СОКРОВИЩА МИРОВОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
БЕН ДЖОНСОН
ДРАМАТИЧЕСКИЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ
АСADСMIА
МОСКВА ЛЕНИНГРАД
1931
ПРЕДИСЛОВИЕ
ПРЕДИСЛОВИЕ
Ив. Анисимов.
Предисловие к собранию сочинений Бена Джонсона, Анисимов И. И., Год: 1931
Время на прочтение: 10 минут(ы)
‘Хотя первые зачатки капиталистического производства имели место в XIV и XV столетии в отдельных городах по Средиземному морю, тем не менее начало капиталистической эры относится лишь к XVI столетию’ (К. Маркс. — ‘Капитал’).
‘Начало капиталистической эры’ в Англии было связано с бурным ростом суконных мануфактур, что привело к хозяйственному перевороту второй половины XVI столетия. Страна ранее многих других европейских стран вступала в область капиталистических отношений: реет торгового капитала, связанный с мануфактурной промышленностью, стремительно развертывающаяся морская торговля, а вместе с ней и колониальная экспансия — все это делало Англию второй половины XVI столетия страной капиталистического становления. Вместе с тем как изменялся способ производства, феодальные отношения становились в противоречие с материальными производительными силами общества. На всем протяжении XVI столетия осуществляется распад феодальных отношений, происходит обуржуазивание феодалов-крепостников, приспособляющихся к капиталистическим отношениям, монархия Тюдоров свою феодальную сущность постепенно видоизменяет под воздействием новых общественных отношений. Елизавета, именем которой буржуазная историография имеет обыкновение обозначать вторую половину XVI столетия в Англии, была тесно связана со складывавшимися буржуазными отношениями. Она дружила с бандитами-колонизаторами в роде Френсиса Драке, она была королевой английских купцов, которых один итальянец XVI столетия метко называет ‘великолепными мореплавателями и морскими разбойниками’, ее министры нередко были биржевиками и промышлениками (Томас Грешем).
При всем этом монархия оставалась все же формой феодального господства и была узлом противоречий, в середине XVII столетия разрешенных буржуазной революцией. Конради очень метко говорит о Елизавете: ‘Королева, конечно, хотела бы извлечь пользу из капиталистического развития, но в ее груди, кроме капиталистической, жила еще феодально-абсолютистская душа, которая проявляла себя сильнее первой. Это следует иметь в виду, чтобы уяснить себе, что королева Елизавета и ее правительственная система очень плохо соответствовали потребностям современной хозяйственной жизни’ (История революций). Абсолютизм до известной степени подчинялся воздействию буржуазных отношений, но он был все же феодальной формой. Противоречия между новым уровнем производительных сил и феодальным порядком с необходимостью должны были возрастать тем более стремительно, чем далее шло буржуазное развитие.
В описании Англии второй половины XVI столетия, данном Гаррисоном (1577), находим замечание: ‘джентльмены стали торговать овцами, рыцари превратились в шахтеров, сыновья свободных крестьян посещали университет, тогда как люди, пользовавшиеся большим уважением и обладавшие состоянием, сделались скотоводами, мясниками и кожевниками’. Меткая характеристика показывает процесс обуржуазивания феодальной знати и распад феодальных отношений. Но это — процесс, связанный с возрастающим сопротивлением феодальной реакции — противоречие между буржуазным и феодальным становится основным противоречием эпохи. Остаются еще широкие слои феодального дворянства, противопоставляющие себя капиталистическому наступлению, они рассматривают монархию, как мощное препятствие развитию буржуазных отношений, как орудие защиты Феодального господства.
Вторая половина XVI столетия в Англии является эпохой бурного расцвета буржуазных отношений, расцвета торговли и мануфактурного производства, но всего менее можно понять эту эпоху, не уяснив того, что ‘золотой век’ был периодом, непосредственно подводящим к решительному столкновению между Феодализмом и капиталистическими отношениями, которое и разрешилось в XVII столетии в огне буржуазных революций. Революции 1640 и 1688 годов, несмотря на их консервативный характер, несмотря на то, что ‘бескровный’ переворот 1788 года реставрировал короля, с которым буржуазия, казалось бы, расправилась, казнив в 1749 году Карла I, — все же эти буржуазные революции имели своей основой распад феодальных отношений и расчистили путь для победоносного шествия английского капитализма.
Первые четыре десятилетия XVII века являются прологом буржуазной революции. Стремительный рост капиталистических отношений, становящихся во все более резкое противоречие с Феодальными отношениями, кризис Феодальной монархии, в которой все более побеждает ‘Феодально-абсолютистская’ душа, идеологическая ‘экспансия’ буржуазии, выдвигающей в этот период своих многочисленных философов, политиков, художников, все более явная пропасть между Феодальными отношениями и новым способом производства, — все это делает первые десятилетия XVII века интереснейшей эпохой.
