ПОЛИНА АМБЕРТЪ.
ПОЛИНА АМБЕРТЪ.
(Разсказъ Шарль-Бассета.)
I.
КОФЕЙНАЯ ТЕАТРА.
I.
КОФЕЙНАЯ ТЕАТРА.
II.
ГЕНРИ ГЕРВЕЙ.
II.
ГЕНРИ ГЕРВЕЙ.
Полина Амберт, Бассет Шарль, Год: 1852
Время на прочтение: 26 минут(ы)
Предупреждаю моихъ милыхъ читательницъ, что исторія, которую он будутъ перелистывать своими блыми ручками, исторія истинная. Я зналъ всхъ дйствующихъ лицъ этой маленькой сердечной драмы, я игралъ въ домино съ Андре, я великодушно опустилъ блый шаръ въ золотую урну, ршавшую участь бднаго Форсака на театр ***, меня часто забавляла эксцентричность Генри Герве, и наконецъ я разсчитываю въ будущее лто провести пятнадцать дней въ окрестностяхъ Орлеана, у прелестной героини этого романа.
И такъ, читатель, не обвиняйте этой исторіи въ вымысл воображенія, но друга, который находитъ съ радостью, на конц своего пера, воспоминанія прошедшаго, отдлите отъ писателя, который долженъ стараться забавлять васъ, поддерживая вашъ интересъ и ваше любопытство.
Посл этого предисловія, я поднимаю занавсъ надъ сценою, происходившею въ сентябр 184… года, въ театральной кофейной городка, расположеннаго въ разстояніи двухсотъ метровъ отъ границы Бельгіи. Эта кофейная, которую я не забуду во всю свою жизнь, съ перваго взгляда походила на вс провинціальныя кофейныя, она имла однако особенность, нигд мною невидннуіо: зала перваго этажа сообщалась посредствомъ маленькаго темнаго корридора съ кулисами театра, и служила, такъ-сказать, фойе для артистовъ, приходившихъ туда отдыхать, курить и пить кофе до выхода на сцену.
Въ вечеръ 5 сентября 18.4, высокій и молодой человкъ, въ мундир гусарскаго лейтенанта, сидлъ за однимъ изъ мраморныхъ столиковъ этой кофсйной и пилъ кофе, вмст съ двумя другими офицерами, пускавшими въ потолокъ большія облака дыма, напвая съ совершенною беззаботностью стретту извстной оперы.
Молодой лейтенантъ, котораго я назову Генри Герве, кончивъ чашку моко, испустилъ глубокій вздохъ, разсматривая розовую аффишу, приклеенную къ зеркалу и возвщавшую на этотъ вечерь оперу Люціи, гд будутъ участвовать госпожа Полина и теноръ Флорсакъ. Потомъ онъ позвонилъ, растянулся на диван, и началъ стегать свои сапоги концомъ хлыста, выражая несомннные признаки большаго нетерпнія.
Мальчикъ взбжалъ по лстниц, и подошелъ прямо къ столу офицеровъ.
— Вы звонили, лейтенантъ?
— Да, я хотлъ спросить, взялъ ли ты, какъ я наказалъ теб, на сегодняшній вечеръ ложу на авансцен.
— Вотъ она, лейтенантъ, сказалъ мальчикъ, вынувъ изъ своего кармана билетъ, и подавая его Генри.
— Любезный Парадисъ, ты образецъ мальчиковъ всхъ кофейныхъ.
— И такъ, сказалъ одинъ изъ молодыхъ людей, наклонясь къ уху Генри, малютка все лежитъ у тебя на сердц?… И ты думаешь еще о ней?
— Не говори объ этомъ, пожалуйста!
— Какая малютка? сказало третье лицо, поставивъ свой стаканъ на столъ. Разскажи мн поскоре, Жюліенъ, ты знаешь, что я люблю исторіи…. Это должно-быть забавно?
— Вотъ тутъ-то ты и ошибаешься, это скучно, какъ элегія. Ты знаешь, что бдный Генри влюбленъ до безумія въ дебютантку?
— Вотъ ты уже и преувеличиваешь: капризъ, самое большое, сказалъ Генри съ улыбкою.
— Позволь мн продолжать. Истощивъ весь запасъ жгучихъ объясненій, букетовъ и стиховъ, онъ вздумалъ окончить свое приключеніе женидьбою.
— Это очень интересно!
Въ эту минуту, новое лицо вошло въ залу, и сло за столъ противъ офицеровъ. Эта особа, которой, казалось, не было боле двадцати-пяти или двадцати-шести лтъ, была совершенно одта въ черное, ея физіономія, не будучи прекрасною, была однако миловидна и запечатлна меланхоліею и странною оригинальностію, чрезвычайно блдный цвтъ ея увеличивалъ блескъ прекрасныхъ глазъ ясной лазури, осненныхъ длинными черными рсницами, и обрамленныхъ густыми локонами толковыхъ волосъ. Она сла, не сказавъ ни слова, и казалось, была погружена въ глубокое размышленіе.
Парадисъ возвратился, неся пуншъ, пылавшій въ серебряной чаш, и поставилъ его на столъ.
— Не пожалуете ли, господа, въ билліардную, я освщу ее?
— Генри, ты мн долженъ реваншъ.
— Нтъ, я теб не по силамъ…. Играть съ тобою, значитъ красть твои деньги.
— Вотъ это любопытно!
— Послушайте, сказалъ Генри, облокотись на столъ: имя господина, дебютирующаго сегодня вечеромъ, иметъ въ себ какой-то запахъ Гасконца, который мн очень не нравится, я далъ себ слово жестоко освистать его, но пораздумалъ…
— И что?
