ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЛТОПИСЬ.
ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЛТОПИСЬ.
Общее обозрніе.
Общее обозрніе.
‘Русь’, 17 января 1883 г.
ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЛТОПИСЬ
ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЛТОПИСЬ
Общее обозрніе.
Общее обозрніе.
‘Русь’, 1-го февраля 1883 г.
Политическая летопись, Аксаков Иван Сергеевич, Год: 1883
Время на прочтение: 19 минут(ы)
Сочиненія И. С. Аксакова
Томъ седьмой. Общеевропейская политика. Статьи разнаго содержанія
Изъ ‘Дня’, ‘Москвы’, ‘Руси’ и другихъ изданій, и нкоторыя небывшія въ печати. 1860—1886
Москва. Типографія М. Г. Волчанинова, (бывшая М. Н. Лаврова и Ко) Леонтьевскій переулокъ, домъ Лаврова. 1887.
Обозрніе… чего? Карта міра или пяти частей свта обширна,— не вся же она входитъ въ рамки политическаго отчета? Да и оставивъ въ поко даже цлыхъ четыре части свта, ограничиваясь даже одною Европою, съ нкоторою разв долею Азіи, придется все-таки поставить вопросъ: какія собственно европейскія страны представляютъ наибольшій политическій интересъ въ настоящую минуту? Какіе народы живутъ не только у себя дома, внутри своихъ предловъ, но и переступаютъ предлы своимъ политическимъ воздйствіемъ, нравственнымъ и матеріальнымъ, на жизнь другихъ политическихъ организмовъ? Иначе сказать: какія державы являются главными двигателями, главными орудующими силами во вншней исторіи человчества въ данную пору? И странный отвтъ получаемся въ эту данную, т. е., настоящую пору. Можно, хотя бы и не совсмъ правильно, разрзать Европу діагональною чертой отъ ея крайней сверо-западной оконечности до юго-восточной, хоть до Кавказа, на дв части, и та часть, которая окажется по нашу, по правую сторону, та и сосредоточиваетъ теперь въ себ и мощь, и власть, держитъ теперь въ своихъ рукахъ судьбы міра.
Такой кособокій ходъ современной исторіи обусловливается главнымъ образомъ положеніемъ Франціи. Съ нею пока считаться нечего,— и, строго говоря, собственно только три державы и могутъ приковывать къ себ, въ переживаемый нами историческій мигъ, вниманіе политическаго наблюдателя и взоры народовъ тревожно вопрошающихъ: чего имъ ждать, бранной ли бури или благоденственной тишины? Эти державы: Англія, Германія и Россія: он одн стоятъ на собственныхъ ногахъ, могучи о себ, а не о чужомъ могуществ, не вслдствіе какихъ-либо случайно сложившихся благопріятныхъ обстоятельствъ. Только Англія, Германія и Россія и представляютъ теперь силу безспорную, опредленную, покоящуюся на твердой основ, силу реальную — не только матеріальную, но и нравственную. Замчательно, что посл паденія кабинета лорда Беконсфильда значеніе Англіи въ длахъ континентальной Европы сначала какъ будто понизилось. Съ нкоторымъ высокомріемъ взирали, повидимому, великія державы материка, закованныя въ военные доспхи съ головы до ногъ, то*и дло бряцающія оружіемъ, однимъ словомъ развившія у себя военщину или ‘милитаризмъ’ до послдней степени напряженія — на этотъ островъ, даже и невдающій всеобщей воинской повинности, съ сухопутной арміей въ комическо-миніатюрномъ размр! Правда, взамнъ арміи, у этого острова есть громадный флотъ, а у флота стоянки во всхъ моряхъ, во всхъ частяхъ свта, но вдь и флотъ не слишкомъ-то страшенъ теперь, когда такъ удобно оградить берега подводными минами. Припоминалось выраженіе Бисмарка, что война Англіи съ Россіей была бы похожа на войну кита съ медвдемъ, что, впрочемъ, можно было бы сказать съ тмъ же правдоподобіемъ и о войн Англіи съ Германіей. И однакожъ съ этимъ китомъ доводится теперь считаться и медвдямъ… Въ томъ-то и дло, что политическое могущество не поддается одному математическому исчисленію, что никакою цифирною статистикою не объяснить и не оправдать объемъ и силу политическаго значенія или ничтожества даннаго государственнаго организма, что разумніе исторіи вообще возможно лишь съ помощью психологіи народовъ, такъ обыкновенно пренебрегаемой совопросниками вка сего — реалистами и позитивистами, и что рядомъ съ вещественными агентами дйствуютъ агенты нравственнаго порядка, орудія духовныя, невсомыя. Крпкій, традиціонный, государственный строй Англіи, преемственно-прочное направленіе ея политики, характеръ Британскаго народа замняютъ для этого острова милліонъ штыковъ и удручающую всю материковую Европу — общую воинскую повинность… Египетскій эпизодъ возвратилъ Англіи прежнее политическое обаяніе, казалось совсмъ было поколебавшееся съ переходомъ власти отъ партіи торіевъ къ партіи виговъ, или, по ныншнему, либераловъ, возвратилъ, замтимъ, несмотря на вс внутреннія затрудненія и помхи, представляемыя Ирландіей. Міръ убдился, что Англія обладаетъ прежде всего твердою, непреклонною, единодушною волею, не останавливающеюся въ политик ни предъ вншними преградами, ни даже предъ тми, какія воздвигаются… совстью! Наши предки въ грамот о восшествіи на русскій престолъ Михаила Романова, въ историческомъ изложеніи всхъ превратностей эпохи отъ смерти Ивана Грознаго до 1612 года, про царствованіе Бориса выразились такъ: ‘а слъ онъ, Борисъ Годуновъ, на царство своимъ хотньемъ’. Англія несомннно сидитъ на томъ престол, на какомъ красуется въ мір — своимъ хотньемъ, а не дйствіемъ только тхъ естественныхъ матеріальныхъ силъ и условій, запасомъ которыхъ многія, слабйшія въ политическомъ отношеніи, страны Европейскаго континента ее превосходятъ.