В области литературы, области очень мало изученной, мы видим, что, подготовляя свою революцию, буржуазия чрезвычайно интенсивно выступает в области искусства. Марксистской наукой еще не исследован этот важнейший период английской литературы. Сравнительно много говорилось о Шекспире, — ‘елизаветинце’, связь которого с рассматриваемой нами эпохой очень тесна, но и здесь не был поставлен во весь рост вопрос об отношении Шекспира к складывающимся капиталистическим отношениям. Совсем не изучено марксистами творчество таких драматургов начала XVII столетия, как Бомонт, Флетчер, Хейвуд, Деккер, Вебстер, Тернер. То же нужно сказать и о Бен Джонсоне.
Творчество Мильтона, крупнейшего поэта английской революции, до сих пор еще не рассмотрено в надлежащей мере. Все это остается очередной и очень актуальной задачей нашей науки.
Бен Джонсон, один из крупнейших писателей начала XVII столетия, является одним из наиболее ортодоксальных в буржуазном смысле. В частности, сравнивая его с Шекспиром, мы убеждаемся прежде всего в том, что он противостоит автору ‘Гамлета’ как художник, последовательный и непримиримый в буржуазном смысле, как художник свободный от всякой Феодальной традиции. Любой творческий акт Бен Джонсона убеждает нас в том, что буржуазная целостность свойственна этому художнику. Он выступает в десятилетия, когда буржуазия в своих непрекращающихся столкновениях с абсолютизмом готовит свою революцию против феодализма — ничего нельзя понять в Бен Джонсоне вне этого основного момента. Буржуазные идеологи выступают во многих областях и в разной форме — у Мильтона мы встретимся с очень последовательно проводимой задачей сделать искусство формой политической проповеди Бен Джонсон не принадлежит к этим передовым идеологам буржуазии. Его политическая идеология далека от той ясности, которую мы находим у Мильтона, но это не мешает Бен Джонсону осуществлять ту же задачу. Буржуазная ортодоксальность Джонсона выражается прежде всего в том, что творчество его насквозь демократично. Демократизм широкой волной вливается в английскую драматургию этой эпохи, мы встретим черты его, непосредственно связанные с установлением буржуазных отношений, в большинстве драм и комедий этого времени. Лавочник вступает на сцену, разрушая ее феодальную чопорность. У Бен Джонсона эта демократическая направленность выражена гораздо более последовательно и полно, чем у других. Выводя на сцену низы, очень решительно обуржуазивая свою драматургию, Бен Джонсон идет по линии бытового натурализма. Он делает попытку, отказываясь от напыщенности романтической феодальной драмы, обратиться к простым, жизненным картинам, воспроизводящим буржуазный мир, он стремится подчеркнуть осуществляемое им ‘снижение’, давая в таких пьесах, как ‘Варфоломеевская ярмарка’ (The Bartholomew Feir — 1612) нечто демократическое даже в смысле своей массовости, он выводит на сцену площадную базарную толпу, делая ее живым и ярким героем пьесы. Вся драматургия Бен Джонсона устремлена в сторону бытовой конкретизации, художник рассматривает буржуазный мир, как нечто имеющее огромную содержательность, как нечто животрепещущее, яркое и сочное. Уже в этом напряженном внимании к буржуазному быту, в решительном отказе от аристократической напыщенности вскрывается буржуазность Бен Джонсона. В драмах Бен Джонсона полно отображена буржуазная действительность, которая для его эпохи была явлением нового мира, уже неразрывно связывая себя с этой буржуазной действительностью, Бен Джонсон противопоставлял себя феодальному.
В его драмах положительно воспроизведены ‘деловые люди’, у которых каждый шаг — шиллинг, и каждое слово — сделка, и дана углубленная, сочувственная, можно сказать патетическая характеристика буржуазного быта: как и все художники поднимающейся буржуазии Бен Джонсон делает свою драму драмой буржуазии.
Этому противостоит ядовитая, презрительная, беспощадная оценка феодальной аристократии. Драматургия Бен Джонсона постоянно возвращается к типу сэра Эпикура Мамона в ‘Алхимике’ (The alchemist — 1610) или Варфоломея Кука и других дворян в ‘Ярмарке’. Капитан Бобадиль в комедии ‘Каждый в своем праве’ (Ewery man in his humor — 1598) представляет также характернейшую в этом смысле фигуру. От буржуазного утверждения Бен Джонсон непосредственно переходит к критике классового врага, осуществляя эту критику с такой же последовательностью, силой, как он поэтизировал буржуазные отношения.
