ШАРЛЬ РИБЕЛЬ
ШАРЛЬ РИБЕЛЬ
РАЗСКАЗЪ
ГО! ЭЙ! ЛАМБЕРЪ! ГО! ЭЙ!
ГО! ЭЙ! ЛАМБЕРЪ! ГО! ЭЙ!
ИЗДАНІЕ ЗЕМСКАГО.
ВЪ ТИПОГРАФІИ
Ф. ІОГАНСОНЪ.
1875.
Го! Эй! Ламбер! Го! Эй!, Рибель Шарль, Год: 1875
Время на прочтение: 8 минут(ы)
Пятнадцатаго августа 1864 года былъ Императорскій праздникъ. Французы, жадные до увеселеній всякаго рода, во множеств стекались въ Парижъ и наполняли собою вс улицы города.
Въ этотъ же день и я прибылъ въ Парижъ, но не для того, чтобы упиваться шумомъ и блескомъ церемоній и празднествъ, а просто для того, чтобъ уви дться съ нкоторыми лицами, съ которыми я имлъ дла.
Столица волновалась и ликовала.
Лишь только усплъ я выйти изъ вагона, какъ очутился среди невообразимо шумной толпы. Слышу — на всхъ пунктахъ кричатъ:
— Го! эй, Ламберъ! го! эй!
— Ахъ, Ламберъ, ахъ!
Съ одной стороны слышенъ въ народ крикъ: го! эй, Ламберъ! го, эй! Съ другой стороны, въ нкоторомъ отдаленіи, раздается: ахъ, Ламберъ! ахъ!
Вдругъ подбжала какая-то женщина, смло проникла въ толпу и закричала:
— Не видали ли вы Ламбера? Не здсь ли онъ? Го! эй, Ламберъ! го! эй!
— Ахъ, Ламберъ! ахъ!— отдавался чей-то другой въ отдаленіи.
Самодовольная, смющаяся толпа подхватила эти звуки, и стали повторяться въ воздух восклицанія:
— Го! эй, Ламберъ! го, эй!
— Ахъ, Ламберъ! ахъ!
— Не видали ли Ламбера?
И эти крики, словно какимъ-то злобнымъ геніемъ разносимые по толп, производили взрывы хохота и смха.
Мн стало наконецъ тяжело и непріятно. Эти вчные крики: го! эй, Ламберъ! го, эй! ахъ, Ламберъ! ахъ!— надодали до крайности.
Какъ отъ кошемара, я старался избавиться отъ этого шума и, собравъ свои силы, выпутался изъ толпы и пробрался къ углу улицы Матюренъ, но здсь, какъ на бду, очутился я лицемъ къ лицу съ той смлой женщиною, которую я уже видлъ при выход съ вагона желзной дороги.
Точно сумасшедшая, бжала она и кричала что есть мочи:
— Го! эй, Ламберъ! го! эй!
Вдрутъ она увидла, что какой-то мужикъ, вооруженный бичомъ, подбгаетъ къ ней и кричитъ изовсхъ силъ:
— Ахъ, Ламберъ! ахъ!
Приблизившись къ женщин, мужикъ остановился, посмотрлъ на нее и спросилъ:
— Ты тоже ищешь Ламбера?
— Да! отвчала женщина, разв ты видлъ его?
— Кого?
— Да Ламбера-то.
— Напротивъ, я самъ ищу его.
— Ахъ! и ты тоже ищешь его?
— Да, вотъ ужъ больше часу, какъ я розыскиваю его.
— Все равно-какъ и я,— но что же онъ не откликается? вдь онъ не долженъ быть далеко. Какой упрямецъ!
— И я знаю, что онъ не далеко, но, по всей вроятности, кто-нибудь укралъ, увелъ его.
— Укралъ! укралъ Ламбера! Что ты говоришь? Возможно ли это! Боже мой? Украсть Ламбера! Нтъ, быть этого не можетъ! Не поврю!
— Ахъ, напротивъ, это совершенно врно. Намъ медлить нечего: здсь нужна быстрота дйствій. Если ты хочешь отыскать негодяя, то или направо, а я пойду влво, мы обойдемъ эти улицы и воротимся опять сюда же. Тотъ изъ насъ, кто первый найдетъ его, пусть схватитъ его за-воротъ и приведетъ сюда. Согласна ли ты?
— Пойдемъ! сказала добрая женщина, но это невозможно, чтобъ украли Ламбера. Во всякомъ случа, жители Парижа еще не настолько безчестны.
— Не теряй времени, спши!
И каждый изъ нихъ отправился въ свою сторону, оглушительно крича:
— Го! эй, Ламберъ! Ахъ, Ламберъ, ахъ! Не видали ли Ламбера?
