ЛАНГБЕЙНЪ.
Покаяние, Лангбейн Август Фридрих Эрнст, Год: 1823
Время на прочтение: 5 минут(ы)
Нмецкіе поэты въ біографіяхъ и образцахъ. Подъ редакціей Н. В. Гербеля. Санктпетербургъ. 1877.
Августъ-Фридрихъ-Эрнстъ Лангбейнъ, едва ли не единственный юмористическій писатель своего времени въ Германіи, родился 6-го сентября 1757 года въ Радеберг, близь Дрездена. Отличаясь необыкновенной плодовитостью и значительной талантливостью, а вмст съ тмъ и значительной распущенностью, онъ, къ сожалнію, весьма часто впадаетъ въ шаржъ и даже пошлость въ своихъ произведеніяхъ, что, конечно, недостойно писателя съ истиннымъ талантомъ. Поэтому отзывъ о нёмъ Шерра, назвавшаго его ‘великимъ только въ пошлости’, не смотря на всю свою рзкость, очень мтко очерчиваетъ кругъ дятельности этого талантливаго, но крайне вульгарнаго писателя. Лангбейнъ писалъ во всхъ родахъ, то-есть сочинялъ басни, баллады, лирическія стихотворенія, легенды, юмористическіе разсказы и романы — и во всхъ родахъ былъ одинаково вульгаренъ. Въ 1704 году поэтъ собралъ свои разбросанныя по повременнымъ изданіямъ пьесы и издалъ ихъ въ Лейпциг въ двухъ томахъ, подъ названіемъ: ‘Schwnke’. Лучшей пьесой этого изданія считается баллада ‘Рубашка счастливца’. Зенита своей непрочной славы достигъ Лангбейнъ въ двадцатыхъ годахъ, благодаря двумъ новымъ и, притомъ, лучшимъ изданіямъ своихъ стихотвореній, вышедшихъ въ свтъ въ 1820 и 1823 годахъ. Успхъ названныхъ двухъ изданій былъ такъ великъ, что даже породилъ подражателя, въ лиц одного изъ безчисленныхъ Мейеровъ, напечатавшаго въ 1823 году въ Лейпциг томъ своихъ стихотвореній, подъ названіемъ: ‘Neue Schwnke und Erzhlungen’. Лучшими произведеніями Лангбейна считаются его баллады, а изъ балладъ — ‘Покаянье’, ‘Слпой конь’ и ‘Отцеубійца’ Первая изъ нихъ находится въ нашемъ изданіи въ прекрасномъ перевод Жуковскаго. Кром того, на русскомъ язык существуетъ ещё переводъ его комической повсти ‘Летучая мышь’, отпечатанный въ 1805 году въ Москв. Изъ романовъ, которыхъ Лангбейнъ написалъ немало, считаются лучшими: ‘ома Келлервурмъ’ и ‘Свадьба магистра Цамнельса’, изданные въ 1800 и 1808 годахъ въ Лейпциг. Лангбейнъ скончался 2-го января 1835 года.
ПОКАЯНІЕ.
Былъ Папа готовъ лигургію свершать,
Сіяя въ святомъ облаченьи,
Съ могуществомъ, даннымъ ему, отпускать
Всмъ гршникамъ ихъ прегршенья.
И Папа обрядъ очищенья свершалъ,
Во прах народъ простирался,
И кто съ покаяніемъ прахъ лобызалъ.
Отъ всхъ тотъ грховъ очищался.
Органа торжественный громъ восходилъ
Гор во святомъ иміам,
И страхъ соприсутствія Божія былъ
Разлитъ благодатью во храм.
Святйшее слово онъ хочетъ сказать —
Устамъ не покорствуютъ звуки,
Сосудъ живоносный онъ хочетъ поднять —
Дрожащія падаютъ руки.
‘Есть гршникъ великій во храм святомъ —
И бремя на нёмъ святотатства!
Нтъ части ему въ разршеньи моёмъ:
Онъ здсь не отъ нашего братства.
‘Нтъ слова, чтобъ миръ водворило оно
Въ душ погубленной отнын —
И онъ обртётъ осужденье одно
Въ чистйшей небесной святын.
