Эльвирь, Бакюлар-Д-Арно Франсуа Тома, Год: 1779 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 19 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

СОЧИНЕНІЯ КОСТРОВА.

Изданіе Александра Смирдина.

САНКТПЕТЕРБУРГЪ.

ВЪ ТИПОГРАФІИ ЯКОВА ТРЕЯ.

1849.

ПОЭМА

ЭЛЬВИРЬ.

Исполненъ божествомъ, что грудь огнемъ сндаетъ,

Что счастье для меня и зло уготовляетъ,

И чтилъ которо я отъ самыхъ нжныхъ лтъ,

Которо въ хладный гробъ ко мн еще придетъ,

Чтобъ грудь мн оживить и пламень влить въ составы,—

Исполненъ я любви, утхъ ея, забавы

Дерзаю вознестись я на крилахъ ея,

И устремить полетъ во мрачные края,

Изъ тмы забвенія, изъ мрака вчно спящихъ,

Чтобъ тни двухъ извлечь любовниковъ стенящихъ

И внесть ихъ имена во свой плачевный стихъ,

На слабость не смотря и робость силъ моихъ,

Судьбу ихъ жалостну провозгласить всемстно.

О, чтимо божество мной тайно и нелестно!

Котораго вотще изображалъ черты

Цефизы въ имени и лестной красоты *,

О ты, чей зракъ всегда мой духъ собой плняетъ,

* Г. Арнодъ началъ писать сію поэму будучи во Франціи. Видно, что подъ именемъ Цефизы разуметъ онъ славную того времени красавицу и, можетъ быть, свою любовницу.

И чрезъ кого любовь къ себ меня склоняетъ

И новую стрлу стремитъ во грудь мою!

О ты, за коего я далъ бы жизнь свою,

Безцнный даръ небесъ, для всхъ благополучный

Сынъ свтлый божества и съ небомъ неразлучный!

Когда-бъ изъ-подъ моихъ стопъ нектаръ истекалъ

И въ лик я себя безсмертныхъ созерцалъ,

Я цлью всхъ утхъ, единственнымъ богатствомъ,

Царями, божествомъ и всмъ, что льститъ пріятствомъ,

Я чтилъ бы красоты возлюбленной моей!

Прими сіи стихи: то плодъ твоихъ очей,

То голосъ нжности, въ нихъ нжности духъ зрится,

Чрезъ нихъ твой страстный огнь и врность укрпится.

Сей гласъ въ стенаніяхъ сладчайши чувства льетъ,

Чрезъ мрачную печаль пріятнй тонъ даетъ,

И скорбь, которая всегда его смягчаетъ,

Любезне чрезъ то насъ нжитъ, услаждаетъ.

И ты, которую повсюду жертвой чту,

Но выше только чтя Цефизы красоту,

И Феба, къ коему по ней въ стихахъ взываю,

Онъ стихъ въ уста ліеть, исполненъ имъ, пылаю.

Тотъ стихъ, что въ Пафос похвалъ внецъ мн сплелъ,

Любовь! спустись ко мн съ небесныхъ свтлыхъ тлъ!

Здсь требую твоихъ я прелестей, искусства,

Пріятной нжности и жалостнаго чувства!

Спустись и омочи перо въ твоихъ слезахъ:

Хочу имъ начертать въ потомственныхъ сердцахъ

Несчастны случаи и жизнь четы любезной,

Да вчно чтутъ въ ум потомки рокъ ихъ слезной,

Чтобъ изъ Цефизиныхъ плняющихъ очей

Лилися токи слезъ на зракъ картины сей.

Ты можешь изъяснить одна сихъ слезъ отрады —

Любовь! се мзда, иной не требую награды.

Побдоносный Лузъ, что крпостію силъ,*

* Лузитанія названіе свое получила отъ Луза. Думаютъ, что былъ онъ спустникъ Бахусовъ, и по многихъ завоеваніяхъ остановился въ окружностяхъ Дуэры и Гвадіаны, гд и умеръ.

О, Португальцы! васъ воздвигъ и утвердилъ,

Уже отъ высоты зритъ Аргонавтовъ новыхъ,

Зритъ храбрыхъ чадъ своихъ на подвиги готовыхъ,

Инъ вождь былъ всмъ его священная душа,

На ихъ блистательныхъ знаменахъ возлежа,

Стремятся къ кораблямъ вс, бодростью пылая,

Сердца и быстрый взоръ на влагу устремляя,

Желаютъ прелетть лазоревы моря,

Герой тутъ восплескалъ, весь радостью горя,

Внимая смлыхъ чадъ съ досадой вопіющихъ,

И вопль свой облаковъ въ превыспренность несущихъ,

Что ихъ желанія и бодрости ихъ силъ,

Презрительный покой стремленье потушилъ,

И чтобъ Нептунъ отверзъ пространство ндръ надменныхъ

Для мышцей ихъ, давно въ бездйств заключенныхъ,

И чтобъ ихъ кораблей стремленіе и бгъ

Пренесъ своей рукой на дальный, чуждый брегъ,

Гд слава, что стези терновыя смягчаетъ,

Держа въ десниц пальмъ, къ себ ихъ ожидаетъ, ‘

Чтобъ лавромъ ихъ внчать, трудамъ являя честь,

И выше смертнаго ихъ подвиги вознесть.

Они хотятъ протечь стихій пространство влажныхъ,

Покрытый путь открыть полетомъ крилъ отважныхъ

До странъ, раждаясь гд прекрасный вождь планетъ,

Отъ колесницы блескъ въ подсолнечну ліетъ.

Уже корма была ко брегу обращенна,

Различіеім цвтовъ и втвьми украшенна,

Отъзда скораго скрывала грозный сграхъ,

Летая въ воздух по власти втровъ Флагъ,

Изображалъ цвты на высот прозрачной.

Со ложа нжнаго, гд предсдитъ духъ брачной,

И отъ объятія слезяща естества,

Презрвши вопль крови, не зря на плачъ родства,

Противъ любви, противъ ея заразъ стенящихъ,

Изъ ндръ отечества печальныхъ и скорбящихъ,

Ты, Слава, извлекла наперсниковъ твоихъ,

Но не безъ жалости и не безъ слезъ о нихъ!

О, храбрый Гама! ты вождемъ былъ сихъ героевъ,

Безстрашіемъ твой видъ, блистая въ сонм строевъ

Безъ тщетной пышности пріятенъ былъ сердцамъ

И высоту твоей души являлъ очамъ.

Таковъ былъ сильный сынъ Алкмены и Зевеса.

Такъ древній дубъ, стоя среди высока лса,

Надменной облаковъ касается главой,

Тутъ прочи тщетно верхъ древа подъемлютъ свой:

Онъ горду зависть ихъ собой уничтожаетъ

И тнію своей онъ всхъ пріорняетъ.

Но чтобъ воззрть на сей геройскихъ душъ соборъ,

Заря румяный свой скорй открыла взоръ,

Уже отверзлися врата златаго Феба

И колесницы бгъ являлся съ края неба,

Въ водахъ, краснящихся багряностью огней,

Тамъ преломлялся блескъ безчисленныхъ лучей.

Желаньемъ хвалъ дыша и славрю пылая,

Что льститъ, влечетъ его, препятствія не зная,

Воздвигшись вкуп весь сей страшный полкъ врагу,

Слдъ тяжкихъ стопъ своихъ оставилъ на брегу,

Но не было еще младаго въ немъ героя,

Что первый сладостью наскучивши покоя,

Былъ долженъ полетть чрезъ верхъ пучинныхъ горъ.

Вс вопятъ: гд Рамиръ? повсюду мещутъ взоръ,

Его медленіемъ въ досад укоряютъ.

Мнитъ самъ онъ, что его въ томъ волны обвиняютъ,

Приходитъ наконецъ, но коль въ немъ страненъ видъ,

О, боги! сынъ ли здсь вамъ Лузовъ предстоитъ?

Съ печали мрачныя лице его увяло,

Но было и тогда любви оно зерцало.

Стеналъ и воздыхалъ, судьбой своей гонимъ,

Стопами тихими былъ въ пристани держимъ,

Къ ней всякая влекла минута невозвратно.

Вс видли, что Богъ, сильнйшій Богъ стократно,

Увы! Котораго непобдима власть,

Препобждая въ немъ возженну къ слав страсть,

Его усилія безсильны разрушаетъ,

Противъ хотнія ко брегу прилпляетъ.

Васкесъ! вщалъ Рамиръ въ объятіяхъ его,

Васкесъ, что силою разсудка своего

Ко должности мои духъ и стопы ободряешь,

Погасшій къ слав огнь и бодрость воспаляешь,

Васкесъ! не въ силахъ я разстаться съ сей страной:

Здсь нжная Эльвирь боготворима мной.

Едина грозна смерть меня расторгнетъ съ нею,

Я, въ прахъ преобращенъ, къ ней жаромъ пламеню.

Ты сжалься надо мной, оплачь мою любовь,

Мои мученія и жгому ею кровь,

Я скрыть не въ силахъ слезъ, ты самъ тому свидтель,

И пусть винитъ твоя меня въ томъ добродтель,

Вини, я самъ себ извстенъ, признаюсь,

Стыдъ собственный я зрю, но я къ нему стремлюсь,

Скажи, что чрезъ сіе я подлъ, я слабъ, ужасенъ,

Мой разумъ въ томъ съ тобой, мой разумъ въ томъ согласенъ,

Я чувствую его вс силы, гласъ, совтъ,

Моя рука меня разитъ, терзаетъ, рветъ,

Я самъ противъ себя киплю, ожесточаюсь,

Но словомъ я теб единымъ изъяснюсь,

Люблю! симъ словомъ все сказалъ теб Рамиръ…

Но что я зрю! мое блаженство, радость, миръ

Преграду вчную въ очахъ твоихъ находитъ…

Ахъ! потечемъ, куда насъ славы громъ предводитъ,

Течемъ и полетимъ, гд край свой кончитъ свтъ,

Куда ея труба и жаръ меня зоветъ,

Дерзнемъ на жертву ей принесть чистйшу врность,

Любовь супружнюю, ея красу и ревность,

Явимся рыцарьми, прервемъ любви союзъ,

Несемъ съ собой въ моря печаль и тяжесть узъ,

Спшимъ пріять внецъ побды быстротечной,

Да нашимъ ратникамъ примръ я буду вчной…

Но, ахъ! Васкесъ, хотя ту жалость мн простри:

Моей супруги токъ слезъ горькихъ ты отри,

Вщай стократно ей, что, славой въ путь ведома,

Душа моя была къ стопамъ ея влекома,

Коль Парка злость моихъ дней слабу нить прерветъ,

Тогда къ ней тнь моя, стеня, возопіетъ,

Въ ея объятіяхъ драгихъ почить желая.