Таким образом демократизм Бен Джонсона оказывается вовсе не созерцательным. Это не простое констатирование того, что появились новые люди, а нечто гораздо более резкое. Художник осознает решающее противоречие эпохи для того, чтобы осуществить активный вывод, его творчество буржуазно и антифеодально. Но поднимаясь до Мильтона в смысле политической определенности своих взглядов, Бен Джонсон, конечно, действует в той же направлении. Его демократическая драматургия непосредственно связана с освободительным движением буржуазного класса.
Провозглашая новое буржуазное содержание, Бен Джонсон с необходимостью оказывается новатором и в области Формы. Характерно, что Бен Джонсон с огромным упорством работает над вопросами теории искусства — в этом его буржуазная ортодоксальность выражается полно. Опираясь на античную культуру, считая ее необходимым основанием нового искусства, Бен Джонсон сформулировал взгляды на искусство, которые показывают в нем передового идеолога буржуазии. Бен Джонсон был образованнейшим из людей своего времени, этот пасынок каменщика усвоил огромное для человека его времени богатство знаний. Бен Джонсон был убежденнейшим ‘классиком’, он не видел возможности культурного развития вне использования гигантского богатства античной культуры. Задачу художника он всегда связывал с ‘учебой у классиков’. Но мы очень ошибись бы, предположив, что Бен Джонсон стоит за простое копирование классиков. Он провозглашает рядом с требованием изучения классиков другое требование, глубоко его характеризующее: художник должен быть верен природе. Бен Джонсон упорно выдвигает реалистическую задачу искусства: ‘природа не может быть совершенной без искусства, но и искусство приобретает свое бытие только через природу’. Таким образом Бен Джонсон чрезвычайно ясно определяет задачу искусства в духе буржуазного класса накануне революции. Бен Джонсон стоит за научность творческого метода, за тесную связь художественного творчества с наукой, теоретической мыслью, Бен Джонсон борется за искусство, ортодоксальное в буржуазном смысле, тесно связанное с той исторической задачей, которую имеет перед собой класс, готовящийся опрокинуть феодальные отношения. Позже мы увидим, что реализм и научность творчества непосредственно связываются у Бен Джонсона с публицистической задачей искусства, — все это дает очень цельную систему творческого метода. Так же, как положительному, идеализирующему воспроизведению буржуазного быта, противостоит у Бен Джонсона (резкая) критика феодального дворянства, — научно-реалистический метод творчества Бен Джонсон постоянно противопоставляет разоблачаемой аристократической романтике, вычурности, опустошенной красивости. Еще были актуальны в эпоху Бен Джонсона традиции приторнейшего ‘эвфуизма’, получившего свое классическое раскрытие в романе Лилли, давшем имя всему этому направлению, возникли и новые явления Феодально-аристократического искусства. В частности, у Деккера и Марстона эта романтическая слащавость, столь ненавидимая буржуа Джонсоном, проявлялась. Бен Джонсон ведет все время борьбу с этой слякотью, противопоставляя свой научно-реалистический буржуазный метод. В комедии ‘Бал Цинтии’ (Cyntia’s Revels — 1600) и в комедии ‘Рифмоплет’ (The Poetaster — 1601) он развертывает теоретическую борьбу против старого стиля, борьбу запальчивую, страстную, убеждающую нас на каждом шагу, что спором о литературных формах, который лежит в основе этих комедий-памфлетов, целиком посвященных разногласиям в области поэтической теории, решаются существеннейшие вопросы классовой борьбы. Бен Джонсон беспощадно издевается над приторностью, растленностью эвфуистского стиля и, конечно, последовательность критики Бен Джонсона коренится в том, что он выступает как идеолог буржуазии, борющийся с феодальными отношениями, как идеолог нового искусства, выдвигающий свою положительную программу. В комедии ‘Каждый в своем нраве’ Бен Джонсон дает пролог, излагающий его творческую программу. ‘У меня нет ни тронов, падающих с неба, ни выстрелов и баталий, ни потопления кораблей, но все говорят и поступают как в действительности, представляя верное отражение людей в жизни, я буду рисовать картину своего времени и смеяться над человеческими глупостями. Герой должен быть не чудовищем страсти, а одним из тех люден, каких мы видим на улицах, с их недостатками и их характером… критика… с благосклонностью отнесется к моим живым людям’. Это — буржуазная программа, в которой резко подчеркнута противоположность литературной практике Феодальной эпохи.
