говоритъ одинъ поэтъ. Но этотъ свтъ получаетъ свое великолпіе отъ насъ, самъ себя онъ не видитъ и ничего не знаетъ о своемъ великолпіи. Картина міра сама себя не видитъ и сама для себя не существуетъ, но есть зритель, который видитъ эту картину, для котораго она существуетъ и который самъ для себя существуетъ. Вотъ самое большое чудо міра.

Если мы скажемъ, что человкъ самъ породилъ этотъ міръ, что его мысль создала эту видимость, внесла въ нее свтъ, красоту, порядокъ, то это можетъ показаться страннымъ, но не будетъ-ли казаться еще боле страннымъ, если мы скажемъ, что міръ породилъ человка, что мысль человческая есть произведеніе природы, и что, слдовательно, слпая картина породила изъ себя зрителя, для того, чтобъ онъ ее видлъ и ею любовался?

Во всякомъ случа, только здсь, только въ этой точк мы прикасаемся къ истинной загадк бытія и мышленія. Что бы ни существовало и какъ бы ни существовало, бытіе должно быть таково, чтобы возможно было мышленіе. И обратно — нельзя ничего понять, если мы не понимаемъ мышленія.

XIV.

Наука чистаго мышленія, діалектика, была обработываема Фихте, Шеллингомъ и Гегелемъ. Вся трудность ея заключается въ томъ, чтобы твердо держаться основной точки зрнія, то есть субъективности мысли. Мысль должна отдать себ отчетъ во всхъ своихъ формахъ и движеніяхъ, должна мыслить только одну себя. Такъ у Канта, въ ‘Критик чистаго разума’, все объективное бытіе, весь дйствительный міръ полагался равнымъ X, величин, о которой ничего неизвстно. Мысль была совершенно внутри себя и работала надъ самой собою. При такой работ насъ можетъ постоянно смущать призракъ объективнаго міра, къ которому такъ привыкла обращаться наша мысль. Когда философъ утверждаетъ, что бытіе и ничто тожественны, насъ это поражаетъ, какъ будто онъ хотлъ сказать, что вс вещи, существующія въ объективномъ мір, не существуютъ. Между тмъ философъ имлъ въ виду лишь одинъ субъективный смыслъ, то есть хотлъ сказать, что пока мы приписываемъ вещамъ только бытіе вообще, такое бытіе, которое принадлежитъ, что ни существуетъ, слдовательно и всякому созданію воображенія, до тхъ поръ мы еще ничего не мыслимъ. Для того, чтобы отличить свое бытіе отъ небытія, отъ ничто, мысль должна еще что нибудь внести въ свое опредленіе. Другими словами, это значитъ: вещи не могутъ просто бытъ и больше ничего, такое бытіе немыслимо, такое бытіе все равно, что небытіе.

Возраженія, длаемыя противъ діалектики, основываются большею частію на подобномъ внесеніи объективнаго отношенія въ ея чисто-субъективный процессъ. Такъ, напримръ, Шеллингъ не хотлъ признать, что понятіе бытія совершенно опредляется и ограничивается своею противоположностію: ничто, небытіе, и утверждалъ, что діалектическій ходъ требуетъ отъ бытія перейти къ понятію (Vorsein).

Очевидно, такой ходъ былъ бы возможенъ, если бы бытіе было не мое понятіе, а нчто объективное. Въ моей мысли бытію прямо и чисто противоположно ничто. Но, если бытіе положено въ дйствительности, то есть составляетъ нчто мн неизвстное и непроницаемое, то я не знаю, что ему противоположно, и могу мысленно только сказать, что оно отличается отъ нкотораго предбытія. Но это значитъ только, что я изъ субъективной области вступилъ въ объективную.

Гораздо справедливе то замчаніе Шеллинга, что логика Гегеля есть мысль, въ которой ничего не мыслится. Нужно только прибавить къ этому: кром мысли.

XV.

Эти замчанія сдланы для того только, чтобы показать, какъ сильна бываетъ склонность мысли къ объективаціи, то есть къ отступленію отъ своей субъективности. Главная же цль моя была указать на эту субъективность, ясно поставить ее передъ глазами читателя. Повторимъ въ краткихъ словахъ существенныя положенія статьи.

Мысль иначе относится къ себ самой, чмъ къ другимъ предметамъ, такъ какъ мысль сама себя мыслитъ.

Мысль сама собою управляетъ, то есть свободно подчиняется своимъ внутреннимъ законамъ.

Невозможно разсматривать мысль наряду съ объективными предметами.

Невозможно разсматривать міръ такъ, чтобы въ это воззрніе не входилъ такой (то есть субъективный) взглядъ на мысль.

Но изъ этого взгляда на мысль слдуетъ, что возможна, логика, какъ наука чистой мысли.

Вотъ положеніе дла. Задача поставлена у Канта, и если бы пришлось перевертитъ вс ея ршенія, то все таки намъ пришлось бы ршать ту же самую задачу, пришлось бы искать мысли, которая сама себя мыслитъ. Только такая мысль можетъ стать для насъ твердою опорою.

7-го апр.

ГЛАВНАЯ ЧЕРТА МЫШЛЕНІЯ.1866.

Читайте также:

ГЛАВНАЯ ЧЕРТА МЫШЛЕНІЯ.
1866.