Паризина. Историческая Повсть Лорда Байрона. Вольный переводъ В. Вердеревскаго.
Паризина. Историческая Повсть Лорда Байрона. Вольный переводъ В. Вердеревскаго.
‘Сынъ отечества’, Ч. 118, 1828
Паризина. Историческая Повесть Лорда Байрона. Вольный перевод В. Вердеревского, Байрон Джордж Гордон, Год: 1828
Время на прочтение: 7 минут(ы)
Г. Вердеревскій назвалъ переводъ свой вольнымъ потому, что перевелъ Поэму Л. Байрона не везд стихъ въ стихъ, и въ одномъ мст (стансъ VIII, стр. 12) отступилъ отъ подлинника, замнивъ стихи Британскаго Поэта своими собственными. Многіе изъ нашихъ критиковъ возстаютъ противъ такихъ переводовъ ‘Простительно ли, говорятъ они, уклоняться отъ подлинника, измнять выраженія и обороты, стснять или распространять картины Сочинителя?’ — ‘Милостивые государи! каждый переводъ стихами, есть боле или мене вольный: особливо у насъ, мы видимъ безпрестанные тому примры. Часто переводчикъ не находитъ въ язык своемъ слова, равносильнаго слову подлинника, и здсь онъ необходимо долженъ или замнить его другимъ, слабйшимъ, или выразить въ нсколькихъ словахъ, въ обоихъ сихъ случаяхъ, онъ ослабляетъ мысль Сочинителя. Часто оборотъ употребительный въ одномъ язык, бываетъ вовсе несвойственъ другому, или приличія языка, на коемъ писанъ подлинникъ, не согласуются съ приличіями того языка, на который онъ переводится. Къ этому должно еще прибавишь различіе въ метр стиховъ, въ подражательной гармоніи нкоторыхъ словъ и пр. и пр. Traduitore — traidіtore, говорятъ Италіянцы, по крайней мр многіе переводчики могутъ сказать въ свое оправданіе, что они измнники невинные: измна ихъ не всегда зависитъ отъ пахъ самихъ, и весьма часто отъ обстоятельствъ постороннихъ, о которыхъ мы уже отчасти упомянули.
Обратимся къ переводамъ вольнымъ, по признанію самихъ переводчиковъ. Если позволительно и принято, переводить нкоторыя драматическія сочиненія, также басни, сказки и т. п., такимъ образомъ, что переводчикъ удерживаетъ только предметъ и главныя черты картины, а краски, тни и эффекты воленъ давать ей свои собственныя, то почему же не распространить этой свободы и на другіе роды Поэзіи? Чмъ боле въ ней свободы, тмъ боле жизни и движенія. Вольный переводъ есть какъ бы попытка переводчика-Поэта изобразить предметъ данный, и. е. извстный и до него уже обработанный другимъ Поэтомъ. Такой переводъ не обязываетъ его строго держаться поэтическихъ красотъ подлинника, но позволяетъ замнять ихъ красотами собственнаго изобртенія. Это ни сколько не можетъ быть помхой для желающихъ передать то же самое произведеніе въ ближайшемъ къ подлиннику перевод, но отъ нихъ потребуютъ уже больше отчетливости, ихъ будутъ сравнивать съ подлинникомъ въ выраженіи каждой мысли, каждаго намренія Сочинителя.
Довольно о семъ предмет, разсмотримъ теперь вольный переводъ Паризины. Въ ход Поэмы Г. Вердеревскій совершенно держался подлинника, и также раздлилъ ее на стансы, неравные по числу стиховъ. Маркизъ д’Эсте, супругъ Паризины, названъ у Байрона Азо, чтобъ избжать непріятнаго сліянія гласныхъ буквъ сего имени съ гласными предыдущихъ или послдующихъ словъ, Г. Вердеревскій назвалъ его Родригомъ. Замтимъ, что сына его могъ бы онъ назвать Гугомъ, а не Гюгомъ, ибо по Италіянски имя сіе пишется и выговаривается Идо. Прочтемъ вступленіе.
Нисходитъ ночь, въ сни втвей
Уединенный соловей
Свой громкій голосъ разливаетъ.
Молчитъ окрестная страна,
Природа сладкій сонъ вкушаетъ:
Одна любовь не знаетъ сна.
Шумъ втерка, воды журчанье,
Питаютъ тихое мечтанье,
И окропленные росой
Цвты ліютъ благоуханье.
Пространство тверди голубой
Сіяетъ блдными звздами
И отражается водами.