Вщай стократно ей, мой плачъ изображая,

Что я, всхъ паче дней ея красой горя,

Чудясь ея душ, стремлюся на моря…

Увы! Эльвирь! въ сіи плачевныя минуты,

Эльвирь! ты спишь, а твой, твой обожатель лютый,

Онъ смертно остріе въ твою готовитъ грудь!

Онъ отъ тебя сокрылъ пагубоносный путь,

Отверзешь очи ты!… Увы! коль видъ несносный!…

Васкесъ! мою любовь, мои мученья злостны,

Изобразишь ли ты? Ахъ! можетъ ли душа

Жить день, жить мсяцъ, годъ, Эльвирой не дыша?

Зефиромъ, что ее питаетъ, не питаться?

И, можетъ быть, о рокъ!… съ ней вчно не видаться,

Мн смерть то нанесетъ. Но… долгъ исполню свой.

Онъ рекъ, и мужества объятый быстротой,

На корабли течетъ легчайшими стопами,

Но къ брегу устремленъ и сердцемъ и очами,

Не въ силахъ отъ его предмета ихъ отвлечь.

Постой, жестокій мужъ, къ чему толь быстро течь!

Гласъ вопитъ изъ дали, рыданьемъ прерываемъ,

Симъ воплемъ строй мужей былъ тронутъ, удивляемъ,

Сердца всхъ къ жалости любовь сама влечетъ,

Вс зрятъ, что красота плняюща течетъ,

Стеняща, плачуща, блдна, въ тоск смущенна,

И новой прелестью чрезъ горесть украшенна.

Чрезъ слезы множились ея очей красы,

Какъ роза въ утренни весенніе часы,

Что нжнымъ бисеромъ Аврора окропляетъ,

Эльвиринъ во слезахъ румянецъ такъ играетъ.

Блйшіе власы, разсясь на плечахъ,

Покровъ едва, едва висящій на грудяхъ,

Ея пріятгости прикрасъ всхъ обнаженны,

Искусство всхъ плнять, сей даръ неоцненный,

Ея отчаянье, смущенье, плачъ и крикъ

Все представляло въ ней святой Природы ликъ,

Когда она изшла изъ рукъ Творца небесна,

Безъ украшенія сама собой прелестна.

Таковъ, искусною водима кисть рукой,

Изображаетъ намъ Юнона образъ твой,

Когда, расторгнувъ ты Морфеевы оковы,

Во сн своемъ себ въ красы являешь новы!

Такъ обаяюща Армида взоры всхъ,

Дабы Ренальдъ тебя во власть своихъ утхъ

Плнить и уязвить чувствительнй стрлами,

Имя при себ любви и грусть вождями,

Съ тобой прощаяся въ часы разлуки злой,

Вс ласки, прелести открыла предъ тобой.

Сія краса чмъ насъ миляй всегда плняетъ,

Къ своимъ объятіямъ младенца прижимаетъ,

Кой съ воплемъ длань простря въ невинности своей,

Казалось, требовалъ родителя съ морей.

Венера то была держаща Купидона:

Тогда уже стсненъ всей тягостію стона,

О Небо! возопилъ, что зрю я, зрю Эльвирь!

Едва сіи слова, едва изрекъ Рамиръ,

Котораго стопы скрпляла бодрость друга,

То я, отвтетвуетъ, то я, твоя супруга,

Твоя любезная! что, умирая, зрть

Пришла тебя, пришла лобзать и умереть.

Ахъ! какъ, во мзду любви и за толикій пламень,

Возмогъ ты быть ко мн невренъ, твердъ какъ камень!

Оставить здсь меня, бжать моихъ заразъ…

Ты сердце мн пронзилъ, увы! въ тотъ самый часъ,

Какъ я въ объятіяхъ обманчивыхъ Морфея,

Люблю тебя, теб вщала, пламеня,

Всегда нося въ груди любезный образъ твой.

Какой же славы блескъ, блескъ тщетной и пустой,

Надъ нжностьми любви пріемлетъ лавръ надменный?

Кто побдитъ любовь, любовь залогъ священный?

Все въ ней пріятно, милъ и слезный токъ ея,

И, безъ сомннія, уврена въ томъ я,

А ты призракомъ, ты мечтою восхищаясь —

Но что я говорю! за смертью ты гоняясь,

Стремишься отъ меня, имя тигровъ духъ.

Къ рыданью рождшихъ тя не простирая слухъ, ч

Вонзая имъ во грудь кинжалы смертоносны,

Увы! убійцею имъ будетъ сынъ ихъ злостный!

По сихъ уже, по сихъ священныхъ именахъ,

Напомню-ль о себ я при твоихъ очахъ,

Коль прелести мои, вс клятвы, огнь безмрной,

Исчезли во твоей душ, душ неврной?

Еще прекрасный нашъ цвтъ брачный не увялъ,

И льстивый тотъ союзъ себя не разорвалъ,

Которымъ жребій нашъ и нжность восхищенна,

И самая душа должна быть сопряженна.

Но ты мой презри вопль, печали горькій плодъ,

Не зри увядшіи цвтъ, чрезъ грусть, моихъ красотъ:

Оставь, да жизнь моя исчезнетъ средь смущеній,

Да снидетъ духъ во мракъ отъ слезъ и огорченій

И отъ твоихъ твоя супруга стрлъ умретъ!

Коль жалости ко мн въ теб ни мало нтъ,

Гряди, я отъ любви, любви я вчной, твердой,

Даю теб еще, супругъ немилосердой,

Усердій, пламени даю послдніи знакъ…

Ахъ! не взирай на сей, на сей толь страшный зракъ,

Смущаюсь твоего я паче злостью рока,

Будь жалостливъ къ себ! зри, коль судьба жестока!

Къ себ, что мн стократъ миляй себя самой,

Куда тебя влечетъ сей славы звукъ пустой,

Что льстивою твой взоръ завсою покрыла?

Сей огнь, котораго тебя объемлетъ сила,

Въ какія варварски мста съ собой влечешь?

О, коль великихъ золъ оковы понесешь!

Внемли шумящія въ противоборств волны!

Зри тучи бурныя, свирпства, мрака полны,

Которы адскій духъ выноситъ на крилахъ.

Зри молніи, Перунъ! несомый въ небесахъ,

Зри камни, втры, мель, чудовищъ страшныхъ роды,

И бдствій тысящи непостоянны воды,

Се бездна предъ тобой! се гибель въ ней твоя!

Умрешь!… Но ежели картины видъ сея

И жизнь твоя тебя ни мало не смущаетъ,

Уже-ль тебя и сей младенецъ не смягчаетъ?

Иль можешь въ пеленахъ его ты умертвить?

Онъ началъ для тебя слезъ первыхъ токи лить,

И первымъ, да надъ нимъ смягчиться, воплемъ просить,…

Ахъ, должно-ль! да твоя нечувственность приноситъ

Его невинну жизнь кровавой слав въ даръ!

Лишится онъ меня! и сей готовъ ударъ!

При чьихъ лучахъ его дней юныхъ цвтъ созретъ?

Какой утшитель въ объятіяхъ согретъ

Его младенчество, и слезный токъ отретъ?

Увы! онъ жертвою несчастною умретъ,

Безумной гордости и ярости возженной!…

Яви хоть жалость ту, супругъ окаменнной,

Не медли смертію, взнеси ударъ ея!

Чрезъ плачъ мой проситъ самъ онъ милости сея.

Ты ужасъ весь его судьбы пагубоносной!

Простри, расторгни ты его съ сей жизнью злостной,

Съ симъ даромъ, что ему, къ несчастью, данъ тобой,

И, съ жалости разя во мн ты образъ свой,

Чрезъ смерть соедини ты съ сыномъ мать стенящихъ

И торжествуй потомъ ты на волнахъ шумящихъ.

Герои! се вашъ духъ и свойственный вашъ знакъ!

Рекла Эльвирь, рекла и пала въ смертный мракъ.

Трепещутъ вс, ея погибели страшася,

Но, чтобы къ ней летть, любовью воспаляся,

Стократъ лобзаючи ей душу возвратить,

И паче прочихъ дней ее боготворить,

Привесть въ движеніе погасшихъ чувствій жилы,

Разсудка возвратить ей власть, совтъ и силы,

Весь огнь и сладкій ядъ любви въ себя пріять,

Ее терзающей стріой себя пронзать,

И, словомъ, обновить въ своей крас Эльвиру —

Минуты стоило единыя Рамиру.

Тутъ слава съ честію скрежеща и ярясь,

И съ гордой сей четой Васкесъ соединясь,

Противъ заразъ любви Эгиду поставляетъ,

Среди ихъ мужество сдя не усыпаетъ.

Вотще ихъ отъ себя Рамиръ женеть, бжитъ,

Бжитъ, назадъ течетъ,смущенье въ слдъ спшитъ.

Такъ левъ, нумидскими стрлами уязвленный,

Свирпствуетъ, реветъ, скрежещетъ разъяренный,

И смерть свою, за нимъ гонящуюся въ слдъ,

Ногъ быстротой своихъ во мракъ лсовъ несетъ.

Рамиръ слезитъ, Рамиръ смущается и стонетъ,

Душа его въ волнахъ страстей противныхъ тонетъ.

Коль страшно зрлище и коль ужасенъ бой!

То зритъ Рамиръ любовь со всей ея красой,

То славы передъ нимъ вс пышности блистаютъ.

Такъ втры, съединясь, надменный кедръ сражаютъ,

Такъ бури понтъ мятутъ, всей наглостью стремясь.

Душа Рамирова стрлъ тучею язвясь,

Слабетъ, движется, ударами стсненна,

Но слабостью любовь своею обольщенна,

Со воплемъ, чувства вс преобращая въ ледъ,

Колеблется, бжитъ, при слав лавръ, побдъ.

Да будетъ такъ судьб и небесамъ пріятно!

Коль духъ твой въ лютости и сердце непревратно,

Теки ты славы въ путь, ведомъ ея рукой!

Но я не разлучусь, рекла Эльвирь, съ тобой —

Усилія любви, что духъ мой устремляетъ,

Твоя нечувственность и честь не превышаетъ.

Безъ ужаса любовь чрезъ море прелетитъ

И свта до краевъ во слдъ твой поспшитъ,

На ярость водъ, на мель, на бури, камни, волны,

На все простретъ, на все спокойства очи полны,

Все крпостью своей течетъ попрать, сотерть,

Безъ робости она и саму встртитъ смерть,

Но только бъ я тебя въ объятіяхъ имла

И въ грудь твою душа любезной прелетла!

