ПОКЕРФЛЕТСКІЕ ИЗГНАННИКИ.
ПОКЕРФЛЕТСКІЕ ИЗГНАННИКИ.
О. С.
‘Русскій Встникъ’, No 9, 1873
Покерфлетские изгнанники, Брет-Гарт Фрэнсис, Год: 1872
Время на прочтение: 11 минут(ы)
Когда мистеръ Джонъ Окгерстъ, игрокъ, вышелъ на главную улицу городка Покерфлета утромъ 23го ноября 1850 года, онъ замтилъ перемну въ ея нравственной атмосфер происшедшую за ночь. Два, три человка, серіозно разговаривавшіе между собою, замолчали когда онъ подошелъ, и обмнялись многозначительными взглядами. Въ воздух замтно было какое-то праздничное вяніе, которое въ городк непривычномъ къ праздничнымъ впечатлніямъ имло угрожающій характеръ.
На покойномъ, красивомъ лиц мистера Окгерста не выразилось большаго вниманія къ этимъ признакамъ, можетъ-быть ему были извстны ихъ причины, но это другой вопросъ. ‘Врно они кого-нибудь высматриваютъ’, разсудилъ онъ, ‘можетъ-быть меня.’ Онъ спряталъ въ карманъ платокъ которымъ только-что смахнулъ красную пыль со своихъ новенькихъ сапогъ, и съ полнымъ спокойствіемъ избавилъ себя отъ дальнйшихъ догадокъ.
Въ самомъ дл городъ ‘высматривалъ’. Въ послднее время ему пришлось лишиться нсколькихъ тысячъ долларовъ, двухъ цнныхъ лошадей и одного изъ первыхъ гражданъ. На него напалъ припадокъ добродтельной реакціи, такой же неосновательной и необузданной какъ и поступки возбудившіе ее. Тайный комитетъ ршилъ избавить городъ отъ всхъ недостойныхъ жителей. Это было сдлано навсегда въ отношеніи къ двумъ человкамъ которые уже висли на втвяхъ сикомора, и временно относительно нсколькихъ другихъ подозрительныхъ лицъ которыя были приговорены къ изгнанію. Къ сожалнію, я долженъ сказать что нкоторыя изъ этихъ послднихъ были дамы.
Мистеръ Окгерстъ былъ правъ думая что онъ включенъ въ эту категорію. Нкоторые изъ членовъ комитета требовали было чтобъ онъ былъ повшенъ ради примра и вмст съ тмъ для того чтобы можно было безопасно вознаградить себя изъ его кармановъ за т деньги которыя онъ выигрывалъ. ‘Это совершенно несправедливо’, сказалъ Джимъ Вилеръ, ‘позволять этому молокососу изъ Рорингъ-Кампа, совсмъ чужому у насъ, обирать наши деньги.’ Но это узкое мстное предубжденіе должно было уступить безсознательному чувству справедливости тхъ которые имли счастіе выиграть у мистера Окгерста. Мистеръ Окгерстъ выслушалъ свой приговоръ со спокойствіемъ философа, и тмъ съ большимъ хладнокровіемъ что до него дошли слухи о колебаніи его судей. Онъ не былъ бы настоящимъ игрокомъ еслибы не признавалъ судьбы, и жизнь была, по его мннію, не боле какъ неврная игра. Вооруженный отрядъ проводилъ изгоняемое зло за предлы города. Кром мистера Окгерста, который былъ извстенъ за отчаяннаго и хладнокровнаго человка и для устрашенія котораго и былъ назначенъ отрядъ, общество изгнанниковъ состояло еще изъ одной молодой особы извстной подъ именемъ герцогини, другой которая имла прозваніе тетушки Шилтонъ и дяди Вилла, дознаннаго пьяницы и подозрваемаго въ воровств. Кавалькада не вызвала никакого замчанія у зрителей, и ни одно слово не было произнесено провожавшими. Только когда дошли до канавы обозначавшей границу городскихъ владній, начальникъ конвоя обратился къ нимъ съ нсколькими словами относившимися прямо къ длу. Изгнанникамъ воспрещалось возвращаться подъ страхомъ смерти. Когда конвой удалился, ихъ долго сдерживавшіяся чувства безпрепятственно вылились наружу. Герцогиня расплакалась, тетушка принялась гнвно ворчать, а дядя Виллъ разразился цлымъ залпомъ восклицаній. Одинъ только философъ Окгерстъ молчалъ. Онъ спокойно выслушалъ желаніе тетушки задушить кого-то, увренія герцогини что она умретъ на дорог, и страшныя проклятія которыми точно палилъ дядя Виллъ на ходу. Съ веселостію свойственною его классу онъ потребовалъ чтобы герцогиня сла на его лошадь вмсто плохаго мула на которомъ она хала. Но этотъ поступокъ не сблизилъ и не сдружилъ общества.