— Малый этотъ иметъ, можетъ-быть, талантъ, я хотлъ ему оставить доску спасенія. Мы разыграемъ это, Жюліенъ и я, на билліард въ тридцать полонъ. Если я выиграю, Фарсакъ погибнетъ отъ просверленнаго ключа…, если я проиграю, я признаю его очаровательнымъ, и общаю чрезвычайный успхъ,
— Господинъ этотъ разсуждаетъ съ удивительною граціею и легкостію! сказалъ сквозь зубы блдный молодой человкъ, устремивъ свои большіе голубые глаза на Генри, и слдя съ чрезвычайнымъ вниманіемъ за разговоромъ.
— Я не чувствую себя довольно сильнымъ принять эту партію, возразилъ Жюліенъ, по правд, я буду въ отчаяніи, когда ее выиграю.
— Второй извергъ, продолжалъ молодой человкъ, говоря про себя.
— А вы, капитанъ Морисъ?
— Я? Меня билліардъ утомляетъ посл обда.
— Тогда, судьба его ршена….
— Два слова, лейтенантъ, сказалъ молодой человкъ, вставая и подходя къ Генри, вжливо поклонясь ему, вы разговаривали съ этими господами съ такимъ жаромъ, что, поневол, я слышалъ весь вашъ разговоръ.
— Вы находите въ моихъ словахъ что-либо касающееся до васъ лично?
— Нисколько, я хотлъ вамъ только сказать, что почелъ бы себя счастливымъ сыграть съ вами партію, отъ которой они отказались.
— Вы? сказалъ Генри съ удивленіемъ, но яне знаю….
— Вы меня не знаете, хотите вы сказать, не правда ли?… Надюсь, что мое имя не произведетъ на васъ такого дйствія, какъ имя моего несчастнаго собрата, котораго, впрочемъ, я ни когда не видлъ: Андре Дарми, ученикъ Пралье въ скульптур и Пейзана на билліард.
— Ваша правда, милостивый государь! сказалъ Генри, смясь, и теперь мн никакъ нельзя отказаться…. И такъ, я согласенъ, къ вашимъ услугамъ.
Андре снова поклонился, и вс перешли въ билліардную залу.
Парадисъ, съ удивленіемъ слушавшій странное предложеніе, сдланное Генри артистомъ, отбросилъ портьеру, отдлявшую залу билліарда отъ кофейной, и принялся вытирать мраморные столы и разставлять стулья, съ такимъ стараніемъ и рвеніемъ, что не замтилъ, какъ вошла молодая дама, одтая изящно, съ лицомъ, покрытымъ плотнымъ вуалемъ изъ чернаго кружева, она, подойдя къ мальчику, слегка коснулась его плеча.
— Что? что прикажете, сударыня?
— Ничего, любезный, я хотла бы видть Эстеллу.
— Ея нтъ здсь, сударыня.
— Такъ я подожду.
— Вамъ придется долго ждать ее: она ухала, восемь дней тому назадъ, въ свою деревню…. Но, еслибы я могъ замнить ее, продолжалъ Парадисъ, сударыня, вы могли бы положиться на мою преданность и точность….
— Благодарю, любезный, мн надо было освдомиться объ одной особ… Я приду въ другой разъ.
— Я понимаю, сударыня, вы хотите справиться о комъ-нибудь изъ нашихъ обычныхъ постителей, или живущихъ въ отел?
— Объ одномъ артист, какъ я сама, товарищ моего дтства…. о г. Андре Дарми.
— Онъ тамъ, и если вы, сударыня, желаете его видть, я позову его.
— Нтъ, нтъ, это безполезно, сказала молодая дама, голосъ которой немного дрожалъ…. Останься, пожалуйста, и такъ-какъ ты увряешь меня въ своей преданности, поврь, я съумю тебя отблагодарить. И молодая дама положила на столъ маленькій шолковый кошелекъ, сквозь петли котораго блистало нсколько золотыхъ монетъ.
— О! сударыня, сказалъ Парадисъ, покраснвъ до ушей, и положивъ въ карманъ кошелекъ, подобная вжливость совершенно лишняя за простой разговоръ.
— Говори только скорй, любезный.
— Но еще надо знать, сударыня, что вы желаете слышать, хотя, по правд сказать, жизнь г. Андре представляетъ для всхъ настоящую загадку…. Цлый день онъ занимается скульптурною работою, и въ отель возвращается очень поздно вечеромъ…. Но прежде онъ приходитъ сюда, садится за столъ, который вы видите тамъ, пить свой кофе. Я ему наливаю! Тогда онъ вынимаетъ изъ кармана маленькій хрустальный флаконъ…. Вотъ именно его онъ забылъ на стол… И Парадисъ, взявъ флаконъ, подалъ его молодой дам, принявшейся его разсматривать съ безпокойнымъ любопытствомъ… И онъ кладетъ въ свою чашку нсколько капель этой желтой жидкости, усыпляющей его тревожнымъ сномъ, въ продолженіе котораго онъ плачетъ и мечется, какъ-будто видитъ какой-нибудь дурной сонъ…. Я, или кто другой, тогда уносимъ его въ его комнату, и на слдующій день онъ начинаетъ снова.
Глухой стонъ вырвался изъ груди молодой женщины, пожиравшей, казалось, каждое слово Парадиса.
— Одинъ старый морякъ изъ нашихъ обычныхъ постителей увряетъ, что онъ пьетъ опіумъ, и что какая-нибудь тайная печаль принуждаетъ его прибгать къ этому напитку, медленно убивающему. Жалко будетъ, если онъ умретъ до своего отъзда.
— Онъ узжаетъ, говоришь ты?
— Завтра ввечеру, онъ изъ Остенде отправится въ Америку.