‘Бги жь, осуждённый! отвергнись отъ насъ
Не жди моего заклинанья!
Бги: да свершу невозбранно въ сей часъ
Великій обрядъ покаянья.’
Съ толпой на колняхъ стоялъ пилигримъ.
Въ простую одтъ власяницу.
Впервые узрлъ онъ сіяющій Римъ,
Великую вры столицу.
Молчанье храня, онъ пришолъ изъ своей
Далёкой отчизны, какъ нищій —
И цлые сорокъ онъ дней и ночей
Почти не касался до пищи,
И въ храм, въ святой покаянія часъ.
Усерднй никто не молился,
Но грянулъ надъ нимъ заклинательныи гласъ —
Онъ блденъ поднялся и скрылся.
Спшитъ запрещённый покинуть онъ Римъ:
Преслдуемъ словомъ ужаснымъ.
Къ шотландскимъ идётъ онъ горамъ голубымъ.
Къ озёрамъ отечества яснымъ.
Когда жь возвратился въ отечество онъ,
Въ старинную ддовъ обитель,
Вассалы къ нему собрались на поклонъ
И ждали что скажетъ властитель.
Но прежній властитель, дотол вождёмъ
Ихъ бывшій во слав побдной,
Ихъ принялъ съ унылымъ, суровымъ лицомъ,
Съ потухшими взорами, блдной.
Сложилъ онъ съ вассаловъ подданства обтъ
И съ ними безмолвно простился,
Покинулъ онъ замокъ, покинулъ онъ свтъ
И въ келью отшельникомъ скрылся.
Себя онъ обрёкъ на молчанье и трудъ,
Безъ сна проводилъ онъ вс ночи,
Какъ блдный убійца, вдомый на судъ,
Бродилъ онъ, потупивши очи.
Не зналъ онъ покрова ни въ холодъ, ни въ дождь,
Въ раздранной ходилъ власяниц
И въ кель, бывалый властитель и вождь,
Гнздился, какъ мёртвый въ гробниц.
Въ святой монастырь Богоматери далъ
Онъ часть своего достоянья,
Чтобъ тамъ о погибшихъ соборъ совершалъ
Вседневно обрядъ поминанья.
Когда жь поминанье соборъ совершалъ,
Моляся въ усердіи тепломъ,
Онъ въ храмъ не входилъ — передъ дверью лежалъ
Онъ въ прах, осыпанный пепломъ.
Окрестъ сторона та прекрасна была:
Рка, наравн съ берегами,
По зелени яркой лазурно текла
И зелень поила струями.
Живыя дороги вились по полямъ,
Межъ нивами сёла блистали,
Пестрли стада, отвчая рогамъ,
Долины и холмы звучали.
Святой монастырь на пригорк стоялъ
За тёмною клёновъ оградой,
Межь ними, въ то время, какъ вечеръ сіялъ,
Багряной горлъ онъ громадой.
Но гршнымъ очамъ не примтна краса
Весёлой окрестной природы:
Безъ блеска для мёртвой души небеса,
Безъ голоса рощи и воды.
Есть мсто — туда, какъ могильная тнь
Одною дорогой онъ ходитъ,
Тамъ часто задумчивъ сидитъ онъ весь день,
Тамъ часто и ночи проводитъ.
Въ лсномъ захолусть, гд сонный ворчитъ
Источникъ, влачася лниво,
На дикой полян часовня стоитъ
Въ обломкахъ, заглохшихъ крапивой.
И чорны обломки: пожаръ тамъ прошолъ,
Золою, стопившейся въ камень.
И падшею кровлей задавленный полъ.
Ршотки стерпвшія пламень.
И полосы дыма на голыхъ стнахъ,
И древній алтарь безъ святыни —
Всё сердцу твердитъ, пробуждая въ нёмъ страхъ,
О тайн сей мрачной пустыни.
Ужасное дло свершилося тамъ:
Въ часовн пустыннаго мста,
Въ часъ ночи, обтъ принося небесамъ,
Стояли женихъ и невста.