Дорога въ городокъ Сандибаръ, который представлялъ единственное возможное убжище нашимъ эмигрантамъ, лежала черезъ рядъ крутыхъ холмовъ. До него былъ врный день усиленной зды. Была уже глубокая осень, и общество скоро оставило за собою умренныя влажныя страны горъ и вступило въ холодный, сухой, сжимающій воздухъ Сьерръ. Тропинка была узка и неудобна. Около полудня герцогиня сползла съ сдла на землю, объявила что дальше она не пойдетъ, и общество остановилось.
Мсто было необыкновенно дикое и поражающее. Лсистый склонъ окруженный съ трехъ сторонъ обрывистыми утесами голаго гранита мягко спускался къ краю другаго обрыва, откуда была видна вся долина. Конечно трудно было бы найти лучшее мсто для стоянки еслибъ она была кстати. Но мистеръ Окгерстъ зналъ что они не прошли еще и половины дороги и что ни одежда ихъ, ни запасы не допускали остановокъ. Онъ коротко и ясно указалъ на это своимъ товарищамъ, прибавивъ мудрое замчаніе о ‘безуміи бросать карты пока игра еще не сыграна’. Но у нихъ была съ собою влага которая въ этой нужд замняла для нихъ пищу, топливо, отдыхъ и предусмотрительность. Несмотря на его увщанія скоро они вс были подъ ея вліяніемъ. Дядя Виллъ быстро перешелъ изъ воинственнаго настроенія въ какое-то отупніе. Герцогиня сдлалась вялою, а тетушка захрапла. Мистеръ Окгерстъ одинъ стоялъ прислонясь къ утесу и спокойно смотрлъ на нихъ.
Мистеръ Окгерстъ не пилъ. Это обусловливалось его занятіемъ которое требовало хладнокровія, безстрастія и присутствія духа и, по его собственнымъ словамъ, онъ находилъ это неудобнымъ. Глядя на своихъ спящихъ товарищей, онъ въ первый разъ глубоко почувствовалъ всю тягость отчужденности связанной съ его презираемымъ промысломъ, все бремя неразлучныхъ съ нимъ привычекъ и пороковъ. Чтобъ отогнать отъ себя мрачныя мысли, онъ вздумалъ заняться чисткою своего чернаго платья, мытьемъ рукъ и лица и другими подобными заботами, всегда составлявшими принадлежность его внимательной опрятности. Мысль о томъ чтобы бросить слабыхъ и жалкихъ товарищей никогда не приходила ему въ голову. Все-таки онъ не могъ не чувствовать недостатка въ томъ возбужденіи которое, странно сказать, было боле всего необходимо для спокойнаго хладнокровія которымъ онъ отличался. Онъ смотрлъ на угрюмыя стны которыя отвсно подымались на тысячу футовъ надъ окружавшими его соснами, на грозно нахмуренное небо, на долину внизу, на которую уже спускалась тнь…. Вдругъ онъ услышалъ свое имя.