О правахъ Германіи и Россіи на преобладающее политическое значеніе въ судьбахъ міра распространяться нечего: они очевидны сами собою. Остаются затмъ изъ состоящихъ въ чин ‘великихъ державъ’ Австро-Венгрія, Франція, Италія, Оттоманская имперія,— или врне сказать — ея изувченный остовъ въ широкой, обвисшей, полинялой восточной одежд, — наконецъ, не состоящія въ чин ‘великихъ’ — Испанія, Португалія, Швейцарія, Бельгія, Голландія, Данія, Швеція съ Норвегіей, и меньше чмъ не великія, политическіе недоростки: Греціи, Румынія, пожалуй Сербія и Черногорское княжество… Но для кого же не ясно, что Австро-Венгрія, несмотря на всю вншность, на обстановку и вс аттрибуты великой державы,— т. е. пространство, населеніе и многочисленную армію, лишена всякой внутренней мощи, стоитъ на зыблющейся, подвижной почв и является грозною только прислонившись спиною къ Германіи? Впрочемъ къ Австро-Венгріи, политическая участь которой тсно связана съ политическою будущностью самой Россіи, мы еще вернемся,— перейдемъ къ остальнымъ членамъ европейской державной семьи. Но стоитъ ли останавливаться долго на Италіи? И объединилась Италія, и обратила въ столицу Итальянскаго королевства нкогда столицу вселенной, а потомъ и столицу ‘вселенской’ церкви (таково было притязаніе), великій Римъ,— но вдь только разжаловала, развнчала двойное державство ‘вчнаго’ города’, отобравъ Римъ у главы католической церкви. Обладаніе древнимъ Римомъ только ярче оттнило современную безсодержательность итальянскаго національнаго духа — по крайней мр въ смысл политическомъ. Про ныншнюю Италію, какъ ни напрягайся мыслію, сказать пока нечего, кром разв, что въ ней die Citronen bluhen, что это страна — чудной природы, сокровище искусствъ (впрочемъ не современныхъ), архивъ величавыхъ историческихъ воспоминаній, вчное dahin для обитателей Свера… Италія, омываемая съ трехъ сторонъ моремъ, надленная всми богатствами природы, могла бы, конечно, обзавестись теперь флотомъ, и военнымъ и торговымъ, не уступающимъ Англіи,— но… Не только этого нтъ по недавности политическаго возрожденія Италіи, но и не предвидится по отсутствію внутреннихъ, достаточно сильныхъ побужденій. У нея, такъ-сказать подъ главами, захватила Франція Тунисъ, который издавна почти самъ наклевывался Италіи на уду,— она только озадачилась, ея торговые интересы въ Египт многозначительны, но безцеремонность англійскаго захвата ее только смутила, не вызвала не только на противодйствіе, даже на протестъ… Ея языкъ и теперь господствуетъ на Левант, и даже на всемъ восточномъ побережь Адріатики, нкогда подвластномъ Венеціи, она вообще пользуется симпатіей сосднихъ народовъ, но… Но нтъ политической души въ этомъ прекрасномъ тл,— ни политическихъ идеаловъ, ни политическихъ, славныхъ, подъемлющихъ національный духъ преданій. Вдь не итальянское же, въ самомъ дл, достояніе — древній ‘желзный Римъ’, и ничего не говоритъ итальянскому сердцу надпись на арк: Senatus populusque romanus! Въ Средніе же вка и поздне напротивъ: не было ни сознанія, ни чувства единой Италіи или итальянской народности въ политическомъ смысл, сколько-нибудь серьезнаго, ни тмъ мене живаго влеченія къ объединенію. Самыя славныя, хотя и не политическія воспоминанія Италіи въ прошломъ относятся къ автономной жизни разрозненныхъ мстностей,— жизни полной и плодотворной, въ разнообразіи всхъ сторонъ итальянскаго народнаго духа. Но это прошлое, даровавшее Италіи все то духовное богатство въ области искусствъ, поэзіи и науки, которымъ она прославилась въ мір и досел гордится, совершенно противоположно ея настоящему политическому бытію… Австрійское иго, тяготвшее надъ нкоторыми областями Италіи, идея національности, съ такою силою возникшая въ сознаніи народовъ съ начала XIX вка,— все это вызвало и въ Италіи страстный порывъ къ объединенію, создавшій героевъ, мучениковъ, воплотившійся въ Гарибальди. Объединеніе наконецъ совершилось,— главнымъ образомъ съ чужою помощью, помощью Франціи, а потомъ и Пруссіи. Но затмъ что?.. Да ровно ничего. Облеклась Италія въ общеевропейскій государственный мундиръ, обзавелась конституціей также по. общеевропейскому модному шаблону, т. е. искаженною копіей съ англійскаго образца, обездушенною, лишенною его туземной, традиціонной своеобразности, почвенной сочности и органической, животворной силы. Да и вообще Италія быстро теряетъ, по крайней мр въ городахъ, ту свою оригинальность, которою она отличалась отъ остальной Европы, — въ чемъ и заключалась ея прелесть,— не проявляя пока притомъ никакого органическаго творчества — не только въ смысл политическомъ, въ дл государственнаго созиданія, но и въ области науки, знанія и искусства… По крайней мр до сихъ поръ не видать и не слыхать никакого особеннаго роста или движенія живи и духа. Удивляться этому впрочемъ нечего при оскудніи той духовной стихій, которою жила Италія столько вковъ и убыль которой ничмъ равносильнымъ замнена быть не можетъ,— мы разумемъ стихію религіозную. Это не то страстное отрицаніе религіи и церкви, которое мы встрчаемъ въ другихъ отравахъ и которое нердко есть проявленіе тоже вры, но лишь въ иную, мнимо высшую истину, въ Италіи, по общимъ отзывамъ, прежняя религіозность, низведенная папствомъ до суеврія, уступила мсто индифферентизму,— какому-то равнодушному, безразличному отношенію къ вр…
Если въ массахъ народа нтъ религіознаго равнодушія, и онъ только по наружности покорился тмъ новымъ условіямъ, въ которыя поставлена его церковь, то у него не можетъ быть и особенно жаркой преданности новому, боле или мене враждебному ей политическому строю, а это обстоятельство не можетъ sie отозваться на крпости и преуспяніи послдняго. Если же наоборотъ,— то не этимъ ли именно индифферентизмомъ объясняется убожество почвенныхъ духовныхъ соковъ, питающихъ итальянскую интеллигенцію, а потому и убожество творческой дятельности даже въ политической сфер? Въ Италіи есть, конечно, и республиканцы, и соціалисты, и анархисты, но не боле какъ жертвы заносныхъ модныхъ доктринъ, безъ корней въ народныхъ массахъ,— и замчательно, что въ новйшихъ анархическихъ международныхъ ассоціаціяхъ представителей Италіи почти не видно.