Къ красавиц бурною страстью пылалъ
Округи могучій властитель:
Но нравился бол ей скромный вассалъ.
Чмъ гордый его повелитель.
Соперника ревность была имъ страшна —
И втайн ихъ бракъ совершился…
Ужь клятва любви небесамъ предана
И пастырь надъ ними молился…
Вдругъ топотъ и клики и пламень кругомъ!
Ихъ тайна открыта: въ кипнь
Обиды, любви, обезумленъ виномъ,
Дерзнулъ онъ на страшное мщенье…
Захлопнуты двери, часовня горитъ,
Стенаньямъ смётся губитель,
Всё пышетъ, палится, трещитъ и горитъ
И въ пепл святыни обитель.
Былъ вечеръ прекрасенъ и тихъ и душистъ,
На горныхъ вершинахъ сіяло,
Сводъ неба глубокій былъ тёменъ и чистъ,
Торжественно всё утихало.
Въ обители иноковъ слышался звонъ:
Тамъ было вечернее бднье,
И иноки пли хвалебный канонъ,
И было ихъ сладостно пнье.
По-прежнему грустенъ, по-прежнему дикъ,
(Ужъ годы прошли въ покаянь)
На мсто, гд сердце онъ мучить привыкъ.
Онъ шолъ, погружонный въ молчанье.
Но вечеръ невольно бесдовалъ съ нимъ
Своей миротворной красою,
И тихой земли усыпленьемъ святымъ,
И звздныхъ небесъ тишиною.
И воздухъ его обнималъ теплотой,
И пилъ ароматъ онъ цлебный,
И вслухъ долеталъ издалёка порой
Отшельниковъ голосъ хвалебный.
И съ чувствомъ, давно позабытымъ, поднялъ
На небо онъ взоръ свой угрюмой
И долго смотрлъ, и недвижимъ стоялъ,
Окованный тайною думой.
Но вдругъ содрогнулся — какъ-будто о чёмъ
Ужасномъ онъ вспомнилъ — глубоко
Вздохнулъ, сталъ блднй,и обычнымъ путёмъ
Пошолъ, какъ мертвецъ, одиноко.
Главу опустя, безнадежно унылъ,
Отчаянно стиснувши руки,
Приходитъ туда онъ, куда приходилъ
Ужь годы вседневно для муки.
И видитъ: у входа часовни сидитъ
Чернецъ въ размышленьи глубокомъ.
Онъ чуденъ лицомъ, на него онъ глядитъ
Пронзающимъ внутренность окомъ.
И тихо сказалъ наконецъ онъ: ‘Христосъ
Тебя сохрани и помилуй!’
И гршнику душу привтъ сей потрёсъ,
Какъ лучъ воскресенья могилу.
‘Отвтствуй мн, кто ты?’ чернецъ вопросилъ,
‘Свою мн повдай судьбину.
По виду ты странникъ: быть-можетъ ходилъ,
Свершая обтъ, въ Палестину?
‘Или ко гробамъ чудотворцевъ святыхъ
Своё приносилъ поклоненье?
Съ собою мощей не принёсъ ли какихъ,
Дарующихъ гршнымъ спасенье?’
— Мощей не принёсъ я, къ гробамъ не ходилъ,
Спасающимъ насъ благодатью,
Не зрлъ Палестины: но въ Рим я былъ —
И преданъ на вки проклятью.—
‘Проклятія вчнаго нтъ для живыхъ:
Есть врный за падшихъ заступникъ.
Приди, исповдайся въ тайныхъ своихъ
Грхахъ предо мною, преступникъ.’
— Что сдлать не властенъ Святйшій Отецъ,
Владыко и Божій намстникъ,
Теб ли то сдлать? И кто ты, чернецъ?
Кмъ посланъ ты, милости встникъ?—
‘Я здсь издалёка: былъ въ той сторон.
Гд вдома участь земного,
Здсь память загладить позволено мн
Ужаснаго дла ночного.’
При слов сёмъ гршникъ на землю упалъ:
Вс члены его трепетали.
Онъ исповдь началъ: но что онъ сказалъ,
Того на земл не узнали.