По тропинк тихо поднимался всадникъ. Въ свжемъ, открытомъ лиц его мистеръ Окгерстъ узналъ Тома Симсона изъ Сандибара, иначе извстнаго подъ именемъ ‘невиннаго младенца’. Онъ встртился съ нимъ нсколько мсяцевъ тому назадъ за ‘маленькою партіей’ и выигралъ хладнокровно все состояніе простодушнаго юноши, доходившее до сорока долларовъ. Окончивъ игру, мистеръ Окгерстъ отвелъ молодаго спекулятора въ другую комнату и сказалъ ему: ‘Томми, вы добрый мальчикъ, но вы въ игр ни на грошъ не смыслите, не пробуйте больше играть’. Онъ положилъ ему въ руку вс выигранныя у него деньги и тихонько вытолкнулъ его за дверь, съ тхъ поръ Томъ Симсонъ сталъ его преданнымъ рабомъ. Это слышалось и въ его дтски-восторжеввомъ привтствіи мистеру Окгерсту. Онъ разказалъ что отправляется въ Покерфлетъ искать счастія. ‘Одинъ?’ — Нтъ, не совсмъ одинъ, собственно онъ убжалъ съ Пайни Вудсъ. Вдь мистеръ Окгерстъ помнитъ Пайни? Что прислуживала за столомъ въ ‘Дом умренности’ въ Сандибар? Они уже давно дали другъ другу общаніе, но старый Джекъ Вудсъ не соглашается, вотъ они и убжали и отправляются въ Покерфлетъ чтобы тамъ обвнчаться. А теперь они совсмъ истомились. Какъ это хорошо что они напали на такое отличное мсто для стоянки, да еще и на общество!
Все это Томъ проговорилъ чрезвычайно быстро, а между тмъ Пайни, толстенькая, хорошенькая двушка лтъ пятнадцати, выдвинулась изъ-за сосны, за которой она краснла украдкой, и подъхала къ своему жениху. Мистеръ Окгерстъ рдко заботился о мнніи другихъ, еще рже о приличіяхъ, во теперь онъ смутно сознавалъ что ихъ положеніе не совсмъ ловкое. Онъ однако сохранилъ настолько присутствіе духа чтобы толкнуть дядю Вилла, который собирался что-то сказать, а дядя Виллъ оказался достаточно трезвымъ чтобы призвать въ толчк мистера Окгерста высшую силу, не терпящую пренебреженія. Затмъ Окгерстъ принялся убждать Тома Симсона не останавливаться, но тщетно. Онъ даже указалъ на то что у нихъ не было ни провизіи, ни средствъ къ остановк. Но къ несчастію Томъ отразилъ вс эти доводы объявивъ что у него есть еще одинъ мулъ навьюченный провизіей, и указавъ на остатки чего-то въ род шалаша, сплетеннаго изъ втокъ, которые онъ открылъ не далеко отъ тропинки. ‘Пайни можетъ пріютиться вмст съ мистрисъ Окгерстъ’, сказалъ Невинный Младенецъ указывая на герцогиню,— ‘а я ужь сумю устроиться’.
Только увщательная нога мистера Окгерста спасла дядю Вилла, а то бы онъ разразился раскатами хохота. Но тутъ онъ почувствовалъ необходимость удалиться куда-нибудь подальше вверхъ по гор, до тхъ поръ пока къ нему не возвратится спокойствіе. Тамъ онъ подлился своимъ весельемъ съ высокими соснами, и много имъ пришлось увидть гримасъ на его лиц, неудержимыхъ движеній ногами и другихъ подобныхъ непристойностей. Возвратившись къ своимъ спутникамъ, онъ засталъ ихъ всхъ занятыхъ повидимому дружелюбнымъ разговоромъ, вокругъ огня, такъ какъ въ воздух стало необыкновенно свжо и на неб нависли тучи. Пайни съ дтскимъ одушевленіемъ разказывала что-то герцогин, которая слушала съ участіемъ и оживленностью, какихъ въ ней давно уже не было замтно. Томъ съ такимъ же успхомъ проповдывалъ предъ мистеромъ Окгерстомъ и тетушкой, начинавшею длаться ласкове.