Познаешь, сколь моя сильна къ теб любовь.

Все, что тебя стремитъ, возжгло мой духъ и кровь,

Какъ ты, я мужествомъ безстрашнымъ пламеню,

И сердце лишь одно я женское имю,

Что не престанетъ въ вкъ тебя любить, горя,

Спшимъ и полетимъ на бурныя моря! —

Вдругъ дломъ рчь свою исполнила, свершила,

Дитя въ рукахъ держа, на корабли вскочила,

Тутъ бодрости ея чудясь, недвижный брегъ,

Вотще хотлъ сдержать ея поспшный бгъ,

Венеринъ сынъ влекомъ пріятностьми, красами,

Стеня, за ней летитъ вооруженъ стрлами.

Любовники! куда влечетъ слпой васъ духъ?

Ахъ! если бъ знали вы…. Тогда носился слухъ,

О Нимфы! прелестьми красящи Тагъ прозрачный,

Что будущей судьбы пронйкнувъ облакъ мрачный,

Предчувство черное въ печальный сей отъздъ,

Вступя, въ прохладну тнь пріятныхъ вашихъ мстъ,

И скрывшись во цвты и въ мягки дола травы,

Смутило вашъ покой, невинныя забавы,

Явивъ мечтанія плачевны очесамъ.

Уже етида знакъ со властью давъ волнамъ,

Открыла глубину кормамъ кипящимъ пной,

Былъ воздухъ оживленъ съ пріятной сей премной,

Устами нжными зефиръ его лобзалъ,

Т стны, что Улиссъ премудрый основалъ,*

* Гора Цинтъ, окруженная рощами и на которой въ древиія времена былъ храмъ, посвященный Діан, получила свое названіе отъ города Цинта, близъ ея стоящаго.

Скрываясь отъ очей, являлись удаленны.

Утверждаютъ, что городъ Лиссабонъ основавъ Улиссомъ.

Уже твой верхъ, о Цивтъ, до облакъ вознесенный, *

На кой тоіь кротко зритъ Діана съ высоты,

Которой нжна мать любви и красоты

ирінхностьмн древесъ и тнію внчаетъ,

Уже сей верхъ пювцевъ предъ взоромъ исчезаегь.

Такъ облако. паровъ носящихся дитя,

Своею легкостью по воздуху летя,

Въ немъ разсыпается и гибнетъ непримтно,

И наглы втры прахъ его несутъ всесвтно.

О Лузитанія! красы полей твоихъ,

Исчезли наконецъ отъ виду чадъ своихъ,

Уже ихъ взоръ вотще къ отечеству стремился,

И красные брега Мондеги видть тщился.

Предавшися любви Эльвирь, Эльвирь одна

Пылала ей сильнй, всегда упоена,

И мыслъ ея однимъ симъ чувствіемъ плнялась.

Не лестны ей брега, отъ коихъ отлучалась,

Она въ своей душ носила цлый свтъ,

Всего дражайшій ей любви ея предметъ.

Любовникъ предъ ея всегда бьыъ зримъ стопами,

Ее боготворя и сердцемъ и устами.

Союзъ, что тайною ихъ душу сопрягалъ,

Взаимны взоры ихъ и сердце насыщалъ,

Ихъ міръ, отъ нашего совсмъ отмнный міра,

Былъ въ нихъ, въ сердцахъ онъ былъ Эльвиры и Рамира.

Когда Эльвиринъ взоръ, всей страстью воспаленъ,

Хоть на минуту былъ отъ мужа отвлеченъ,

То было для того, чтобъ зрть его обратно,

Внимать ему, лобзать въ объятіяхъ стократно,

И сладкій огнь излить пылающей крови,

Безцнный оный даръ невинныя любви.

Никакъ, Эльвирь ему всечасно повторяетъ

Съ слезами, кои огнь любовный источаетъ

И коими всегда питается, горитъ:

Никакъ не можетъ духъ всей нжности излить,

Представить, сколь тебя люблю и обожаю,

Сама любовь меня живитъ, я ей пылаю!

Стократъ могу, стократъ я жизнь свою прервать,

Чмъ страсть теб свою и врность описать.

Я чувствую себя, и сердце въ томъ надежно,

Что я тебя любить до смерти буду нжно.

Огня сего, что мн и бытіе даетъ,

Теченье быстрое смерть грозна не прерветъ,

Се грудь, которою единъ твой взоръ владетъ

И что тобой горитъ, въ любви не ослабетъ.

Тебя боготворю, тобой однимъ дыша,

Съ твоей сопряжена всегда моя душа,

Во свт одного тебя я зрю, сртаю,

Мн вождь одинъ Рамиръ, я имъ однимъ пылаю,

Твое дыханіе меня животворитъ,

Все зрю въ теб, тебя и богомъ духъ мой чтитъ.

Въ отвтъ такой любви, что рекъ Рамиръ безсильный ?

Ничто, и могъ ли онъ сыскать словъ токъ обильный?

Молчалъ… но сердцемъ онъ горлъ и воздыхалъ,

Слды Эльвирины съ восторгомъ лобызалъ, .

Во грудь ея свою онъ душу преселяя ,

И прелести ея очами пожирая,

Онъ обожалъ ее, источникъ слезъ лія,

Онъ умиралъ стократъ въ объятіяхъ ея.

Когда спускался Фебъ отъ насъ въ пучинны воды,

Да лучъ свой изліетъ на прочіе народы,

Иль свтоносцу въ слдъ, оставя хладный понтъ,

На гордый свой престолъ всходилъ на горизонтъ,

Всегда онъ видлъ сихъ любовниковъ согласныхъ,

Любовью дышущихъ и нжности подвластныхъ,

Восторга ихъ вина, прелестно божество,

Вліяло весь свой огнь въ ихъ нжно существо.

Когда ихъ разговоръ къ той вещи уклонялся,

Въ которой сладкій огнь любви не заключался,

Немедленно Эльвирь стараіась то пресчь,

Сказавъ: мы обратимъ ко страсти нашей рчь,

Да будетъ намъ любовь цль нашихъ разсужденій.

Такъ счастлива сія чета безъ всхъ сомнній,

Чтобъ зависть раздражить и лютый злобы нравъ,

Такъ сыпала цвты, утхъ, отрадъ, забавъ,

На тхъ стезяхъ, гдстрахъ съ печалью съединились,

Уже близъ оныхъ странъ пловцы сіи стремились.

Гд солнца пламенемъ живущихъ видъ чернлъ,

Чрезъ поясъ огненный уже корабль летлъ

И знойной Африки бреговъ уже казались,

Гд звзды новыя имъ въ небесахъ являлись,

И предводили бгъ сихъ слпыхъ кораблей,

Уже обманчивъ блескъ Каллистиныхъ лучей

Исчезъ, и видъ ея подъ горизонтъ сокрылся,

Другой Парразисы тамъ свтлый крестъ * явился,

* Мореплаватели отъ созвздія южнаго полюса имютъ такую же пользу, какую сверные жители имютъ отъ своего созвздія, называемаго Медвдицею. Южное созвздіе состоитъ изъ седьми звздъ.изъ которыхъ первыя пять представляютъ видъ креста.

Катясь вкругъ полюса свирпыхъ южныхъ мстъ,

(Гд меньшее число златыхъ сіяетъ звздъ),

Дабы заблуждшему пловцу дать свтъ полезный.

Уже ихъ видлъ взоръ сей островъ,* толь любезный

* Островъ Мадагаскаръ. Прежде назывался онъ островомъ Луны.

Сестр, намстниц, о, красный Фебъ! твоей.

Тамъ новый полукругъ, и втръ и власть морей,

Все чадъ твоихъ, о Лузъ! въ стремленьи дерзкомъ льстило,

Самой луны лице ихъ блескомъ озарило:

Ея тронъ сребряный изобразясь въ волнахъ,

Утхи, тишину показывалъ въ водахъ,

Гд сонмы разныхъ рыбъ забавы представляли,

Ихъ движимы лучи въ обманъ влекли, прельщали.

Супруга врнаго въ объятіяхъ лежа

И въ узахъ сна Эльвирь зефирами дыша,

Любовнымъ божествомъ и брачнымъ окруженна,

Покоя въ сладостяхъ казалась погруженна.

Покойся! ей Рамиръ съ горячностью вщалъ,

И съ милыхъ глазъ ея межътмъ цвтки онъ рвалъ,

Едва любовными устами ихъ лобзая.

Такъ легкая пчела, Поверхъ цвтовъ летая,

Пріятный оный сокъ съ искусствомъ нжнымъ пьетъ. —

Покойся, о драгой любви моей предметъ!

Пусть нжный Купидонъ съ Морфеемъ съединится,

Крилами ихъ твой взоръ пріятно оснится,

Пусть въ точномъ образ и во своихъ чертахъ

Въ твоихъ любовникъ твой мечтается глазахъ.

Въ часъ утра взоръ открой диш только въ той надежд,

Чтобъ зрть меня въ огн сильнишемъ, нежель прежде,

И чтобъ прелестне красы свои явить,

Чтобъ больше нравиться, любить, любимой быть.

Но страшнымъ сномъ Эльвирь и видомъ возмущенна,

Блдна, трепещуща и ужасомъ стсненна,

Встаетъ и вопитъ вдругъ: тебя-ль, Рамиръ драгой,

Держу въ объятіяхъ, и ты ль предо мной!…

Любезныи мужъ! во мнтвой образъ почиваетъ.

Но что! какой мной страхъ и трепетъ обладаетъ?…

Какъ мой мятется умъ! гд н? куда гряду?

Какую предъ собой пначевну зрю бду?

Оставь! да восприму токъ жизненныхъ дыханій…

Еще я слышу вопль печальныхъ сихъ стенаній,

Я зрю еще теперь свирпство сихъ валовъ,

Густую тму и кровь и жалкихъ мертвецовъ,

Зрю мрачныхъ демоновъ, о, какъ представлю нын!

Которы держатъ насъ съ тобой въ морской пучин…

Я зрю сіи брега, природа гд мертва,

Гд скуки домъ, гд гробъ гонима существа,

О Небо! я сама, твоя супруга страстна…

Твоя Эльвирь… и что! я плоть твою… несчастна!…

И сердце я твое сндала… грозный рокъ!

И что! при мн твоей прескся жизни токъ…—

Едва произнося слова сіи слезяща,

Вторично падаетъ въ смущенный мракъ, стеняща.