Если мы теперь слишкомъ распространились объ Италіи, этой колыбели латинской церкви, такъ это потому, что имемъ въ виду не возвращаться къ ней безъ особенной надобности въ слдующихъ обозрніяхъ: нтъ вдь никакого особеннаго интереса для читателей знать о ход преній въ итальянскихъ палатахъ, о перемн министровъ и даже о мнніяхъ итальянской печати. Политическая роль Италіи очень ограничена, и еслибы не Наполеонъ III, едвали бы она когда и попала въ званіе великой державы. Сама по себ она не представляетъ ни для кого серьезной угрозы, ни даже для Австріи, и можетъ служить лишь придаточною силою. Въ настоящее время съ непосредственными своими сосдями она въ отношеніяхъ крайне холодныхъ и даже недружелюбныхъ. Франція, создавшая единство Италіи, связанная съ ней узами племенными и единствомъ вроисповданія, не можетъ простить Италіи ея безучастіе, ея союзъ съ Пруссіей во время послдней роковой для Французовъ войны. Италія, съ своей стороны, помнитъ, что Франція сама себ уплатила итальянскій долгъ благодарности присвоеніемъ Ниццы и Савоіи, а недавно вытснила Италію совсмъ изъ Туниса. Австрія естественно не можетъ питать искренно дружественнаго расположенія къ государству, обогатившемуся всми ея итальянскими владніями, — и хотя Итальянскій король, по настоянію Германіи, постилъ Австрійскаго императора въ Вн и старался установить дружественныя съ Австріей отношенія, однакоже императоръ Францъ-Іосифъ не отдалъ, да еще и не можетъ отдать королю визита — благодаря исторіи съ Оберданкомъ и угрозамъ партіи ‘Italia irredenta’, т. е. ‘невыкупленной Италіи’. Остатки гарибальдійцевъ и нкоторая часть итальянской молодежи упорно еще мечтаютъ о присоединеніи къ Италіи части такъ-называемаго итальянскаго Тироля, принадлежащаго Австріи или собственно Фріула, а также и Тріеста. Само итальянское правительство о Фріул вроятно, а ужъ о Тріест наврное не помышляетъ, несомннно зная, что не только Австрія, но и Германія никогда Тріеста Италіи не уступятъ — этого единственнаго морскаго порта и мста сбыта для произведеній германской промышленности на юг… Да и почему же Тріестъ, со всмъ полуостровомъ Истріей — владніе итальянское? Это чисто славянская землл съ славянскимъ населеніемъ, да таково же большею частью населеніе и во Фріул. Какъ бы то ни было, но за отсутствіемъ другихъ политическихъ задачъ и плановъ, или пищи для своего итальянскаго патріотизма, итальянская публика охотно горячитъ себя мечтою объ Italia irredenta, — образовались тайные заговоры, динамитъ и тутъ обольстительно дйствовалъ на юные умы, но бомба, начиненная этимъ моднымъ и популярнымъ въ ваши дни взрывчатымъ веществомъ и предназначенная Францу-Іосифу, была вовремя захвачена полиціей. Виновникъ покушенія Оберданкъ казненъ,— что подало поводъ въ Рим къ разнымъ неистово враждебнымъ Австріи демонстраціямъ, а итальянскому правительству причинило и причиняетъ не мало хлопотъ, такъ какъ австрійское правительство косится и исполнено недоврія… При этихъ обстоятельствахъ Италія крпче чмъ когда-либо держится за Германію и въ своей вншней политик слпо слдуетъ ея указаніямъ.