— Э, да тутъ цлый пикникъ! сказалъ дядя Виллъ со внутреннею насмшкой, оглядывая группу путниковъ, яркій огонь и стреноженныхъ животныхъ въ отдаленіи. Вдругъ какая-то мысль мелькнула сквозь спиртные пары омрачавшіе его разсудокъ. Врно въ ней было что-нибудь очень забавное, потому что онъ опять вдругъ скорчилъ ногу и заткнулъ ротъ кулакомъ.
Тни начинали медленно подниматься вверхъ по гор, легкій втерокъ качалъ верхушки деревьевъ и стоналъ въ ихъ длинныхъ угрюмыхъ втвяхъ. Развалившійся шалашъ былъ починенъ, покрытъ сосновыми втками и предоставленъ дамамъ. Женихъ и невста, прощаясь предъ сномъ, такъ чистосердечно поцловались, такимъ простодушнымъ и искреннимъ поцлуемъ что его можно было бы слышать и выше колыхавшихся сосенъ. Изнуренная герцогиня и недоброжелательная тетушка вроятно были слишкомъ утомлены чтобъ обратить вниманіе на это новое доказательство простоты нравовъ и удалились въ шалашь ни слова не говоря. Огонь подправили, мущины улеглись предъ входомъ и черезъ нсколько минутъ вс спали.
Мистеръ Окгерстъ никогда не отличался крпкимъ ономъ. Около утра онъ проснулся съ чувствомъ холода и оцпеннія. Онъ началъ поправлять гаснувшій огонь, какъ вдругъ втеръ, который теперь дулъ уже сильно, хлестнулъ ему въ лицо чмъ-то и вся кровь его отхлынула прочь: это былъ снгъ!
Онъ вскочилъ на ноги чтобы разбудить товарищей, такъ какъ времени было терять нечего. По повернувшись къ тому мсту гд лежалъ дядя Виллъ, онъ увидлъ что его нтъ. Подозрніе мелькнуло въ его голов, и съ проклятіемъ на губахъ онъ бросился туда, гд были привязаны мулы: ихъ не было. Слды уже быстро исчезали подъ снгомъ.
Поддавшись волненію только на одну минуту, мистеръ Окгерстъ воротился къ костру уже со своимъ обычнымъ спокойствіемъ. Онъ не разбудилъ спавшихъ. Невинный Младенецъ покоился мирно съ улыбкой на добродушномъ лиц, покрытомъ веснушками, Пайни почивала возл своей заблудшей сестры такъ сладко какъ подъ защитой небесныхъ хранителей, мистеръ Окгерстъ притянулъ себ одяло на плечи, и поглаживая усы, сталъ ждать разсвта. Разсвтъ пришелъ медленно, съ вьюгой и метелью, ослпляя и залпляя глаза снжными хлопьями. Все что можно было разглядть вокругъ представляло картину измнившуюся какъ будто волшебствомъ. Окгерстъ посмотрлъ на долину, и настоящее и будущее представилось ему заключеннымъ въ двухъ словахъ: ‘занесены снгомъ!’
Внимательное изслдованіе провизіи, которая къ счастью была спрятана въ шалаш и такимъ образомъ избгала предательскихъ рукъ дяди Вилла, показало что съ благоразуміемъ и заботливостью ея можетъ хватить еще на десять дней.— То-есть, прибавилъ мистеръ Окгерстъ шепотомъ-тому,— если вы захотите кормить насъ. Если же нтъ, что можетъ-быть будетъ лучше, мы можемъ подождать пока дядя Виллъ вернется съ провизіей.
По какой-то тайной причин мистеръ Окгерстъ не могъ ршиться открыть мошенничество дяди Вилла, и выразилъ догадку что онъ уходя нечаянно спустилъ муловъ. Онъ намекнулъ герцогин и тетушк, которыя конечно знали въ чемъ дло, чтобъ он молчали.
— Они узнаютъ всю правду о насъ если узнаютъ хоть что-нибудь, прибавилъ онъ многозначительно,— а теперь пугать ихъ совсмъ не кстати.
Томъ Симсонъ не только отдалъ все свое имущество въ распоряженіе мистера Окгерста, но и казалось радовался предстоявшему имъ заключенію.— ‘Мы тутъ отлично покочуемъ съ недльку, а потомъ снгъ растаетъ и мы вс вмст отправимся назадъ.’ Добродушная веселость юноши и спокойствіе мистера Окгерста заразили и другихъ.
Томъ устроилъ изъ сосновыхъ втокъ крышу для шалаша, а герцогиня принялась наставлять Пайни какъ украсить внутренность съ такимъ вкусомъ и ловкостью что молоденькая провинціалка широко раскрыла отъ удивленія свои голубые глаза.— ‘Славно вы должно-быть живете въ Покерфлет’, сказала Пайни. Герцогиня вдругъ отвернулась чтобы скрыть краску мгновенно появившуюся на ея щекахъ, а тетушка посовтовала Пайни не тараторить. Когда мистеръ Окгерстъ воротился съ утомительныхъ поисковъ какого-нибудь выхода, онъ услышалъ звуки веселаго смха, отдававшіеся въ утесахъ. Онъ остановился встревоженный, и его мысли прежде всего обратились къ водк, которую онъ благоразумно припряталъ. ‘Только это не совсмъ похоже на водку’, сказалъ игрокъ. И только уже увидавъ сквозь метель ярко сверкающій костеръ и группу около него, онъ успокоился, уврившись что это они ‘просто шалили’. Не знаю припряталъ ли мистеръ Окгерстъ вмст съ водкой и свои карты, какъ предметъ недопускаемый въ ихъ общину. Достоврно только что, какъ говорила тетушка, онъ ни разу не вспомнилъ о картахъ въ этотъ вечеръ. Время какъ-то случайно занялось аккордіономъ, который Томъ Симсонъ съ нкоторымъ хвастовствомъ вынулъ изъ своего мшка. Несмотря на немалое затрудненіе въ употребленіи этого инструмента, Пайни Вудсъ вызвала однако изъ него нсколько упрямыхъ псенокъ, а Томъ присоединилъ акомпаниментъ на кастаньетахъ. Но самое главное торжество вечера состояло въ томъ что женихъ и невста, взявшись за руки, съ большою важностью и стараніемъ спли ‘привальную’ пснь. Кажется что не столько благочестивый характеръ, сколько вызывающій тонъ и ковенанторскія стремленія заразили прочихъ, и они наконецъ присоединились къ припву: ‘Я горжусь тмъ что служу Господу и готовъ умереть въ его воинств’. Сосны качались, вьюга шумла и злилась надъ бдняками, а пламя ихъ жертвенника взвивалось къ небу какъ бы въ залогъ обта.
Къ полуночи метель утихла и звзды засіяли надъ спящими. Мистеръ Окгерстъ, котораго обычаи его промысла пріучили къ самому незначительному количеству сна, распредляя съ Томомъ караулъ, устроилъ такъ что ему досталась большая часть обязанности. Онъ объяснилъ Младенцу что ему часто приходилось проводить цлую недлю безъ сна.
— Что же это вы длали? спросилъ Томъ.