А народъ въ свою очередь съ смхомъ повторялъ т же звуки:
— Го! эй, Ламберъ! го! эй!
— Не видали ли Ламбера?
— Ахъ, Ламберъ! ахъ!
Изумленный и озадаченный, стоялъ я на мст и ожидалъ, скоро ли возвратятся эти причудливые два соискателя Ламбера.
Я горлъ нетерпніемъ узнать, что за личность, бывшая причиною такого необыкновеннаго шума.
Я дожидался, по крайней мр, полчаса, и въ продолженіе этого полчаса толпа не переставала съ полнымъ самоуслажденіемъ восклицать и кричать:
— Го! эй, Ламберъ! го, эй!
— Не видали ли Ламбера?
— Ахъ, Ламберъ! ахъ!
Ламберъ въ одно мгновеніе достигъ такого значенія, которое достается только на долю легендарнаго героя.
Я хотлъ было удалиться, не будучи уже въ состояніи выносить безконечныхъ криковъ: го, эй, Ламберъ! Не видали ли Ламбера? Но въ эту минуту увидлъ я мужика, возвращающагося съ поисковъ и имющаго какой-то свирпый видъ.
Онъ махалъ своимъ бичомъ и кричалъ:
— Ахъ, Ламберъ! ахъ, негодяй! еслибы я поймалъ тебя!
Въ свою очередь воротилась и женщина. Она плакала и кричала:
— Ахъ, я несчастная! Увы! Эти Парижане наврное украли его, а у него былъ кошелекъ съ деньгами. Ахъ, онъ несчастный! Зачмъ онъ оставилъ меня? Могла ли я представить себ это! Ахъ, Боже мой!
Мужикъ подбжалъ къ женщин и громко спросилъ ее:
— Ну, что? не видла?
— Ахъ! никакъ нтъ! Однако вс зовутъ его.
— Увы! украли его — это врно, и притомъ это животное позволило дать увести себя со всмъ тмъ, что было на немъ.
— Ты полагаешь? его увели?
— Впрочемъ, его увести не совсмъ-то легко: онъ необыкновенно упрямъ, и я совершенно увренъ, что онъ не пойдетъ за первымъ встрчнымъ.
— Ахъ, въ этомъ я совершенно уврена, что не легко его связать: онъ скоре позволитъ убить себя тутъ же на мст.
— Убить на мст! И притомъ здсь въ Париж? Ахъ, мой Боже! Что вы это сказали?
— Увы! меня постигла бда, какъ только въ первый разъ я повела его съ собой.
— Съ собой? Какъ? Разв съ тобой шелъ Ламберъ? Онъ не отставалъ отъ меня никогда. Въ самомъ дл, какъ же ты то его знаешь?
— Го! эй, Ламберъ! Не видали ли Ламбера? раздалось въ толп.
— Помилуй! да въ Бриш его знаютъ вс. И нтъ другаго Ламбера, кром него, на пространств цлыхъ двадцати верстъ.
— Все это совершенно врно, вс его, дйствительно, знаютъ. Только дло въ томъ, что я не изъ Бриша.
— Ахъ, это все равно: можно хорошо знать Ламбера и не живши въ этой мстности.
— Ги — ганъ! ги — ганъ! ги — ганъ!
— Чортъ побери! сказалъ мужикъ, — это должно быть онъ зоветъ меня…
— Вотъ Ламберъ, вскрикнула толпа: го, эй, Ламберъ! го, эй!
— Ги — ганъ, ги — ганъ, ги — ганъ!
— Вотъ онъ! вотъ онъ! сказалъ мужикъ: я узналъ его, а онъ меня узналъ: мы оба узнали другъ друга!
— Да гд же онъ? гд? Скажи — мн, гд ты видишь Ламбера? спросила женщина, приближаясь къ мужику.
— Го! эй, Ламберъ! продолжала кричать толпа.
— Ахъ, Ламберъ! ахъ! изо всхъ силъ кричалъ мужикъ.
— Ги — ганъ! ги — ганъ! ги — ганъ! отвчалъ ему какой-то отголосокъ.
— Вотъ Ламберъ! кричали прохожіе.
— Вотъ онъ! вотъ онъ! Слава Богу, наконецъ-то я добрался до него! Ахъ, Ламберъ! ахъ!
— Вотъ видишь, продолжалъ мужикъ, обращаясь къ женщин: я теперь знаю, гд онъ, онъ меня кличетъ.
— И я пойду туда съ тобой: вдь и у меня не меньше твоего заботы о Ламбер.
И она начала кричать усиленне:
— Го! ге, Ламберъ! го, ей!
— Но ты оставь меня: ты — причина моего несчастія.
И ускоривъ шаги, побжалъ мужикъ и живо очутился на Гаврской площади.
