ПОСЛ ‘СМУЩЕНІЯ’.
ПОСЛ ‘СМУЩЕНІЯ’.
(Деревенскія впечатлнія).
I.
II.
III.
IV.
V.
VI.
VII.
——
VIII.
IX.
X.
XI.
XII.
После ‘смущения’, Гусев Сергей Сергеевич, Год: 1911
Время на прочтение: 56 минут(ы)
Въ уздномъ город я сошелъ съ позда, идущаго по главной линіи желзной дороги, и долженъ былъ ждать отхода мстнаго позда по коротенькой желзнодорожной втк.
По мр того, какъ я все дальше и дальше отъзжалъ отъ Петербурга, все вокругъ меня мнялось,— и природа, и люди, и обстановка, и порядки. Не Богъ знаетъ какое разстояніе, всего какія-нибудь полторы тысячи верстъ, а вмст съ климатомъ все показываетъ себя по иному. Болота и елки смняются пашнями и березой, кондуктора становятся съ публикой развязне и неряшливе, станціонныя зданія — грязне, позда — медленне. Публика въ вагонахъ ‘сретъ’, толкается безъ извиненій и ведетъ между собою уже иные разговоры, чмъ на перегон отъ Петербурга до Москвы. Фуражки съ кокардами, много численныя и въ столиц, начинаютъ положительно вытснять вс прочіе головные уборы. Зеленые, синіе, голубые, желтые канты, околоши суконные и бархатные, значки на тульяхъ — самыхъ разнообразныхъ символическихъ видовъ — мечутся на станціонныхъ платформахъ, лзутъ въ вагоны, выходятъ изъ нихъ, жуютъ около буфетовъ, закусываютъ въ пути и воочію свидтельствуютъ, что въ провинціи идетъ необычайной интенсивности чиновничья работа. И васъ и радость обуяетъ — еще бы: столько энергіи!— и оторопь беретъ, ибо весь этотъ чиновничій сонмъ, конечно, получаетъ и прогонныя, и суточныя, и разныя другія суммы, которымъ мы и названія не вдаемъ, идутъ становые, исправники, земскіе начальники, урядники, землемры, банковскіе оцнщики, члены землеустроительныхъ комиссій, губернскіе чиновники, и вс, оказывается, почти исключительнымъ образомъ заботятся о деревн. И вы, направляясь въ нее, начинаетъ ею интересоваться все боле и боле.
А когда вы, наконецъ, попадете въ вонючій, грязный и клопастый вагонъ желзнодорожной втки, деревня приступаетъ къ вамъ вплотную. Во-первыхъ, вы знакомитесь съ проводникомъ вагона и убждаетесь, что этотъ проводникъ пьянъ. Но, вдь, деревню и обвиняютъ въ томъ, что она пьянствуетъ. Во-вторыхъ, вы замчаете, какъ вы потеряли всякое значеніе для господина ‘обера’, увидвшаго у васъ билетъ прямого сообщенія. Тутъ, на втк, такой обычай, что пассажиры не покупаютъ билетовъ въ желзнодорожной касс. Плату за проздъ берутъ господа кондукторы. И проще, и удобне. Или же идутъ сдлки ‘по знакомству’.
— У васъ, Иванъ Никифоровичъ, билетъ третьяго класса,— слышите вы голосъ кондуктора:— а дете вы во второмъ…
Не разберешь, что отвчаетъ Иванъ Никифоровичъ, но брянчатъ деньги, и вы понимаете, что недоразумніе разъяснилось. Контроль проходитъ дале.
Первый и второй классы помщаются въ одномъ вагон mixte. И то, и другое отдленіе полны. Чтобы попасть въ первый классъ, вы опять-таки должны войти въ сдлку съ господами кондукторами. Не бда, если у васъ билетъ даже третьяго класса. Зато если вы имете вполн законный билетъ и съ начальствомъ не поладили, то вы рискуете оказаться совсмъ безъ пристанища ивсе время перезда простоять на площадк вагона. Впрочемъ, какъ на чей вкусъ: на площадк вы можете простудиться, но зато васъ не съдятъ клопы.
Поздъ идетъ такъ, точно къ нему припрягли воловъ. Вы имете полную возможность любоваться видами, кстати, единственный поздъ выходитъ съ узловой станціи въ 5 часовъ утра, когда солнце уже ярко свтитъ и даже ощутительно пригрваетъ. Въ одномъ мст онъ даже еле двигается, такъ что соскочившіе на землю кондукторы и нкоторые изъ пассажировъ легко обгоняютъ его. Тутъ высокая насыпь, навалено много строительнаго матеріала — песку, камней, шпалъ.
— Путь ремонтируется!— объясняютъ вамъ.
Однако рабочихъ не видно.
На этомъ мст уже было нсколько крушеній даже при медленномъ ход. Но крушенія сравнительно благополучныя, благодаря, вроятно, тому, что въ позд всего три пассажирскихъ вагона: mixte перваго и второго класса, одинъ вагонъ третьяго класса и одинъ вагонъ четвертаго класса, остальные — товарные. Ломались все, къ счастью, товарные вагоны, и дло ограничивалось пролитіемъ керосина, высыпкой зерна и муки и разбитіемъ досокъ и бревенъ. Черезъ годъ вы снова прозжаете это мсто, и ремонтъ пути находите все въ томъ же положеніи.
Тридцать верстъ мы демъ два часа. Что сказалъ бы на это николаевскій фельдъегерь или петербургскій генералъ, торопящійся заграницу? Даже на крестьянской кляч этотъ путь можно совершить часа въ три, то есть всего на одинъ часъ продолжительне. По какимъ глубокимъ соображеніямъ желзнодорожное начальство тянетъ такъ мучительно этотъ свой поздъ — мы не знаемъ.
Но ясно: здсь еще не скоро заведутъ летательныя машины…
Но все же много перемнъ произошло здсь за 25 лтъ, какъ унесла васъ отсюда судьба.
Прежде всего — не было этой желзно дорожной втки. Ей отъ роду пятнадцать лтъ. Прошла она, по обыкновенію, нелпо — минуя населенные пункты. Такъ, та станція, на которой я вышелъ, ухитрилась пройти мимо двухъ селеній и ни къ одному изъ нихъ вблизь не подошла. И отъ того, и отъ другого ее отдляетъ по полторы версты отвратительной проселочной дороги, непроходимой весной и осенью. Около станціи — два постоялыхъ двора, купеческіе амбары для ссылки хлба, домъ удльнаго вдомства, ране предназначавшійся для квартиры приказчика, а теперь занимаемый станціоннымъ жандармомъ, лавочки, дома скупщиковъ хлба и т. п. Цлый поселокъ.
Въ ожиданіи лошадей я перехожу грязную площадь, отдляющую станцію отъ поселка, и пью чай на постояломъ двор. Его хозяева — двое братьевъ, изъ нмецкихъ колонистовъ. Третій братъ переселился въ Сверо-Американскіе Соединенные Штаты. Это тоже новость, потому что раньше объ этихъ переселеніяхъ не было слышно. Къ чаю намъ даютъ яичницу съ свинымъ саломъ и предлагаютъ московское печеніе и даже петербургское калинкинское пиво. А его, на моей памяти, не было въ помин и въ губернскомъ город… Это ли не успхи и не движеніе впередъ? И цна, сравнительно, невысокая — 15 копеекъ за бутылку.
Пара лошадей везетъ меня черезъ покрытыя хлбомъ поля — и опять новыя впечатлнія. Въ верст отъ станціи, около дороги — крестъ.
— Это что такое?— спрашиваю.
— Убили тутъ приказчика.
— Какого приказчика?
— Изъ имнія. Ребята убили въ пятомъ году (то есть въ 1905 г.).
— За что?
— А кто ихъ знаетъ. Было ‘такое’. Онъ, значитъ, убжать хотлъ, а его здсь и сустрли (встртили). Народъ въ ‘смущеніи’ находился.
Влво видны какія-то грандіозныя развалины.
— А это? Чей это домъ?
Ямщикъ называетъ извстную барскую фамилію, и я сейчасъ же вспоминаю ея блестящее прошлое: балы, охоты, собственный оркестръ музыки, вс зати широкаго житья, для котораго какъ будто нтъ завтрашняго дня. Одинъ изъ представителей этой аристократической фамиліи хорошо былъ извстенъ и Петербургу, какъ директоръ императорской пвческой капеллы. Баринъ, настоящій баринъ и любитель изящныхъ искусствъ. Неизбжно подошелъ крахъ, и, въ конц концовъ, посл всякихъ льготъ и поблажекъ, имніе осталось за банкомъ. Послдній оказался не лучшимъ хозяиномъ, чмъ старый баринъ. Имніе, что называется, золотое дно, въ рукахъ банка давало только убытки. Для стараго дворца, съ колоннами, оранжереями, домашнимъ театромъ и проч., ничего другого не придумали, кром разрушенія. Его начали крестьяне въ 1905 году, и продолжалъ посл нихъ банкъ. Окрестное населеніе съ нетерпніемъ ждало и теперь все ждетъ продажи кирпича отъ разрушающагося зданія, потому теперь, по общимъ отзывамъ, такого кирпича не длаютъ,— крпкаго, какъ желзо. Мн потомъ объ этомъ кирпич не разъ говорили. Понадобился мн кирпичъ для кое-какихъ работъ, въ деревн говорятъ:
— Вы повремените: говорятъ, скоро барскій домъ будутъ рушить,— тамъ купите настоящій кирпичъ. Его ломъ не беретъ: екатерининскій.
Крестьяне пояснили:
— Нту лучше кирпича. Сколько ему лтъ, а ему — хоть что, теперь такого не умютъ длать.
Хозяйственныя соображенія этого, конечно, не могутъ упустить изъ виду, главнымъ образомъ потому, что вырабатываемый здсь кирпичъ, хотя сравнительно и недорогъ (80 копеекъ — рубль за сотню), по качествомъ онъ плохъ, не закаленъ какъ слдуетъ и скоро разсыпается въ порошокъ.
Идемъ дальше. На полдорог къ цли моего путешествія — неожиданная картина: нарождающаяся деревня. Среди высокой ржи, на самой нив, разбросаны соломенные шалаши, а рядомъ съ ними, въ дв линіи по обимъ сторонамъ дороги, возводятся два ряда крестьянскихъ домовъ. У однихъ только возведены стны, у другихъ есть уже крыши (исключительно желзныя), третьи обмазываются глиной. Есть и выбленные начисто, совсмъ готовые для жилья, съ рамами въ окнахъ.
— Кто такіе?
— Хохлы изъ Херсонской губерніи. Купили землю у помщика К.
Тоже новость: еще очень недавно никакихъ переселенцевъ съ юга у насъ не существовало, какъ не было и эмигрантовъ. Во время моего дальнйшаго пребыванія въ деревн я еще не разъ наталкивался на новыхъ переселенцевъ въ наши мста и убдился, что они здсь по только злободневное, ной не перемежающееся, постоянное явленіе. Одни уже осли, другіе только что приходятъ и садятся, третьи ищутъ для себя мстъ для поселенія. Преимущественно выходцы изъ Херсонской и Екатеринославской губерній. По ихъ словамъ, ходоки ихъ всюду побывали: и на Кавказ, и въ Сибири, и въ Закаспійской области, но наша приволжская губернія для нихъ совсмъ подходящая во всхъ отношеніяхъ. Ея деревенскія условія жизни и природа всего больше соотвтствуютъ покидаемымъ ими насиженнымъ мстамъ въ южно-русскихъ губерніяхъ.
Нсколько дальше, ближе къ горизонту, на покатой возвышенности еще новое поселеніе, тоже на бывшей помщичьей земл. Оно носитъ характерное названіе ‘Сбродовка’, разъясняющее физіономію новыхъ поселенцевъ. Тутъ, дйствительно, сбродный народъ. Есть крестьяне, есть мщане, есть изъ разбогатвшихъ кулаковъ, и есть кое-какъ вытянувшіеся изъ крайней нужды мужики. Сообразно своимъ достаткамъ, они и владютъ купленной землей: у кого 5-6 десятинъ, у другихъ — по 30-ти.