— Игралъ, отвчалъ Окгерстъ:— когда нападешь на счастье, на настоящее счастье, тогда не скоро устанешь. Счастье уйдетъ прежде. Счастье, это бдовое дло! продолжалъ игрокъ задумчиво.— Все что о немъ можно знать, это что оно того и гляди измнитъ. И вотъ догадаться когда оно измнитъ — въ этомъ вся штука. На насъ напало несчастье съ тхъ поръ какъ мы выхали изъ Покерфлета — вы подвернулись и вотъ тоже попались. Пока еще можно держать карты, все хорошо. Потому что, прибавилъ игрокъ съ веселою непослдовательностью:— ‘Я горжусь тмъ что служу Господу и готовъ умереть въ его воинств’. Наступилъ третій день, и солнце, оглядывая долину покрытую блымъ ковромъ, увидло нашихъ изгнанниковъ когда они длили между собой утреннія доли изъ своего постепенно уменьшающагося запаса. По странной особенности этого горнаго климата, его лучи разливали на зимнюю картину благодатную теплоту, какъ будто изъ состраданія и сожалнія о прошедшемъ. Но они освщали только груды снга взгроможденныя одна на другую вокругъ шалаша — неизвстное, неизслдимое, безнадежное мор въ утесистыхъ берегахъ къ которымъ изгнанники все еще льнули. Сквозь удивительно чистый воздухъ виднлся вдали дымъ поднимавшійся отъ пастушьей деревни Покерфлетъ. Тетушка увидла его, и изъ высокой башни своей скалистой крпости метнула въ ту сторону свое послднее проклятіе., то былъ ея послдній упрекъ, и потому можетъ-быть онъ былъ облеченъ нкоторою торжественностью. Онъ облегчилъ ее, какъ она потихоньку сообщила герцогин: ‘Вотъ вы пойдите сами, попробуйте, и увидите’. Посл этого она возложила на себя обязанность занимать ‘дитя’, какъ ей и герцогин угодно было назвать Пайни. Пайни однако была далеко не ребенокъ, но по ихъ оригинальной теоріи это прозваніе служило только указаніемъ на то что она не держала себя непристойно и не употребляла проклятій на каждомъ шагу, и это дйствовало на нихъ какъ-то утшительно.
Когда ночь снова подкралась по ущельямъ, звуки аккордіона опять раздались возл мерцающаго костра, то судорожно прерываясь, то утомительно растягиваясь. Но музык не удалось наполнить совершенно болзненную пустоту произведенную недостаточностью пищи, и Пайни предложила новое развлеченіе — разказывать. Ни мистеръ Окгерстъ, ни его спутницы не имли охоты говорить о томъ что имъ пришлось испытать въ жизни, и это предложеніе тоже потерпло бы неудачу, еслибы не Младенецъ. Нсколько мсяцевъ тому назадъ ему попался какой-то затерянный экземпляръ незатйливаго перевода Иліады г. Попа. Онъ очень хорошо запомнилъ содержаніе, и хотя посреди общепринятаго мстнаго нарчія своей родины совершенно забылъ слова и выраженія, но все-таки предложилъ что разкажетъ главныя происшествія поэмы. Такимъ образомъ Гомеровскіе полубоги снова спустились въ этотъ вечеръ на землю. Троянскій храбрецъ и хитрый Грекъ вступили въ борьбу на воздух, и высокія сосны преклонились предъ гнвомъ Пелеева сына. Мистеръ Окгерстъ слушалъ съ спокойнымъ удовольствіемъ. Особенно занимала его судьба ‘ясеневыхъ каблуковъ’ (Asli-keels) какъ Младенецъ съ упорствомъ называлъ ‘быстроногаго Ахиллеса’.
Такъ при скудости пищи, за то съ Гомеромъ и аккордіономъ въ изобиліи, прошла цлая недля. Солнце снова покинуло изгнанниковъ, и снова изъ свинцоваго неба посыпались на землю снжные хлопья. Съ каждымъ днемъ тсне становилась вокругъ нихъ снжная ограда, и наконецъ они очутились запертыми посреди ослпительно блыхъ стнъ, поднимавшихся на двадцать футовъ надъ ихъ головами. Становилось трудне и трудне поддерживать огонь, даже и деревья недавно упавшія не вдалек были теперь уже на половину скрыты подъ грудами снга. И однако никто не жаловался. Женихъ и невста, отворачиваясь отъ грустнаго вида, смотрли другъ другу въ глаза и были счастливы. Мистеръ Окгерстъ хладнокровно примирился съ несчастливою игрой, которая очевидно вела къ проигрышу. Герцогиня веселе чмъ прежде заботилась о Пайни. Только тетушка, которая прежде была крпче всхъ, какъ будто слабла и блднла. Въ полночь десятаго дня она подозвала Окгерста къ своей постели.
— Конецъ мой пришелъ, сказала она слабымъ и жалостнымъ голосомъ,— но не говорите этого никому. Не будите ягнятъ. Возьмите узелокъ у меня въ головахъ и откройте.
Мистеръ Окгерстъ исполнилъ. Въ узелк были тетушкины порціи за прошедшую недлю не тронутыя.
