Поэма о рождении, жизни и смерти человека, Ахшарумов Дмитрий Дмитриевич, Год: 1898

Поэзия
Время на прочтение: 46 минут(ы)
Скачать в PDF

ПОЭМА
О РОЖДЕНІИ, ЖИЗНИ И СМЕРТИ ЧЕЛОВКА.

Д. Д. Ахшарумова.

ПОЛТАВА.
Типо-литографія Губернскаго Правленія.
1898.

Увертюра.

По тайнымъ, для насъ непостижнымъ ршеньямъ
Великихъ судебъ, иль природы, иль Бога
Свершается вчный законъ воплощенья
На землю изъ міра иного!
Гд-жъ жизни источникъ, откуда исходятъ
Т души, что съ нами живутъ и уходятъ?
Зародыши жизней, дыханьемъ Вселенной,
Утробы земныхъ матерей проникаютъ
И въ нихъ воплощался въ формахъ безсмнныхъ,
Свой образъ земной получаютъ:
Таинствененъ актъ, мірового теченья —
Смняясь, идутъ, все идутъ поколнья!
* * *
И къ жижи взростая, какъ птички порхая,
Они беззаботны, легки и игривы,
Но скоро для нихъ настаетъ жизнь иная,—
Трудовъ и борьбы хлопотливой,
Въ которой они умираютъ, страдая,
Безслдно изъ жизни земной исчезая!

Прологъ въ небесахъ.

Среди туманныхъ звздъ, въ эфир міровомъ,
ЩДетли дв души: когда-то жизнь земная
Сокрылася для нихъ минувшимъ бытіемъ,
Но имъ уже жилось, ея не вспоминая.
Держася въ небесахъ вдали большихъ свтилъ,
Въ едва свтящемся, мерцающемъ туман,
Въ волнахъ струящихся молекулярныхъ силъ,
Он неслись вдвоемъ въ эфирномъ океан:
Влекомы страстію какою-то безумной
Проникнуть истину во глубин завсъ,
Покинули он свой міръ блестящій, шумный,
И шумъ для нихъ затихъ и блескъ давно исчезъ
За темной синевой таинственныхъ небесъ.
Несясь безъ устали въ пространств безконечномъ
Въ бесд межъ собой о жизненныхъ средахъ,
О зыбяхъ міровыхъ, вращеньяхъ вковчныхъ,
Въ благоухающихъ живительныхъ струяхъ,
То погружаясь въ сонъ, то снова просыпаясь,
Свободой полною дыша и упиваясь,
Дв странницы неслись въ невдомыхъ странахъ..
‘Аія! Тамъ вдали’, одна изъ нихъ сказала,
‘Явилась въ небесахъ какая-то звзда….
‘Всхъ ярче солнцъ она лучами засверкала
‘И блещетъ все сильнй…— несется къ намъ она,
‘Аромы волнъ ея, струясь, благоухаютъ
‘И дымчатый туманъ, колебля, согрваютъ!’
Аія, слушая, сама смотрла въ даль,
На ту звзду, какъ бы проникшись размышленьемъ,
И чувства странныя — то грусть или печаль,
То слезы-ль радости, иль страха отъ волненья,
Сливались въ смутныя какіе-то виднья,
И вдругъ воскликнула она: ‘О Ванзамія!
‘Полна забвенья ты и страсти созерцанья
‘И вновь плнятъ тебя теченья міровыя:
‘Страшиться надо намъ ея благоуханья!…
‘Въ туманной мгл она какъ зарево зажглась,
‘Блестящій дискъ ея все больше, все свтле,
‘Она летитъ на насъ,— она притянетъ насъ!…
‘Бжимъ, спасаяся, бжимъ, бжимъ скоре!’
И въ сферы дальнія небесъ он сокрылись,
Умчавшись далеко, и тамъ остановились,
Любуясь зрлищемъ въ пространств міровомъ,
Но тайнымъ трепетомъ сердца обихъ бились,
Какъ бы имъ вспомнилось о чемъ-то, о быломъ:
Торжественно неслось могучее свтило,
Полетомъ міровымъ влекомое всесильнымъ,
И уголокъ небесъ, блистая, озарило
Огнемъ сверкающимъ, огнемъ блокалильнымъ.
Его блистающимъ лучемъ освщены,
Рои міровъ, крутясь, вокругъ него вилися
По орбитамъ своимъ и вмст съ нимъ неслися
Теченьемъ міровымъ въ ту сторону небесъ,
Гд блещетъ яркое созвздье Геркулесъ.
Какъ блестки сыпались — мелькали метеоры,
Фонтановъ пламени цвтистые узоры,
И свтлой полосой, несясь съ туманной дали,
Сквозь поздъ огненный кометы пролетали,
И шелъ особый гулъ дрожащаго эфира,
Отъ каждой звздочки свои струи лились,
Сливаясь съ зыбями отъ волнъ движенья міра,
И звуки и цвта въ гармонію слились.
Вотъ маленькій мірокъ съ внцомъ экваторьяльнымъ
И восемь спутниковъ — онъ ими окруженъ,
Вотъ міръ совсмъ иной — тамъ свтъ зодіакальный,
Тамъ полюсъ сверный сіяньемъ озаренъ
И спутникъ лишь одинъ, съ сребристыми лучами,
Подобный мсяцу, плыветъ надъ облаками.
И молча странницы смотрли въ изумленьи,
Ихъ чуткій слухъ внималъ и взоръ ихъ былъ плненъ,
И возставали въ нихъ какія-то виднья
Давно уже, давно пережитыхъ временъ.
И вдругъ одна изъ нихъ — была то Ванзамія —
Вскричала: ‘Что это я слышу, ахъ, Аія!
‘То псни давнихъ лтъ и запахи былые,
‘Ахъ, образы давно прожитыхъ впечатлній
‘Встаютъ передо мной, колебляся, какъ тни,
‘Какъ будто-бы когда-то здсь жила я,
‘Я слышу псней хоръ — то псни прежнихъ дней,
‘И льется въ сердце мн мелодія живая!…
‘Я узнаю тебя, о жизнь моя былая,
‘И вижу образы любимыхъ мной друзей
‘И милый голосъ ихъ мн услаждаетъ слухъ,
‘Я слышу запахи цвтовъ благоуханныхъ!…
‘Но что это пахнуло такъ нежданно?…
Бензолъ, Крезолъ? Фенолъ, Карболъ, навозъ!…
‘Но вотъ уже ихъ нтъ Вновь ароматы розъ,
‘Нарциссовъ, ландышей, сиреней, липъ, жасминовъ
‘Шумъ волнъ мн слышится бушующей пучины,
‘Мелькаютъ снжныхъ горъ блестящія вершины….
‘Родимая моя!… земля, земля, земля!…
‘О незабвенная! Вдь я твоя, твоя!….’
Воскликнула она и вдругъ безъ чувствъ упала,
И, яркой звздочкой воспламенясь, пропала:
За ней во слдъ стремглавъ помчалася Аія,
Сопутницу спасти и вынесть на рукахъ,
Но планетарныя теченья вихревыя
Обихъ понесли, плнивъ въ своихъ стяхъ,—
Изъ нихъ уйти нельзя — то крпкія тенеты,
И странницы небесъ неслись къ земной планет.