Дорога постепенно сбгаетъ внизъ и вьется по откосу обширной луговины, внизу которой журчитъ, то пропадая среди камней, то снова появляясь, тощая ‘Сухая Рельня’. Почти все теченіе ея окаймлено рядами ветелъ, которыя не вырубаются окончательно только потому, что очень живучи и,какъ ихъ ни руби, все даютъ новые отростки отъ старыхъ пней. Но все же очень пордли эти ветлы съ того времени, какъ я ихъ видлъ въ послдній разъ. И въ соотвтствіи съ ихъ умаленіемъ изсякли тутъ обширныя озера, которыя когда-то служили пристанищемъ для дикихъ утокъ и разной водяной птицы. Теперь по этой части здсь пусто и глухо. Только грачи галдятъ въ ветлахъ, приблизивъ дикую природу къ боле культурному облику. Вдь для грачей нужны засянныя поля, а не глухія, поросшія осокой воды.
Но вотъ купы ветелъ густютъ. Изъ-за нихъ виденъ хуторъ, который я помню. Онъ иметъ благопристойный видъ, гораздо боле благопристойный, чмъ въ прежнее время. Крыша въ исправности, имются вс необходимыя постройки, то есть, кром дома для жилья, амбаръ, помщеніе для скота и птицы и даже баня.
Вотъ кто, оказывается, вышелъ благополучно изъ всхъ житейскихъ передрягъ — мелкопомстнйшій изъ мстныхъ дворянъ. У него всего 30 десятинъ земли, изъ которыхъ ни одной пахотной. По взгорью, по камешкамъ — кое-какія корма. По рчк — нсколько десятинъ снокосу. Вотъ и все. Но — живъ человкъ, и банкъ не продаетъ его имнія, потому что тутъ мы видимъ въ одномъ лиц и хозяина, и работника. И это безъ всякаго участія Льва Николаевича Толстого, о которомъ тутъ, повидимому, даже и не слышали. Дло вышло просто. Человкъ не былъ не только въ университет, но даже и въ какомъ-либо училищ. Во всемъ простая рабочая, крестьянская жизнь. Само собою очутилась и соха въ рукахъ, и коса, и крестьянская одежда на плечахъ, и вокругъ — весь мужичій трудовой обиходъ. Пришлось служить въ солдатахъ, но и казармы не выбили изъ души крпкой привязанности къ земл и сельскому хозяйству. Природная смекалка подсказала лишь, что одной обработкой земли не прожить при семь, и явились всякія побочныя статьи. Гора сдается подъ выгонъ. Ветлы, вырастающія въ пять лтъ до годности на разныя хозяйственныя потребности (дуги, слеги и т. п.), стали предметомъ продажи, точно въ обширномъ и правильномъ лсномъ хозяйств. Птицеводство общало барыши, и на хутор завелись стада индекъ въ нсколько сотъ штукъ, впору обширному имнію съ десятками птичницъ и экономокъ. И человкъ живетъ на своихъ тридцати десятинахъ, сытъ, доволенъ и никому изъ сосдей не стоитъ поперекъ горла.
Какъ увидимъ дале, это единственный живой помщикъ на всю обширную округу, въ которую мы попали.
Что это? Предтеча грядущаго, или, просто, диковина, которую нужно скоре посадить подъ стекло въ назиданіе будущимъ поколніямъ?..
А вотъ и пріхали. Лошади подъ горку спускаются къ деревн.
На двухъ концахъ ея — дв помщичьи усадьбы. Он рзко отличаются другъ отъ друга.
Въ одной владлица никогда не жила. Усадьба явилась только тогда, когда главное имніе съ помщичьимъ домомъ было продано, и уцлла земля только здсь — все же солидный остатокъ въ 3000 десятинъ. Владлица навсегда ухала за границу, предоставивъ хозяйничать управляющему. Онъ и построилъ домъ, необходимыя службы и амбары. Фактическій хозяинъ устроился основательно. Фантазій помщичьихъ у него не было, садовъ онъ не разводилъ, парковъ не устраивалъ, а смотрлъ на дло практически. Все крпко и все, что въ деревн необходимо, то имется налицо. Въ сараяхъ сельско-хозяйственныя машины и орудія, въ конюшняхъ — рабочія лошади, волы, въ овчарняхъ тонкорунныя овцы. Однако все это понемножку сократилось. Посвы не давали столько, сколько требовалось для надобностей барыни, овцеводство тоже давало руно, по все же не золотое. Началась продажа земли клочками, продажа лсу. Теперь отъ 3000 десятинъ осталось лишь около тысячи, лсу не стало совсмъ, и исчезли свои плуга съ волами и овцы. Вопросъ въ нсколькихъ годахъ, когда исчезнетъ и остатокъ этого хозяйства. Но такъ какъ управляющій все проживаетъ здсь — постройки у него въ исправности. Конечно, это можно было сдлать на счетъ потерянныхъ двухъ тысячъ десятинъ.
Другая помщичья усадьба — печальныя развалины. Сюда владлица давно не заглядывала, а когда, и заглядывала, являлась сюда, какъ на дачу, на лтніе мсяца, хозяйства никакого не вела., сдавая землю по десятинамъ крестьянамъ. Хозяйничалъ ‘приказчикъ’ изъ мстныхъ же крестьянъ. Ничто не ремонтировалось и не поддерживалось. Существовавшій при крпостномъ прав великолпный фруктовый садъ на четырехъ десятинахъ обратился въ безпорядочную заросль. Отъ яблонь уцлли едва десятка два деревьевъ. Вишня разрослась въ непроходимую чащу съ деревьями на половину сухими. Загороди исчезли, какъ исчезъ и поливъ сада съ подъемомъ воды изъ рчки на его нагорную часть. Занесло иломъ родники и прудъ. Кусты малины, смородины и крыжовника отчасти посохли, отчасти вырыты и унесены крестьянами въ 1905 году. Самая усадьба — мерзость запустнія. Перекосило окна въ дом, протекаетъ крыша, покрытая заплатами, едва держатся на петляхъ дырявые ставни. Плетни попадали. Отъ каменнаго загона для коровъ едва уцлла половина одной стны, а другія куда-то испарились безслдно. Отъ четырехъ амбаровъ сохранился одинъ, а гд были остальные три — пролегла прозжая дорога. Отъ мельницы — втряной — видна яма, поросшая бурьяномъ.
Но если вы хотите не хозяйственности, а поэзіи, то тутъ ея въ преизобиліи. Садъ мстами напоминаетъ запущенный паркъ. Сохранились старыя березы, ветлы и луговины между деревьями, покрытыя цвточнымъ ковромъ. Склонились ветлы надъ запущеннымъ родникомъ, точно насупились, и глубокія котловины въ рчк стоятъ спокойныя и таинственныя…
И эта поэзія полна жизни, въ расцвт которой принялъ участіе памятный 1905 годъ. Посл него власти приступили къ разоруженію населенія, то есть вмст въ нсколькими десятками револьверовъ отобрали у него и охотничьи ружья. Положимъ, здсь охота никогда не составляла промысла, а была только ‘баловствомъ’, по все же вольная птица почувствовала, что ей тутъ стало жить легче. И садъ переполнился пернатыми гостями. Я давно не видлъ такого обилія разнообразныхъ типичныхъ породъ, какъ увидлъ здсь. Кустарникъ кишлъ пвчими птицами, начиная съ соловьевъ. Въ березахъ и ветлахъ горланили грачи и галки. Ворковали дикіе голуби и перекликались кукушки. Разноцвтные дятлы стучали клювами по кор старыхъ деревьевъ. Особенно эта роскошь птичьяго царства поражала посл Петербурга, гд и воронъ, кажется, всхъ перебили. Тутъ я увидлъ и почти исчезнувшую въ Россіи сороку, которая вся пошла на дамскія шляпки. А въ вышин — ястребы, копчики и коршуны. Ночью — крики совъ и мяуканіе маленькаго сыча.
А въ трав и въ листв деревьевъ — ужи, зми, срыя и зеленыя ящерицы. На лунномъ свт прыгаютъ земляные зайцы-тушканчики. Рои дневныхъ и ночныхъ бабочекъ, разновидностямъ которыхъ я потерялъ счетъ. Идете вы по садовой тропинк, спускаясь къ рчк,— какъ фонарики горятъ у васъ подъ ногами свтлячки. Природа точно воспользовалась минутой свары между людьми и возликовала на свобод. Люди готовы перервать другъ другу горло — и стало легче остальной вольной твари… Домашняя кошкаи та переродилась въ это время. Кругомъ пылали пожары. Можетъ быть, это подсказало возможность бдствія и для ея домашняго очага. И вотъ эта тощая кошка, вопреки своей стародавней привычк, родила своихъ котятъ не на чердак и не въ укромномъ углу избы, а перебралась въ старую дуплистую ветлу. Она выжила оттуда летучую мышь и расположилась со своими новорожденными…
И деревня для меня неузнаваема. Въ ней я никогда не видывалъ желзныхъ крышъ,— теперь он есть. Ихъ немного, но, на моей памяти, ихъ совсмъ не было. Самоваръ почти въ каждой изб, исключая самыя бдныя. Да и въ самовар эволюція.
— Который теперь себя показать хочетъ,— разсказываетъ мой знакомый крестьянинъ:— тотъ простого мднаго самовара не желаетъ…
— А какой же ему нуженъ?
— Блый… какъ его называется…
— Никелированный?
— Вотъ этотъ самый. Чтобы въ род серебра, какъ у городскихъ.
Во многихъ избахъ швейныя машины Зингера. Агентъ этой компаніи разъзжаетъ по деревнямъ и продаетъ свой товаръ съ самой льготной разсрочкой. Почти исчезъ крестьянскій ткацкій станокъ, явились швейныя машины для гнилого московскаго ситца. Но не это важно. Существенне то, что старозавтная соха стала уступать мсто плугу. Сохой пашутъ только самые малоимущіе, и имъ неохотно сдаютъ землю, которую он только портятъ, получаютъ плохіе урожаи и вслдствіе этого платятъ деньги за землю неаккуратно. Завелись косилки, сялки и даже молотилки, которыхъ, какъ я помню, и было даже и у помщиковъ. И все это, главнымъ образомъ, за послдніе годы. Неоспоримо, что 1905 годъ былъ минусомъ для помщиковъ и плюсомъ для крестьянъ. Урожай въ этомъ году былъ, положимъ, плохой, но все же въ обычное время деньги за съемъ земли были бы заплачены, а въ 1905 г. никто этихъ денегъ не платилъ. Въ меньшей степени то же повторилось и въ 1906 году. Такимъ образомъ, въ рукахъ крестьянъ остались значительныя суммы, которыя, конечно, только отчасти были пропиты. Затмъ, въ экономіяхъ расхищался лсъ, хлбъ и все то, что было подъ рукой. Я уже говорилъ, что изъ помщичьяго сада были вырыты кусты смородины, малины и крыжовника. Въ ближайшемъ сосдств взято было изъ помщичьихъ амбаровъ на нсколько тысячъ зерна. Въ общемъ, являлось и больше сытости, и больше избытка. Въ эту пору ‘смущенія’, какъ называютъ крестьяне пережитыя ими революціонныя настроенія, нажились и помщичьи управляющіе, приказчики и конторщики, благо все можно было сваливать на мужиковъ. Эти приказчики строили себ дома и амбары изъ помщичьяго лса, будто бы вырубленнаго бунтовщиками. У насъ ухитрился изъ этого же лсу построить себ домъ даже урядникъ, прекращавшій крестьянское волненіе. Тащилъ, можно сказать, тотъ, кому только было не лнь. И разыгрывались при этомъ удивительныя бытовыя сцены. Напримръ, у насъ въ порубку помщичьяго лса прискакалъ становой съ казаками. Вылъ онъ мертвецки пьянъ,— вроятно, для храбрости. Предварительно свалившись съ лошади, он отдалъ распоряженіе:
— Рубить дозволяется, но только — сухостой…
И отбылъ въ дальнйшія экскурсіи.