— О Боже! что теперь длать? сказала молодая дама, падая въ изнеможеніи на стулъ…. Погибъ! Погибъ! погибъ навсегда! Нтъ, надо помшать этому отъзду…. Я теб общаю вдвое противъ того, что въ этомъ кошельк, если ты найдешь средство задержать путешествіе г. Андре.
— Успокойтесь, сударыня, я постараюсь, сказалъ Парадисъ, тронутый видомъ молодой женщины, поднявшей свой вуаль, чтобы отереть слезы, текшія изъ ея прекрасныхъ чорныхъ глазъ…. я постараюсь, но не общаю вамъ успха, ибо г. Андре не слишкомъ сговорчиваго права.
— Благодарю, любезный…. сказала прекрасная незнакомка, сбираясь уйти. Можетъ-быть, это письмо, которое ты ему отдашь, будетъ имть довольно силы удержать его, и она, вынувъ изъ кармана запечатанный пакетъ, готовилась его передать Парадису…. когда на лстниц раздался пронзительный голосъ, и показалась надъ рампою завитая голова тенора Флорсака…. Молодая женщина поспшно спрятала письмо въ карманъ и опустила вуаль.
Флорсакъ вскочилъ въ залу, распвая романсъ перваго акта de la Favorite:
Une femme inconnue,
А genoux priait prè,s de moi, etc.
Чорные волосы, завитые въ папильотки, выбритое и утомленное лицо, шотландскія, чрезвычайно широкія панталоны, короткое пальто-сакъ, обшитое по всмъ швамъ, фо-коль, отложенный по плечамъ, кольца всхъ цвтовъ на пальцахъ, вотъ въ двухъ словахъ описаніе примтъ дебютанта Флорсака.
Нашъ артистъ вошелъ такъ проворно, что молодая дама, поспшившая къ дверямъ въ надежд ускользнуть отъ него, встртилась съ нимъ лицомъ къ лицу. Флорсакъ соединялъ съ своими физическими преимуществами взглядъ коршупа и удивительный инстинктъ узнавать людей подъ маскою или вуалемъ.
— Полина! вскричалъ онъ, сдлавъ пируэтъ на каблукахъ…. Потомъ онъ прибавилъ, пародируя стихъ изъ оперы de la Reine de Chypre:
Mais vous, Dieu m’est tmoin,
.le ne vous cherchais pas!
И онъ пожалъ руку пвицы, которой несовсмъ поправилась эта фамильярность.
— Я думала, что ты еще въ Италіи, сказала Полина, желавшая представить удивленіе, чтобы скоре отъ него отдлаться.
— Я только, что пріхалъ… Но что будешь длать, эта музычка никуда не годилась для полноты моихъ средствъ, я покрывалъ хоры, удерживая еще свой голосъ…. Это было невыносимо…. Я уступилъ.
— И сегодня вечеромъ твой первый дебютъ въ здшнемъ город?
— Ты хорошо знаешь, моя добрая Полина, что для меня прошла пора дебютовъ, и я, единственно для формы и чтобы не обидть товарищей, согласился выставить это на афиш…. И Флорсакъ, посмотрвъ на кончики своихъ сапогъ, покачиваясь на каблукахъ съ свободою маркиза de-Oel’il-de-Boeuf, прибавилъ: Ахъ! имъ будетъ немного дивно слышать меня посл несчастнаго Линвилля.
— Путешествія, я вижу, тебя не измнили, сказала Полина, улыбаясь.
— Измнили…. то-есть, что я сдлалъ еще большіе успхи, ты увидишь…. Когда я узналъ, что буду играть съ тобою, я сказалъ себ: я могу быть спокоенъ, мы имъ зададимъ такой финалъ, что зала обрушится.
— Говори о себ, потому-что я не въ состояніи пть сегодняшній вечеръ.
— Скажи, пожалуйста, моя маленькая Полина, ты ничего не хочешь?
— Благодарю….
— Парадисъ…. баварказъ на молок, у меня горло въ огн…. Стой, чуть не забылъ…. я хорошо зналъ, что у меня было теб что-то сказать…. постарайся не помшать моему эффекту во второмъ акт, ты знаешь, когда я прихожу во-время контракта…. я вхожу закутанный въ плащъ, такимъ-образомъ.
И Флорсакъ, чтобы увеличить выразительность своихъ словъ, драпировался въ свое пальто съ роковымъ видомъ:
— У меня видны одни глаза…. я подхожу къ теб такимъ-образомъ, видишь ли? Ты меня узнаешь, глухой крикъ вырывается у тебя, и ты приподнимаешься…. Я подхожу къ теб ближе, показываю теб кольцо, и — бумъ! ты падаешь оцпенлая отъ величія моего жеста. Гмъ! ты видишь, это исполнено эффекта.
Крики и радостныя восклицанія, раздавшіеся въ зал билліарда, прервали Флорсака.
— Браво! браво! двадцать-три, Генри, кричалъ изъ всей силы Жюліенъ.
— Что это такое? спросилъ Флорсакъ Парадиса.
— Партія на билліард, сударь, отвтилъ Парадисъ торжественно.
— И вандалы кричатъ браво за то, что попалъ въ лузу или карамболировалъ….
И теноръ затянулъ руладу, чуть неудушившую его своими переливами.
— Каскадъ перловъ, гмъ?
— Я васъ увряю, сударь, что партія чрезвычайно интересна, продолжалъ Парадисъ…. На лавк не простая курица, но птухъ, съ отличнымъ голосомъ.
— Бдное животное!… сказалъ растроганный Флорсакъ.
— Да, сударь, бдное животное…. Посл всего, сударь, онъ не умретъ, а отдлается тмъ, что сберетъ свои пожитки и подетъ распвать въ другой городъ…. въ Парижъ, если это ему угодно.