Есть другое, также ‘латинское’, по народному языку и вроисповданію, государство,— крупне Италіи и однакоже не только не включенное въ кругъ ‘великихъ державъ’, но какъ будто забытое, почти ‘игнорируемое’ всею Европой,— это Испанія… Испанія, давшая міру Сервантеса и Мурильо, Торквемаду и Лойолу, великихъ фанатиковъ, великихъ политиковъ, полководцевъ, мореплавателей, распространившая свой языкъ за Океаномъ на необъятныхъ пространствахъ, страна своеобычная, населенная мужественнымъ, гордымъ племенемъ, прославленная въ начал ныншняго вка своимъ энергическимъ отпоромъ войску Наполеона, — страна прожженная, если уже не сожженная духомъ католицизма! Вотъ уже почти три вка эта страна, давшая такъ много, не даетъ, не творитъ ничего, не играетъ никакой роли на всемірной сцен, и въ общечеловческомъ историческомъ организм въ настоящее время — словно селезенка въ тл человческомъ, о назначеніи и функціи которой до сихъ поръ недоумваютъ медики. Тамъ происходятъ порою междоусобныя брани, бунты, рзня, изгнаніе и призывъ монарховъ, тамъ нкоторое время и республиканская форма правленія. Издали присматриваясь, тамъ какъ будто копошится какая-то страстная жизнь, но жизнь ли это или только ея призракъ — разобрать трудно. Несомннно только то, что по своему географическому. положенію, по своимъ природнымъ богатствамъ, по обладанію роскошными колоніями, по своимъ связямъ съ испанскою же, хотя и независимою Бразильскою имперіей, однимъ словомъ — по всмъ вншнимъ математически взвшиваемымъ условіямъ, ничто бы, казалось, не мшало ей, омываемой Океаномъ и моремъ, обзавестись грозною морскою силою, овладть Мароккской державой, цвсти торговлею и промышленностью и заставить міръ прислушиваться къ ея голосу. Но въ томъ-то и дло, что несостоятельны вс теоріи, поставляющія развитіе народовъ въ зависимость отъ однихъ вншнихъ, климатическихъ, физіологическихъ и экономическихъ условій. Условія эти т же, и даже благопріятне, чмъ въ XV и въ XVI столтіи, но отъ того ли, что она слишкомъ сильно жила въ Средніе вка, дала все что могла дать и, выдохшись вмст съ католицизмомъ, ничего боле дать не можетъ,— ни сама она не претендуетъ теперь на выдающееся значеніе въ мір, ни другія державы вовсе не принимаютъ ее въ разсчетъ, какъ будто ея и на свт нтъ?.. Наступитъ ли для Испаніи возрожденіе, послужатъ ли ея племена для какой-либо новой исторической формаціи?.. Богъ всть?
Не въ такомъ конечно положеніи великая, латинская же нація, ‘старшая дочь католической церкви’ (какъ иронически звучитъ теперь этотъ почетный средневковой титулъ Франціи?)… Но и Франція въ настоящую минуту почти не иметъ и голоса въ сонм ‘великихъ державъ’… Ея совты и протесты не уважаются, никто не ищетъ съ нею союза, да и она никому такого союза предложить не можетъ. Гамбетта, воплощавшій въ своемъ лиц идею ‘реванша’ или отместки Германіи и принципъ сильной государственной власти, еще смущалъ покой недавнихъ побдителей Франціи, виновниковъ ея униженія и позора,— смущалъ можетъ-быть и не совсмъ основательно, потому что еще вопросъ: усплъ ли бы онъ создать таковую власть при республиканскомъ режим, да и самъ былъ ли къ тому вполн способенъ? Во всякомъ случа имя его было знаменемъ, объединявшимъ людей разныхъ партій, вс страстныя ‘патріотическія’ сердца. Но со смертью Гамбетты для Франціи очевидно наступилъ періодъ *— по всей вроятности продолжительный — тяжелаго внутренняго кризиса, въ теченіи котораго она на европейской политической арен будетъ считаться ‘не у длъ’. Чмъ окончится кризисъ — поручиться нельзя, но мы не вримъ въ прочность республиканскаго правленія во Франціи. Не говоримъ уже о томъ, что само французское племя слишкомъ суетно для того, чтобы мирить ея со строгою простотою и разными суровыми гражданскими добродтелями, при которыхъ еще кое-какъ можетъ быть мыслима республиканская форма,— но не въ пользу ея и вс другія соображенія. Для политическаго значенія въ мір, равно какъ и для благоденственнаго, мирнаго житія внутри, нужны были бы Франція или сильная государственная, почти диктаторская власть (тогда — къ чему же и республика?), или же установившаяся традиціонная общественная дисциплина, какъ напримръ въ Англіи. Но откудажъ ей было взяться, когда вс традиціи гласятъ не о свободной гражданской дисциплин, а о бунт, и только о бунт? Уже почти сто лтъ въ этихъ традиціяхъ воспитываются Французы, такъ что чуть ли не въ каждомъ изъ нихъ сидитъ наивная увренность que chaque gnration doit avoir sa rvolution (на каждое поколніе должно быть по революціи!)… Со времени своего великаго перваго мятежа Французъ или рабствуетъ, или бунтуетъ… Да наконецъ республиканская форма правленія (не имющая никакихъ корней въ сознаніи народныхъ массъ, не оставившая Франціи никакихъ воспоминаній мира и благоденствія, а лишь воспоминанія кровожадной тиранніи, повальныхъ убійствъ, смутъ и бдствій, надругательства надъ врованіями народа), не отождествляется ли она въ понятіяхъ самихъ ея поклонниковъ съ атеизмомъ, съ отрицаніемъ не только Бога, но и всякаго высшаго авторитетнаго нравственнаго начала, слдовательно съ отрицаніемъ самаго основанія, на которомъ зиждется общественная нравственность и общественная дисциплина?!… Забавны и жалки т противорчія, въ которыя по невол впадаетъ французское республиканское правительство. Легкомысленно и безтактно (что заставляетъ сомнваться и въ государственной прозорливости Гамбетты) изданъ законъ о народномъ воспитаніи въ атеистическомъ смысл, объ изгнаніи изъ школъ дорогихъ сельскому народу священныхъ изображеній и изваяній и имени Божія изъ всхъ публичныхъ актовъ. Правительство, въ виду народнаго неудовольствія съ одной стороны и анархическаго, динамитнаго движенія съ другой, только теперь вспомнило, что во Франціи до 30 милліоновъ католиковъ, что вс государственныя традиціи въ народ, стилобатъ и самый общественный и политическій строй Франціи, неразрывно связаны съ традиціонною церковью. Оно готово теперь хоть бы на попятный дворъ, и министры уже издаютъ циркуляры, ослабляющіе строгое исполненіе только-что изданныхъ законовъ! Противъ нихъ недавно протестовалъ въ палат самъ Андріэ, бывшій префектъ полиціи въ Париж, наиусердне всхъ выбрасывавшій Распятія изъ школъ и изгонявшій монаховъ…
Республика стала теперь, по чувству самосохраненія, принимать все боле и боле консервативный оттнокъ, и правительство, того и гляди, скоро будетъ обвиняемо въ клерикализм! Провозгласивъ, можно сказать, съ самаго наша культъ революціи, возведя въ народный праздникъ первый актъ ‘великаго мятежа’, de la grande Rvolution,— взятіе Бастиліи,— это же самое правительство тащитъ теперь въ полицію всякаго кто крикнетъ: да здравствуетъ революція! Оно отбивается теперь и отъ анархистовъ, и отъ бонапартистовъ, и отъ легитимистовъ, и по всей вроятности истощится наконецъ въ этой борьб, не давъ Франціи ни вншней, ни внутренней силы, ни славы, ни тишины… Республика своимъ происхожденіемъ, своими провозглашенными принципами и воспитаніемъ своихъ правительственныхъ руководителей слишкомъ чужда вры и церкви, для того чтобы могла вступить съ нею въ искренній союзъ, найти въ ней себ опору, слишкомъ буржуазна, слишкомъ причастна и нравственному и гражданскому міросозерцанію того средняго, городскаго, боле или мене зажиточнаго класса, дорожащаго выше всего этою своею зажиточностью, чтобы отважилась взяться за государственный починъ разршенія соціальныхъ задачъ, имющихъ безспорно во Франціи свою практическую основу — и такимъ образомъ привлечь на свою сторону массу рабочаго класса. Въ то же время республика не можетъ отречься и отъ задачъ Франціи какъ политической въ Европ силы, измнить ея призванію какъ государства… А между тмъ разбогатвшіе буржуа опасаются всякаго призрака войны и парализуютъ политическую энергію правительства,— партіи же радикаловъ, соціалистовъ и т. д. космополитичны по самому своему ученію и требуютъ не вншнихъ военныхъ успховъ, а внутренняго экономическаго переворота, грозятъ не только революціей, но и анархіей. Нтъ сомннія однакоже, натура крупнаго государственнаго организма со всми своими инстинктами и требованіями еще довольно сильна во Франціи и не можетъ мириться съ настоящимъ его униженнымъ положеніемъ… Но кто пробудитъ ее къ дйствію, кто вызоветъ къ подвигамъ ея патріотическій, ея историческій духъ?
Вотъ на это-то и устремлены взоры политиковъ всего міра, и особенно взоры Германіи. Съ этой только точки зрнія и представляетъ интересъ Франція для политическаго обозрвателя, а не по отношенію къ ея вншней политик въ настоящую минуту. И намъ нтъ никакой надобности выслживать, по примру русскихъ газетъ, вс ежедневныя явленія французской государственной жизни, достаточно указывать на главные моменты и симптомы совершающагося въ ней кризиса. Самое шумное теперь во Франціи событіе — появившійся манифестъ принца Жерома-Наполеона, того, всми презираемаго Наполеонида, который извстенъ подъ названіемъ Ріои-Ріои, и который выступилъ теперь кандидатомъ хотя еще и не на императорскій престолъ, однакожъ все-таки на мсто главы государства. Не будь авторъ манифеста именно Жеромъ, дло могло бы пожалуй принять нсколько серьезный оборотъ,— во Жерома отвергаетъ и большая часть самихъ бонапартистовъ, признавая династическія права лишь за его сыномъ Викторомъ-Наполеономъ. Принцъ арестованъ, и говорятъ будетъ преданъ суду сената.
Гораздо важне извстіе о легитимистскомъ заговор подъ названіемъ ‘Католическаго союза’, съ генераломъ Шареттомъ во глав, имющемъ будто бы довольно широкое развтвленіе, чему легко поврить. Замчательно, что въ основаніи заговора — протестъ во имя преслдуемой церкви. Этотъ протестъ повторится непремнно въ той или иной форм. Извстно, что къ легитимистамъ принадлежатъ теперь не только приверженцы графа Шамбора или Генриха V-го, но и орлеанисты. Об фамиліи примирились съ 1873 г., и ‘наслдникомъ престола’ посл бездтнаго гр. Шамбора признанъ внукъ Луи-Филиппа, графъ Парижскій.
Вообще партіи легитимистовъ и бонапартистовъ проявляютъ все боле и боле дерзости. Испуганные республиканцы потребовали было отъ палаты нагнанія всхъ принцевъ Орлеанскихъ и Бонопартистскихъ. Министерство не ршается допустить такую мру, боясь раздражитъ еще сильне значительную часть населенія, и безъ того недовольнаго республиканскимъ правительствомъ.. Положеніе кабинета обострилось. Вообще во Франціи смутно…
На этомъ мы теперь съ Франціей и покончимъ. Несчастная страна, призванная назидать своею судьбою остальное человчество, мятущаяся между папизмомъ и атеизмомъ, между суевріемъ и безвріемъ, между рабствомъ и бунтомъ!… Обртетъ ли она когда путь къ истинной вр и къ истинной свобод?…
Намъ остается теперь перейти къ послднему государственнному члену римско-католической церкви, къ Австріи, также стоящей по лвую сторону проведенной нами на европейской карт діагонали, по правую сторону которой стоятъ Англія, Германія и Россія…
Самымъ выдающимся ‘событіемъ’ за послднее время въ Европ, которое и теперь не перестаютъ за границей толковать на вс лады, — слдуетъ признать обратное путешествіе статсъ-секретаря Гирса изъ Италіи черезъ Вну въ Россію, или собственно пребываніе его въ Вн. Это пребываніе нашего министра иностранныхъ длъ сопровождалось такимъ, можно сказать, ухаживаніемъ за нимъ руководителей австрійской политики, такими знаками вниманія со стороны австрійскаго императорскаго двора, какихъ, по замчанію даже германскихъ газетъ, не удостоивался и самъ Бисмаркъ во время посщенія имъ Вны въ 1870 году. Наше національное самолюбіе можетъ быть только польщено тмъ значеніемъ, какое придается теперь въ Европ каждому поступку Русскаго кабинета, хотя бы и самому малозначительному, но подающему нкоторый поводъ судить или догадываться о политическихъ намреніяхъ или симпатіяхъ Россіи. Еще недавно нмецкія, австрійскія и мадьярскія газеты хоромъ голосили о томъ, что Россія распадается, что Россія — воплощенная немощь, что теперь самая наиблагопріятнйшая пора пойти на нее войною,— но пора эта, должно-быть, оказалась очень ужъ короткою, такъ какъ съ этою нашею немощью и хилостью и Австрія и Германія ищутъ об если не союза, то дружбы,
Само собою разумется, что поздка статсъ-секретаря Бирса должна была послужить германскимъ и австрійскимъ публицистамъ наибогатою темою для самыхъ разнообразныхъ истолкованій,— впрочемъ,— скажемъ прямо — явно неискреннихъ. И т и другіе публицисты, а можетъ-быть и вдохновители ихъ, сами кабинеты, очевидно старались преувеличить ея значеніе, — каждая сторона для своихъ цлей. Мы хе у себя дома никакой особенной важности этой поздк не придаемъ, вполн убжденные, что никакого измненія въ современномъ мирномъ status quo нашей политики поздка вашего дипломата не произвела, да и произвести не могла. Одно несомннно: посщеніе г. Бирсомъ Фарцина и Вны означаетъ сохраненіе мира. Онъ и безъ того сохранялся, такъ какъ сохраненіе его вынуждалось обстоятельствами и предписывалось благоразуміемъ, — ну а теперь это сохраненіе мира упрочено на нкоторое время тождественнымъ заявленіемъ наличнаго миролюбія трехъ великихъ континентальныхъ державъ
Сколько намъ извстно, статсъ-секретарь Бирсъ, на пути въ Италію по семейнымъ дламъ, захалъ въ Фарцинъ по личному приглашенію князя Бисмарка. Совершенно понятно — мы высказываемъ только свои предположенія, — что канцлеръ желалъ воспользоваться проздомъ самого русскаго министра иностранныхъ длъ, чтобъ узнать отъ него лично правду о политик Россіи и о взаимныхъ отношеніяхъ ея и Германіи при новомъ царствованіи и новомъ руководител русской дипломатіи, а вмст съ тмъ устранить или хоть выделить т недоразумнія, какія будто бы возникли въ русскомъ общественномъ мнніи по поводу политики самого канцлера. Поводъ къ этимъ ‘недоразумніямъ’ или же просто къ открытой непріязненности подали, во 1-хъ, господствовавшая въ Россіи увренность, будто всмъ позоромъ Берлинскаго трактата мы обязаны исключительно ‘честному маклеру’, во 2-хъ, сближеніе или слухъ о тайномъ какомъ-то договор между Германіей и Австріей въ ущербъ прямымъ интересамъ Россіи на Восток и, напротивъ, къ поддержанію австрійскихъ притязаній на Балканскій полуостровъ. Съ особеннымъ удареніемъ или подчеркиваніемъ расточались намеки на такой договоръ именно въ австрійско-мадьярской печати. Австро-Мадьяры видимо выросли, стали смле, нагле и — позволимъ себ такъ выразиться — совсмъ зазнались относительно Россіи. Дерзость газетныхъ нападокъ перешла вс предлы, да и самая политика Австріи по отношенію къ Балканскимъ Славянамъ сдлалась вдругъ явно настойчиве, заносчиве,ршительне. Вообще тсныя отношенія Россіи съ Германіей были нисколько не по сердцу Австріи. Въ ея интерес было разъединить ихъ между собою и создать изъ Германіи оплотъ для своей задунайской политики. Этого отчасти и достигъ графъ Андраши. Съ другой стороны, — какъ это уже достаточно разъяснено ‘Московскими Вдомостями’,— русскій канцлеръ, князь Горчаковъ, самъ послужилъ интересамъ австрійскимъ, уклонившись отъ предварительныхъ, передъ нашей войной съ Турками, прямыхъ переговоровъ съ кн. Бисмаркомъ, но вступивши въ таковые, вовсе излишніе переговоры — съ австрійскимъ правительствомъ! За нашу ненужную предупредительность Австрія отплатила намъ — согласно съ своими преданіями, т. е. принявъ враждебное относительно насъ положеніе тотчасъ посл войны, а потомъ и на Берлинскомъ конгресс. Сближеніе Австріи и Германіи совершилось. Очень можетъ быть, что нкоторое время Бисмаркъ дйствительно придавалъ значеніе такому дипломатическому дуализму. Россія являлась изолированной, такъ какъ Франція, на союзъ съ которой указывало русское общественное мнніе, не годится пока въ союзницы. Но намъ сдается, что Бисмаркъ не замедлилъ убдиться и самъ въ малой способности Австрійской державы къ политик отважной и энергической — при разноязычномъ, разноплеменномъ, разноврномъ состав ея населенія, при отсутствіи того единаго національнаго духа, въ которомъ вся мощь Германіи, да и прочихъ государственныхъ организмовъ Европы. Даже съ Босніей и Герцеговиной, даже съ Кривошіями Австрія не сумла до сихъ поръ окончательно сладить — несмотря на сотню тысячъ введенныхъ туда солдатъ и на десятки милліоновъ истраченныхъ гульденовъ. Съ другой стороны — и въ этомъ отношеніи и ‘рчь’ Скобелева и статьи русскихъ газетъ національнаго направленія оказали можетъ-быть существенную услугу — вовсе не входило въ разсчеты Бисмарка дать укорениться въ Россіи патріотическому, національному предубжденію, даже боле — негодованію на Германію — вслдствіе будто бы солидарности германской политики съ австро-мадьярскими посягательствами на свободу Балканскихъ Славянъ. Цну русскому патріотизму князь Бисмаркъ хороню знаетъ, понимаетъ лучше чмъ кто-нибудь силу русской воинской доблести, не можетъ укрыться отъ его взора, что національное самосознаніе все и боле развивается въ русскомъ обществ, а при совершившейся перемн царствованія начинаетъ досягать и до верховныхъ высотъ власти. Конечно, не иначе какъ въ видахъ примиренія русскаго общественнаго мннія съ германской политикой могли появиться въ извстномъ орган самого канцлера, ‘Сверо-Германской Всеобщей Газет’, двукратныя разоблаченія дйствій нашихъ уполномоченныхъ на Берлинскомъ конгресс. Оказывается, если врить этимъ почти оффиціальнымъ утвержденіямъ, что въ обидахъ, нанесенныхъ Россіи Берлинскимъ трактатомъ, Германія не повинна, а повинна единственно сама наша русская дипломатіи Дале: внезапное появленіе въ ‘Кёльнской Газет’ секретнаго договора или меморандума, скрпленнаго государями Германіи и Австріи, едвали бы могло обойтись безъ нкотораго участія германскаго канцлера. Опубликованіе этого документа было очень непріятно внскому правительству, — непріятно, конечно, потому, что въ этомъ своемъ вид онъ совершенно не оправдывалъ тхъ преувеличенныхъ надеждъ на германскую гарантію австрійской задунайской политик, которымъ предавались австрійскіе патріоты. Можетъ-быть у этого документа были отдльныя, еще боле секретныя статьи, можетъ-быть имлъ мсто уговоръ словесный, но самый опубликованный документъ гласитъ только о взаимномъ оборонительномъ союз Австріи и Германіи въ случа нападенія на одну изъ этихъ державъ съ двухъ сторонъ. Здсь подразумевалось вроятно нападеніе на Германію Россіи и Франціи одновременно,— или же нападеніе Россіи одновременно съ Италіей на Австрію,— но оборонять Австрію отъ нападенія одной державы (Россіи напримръ) Германія не обязывается, какъ замтилъ меланхолически, кажется, органъ венгерскаго правительства ‘Пестеръ Ллойдъ’. Бисмаркъ очевидно хотлъ обезпечить Германію этимъ договоромъ на случай союза Россіи съ Франціей,— но теперь о такомъ союз, конечно, не можетъ быть и рчи.
Что же могъ такое повдать статсъ-секретарь Гирсъ германскому канцлеру? Да ничего другаго, кром сущей правды. Именно, что въ настоящее время Россія желаетъ только сохраненія въ Европ status quo, что ни русское правительство, ни общество войнолюбіемъ не пылаютъ, что ни правительство, ни общество не питаютъ никакой ненависти ни къ германскому единству, ни къ Германскому народу, и на его безопасность посягать нисколько не намрены,— что, впрочемъ, не должно мшать ни Германіи, ни Россіи, по правилу политической предусмотрительности, вооружать свои границы. Однимъ словомъ, об державы хотятъ и готовы жить пока въ мир и дружб. Но для того, чтобъ Россія могла удержаться въ мир, Германія должна сдерживать того своего неугомоннаго сосда, который одинъ только и посягаетъ на миръ и тишину, одержимый зудомъ захватовъ и вообще властолюбія. Этотъ сосдъ — Австро Венгрія. Она одна мутитъ, интригуетъ, вторгается въ безспорную сферу интересовъ Россіи, какъ Славянской державы, она одна держитъ въ тревожномъ состояніи все населеніе Балканскаго полуострова. Пусть Австрія ограничивается оккупаціей Босніи и Герцеговины, такъ какъ это беззаконіе уже разршено европейскимъ ареопагомъ,— но только оккупаціей, безъ формальнаго ихъ къ себ присоединенія. Пусть Австрія оставитъ въ поко Черногорію и не грозитъ ей ничмъ. Пусть Австрія знаетъ, что если хоть одинъ батальонъ ея ступитъ на землю Сербскаго королевства, она рискуетъ войною съ Россіею. Пусть Австрія отложитъ всякія мечты о Салоникахъ, объ Албанцахъ, о Македоніи, и т. д. Пусть, однимъ словомъ, Австрія соблюдетъ status quo, который содержать пока намрена и Россія, и тогда нтъ пока поводовъ къ нарушенію европейскаго мира, и нтъ пока препятствій къ взаимно-дружескимъ отношеніямъ между Россіей и Германіей. Ничего другаго, думаемъ мы, не логъ сказать статсъ-секретарь Гирсъ князю Бисмарку, да ничего другаго не могъ князь Бисмаркъ ни ожидать, ни даже желать услышать.
Но свиданіе въ Фарлин вызвало въ Вн тревогу, хотя и сдержанную. Эта тревога обличала истину, т. е. что солидарность Германіи и Австріи вовсе не такъ сильно упрочена, какъ казалось Австрійцамъ. Иначе зачмъ бы имъ и тревожиться? Австрійцамъ уже мерещилось, что Германія измняетъ Австріи въ пользу Россіи, — они начали громко вопіять, что ‘въ союз двухъ императоровъ нтъ уже мста третьему’ (т. е. Русскому). Но вся дерзость, вся хвастливость австро-мадьярскихъ рчей не могла скрыть ихъ внутренняго смущенія, — и чмъ больше они по наружности храбрились, тмъ втайн боле трусили. Они не могутъ не сознавать, что безъ благословенія германскаго канцлера, безъ его поддержки — ни одинъ австрійскій министръ не дерзнетъ отважиться на открытый вызовъ Русской держав…
Вотъ что можетъ-быть еще не вполн понимаютъ наши дипломаты. Мудрый политическій инстинктъ воздерживалъ до сихъ поръ въ теченіи вковъ Австрійскую имперію отъ войны съ Россіей. Намъ ни разу не приходилось воевать съ Австрійцами, но воевать съ ихъ врагами и въ ихъ пользу, спасать Австрію пришлось не однажды. Австрійскіе государственные мужи — наврное лучше нашихъ — разумютъ, что вести войну съ Россіей славянскими полчищами не совсмъ удобно, и что Россія въ Славянскомъ мір располагаетъ не одною вншнею, грубою силою пушекъ и ружей, но и силами иного рода, которыхъ ни у Мадьяръ, ни у австрійскихъ Нмцевъ не обртается… Вотъ почему Австрія и норовитъ дйствовать противъ насъ то пугаламъ германской поддержки, то интригами и кознями, то наконецъ искуснымъ завораживаніемъ нашихъ, нсколько чувствительныхъ къ ласк и доброму обхожденію, дипломатовъ.
Всякому было ясно, что посл свиданія русскаго министра съ кн. Бисмаркомъ въ Фарцин — миновать Вну, находящуюся на прямомъ пути изъ Италіи въ Россію, было бы дипломатическою безтактностью, даже нкоторымъ оправданіемъ ложныхъ слуховъ о какомъ-то сепаратномъ и секретномъ сближеніи Россіи съ Германіей. Тмъ не мене однако, во встревоженной Австріи — если врить слухамъ — нашли нужнымъ заручиться напередъ увренностью, что г. Гарсъ не объдетъ Вны… Каковъ былъ оказанъ пріемъ нашему министру въ столиц Австрійской имперіи — мы уже говорили выше. Онъ былъ умышленно разсчитанъ на то, чтобъ тронуть самое хладное дипломатическое сердце! Вмст съ тмъ въ этомъ пріем чувствуется нкоторая аффектація, нкоторое предумышленное излишество, какъ бы именно расчитанное на обманъ публики и на вящее впечатлніе не только между Балканскими Славянами, но и въ Берлин. ‘Ужъ не сепаратный ли какой союзъ или секретный договоръ заключаетъ тамъ Н. Б. Гирсъ съ графомъ Калнокки?’ спросятъ самихъ себя тамъ, на берегахъ Ширеи: такъ можетъ-быть тшили себя въ Вн! Что же касается до обмана австро-мадьярской публики, то онъ можетъ-быть боле или мене и удался. Австрійскіе публицисты довольно нагло заявляютъ въ своихъ печатныхъ органахъ, что такія учтивости и радушія расточались русскому министру не даромъ, именно, что Россія согласилась будто бы не только отчислить въ ‘сферу австрійскихъ интересовъ’ Сербское королевство и всю западную половину Балканскаго полуострова вплоть до Солуни и Эгейскаго моря, но чуть ли и не предоставить ихъ Австріи совсмъ во владніе, даже наконецъ готова отказаться въ пользу Австріи отъ всхъ своихъ правъ на Дуна! Взамнъ этого Австрія соизволила-де не противиться сліянію Восточной Румеліи съ Болгарскимъ княжествомъ, буде оно совершится!!…
Все это разумется нахальная ложь, возвщаемая съ тмъ, чтобы еще боле смутить бдныя Славянскія племена за Дунаемъ и Савой. Не мшало бы нашему Journal de St.-Pterebourg’ опровергнуть эту клевету на статсъ-секретаря Гирса. Министръ, который бы способенъ былъ дать подобныя общанія Австріи, на Руси не мыслимъ. Такой чудовищный министръ прикованъ былъ бы къ позорному столбу общественнаго мннія всей Россіи. Впрочемъ, эта ложь едвали и заслуживаетъ опроверженія. Соединеніи Восточной Румеліи съ Болгаріей едвали станетъ добиваться теперь русское правительство: это значило бы поднимать вновь ‘Восточный вопросъ’, а такое желаніе и вообще ускореніе паденія Турціи — входить въ настоящую минуту въ разсчеты Россіи не можетъ. Россіи очевидно полезне всего протянуть какъ можно доле настоящее status quo, пока она переорганизуетъ армію, соберется съ силами и т. д. Да еще годъ тому назадъ гр. Кальнокки публично отрекался отъ Солуни,— чему, впрочемъ, на этотъ разъ не мудрено и поврить, такъ какъ Австрія запнулась на самомъ порог, т. е. въ Босніи и Герцеговин!
Мы ршительно отказываемся врить другому соглашенію русскаго министра съ австрійскимъ кабинетомъ, какъ временному и на основаніи status quo,— но ни на волосъ дале. Можетъ-быть были сдланы нкоторыя уступки Австріи въ вопрос о Дунайской конференціи и о желзныхъ черезъ Балканскій полуостровъ дорогахъ, но эти уступки, во всякомъ случа достойныя сожалнія, намъ въ подробности еще неизвстны…