На какомъ основаніи разршилъ онъ вырубку хотя бы одного сухостоя,— остается неизвстнымъ. Но крестьяне, конечно, не считались со словами этого пылкаго администратора и рубили сплошь, и рубили безобразно, точно изъ одного озорства, а не по необходимости или серьезному ршенію. Большинство деревьевъ рубилось на высот нсколько ниже человческаго роста — какъ удобне, не сгибаясь, опускать топоръ.
Вырубка прекратилась по крестьянской иниціатив. Дло въ томъ, что въ лсъ пріхали первыми крестьяне сосдней деревни. Къ нимъ присоединились и мстные, бывшіе крпостные здшняго помщика. Потомъ между тми и другими произошла ссора. Въ виду ожидаемаго перехода владльческой земли къ крестьянамъ, мстные мужики нашли, что сосди рубятъ ихъ лсъ, на что у нихъ нтъ никакого права, и прогнали сосдей, какъ боле малочисленныхъ, а потому и безправныхъ. Найдя вырубленное количество пока достаточнымъ для первыхъ надобностей (всего было снесено 5 десятинъ строевого дубоваго лсу), порубщики разошлись по домамъ.
Можетъ быть, тутъ играло роль отчасти соображеніе, что нтъ резона до тла уничтожать лсъ, который, во всякомъ случа, скоро сдлается крестьянской собственностью, а отчасти — опасенія ‘экзекуціи’. Уже носились слухи, что то тамъ, то сямъ казаки явились съ боле серьезными намреніями, чмъ сюда подъ предводительствомъ пьянаго, какъ стелька, станового. Но, мн думается, что соображеніе перваго сорта преобладало. Тутъ кое-что значили еще и сложившіяся отношенія къ помщичьему владнію. Здсь не было обостреннаго житья. Въ имніи никто не жилъ, а отъ прошлаго сохранились воспоминанія мирныя. Вслдствіе этого и усадьба не была сожжена, что длалось во многихъ мстахъ въ порывахъ внезапно проснувшагося негодованія и помимо практическихъ соображеній о томъ, зачмъ этотъ разгромъ, разъ все должно отъ помщика перейти къ крестьянству.
Измнилась ли физіономія самого крестьянства, разъ замтна перемна въ его жизни?
Везъ сомннія, есть перемны, по он больше во вншности. Почти нтъ лаптей. Или босикомъ, или въ сапогахъ, хотя и дырявыхъ. Но что въ этихъ головахъ, то кудластыхъ, то лысыхъ?.. Немногимъ изъ насъ дано умть говорить съ мужикомъ, понимать его, внушить ему довріе и слышать его искреннія рчи. Это одинаково приложимо и къ реакціонерамъ, и къ революціонерамъ, и къ простымъ, безхитростнымъ доброжелательнымъ людямъ. Я видлъ, какъ мужики становились на колни, прося простить имъ долгъ,— ну, точно при крпостномъ прав или на другой день посл его отмны. Очевидно, расчетъ на стародавнюю помщичью привычку проявлять свое доброе сердце только посл этого мужичьяго униженія. Само собой, какая же можетъ быть тутъ искренность съ мужичьей стороны? Но вотъ, не вытравилась эта подлость, воспитанная поколніями. Или — грандіозная потрава поля цлымъ крестьянскимъ стадомъ, и т же униженныя просьбы о снисхожденіи, при взаимной увренности, что потравы еще не разъ повторятся. Ясно — та же политика, что и раньше, хотя, наврное, иное пониманіе современности и чаемаго будущаго. Посл ‘смущенія’ какъ бы показанія окончательнаго усмиренія и полетъ крестьянской мысли въ желательномъ для ‘правыхъ’ направленій. Но здсь никто не обманывается и не сомнвается, что это фальшь, минуты выжиданія, но никакъ не возвратъ къ первобытному состоянію, какъ многіе желали бы, такіе дальновидные, какъ гг. Марковы и Пуришкевичи, самые слпые изъ слпыхъ, если только они хотя на волосъ искренни. Мстные оптимисты думаютъ, что отруба и хуторскія хозяйства обезпечатъ мирное будущее деревни, что создающійся кадръ мелкихъ собственниковъ-крестьянъ изъ числа міродовъ и кулаковъ будетъ достаточно сильной стражей современнаго порядка. Но большинство этому не вритъ и на это не надется. Помимо тхъ сомнительныхъ качествъ, которыя заключаютъ въ себ хутора и отруба и которыя вносятъ достаточно смуты въ деревенскую жизнь, не закроешь глазъ и на т условія, при которыхъ переходятъ теперь въ другія руки частновладльческія земли. У насъ въ округ эта земля уходитъ, какъ я уже упоминалъ, почти исключительно къ переселенцамъ изъ дальнихъ губерній: Херсонской и Екатеринославской. ‘Хохлы’, какъ здсь называютъ этотъ пришлый народъ, почти заполонилъ насъ. Я говорилъ о переселенцахъ, которые попались мн на дорог отъ желзнодорожной станціи. Рядомъ со мной, межа къ меж, еще хохлацкій хуторъ, купленный двумя крестьянами Херсонской губерніи. Въ семи верстахъ въ противоположную сторону опять отстраивающееся хохлацкое поселеніе дворовъ въ двадцать. Имніе рядомъ приторговываютъ тоже малороссы. Благодаря имъ поднялись цпы. Сначала за десятину платили 65 руб., потомъ 100 руб., потомъ 135 руб., и теперь моему сосду даютъ 190 руб., а онъ проситъ 200 руб. и разсчитываетъ, что возьметъ эти деньги.
Въ другое время и въ другихъ мстахъ этотъ переходъ земли отъ однихъ владльцевъ къ другимъ не возбуждалъ бы никакихъ сомнній относительно дальнйшаго взаимоотношенія земельныхъ собственниковъ. Но когда деревенское населеніе считаетъ эти продажи незаконными и для себя непріемлемыми, разговоръ выходитъ иной. Бывшіе крпостные твердо убждены, что ихъ нравственное право купить и владть землей, которую они преемственно обрабатывали на протяженіи многихъ поколній. Они пахали эту землю сначала какъ рабы своего господина, а потомъ обрабатывали ее, снимая подесятинно. Они буквально сроднились съ ней, сроднились, безъ сомннія, больше, чмъ срастаются люди съ обычной квартирной обстановкой. Вдь безъ этой земли нтъ другой жизни для земледльца. И вдругъ, когда еще наканун это крестьянство видло себя какъ будто вступающимъ во владніе этими полями, снокосами и лсами, — все это уходитъ отъ него… Чувство, пожалуй, обидне того, какое испытали бы вы, если бы васъ, какъ ни аккуратно платили вы за квартиру, стали бы выселять изъ нея прямо на улицу.
А эта продажа земли пришлому крестьянству именно такое выселеніе. Новые хозяева покупаютъ землю только для того, чтобы обрабатывать ее самимъ. Сдавать землю они не будутъ, потому что не могутъ этого длать. Отсюда — коренное населеніе оказывается безъ земли, а слдовательно и безъ хлба. У него только или ‘дарственный даръ’, или надлъ, т. е. ничего даже для голоднаго существованія.
Но почему земли не покупаются мстными крестьянами, за которыми стоитъ нравственное право на владніе этими землями? Очень просто: нтъ денегъ въ большинств случаевъ. Они готовы были бы пойти на какія угодно жертвы, чтобы оставить землю за собой, но не вн предловъ для нихъ возможнаго. Помщики продаютъ свои имнія за наличный расчетъ: столько-то задатку, ссуда изъ банка подъ залогъ, земли, а чего недостаетъ — доплата рубль за рубль при совершеніи купчей. Мстные крестьяне, мы говоримъ о крестьянскомъ обществ, а не о крестьянскихъ товариществахъ изъ состоятельныхъ мужиковъ, предлагаютъ взамнъ этого разсрочку платежа, какъ здсь выражаются,— ‘верховъ’. Владльцу земли, согласившемуся на такія условія, это грозитъ потерей земли и денегъ. Не уплатили крестьяне срочныхъ процентовъ, земля идетъ въ продажу или остается за банкомъ. И покупатели остаются ни при чемъ, и продавецъ при однхъ задаточныхъ деньгахъ.
Такова атмосфера этой земельной мобилизаціи. Сгущенная атмосфера. ‘Хохлы’ встрчаются здсь враждебно. Были случаи убійствъ этихъ переселенцевъ. На нихъ смотрятъ здсь, какъ на временныхъ гостей, равно какъ и на хуторянъ. Время придетъ — когда?— неизвстно,— послдуетъ иной, боле справедливый передлъ земли. То, что принадлежитъ мн по нраву справедливости, не можетъ быть отчуждено никакими купчими. Право распоряжаться земельной собственностью пусть существуетъ, но оно не касается ‘наслдственныхъ’, такъ сказать, крестьянскихъ земель. Он неприкосновенны…
Подите и спорьте съ этими понятіями обычнаго права, котораго не признаетъ писанный законъ!..
Мстные крестьяне, разъ у нихъ является малйшая возможность къ тому, готовы покупать землю, какъ это было и до ‘смущенія’. Вотъ, рядомъ со мной такимъ образомъ пріобртено крестьянскимъ обществомъ 300 дес. помщичьей земли. До 1905 года куплена земля ‘сбродовцами’, какъ они назвали себя (сбрелись въ одну деревню съ разныхъ сторонъ и образовали одно общество и хуторъ). Но тогда не было теперешнихъ цнъ на земли. ‘Сбродовцы’, напр., платили за десятину всего 65 руб. Въ годъ ‘смущенія’, конечно, никто земель не покупалъ. Въ 1905 году, напр., мстнымъ крестьянамъ помщичья земля прямо навязывалась владльцами по 75 рублей за десятину, но они только смялись надъ этимъ предложеніемъ: ‘эка, дескать, нашли дураковъ! платить деньги, когда земля задаромъ перейдетъ въ наши руки!’ А въ настоящее время пришлый покупатель взвинчиваетъ цны и оттираетъ отъ земли мстнаго крестьянина. Это — конкурренція. Но, повторяю, въ этомъ и грядущія осложненія. До какой степени здсь нарастаетъ земельный голодъ, это вы можете наблюдать при сдач помщичьей земли подъ посвъ. Въ экономіяхъ для всхъ не хватаетъ участковъ. Боле состоятельные крестьяне предлагаютъ, не ограничи ваясь задаткомъ, всю арендную плату внести впередъ, только дайте имъ земли. Очень недавно задатки давались по рублю при цн за десятину въ 10 руб. Теперь эти цны поднялись до 20—25 и даже до 30 рублей, и въ задатокъ обязательно вносятъ половину денегъ. Очевидно, чтобы только засять поле, крестьянинъ идетъ на рискъ, ибо, случись неурожай, владлецъ земли, какъ бы то ни было, получилъ уже за нее хотя половину арендной платы, а посвщикъ остается ни при чемъ, а иногда еще и при долг, который онъ сдлалъ, чтобы внести задатокъ. Владлецъ земли получитъ хотя тотъ доходъ, которымъ онъ довольствовался до вздутія цнъ, а у земледльца — потерянный трудъ и необходимость въ новомъ займ для новаго посва. Съ переходомъ этихъ земель къ новымъ поселенцамъ, куда дваться теперешнимъ посвщикамъ? Тоже переселяться? Но, вдь, это выходитъ что-то въ высшей степени несообразное.
Уже 1909 годъ былъ годомъ спокойнымъ. О бывшемъ ‘смущеніи’ свидтельствовали только полицейскіе объзды, да одинъ осетинъ въ сосдней экономіи, оставшійся отъ прежней охраны… На слдующій годъ исчезъ и онъ, какъ и осетины и ингуши въ другихъ уздахъ, вслдствіе чего породилось ‘смущеніе’ уже иного сорта, такъ сказать, административное: эти оставшіеся не у длъ чины охраны образовали разбойничьи шайки и занялись грабежами въ тхъ же экономіяхъ, которыя ими передъ тмъ охранялись и порядки которыхъ имъ были хорошо извстны…
Черезъ нсколько дней посл моего прізда въ имніе я увидлъ на двор телжку, изъ которой вылзалъ урядникъ.
— Васъ спрашиваетъ,— сказали мн.