Здесь нужно сказать, что Бен Джонсон сам был придворным драматургом, и его специальностью являлись ‘маски’, разыгрываемые придворной знатью по разным торжественным поводам. Бен Джонсон был связан в своей литературной деятельности феодальными путями, как и вся буржуазия, еще не сбросившая феодального режима. В роли придворного драматурга и автора ‘масок’ Бен Джонсон был не тем Бен Джонсоном, которого мы видим в его драматургии непридворного назначения.
Две стороны творчества Бен Джонсона разделены очень глубокой гранью. Противоречивость исторического момента нашла в этом свое выражение. Автор придворных спектаклей был автором насквозь буржуазной научно — реалистической теории творческого метода, автором буржуазных драм и комедий. То, что Бен Джонсон писал ‘маски’ рядом со своими драмами, говорит нам о том, что его буржуазная сущность должна была проявляться в эпоху, когда капиталистические отношения побеждали, но еще не была опрокинута система феодального порядка.
Характернейшей чертой творчества Беи Джонсона, вытекающей из всего того, что мы о нем уже сказали, является проповеднический, морализирующий его характер. Бен Джонсон ставит перед собой задачу, которую можно было бы определить как публицистическую. Театр для Джонсона есть форма решения больших проблем, нечто глубоко содержательное Бен Джонсон беспощадно разоблачает всякое ‘пустозвонство’ на сцене), спектакль осознается не как простое зрелище, а как проповедь, — сцена становится кафедрой. У Мильтона, поэта английской революции, эта особенность получит последовательное выражение и определит собою все. У Бен Джонсона, в связи с недостаточной его политической зрелостью, не имеет места явление политического театра, часто за отсутствием ведущей большой политической идеи художник ограничивается малым, — так в ‘Алхимике’ он борется с псевдонаучным шарлатанством, широко распространенным в его время, это — важно, но явно недостаточно, узко — и все же совершенно ясно, что театр Джонсона лежит в том же буржуазном плане, как и творчество Мильтона.
Хорошим примером публицистичности, в которой выражается буржуазная ортодоксальность Бен Джонсона, а с другой стороны — отсутствие большой политической идеи — может служить драма ‘Сеян’ (Sejanus — 1603). Решительно ставит здесь Бен Джонсон вопрос о глубокой содержательности, идейной насыщенности театрального зрелища. В характеристике абсолютизма (за ‘классическими’ одеждами здесь легко различить актуальнейшую современную сущность) Бен Джонсон последовательно осуществляет буржуазную точку зрения,— деспотизм Тиверия изображен здесь так, как мог его изобразить художник буржуазии, готовящей революцию против феодального строя. Здесь Бен Джонсон достигает большой ясности, но рядом с этим он очень смутно формулирует свой вывод. Сеян, который мог бы стать противопоставлением абсолютистскому режиму Тиверия, также оказывается чем-то глубоко враждебным буржуазному мировоззрению автора. Его гибель прекрасно оттеняет гнусность тиверианского режима, но с другой стороны — она используется автором, как предлог для пассивного примиренческого вывода. Бен Джонсон, разоблачая силу, противостоящую абсолютизму в лице Сеяна, отказывается выдвинуть положительное начало. Драма утрачивает свою целеустремленность, становится расплывчатой. Можно сказать, что она оппортунистична.
Так обнажается отсутствие большой политической идеи, половинчатость Бен Джонсона. К этому вопросу мы еще обратимся, но надо отметить, что сущность драматургии Бен Джонсона такова, что морализм в духе буржуазной ортодоксальности является ее основой. Публицистичность театра Бена Джонсона — черта, показывающая основную направленность его творчества. Рассматривая драму Бен Джонсона со стороны ее структурных особенностей, мы видим, как публицистическая задача получает своеобразную конкретизацию. Отметим один момент — Бен Джонсон охотнее чем какой-либо из драматургов его времени обращается к прологу, уже это подчеркивает проповеднический смысл драматургии Бен Джонсона, самый текст прологов но оставляет никаких сомнений в их назначении. В прологе к комедии ‘Каждый вне себя (Every man out of his humor — 1599) автор ставит своей задачей: а Бичевать уверенной рукой пороки своего времени и показать всем этим обезьянам их портрет, отраженный в зеркале размером в сцену, на которой мы стоим’. Театр был для Джонсона всегда средством моральной проповеди. Искусство он, идеолог поднимающейся буржуазии, всегда рассматривал, как средство общественной борьбы.