Вотще Рамиръ ея болзнь препобждалъ,

Вотще лобзаніемъ токъ слезный прекращалъ.

На вс въ ней чувствія, призраки толь суровы,

Казались, налагать въ свирпств узы новы.

Никакъ, отвтствуетъ твой видъ, твой милый взоръ,

Твой просвщенный умъ и мудрый разговоръ,

И крпость съ мужествомъ толь прежде мннадежна,

Не истребятъ во мн призрака толь мятежна.

Мракъ сихъ предчувствій ты разсыпь , о горній свтъ!

Онъ, ужасомъ меня покрывъ, еще растетъ.

Рамиръ! теперь уже зрю бури, волны, бдства,

И съ гибелью судовъ соединенны слдства,

Зрю смерть твою… но нтъ, ея не буду зрть!

О Небо! ты позволь мн прежде умереть!

Съ душею пусть его моя соединится,

Пусть жизнь его чрезъ то драгая сохранится!

Но благотворнаго Рамиръ свтила ждетъ,

Котораго возвратъ, утшительный свтъ

Природу каждой разъ живитъ и воскрешаетъ,

Да лучъ его,что тму ночную прогоняетъ,

Въ душ Элвириной видъ грозный истребитъ

И свтлостію дня ей сердце усладитъ,

Вступаетъ наконецъ оно въ стези небесны,

И мракъ предъ нимъ въ мста стремится неизвстны,

День возраждается и сладка тишина,

Остатокъ ужаса , Эльвирь хранитъ одна,

Въ нби привиднія, питаемы любовью

И слабостью ея и женской нжной кровью,

Ей впечатлли въ мысль сильняй свои черты.

Душа! имешь ли свтаіьникъ гробный ты,

Который бы предтекъ въ несчастьяхъ предъ тобою,

И зло теб являлъ, назначенно судьбою?

Но коль нельзя сего намъ рока избжать,

О Небо! удоетой его не предъявлятъ.

Морями между тмъ зефиры обладали

И воды краснаго дня сладость ощущали.

Тамъ съ шумомъ корабли, пріятнымъ межъ пучинъ,

Неслися по сребру, Нерей, твоихъ долинъ!

Ты побдителемъ зрлъ Гаму надъ собою.

Духъ движущій, Душа, все правяща Собою,

Душа, что славою наполнила Своей

И долъ, и небеса и бездны всхъ морей,

Которая, въ мірахъ несчетныхъ обращаясь,

Творитъ. и движетъ все, ни чмъ не утруждаясь,

Повсюду жизни даръ, и даръ щедротъ ліетъ,

У Коей въ бытіи конца и въ царств нтъ,

Сей высочайшій Умъ, сей Богъ боговъ предвчной,

И сущность Коего въ любови безконечной,

Кому вся тварь дитя, чьей воли все есть плодъ,

Сей, говорю, Отецъ, Источникъ всхъ щедротъ,

Чтобъ наказать нашъ Шаръ преступный и плачевный,

Гд ярости Его слдъ зрится нын гнвный,

Благоволилъ, чтобъ духъ свирпъ, неумолимъ,

И яростенъ леталъ по областямъ земнымъ.

Сей духъ есть мрачный духъ, гонитель смертныхъ злостный,

И сющъ на земли мученій плодъ несносный,

Онъ смертныхъ на главу вс бдствія собралъ,

Кровавый мечъ своей рукою исковалъ,

Онъ пламенникъ войны возжёгъ и внесъ раздоры

И громъ, чмъ насъ разятъ небесны въ гнв горы,

Сей громъ, сей страхъ, сію божественную месть,

Умлъ отъ высоты похитить и унесть,

И силой онаго сталъ смертныхъ онъ губитель,

Сей беззаконій всхъ источникъ и родитель

Изъ ада самаго исторгъ металлы намъ,

Мы, имъ устремлены, несемся по волнамъ,

Сей духъ теченіе дней нашихъ сокращая,

И тысящи гробовъ подъ нами изрывая,

Весь свтъ преображалъ въ одинъ пространный гробъ,

Свергаетъ онъ внцы съ помазанныхъ особъ,

Своимъ могуществомъ земныя рушитъ царства,

Нероновъ, Кромвелевъ, исполненныхъ коварства,

Возводитъ на престолъ своею онъ рукой,

Онъ Карла перваго подвергнулъ смерти злой,

Онъ бременемъ народъ отягощаетъ слезнымъ,

Мы стонемъ отъ него подъ скипетромъ желзнымъ:

Въ сердцахъ владыкъ, что въ страхъ приводягь смертныхъ родъ,

Щедротамъ, благости онъ заключаетъ входъ.

Сей духъ, котораго мы жертвою мученій,

Отъ вка былъ отецъ злодйствъ и преступленій.

Всякъ добродтельный, разимъ его стріой,

Не долженъ ожидать, какъ только смерти злой.

Успхъ и счастіе людей его смущаетъ,

На всякій лавръ свой ядъ онъ смертный изливаетъ:

Онъ дхнетъ, — и Фурія, воспламенившись вдругъ,

Назвавшись Завистью, земной тревожитъ кругъ.

Скрежещетъ, мучится онъ, зря людей блаженныхъ,

Онъ кровь и слезы пьетъ несчастьемъ утсненныхъ:

За радостную пснь ихъ стонъ плачевный чтитъ

И мстительнымъ всегда онъ пламенемъ горитъ.

Со вздохами изъ устъ его течетъ свирпство,

Вся радость въ томъ его,чтобъ длать зло и бдство.

Онъ зритъ, что мужество безстрашныхъ сихъ пловцевъ

Готовится сорвать геройскихъ пальмъ внцевъ,

Зерцало счастія два сердца сопряженны

Онъ зритъ — и сти вдругъ его коварствъ сплетенны.

Уже на оный брегъ мучитель полетлъ,

Гд ярость злобную исполнить онъ хотлъ.

Среди морей, что путь предловъ сокровенныхъ

Отъ глазъ Европы всей наукой озаренныхъ,

До сихъ временъ хранятъ, невдомъ и сокрытъ,

Твердыня каменна, возвысившись, стоитъ,

Къ ней приразясь, волна со страхомъ убгаетъ

И небо на нее во ужас взираетъ:

Оно тамъ слабый лучъ и блдный свтъ ліетъ,

Что въ вящшемъ мрак вспять на высоту течетъ,

Подошва сей горы въ дно бездны углубилась,

Отъ высоты своей незримою сокрылась,

Плачевный рокъ судовъ и смерть лежитъ при ней:

Остатки бдственны премногихъ кораблей,

Отломки мачтъ, тла и члены раздробленны,

Къ брегамъ симъ бурею несчастно устремленны,

Съ отверзтыми усты, отчаянъ и смущенъ

Ослабшихъ рукъ вотще усильемъ подкрпленъ,

Тамъ зрится Ужасъ плыть къ свирпой сей твердын,

Но, ею отраженъ, является въ пучин,

Тамъ страшный смертный вопль, пронзивъ собою слухъ,

Стрлами вдругъ язвитъ сердца и томный духъ,

Чрезъ клятву съединясь всхъ втровъ сонмъ свирпыхъ,

Шумитъ на сихъ мстахъ плачевныхъ и нелпыхъ,

И бурной яростью онъ дышетъ вчно въ нихъ,

Опустошая все тиранствомъ устъ своихъ,

Тамъ погруженный Фебъ во мракъ густой, трепещетъ

И стрлъ златыхъ съ высотъ эирныхъ онъ не мещетъ,

Отъ вка въ собранныхъ тамъ облачныхъ горахъ

И въ черныхъ день отъ дня сгущаемыхъ парахъ,

Ужасныхъ демонъ бурь въ неистовств стенящій,

Гремитъ, свирпствуетъ всмъ съ гордостью претящій,

Онъ втровъ на крилахъ бунтующихъ сидитъ,

Онъ на глав своей вс непогоды зритъ,

Отъ волосовъ его рка стремится черна,

На яростцомъ чел со прахомъ буря срна.

Изъ впалыхъ глазъ стремитъ онъ молнію и блескъ,

Изъ адскихъ устъ его несется громъ и трескъ,

Съ стихіями одинъ во брани онъ всечасной,

Онъ свтлость дней мрачитъ, смущая воздухъ ясной,

Десницей мдною удары онъ даетъ.

Отъ основанія всю землю тмъ трясетъ,

Онъ бшенствомъ своимъ моря смущать летаетъ,

Во средоточіи онъ ада обитаетъ.

‘Стремись отмстить меня, мой братъ, мой врный другъ,

На берега сіи пренесшись злобный духъ,

Рекъ демону сему нечестіемъ кленяся.

Отмсти, излей твой гнвъ всей бездной укрпяся,

Во Португальцахъ ты всю крпость сокрушай,

Ихъ предпріятіе продерзкое карай,

И мужественно стань ты слав ихъ противу,

Геройскихъ дйствій токъ прерви и мысль кичливу,

Лети, да мудрость ихъ разрушится тобой,

Да ненавидимы сердца двухъ смертныхъ мной…

Увы! о, коль они и въ бдствіяхъ блаженны!

Да ощутятъ въ себ всь гнвъ твой истощенный,

Лети! да отъ твоихъ ударовъ смертныхъ зрятъ,

Что ты всегда мн былъ и будешь вчно братъ.’

Онъ рекъ — уже отъ узъ вс втры разршились,

Вдругъ буря съ нощію къ свирпству устремились,

Чрезъ громы страшные, чрезъ молній быстроту

Подъемлются валы, какъ горы, въ высоту,

Скрежещутъ и кипятъ въ дали морскія бездны

И небо въ ужас покрыли взоры слезны.

Теб, любовница, достойна горькихъ слезъ!

Грозяща Истина, нисшедшая съ небесъ,

Чрезъ мрачный сонъ, чрезъ сонъ печальный и ужасный,

Явила съ точностью твой рокъ, твой рокъ несчастный,

Скажи, что длала ты въ страх сихъ премнъ?

Твой взоръ померклый былъ отъ свта удаленъ:

Ты въ ндрахъ нжныя лобви себя скрывала,

Она, тебя объявъ, слезами орошала.

Твой жалостный супругъ, не мысля о себ,

Смущался, трепеталъ лишь только о теб.

Не зрлъ онъ ни кого, кром тебя и сына,

Васъ покрывала двухъ его душа едина.

Мгновенно грозна смерть изъ адскихъ безднъ изшла,

И понта на валахъ немедля возлегла.

Вдругъ молнія летитъ, мракъ бездны отверзаетъ,

И тхъ, которыхъ смерть на жертву избираетъ,

Свергаетъ въ черну хлябь, въ ужасныя мста,

Повергла — и сомкнулъ несытый адъ уста.