Въ комнату вошелъ мужчина, лтъ тридцати, съ физіономіей, ясно свидтельствующей, что. передъ вами серьезный пьяница. Онъ рекомендовался и объявилъ:
— По приказанію начальства, явился, чтобы узнать, не терпите ли какихъ-либо безпокойствъ отъ крестьянъ и не имете ли на нихъ жалобъ…
Я отвтилъ, что ни безпокойства не вижу, ни жалобъ не имю.
Вроятно, моя вншность и вся обстановка подсказали уряднику, что я добрый малый и люблю держать себя просто. Поэтому, несмотря на то, что я стоялъ, онъ положилъ свой портфель съ бумагами на столъ и услся на диванъ, желая побесдовать со мною. Я сталъ его слушать. Началъ онъ съ ругани по адресу крестьянъ. По его словамъ, вс они преестественные мошенники и воры. Держать ихъ нужно въ ежовыхъ рукавицахъ, а то сейчасъ же опять начнутъ буйствовать. Положимъ, онъ, урядникъ, всю здшнюю крамолу вывелъ съ корнемъ, но, чтобы не занесло сюда новыхъ ея смянъ со стороны, нужно смотрть въ оба. Разсказалъ онъ и о бывшихъ на него покушеніяхъ: въ него кто-то стрлялъ черезъ окно, когда онъ сидлъ въ волостномъ правленіи, и еще хотли однажды убить изъ-за плетня, когда онъ прозжалъ деревней. Но я уже зналъ, что этотъ герой построилъ себ домъ изъ ворованнаго лса и что его рвеніе къ расправамъ дошло до предловъ, которые даже со стороны его начальства не получили одобренія. Онъ, пьяный, до полусмерти избилъ земскаго фельдшера и намревался то же продлать и съ докторшей, но та успла спастись бгствомъ. Между тмъ ни докторша, ни фельдшеръ ни въ какой ‘политик’ не участвовали, и, слдовательно, административнаго усердія урядника нельзя было оправдать его стремленіемъ спасти Россію отъ распада. Да и не жиды вовсе были докторша съ фельдшеромъ, а самые истинные русскіе. Потому сочувствія къ себ онъ во мн не встртилъ, а когда, въ заключеніе, онъ мн предложилъ свои услуги въ случа какихъ-либо недоразумній съ крестьянами, я отъ этой любезности оказался, объявивъ, что къ полиціи вообще никогда не обращаюсь и сумю обойтись безъ нея.
Урядникъ раскланялся, видимо, мною недовольный. Онъ ушелъ, но не ухалъ. Въ окно я видлъ, какъ онъ вошелъ въ избу, въ которой живетъ приказчикъ. Потомъ я замтилъ парня, сына приказчика, куда-то убжавшаго и быстро вернувшагося, прикрывая что-то подъ полой пиджака. Нетрудно было догадаться, въ чемъ тутъ секретъ. И, дйствительно, спустя часъ, урядникъ садился въ свою телжку, около которой изнывалъ мужикъ, его развозившій,— красный, какъ сплый арбузъ, который вы только что взрзали. Затмъ въ расходной книг по имнію появилась статья: ‘Уряднику угощеніе, 1 бут. водки и 2 бут. пива — 90 коп.’.
Но раньше, чмъ я эту расходную статью увидлъ, явились еще гости — пять человкъ стражниковъ. Къ нимъ я вышелъ на крыльцо.
— Захали узнать, ваше благородіе, все ли у васъ благополучно и не имете ли вы какихъ неудовольствій отъ крестьянъ,— длая подъ козырекъ, сказалъ старшій.
— Спасибо, все благополучно, и крестьяне меня не трогаютъ.
Стражники, когда я ушелъ въ домъ, тоже поднялись на крылечко приказчичьей избы и скрылись въ ней. И опять парень убжалъ и прибжалъ, и опять мы угощали стражу водкой, купленной неподалеку у бабы-корчемницы, такъ какъ винной казенной лавки у насъ въ деревн нтъ.
Спустя немного, опять пожаловалъ урядникъ, но уже новый (старый ушелъ, отданный подъ судъ за избіеніе).
— Все ли благополучно?..
Потомъ зазжалъ и становой.
Но такъ какъ, увидвъ первыя записи расходовъ на угощеніе, я категорически запретилъ угощать кого-либо изъ полиціи, то эти визиты обошлись уже безъ водки и пива. Мн предсказывали, что такимъ своимъ поведеніемъ я навлеку на себя неудовольствіе администраціи, соприкасающейся съ деревней, но Богъ меня миловалъ. Можетъ быть, впрочемъ, это зависло отъ того, что становой приставъ скоро смнился, смнился еще разъ и урядникъ, и они не успли ничмъ подкузьмить меня за недостатокъ гостепріимства. Но я не претерплъ, и меня не тронули.
Такъ тихо и благополучно было у меня въ округ два года, и удивительно было въ то же время получать нкоторыя столичныя газеты и читать въ нихъ, что въ деревн жить стало невозможно: мужикъ дерзитъ, поджигаетъ и чортъ знаетъ, что длаетъ. Я, по крайней мр, ничего такого и не испыталъ и ни отъ кого ни о чемъ подобномъ не слышалъ. Я видлъ только одно: неустанный страшный, поразительный крестьянскій трудъ.
Я уже упомянулъ, что не былъ въ деревн 25 лтъ. Я прожилъ ихъ въ Петербург, въ крупныхъ провинціальныхъ городахъ, былъ за границей, и о деревн имлъ представленіе только по стародавнимъ воспоминаніямъ да по печатнымъ источникамъ. Деревня потускнла въ моемъ представленіи. Но когда я очутился въ кругу ея интересовъ, въ ближайшемъ соприкосновеніи съ ея жизнью, я даже растерялся отъ того, что стало передъ моими глазами. Вотъ гд, дйствительно, работа, оправдывающая сама себя. Въ необходимости и непреложной нужности ея нтъ никакихъ сомнній. Воздлывается земля, сется и добывается хлбъ, основа всего человческаго существованія. И люди питаются несомннными плодами своихъ трудовъ. Они даютъ то, что потребно всмъ, а не какимъ-либо исключительнымъ группамъ. Если я, напримръ, не напишу вотъ этой статьи, отъ этого никому не будетъ ни тепло, ни холодно. Если даже вс писатели страны въ теченіе года не дадутъ ни одной строки — ущербъ отъ этого будетъ только частичный, для тхъ, кто привыкъ каждый день искать чего-то въ книг. Но если крестьянство забастуетъ и хотя одинъ годъ не притронется къ земл, послдствія этого отразятся не только на его родин, но и во всемъ мір… Впрочемъ, все это труизмы, но я повторяю ихъ лишь для того, чтобы охарактеризовать впечатлніе, которое произвела на меня деревня.
Въ ней, что ни длается, то и нужно. Вы видите, какъ тамъ копошатся въ пол, пашутъ, косятъ, возятъ снопы, выгоняютъ скотину на пастбище, доятъ коровъ, стригутъ овецъ, выдлываютъ вилы, цпи, починяютъ хомуты, стираютъ блье и проч. и проч.,— и вы знаете, что безъ всего того нельзя обойтись. То, что здсь излишне, безъ чего можно было бы обойтись, исчезаетъ въ масс важнаго и безспорно требуемаго жизнью. Это какъ разъ наоборотъ тому, что наблюдается въ городахъ. Нтъ никакихъ условностей. Приспла работа — вс работаютъ, не покладая рукъ и не справляясь съ календаремъ, присутственный сегодня день или неприсутственный, сколько можно работать — 8 часовъ, 12 часовъ — и какіе перерывы вы длаете для обда.
Въ первое лто, какъ я очутился въ деревн, лто 1909 года, былъ необыкновенный урожай всхъ хлбовъ, урожай, подобнаго которому не помнили старики. Десятина дала отъ 100 до 250 пудовъ ржи пшеницы. Отъ одной мры гороха выходило 20 мръ. Огородъ въ 60 кв. саж. давалъ 5 возовъ картофеля обыкновеннаго качества, при чемъ встрчались картофелины чуть не въ добрый арбузъ объемомъ, какъ будто это выращивалось въ парникахъ для выставки. Чтобы собрать этотъ урожай, крестьяне прилагали необыкновенныя усилія. Несмотря на то, что хлба поспвали съ рдкой постепенностью (сначала рожь, потомъ пшеница, овесъ, просо и т. д.), богатства нивъ были столь обильны, что можно было разводить руками. И деревня, которую намъ такъ торопливо и несправедливо называютъ лнивой, превзошла такъ, сказать, самое себя. Я и теперь теряюсь сказать, когда въ эту страду спали крестьяне. Въ самую глухую ночь, когда была луна (свтло, можно работать!), я неизмнно слышалъ размренный стукъ цповъ на крестьянскихъ гумнахъ. А эти люди передъ тмъ цлый день косили, вязали снопы, возили ихъ съ поля или готовили паръ подъ посвъ будущаго года. Праздниковъ почти не существовало. Такъ называемые торжественные дни, когда столицы у насъ разукрашиваются грязными и рваными флагами, для деревни вообще не существуютъ. Она чтитъ исключительно церковные праздники, Божескіе и въ честь разныхъ святыхъ. Но въ этотъ годъ пришлось число и этихъ праздниковъ сократить. Я, напримръ, видлъ въ поляхъ крестьянъ, работавшихъ въ день одного изъ особенно чтимыхъ святыхъ — пророка Иліи. По субботамъ обыкновенно крестьяне моются въ баняхъ. Тугъ и на это не хватало времени. Вс ходили арапами отъ черноземной пыли и только по утрамъ размазывали ее по лицу, кое-какъ умываясь двумя-тремя пригоршнями воды. Такъ же, кончено, работали и женщины. Чувствовалась неловкость и даже больше — стыдъ, когда въ этихъ обстоятельствахъ васъ заставали спящимъ. Урвавъ минуту, крестьянинъ приходитъ къ вамъ часовъ въ 8—9 утра, уже вдосталь наработавшись, а вы еще въ постели, потому что вы такъ привыкли. И знаешь при этомъ, что половину ночи ты былъ самымъ непроизводительнымъ образомъ за какой-нибудь газетой, въ которой нтъ ничего, кром партійнаго вранья и партійной однобокости или еще того хуже — за какой-нибудь ‘Анатемой’, въ которой куцая мысль ходитъ разряженной, съ пристегнутымъ мистическимъ хвостомъ.
Еще о праздникахъ.
— Сейчасъ урядникъ прізжалъ,— сообщилъ мн мой приказчикъ въ ‘экономіи’.
— Зачмъ?
— Къ старост. Чтобы объявилъ: по праздникамъ отнюдь не торговать. Чтобы не смли! Онъ и въ лавочки заходилъ, да тамъ никого нтъ, вс въ пол.
У насъ въ деревн дв лавочки. Ни вывсокъ и никакихъ отличенъ вы на нихъ не найдете. Обыкновенныя крестьянскія избы. Сторонній человкъ, желающій что-нибудь купить, безъ подробныхъ разспросовъ ихъ ни за что не найдетъ. Товару въ нихъ немногимъ больше, чмъ на грошъ. Есть (и то не всегда) керосинъ (‘гасъ’, по здшнему), сахаръ, чай, иголки, нитки, нсколько отрзовъ сквернй чаго ситца, спички, махорка, вобла и т. п. Лтомъ, въ разгаръ полевыхъ работъ, когда хозяева лавочекъ вмст съ прочими крестьянами съ утра и до ночи на работ, запасы этихъ товаровъ зачастую изсякаютъ. То нтъ спичекъ, то нтъ керосину. Да на послдній, какъ и на прочіе товары, въ это время спросъ падаетъ до послдней степени. Заря съ зарей сходится, и крестьяне ложатся спать и поднимаются не вздувая огня. А ситецъ, платки и т. п. потребуются только осенью, когда поля окончательно опустютъ и деревня перейдетъ на зимнее положеніе.