Являясь художником английской буржуазии в эпоху, когда класс подготовлял революцию против феодального порядка, Бен Джонсон однако не был художником передовых, наиболее радикальных слоев буржуазии. Он выступал как идеолог правого, примиренчески настроенного крыла буржуазии. В чем выражалось своеобразие этой группы, связанной прежде всего с обуржуазившимся дворянством и с буржуазией старых цеховых городов (Маркс отмечает, что ‘новая мануфактура возникла в морских экспортных гаванях, или в таких пунктах деревенских частей страны, которые находились вне контроля городов с их цеховым строем. Отсюда ожесточенная борьба английских corporables towns (корпоративных городов) против этих новых питомников промышленности’). События, связанные с практикой ‘долгого парламента’, явившегося орудием подготовки революционного переворота, весь ход английской революции, раскол пуританского движения сначала на правое ‘пресвитерианское’ крыло и на радикальное крыло ‘индспендентов’ н дальнейший раскол ‘индепендентов’, который привел к борьбе умеренных буржуазных элементов с радикализмом ‘левеллеров’, выражавших по преимуществу интересы среднего крестьянства и городской и деревенской бедноты, — вскрывает наличие консервативных, цеплявшихся за соглашение с абсолютизмом, элементов буржуазии. Бен Джонсона необходимо рассматривать в связи с теми постоянно колебавшимися элементами буржуазного класса, которые в дальнейшем получили свое выражение в ‘пресвитерианстве’. В ряде моментов они помогали движению буржуазной революции, в ряде моментов тормозили это движение, стремясь к компромиссу. Для Бен Джонсона эта особенность проявляется в том, что его искусство не вооружено политической ортодоксальностью Мильтона, хотя и буржуазно в своей сущности.
В отношении к пуританскому движению половинчатость Бен Джонсона особенно ясна. Чем был пуританизм? Меньше всего можно понять это движение, оставаясь в рамках религиозной внешности. Энгельс видит ‘весь секрет’ аскетической морали пуританства в ‘буржуазной бережливости’. ‘Трудолюбие, бережливость и скупость являются его главными добродетелями, много продавать, мало покупать — такова его политическая экономия’, — говорит Маркс о пуританине. И в другом месте: ‘человек, накапливающий сокровища, поскольку его аскетизм соединен с активным трудолюбием, — по религии своей преимущественно протестант п еще более пуританин’. Пуританизм был насквозь буржуазным в своей сущности движением, формой капиталистического наступления, в этом смысле вся практика пуританства была буржуазно-ортодоксальна.
Естественно, что пуритане составляют армию буржуазной революции. Недаром последовательнейший поэт пуританства — Мильтон — является и великим поэтом буржуазной революции. Ясно, что весь характер творчества Бен Джонсона — его морализм, его реалистическая строгость, его взгляд на искусство как на проповедь, беспощадная критика аристократического растленного искусства, все это сближает Бен Джонсона с движением пуританства. Сближает не по форме, ибо пуритане начисто отрицали театр как ‘дьявольщину’, а Бен Джонсон, так же бешено ненавидя романтический театр аристократов, стремился к новому ортодоксально-буржуазному театру, — а по сущности.
Цели, которые ставил перед собой Бен Джонсон, были, конечно, целями буржуазии, а значит и целями пуританства. Но Бен Джонсон, являясь пуританским художником в своей сущности, не раз дает в своих драмах очень ядовитую антипуританскую критику. Взбалмошный и тупой Реби Бизи в ‘Варфоломеевской ярмарке’ — отнюдь не единственная у Бен Джонсона карикатура на пуританина. Антипуританская направленность очень часто встречается у Джонсона, что стоит, повторяем, в резком противоречии со всей сущностью его творчества. Как понять это противоречие? Оно коренится в том, что Бен Джонсон был выразителем консервативных, колеблющихся слоев буржуазии, которые рассматривали задачу буржуазного развития в компромиссе с абсолютизмом, а значит и с феодальными отношениями. Выступая как художник буржуазии, Бен Джонсон не поднимается однако до такого ясного и отчетливого представления об интересах класса, как то мы имеем у Мильтона, это сказывается прежде всего в расплывчатости политической физиономии Бен Джонсона, стоящего за буржуазную проповедь, но еще не делающего эту проповедь политической, как то мы имеем у Мильтона. Морализирование Бен Джонсона поэтому лишено политической четкости. Будучи выразителем буржуазного подъема, Бен Джонсон несет на себе черты и консерватизма, противопоставляющие ого наиболее передовым художникам современной ему буржуазии. Так теснейшее единство Бен Джонсона и Мильтона должно быть понятно, но вместе тем и глубочайшая противоречивость, в том смысле, что Мильтон, выражающий передовые слои революционной буржуазии, поднимается на гораздо более высокую ступень буржуазной целостности, чем то мы имеем у Бен Джонсона.