Встаетъ туманъ, темнетъ лсъ,
На свод сумрачныхъ небесъ
Сей чистый, кроткій свтъ блистаетъ,
Что зримъ вечернею порой,
Когда предъ яркою луной,
Заря блдня потухаетъ.
Картина сія нравится своего полнотою и врностію красокъ. Здсь все у мста, все высказано, и ни въ чемъ нтъ излишества. Движеніе, душа Поэзіи, составляютъ неотъемлемое ея достоинство. Вотъ какъ описано разставанье преступныхъ любовниковъ:
Они идутъ: разсвтъ нескромный
Имъ измнилъ бы въ сихъ мстахъ.
Надежду близкаго свиданья
Лобзаньемъ Гюгъ запечатллъ,
Но медлитъ часомъ разставанья:
Казалось, онъ одни страданья
Во тьм грядущаго презрлъ.
Надъ ними звздныя равнины
Горятъ, сіяніе луны
Вдругъ блеснуло съ вышины
Чело прелестной Паризины,
И мнится ей: не умолятъ
Ея молитвы Провиднье,
И сонмы звздъ, на ихъ паденье
Какъ обвинители глядятъ.
Мста, гд Родригъ, самолюбиво, сладко дремлющій въ объятіяхъ супруги, подслушиваетъ роковую ея тайну, невольно вырвавшуюся у сонной преступницы, его гнвъ, судъ его надъ супругою и сыномъ, — выражены въ счастливыхъ, прекрасныхъ стихахъ. Поэтъ нашъ слово въ слово передаетъ послдніе два стиха, коими Маркизъ д’Эсте у Байрона изрекаетъ приговоръ свой Паризин:
Не внемлю я твоей мольб
И въ казнь дарую жизнь теб.
Отвтъ осужденнаго Гюга дышитъ благородною гордостію:
‘Ты повеллъ, мн смерть готова.
Когда же взглядъ ея смущалъ
Мой духъ, въ опасностяхъ веселый?
Ты самъ меня въ сраженьяхъ зрлъ:
Когда предъ строемъ я блднлъ?
Когда дремалъ мой мечъ тяжелый?…
На остре сего меча
Враговъ отчизны кровь дымится:
Вели жъ скир палача
Моею кровью обагриться!’
Здсь говоритъ не дерзкій злодй, хотящій безсильными оскорбленіями отмстить строгому судь, а смлый юноша, чувствующій вину свою и небоящійся, но какъ бы желающій казни. Въ заключеніи его рчи опять находимъ два стиха, слово въ слово взятые изъ Байрона:
Моя вина въ твоей вин,
И ты себя казнишь во мн.
Смертный приговоръ Гюга возмутилъ вс умственныя способности Паризины. Поэтъ въ живыхъ стихахъ описываетъ ея умоизступленіе.
Увы! она еще дышала …
Она жила … но власть людей
Не возвратитъ разсудка ей.
Онъ отуманенъ страшной мглою,
Какой-то бредъ ея слова.
Такъ, въ непогоду, тетива
Разитъ неврною стрлою!
Картина пролетвшихъ дней
Не развивается предъ ней,
Грядущее во тм глубокой:
И лишь порою, одинокой
Надъ ней забрежжетъ свтлый лучъ,
Такъ молнія, блеснувъ изъ тучъ,
Пустыню въ полночь озаряетъ!
Она сквозь сонъ воспоминаетъ,
Что было съ ней, что гд-то смерть
Кому-то гибелью грозила,
Но гд? кому?— она забыла!…
Описаніе приготовленій къ казни и самой казни Гюга — ужасно. Поэтъ нашъ умлъ придать всю мрачность краскамъ сей картины, и съ большимъ искуствомъ выдержалъ главный эффектъ ея.
Протяжно вдругъ колокола
На срой башн застонали,
И вс сердца затрепетали:
Къ чему сей погребальный звонъ?
Кому поютъ сей гимнъ печали?…
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Былъ вечеръ, медленно свершало
Свтило дневное свой путь
И тихо, тихо догорало:
Какъ будто бы еще взглянуть
На смерть преступника желало.
Гюгъ всталъ, — и кудри на плеча
Волною русою упали:
На нихъ послдняго луча
Отливы яркіе сіяли,
Но на скир палача
Еще ярче засверкали…
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Скира звукнула съ размаха,
И покатилась голова.
Отпрянулъ трупъ отъ хладной стали,
Кровь полилась волной на прахъ,
И вжды страшно трепетали
На закатившихся глазахъ…
Для полнаго понятія о семъ перевод, выпишемъ еще одно мсто. Супругъ Паризины и отецъ Гюга остается одинъ, съ запустлымъ сердцемъ. Вс окружающіе его хранятъ принужденное молчаніе.