Тутъ буря, мракъ, Эолъ свой гнвъ усугубляютъ,

И надъ несчастными удары умножаютъ,

Ихъ предводя, гремитъ свирпый адскій духъ,

Стремятся вси они съ нимъ флотъ разсыпать вдругь.

Едину ужаса пловцы картину зрли,

Очей ихъ свтъ исчезъ и лица ихъ блднли,

Одно рыданіе и страшный только стонъ

Неслися по валамъ, смущали горизонъ,

Тамъ воплей тысящи на небо устремлялись,

Но, имъ отринуты, водъ въ бездну погружались,

Отломки мачтъ, тла несутся по водамъ,

Игралищемъ служа и смерти и волнамъ.

Виновникъ зла сего самъ, радуяся, плещетъ,

Ожесточается и яростнй скрежещетъ:

Корабль, что несъ свое несчастіе съ собой,

На камень устремилъ онъ самъ своей рукой,

Разрушилъ — и Рамиръ въ пучину упадаетъ,

Держа все то, что онъ себ предпочитаетъ.

Въ семъ новомъ бдствіи,тягчайшемъ прочихъ бдъ,

Власть полную надъ нимъ любовный огнь беретъ:

Одною онъ рукой объялъ жену и.сына,

Чтобъ не похитила ихъ яростна пучина,

Онъ сердце и его восторгъ й крпость силъ

И бодрость всю тогда въ сей мышц заключилъ

Толь дивны подвиги одной любви сразмрны,

Ея усилій плодъ, дла неимоврны, —

Другою онъ плыветъ, сражаяся съ судьбой,

Съ волнами, съ втрами, со смертною косой.

Тутъ часто бурный валъ, являя всю свирпость,

Дерзаегь утомллть его десницы крпость

И имъ несомое сокровище отъять.

Но нжная любовь, что зрлась возрастать,

Рамиру, коего все тщетно угнетаетъ,

Силъ смертныхъ мужество превышше изливаетъ.

То вдругъ несется онъ къ небеснымъ облакамъ,

То низвергается онъ ада ко вратамъ,

Ему блескъ молніи, блескъ грозный и плачевный

Являетъ смерть… Сія, простерши руки гнвны,

Его въ пучин золъ стремится погрузить,

Но что въ немъ бодрый духъ, что можетъ сокрушить?

О Небо! можно ли, чтобъ смертный слабый, бренный,

Отчаянъ и въ волнахъ, судьбою притсненный,

Толь много мужества и бодрости имлъ!

Сія ли смертныхъ часть, и сей ли ихъ предлъ?

Рамиръ влюбленъ. Его рука побдоносна

Не то, чтобъ уступить свирпству рока злостна,

Но вящшую кще раждала крпость въ немъ.

Его душа, всегда горя любви огнемъ,

Бъ объятіи своемъ держала заключенно

То прелюбезное, то бремя драгоцнно,

Для жизни коего равно сама она

Въ Рамировой рук была заключена.

Такъ кокошъ бодрствуетъ надъ робкими птенцами,

Соединяетъ ихъ, содержитъ подъ крилами,

Коль ястребъ, врагъ его, подъ облакомъ летитъ

И быстрый свой полетъ къ его птенцамъ стремитъ.

Ко слабой помощи несчастный прибгаетъ,

И жизнь свою снасти еще Рамиръ желаетъ,

Ту жизнь, на коей нить утверждена тхъ дней,

Что жизни для него любезне своей.

Такъ прежде Лахезисъ, пылая мстящимъ гнвомъ,

Жизнь Мелеагрову съ полусожженнымъ древомъ

И смертную судьбу свирпо сопрягла,

Которо пламенемъ въ безумств мать сожгла.

Рамиръ ту жизнь спасти отъ волнъ жестокихъ тщится,

За кою самъ стократъ умреть не устрашится,

Онъ древо, что неслось поверхъ воды морской,

Старался ухватить простертою рукой,

Но въ древо будто бы тотъ злобный духъ вселился,

Кой мщеніемъ противъ Рамира ополчился:

Оно изъ-подъ его десницы утекло ,

И жизнь Рамирову съ собою увлекло.

Дабы умножить страхъ и ужасъ, толь безмрный,

Ночь темная везд сгустила облакъ черный.

Вщаютъ, будто бы во крайности такой

Небесной отроча блестяще красотой,

Какъ молнія съ высотъ пустилося эирныхъ,

Чтобъ волны разскать полетомъ крилій мирныхъ,

И чудодйственнымъ жезломъ ударивъ ихъ,

Спасительной рукой изъ самыхъ ндръ морскихъ,

Возвысить предъ лицемъ Рамировымъ лампаду,

Чтобъ излила она ему лучей отраду

И освтила бы предъ нимъ пространный гробъ,

Предуготованный на дн морскихъ утробъ.

Такъ путешественникъ, заблуждшій межъ лсами,

Чрезъ неизвстный путь, но скорыми стопами

Стремится и летитъ тому лучу во слдъ,

Что чрезъ сгущенный лсъ являетъ слабый свтъ,

Прекрасный отрокъ сей отъ высоты эира

Слетвшій, чтобъ изъять отъ наглыхъ волнъ Рамира,

Былъ нжный Купидонъ любви сладчайшей богъ….

О! если бъ онъ спасти любовника возмогъ!

Вблизи * бреговъ, въ честь той планет посвященныхъ,

* Близъ острова Мадагаскара, посвященнаго Лун.

Что сребряны лучи оъ предловъ отдаленныхъ

На полукружіе, гд мы живемъ, ліетъ,

Когда подземнымъ Фебъ златой являетъ свтъ

Близъ острова сего, обильнаго плодами,

Гд царствующая етида надъ волнами

Пловцу, ослабшему отъ тягостныхъ трудовъ,

Пристанище даетъ, спасая отъ валовъ.

Есть островъ и другой, но ахъ! совсмъ отмнный —

Домъ злополучія и край, всего лишенаый,

Тамъ издыхаетъ вся природа стснена,

И въ скорбныхъ горести цпяхъ заключена,

Стеняща вопіетъ, вседневно воздыхаетъ,

Тамъ принужденно Фебъ лучъ свтлый изливаетъ.

Такъ былъ нелпъ сей міръ въ начатіи своемъ,

Когда еще страны и вс предлы въ немъ

Въ жестокихъ тяжка сна заклепахъ содержались,

Пустыней темною и бездною казались,

Поверхъ которыя на тягостныхъ крилахъ

Носился мракъ, везд распростирая страхъ.

Въ противныхъ сихъ поляхъ со Флорою Помона.

Не ставятъ никогда великолпна трона,

Печальну землю ихъ, презрнну отъ небесъ,

Не орошаетъ въ вкъ Аврора токомъ слезъ.

Зеленой розы тамъ не видно надъ холмами,

Не распещряются долины ихъ цвтами,

Не извиваются струи въ пустыняхъ сихъ,

Не услаждаютъ слухъ журчаньемъ водъ своихъ,

И нжныхъ птичекъ тамъ не слышно трелей стройныхъ,

Летятъ он отъ мстъ сухихъ, безплодныхъ, знойныхъ.

А если хоть одну несчастливый полетъ

На сей свирпый брегъ чрезъ море пренесетъ,

Бываеть такова возвстницей страданій,

Пророчицей скорбей, печалей и стенаній.

И наконецъ земля, въ свирпости своей,

Отъ мдныхъ ндръ, одной приличныхъ только ей,

Въ сей варварской стран единый тернъ раждаетъ.

Безчувствеиный песокъ и камни изращаетъ.

Оставя мрачныя Эребовы мста,

Чудовищъ въ мст семъ живетъ одна чета,

Котора съ сихъ бреговъ, съ своихъ предмовь вчныхъ,

Стремясь усиліемъ полетовъ быстротечныхъ,

Летитъ опустошать собой пространный свтъ,

Когда ее къ тому злость Атропы зоветъ,

Одно изъ нихъ есть гладь, всегда собой сндаетъ,

Какъ вчнымъ вранамъ, самъ собой всегда терзаемъ,

Духъ злобы, что ему и бытіе самъ далъ,

Мертвитъ его, но такъ, чтобъ <онъ не умиралъ,

Другое именемъ неплодія зовется,

Изъ устъ его всегда и смерть и зной несется,

Отъ взора гнвнаго злакъ вянетъ по лугамъ,

Поверженна, стенетъ земля къ его ногамъ.

Сихъ мстъ отъ благости небесной отчуждеянныхъ,

Препобдивъ валовъ свирпство разъяренныхъ,

Вс духа злобнаго усилія и гнвъ,

Всхъ адскихъ демоновъ жестокость одолвъ,

Лишенный силъ, едва дыханіе имя

И духа жизненна послдней искрой тля,

Котору богъ любви въ немъ тщится удержать,

Сихъ мстъ, уже едва имя мочь стоять,

Готовъ на брег пасть подъ смертною косою,

Рамиръ достигъ, неся, что мило, все съ собою.

Въ начал не къ себ онъ мысли обратилъ,

Но къ жизни, кою онъ всего священни чтилъ, —

Къ предмету, что его собой одушевляетъ,

Къ которому въ немъ духъ, какъ къ божеству пылаетъ,—

Весь взоръ его очей къ Эльвир устремленъ,

И духъ его къ ея пріятствамъ пригвожденъ.

О Небо! что сей видъ? Рамиръ, гонимъ судьбою,

Зритъ сына своего съ супругой предъ собою…

Надъ ихъ главами смерть простерла свой покровъ,

Стопами адовыхъ касаются бреговъ.

Вопль горестный Рамиръ съ любовнымъ испущая,

Супругу нжную и сына обнимая,

Лобзаній въ тысящи онъ сердце раздлилъ,

Онъ душу имъ свою и жизнь во грудь излилъ,

Стократно онъ Эльвирь въ объятія пріемлетъ,

Она любовницы стократъ названье внемлетъ.

И божества… но что и имя таково

Не сильно изъяснить всей нжности его.

Съ горячностью ее онъ къ персямъ прижимаетъ,

Прелестны очи ей слезами орошаетъ,

И сердце прилпивъ къ устамъ сей красоты,

На коей, смертныя явилися черты,

Послдней живности быть хочетъ обновитель,

То Прометей, то онъ, счастливый похититель

Огня божественна, горяща въ небесахъ,

То онъ, что лучъ живой нося въ своихъ устахъ,

Въ грудь твари своея и своего искусства

Стремится огнь излить и животворны чувства.

Такой любви чудесъ нтъ выше ни какихъ.