— Двадцать-пять, двадцать-шесть, Генри! виватъ! Флорсакъ погибъ! вскричалъ Жюліенъ громовымъ голосомъ.
Въ этотъ разъ нельзя было ошибиться. Флорсакъ, подносившій ко рту свой стаканъ, уронилъ его на столъ, и вс цвта солнечнаго спектра изобразились на его лиц.
— Но это ужасно! вскричалъ онъ, вскочивъ со стула, это я на ставк, это я птухи какъ въ Тулуз, какъ въ Перпиньян, какъ въ Бордо, моя бдная Полина.
— Успокойся, это, невроятно, не боле какъ шутка, сказазала Полина, старавшаяся удержаться отъ смха.
— Мн успокоиться, когда меня ржутъ въ тридцать поанъ, когда мою фистулу гонятъ въ блузу, когда мои трели карамболируютъ.
— Браво, господинъ Андре! продолжалъ Жюльенъ.
Флорсакъ испустилъ вздохъ наслдника, котораго чтеніе завщанія сдлало милліонеромъ.
— Андре…. Но это онъ, онъ самый, сказала съ радостью Полина.
— Кто, онъ?
— Молодой человкъ, о которомъ я теб такъ часто говорила.
— Бги тогда…. Нтъ, останься, ты его развлечешь, и ему стоитъ только ошибиться….
И теноръ бросился преградить ей дорогу.
— Мой любезный Флорсакъ, ты мн можешь оказать большую услугу.
— Какую услуіу?
— Если Андре выиграетъ, отдай ему это письмо, когда будешь благодарить за оказанную теб услугу, и немедленно приходи въ отель сообщить мн его отвтъ…. но если онъ проиграетъ….
— Тридцать господина Андре! прокричалъ безжалостный маркеръ.
— Тридцать! воскликнулъ Флорсакъ: ахъ! я умираю!
— Прощай, прощай! сказала Полина, поспшно удаляясь, не забудь моего письма!
Флорсакъ упалъ на стулъ, и тло его, перегнутое на двое какъ у механическаго полишинеля, лежало на стол. Генри Герве, Андре и два другіе офицера прошли мимо, не замтивъ его.
— До свиданія, господинъ Андре, вы знаете, что игральные долги платятъ въ двадцать-четыре часа, сказали Генри, видимо раздосадованный, успхъ вашего протеже вренъ, но-крайней-мр съ нашей стороны…. но я ничего не потеряю, прибавилъ про себя красивый офицеръ, удаляясь съ своими друзьями….
Андре холодно посмотрлъ на удалявшихся, потомъ подошелъ къ своему столу и позвалъ Парадиса. Флорсакъ приблизился къ Андре мрнымъ шагомъ героя трагедіи и со слезами сказалъ ему:
— Я, милостивый государь, Флорсакъ.
— А! произнесъ Андре, не смотря.
— Милостивый государь, я вамъ обязанъ честью, продолжалъ Флорсакъ съ театральнымъ жестомъ.
— Потрудитесь передать мн спички, продолжалъ Андре, съ удивительною флегмою, набивая трубку.
— О! вы меня не знаете, вскричали. Флорсакъ съ возрастающею экзалтаціею…. я дитя юга, господинъ Андре.
— Даже старое дитя.
— И у меня его голова и сердце.
И Флорсакъ, чтобы придать боле всу своимъ словамъ, ударилъ по столу кулакомъ.
— Будьте же осторожне, сказалъ Андре съ сердцемъ: вы пролили мой кофе.
— Это къ длу нейдетъ…. Съ этого дня, господинъ Андре, я ваши лучшій другъ, что говорю, я вашъ брать.
— Милостивый государь, вы мн надодаете до крайности.
— Вы мн отказываете въ названіи брата… хорошо же, я обойдусь безъ него, мн не надобно оно, чтобы сломать себ голову и ноги для васъ, и это при первомъ слов, при малйшемъ знак, который вы мн сдлаете.
Андре поднялъ голубые глаза на тенора и не могъ не улыбнуться видя, съ какимъ жаромъ и убжденіемъ говорилъ Гасконецъ.
— На дл, сказалъ онъ про себя: бдняга говоритъ отъ чистаго сердца, къ чему сердиться, не освобожусь ли я отъ него черезъ нсколько часовъ.
— Ахъ! сколь вы заслуживаете любви жемчужины изъ жемчужинъ, началъ снова Флорсакъ сентиментальнымъ голосамъ.
— Это вы жемчужина?
— Фи! я говорю о прекрасной женщин, которая васъ любитъ, мой дорогой господинъ, о бдной Полин.
— А! И вамъ поручила она сказать мн это? сказалъ Андре съ насмшливой улыбкой.
— Вовсе ничего не поручала, вскричалъ Флорсакъ, покраснвъ, то есть если, я…. долженъ передать вамъ отъ нея маленькое письмо.
— Въ-самомъ-дл?… Такъ давайте же мн его.
— Вотъ оно, сказалъ Флорсакъ, положивъ письмо Полины предъ Андре. Что же вы не читаете его.
— Одно слово сначала. Господинъ Флорсакъ, въ-замнъ услуги, которую случай привелъ мн вамъ оказать, могу ли я васъ просить отвчать на мои вопросы съ полною откровенностію?
— Голая истина излетитъ изъ моихъ устъ, сказалъ Флорсакъ, положивъ руку на сердце.
— Давно вы знаете двицу Полину?
— Я видлъ, какъ она дебютировала на Фенацкомъ театр, назадъ тому пять лтъ. Въ Италіи ее не называли иначе, какъ маленькая кармелитка. Честью Флорсака, кто женится на ней, женится вмст на всхъ добродтеляхъ.