— Ги — ганъ! ги — ганъ! ги — ганъ! раздавалось въ воздух.
— Вонъ онъ, я узнаю его. Негодяй мн за него заплатитъ.
А толпа все вторила:
— Ахъ, Ламберъ! ахъ!
Женщина же кричала въ свою очередь:
— Го! эй! Ламберъ! го! эй!
Все это возбуждало такой шумъ, такую оглушительную какафонію, что потрясались самые крпкіе нервы.
Наконецъ мужикъ остановился.
На углу улицы онъ увидлъ городскаго сержанта, который велъ осла подъ-уздцы.
— А-а! вотъ онъ! я не ошибся. И такъ это — ты, негодяй, увелъ его?
Мужикъ подошелъ къ сержанту и хотлъ было схватить осла за узду.
Но сержантъ спросилъ мужика:
— Слушай это животное твое?
— Чортъ бы тебя побралъ! я и безъ тебя отлично знаю, что животное мое.
— Вдь и ты узналъ меня, продолжалъ мужикъ, обращаясь уже съ этими словами не къ сержанту, а къ ослу. А сколько времени я искалъ-то тебя!
— А! такъ это животное твое? сказалъ сержантъ. Ну, теперь ты пойдешь за мной къ коммиссару. Твое животное имло дерзость какъ-то попасть въ кондитерское заведеніе, и надлало тамъ поврежденія на семь или восемь сотъ франковъ. Итакъ ты долженъ сначала заплатить за поврежденіе, а за тмъ теб объявятъ приговоръ, которымъ твоего осла лишатъ права ходить по общественнымъ дорогамъ.
— Восемьсотъ франковъ поврежденія! произнесъ разстерявшійся мужикъ, и — кром того еще судебный приговоръ — многонько!…
— Нтъ, это невозможно, продолжалъ онъ. Ламберъ — одинъ сълъ на восемь сотъ франковъ пирожнаго!
— Ламберъ сълъ на восемь сотъ франковъ пирожнаго! вскричала женщина, которая только что прибыла сюда, и до слуха которой долетли только эти послднія слова крестьянина. Ахъ, нтъ! это невозможно! Онъ конечно голоденъ,— это врно, но все-же и въ мшокъ не уложить на восемьсотъ франковъ пирожнаго.
— Вотъ однако выставляютъ обвиненіе, сказалъ крестьянинъ. Ахъ, я лучше желалъ бы остаться на этотъ разъ въ Бриш!
— А ты видлъ осла? проговорилъ какой-то пьяница крестьянину.
— Да вотъ онъ! сказалъ этотъ послдній, указывая на своего осла.
— Ступай! сказалъ сержантъ, слдуй за мною къ. коммиссару, безъ разсужденій?
— Ахъ, нтъ! я лучше брошу осла.
И мужикъ хотлъ было скрыться изъ вида, но сержантъ, покинувъ на минуту осла, догналъ мужика и повелъ къ коммиссару.
Мужикъ проклиналъ Ламбера.
Изумленная женщина собралась наконецъ съ разу момъ и сказала:
— Такъ это не мой Ламберъ сълъ на восемьсотъ франковъ пирожнаго?
— И не мой оселъ, котораго вы такъ усердно кличите.
— Ахъ, нтъ! я кличу и ищу своего мальчика.
— Такъ это онъ называется Ламберомъ. Ахъ, онъ обжора! можетъ быть онъ сдлалъ такія поврежденія въ кондитерской. Очень можно ошибиться, и смшать осла Ламбера съ Ламберомъ — осломъ на двухъ ногахъ.
Сержантъ выказывалъ нетерпніе и побуждалъ мужика идти поспшне.
А добрая женщина опять принялась бродить по окрестностямъ, продолжая кричать:
— Го! эй, Ламберъ! то эй!
Наконецъ она увидла въ отдаленіи сорванца — мальчишку, который держалъ въ рук свою фуражку.
Въ фуражк, какъ видно, было для него что-то заманчивое.
— Ахъ, это Ламберъ! вскричала женщина, узнавъ въ этомъ мальчишк своего вспотвшаго и раскраснвшаго сына.
— Ахъ! ты, негодяй! сказала она: гд-жъ ты былъ?
— Ой, ой, ой! говоритъ мальчикъ, хватаясь за животъ. Намъ нужно уйти отсюда.
— Какъ уйти? Зачмъ же мы и явились сюда, какъ не провесть весело это праздничное время?
— Ай-ай! мн больно.
— Отчего-жъ теб больно? И что находится въ твоей фуражк?
— Ахъ! ахъ! мн хочется удалиться отсюда.
— Да скажи же -что у тебя въ фуражк?
— Тутъ пирожное, которое повалилъ и опрокинулъ оселъ съ оконъ одного великолпнаго магазина, такъ какъ окна были не закрыты. Очень многіе приходили и брали пирожное, а вотъ и я сдлалъ то же. Какое оно сладкое!