Толь чистой искрою Рамиръ лобзаній сихъ

Возмогъ бы въ мрамор открыти чувствій пламень

И жизни духъ излить въ жестокій самой камень…

Ахъ! что ты длаешь? О нжный мужъ! постой…

Эльвирь и сынъ ея пусть вкъ скончаютъ свой,

Постой… На нихъ уже сна смертнаго оковы,

И души ихъ уже оставить плоть готовы,

Умри ты съ ними здсь, скончай свою напасть.

О, если бы ты зналъ, что горестная часть

Постигнетъ впредь тебя и что судебъ рукою,

Мечъ острый надъ твоей взнесенъ уже главою!

Отверзла наконецъ, свой взоръ на свтъ Эльвирь.

Не солнце зритъ сперва, но зрится имъ Рамиръ,

Ты живъ, ты живъ моей, о цль любви безмрной,

И жизнь тобой дана твоей супруг врной!

О Небо! я ударъ винить могу ли твой!

Лубезный мн супругъ и сынъ спасенъ тобой!

Рамиръ! пусть нын духъ нашъ въ крпость облечется,

Тебя я зрю, — чего желать мн остается?

Съ тобою буду жить въ пустынныхъ сихъ мстахъ,

Когда ты въ нихъ, они какъ рай въ моихъ очахъ.

И знай, коль ты отрешь мои потоки слезны,

Мн слезы таковы пребудутъ въ вкъ любезны.

Кто можетъ возмутить спокойство нашихъ дней?

Въ чемъ зло мое? въ любви пребуду въ вкъ твоей.

Любовь моя, Рамиръ отвтствуетъ рыдая,

Любовь тебя губитъ, супруга дорогая!

Она тебя волнамъ свирпымъ предала,

Она тебя въ сію пустыню привела —

И се, о Боже! мзду горячность получаетъ!

Моя рука, моя Эльвир грудь пронзаетъ!

Ахъ! безъ сомннія, супруга вопіетъ:

Печаль твоя ударъ мн пагубный даетъ,

Не лей предъ мною слезъ, я оныхъ устрашаюсь,

И больше видомъ ихъ, чмъ страшныхъ мукъ терзаюсь —

Ахъ! мн ли можно твой духъ томный ободрить,

И погасающу въ немъ бодрость воспалить?

Отринь твой страхъ о мн, твоей супруг страстной,

Духъ, мужество во мн растетъ съ судьбой несчастной,

Скрпимся. Пусть умру, коль нужно то судьб,

Но близъ тебя умру и оживу въ теб.

Но мыслей удалимъ видъ грозныхъ и мятежныхъ,

Богъ праведенъ и Онъ сердецъ зиждитель нжныхъ,

Онъ покровитель ихъ, не можетъ попустить,

Дабы любовь могла мн къ смерти путь открыть.

Коль въ сихъ мстахъ живутъ свирпые народы,

Моя любовь смягчитъ жестокость ихъ природы,

Чудовища ль на сихъ брегахъ живутъ одни?

Сей нжности огнемъ растаютъ и они.

Я въ силахъ умягчить жестокій самый камень,

Я сердце нжное, любовный сладкій пламень,

Пріятства чувствъ моихъ и живости моей,

И душу наконецъ здсь дамъ природы всей.

Вся тварь, какъ я, тобой здсь будетъ восхищенна.

Пойдемъ узнать: намъ смерть иль жизнь опредленна.

Рекла, и нжностью препобждая страхъ,

Веселый кажетъ видъ въ лиц и на очахъ,

Потоки слезъ и скорбь внутрь сердца прогоняя

И къ персямъ нжнаго младенца прижимая,

Къ симъ роковымъ мстамъ предшествуя течетъ,

Гд поле бдствій всхъ ее несчастну.ждетъ.

Рамиръ, печалію несносною пожертый,

Имя къ небесамъ со дланьми взоръ.простертый,

Рыданьемъ, вздохами стсняя скорбну грудь,

Послдуетъ своей супруг нжной въ путь,

Онъ цлію очей Эльвирь одну иметъ,

Онъ зритъ ее, но рчь сказать языкъ нметъ.

Въ сдезахъ его, въ сіезахъ готовыхъ течь ркой,

На пасмурномъ чел, дышалъ гд рокъ презлой,

Теченье гд судьбы себя изобразило,.

На всхъ его чертахъ читать удобно было

Т страшны случаи превратности временъ,

Которыхъ бременемъ онъ будетъ угнетенъ.

Коль въ свт самыя простйшія искусства

Умютъ привлекать своимъ пріятствомъ чувства,

О, человчество, природа и любовь!

Пусть вашъ плачевный вошь услышанъ будетъ вновь,

Пусть ваши жалобы и нжны вздохи нын,

Цвтъ съ жизнію дадутъ печальной сей картин?

Утхой слезы лить къ ней привлеченъ и я,

Надъ нею тщательно трудится кисть моя.

Вы нжные свои цвты соедините,

Своихъ прискорбныхъ слезъ потокомъ ихъ мочите,

Вспомоществуйте мн вы кистію своей,

Своими прелестьми украсьте образъ сей,

Представьте сей четы и взоръ и видъ смущенны,

Да вашими сердца чертами вс смягченны,

Супруговъ сихъ печаль почувствуютъ въ себ,

Какъ будто и они страдали въ сей судьб.

О Ты! на Коего премудрый уповаетъ,

Котораго онъ чтя, добовію пыіаетъ!

Всещедро Божество и смертныхъ всхъ Творецъ,

Со кротостью на всхъ взирающій Отецъ!

Знакъ тлнна вещества, сіи толь страшны бдства,

Печать ничтожества, судебъ премнныхъ слдства

Стрлами рукъ Твоихъ возможно ли почесть,

Летящими съ высотъ для земнородныхъ въ месть?

Иметъ ли нашъ Шаръ печальный и плачевный

Живущихъ на себ, на коихъ громъ Твой гнвный

Возмогъ бы тяжкіе удары истощать

И ярость мстительну на нихъ ожесточать? —

Подъ пагубной сія чета звздой рожденна,

Несчастья и любви союзамъ сопряженна,

Влекома яростью разгнванныхъ небесъ,

Идетъ въ сіи мста, въ жилище горькихъ слезъ,

Котора, видя ихъ, ужаснй видъ являетъ

И взора смертнаго врагомъ себя считаетъ.

Усугубленъ былъ страхъ съ неплодіемъ везд,

Утшительныхъ мстъ не видли нигд,

Неумолимая земля подъ ихъ стопами,

Вооружаетъ путь кремнистыми стезями

И ндра заключа твердйши, нежель мдь,

Не изращаетъ имъ и грубыхъ травъ во сндь.

Ихъ ноги робкія, любовью только тверды,

Находятъ, что сіи поля вемвлосерды

Со вящшей лютостью везд поглощены

Отъ духа злобнаго, которымъ преданы

Свирпствамъ, что страшатъ природу несчастливу,

Однакъ сія чета стремится имъ противу.

Надежда, ахъ, сей богъ, сей благотворный духъ,

Несчастливыхъ людей единый вождь и другъ,

Сей обаятель, что намъ очи закрывая,

Чрезъ все теченіе дней нашихъ намъ лаская,

Насъ въ невозможныя желанія ведетъ,

Она, предъ ними свой, увы! сокрыла слдъ.

Боготворимая красавица Рамиромъ,

Воспитанна во всемъ и Нгой и Зефиромъ,

Пріятства ногъ своихъ, которыхъ блый видъ,

Чистйшій алебастръ привесть возмогъ бы въ стыдъ,

Которы самъ Эротъ, невинно улыбаясь,

Стократно лобызалъ, ихъ нжностью прельщаясь,

Обезображенны, растерзанны, въ крови,

Узрла…. но стенать не хощетъ отъ любви.

Такъ, честь карійскихъ странъ, слонова кость казалась,

Коль близна ея съ багряностью сливалась,

Таковъ и роз видъ, Аврора, ты даешь,

Какъ въ утренни часы ей слезны капли льешь.

Коль острая стрла Рамиру грудь пронзаетъ!

Летитъ онъ ей къ стопамъ, летитъ и упадаетъ,

Съ слезами прилпя онъ къ нимъ уста свои,

Внутрь сердца извлекалъ ея крови струи.

Несчастіемъ своимъ Эльвирь неустрашенна,

Стенала, горестью Рамировой смущенна.

Сей брегъ,гд адскій духъ неистовствомъ дышалъ*

Сей брегъ для нихъ везд печальнй видъ являлъ.

Эльвирь, которыя безсильна женска крпость

Стремится одолть вотще судьбы свирпость,

При всей своей любви покорствуя бдамъ,

Упала наконецъ къ любовничьимъ стопамъ.

Рамиръ возможную здсь бодрость воспріемлетъ,

Онъ сына и ее на рамена подъемлетъ.

Изображаешься таковъ и ты, Эней,

Когда ты, уцлвъ отъ острія мечей,

Летлъ сквозь огнь и смерть и чрезъ кровавы члены,

Боговъ и рождшаго неся за градски стны.

Но сей несчастливый, какъ свыше укрпленъ,

Въ.сіе мгновеніе претягостныхъ временъ,

Любезнй бремя несъ, чмъ вс Языковъ боги,—

Онъ саму несъ любовь въ сіи минуты строги,

Но самъ всю крпость силъ трудами истощивъ*

Стсненъ печалію, уже едва и живъ,.

На мдно сей земли лице онъ упадаетъ.

Такъ все прегрозный рокъ во свт низлагаетъ!

Уже сію чету несчастну гладъ терзалъ.

Рамиръ, что о своей супруг лишь стеналъ,

И меньше чувствовалъ свои напасти злыя,

Вотще протекъ чрезъ вс мста сіи пустыя,

Не могъ себ, увы! онъ пищи въ нихъ снискать,

На вопль его ни что не хочетъ отвчать,

Нтъ пищи той для нихъ, что вс чудовищъ роды

Имютъ въ даръ себ отъ щедрыя Природы.

О пагубна земля! какъ не смягчишься ты

Надъ горестьми сея несчастныя четы?

Но ахъ! къ теб мольбы самой любови тщетны,

Теб и слезъ ея потоки непримтны,

Котерое твое сухое ндро пьетъ!

Твой брегъ чрезъ то еще свирпй видъ беретъ.

Эльвирь тогда себ свой долгъ напоминаетъ,

Что мать она, что мать, то въ мысли обращаетъ,

Зритъ сына, вкуп съ нимъ свое несчастье зритъ.

Прими, открывши грудь изсохшу, говоритъ:

Прими послдню жизнь, прими, о сынъ любезный!