Въ земледльческой Россіи существуютъ только эти два сезона — съ весны до октября — работы около хлба и затмъ до весны — отдыхъ, если хлбъ уродился. Въ той мстности Поволжья, о которой я говорю, никакихъ отхожихъ промысловъ нтъ и не занимаются работой на дому. Кажется, во всей нашей деревн только одна баба-вдова уходитъ на зиму въ губернскій городъ, въ прачки. Есть крестьяне-ремесленники, но они зимами работаютъ у себя же дома: шорникъ длаетъ и чинитъ хомуты, сапожникъ шьетъ сапоги, двое или трое плотниковъ поздней осенью и ранней весной тукаютъ топорами у своихъ однодеревенцевъ. Въ городъ уходятъ только т, кого земля перестала кормить, кто отъ нея ушелъ по той или другой причин (лошадь пала, погорлъ, пропился до послдняго и проч.). Но это пока рдчайшія исключенія. Есть очень бдныя семьи, почти нищія, но он продолжаютъ цпляться за крестьянскій трудъ. Даже въ молодыхъ сохраняется эта черта. Какихъ трудолюбивыхъ людей вижу я здсь изъ числа солдатъ, отслужившихъ свой срокъ. Это настоящіе земледльцы, и казарма ничуть не развратила ихъ.
Но это между прочимъ.
Я хочу сказать, что складъ этой деревенской жизни такой, что лтомъ нтъ почти никакой торговли въ крестьянскихъ лавочкахъ. Нтъ ея потому, что вс покупатели работаютъ въ пол и тамъ же работаютъ продавцы. Въ большихъ селахъ, гд торгуютъ профессіональные купцы, дло иное. Тамъ, подъ вывской ‘мелочная торговля’ торчитъ или самъ хозяинъ, или его подручный. Но въ деревн, въ настоящей ‘крестьянской’ лавочк торговля находится въ полной зависимости отъ озимаго или ярового посва.
— Степанъ,— говорите вы, напримръ, приказчику въ экономіи,— слетай въ лавочку, возьми спичекъ. Вс вышли.
— Да никого дома нту.
— Попробуй. Можетъ, старуха дома осталась.
Степанъ идетъ и черезъ десять минутъ возвращается съ пустыми руками: у обоихъ лавочниковъ избы на замкахъ. Одинъ, оказывается, свозитъ на гумно снопы, а другой подсолнечники (‘подсолнухи’) молотитъ.
На счастье, у Степана сохранился одинъ ‘коробокъ’ спичекъ.
Бда, если у васъ вышелъ весь запасъ керосина — въ іюн, въ іюл вы не найдете его у лавочниковъ въ деревн.
— Куда теперь изъ-за ‘гасу’ въ городъ лошадь гонять,— говорятъ они.— И самимъ недосугъ, и лошадь измаялась: вчера снопы возила, сегодня весь день молотила (при помощи камня), а завтра паръ думаемъ парить.
Словомъ, въ теченіе всей рабочей поры деревенскія лавочки не торгуютъ шесть дней въ недлю. Для нихъ остается одинъ-единственный день, т. е. воскресенье. И это приложимо и въ отношеніи сельской торговли, потому что все крестьянское населеніе въ будни занято работой вн дома и только въ праздникъ можетъ найти минуту, чтобы купить себ необходимое. Мн самому не одинъ разъ приходилось бывать въ сосднемъ сел, куда я здилъ два раза въ недлю за почтой. Дни были будніе, и въ лавочк я встрчалъ только ‘избранную’ публику, какъ и я, пріхавшую за письмами и газетами. Крестьянъ — никого.
И вдругъ запрещеніе торговли по праздникамъ.
— Отъ кого же это идетъ?— спрашивалъ я потомъ старосту.
— Да урядникъ говоритъ, что отъ исправника приказъ.
Возможно, что исправникъ, сидя въ уздномъ город, между двумя пульками придумалъ эту штуку. Но всего врне — мудрое распоряженіе идетъ изъ ‘губерніи’. Для губернскаго города установили ‘обязательное’ постановленіе и, кстати, распространяютъ его и по всей окрестности. Думаютъ, что это совершенно все равно, что повсюду запретить имть при себ оружіе, Это такъ же важно. Револьвера нельзя имть и недопустимо продать на копейку чаю и на копейку сахару, потому что воскресный день долженъ быть посвященъ молитв и отдыху.
Само собою, распоряженіе было объявлено, вступило въ силу и не соблюдалось, такъ какъ соблюдать его было сплошной безсмыслицей. При соблюденіи его, бабы не могли бы починить мужикамъ рубахъ и портковъ, такъ какъ сидли бы безъ нитокъ. Какъ разъ въ праздникъ нельзя было бы попить чайку, ибо фунтовыхъ запасовъ у мужика нтъ, а на дневную праздничную порцію, по этому ‘закону’, онъ не имлъ бы права. Глупое распоряженіе своимъ слдствіемъ имло лишь то, что деревенское начальство получило еще одинъ новый поводъ къ посильному обложенію лавочниковъ. Они, при случа, должны выставить для угощенія пару нива, дать пачку папиросъ, четвертку чая или сколько-нибудь мелкой монеты. Вотъ и вс результаты этого праздничнаго отдыха, устанавливаемаго для торговли въ деревн. Стоило ли ради этого проявлять административное усердіе?..
Въ государственной дум обсуждался вопросъ о часахъ торговли и праздничномъ отдых. Въ газетныхъ отчетахъ о преніяхъ по этому поводу я ни разу не встрчалъ упоминанія о деревн. Можетъ быть, я какъ-нибудь пропустилъ эту подробность. Но если дйствительно ‘высокая палата’ имла въ виду всю Россію, городскую и деревенскую, подвести подъ одинъ общій законъ,— она совершила большую ошибку. Это промахъ гораздо боле значительный, чмъ уменьшеніе или увеличеніе часовъ торговли на часъ или на два. Сколько въ Россіи городовъ и сколько въ ней деревень? Деревенскихъ лавочекъ найдется, пожалуй, больше, чмъ городскихъ магазиновъ, которые исключительно имются въ виду и правой и лвой государственной думы.
Здсь кстати упомянуть о томъ, какъ понимаютъ и знаютъ деревню въ Петербург. Это, конечно, старая исторія, но у насъ охотно подновляютъ ее все новыми фактами.
Во-первыхъ, крестьянскій банкъ. Отъ него вышло такое распоряженіе: ни снопа съ поля крестьянамъ не давать, пока арендныя деньги за землю цликомъ не будутъ внесены. Нужно имть очень умную голову, чтобы сочинить такое распоряженіе и съ спокойной душой ухать на дачу, отбывъ ‘присутственные часы’. Получилась сплошная нелпость. Какъ всякому извстію, весной и лтомъ, до продажи хлба новаго урожая, въ деревн денегъ нтъ. Платить, слдовательно, нечмъ. Совершить заемъ — для этого у насъ пока, нтъ такого деревенскаго кредита. Занимать у кулаковъ?— но это значитъ остаться и безъ хлба, и безъ денегъ. Въ виду этого, всюду у насъ практикуется такое правило: крестьянинъ получаетъ извстную часть посва, продаетъ ее и расплачивается. Иначе нельзя. Но крестьянскій банкъ со здравымъ смысломъ имть дла не желаетъ. И на его земляхъ стояли не убранные снопы, и крестьяне не имли ни хлба, ни денегъ. Да еще хорошо было то, что погода все время стояла на диво ведряная и сухая, а пойди дожди — хлбъ сгнилъ бы не обмолоченнымъ. Кто тогда вознаградилъ бы убытки и посвщиковъ, и банка? Къ счастію, въ данномъ случа помогла мстная и столичная печать, указавшая на то непониманіе дла, которое обнаружили радтели крестьянскаго благополучія, и въ результат, хотя и съ неизбжнымъ запозданіемъ, пришло изъ Петербурга новое распоряженіе: выдать крестьянамъ половину жатвы, а остальное по уплат денегъ.
Затмъ заявило о себ военное министерство: въ самый разгаръ полевыхъ работъ пришло приказаніе явиться запаснымъ на поврочные сборы, на августъ мсяцъ!.. Просто не врилось самому себ, когда услышалъ объ этомъ. И запасные были собраны, и отправились маршировать въ губернскій городъ. Сколько тутъ было настоящаго горя и самыхъ неподдльныхъ слезъ! У насъ въ деревн оказалось нсколько семей, въ которыхъ запасный — единственный работникъ. У него, кром жены и малолтнихъ дтей, никого нтъ. При чемъ, спрашивается, осталась баба, когда мужъ ушелъ на военный сборъ? У нея на рукахъ дти и, примрно, дв-три десятины посва. Косить она не можетъ, но и жать серпомъ тоже не въ состояніи, потому что не на кого бросить дтей. Но, положимъ, она оставила дтей свиньямъ на съденіе — разв одна женщина въ силахъ убрать, т. е. скосить, сложить въ кресты, свозить на гумно, обмолотить, провять и свезти на продажу десятину ржи и десятину пшеницы? Взять работника? Но въ ту пору у насъ не найти рабочихъ. Въ помщичьихъ экономіяхъ хлбъ осыпался на корню, именно потому, что рабочихъ рукъ не достать было ни за какую цну. У мстныхъ крестьянъ своя работа, а пришлые, въ центральныхъ пунктахъ наемки, разбирались нарасхватъ, и ихъ не хватало. Урожай былъ по всей Россіи, и большинство находило работу, но уходя далеко отъ своихъ гнздъ.
Такъ въ самый рабочій мсяцъ запасные и сидли въ казармахъ, какъ будто нельзя было вызвать людей туда ни раньше на мсяцъ, на полтора, ни поздне. Иные, благодаря этому, потеряли весь свой посвъ, а боле счастливые кое-какъ убрали его въ то время, когда вс поля уже опустли и начались дожди. Они потеряли въ цн хлба.
Къ этому слдуетъ добавить, что сборы запасныхъ, если я не ошибаюсь, были произведены по всей Россіи въ одинъ срокъ, въ август. Если бы это происходило въ военное время, тутъ возражать было бы излишне. Но дло въ томъ, что войны не предвидлось, а имлись въ виду только учебные сборы. А ихъ, безъ сомннія, возможно было произвести и съ нкоторымъ пониманіемъ земледльческой Россіи. Въ южныхъ губерніяхъ, пожалуй, удобенъ для военныхъ упражненій и августъ, такъ какъ тамъ къ этому времени уборка хлбовъ на поляхъ, пожалуй, уже закопчена. Но для средней Россіи и Поволжья это самая страда. Для губерній боле сверныхъ, опять-таки, существуютъ для полевыхъ работъ иные сроки. И не знать этого военному министерству, казалось бы, непростительно. Вдь не первый же годъ производятся эти учебные сборы запасныхъ солдатъ. Но, очевидно, именно 1909 годъ былъ учебнымъ и для министерства. Вроятно, вопли были слишкомъ громки: въ слдующемъ году запасныхъ опять призывали, но предварительно имъ дали убраться съ хлбомъ. Возможно, что въ будущемъ этотъ урокъ опять будетъ позабытъ.
Такимъ образомъ, мы видимъ, какъ два вдомства знаютъ деревенскую жизнь и какъ подходятъ къ ней безъ тни недоброжелательства, но въ дйствительности — точно злой врагъ. Что вы хотите?— каждый разъ вотъ этакъ. Мн передавали, что, напр., августъ мсяца, для учебныхъ сборовъ былъ назначенъ даже, такъ сказать, съ благотворительной цлью, чтобы запаснымъ не было холодно, когда ихъ соберутъ. А на самомъ дл лучше было бы, если бы ихъ созвали въ самые лютые рождественскіе морозы: тогда не болло бы сердце о брошенномъ на произволъ судьбы хлб…
Но и хлбъ оставляли въ пол для крестьянскаго банка, и шли повторять военную науку, если и не безропотно, то все же покорно. Ругались мужики крпко, по начальство обязываетъ, это, значитъ, поважнй, чмъ нужда заставляетъ, или, по-нашему, noblesse oblige. Дваться некуда. А досадливое чувство вы, я думаю, тутъ извините, при наличности поразительной начальственной неосвдомленности, играющей судьбой многихъ тысячъ работящихъ и, пока что, смирныхъ людей.
Помщикъ доживаетъ свои послдніе годы — это не подлежитъ ни малйшему сомннію. На кого ни поглядишь — вс, что называется, на ладовъ дышатъ.