— Отдайте ихъ этому дитяти, сказала она, указывая на спящую Пайни.
— Вы убили себя голодомъ, сказалъ игрокъ.
— Да, это такъ называется, сказала она слабо и легши на постель опять повернулась къ стн и тихо уснула.
Аккордіонъ и кастаньеты были въ этотъ день отложены въ сторону и Гомеръ былъ забытъ. Когда тло тетушки было предано снгу, мистеръ Окгерстъ отозвалъ въ сторону Тома и показалъ ему лыжи, которыя онъ устроилъ изъ стараго вьючнаго сдла.
— Еще есть одна возможность изо ста спасти ее, сказалъ онъ глядя на Пайни,— но это тамъ, прибавилъ онъ указывая на Покерфлетъ.— Если вы доберетесь туда въ два дня, то она спасена.
— А вы? спросилъ Томъ.
— Я останусь здсь, былъ короткій отвтъ.
Женихъ и невста простились долгимъ поцлуемъ.
— Разв вы тоже уходите? сказала герцогиня увидвъ что Окгерстъ какъ будто ожидалъ чтобъ идти вмст.
— Только до той трещины, отвчалъ онъ.
Онъ вдругъ повернулся и поцловалъ герцогиню. Ея блдное лицо вспыхнуло и дрожащіе члены оцпенли отъ изумленія.
Наступила ночь, мистера Окгерста не было. Ночью опять поднялась буря и метель. Герцогиня, поправляя костеръ, замтила что возл шалаша было кмъ-то незамтно заготовлено топливо еще на нсколько дней. Слезы выступили на ея глазахъ, но она скрыла ихъ отъ Пайни. Он спали мало. Утромъ, взглянувъ другъ на друга, он прочли свою судьбу. Ни одна не сказала ни слова, но Пайни, принявъ на себя видъ боле сильной, притянула къ себ герцогиню и обняла ея станъ. Такъ просидли он весь день. Ночью буря еще больше разсвирпла и разметавъ охранявшія сосны проникла въ самый шалашъ. Къ утру оказалось невозможнымъ поддерживать огонь и онъ мало-по-малу совсмъ погасъ. Глядя на медленно чернвшую золу, герцогиня прижалась къ Пайни и прервала долгое молчаніе:
— Пайни, можете вы молиться?
— Нтъ, душенька, отвчала Пайни простодушно.
Герцогиня сама не зная отчего почувствовала облегченіе, и положивъ руку на плечо Пайни, умолкла. Младшая и боле чистая, невинная двушка прижала къ своей двственной груди голову своей гршной сестры, и сидя такъ, он об уснули.
Втеръ плъ, какъ будто боясь разбудить ихъ. Легкіе хлопья снга, падая съ длинныхъ сосновыхъ втокъ, летли какъ блыя птички и садились на спящихъ. Мсяцъ глядлъ сквозь разорванныя облака на остатки привала. Но всякій Слдъ человка, всякій признакъ земной работы былъ скрытъ подъ безукоризненно блою пеленой, милосердно ниспосланною свыше.
Он проспали весь этотъ день и весь слдующій, и не проснулись когда голоса и шаги прервали окружающее молчаніе. И когда сострадательныя руки отряхнули снгъ съ ихъ поблднвшихъ лицъ, по одинаково мирному выраженію ихъ трудно было бы ршить которая согршила. Даже покерфлетскій законъ созналъ это и отвернувшись оставилъ ихъ въ объятіяхъ другъ друга.
У начала стока на одной изъ самыхъ большихъ сосенъ нашли трефовую двойку приколотую къ кор ножикомъ. На ней твердою рукой было написано слдующее:
‘Подъ этимъ деревомъ лежитъ тло Джона Окгерста который пошелъ несчастливо 23го ноября 1850 года и спасовалъ 7го декабря 1850 года.’
Подъ снгомъ холодный и безжизненный, съ револьверомъ въ рук и съ пулей въ сердц, лежалъ самый твердый и вмст съ тмъ самый слабый изъ покерфлетскихъ изгнанниковъ.