Похититъ и ее мгновенно случай слезный!

Смотри, увядшая хладетъ грудь моя,

Въ ней жизнь уже едва осталася твоя. —

А мн, мн смерть ничто, какъ даръ щедротъ предвчныхъ —

Прими изъ сихъ сосцевъ остатокъ каплей млечныхъ,

Что естествомъ еще въ груди оставленъ сей,

Ахъ! скоро я теб, цль нжности моей,

Чтобъ испытать судебъ гоненья вс жестоки,

Не въ силахъ буду дать, какъ только слезны токи…

Но что я зрю? Рамиръ, ты слезы льешь стеня!

Мн скорбь мою прости, не обвиняй меня.

Умю побждать судьбу мою и бдства,

Стенаніемъ тснятъ мн грудь сыновни слдства.

Я плачу о теб! ты дышешь въ сын семъ.

А мн, какой мн страхъ въ несчастіи моемъ:

Что близъ тебя умру, уста мои вщали.

Скрпимся мы еще надеждой въ сей печали,

Престанетъ, можетъ быть, судьба несчастныхъ гнать,

И утомится насъ стрлами поражать.

Уже спшитъ утечь отъ сихъ бреговъ свтъ дневный,

И, возраждаясь въ нихъ, повсюду мракъ плачевный,

Несносну грусть съ собой и ужасъ въ слдъ ведетъ.

Въ уединеніи чета сія живетъ,

Уже изъ нутрь его пещеръ печальныхъ, темныхъ,

Страшилищъ полкъ летитъ, призраковъ сонмъ подземныхъ,

Вс демоны подъ тнь густую притекли

И на брегахъ сея разсыпались земли,

Такъ враны, изъ своихъ убжищъ вылетая,

Полетомъ, голосомъ несчастье предвщай,

Крилъ множествомъ своихъ лице небесъ мрачатъ,

Носясь поверхъ гробовъ, гд мертвые лежатъ,

Подъ чернымъ на земли покровомъ темной ночи

Сокрытъ есть сонъ, не тотъ, что легко наши очи

Смыкаетъ и во вс въ насъ чувства сладость льетъ,

И ложь пріятную во слдъ себ ведетъ,

Вс мысли радостнымъ мечтаніемъ питаетъ,

И духъ нашъ полнъ утхъ въ часъ утра оставляетъ,

Но сонъ, что смерти мы обыкли братомъ звать,

Который только скорбь приходитъ умножать

И тяжки налагать на смертный родъ оковы:

Сей сонъ пріялъ Эльвирь въ объятія свинцовы,

На очи, коихъ взоръ спокойства убгалъ,

На очи онъ ея свой черный макъ металъ.

Отчаіянье одно съ Рамиромъ бдитъ въ печали,

Онъ слезы истощилъ и течь он престали,

Коль буря страшная в душ его и мракъ!

Онъ зритъ, онъ зритъ, и что? плачевный тней зракъ!

Въ оковы ужаса онъ самъ себя ввергаетъ,

И если томный взоръ къ Эльвир обращаетъ,

Стрлъ тысящію смерть его пронзаетъ духъ,’

Коль въ разны, вопитъ онъ, и скорби вверженъ вдругъ!—

Эльвирь, къ которой я всегда благоговю,

Которыя къ душ я жизнь свою имю,

Отъ радостныхъ бреговъ, гд воспиталась ты,*

Гд красный Фебовъ лучъ ліется съ высоты,

Изъ рукъ родителей ты нжныхъ и почтенныхъ,

Отъ странъ отечества, плодомъ обогащенныхъ,

Лишь только для того похищена ты мной,

Дабы притти, гд свтъ предлъ кончаетъ свой

И чтобъ подвергнуться напастямъ самымъ злостнымъ,

Потомъ и смерть подъять съ мученіемъ несноснымъ,

О, Небо!… Съ словомъ симъ его печаль и страхъ

Усугубляется, растетъ въ его очахъ.

Мечтается ему, что какъ бы черны враны,

Призраки сс ума отчаянна тираны,

Чрезъ Атропу, ему что мстила, собраны,

Со алчностью къ нему летятъ раздражены,

Страшилищъ видитъ онъ со яростью текущихъ,

Кинжалы, стрлы, огнь и страшный громъ несущихъ,

Онъ грозну видитъ смерть и мрачный съ нею адъ,

Всхъ чувствій члены въ немъ объемлетъ ужасъ, хоадъ

Се привидніе, покрыто кровью, прахомъ,

Живущимъ во гробахъ, сопутствуемо страхомъ,

Растерзанъ на себ нося и чернъ покровъ,

Съ свтильникомъ въ рукахъ ведущимъ въ тму гробовъ,

Имя на чел вс бдства начертанны,

Приходитъ на сіи поля, собой избранны.

О, смертный! томный гласъ Рамиру вопіетъ:

О, ты! кого судьба со яростью гнететь,

Теб не отвратитъ ея ударовъ нын,

Ты знай, она твой рокъ скончаетъ въ сей пустын.

Воззри, познай вину ты страха своего,

Вострепещи! во мн ты духа зря того,

Что бшенствомъ въ поляхъ ессальскихъ воспалился, {Бруту.}

Убійц Кесаря несчастному явился!

Вострепещи! я тотъ! повсюду я ношусь,

Я грознымъ именемъ Злосчастія зовусь.

Мгновенно сей призракъ, страшилище природно,

Какъ тонко облако разрушенно, безводно,

Стонъ гнвный испустя, съ бреговъ уходитъ прочь

И погружается въ мста, гд адска ночь.

Тутъ вдругъ надъ нимъ крил мглы темной распустились,

Вс тни съ нощію исчезли и сокрылись,

За свтностію дня грядешь, Надежда, ты,

И мещешь ложный лучъ и льстивыя мечты,

Но рокъ уже притекъ. Ты лестною тщетою

Не можешь обольстить гонимаго судьбою,

Завсу будущихъ проникнулъ взоръ его,

Онъ саму носитъ смерть внутрь сердца своего,

Онъ для Эльвиры вс удары ощущаетъ,

Онъ съ нею для нее, несчастный, умираетъ.

Межъ тмъ Эльвирь отъ сна смущеннаго встаетъ,

Рамира зритъ, его въ объятіе беретъ.

Казалось, что она забыла, что несчастна,

Узрвъ лобовника въ своемъ супруг страстна.

Уже ночь темную и страшну оной тнь,

Двукратно прогонялъ съ бреговъ сихъ ясный день,

Какъ гладомъ и тоской отчаянной терзаясь,

И къ смерти, на чел ихъ зримой, приближаясь,

Рамиръ ръ супругою рыдалъ въ пустын сей,

Да жизнь ихъ прекратитъ, вотще прося отъ ней.

Отъ сихъ противныхъ мстъ день въ третій разъ склонялся,—

Какъ слабой лучъ въ дали очамъ ихъ показался,

Летая близко ихъ Надежда, льстивый другъ,

Одушевила въ нихъ ослабшу бодрость вдругъ,

Она, исторгнувъ ихъ отъ рукъ суровой смерти,

Совтуетъ къ сему лучу стопы простерти.

Духъ мрачный, оный врагъ Рамировъ, гнва, полнъ,

Низринувшіи его на дно пучинныхъ волнъ,

Свирпой яростью вредить ему кипящій,

Въ плачеввыхъ сихъ мстахъ его еще гонящій,

На брег семъ, что адъ собой изображалъ,

Самъ собственной рукой пещеру ископалъ.

Страхъ адскій вкругъ ея въ собраніи нелпомъ,

Нарекъ сей духъ ее мученія вертепомъ,

Онъ грусти въ ней сокрылъ то смя наконецъ,

Что черный ядъ ліетъ во внутренность сердецъ,

Вс чувствія собой и мучитъ и терзаетъ,

Печалей горькихъ въ жёлчьи въ скуку погружаетъ-

Едва въ толь страшныя и мертвецамъ мста,

Едва въ сей мрачный гробъ вошла сія чета,

Почувствовала вдругъ печали въ немъ суровы

И сердце въ смертныя поверглося оковы.

Я самъ, картины сей изображая зракъ,

Вотще хочу прогнать прискорбій черныхъ мракъ,

Я оныхъ облакомъ повсюду окружаюсь —

Кисть падаетъ изъ рукъ, мятусь, стеню, смущаюсь.

Въ такія наконецъ мста, въ таковъ предлъ

Несчастныхъ въ ярости всезлобный духъ привелъ.

Нисходятъ, кажется, они къ брегамъ Коцита,

Вся сила ужаса ва ихъ стезяхъ разлита.

Ввряются тому, кто въ злоб ихъ ведетъ,

Ихъ сердце смертный хладъ стсняетъ, мучитъ, рветъ.

Но утоляющій духъ жажду слезъ ихъ токомъ ,

На люту ихъ печаль веселымъ смотритъ окомъ,

Свои нечистые крил на нихъ простеръ,

Онъ самъ предходитъ имъ во мрачный гробъ пещеръ,

Свтильникъ онъ возжегъ своей рукою злобной,

Въ которомъ тусклый блескъ,надгробному подобной,

Еще печальне, чмъ въ нашихъ ночь глазахъ,

Сіялъ, но только съ тмъ, чтобъ имъ представить страхъ,

Съ высотъ кремнистыя горы и пасть грозящей,

Откол мщеніе, скрёжеща въ злоб вящшей,

Готовится метать и громъ и тучи стрлъ,

Источникъ черный текъ и быстротой киплъ:

Печаль, смущеніе, отчаянье съ тоскою,

И самый съ воплемъ адъ влекій валы съ собою.

Тамъ на стнахъ лились кровавыхъ слезъ струи,

Ихъ токомъ письмена начертаны сіи:

‘Здсь сердце скорбію мн было упоенно,

‘И мужество, лишась надежды, сокрушенно,

‘Здсь я отъ ярости и гладу исчезалъ,

‘Издсь подъбременемънесносныхъбдствій палъ.—

Чудовищъ страшныхъ зрятъ во мрак сихъ селеній,

Нечистыхъ сонмы птицъ и грозныхъ привидній.

Встаютъ отъ всхъ сторонъ тамъ кости мёртвецовъ, —

Остатки древностъю разрушенныхъ гробовъ.

Какой ужасный вопль! какой отзывъ плачевной

Подъ сводомъ носится въ стнахъ пещеры гнвной!

‘Рамиръ! не въ силахъ ты всхъ бдствій претерпть…

‘Предъ смертью долженъ ты стократно здсь умреть…

‘Пусть сердце здсь твое удары вс пронзаютъ,

‘Пусть вс удары грудь Эльвиры поражаютъ!