И о прошедшемъ не заводитъ
Родригъ съ придворными рчей,
И даже имя Паризины
Произносить боятся тамъ,
Подобно страннымъ тмъ словамъ,
Словамъ, которыхъ звукъ единый
Раждаетъ въ сердц тайный страхъ…
Замтимъ вс другія отступленія нашего Поэта. Кром перемнъ, о коихъ мы упомянули, должны сказать, что весь III стансъ имъ ослабленъ, а въ станс XVII (на стран. 33), пропущено имъ одно прекрасное сравненіе. Вотъ вс вольности перевода, которыя Г. Вердеревскій себ позволилъ.
Стихосложеніе въ сей Поэм вообще свободно и плавно. Стиховъ тяжелыхъ, неправильныхъ оборотовъ, неточныхъ или не у мста поставленныхъ словъ и скудныхъ римъ нигд не встрчаешь. Вс трудности языка побждены Г. Вердеревскимъ весьма удачно. Кром вышеприведенныхъ, многія мста отличаются быстротою и живостію разсказа. Словомъ, Поэма сія можетъ стать между лучшими произведеніями Руской Поэзіи.
Заключимъ: если Поэма нравится Русскими своими стихами, если разсказъ въ ней хорошо выдержанъ и вс намренія Поэта переданы врно, то нужно ли знать, съ Англійскаго или съ другаго языка она переложена, какъ о томъ заботятся нкоторые любители каталожной точности? У насъ теперь передъ глазами переводъ одной Италіянской Поэмы съ Италіянскаго языка, переводъ, котораго трудившійся въ немъ не назвалъ вольнымъ, не смотря на то, мы находимъ въ немъ вольности, едва ли простительныя. Главнйшая изъ нихъ состоитъ въ форм стиховъ и въ тон разсказа, который совершенно разногласитъ съ тономъ Италіянскаго Поэта. Которому жъ изъ сихъ двухъ переводовъ отдать преимущество: вольному ли, въ космъ, со всми отступленіями соблюденъ духъ подлинника, или такому невольному? Оставляемъ на ршеніе самихъ читателей.
P. S. Въ Московскомъ Телеграф (кн. II на 1828) помщена небольшая статья о Паризин Байроновой и о перевод Г. Вердеревскаго. Тамъ прежде всего сказано, что ‘Паризину (разумется Англійскій подлинникъ) можно назвать произведеніемъ дремлющаго Поэта, что основаніе и расположеніе сей Поэмы слабы, характеры не отдланы и части не связаны.’ Критики Англійскіе и Французскіе не столько были строги, какъ Критикъ Московскаго Телеграфа: она отдали полную справедливость сему произведенію Лорда Байрона, какъ созданію Генія бодрствующаго, а не дремлющаго Поэта‘ Изъ послднихъ (т. е. изъ Французовъ), А. Пишо, писатель, извстный своимъ вкусомъ и весьма хорошій переводчикъ многихъ твореній Байрона и В. Скотта, такъ говоритъ въ одномъ мст: ‘Тонкое чувство изящнаго, кажется, боле и боле совершенствуется въ душ Байроновой. Паризина, лучшая изъ его Поэмъ по отдлк, и Шильонскій Узникъ, на каждой страниц, служатъ тому доказательствомъ, и пр. {Le sentiment exquis du beau semble se perfectionner de plus en plus dans l’ame de Byron. Parisina, le mieux fini de se* poè,mes, et l Prisonnier de Chillon, en sont la preuve chaque page. A. Pichot, Notice sur Lord Byron et ses crits. Пишо самъ говоритъ въ этой стать, что онъ принялъ и даже перевелъ сужденія Англійскихъ Журналистовъ о твореніяхъ Л. Байрона.}.’ Разберемъ однакожъ обвиненія Рускаго Критика. Онъ сказалъ, что, основаніе и расположеніе Поэмы Байроновой слабы.’ Пойма сія основана вся на страстяхъ: преступной любви, ревности и неумолимой мести, страсти сіи со всмъ ихъ своевольствомъ играютъ своими жертвами, он сильно выражаются въ гнв стараго Маркиза, въ приговор его преступникамъ — жен и сыну своему, въ отвт сего послдняго, наконецъ — въ умоизступленіи Паризины. Удивляемся, что Критикъ все это находитъ слабымъ.— ‘Характеры въ Поэм не отдланы.’ Въ ней всего три дйствующихъ лица: Маркизъ д’Эсте, ослпленный ревностію, жестокій отецъ и непреклонный судія, Гюгъ, сынъ его, пылкій юноша, увлеченный страстію, но съ благородною гордостію принимающій смертный свой Приговоръ и смло идущій на казнь, и Паризина, слабое существо, неустоявшее противъ искушеній преступной любви, и падшее подъ тяготою своего несчастія. Вотъ понятія, остающіяся въ ум по прочтеніи Паризины о характерахъ дйствующихъ лицъ. Прибавимъ, что Байронъ не могъ и, можетъ быть, не хотлъ развернуть въ полнот сіи характеры въ короткой Поэм. Онъ изобразилъ въ ней одинъ случай, написалъ одну картину, гд дйствующія лица находились подъ вліяніемъ однихъ обстоятельствъ, хотя и въ разныхъ отношеніяхъ, характеры же развиваются вполн изъ дйствій и обстоятельствъ различныхъ.— ‘Части не связаны.’ На это обвиненіе могъ бы отвчать только самъ Байронъ, но теперь, вмсто отвта, намъ остаются его Поэмы, изъ которыхъ мы видимъ, что онъ любилъ длать такіе скачки, когда хотлъ избжать излишняго многословія и мелочныхъ разсказовъ, замедляющихъ ходъ Поэмы и ничего не прибавляющихъ къ интересу главной завязки. Критику стоило только перечитать сіи Поэмы, или по крайней мр хоть одного Гяура, чтобы вспомнить сію особенность Поэзіи Байроновой.
Столько же, и еще боле, Критикъ строгъ къ переводу Г. Вердеревскаго. Онъ говоритъ, что, среди хорошихъ стиховъ, ‘попадаются стихи посредственные, вставки, растяженія.’ У кого же ихъ нтъ? Самъ онъ сказалъ выше, что ‘и великіе Поэты, начиная съ Гомера, иногда дремали.’ По чему жъ онъ не хочетъ простить Г. Вердеревскому того, что извиняется во всхъ другихъ Поэтахъ: — ‘Чувствуете,’ продолжаетъ Критикъ: ‘что все это не принадлежитъ подлиннику и происходитъ отъ переводчика.’ И въ примръ того приводитъ онъ такое мсто, которое совершенно оправдываетъ Г. Вердеревскаго:
‘Родригъ потупилъ взоръ къ земл,
И сильно вдругъ затрепетали
Вс жилы на его чел.
Желая скрыть души волненье,
Закрылъ лицо.’
Въ доказательство выпишемъ сіе мсто изъ весьма близкаго перевода прозою съ Англійскаго подлинника. {Соревнов. Просвщ. и Благотворенія, на 1822 годъ, кн. III.} ‘Напряженныя на чел жилы бьются сильно. Онъ опускаетъ голову, трепещущею рукою закрываетъ глаза, чтобы не обнаружить, слабости.’ Можно ли, безъ всякихъ справокъ, наобумъ подшучивать надъ переводомъ? ‘Вс жилы на чел его сильно затрепетали — забавно и не естественно,’ говоритъ Г. Критикъ. А на поврку выходитъ, что это очень естественно, ибо въ сильномъ гнв взволнованная кровь бросается въ голову и наполняя хилы, видимо приводитъ ихъ въ біеніе, и вовсе не забавно, потому что Байронъ не хотлъ шутить или смшить въ Паризин. Остальныя замчанія Критика въ томъ же род, т. е. привязчивы и не обдуманы. Онъ говоритъ, напр., что Маркизь д`Эсте не могъ потупить взоръ, какъ робкая двушка, кто наблюдалъ дйствія страстей въ человк, тотъ знаетъ, что не отъ робости только можно потупить взоръ, и что сіе движеніе свойственно не однимъ двушкамъ. ‘Желая скрытъ волненье души) закрылъ лицо, безъ мстоименія онъ, не понятно, о комъ говорится.’ Критикъ упрекаетъ переводчика за частыя вставки, а здсь хочетъ самъ, чтобъ онъ вставилъ вовсе ненужное мстоименіе, и сдлалъ ни за что, ни про что свой стихъ вялымъ, тамъ, гд говорится объ одномъ только Родриг и гд дйствій его никто не смшаетъ съ дйствіями другихъ лицъ. Наконецъ, Критикъ заключаетъ, что ‘сличеніе съ подлинникомъ было бы не выгодно вольному переводу Г. Вердеревскаго.’ По чему же? надобно сперва доказать, а потомъ уже ршить, изъ приведенныхъ же нами образчиковъ читатели уже видли, какъ врны и до какой степени справедливы безотчетныя сужденія Г. Критика.