Одного сосда я уже не засталъ. Вмсто его помщичьяго дома, теперь ‘хуторъ’ херсонскихъ крестьянъ, отца съ сыномъ. Самъ помщикъ въ губернскомъ город служитъ — увы!— сидльцемъ въ казенной винной лавк. А новые хозяева ведутъ удивительное хозяйство безъ какого бы то ни было свооборота. У нихъ каждый годъ вся земля распахивается и засвается безъ отдыха. Пшеница и пшеница. заставляетъ предполагать, что новые хозяева купили землю съ спекулятивной цлью, чтобы взять съ истощаемой почвы все,
что можно, и потомъ продать имніе, благо цны поднимаются. Куплена эта земля по 65 руб. за десятину, и уже теперь за нее можно взять по 200 руб., а 180 руб.— хоть сейчасъ.
Рядомъ хозяйствуетъ дама, сестра теперешняго казеннаго сидльца. Домъ — старый помщичій, родительскій, большой, деревянный, двухъэтажный и развалющій. Около — когда-то прекрасный, а теперь заброшенный фруктовый садъ, отдаваемый съемщикамъ за 50—100 руб. за урожай. Въ годъ ‘смущенія’ крестьяне, бывшіе крпостные, застроили своими избами бывшій барскій дворъ и подступили къ дому едва не вплотную, саженъ — самое большее — на 10, на 15. И помщица, почтенная старушка, мирится съ этимъ и даже находитъ въ этомъ своего рода удобство. Ея домъ, благодаря такой близости крестьянскихъ построекъ, отказываются принять на страхъ, а она говоритъ:
— Да и страховать не надо: не сожгутъ, потому что иначе и сами погорятъ….
Нтъ, значитъ, худа безъ добра.
Землю и крестьянамъ сдаетъ, и сама засваетъ, но существуетъ, кажется, исключительно благодаря лугамъ, которые имются у нея и сдаются по 30 руб. за десятину. Луговъ десятинъ 30. А съ посвами выходитъ плохо, какъ какъ ни своихъ рабочихъ, ни лошадей, ни орудій нтъ, и это приходится оплачивать по высокой цн. Въ результат, при хорошемъ урожа, отъ десятины ржи остается чистыхъ…. пять рублей, между тмъ какъ, если бы сдать эту десятину, то безъ хлопотъ можно взять за нее 15 рублей за посвъ.
Чтобы увеличить свои доходы, живая и предпріимчивая, помщица придумываетъ разныя несообразности. Такъ, пришла она къ ршенію выдлывать колеса и продавать по ярмаркамъ. Колесникъ у нея исправно пьянствовалъ и понадлалъ такихъ колесъ, что ихъ никто покупать не сталъ. Ясно, это — послдняя агонія.
Колеса для другихъ выдлываетъ, а у самой ни телжки, ни лошади, чтобы выхать. Каждый разъ, какъ предстоитъ какая-нибудь поздка, приходится у кого-либо изъ крестьянъ выпрашивать подводу. И выходятъ, конечно, уморительныя приключенія.
Однажды, гляжу изъ окна,— мой приказчикъ съ озабоченнымъ видомъ и безъ шапки бжитъ къ възду въ усадьбу. Выхожу и вижу, что онъ вводитъ во дворъ подъ уздцы лошадь съ телжкой, а въ ней — дв барышни. Одна — дочка моей сосдки, а другая — гувернантка другого сосда.
— Что такое?
Барышни хохочутъ:
— Лошадь разбила!…
Мой приказчикъ говоритъ:
— Впервые вижу такую запряжку. Отродясь не видалъ.
Дйствительно, запряжка единственная во всхъ отношеніяхъ: на лошади хомутъ…. безъ шлеи… У меня при възд нужно спускаться съ горки. Лошадь, удерживая покатившуюся на нее телгу, пошла, какъ и слдуетъ, упираясь и осторожно спуская. И хомутъ снялся у нея съ шеи и перескочилъ черезъ голову. Спасибо еще, что крестьянская кляча не испугалась и даже не удивилась этому обстоятельству и дала себя свободно перехватить и привести въ порядокъ.
— Да какъ же это вы такъ?— спрашиваю барышень.
— А что же длать? Вс на работ. Спасибо, что лошадь достали. А исправные хомуты вс въ дл. Дали намъ вотъ этотъ — безъ шлеи!..
Прислуги помщица не держитъ, если не считать двочки лтъ 12-ти, отъ которой многаго не спросишь. Стряпаетъ сама съ дочерью, бывшей консерваторкой. Сама уже старая, хотя еще бойкая. Но съ печкой, конечно, трудно старому и мало привычному человку. Поэтому моя сосдка придумала для себя особую русскую печь, тоже невиданную, какъ и запряжка въ хомутъ безъ шлеи. Отверстіе этой печки всего четверти на дв отъ пола. Обыкновенная крестьянская баба остановится въ недоумніи передъ подобнымъ сооруженіемъ: какъ приступить къ нему съ горшкомъ и ухватомъ?… Но изобртательница покои печи имла въ виду боль въ поясниц и слабость своихъ йогъ и приспособила печь такъ, чтобы въ ней стряпать, сидя на скамеечк… Трогательно, если хотите.
Каковы отношенія съ крестьянами?
Ничего себ. Они захватили помщичью усадьбу, но помщица ихъ не трогаетъ, и они ее не трогаютъ. Огорчаютъ они ее только своимъ ‘невжествомъ’. Ихъ избы у нея передъ окнами. Выйдутъ мужички, какъ у нихъ говорится, ‘до втру’ и совершаютъ это ‘до втру’, по своему обыкновенію, безъ стсненія. Ни клозетовъ, ни отхожихъ мстъ, вдь, въ деревн не существуетъ. Собственно, и обижаться нтъ резона.
Этотъ захватъ земли крестьянами не единственный въ нашемъ углу. Въ сосдств у помщика его бывшіе крпостные забрали себ десятинъ пять покоса, еще до ‘смущенія’. Когда приказчикъ захотлъ было вступиться за господское добро, его чуть не избили. Мирные переговоры не повели ни къ чему. Посылать своихъ рабочихъ косить траву на захваченномъ участк владлецъ благоразумно не пожелалъ, предвидя, что это можетъ кончиться кровопролитіемъ. Обращеніе его ‘въ губернскую чертежную съ просьбой прислать землемра для возстановленія нарушенныхъ границъ получило отказъ: губернское правленіе нашло, что оно не обязано возстановлять границы надловъ, обращайтесь въ судъ. А обращаться въ судъ — это, значитъ, прежде всего большой расходъ при малодоходности имнія, а затмъ опять обостреніе отношеній, если судъ постановитъ вернуть владльцу захваченную землю. Извстно, при какихъ условіяхъ приводятся иногда въ исполненіе такія ршенія суда — съ уголовщиной. И по здравомъ размышленіи помщикъ махнулъ рукой на свои пять десятинъ.
Посл того, уже недавно, когда я былъ въ деревн, одинъ изъ этихъ захватчиковъ ставилъ себ новую избу. Старая у него была около самой грани съ помщичьей усадебной землей, а новую онъ построилъ, уже перешагнувъ за межу на полсажени.
— Это ты что же, братъ, длаешь?— спрашиваютъ его.
— Виноватъ, не доглядлъ.
— Какъ не доглядлъ?
— Да плотники шельмы попались — длаютъ, сами не знаютъ что! Я имъ говорю: смотрите, братцы, никакъ вы на баринову землю залзли, а они,— никакъ нтъ, говорятъ… Этакая исторія!…
— Валяй дурака! А я тебя заставлю избу снести.
— А я вашей милости въ ножки поклонюсь.
Что вы тутъ подлаете? Судъ, безъ сомннія, возстановитъ ваши права, но вдь нужно имть особаго склада душу, чтобы ломать эту избу далеко не богатаго крестьянина…
При этой же деревн — еще помщица-старушка. У нея тотъ же видъ непоправимаго запустнія. Большой домъ, сравнительно, позднйшей эпохи, по т же зыбкія половицы, качающіяся ступени крылецъ и запущенныя службы. Громадныя развалившіяся конюшни напоминаютъ о бывшемъ здсь конскомъ завод. Руины молочной фермы. Большой фруктовый садъ, тоже постепенно падающій. Въ дом — мебель, требующая ремонта, и прислуга — то же самое. Но тутъ есть еще коляска для вызда, хотя запрягаются въ нее обыкновенныя рабочія лошади, а на козлахъ сидитъ не заправскій кучеръ, а работникъ, онъ же и караульщикъ въ усадьб. Хозяйственнаго инвентаря почти никакого, въ виду близкой ликвидаціи. Въ послднее время производился и послдній посвъ, такъ какъ вся земля запродана обществу херсонскихъ крестьянъ, которые уже и ставятъ свои избы. При усадьб оставлено всего 20 десятинъ, только для лтняго дачнаго житья.
Крестьяне терпливо ожидаютъ окончательнаго конца.
Мужъ этой помщицы владетъ землей верстахъ въ 14 отсюда. Онъ уже поршилъ съ своимъ хозяйствомъ, все распродалъ и оставилъ себ отъ нсколькихъ тысячъ десятинъ всего 100. Все обращено въ деньги, которыя отдаются подъ врныя обезпеченія. Между прочимъ, чудный паркъ, разведенный имъ, уже почти начисто вырубленъ все тми же хохлами, купившими землю. Но теперь не до парковъ. Затя это глупая и совсмъ не ко времени.
Еще два хозяйства, которыя сами собою напрашиваются, чтобы ихъ поставить рядомъ.
Одно съ широкимъ размахомъ, другое — съ мелкимъ расчетомъ. Первому всего нсколько лтъ, второму уже лтъ 30 жизни. Оба наканун ликвидаціи.
Въ первомъ хозяйничаетъ херсонскій помщикъ (Херсонская губернія, вообще, какъ будто переселилась къ намъ, на берега Волги). Онъ продалъ свое имніе на юг по высокой цн и купилъ здсь землю по низкой, чтобы имть большее поле для обработки. Началъ хозяйство съ прекрасно оборудованнымъ сельскохозяйственнымъ инвентаремъ: машины, лошади, рогатый скотъ, все есть. Есть и опытъ удачнаго хозяйничанья въ Херсонской губерніи. Но дло не выгорло. Земля не оправдывала вложенныхъ въ нее денегъ. Нсколько неурожайныхъ лтъ довершили разоренье. Даже замчательно урожайное лто 1909 года не принесло ничего, кром огорченія. Было посяно 300 десятинъ подсолнечниковъ, а они-то, какъ разъ, въ вид единственнаго исключенія, и не уродились. Предполагалось, что эти 300 десятинъ дадутъ не мене 20.000 рублей чистаго дохода, а въ дйствительности получился убытокъ въ 3.000 рублей (подсолнечниковъ тогда нигд въ нашей мстности не родилось, а цны на нихъ стояли 1 руб.— 1 руб. 20 коп. за пудъ). Нужно въ землю еще и еще вкладывать капиталы, а ихъ уже нтъ. Остается одно изъ двухъ: или бросить свои посвы и сдавать землю подесятинно крестьянамъ,— или продавать имніе, пользуясь временемъ поднятія цнъ. Но сдача земли дастъ, конечно, гроши, а денегъ на житье требуется много.
Другое, 30-лтнее, хозяйство вс 30 лтъ находится въ агоніи, сводить концы съ концами никогда не удавалось, несмотря на самыя скромныя потребности владльца имнія и его семьи. Полторы тысячи десятинъ земли — кусокъ, казалось, бы хорошій, но изъ долговъ имніе никогда не выходило. Имлись и самыя необходимыя машины и орудія, но подновлять ихъ было не на что. То же и съ постройками. Слдовало бы ремонтировать амбары, а денегъ нтъ. То проценты платить въ банкъ, то за дтей за ученье, то захвораетъ кто-нибудь изъ семьи. Временами было бы совсмъ плохо, если бы не огородъ и не молочный скотъ: 20—25 коровъ выручали помщика своимъ масломъ, но поставить молочное хозяйство какъ слдуетъ, вырабатывать, напр., сыръ, какъ одинъ изъ самыхъ прибыльныхъ молочныхъ продуктовъ, на это опять-таки не хватало денегъ (а можетъ быть — и энергіи).
Домъ въ жалкомъ состояніи: оконныя рамы плохо притворяются, въ двери дуетъ, терраса перекосилась и перилъ у нея на половину недостаетъ. 1905 годъ нанесъ новый ударъ этому хозяйству. Въ одинъ изъ октябрьскихъ дней явились сюда мужики изъ окрестныхъ селеній и честь-честью потребовали ключей отъ амбаровъ. Помщикъ вышелъ къ гостямъ и говоритъ:
— Не дамъ ключей.
— Ну, тогда мы и безъ ключей обойдемся.
И тихо, мирно взломали замки и стали грузиться хлбомъ. Увезли они его тысячъ на пять рублей.
Такъ какъ на имніи были недоимки банку и предстояла продажа съ аукціона, то пришлось часть земли продать банку, чтобы сохранить остальное (теперь на этой проданной части заводятся крестьянскіе ‘отруба’). Убавилась площадь посва — еще боле, конечно, убавились доходы. А расходы увеличились. До этого только одинъ мальчикъ учился, а тутъ къ нему прибавилось еще двое. Одному нужно на прожитье въ Харьков (въ университет), а двоимъ въ губернскомъ город, гд они учатся въ гимназіи. Урожайный 1909 годъ только далъ на время передохнуть. Пшеница, дйствительно, уродилась на диво, но нужда заставила запродать зерно еще на корню, по цн, ниже существовавшей. Когда подошло время уборки, цны на рабочія руки неслыханно для нашей мстности поднялись. Рабочему платилось 70 коп. въ день, а съ лошадью 1 руб. 20 коп. Собственная молотилка оказалась ветхой и малоспособной, купить новую было на на что, и пришлось брать машину напрокатъ, при чемъ доставка ея въ имніе и обратная отправка обошлась въ 150 руб. Да плата 6 коп. съ обмолоченнаго пуда, да поденщики, которыхъ требовалось ежедневно 30—40 человкъ,— и колоссальный урожай далъ прибыль всмъ, кром посвщика. Въ слдующемъ году еще того хуже. Урожай опять былъ недурной, но вслдствіе отсутствія рабочихъ хлбъ сталъ осыпаться на корню. Ни за какія деньги и нигд нельзя было найти ни косцовъ, ни людей къ косилк. А хлбъ, между тмъ, опять запроданъ, потому что въ дом окончательно развалились печи и ихъ нужно поправить, и амбары безъ ремонта негодны для ссыпки хлба….
Если вс эти люди живутъ въ своихъ имніяхъ, то, несомннно, это не ради удовольствія, которое они здсь получаютъ. Много ли удовольствія въ томъ, чтобы биться, какъ рыба объ ледъ, имть непріятныя столкновенія съ крестьянами, видть почти тщетными вс свои надежды на посвъ и, наконецъ, принимать урядника, который явился описывать имущество за неплатежъ повинностей. Вотъ этому моему сосду херсонскіе покупатели даютъ за землю по 180 рублей за десятину. Продай онъ имніе, у него очистится, за уплатой всхъ долговъ, тысячъ 100—120. На проценты съ этого капитала онъ могъ бы жить въ город куда лучше, чмъ живетъ онъ теперь въ дом, въ которомъ продуваетъ изъ всхъ щелей. На трясучей таратайк онъ уже не сталъ бы скакать по какой угодно погод въ поискахъ то рабочихъ, то плуговъ, то молотилки, должать деревенскому лавочнику и ходить въ пиджачишк, какого порядочный крестьянинъ не наднетъ въ праздникъ. Человкъ не ршается выписать журнала, столичной газеты, довольствуясь мстнымъ ‘Листкомъ’, отъ книгъ отказывается, все стараясь съэкономить,— какая же въ этомъ радость?
Я пришелъ къ убжденію, что это или болзненная привычка, въ род привычки къ табаку, или же серьезная привязанность къ земл, къ обстановк, которую создаетъ близость къ ней и которой никогда не найдешь въ город. Вставаніе раннимъ утромъ, воздухъ зеленыхъ или созрвающихъ полей, умыванье родниковой водой, постоянная близость къ природ, ея пробужденію, расцвту и осеннему умиранію, полному своеобразной прелести… Хотя самъ и не пашешь землю, но все же длаешь около нея нчто гораздо боле значительное, чмъ сидя въ канцеляріи, въ театр, умномъ собраніи, за самой великолпной книгой. Земля, то и знай, обманываетъ тебя, но не значитъ ли это, что она говоритъ теб:
— Стань ко мн еще ближе, или уходи, если ты мною недоволенъ! Очень ужъ это поэтично,— скажете вы.
Но именно такова тутъ психологія, а иначе всхъ этихъ хватающихся за землю людей нужно признать дураками. А они вовсе не дураки и не корыстные люди, потому что корыстные такъ не живутъ. Безъ шлеи разъзжать — велика корысть, подумаешь!..
Упомянувъ о помщицахъ, разъзжающихъ въ хомут безъ шлеи (да и то въ чужомъ!), я не могу обойти молчаніемъ еще сосдку-помщицу, старуху лтъ 80-ти. Это богатая женщина. Достаточно сказать, что ея покойный мужъ былъ полицейскимъ приставомъ. Были у нея и обширныя земли, но она отдала ихъ своимъ двоимъ сыновьямъ, оставивъ себ всего 100 десятинъ. Сыновья заботъ о себ не требуютъ: оба отлично устроились. Одинъ гд-то служитъ, а другой — настоящій длецъ. Онъ свою землю здсь продалъ, купилъ имніе въ Уфимской губ,— его продалъ, купилъ въ Сибири — и это продалъ, и все съ отмннымъ барышомъ. Теперь онъ довольно крупный капиталистъ. А старуха сла на своихъ 100 десятинахъ и повела жизнь, близкую къ крестьянской. Все — сама. Каменную стну изъ камня-дикаря сама около домика выкладывала. Крпкая на диво старуха. А могла бы тоже жить въ город и состоять въ числ почетныхъ губернскихъ дамъ. Ошибка была ея только въ томъ, что она взяла работника. Этой осенью, отпросившись у барыни къ обдн, онъ вернулся изъ церкви и убилъ старуху: она получила передъ этимъ нсколько десятковъ рублей отъ крестьянъ. Убійца, кажется, впрочемъ, не нашелъ и этихъ денегъ, которыя его соблазнили.
Но — ясно — какъ ни цпляются помщики за землю, приходитъ для нихъ пора уходить отъ нея. Спекулирующій землей помщикъ уже ушелъ отъ нея, ибо, очевидно, онъ потерялъ понятіе земли. Прочіе не подходятъ къ новымъ условіямъ, создавшимся около службы земл, какъ основы всего нашего быта. Она, земля, не хочетъ, чтобы ваши дти учились въ ненужныхъ ей университетахъ и гимназіяхъ, чтобы обрабатывали ее черезъ наемныхъ людей, чтобы вамъ были нужны сюртуки, шляпы и прочая лишняя мелочь. Тоже уходите, если не передлаетесь. Пока вы упираетесь, но это только ‘пока’. Ему пройдетъ срокъ, и его боле не будетъ существовать.
Наконецъ, еще одно хозяйство, если только это хозяйство.
Владлецъ — первая персона въ узд изъ ‘сильныхъ’. Онъ долгое время былъ земскимъ начальникомъ, пока не подросли у него дти. Тогда двоихъ изъ нихъ онъ тоже сдлалъ земскими начальниками, одного посадилъ на своё мсто, а самъ занялъ должность узднаго предводителя дворянства. Былъ у него еще и третій сынъ, тоже земскій начальникъ, но этотъ администраторъ что-то такое натворилъ и куда-то исчезъ съ нашего горизонта. Имніе, что называется, заложено и перезаложено и дважды въ годъ аккуратно назначается къ продаж. Но владльцу все какъ-то удается вывернуться: то исхлопочетъ исключительную отсрочку, то уплатитъ часть недоимки. На 1500 десятинахъ земли имется 128,000 руб. банковскаго долга. Что можно продать — продаетъ. Землю продаетъ крестьянамъ маленькими участками. Давно свелъ весь лсъ, какой былъ въ имніи. Однако вывертываться оказалось все трудне и трудне, тмъ боле, что семья большая, и замашки сохранились старозавтныя. Имются даже борзыя собаки, хотя и изъ дешевенькихъ, и охотники, въ костюмахъ, изъ мужичьихъ пропойцъ. Находчивый помщикъ нашелъ себ субсидію въ предводительскомъ жалованьи. Такъ принято, что предводитель служитъ ‘изъ чести’, только того ради, что онъ ‘почтенъ довріемъ благороднаго сословія’. Этотъ предводитель данный предразсудокъ отвергъ. Въ пору ‘смущенія’, когда помщики, и вообще забывшіе свои сословныя дла, перестали совсмъ здить на собранія, нсколько г. г. дворянъ собрались и назначили г. предводителю жалованье ‘за особыя заслуги’. Въ чемъ эти заслуги заключаются, того никто не знаетъ, но вс узнали, что г. предводителю нужно платить по коп. съ десятины дворянской земли. Иначе, вроятно, пришлось бы распустить псарню. Въ тоже время одинъ изъ сыновей, земскихъ начальниковъ, увеличилъ свои рессурсы, занявъ мсто управляющаго отсутствующаго помщика, теперь тоже близкаго къ разоренію. И любопытно то, что, когда въ мстной газет было выражено сомнніе въ удобств такого совмстительства должности земскаго начальника съ обязанностями управляющаго имніемъ въ томъ же участк, гд этотъ земскій начальникъ творитъ правосудіе,— отъ губернатора послдовало опроверженіе: ничего подобнаго нтъ. И земскій начальникъ продолжаетъ и судить, и состоять въ вдніи собственной подсудности. Благодаря этому, управляющій имніемъ задерживаетъ платежи рабочимъ, и рабочіе не жалуются г. земскому начальнику. Оттого же управляющій арестуетъ своихъ рабочихъ за разныя провинности, и земскій начальникъ ему ни слова о томъ, что управляющему не предоставлено право земскаго начальника.
И для не учившагося въ семинаріи понятно, что передъ нами не помщичье хозяйство, а житье чиновниковъ, какъ бы на дач. Хозяйства нтъ, есть проживанье жалованья, имущества и дворянскихъ традицій, на которыя такъ охотно ссылаются подобные господа. Вдь, строго говоря, эти дворянскія традиціи запрещаютъ предводителю получать жалованье. Он же, безъ сомннія, не допускаютъ обмана, какъ въ данномъ случа, когда земскій начальникъ служитъ управляющимъ чужого имнія, а говоритъ губернатору, что нтъ, не служитъ. Но понятія о благородств спутались. Эти самые предводитель съ г.г. земскими начальниками, напр., считаютъ себя въ прав, въ прямомъ смысл слова, браконьерствовать. Въ собственномъ имніи у нихъ дичи нтъ,— они безъ церемоній и стсненій дутъ съ своими собаками къ сосду и травятъ зайцевъ и лисъ. Одинъ помщикъ прибилъ въ своемъ лсу доски съ надписью: ‘охота воспрещается’. Вслдъ затмъ въ лсъ явились земскіе начальники и развлеклись охотой, при чемъ объяснили мужикамъ-загонщикамъ:
— Плевать мы хотимъ на его запрещенія. Вотъ велимъ его доски сбить, и вся недолга!..
И управы на это нтъ. Одинъ разсуждаетъ такъ: ‘ну, какъ я на нихъ буду жаловаться, когда они разбираютъ мои дла съ крестьянами?’ А другой: ‘хоть и жалуйся — толку не выйдетъ, имъ все сходитъ съ рукъ, какъ истинно русскимъ!..’