Въ печали, въ ужас и смерти при вратахъ,

На гладной сей земли рыдали во слезахъ,

Хотя ее смягчить горячимъ оныхъ токомъ,

Но, ахъ! она была въ неистовств жестокомъ!

Рамиръ , стсняёмый послднихъ золъ волной,

Зритъ умирающу супругу предъ собой,

Онъ видитъ, какъ она рукою изнемогшей

Увялы жметъ сосцы груди своей изсохшей,

Чтобъ сынъ, что у нея въ объятіяхъ лежалъ,

Послдню кровь ея и жизнь ея пріялъ. —

Чтобъ въ гроб семъ ихъ дни плачевны прекратились,

Во мрачну внутренность сихъ мстъ они сокрылись:

Я ощущаю смерть, супруга вопіетъ!

Какой жестокій гладъ, меня, о, Небо! рветъ.

Помедлй, ей Рамиръ, весь вн себя, вщаетъ,

Не зря на гнвный рокъ, который насъ стсняетъ,

Исторгну изъ земли, противной толь судьб,

Для насъ хоть малу сндь и возвращусь къ теб…

Сказалъ Рамиръ, утекъ,и къ ней идетъ поспшно,

Пусть злобно естество насъ гонитъ безутшно,

Онъ говоритъ, едва имя томный гласъ,

Но я его и рокъ умлъ смягчить для насъ.

Прими ты плоть сію, послднюю отраду,

Для утоленія мучительнаго гладу.

Но въ сердц зракъ его нося Эльвирь своемъ,

Всегда болзнуя со нжностью о немъ,

Усиліе въ себ природы побждаетъ

И сндью сей ему насытиться желаетъ.

Я гладъ мой утолилъ, отвтствуетъ супругъ,

Ко изъясненію едва имя духъ,

О, если бъ я тебя отъ глада могъ избавить,

И жизнію моей твою судьбу возставить!

Противъ предчувствія дрожащія руки,

Что отвлекалася ужасшись вопреки,

Не внемля голосу своихъ скорбей, стенаній

И сердца своего печальныхъ воздыханій,

Со алчностью Эльвирь сндаетъ плоть сію,

Чтобъ тмъ еще продлить несчастну жизнь свою.

Мгновенно въ тотъ же часъ, всмъ ужасомъ стсненна,

Встаетъ она, бжитъ трепещуща, смущенна,

Бжитъ она отъ змій зіяющихъ предъ ней,

Отъ ада, кой она несла въ душ своей.

Приди, драгой супругъ! приди, подай мн руку…

Смущенну подкрпи, разрушь Эльвиры муку!

Приди, потщись мой умъ и мысли ободрить,

Коль можно, чувства мн и память возвратить….

Какое страшное внутри моемъ сраженье!

Коль непонятно мн грызетъ меня смущенье!

То гладъ…. Но ахъ! не онъ, не столь жестокъ и гладъ…

Какая-жъ мстительна та сндь, и что за ядъ?

Ахъ, плоть сія во мн жива! меня сндаетъ!

Какъ вранъ, какъ Фурія, мн грудь она терзаетъ!

Гонитель сей четы жестокъ, неутолимъ,

Да стрлы истощитъ и гнвъ неумолимъ,

Желаетъ освтить всю ярость дня лучами, —

И чтобъ во ужас смущенными очами

Несносной, тягостной Эльвирь узрла видъ,

И то позорище, что сердце въ ней крушитъ —

Въ сіе убжище проклято и презрнно,

Признаковъ злостныхъ лучъ онъ вводитъ принужденно:

Сей тусклый лучъ едва померклый блескъ ліетъ,

Но чтобы видть все, доволенъ въ немъ былъ свтъ.

Я зрю, уже въ сей гробъ лучи проникли дневны,

Мста оставимъ мы, рекла Эльвирь, плачевны,

День, можетъ, возвратитъ мн чувствія мои,

Тамъ очи возведу на очи я твои.

Драгой супругъ! твой взоръ единъ меня возставить,

Единъ отъ ужасовъ мучительныхъ избавитъ…

Но что я зрю… Рамиръ! ты весь въ крови стеня…

Растерзанъ… Ахъ! та плоть, что мучитъ толь меня…

Котора чрезъ гортань не шла во внутрь мн чрева…

Стремя противъ меня природу полну гнва…

Была… ‘То плоть моя была’… О, день! твоя!

‘Моя! онъ рекъ, стремясь, чтобъ грудь обнять ея,

Ты частью моего насытилася тла,

Я могъ въ лобви достичь до высшаго предла,

На нсколько минутъ я могъ твой вкъ продлить,

Готовъ теперь, готовъ спокойно смерть вкусить,’

Вдругъ токи слезъ ліетъ душа его смущенна:

Въ его объятіяхъ супруга изумленна,

Со стономъ горестнымъ взирая на него

Подъ тяжкимъ бременемъ несчастья своего

Упала…. Гласъ ея отъ вздоховъ прекратился

И въ ндрахъ нжнаго онъ сердца заключился.

Скрежещетъ блдна смерть, стремится къ нимъ съ косой,

Своей искуссною толь въ варварств рукой

Подъ ихъ стопами ровъ глубокой изрываетъ,

Который сихъ уже несчастныхъ поглощаетъ.

На наконецъ Эльвирь пришла сама въ себя,

Вс силы разума и власть употребя,

Въ ней сердце вознеслось превыше всхъ стенаній

И начало дышать устами сихъ вщаній:

Драгой Рамиръ! ко мн верхъ нжностей твоихъ

Есть равна бдствій верхъ и горестей моихъ.

Меня жжетъ плоть твоя… и глась ея мн мстящей

Винитъ нечестіе утробы сей горящей.

Уступимъ року мы, уступимъ злости бдствъ,

Умремъ, расторгнемъ мы оковы всхъ свирпствъ,

Воззри! желанна смерть подъ нашими столами,

Чего мы ждемъ? воззри: се гробы передъ нами,

Довольно я жила. Уже души моей!

Не тщися удержать въ несчастной плоти сей,

И пусть съ любовію, отъ коей жизнь имегь,

Въ которой движется поднесь и пламенетъ,

Пусть въ сей жестокій часъ, являющь къ смерти путь,

Прейдетъ она совсмъ въ твою дражайшу грудь.

Къ теб я первыхъ токъ желаній устремила,

Послднихъ нжностей къ теб прострется сила….

Ахъ! пусть Эльвирь въ твоихъ объятіяхъ умретъ,

За врность мн мою цны другія нтъ.

Ты знай, сія любовь не прейдетъ быстротечно,

Возстану я, дабы любить тебя мн вчно,

Она есть первый даръ, сладчайша благодать,

Какую можетъ намъ жизнь вчна общать…

Но что я зрю, о, сынъ несчастный, сынъ любезный,

Се люта смерть твои смыкаетъ очи слезны!

Се новый мн ударъ! угодно ль такъ судьб,

Чтобъ мать твоя въ живыхъ рыдала о теб….

Рамиръ! уже въ твоемъ я жизнь-кончаю сын….

Твой слезный токъ, твои вопль, увы! сдержи нын.

Мн помощь дай сойти на дно земныхъ утробъ…..

И сыну близъ меня пусть будетъ равно гробъ…

Въ пещер сей хощу почить, докол время

Придетъ, чтобъ воскресить мн прахъ и смертно смя…

Я умираю! ахъ! съ лобзаньемъ симъ, мой другъ,

Эльвиры сердце ты прими и нжный духъ.

Сіе прелестное, боготворимо тло:

Уже ни живности, ни чувствій не имло,

Подобно хладный ледъ, Рамиръ его лобзалъ,

Лобзаній мраморъ сей уже не ощущалъ,

Рамиръ ее пренесъ на свтъ изъ мрака бездны,

Эльвирь еще на свтъ открыла взоры слезны,

Сіе послднее усиліе очей,

Сей взглядъ, исполненный ея душею всей,

Рамиру съ нжностью ея любовь являетъ —

Полдню отъ нея онъ жертву принимаетъ,

Языкъ ея уже во смертныгь узахъ былъ,

Но тихо имя онъ лобовника твердилъ,

И къ нжнымъ чувствіямъ ея рука рожденна,

Со твердостью къ груди и къ сердцу прилпленна,

Съ восторгомъ знать даетъ, и какъ бы говоритъ,

Что для Рамира въ ней еще оно горитъ,..

Скончалась… и Рамиръ въ т жъ горестны минуты

Скончавъ несчастну жизнь и съ ней мученья люты.

Уже его душа, оставя плоть и свтъ,

Стремится и летитъ душ Эльвиры въ слдъ.

Се облаки Любовь полетомъ разская.

Румянецъ и лазурь и злато разсыпая

На блещущихъ стезяхъ, какъ Ирисъ въ красот,

Летитъ, спускается къ несчастной сей чет,

Простерло вдругъ надъ ней она крил блестящи,

Чтобъ въ хладну грудь вложить ей пламень, вновь горящій,

Чтобъ чувствіемъ еще въ ней сердце оживить

И духа своего всесильный лучъ излитъ.

Такъ голубица плодъ невинный согрваетъ,

Такъ бодрственнымъ криломъ живитъ, одушевляетъ.

Но гд судьбы рука, что можетъ тамъ любовь?

Безсиленъ тамъ ея и огнь и нжна кровь!

Любовники сіи въ оковахъ вчной смерти,

Уже на гласъ ея не могутъ слухъ простерти.

Отъ времени сего на лютыхъ сихъ брегахъ

Плачевный слышенъ крикъ, носящій всюду страхъ,

Тамъ внемлется отзывъ печальный и скорбящій,

Двухъ тней плачущихъ тамъ вопль и гласъ стенящій.

Еще твоя ихъ цпь связуетъ, Гименей!

Ходящихъ купно ихъ ты зришь въ пустын сеи.

Согласно все уже страны сея страшиться,

Пловецъ ужасшійся оттол прочь стремится,

Природа вопіетъ вседневно тамъ стеня,

Безчеловчіе и лютость въ ней виня,

Обиду мстя свою тамъ небо раздраженно,

Лице сея земли отринуло презрнно,

Чтобъ запустніе въ ней можно было зрть.

То мрачный Фебомъ лучъ оставленъ въ ней горть:

Покрыты въ ней поля нечистой мглой и прахомъ,

Нептунъ вокругъ шумитъ, грозя ей бурнымъ страхомъ,

Волна, въ неистовств пнясь, разсвирпвъ,

Противъ ея бреговъ стремитъ свой ярый гнвъ.

Читайте также: