АНГЛІЙСКІЕ ПОЭТЫ
ВЪ БІОГРАФІЯХЪ И ОБРАЗЦАХЪ
Составилъ Ник. Вас. Гербель
САНКТПЕТЕРБУРГЪ
Типографія А. М. Потомина. У Обуховскаго моста, д. No 93
1875
ДЖЕФФРИ ЧОСЕРЪ,
ИЗЪ ПОЭМЫ:
‘КЕНТЕРБЕРІЙСКІЕ РАЗСКАЗЫ’.
Из поэмы ‘Кентерберийские рассказы’, Чосер Джефри, Год: 1875
Время на прочтение: 20 минут(ы)
Джеффри Чосеръ, отецъ англійской поэзіи, какъ его справедливо называютъ въ Англіи, родился въ 1328 году въ Лондон. Этотъ почетный и вполн заслуженный имъ титулъ присвоенъ ему, какъ знаменитйшему писателю предшествовавшаго Шекспиру періода — писателю, который впервые далъ опредленный характеръ англійскому языку и тмъ помогъ ему сдлаться языкомъ высшаго общества, вмсто французскаго.
Хотя значеніе англійскаго языка стало усиливаться, вмст съ возвышеніемъ общинъ, ещё при Эдуард I, тмъ не мене французскій языкъ всё-таки продолжалъ господствовать при двор и въ высшемъ обществ — и нуженъ былъ геній, подобный Чосеру, чтобы дать литературное первенство и самостоятельность англійской рчи и національной поэзіи. Продолжительная и дятельная жизнь его занимаетъ почти всё XIV столтіе и обнимаетъ два продолжительныхъ царствованья мудраго Эдуарда III и его злополучнаго преемника, Ричарда II. Одинъ взглядъ на хронологическую таблицу европейской исторіи ясно показываетъ, что упомянутый періодъ былъ полонъ весьма важныхъ событій и имлъ ршительное вліяніе не только на политическій и общественный ходъ жизни въ Англіи, но и въ цлой Европ, наконецъ, періодъ этотъ былъ зарёй богатой англійской литературы — самой блистательной и самой прочной славы Англіи.
Чосеръ, какъ это видно изъ самого его имени (очевидно французскаго), принадлежалъ къ норманскому — то-есть аристократическому — классу англійскаго общества, что и было, вмст съ свойствомъ по жен съ Джономъ Гонтомъ, главной причиной того, что первыя его произведенія хранятъ явные слды подражанія бывшей тогда въ мод нормандской поэзіи. Вообще, талантъ его достигъ полнаго своего развитія только въ послдніе годы его жизни — и ему уже было шестьдесятъ лтъ, когда онъ написалъ лучшее свое произведеніе: ‘Кентерберійскіе Разсказы’. Образованіе своё Чосеръ получилъ въ Кембридж и Оксфорд и дополнилъ его во время своихъ поздокъ во Францію и Нидерланды.
Изъ краткихъ біографическихъ данныхъ о жизни Чосера, дошедшихъ до насъ, извстно положительно только то, что онъ участвовалъ въ нсколькихъ походахъ do Франціи), видлъ сраженіе при Пуатье и, затмъ, былъ взятъ въ плнъ при осад Ретье. Но самымъ замчательнымъ въ жизни Чосера, съ литературной точки зрнія, событіемъ было путешествіе его въ Геную, въ свит герцога Кларенскаго, для присутствовала при бракосочетаніи этого принца съ Віолантою, дочерью Галеаццо Висконти, герцога Миланскаго. На этомъ торжеств, ознаменованномъ великолпнйшими церемоніями этого великолпнаго времени, присутствовали многіе знаменитые сановники, поэты, учоные и воины Франціи и Италіи, между которыми, подобно алмазамъ, блистали: Петрарка, во всей слав перваго поэта, глубокомысленнаго филолога и самаго изящнаго учонаго своего времени, и Боккачіо, совершеннйшій типъ итальянскаго ума, соединявшій въ себ глубокое знаніе съ граціозною безнравственностью, полное и врное пониманіе практической жизни съ самымъ необузданнымъ проявленіемъ юмора, глубокую сатиру Маккіавеля съ оригинальною болтовнёю полишинеля.
Первыми произведеніями Чосера были переводы, но въ этихъ врныхъ переложеніяхъ народныхъ сочиненій, съ которыми онъ знакомилъ своихъ соотечественниковъ, неудержимо просвчивалъ талантъ великаго оригинальнаго поэта. Лучшими изъ небольшихъ произведеній Чосера считается его аллегорическая поэма ‘Цвтокъ и листъ’ и ‘Троилъ и Крессида’, поэма ‘основанная на одной изъ самыхъ любимыхъ легендъ среднихъ вковъ, изъ которой самъ Шекспиръ сдлалъ драму подъ тмъ же названьемъ. Вся поэма написана римованными десятисложными стансами, которые Чосеръ употреблялъ въ большой части своихъ сочиненій. Не смотря на тысячи анахронизмовъ и другихъ нелпостей, эта поэма пропитана глубокимъ чувствомъ, которое неизмнно было присуще всему тому, что писалъ Чосеръ и которое показываетъ, что природа всегда находила отголосокъ въ его сердц. Изъ послдовавшихъ затмъ произведеній Чосера можно указать на поэму ‘Храмъ Славы’, великолпную аллегорію, блиставшую, по словамъ критика, всмъ ‘жемчугомъ и златомъ’ готическаго воображенія. Но лучшею изъ поэмъ Чосера считается, по справедливости, его нравоописательная поэма ‘Кентерберійскіе Разсказы’, самый лучшій и долговчный памятникъ генія ‘отца англійской поэзіи’. Это — оконченная картина, изображающая человческій характеръ во всёмъ его разнообразіи, картина, наполненная фигурами, очертанія которыхъ не потускнютъ ни отъ теченія времени, ни отъ измненія нравовъ, и въ которыхъ каждая черта облика, малйшій оттнокъ красокъ сохранятъ свою врность и свжесть до позднйшихъ времёнъ.
Планъ сочиненія слдующій: Чосеръ разсказываетъ, что онъ собрался на богомолье въ Кентерберійскій соборъ, въ которомъ покоятся мощи св. мученика омы Бекета, архіепископа Кентерберійскаго, память котораго чтилась больше другихъ въ англійскомъ народ, такъ-какъ онъ былъ первымъ духовнымъ лицомъ чисто англійскаго происхожденія, сдлавшимся страшнымъ для норманскихъ притснителей. Когда вся компанія богомольцевъ собралась къ ужину, въ большой зал гостиниицы въ Соутварк, хозяинъ заведенія предлагаетъ гостямъ идти всмъ вмст въ Кентербёри, причемъ, ради оживленія скуки путешествія туда и обратно, приглашаетъ каждаго изъ присутствующихъ, поочередно, разсказать что-нибудь, и чей разсказъ будетъ лучшій, тотъ поужинаетъ на счётъ другихъ. Поэтъ начинаетъ съ того, что подробно описываетъ каждаго изъ разсказчиковъ и объясняетъ причины ихъ встрчи. Описанія эти полны жизни и юмора, неисчерпаемость его наблюденій надъ человческой природой и искуство, съ какимъ онъ описываетъ мельчайшіе оттнки характеровъ, нравовъ и наружности — поистин неподражаемы. Посл описаній слдуютъ разсказы, но, къ сожалнію, смерть постигла поэта прежде, чмъ онъ усплъ выполнить и половину своей программы. Онъ даже не довёлъ своихъ пиллигримовъ въ Кентербери и изъ тридцати двухъ богомольцевъ, такъ прекрасно описанныхъ имъ, не боле половины успли разсказать свою повсть.
Чосеръ умеръ 25-го октября 1400 года въ своёмъ помстьи Вудсток и похороненъ въ Вестминстерскомъ аббатств — первымъ изъ знаменитаго ряда поэтовъ, чьи останки покоятся въ этомъ священномъ зданіи.
1.
Когда засуху марта апрль смочилъ дождями,
Вспоивши ими землю съ засохшими корнями,
И каждый стебель травки той влагою обмывъ,
Которая рождаетъ цвты душистыхъ нивъ,
Когда поля и рощи дыханіе живое
Зефира ощутили и солнце золотое
Прошло до половины пути чрезъ знакъ Окна
И вновь запли птички, что въ обаяньи сна
Дремать привыкли ночью съ открытыми глазами,
(Такъ властвуетъ природа надъ птичьими сердцами),
Тогда на богомолье паломники спшатъ
Къ чужимъ, заморскимъ странамъ, гд набожно хотятъ
Святынямъ, имъ извстнымъ, съ молитвой поклониться,
Изъ каждаго мстечка Британіи стремится
Народъ благочестивый въ Кентербери къ мощамъ,
Чтобъ въ храм передъ гробомъ свободу дать мольбамъ,
Благодаря святого, который охраняетъ
Людей отъ всхъ болзней и мощь имъ досылаетъ.
2.
Въ такое время года пришлось однажды мн
Захать въ дальній Сотваркъ.быть въ ‘Табард’ *). Вполн
Я былъ тогда настроенъ желаніемъ молиться,
Въ Кентербери похать, къ святын приложиться.
Въ гостинниц подъ вёчеръ случайно собрался
Кругъ добрыхъ богомольцевъ и каждый задался
(Ихъ было двадцать девять) сходить на богомолье,
Какъ я, въ Кентерббри же… Въ гостинниц приволье
Нашлось для насъ, а также и стойла для коней —
И мы съ большимъ удобствомъ расположились въ ней.
Когда на отдыхъ солнце въ туман закатилось,
Всё общество со мною сошлось, разговорилось,
А я знакомцамъ новымъ совтъ далъ отдохнуть,
Чтобъ, вставши рано утромъ, пуститься снова въ путь.
*) Табардскаи гостинница существуетъ до-сихъ-поръ и съ давняго времени украшается надписью, гласящей, что почтенное это зданіе имло честь быть сборнымъ мстомъ богомольцевъ Чосера.
3.
Пока у насъ, однако, есть часъ досуга, съ розу
Не стану приступать я къ дальнйшему разсказу,
А вкратц попытаюсь, раскинувши умомъ,
Покуда есть охота, поразсказать о томъ,
Какими люди эти тогда мн показались,
Какого званья были, чмъ въ жизни занимались
И даже что за платье носили на плечахъ…
Мы рыцаремъ займёмся на первыхъ же порахъ.
4.
Въ числ другихъ былъ рыцарь, цвтъ рыцарскаго сана.
Съ дней первыхъ посвященья любить онъ началъ рано
Воинскія потхи, свободу, правду, честь,
Великодушье храбрыхъ, чужда которымъ месть.
За доблести цнимъ былъ онъ въ войск сюзерена,
Никто, какъ онъ, безъ страха и безъ боязни плна,
Не странствовалъ такъ много, такъ зналъ людей и свтъ,
Что каждому полезный всегда могъ дать совтъ.
Съ успхомъ бился рыцарь у стнъ Александріи,
Дрался въ Литв далёкой, среди снговъ Россіи,
Онъ на почётномъ мст банкетовъ засдалъ
Среди тевтонцевъ гордыхъ, въ Гренад побывалъ,
Гд съ маврами рубился, сражался въ Бельмарин
И имя крестоносца гремло на чужбин.
Онъ видлъ много чуждыхъ и отдалённыхъ странъ,
Въ Великомъ мор *) плавалъ грозой магометанъ,
Онъ за святую вру дрался близь Трамедина
На поединк трижды, сразивши сарацина,
Въ пятидесяти битвахъ мечъ кровью обагрялъ
И на пути не мало опасностей встрчалъ,
Съ врагами не страшился въ бою кровавыхъ встрчъ онъ
И шлемъ его, какъ панцырь желзный, былъ изсчемъ.
Достойный этотъ рыцарь ходилъ ещё при томъ
И въ Турцію походомъ съ владльцемъ и вождёмъ
Полатіи, съ нимъ вмст за крестъ святой сражался,
И гд бы ни являлся, тамъ первымъ онъ считался.
Но, храбрый въ битвахъ, былъ онъ благоразумно-строгъ
И въ скромности поспорить съ двицей красной могъ,
И, хоть ключомъ кипла кровь пламенная въ жилахъ,
Обидть грубой рчью людей онъ былъ не въ силахъ.
Ну, словомъ, то былъ рыцарь безъ всякаго пятна,
А что до обстановки — вотъ какова она:
Конь рыцаря былъ добрый, но вовсе не нарядный,
Джипонъ изъ фустіана, далёко не парадный,
На всадника надтый, былъ латами истёртъ:
Онъ сдлалъ, вроятно, въ нёмъ не одинъ походъ.
*) Атлантическомъ океан.
5.
Сынъ рыцаря былъ съ нимъ же, оруженосецъ статный,
Влюблённый и весёлый, съ улыбкою пріятной
И съ локонами, словно завитыми сейчасъ.
Ему лтъ двадцать было, я думаю. Межь насъ
Высокимъ, стройнымъ станомъ пажъ юный отличался,
Въ движеніяхъ быть ловокъ и сильнымъ намъ казался.
Онъ, будущій воитель и смлый паладинъ,
Выигрывалъ турниры уже по разъ одинъ,
Въ одномъ изъ нихъ сразивши однажды иноврца,
Чтобъ вызвать благосклонность прекрасной дамы сердца.
Его костюмъ былъ вышитъ, какъ разноцвтный лугъ,
Цвтами всхъ оттнковъ украшенный вокругъ,
Одъ плъ, игралъ на флейт безъ умолку день Божій,
Безпечный, словно птичка, какъ мсяцъ май пригожій.
На нёмъ камзолъ короткій, ко мод, но ея на
Не до земли хватали концами рукава,
Волнисто драпируясь отъ каждаго движенья.
На лошадь онъ садится — такъ просто загляднье:
Красивая посадка, въ глазахъ его огонь —
И всадникомъ гордится какъ будто бы самъ конь.
Затянетъ-ли онъ псню — полна та псня ласки,
А сказку поразскажетъ — заслушаешься сказки.
Сражаясь на турнирахъ, умлъ онъ танцовать,
Умлъ писать искусно и бойко рисовать,
Любить же могъ такъ сильно, что спалъ во мрак ночи
Не больше чмъ безсонный соловушка. Короче —
Услужливъ былъ и вжливъ, здокъ, танцоръ, пвецъ…
Своимъ оруженосцемъ гордиться могъ отецъ.
6.
Былъ съ рыцаремъ и Йоменъ, прислугу замнявшій.
(Такъ пожелалъ самъ рыцарь, слуги съ собой не взявшій).
На Йомен кафтанъ былъ зелёный, капюшонъ,
За поясомъ запряталъ пукъ стрлъ блестящихъ онъ
И перьями павлина украшенныхъ. Кичился
Оружьемъ онъ и ловко съ симъ въ дл обходился,
Лукъ былъ всегда надеженъ и каждая стрла
Врне самой смерти въ рукахъ его была.
Въ любой лсной охот наздникъ самый смлый,
Имлъ квадратный лобъ онъ, цвтъ кожи за горлый,
Мечь при бедр, на локт раскрашенный щитокъ.
Съ другого боку острый, отточенный клинокъ
Въ ножнахъ и подъ рзьбою красиваго узора,
А на груди блистала Святого Христофора
Серебрянная бляха, на перевязи рогъ…
Охотникомъ смотрлъ онъ отъ головы до ногъ.
7.
Въ числ тхъ богомольцевъ игуменью я встртилъ.
Робка ея улыбка, взглядъ прямодушно-свтелъ.
‘Клянусь святымъ Элоа!’ божба ея одна,
А имя… Эглантиной звала себя она.
Священные каноны, пть начиная съ чувствомъ,
Ихъ въ носъ произносила съ особеннымъ искуствомъ:
Умла по французски рчь правильно слагать,
Какъ въ Стратфорд при Лук учили ихъ болтать,
Парижскій же языкъ ей извстенъ былъ едва-ли…
Когда мы за обдомъ съ ней вмст засдали,
Хорошимъ воспитаньемъ она плнила насъ:
Жаркого не роняла, къ тарелк наклонясь,
Съ любымъ столовымъ блюдомъ умла обращаться
И если приводилось ей соусомъ заняться,
Она остерегалась случайно какъ-нибудь
Сронить, спаси Богъ, каплю на двственную грудь.
Она манеръ хорошихъ ни въ чёмъ не нарушала:
Такъ аккуратно губы салфеткой вытирала,
Что никогда на чаш столоваго вина
Слдовъ не оставляла отъ жирнаго пятна,
До кушанья касалась особенно прилично
И вообще держалась съ достоинствомъ публично.
Пріятнымъ обращеньемъ умя поражать,
Она старалась дамамъ придворнымъ подражать,
Въ разсчитанныхъ движеньяхъ ихъ важность сохраняя
И общее вниманье невольно возбуждая
За тмъ — ея характеръ. Всегда была она
Такъ сердобольна въ жизни и жалости полна,
Что громко, безъ сомннья, и долго прорыдала,
Когда бы въ мышеловк мышонка увидала,
Она собакъ держала безъ счёту полонъ домъ,
Кормила ихъ то мясомъ, то кислымъ молокомъ:
По доброт сердечной невольно содрогалась ‘
Отъ визга толстыхъ мосекъ и кровно обижалась,
Когда ихъ били пилкой. Всмъ сострадать спша,
Такъ сказывалась всюду въ ней добрая душа
На ней изящной плойки лежало покрывало,
Носъ былъ прямой. красивый, ротъ маленькій и алый:
Зрачки глазъ тёмно-срыхъ сверкали, какъ стекло,
Высоко поднималось игуменьи чело
И, наконецъ, я смло могъ сдлать заключенье,
Что инокиня эта прекраснаго сложенья.
На ней былъ плащь красивый и лёгкій, какъ вуаль,
А чётки, гд сверкала зелёная эмаль.
Съ руки спадали нитью изъ мелкаго коралла
Съ богатымъ фермуаромъ изъ золота. Стояло
Вверху ‘А’ подъ короной, внизу три слова въ рядъ:
‘Amor vincit omniu’ *’). Но бросимъ дальше взглядъ.
Была ещё черница съ ней въ званьи капеллана
И три почтенныхъ мужа духовнаго же сана.
*) То-есть — любовь все покоряетъ.
8.
Ещё монахъ былъ съ нами, завзятый молодецъ,
здокъ, охотникъ бравый, кутила и стрлецъ.
Откормленный на столько, что могъ бы быть аббатомъ.
Гордился онъ конями въ конюшняхъ, на богатомъ
Двор своёмъ, когда же на нихъ ему случалось
Кататься, то бренчанье узды его казалось
Такъ звонко и такъ громко, какъ колокола звонъ
Часовни монастырской, гд въ мирной кель онъ
Спасаться долженъ. Такъ-какъ давно ужь устарли
Уставы Бенедикта и Мавра, и на дл
Имъ трудно подчиняться, то бравый тотъ монахъ
На нихъ махнулъ рукою на собственный свой страхъ.
Тотъ текстъ священной книги въ копйку онъ не ставилъ,
Гласящій, что охотникъ чуждъ святости и правилъ
И что монахъ вн кельи, какъ рыба вн воды.
При этомъ, не скрывая злорадства и вражды,
‘Текстъ этотъ — поршилъ онъ — и устрицы не стоилъ’,
А потому вниманьемъ его не удостоить.
По моему, и правъ онъ: къ чему бы сталъ ломать
Онъ голову надъ книгой? Ему ли коротать
Вкъ въ кель, Августину снятому повинуясь?
Какъ въ мір жить, длами мірскими не волнуясь?
Такъ пусть же изнуряетъ плоть Августинъ святой,
А онъ пойдётъ, какъ гршникъ, дорогою не той.
Его собаки быстры, какъ птицы на полёт
И, преданный душою веселью и охот,
На нихъ не мало денегъ потратилъ въ жизни онъ.
Монахъ веселый этотъ былъ въ рясу облечёнъ
Съ пушистой оторочкой, изъ блки очень цнной,
Для капюшона рясы застежкой неизмнной
Булавку золотую носилъ онъ, балагуръ,
Имя на булавк эмблему: ‘lacs d’amour’
Онъ голову брилъ гладко: она всегда блестла,
Какъ зеркало, видъ тотъ же лицо его имло
И лоснилось отъ жиру, сквозь жиръ не безъ труда