— Вотъ весьма замчательная невста, сказалъ Андре съ сердцемъ.
— Вы говорите?
— И такъ, серьезно, господинъ Флорсакъ, вы мн совтуете въ нее влюбиться.
— Я, я вамъ ничего не совтую…. Только, еслибы я былъ на вашемъ мст, я бы считалъ себя самымъ счастливымъ изъ людей.
— Господинъ Флорсакъ, вы мн жалки, сказалъ Андре, пожавъ плечами.
— Гмъ?
— Вы актеръ, и во все врите!
— Да, сударь, я врю, прервалъ Флорсакъ съ силою.
— И такъ! посмотрите немного, какъ проза Люціи образуетъ красивенькія облака дыма.
И Андре, взявъ письмо Полины, зажегъ его на ламп и бросилъ все въ пламени на паркетъ.
Флорсакъ вздохнулъ.
— Я, господинъ Флорсакъ, продолжалъ Андре съ печальнымъ выраженіемъ… я другой школы, нежели вы…. я не врю боле любви….
Андре сказалъ это послднее слово такимъ болзненнымъ голосомъ, что Флорсакъ былъ глубоко тронутъ.
— Пусть двица Полина станетъ свтскою женщиною…. пусть клеркъ нотаріуса сойдетъ съума, и тогда будетъ возможно, что я въ нее влюблюсь…. За тмъ, счастливаго успха въ сегодняшній вечерь, г. Флорсакъ, и доброй ночи.
И Андре опрокинулся на диванъ и закрылъ глаза.
— Боже мой! онъ заснетъ, сказалъ Флорсакъ, вставъ, чтобы его разбудить. Но Парадисъ, вернувшійся въ залу, остановилъ его за руку.
— Берегитесь, сказалъ онъ тихимъ голосомъ…. онъ часто просыпается трагически…. онъ вамъ сначала броситъ въ голову все, что ему попадется подъ руку.
— Тфу! мое тло мн не принадлежитъ боле, сказалъ Флорсакъ, живо отступая…. я принадлежу моему искусству. Шесть часовъ,— мн только станетъ время переодться…. Парадисъ, я ухожу чрезъ смежную дверь.
— Хорошо, сударь.
Флорсакъ отворилъ дверь и удалился, выдлывая голосомъ рулады.
— Славно пойдетъ сегодня, сказалъ Парадисъ, потирая себ руки: мы сейчасъ услышимъ славный саббать…. Г. Генри и его друзья взбшены противу первой пвицы, и они ее хорошо примутъ, это презабавно…. И Парадисъ развалился на кушетк и принялся разсматривать каррикатуры Иллюстраціи, чтобы убить время.
Спустя нсколько минутъ, зала была занята артистами и хористами въ костюмахъ, пришедшими прохладиться предъ поднятіемъ занавса. Флорсакъ, въ костюм Эдгарда, изучалъ позы передъ зеркалами, растиралъ румяны платкомъ, переклеивалъ фальшивые усы…. и перевязывалъ золотымъ кушакомъ около своей таліи…. Наконецъ театральный колоколъ возвстилъ о поднятіи занавса, и зала совершенію опросталась. Тогда Парадисъ взлзъ на табуретъ, и приставивъ голову въ слуховое окно, открывавшееся между кулисами, навострилъ внимательное ухо на спектакль, который можно было видитъ только съ боку. Начало прошло безъ приключенія, но когда занавсъ поднялась надъ сценою между Эдгаромъ — Флорсакомъ и Люціею — Полиною, апплодисменты пвиц были покрыты залпомъ пронзительныхь свистковъ.
Радостный Парадисъ спрыгнулъ съ табурета и принялся исполнять на своего сочиненія, аккомпанируя себ голосомъ и щелкая пальцами, вмсто кастаньетокъ.
Дверь изъ коридора отворилась внезапно, и вошелъ Флорсакъ, въ чрезвычайномъ безпорядк и запыхавшійся отъ волненія.
— Парадисъ, скоре стаканъ воды, сказалъ онъ: Полин сдлалось дурно на сцен, занавсъ опущенъ и въ партер дерутся.
— Я говорилъ, что каша заварится, вскричалъ Парадисъ, поставивъ на подносъ графинъ со стаканомъ и убжавъ въ театральную дверь.
— Все онъ?… игрокъ на билліард, вскричалъ Флорсакъ, схвативъ голову руками, я его узналъ на аванъ-сцен. И теноръ началъ прохаживаться по зал, говоря самъ съ собою и размахивая руками, какъ сумасшедшій.
Раскаты смха, раздавшагося около него, вызвали его изъ этого состоянія, и Флорсакъ остановился какъ окаменлый, услыхавъ голосъ Генри, который, опираясь на руку своихъ друзей, кричалъ ему съ насмшкой.
— Что же, господинъ Флорсакъ, превосходные жесты, если вамъ угодно!…
— Милостивый государь! сказалъ Флорсакъ съ достоинствомъ.
— Какой прекрасный у васъ голосъ въ город, г. Эдгардъ, продолжалъ офицеръ.
— Милостивый государь, мое имя Флорсакъ, вскричалъ теноръ, задыхаясь отъ бшенства.
Въ эту минуту Андре, блдный и съ блуждающими глазами, поднялся на ноги, сложивъ на крестъ руки.
— У васъ прекрасные усы, г. Эдгардъ-Флорсакъ, продолжалъ Генри, наступая на тенора, не будетъ ли нескромно съ нашей стороны попросить васъ одолжить ихъ намъ?
Дерзости Генри довели до ссоры Флорсака, которая могла бы имть печальныя послдствія, еслибъ не послышался внезапно голосъ:
— Сюда, сюда, кричала женщина подъ вуалемъ, показавшись въ театральныхъ дверяхъ, ступайте сюда, оставьте безпокойнаго человка, моя карета готова и въ полчаса вы будете далеко отъ этого мста.
— Полина! произнесъ чуть слышно Флорсакъ.
— Молчи! сказала женщина, взявъ Андре за руку и ведя его въ потемкахъ, царствовавшихъ между кулисами театра.
Прошло шесть мсяцевъ посл такой сцены, шесть мсяцевъ, въ продолженіе которыхъ маленькая дача, принадлежавшая Полин въ окрестностяхъ Мехельна, служила успокоеніемъ для двухъ молодыхъ людей.
Андре сдлался нездоровъ, докторъ не переставалъ ему совтовать совершенный покой, подъ страхомъ возобновленія болзни. Что касается до Флорсака, то онъ потерялъ послдніе остатки своего голоса, отъ причиненнаго ему волненія, эта потеря набрасывала на характеръ екс-тенора покрывало меланхоліи и глубокой печали, она еще увеличивалась методою леченія, которой Андре насильно подвергалъ его. Приказанія доктора были точны. Флорсакъ потерялъ голосъ отъ сильнаго волненія, пытались произвести гомеопатическую реакцію, пользуя болзнь самыми энергическими средствами. Андре принялъ на себя это леченіе. Ничто не помогало, Флорсакъ оставался нмъ, какъ какой-нибудь карпъ.
Въ одно утро, Флорсакъ смотрлъ на работу Андре въ одной изъ залъ нижняго этажа, преобразованной Полиною въ мастерскую скульптуры, онъ поздравлялъ своего друга, любуясь красотою и сходствомъ бюста пвицы,— бюстъ былъ только-что оконченъ. Андре, съ мрачной печалью, въ которую онъ впалъ нсколько дней тому назалъ, положилъ руку на плечо Флорсака и сказалъ:
— Любезный Флорсакъ, скажи мн откровенно, правится ли теб этотъ край?
— Конечно, отвчалъ Флорсакъ, еще не понимая, къ чему Андре длалъ ему этотъ вопросъ.
— Хорошо! Теперь я ршаюсь привести въ исполненіе свой проектъ.
— Какой проектъ?
— Купить въ окрестностяхъ дачу.
— Право, у тебя поврежденъ мозгъ, сказалъ Флорсакъ смотря на него съ удивленіемъ, смшаннымъ съ боязнію.
— Нисколько…. Выслушай меня и потомъ суди. Ты знаешь, что я наслдовалъ посл моего дяди двадцать тысячъ ливровъ дохода, неожиданное наслдство, доставшееся мн изъ Нормандіи, очень кстати. Но болзнь позволяла мн заниматься искусствомъ только въ качеств любителя. Теперь, вотъ шесть мсяцевъ, какъ мы пользуемся гостепріимствомъ, которое мы не можемъ принимать доле, не. употребляя во зло дружбы доброй Полины…. И такъ я покупаю по сосдству хорошенькую маленькую дачу, мы оба поселяемся въ ней, теперь я богатъ, и не хочу, чтобы бдняга Флорсакъ, погубившій свою карріеру за меня, подвергался невзгодамъ и непостоянству судьбы…. Мы будемъ имть лошадей, собакъ, гулять по окрестностямъ и охотиться, а вечеромъ будемъ посщать Полину, слушать ея прекрасныя мелодіи, которыя я такъ люблю, потому-что он заставляютъ меня забывать всю мою скорбь. Согласенъ?
— Нтъ, сказалъ Флорсакъ, природная гордость котораго возмутилась при одной мысли быть въ тягость своему другу, нтъ, добрый Андре, ты будешь жить одинъ, а со мною будетъ, что Богу угодно…. Я буду давать уроки пнія по двадцати-пяти соль за билетъ, прибавилъ Флорсакъ съ глубокимъ вздохомъ.
— А я говорю, что ты отправишься со мной, сказалъ Андре, топнувъ ногою съ нетерпніемъ…. или, клянусь, я такъ подробно исполню приказаніе доктора, что возвращу теб голосъ, если ты прежде не умрешь отъ ужаса.
— Я согласенъ! вскричалъ Флорсакъ. испуганный этою угрозою: я согласенъ, мой дорогой Андре и общаю не пть ни одной поты во всю жизнь, если я перемню свое намреніе….
— Славу Богу! вотъ это такъ, хорошо….
И Андре, снявъ широкую соломенную шляпу, повшенную на стн, взялъ подъ руку екс-тенора.
— Пойдемъ со мною, передъ завтракомъ я теб покажу наше будущее жилище.
Андре и Флорсакъ вышли со двора, и скоро очутились въ деревн.
Въ тотъ часъ, какъ наши два артиста выходили изъ однхъ дверей дома, другое лицо позвонило у воротъ, выходившихъ на большую дорогу. Это лицо было никто другой, какъ Генри Герве. Бросивъ поводъ своей лошади привратнику, онъ отдалъ письмо человку, который ввелъ его въ маленькую залу, меблированную съ артистическою кокетливостью.
Генри Герве не былъ тмъ забіякою, котораго мы видли въ кофейной театра, видъ его былъ важенъ и задумчивъ, а его простая, и со вкусомъ одежда выставляла боле его физическія преимущества.
Письмо, данное слуг, было адресовано двиц Полин, судя по тому виду, съ какимъ оно было вручено, легко можно было догадаться, что съ ожидаемымъ отвтомъ соединяли чрезвычайную важность.