А все-таки, хотя тутъ и торжество побдителей, но конецъ не за долгимъ. Управляемое имніе, я сказалъ, близко къ разоренію. Дворянство въ прав отмнить жалованье предводителю. Хотя бы то, что земскій начальникъ по году не назначаетъ длъ для разсмотрнія, можетъ повлечь, наконецъ, увольненіе отъ должности. Если вс рессурсы изсякнутъ, тогда не только собакъ держать, а и самимъ кушать станетъ нечего. Слдовательно, отдавай землю банку подъ ‘отруба’. Самъ же двайся куда хочешь, ибо, не будь ты земскимъ начальникомъ, кто же возьметъ тебя въ управляющіе, разъ ты собственной землей управлять не умешь и въ хозяйств понимаешь такъ мало, что меньше и невозможно?..
А деревенская жизнь идетъ своимъ порядкомъ, сопровождаемая разными соотвтственными событіями и происшествіями.
Приходитъ ко мн мой ‘приказчикъ’ Степанъ и говоритъ:
— Изъ острога арестанты убжали.
— Случается. Ну, такъ что же?
— Пастухъ говоритъ, что двоихъ у насъ въ лсу видлъ. Похоже, будто они.
— Что же они длаютъ?
— Ничего не длаютъ, Лежатъ, говоритъ, подъ кустикомъ.
— Ну, и пусть ихъ лежатъ. Полежатъ и уйдутъ.
— Это, должно быть, отъ нихъ разныя дла выходятъ…
— Напримръ?
— Да, вотъ, Панферъ сять выхалъ, а у него изъ телги кто-то хлбъ укралъ, что онъ себ на обдъ припасъ.
— Кром хлба, ничего не пропало?
— Только хлбъ. А въ Силантію Софронову такъ прямо подошли: ‘давай, говорятъ, хлба’.
— Далъ?
— Извстно, далъ. Какъ не дать!
Помолчали. Степанъ говоритъ, улыбаясь:
— А пастухъ опасается.
— Чего?
— Да, что, говоритъ, послдній кафтанишко отнимутъ. Я, говоритъ, теперь мимо лсу и скотину не погоню.
— И хорошо: лсу не потравитъ.
Степанъ опять ухмыльнулся.
— У барина, говоритъ, левольвертъ есть, а у тебя ружье,— пошли бы вы, да ихъ и подстрлили.
Я тоже засмялся:
— Хорошо, скажи пастуху, что пойдемъ и подстрлимъ.
Степанъ не зналъ, какъ я отнесусь къ просьб пастуха, и, такъ сказать, меня ощупывалъ. Теперь, уходя, онъ замтилъ о пастух:
— Въ голов у него до нту мало!…
Вылили у насъ въ лсу, дйствительно, бглые острожники, или, просто, прохожіе люди,— это такъ и осталось неизвстнымъ. Вскор о нихъ прекратились всякіе разговоры, а случаевъ грабежей и воровства у насъ боле не было. Только и было, что кое у кого хлбъ былъ взятъ на пропитаніе.
Тихо и спокойно Развлекаемся мы неожиданными эпизодами, въ род, напримръ, такого.
Какая-то баба быстро бжитъ по двору, встрчаетъ Степана, обмнивается съ нимъ нсколькими словами и опять убгаетъ по направленію къ деревн.
— Люлькова хозяйка была,— докладываетъ Степанъ.
— Зачмъ?
— Спросила, не видали ли мужа, не пробжалъ ли мимо. Ей сказали, что онъ въ Липовку ушелъ?
— Да что такое съ нимъ приключилось?
— Пропился. Повезъ на станцію (желзной дороги) хлбъ, продалъ на 75 рублей, часть тамъ же пропилъ, а съ остальными деньгами неизвстно куда скрылся.
Люлекъ — это наша знаменитость. Какъ и его отецъ, кром хлбопашества, онъ занимается торговлей: то воблы привезетъ изъ губернскаго города, то соленыхъ лещей, а то торгуетъ мясомъ. Послднее въ деревн, вообще, большая рдкость. Люлекъ продаетъ говядину или телятину только въ томъ случа, если гд-нибудь корова сломала себ ногу, или теленокъ, упавъ съ кручи, свихнулъ себ шею. У Аграфены телка, подавилась картошкой,— эта телка тоже попала къ Люльку. На овецъ былъ моръ,— Люлекъ бойко торговалъ бараниной. И въ результат своихъ торговыхъ операцій онъ обязательно устраивалъ пьянство. Но, какъ мужикъ обстоятельный, онъ больше представляетъ изъ себя пьянаго, чмъ на самомъ дл пьянствуетъ. Выпьетъ на грошъ, а славу пуститъ, будто подкутилъ на цлый рубль. Такъ и тутъ: пропойство Люлька было преувеличено: пропилъ онъ всего рублей пять, а съ остальными деньгами былъ найденъ спящимъ гд-то на гумн.
Это, вообще, пьяное бахвальство въ ходу въ деревн. Если врить ему, то деревенское пьянство представится вамъ грандіознымъ, а этого на самомъ дл нтъ. У насъ, по крайней мр, мужикъ разума не пропиваетъ. Тотъ же Люлекъ, который развозитъ мясо по покупателямъ обязательно ‘выпивши’, послдней весной поставилъ себ новую избу.
Какъ-то приходитъ ко мн женщина., видимо, разстроенная.
— Я къ твоей милости.
— Что нужно?
— Мой-то у тебя не бывалъ?
— А ты кто такая?
— Да я Максимова хозяйка.
— Фамилія-то какъ? Твоего Максима какъ фамилія?
— Да, мы, должно, Гуторины. А то еще и Евсевыми кличутъ.
— Ну, знаю Максима Буторина. Онъ у меня не былъ. Женщина ударила себя руками по бедрамъ.
— Ахъ, головушка моя горькая! Вдь онъ теб деньги понесъ!
— Не приносилъ.
— Не иначе, значитъ, въ орлянку играетъ, али водку пьетъ. Пошелъ выппмши. Я побгу!…
— Бги.
Является Степанъ.
— У васъ Марья Максимова была?
— Была.
— Про мужа спрашивала?
— Спрашивала.
— Онъ деньги вамъ понесъ, 15 цлковыхъ, а замсто того 10 рублей пропилъ, а пять въ орлянку проигралъ.
И это оказалось вздоромъ. Само собой, невозможно было заразъ пропить 10 рублей. Для этого нужно выпить ведро водки, что не подъ силу даже самому отмнному питуху. На десять рублей можно напоить цлую компанію, на что никто изъ крестьянъ не способенъ. Это прямо не въ мужичьихъ правилахъ ни съ того, ни съ сего напаивать кого бы то ни было на свой счетъ. Если пьютъ нсколько человкъ, то въ большинств случаетъ въ складчину, а угощаютъ только или кума, или свата, который, въ свою очередь, покупаетъ водку при слдующей оказіи, если на этотъ разъ не нашелъ при себ денегъ. А Максимъ Гуторинъ только славу о себ пустилъ. Какъ потомъ выяснилось, онъ, уходя изъ дома и не намреваясь ко мн итти, припряталъ деньги и пошелъ по улиц представлять пьянаго: ‘вотъ, молъ, при деньгахъ Гуторинъ,— пьянъ и гуляетъ!..’ На другой день онъ пришелъ ко мн и аккуратно расплатился за землю.
Эти два эпизода не единственные. И я убдился, что, если, напримръ, въ праздничный вечеръ стоитъ галдежъ въ деревн и слышны псни,— это вовсе не означаетъ пьянства, а только показываніе удали, желаніе показать народу, что вотъ, молъ, какъ мы разошлись. По совсти говоря, по настоящему пьянствуютъ только урядники, писаря да фельдшера. Этихъ представителей деревенскаго начальства и ‘интеллигенціи’ мн, дйствительно, приходилось видть мертвецки пьяными, безъ малйшаго притворства. Изъ крестьянъ у насъ въ деревн я знаю только одного пропившагося человка (на 500—600 чел. всего населенія). Этотъ все спустилъ и избу продалъ. Въ послднее время, пока я его видлъ, онъ продалъ свое послднее достояніе — гармонику — за полтора рубля, очень похваляясь тмъ, что самъ заплатилъ за нее 15 рублей. Оставалось ему сбыть еще надлъ, и онъ хлопоталъ объ этомъ. Были и покупатели: за три десятины ему давали 30 рублей, хотя цна, по здшнему, этимъ тремъ десятинамъ — 300 р. Но ему — только бы получить деньги, сколько-нибудь денегъ. Но ‘міръ’ противился этой продаж, и несчастный пропойца собирался жаловаться земскому начальнику. Весьма возможно и даже наврное, теперь эта продажа состоялась, деньги уже пропиты, а дальнйшее — въ руц Божіей
Но, какъ деревенскій житель, я такъ думаю: чорта малюютъ страшне, чмъ есть онъ на самомъ дл. Колоссальная работоспособность деревни — ея сила. Мужикъ много пьетъ, но онъ еще больше работаетъ. Окончательно спившіеся люди въ крестьянскомъ быту — рдкое исключеніе. Я всегда удивлялся и удивляюсь, напротивъ, какъ много въ деревн выдержки, энергіи и вры въ будущее среди тхъ, кто, по правд, могъ бы опустить руки. Мы давно бы надли петлю на шею въ этихъ тяжелыхъ условіяхъ жизни. Мы давно раскисли бы и спились бы до предловъ ничтожества. Но этого нтъ въ деревн. Я два послднія лта наблюдалъ ее при условіяхъ усиленнаго труда. Прошлый годъ былъ давно невиданный урожай. Нынче ниже средняго. И тогда и теперь вс поля убраны, вс работы сдланы во время, за самыми пустячными исключеніями. Расплата за снятую землю добросовстная, даже у самыхъ бдныхъ. Конечно, тотъ и другой могли бы купить себ новые сапоги вмсто того, чтобы пропить пять рублей, но не повертывается языкъ, чтобы осудить человка за это, разъ я самъ покупаю грамофонъ вмсто того, чтобы выписать что-либо иное, боле подходящее и боле необходимое…
Нтъ, мужикъ далекъ отъ погибели!..
Развлекаемся мы еще ‘гостями’. Мы ‘въ гости’ и къ намъ ‘въ гости’. Разговариваемъ обо всемъ — о политик, о театр, о нашемъ деревенскомъ жить. И все бодрые разговоры, хотя и съ недовольствомъ. Настроеніе какъ будто такое, что чему быть, тому не миновать,— что, въ конц концовъ, неоспоримо. Узнаемъ другъ отъ друга, что земскій врачъ запилъ и уволенъ, а когда прідетъ новый — неизвстно, что батюшка, переведенный къ намъ изъ узднаго города, очень тоскуетъ въ деревн, что рабочихъ нтъ, что бжалъ нашъ милйшій уздный исправникъ, захвативъ съ собою сколько-то казенныхъ денегъ, и т. д.
— Озоргина ему свою недоимку отдала,— онъ и это захватилъ!..
— Ну, что же, еще разъ заплатитъ.
— И заплатитъ!
Никому не хочется останавливаться на томъ, чтобы вообще оцнить настоящее положеніе, ибо ясно, какъ его ни оцни, сами мы пальцемъ о палецъ не ударимъ, чтобы, по силамъ и разумнію, постараться повернуть его въ ту или другую сторону. Виды на будущее имютъ мало общаго съ деревней, какъ и въ прошломъ, была она какимъ-то случайнымъ придаткомъ къ нашему существованію. Одна изъ барышень думаетъ о томъ, чтобы хать въ Петербургъ, въ консерваторію, которая, конечно, ни съ какой стороны деревн не нужна. Она высчитываетъ шансы, даваемые музыкальнымъ цензомъ. Надежды сдлаться знаменитой піанисткой нтъ, но можно будетъ получить мсто учительницы музыки,— не то, что здсь,— самой коровъ доить.
И относительно общества тоже. Никого здсь нтъ, кром пьянаго доктора, тоже пьянаго фельдшера да попа съ псаломщикомъ, обремененнымъ семействомъ. Молодой помщикъ проживаетъ въ гостяхъ у сосдей и къ сельскому хозяйству проявляетъ всего мене интереса. Спитъ до часу дня и катается на велосипед. Еще — пишетъ картинки масляными красками, пейзажи. Дочь хозяйки рисуетъ акварелью цвты. Между кофе и обдомъ, обдомъ и отходомъ ко сну слушаютъ грамофонъ, распвающій: ‘Гайда, тройка’!