— Обжора! недовольный! Да если бы тутъ былъ ядъ? И что ежели принудятъ заплатить за утрату, чтобы научить тебя не касаться того, что теб не принадлежитъ?
— Ахъ, пойдемъ!
— Да… пойдемъ, но для чего же мы прізжали сюда и истратили на дорогу три франка и десять су?
Въ этотъ моментъ раздалось со всхъ сторонъ!
— Го! эй, Ламберъ, го! эй!
— Ахъ! вдь я нашла его,— къ чему же это кричатъ еще!
— Не видали ли Ламбера, послышалось вслдъ за симъ.
— Ахъ, Боже мой! вдь уже ищутъ насъ, сказала крестьянка. Я увряла, что придется намъ платить убытки. Я не хочу, чтобъ ты несъ эти пироги….
И съ этими словами она вырвала изъ рукъ мальчика фуражку и все, что было въ ней, выбросила въ ручей, и вслдъ за тмъ отправилась съ мальчикомъ на желзную дорогу.
И опять съ разныхъ сторонъ раздались крики:
— Не видали ли вы Ламбера?
— Ахъ, Боже мой! размышляла бдная женщина: оставятъ ли насъ въ поко? Ужели будутъ преслдовать до самаго Гонеса?
— Впрочемъ, продолжала она утшать себя, не надобно предаваться унынію: вдь всю бду накликалъ оселъ, такъ пусть хозяинъ его и отвчаетъ за него. Зачмъ онъ назвалъ своего осла Ламберомъ? Не прилично давать христіанское имя животному, и притомъ еще ослу.
Между тмъ маленькій Ламберъ медленно проговорилъ:
— Ахъ, если бы мн взять то, что осталось тамъ!
— Тс! сказала ему мать, замолчи! тебя слдуетъ наказать, обжора!
Мать Ламбера находилась въ серьезномъ безпокойствіи, такъ какъ по всей линіи желзной дороги вплоть до прибытія домой то и дло слышались со всхъ сторонъ неумолкающіе крики:
— Го! эй, Ламберъ! го! эй! Видли ли Ламбера?
Въ теченіе дня или двухъ народъ былъ словно сумасшедшій.
Каждаго — кто бы ни былъ — встрчали не иначе, какъ крикомъ:
— О! эй, Ламберъ! Видлъ ли ты Ламбера?
Наконецъ вынуждена была вступиться въ это дло полиція, чтобъ оградить общественное спокойствіе отъ этой горячки, отъ этихъ безумныхъ криковъ толпы.
Словомъ имя Ламбера произвело фуроръ.
Молва о немъ, зародившись въ Париж, разнеслась, разрослась и зацвла по провинціямъ, и въ самое кратчайшее время имя Ламбера сдлалось популярнйшимъ именемъ во всей Франціи.
И надобно замтить при этомъ, что вс т, которые громче другихъ кричали и разносили это магическое имя Ламбера, вовсе не понимали, въ чемъ дло, нисколько не знали настоящей исторіи о весельчак, выведшемъ изъ скуки Парижъ, и были слишкомъ далеки отъ того, чтобъ заниматься осломъ изъ Бриша и обжорой — мальчишкой изъ Гонеса.
Прибывъ въ Гонессъ, маленькій Ламберъ похваралъ — да такъ похваралъ, что едва и не умеръ.
А бдная мать его — мало того, что была въ огорченіи по случаю болзни сына — она постоянно была удручаема скорбью, что вотъ-вотъ придутъ, вотъ-вотъ возьмутъ съ нея деньги для пополненія утратъ въ кондитерскомъ магазин.
И долго она еще обречена была на печальное удовольствіе каждый часъ днемъ и ночью съ горечью выслушивать подъ окнами собственнаго дома все — тже монотонные, раздирающіе душу звуки праздной толпы:
— О! эй, Ламберъ! Видла ли ты Ламбера?
Притихъ наконецъ и загасъ фуроръ, произведенный Ламберомъ, какъ притихаетъ и угасаетъ все на свт.
Дождалась, наконецъ, своихъ свтлыхъ дней и эта горемычная женщина.
Много должно быть перенесла она. Она поршила отречься отъ общественныхъ удовольствій и дала клятву за себя и за сына — ни разу не присутствовать на общемъ народномъ праздник въ шумномъ Париж.
Все это, конечно, не прошло даромъ и сыну ея Ламберу: такой тревожный, ощутительный случай коснулся и его начинающагося самосознанія.
Что же касается другаго Ламбера, другаго героя — именно крестьянскаго осла, то и онъ получилъ строгое внушеніе о послушаніи, произведенное бичомъ хозяина.