Этотъ отвтъ принесла сама Полина. Мы видли ее въ театральномъ костюм, который позволилъ намъ лишь съ большимъ трудомъ снять съ нея мало схожій портретъ. Теперь она была въ сромъ гроденаплевомъ плать, обшитомъ шелковыми тесмами одинаковаго цвта, оно обрисовывало ея аристократическую, изящную талію, воротничекъ de pointe d’Angleterre граціозно облегалъ ея прекрасныя плечи, а чрезъ петли ажуръ такихъ же нарукавниковъ просвчивала красивая, блая ручка съ розовыми пальцами. Лицо, не будучи правильно, было очаровательно прелестною наивностью, и дышало тмъ благоуханіемъ достоинства молодости и свжести, которое Лауренсъ, живописецъ прекраснаго по превосходству, изображалъ такъ удачно. Роскошные чорные волосы, шелковистые, при лазуревомъ отраженіи, приподнимались на вискахъ и разсыпались по ше длинными локонами.
Она держала въ рук распечатанное письмо Генри, привтливымъ жестомъ, она указала на кресло молодому офицеру, и сла сама на кушетку, поставленную въ нсколькихъ шагахъ.
Генри извинился и остался стоять.
— Выраженія вашего письма, сказала Полина, старательно складывая письмо, которое она держала въ рук, такъ почтительны и представляютъ столь глубокое раскаяніе въ вашемъ поступк со мною, что я не поколебалась согласиться на свиданіе, которое вы просили…. Чего вы отъ меня желаете?
— Благодарю васъ изъ глубины моей души, сказалъ Генри голосомъ, дрожащимъ отъ волненія, что вы мн позволили изъявить вамъ раскаяніе въ поступк, недостойномъ меня, и для забвенія котораго я умоляю васъ о прощеніи.
И Генри, поклонившись Полин, продолжалъ:
— То, что я хочу сказать, покажется вамъ, безъ сомннія, мало вжливымъ, но япришелъ не для того, чтобы двусмыслить выраженія: я васъ не люблю….
Съ удивленіемъ смотрла на него Полина посл этого страннаго признанія. Генри продолжалъ, улыбаясь.
— Вы видите поэтому, не разсчетъ и не интересъ внушили ма придти къ вамъ, но раскаяніе, что я оскорбилъ самое драгоцнное для всякой артистки: ея доброе имя, я раскаивался, что навсегда погубилъ наконецъ каррьеру бднаго молодаго человка, который, защищая васъ, исполнялъ священный долгъ, налагаемый на каждаго честнаго человка родственными связями.
Полина задумалась отъ откровеннаго разсказа молодаго человка по при его послднихъ словахъ она подняла голову и испустила крикъ удивленія.
— Что говорите вы? сказала она, положивъ руку на сердце, чтобы удержать его біеніе.
— Я говорю: случай открылъ мн, что г. Андре Дарми вашъ двоюродный братъ.
— О! тише!… тише!… вскричала Полина, быстро подходя къ Генри и бросивъ около себя встревоженный взглядъ.
Генри не нопималъ ничего въ этомъ странномъ волненіи, и смотрлъ на Поливу съ удивленіемъ.
Молодая женщина, проведя обими руками по своему лбу, сдлала сильное усиліе надъ собою, и устремивъ прекрасные глаза на Генри, сказала измнившимся голосомъ:
— Выслушайте меня, господинъ Генри…. вашъ теперешній поступокъ обличаетъ человка съ благороднымъ сердцемъ, и не только я вамъ прощаю скорбь, причиненную мн вашею шалдстью, но еще благодарю доброе существо, приведшее васъ сюда….
— Сколько доброты….
— Въ замнъ искренней дружбы, которую я буду питать къ вамъ отъ глубины моей души, могу ли я надяться на вашу безпредльную преданность и ваше послушаніе моимъ наставленіямъ.
— Клянусь вамъ, сказалъ Генри: ибо я заране знаю, что вы у меня не потребуете ничего безчестнаго.
— И вы въ прав думать такъ. Я ожидаю отъ васъ одного добраго дла.
— О! говорите, говорите.
— Моя очередь унижаться, сказала Полина со вздохомъ… Но это для его счастія….
— Я васъ слушаю, сударыня, сказалъ Генри, садясь около молодой женщины.
— То, что я скажу вамъ, есть лучшее доказательство моего уваженія къ вашему характеру и моей къ вамъ довренности.
И посл паузы Полина продолжала:
— Семь лтъ тому назадъ, я была бдною крестьянкою въ окрестностяхъ Аббевиля, мой отецъ, занимавшійся ремесломъ ткача, едва вырабатывалъ на хлбъ намъ, моей матери и мн, несчастная женщина, у которой была сломана рука паровою машиною, гд она работала, была, посл этого ужаснаго приключенія, неспособна заниматься хозяйствомъ. Первая молодость моя прошла между голодомъ и слезами….
Сосдкою нашею была сестра моей матери, имвшая единственнаго сына, Андре, мой двоюродный братъ работалъ въ пол богатаго окрестнаго фермера…. Вечеромъ, я ходила къ своей доброй родственниц, которая разсказывала мн исторійки, чтобы немного развеселить меня, а Андре вырзывалъ мн маленькія фигурки изъ дерева, которыя я уносила и прятала въ солому своей постели…. Однажды, Андре, тогда ему было шестнадцать лтъ, сказалъ мн, что онъ меня любитъ, и если я согласна стать его женою, онъ отправится въ Парижъ, гд пріобртетъ себ состояніе и имя въ искусствахъ. Знаменитый артистъ, прибывшій въ нашу сторону постить развалины одного аббатства, увидалъ его работу изъ дерева и предложилъ взять его даромъ въ свою мастерскую.
Я любила Андре, какъ брата, я ему дала общеніе ждать его два года, и на слдующій день увидла, какъ онъ слъ въ дилижансъ, который долженъ былъ увезти его далеко отъ насъ…. Спустя нсколько мсяцовъ умерла моя бдная тетка, и я снова осталась одна.
— Продолжайте, сказалъ Генри, слушавшій съ чрезвычайнымъ вниманіемъ разсказъ Полины.
— Въ одинъ вечеръ, въ единственной гостинниц нашей деревни остановился одинъ молодой человкъ. Это былъ италіанскій пвецъ, возвращавшійся изъ артистической поздки въ Англію, онъ отправлялся въ Венецію, свое отечество. Этотъ молодой человкъ былъ такъ слабъ и изнеможенъ болзнію, что городскіе доктора посовтовали ему провести нсколько дней въ нашей деревн, чтобы подышать полевымъ воздухомъ и отдохнуть немного отъ усталости. Я видла его, каждое утро, сидвшаго на одномъ и томъ же мст, съ наслажденіемъ вдыхавшаго благоуханіе дикаго вереска и печально смотрвшаго на лучи нашего солнца,— они не были въ состояніи разогрть его сердце. Меня влекла какая-то магнетическая сила къ этому молодому человку, въ-послдствіи измнившему всю мою жизнь. Вечеромъ, когда онъ удалялся къ себ въ комнату, я тихонько прокрадывалась вдоль стны до его окна, и оставалась тамъ цлые часы неподвижна, удерживая свое дыханіе, чтобы слышать его чистый меланхолическій голосъ. Когда онъ переставалъ пть, я приподнималась на цыпочки и клала на подоконникъ маленькій букетъ цвтовъ, собранныхъ утромъ. Увы! бдный Андре былъ далеко отъ моей мысли! Въ одинъ вечеръ, когда я, по обыкновенію, стояла подъ окномъ Жюліани и готова была положить свое скромное приношеніе, я услышала позади себя легкій шумъ, хотла бжать, но страхъ оцпенилъ мои силы, я упала въ объятія подстерегшаго меня Жюліани. Онъ вырвалъ букетъ, который я старалась спрятать у себя на груди, поднесъ его къ своимъ губамъ, сказавъ мн только одно слово, повидимому заключавшее всю его душу: благодарю!… Я имла счастіе встртить на своемъ пути избранную душу, благородное и великодушное сердце, которое устыдилось бы запятнать имя любимой женщины. Я стала женою Жюліани…. и спустя нсколько мсяцевъ, дебютировала на Феницкомъ театр, при крикахъ браво восторженной публики. Здоровье Жюліани слабло съ каждымъ днемъ, онъ былъ принужденъ отказаться отъ театра, и если я не могла его спасти, то имла, по-крайней-мр, утшеніе окружить его попеченіями, которое позволяло мн богатство, пріобртенное моимъ талантомъ.
— А Андре, что онъ длалъ въ-продолженіе всего этого времени? спросилъ Генри, живо тронутый разсказомъ Полины.
— Андре становился великимъ артистомъ, но жизнь, явившаяся ему блестящею и благоуханною, готовила ему жестокія испытанія…. Андре, обманутый несчастнымъ ребенкомъ, которому онъ посвятилъ вчную любовь, ничему боле не вритъ, и скептицизмъ оледенилъ его сердце.
— Однако, сказалъ Генри, мн кажется, признаніе, которое вы мн сдлали, могло бы васъ оправдать въ его глазахъ.
— Андре ничего не знаетъ, наша продолжительная разлука такъ сильно изгладила въ его памяти вс мои черты, что онъ даже не узналъ меня.
— Вотъ странно, сказалъ Генри: я теперь понимаю ваше безпокойство, въ то время когда говорилъ о родств.
— Пока здсь живетъ Андре, въ шесть мсяцевъ, я имла полную возможность изучить его характеръ, я убдилась, что еслибы онъ узналъ мою тайну, онъ ушелъ бы изъ этого дома, не согласившись даже выслушать мое оправданіе…. парадоксальный его умъ ослпилъ бы его, извиненіе вышло бы изъ его устъ, но не изъ сердца…. Привычка, эта вторая натура, заставила его найти въ вашихъ отношеніяхъ забвеніе прошедшаго: онъ борется съ собственными чувствами и не сметъ признаться, что меня любитъ…. Остается одно средство, принудить его говорить, и я надялась, что вы мн поможете излечить его отъ печальнаго сумасшествія.
— Что надо длать? Располагайте мною, вскричалъ Генри съ увлеченіемъ.
— Надо…. сказала Полина, слегка покраснвъ, прослыть здсь за моего друга.
Генри сдлалъ движеніе, выразившее удивленіе.
— Средство, безъ сомннія, немного эксцентричное, но единственно возможное…. Вотъ въ двухъ словахъ мои предположенія: я васъ пригласила провести восемь дней на моей дач, мои слуги, по сдланному распоряженію будутъ исполнять вс ваши требованія и повиноваться вамъ, какъ мн самой.
— Моя милая Полина, сказалъ Генри, съ развязнымъ видомъ, взявъ свою шляпу: будьте же такъ добры, отведите меня въ назначенную мн комнату…. надюсь, что вы не останетесь слишкомъ недовольны маленькою комедіею, которую я буду разыгрывать для вашего счастія…, но для этого я долженъ повторить свою роль.
Полина протянула Генри руку, которую онъ пожалъ отъ чистаго сердца, позвонивъ горничной, она сказала ей нсколько словъ тихимъ голосомъ….
— Ты меня поняла, неправда ли? поставь этотъ букетъ фіалокъ въ эту китайскую вазу….
— Хорошо, сударыня.
— Теперь, отведи господина въ маленькій павильонъ сада…. До свиданія, г. Генри, сказала она съ улыбкою, исполненною благодарности.