——

Въ тотъ вечеръ на земл толпы людей стояли
И съ изумленіемъ на небеса взирали:
Летла звздочка, за ней во слдъ другая,
Ее догнавъ, она, какъ будто, трепетала,
Ей преграждая путь: ‘Куда-жъ ты, дорогая?’
И вдругъ сама звздой большою возсіяла!
И предъ глазами всхъ неслись два метеора,
Сливаяся въ одну блестящую струю,
Но разноцвтные хранились въ ней узоры,
Какъ будто обнялись дв звздочки въ одну….
И молча люди вс смотрли въ изумленьи:
‘Какое дивное на небесахъ явленье!’

Частъ первая.

I.

Процессъ таинственный рожденья человка
Свершился и надъ ними, какъ въ вкахъ,
И вотъ дв двочки живутъ въ Санкъ-Петербург
Одна — въ Большой Морской, другая — на Пескахъ
Ровесницы он, но порозень взросли,
Одну зовутъ Эленъ, другую Меляіти.
Куда-жъ низверглись Вы съ высотъ необозримыхъ
На этотъ міръ земной — страданій, мукъ и бдъ,
И радостей любви, и слезъ неосушимыхъ?!
На Вашихъ образахъ есть прежней жизни слдъ,
И безсознательно, какъ смутныя виднья,
Прожитаго всего живутъ въ Васъ впечатлнья:
Въ довольств, въ роскоши проводитъ дни Елена,
Вся жизнь ея пока лишь удовольствій смна,
Но взросшая въ нужд, несетъ труды большіе
Богатая умомъ однимъ лишь Мелянія.
Кому-бъ на умъ пришло, что свтъ богаче сталъ,
Что въ немъ, теперь живутъ два новыя созданья,
Невдомый никмъ двухъ жизней идеалъ —
Красавица Эленъ и умная Меланья?!

II.

Теперь мы на земл, забудемъ міръ небесъ,
Пусть взоръ одинъ, мечтой, блуждаетъ въ нихъ порою,
Мы-жъ преисполнимся лить жизнію земною —
Земля, вдь, Божіи міръ,— она полна чудесъ!
Приди ко мн, приди, прекрасная Елена,
Во всей крас твоей передо мною стань!
Тебя воспть горю, желаньемъ вдохновенный,
Пвцы всхъ странъ земли теб платили дань.
Смотрите, вотъ она, съ распущенной косою
Стоитъ предъ зеркаломъ, любуяся собою:
Блондинка нжная, какъ горный снгъ бла,
Волнистая коса, какъ облака златыя,
И очи ясныя, большія, голубыя,
И строенъ станъ ея, и вс черты лица,
Все личко ея, нжны, какъ неземныя.
Уста, сомкнутыя улыбкою прелестной,
И взглядъ любови полнъ красавицы небесной:
Снаружи и внутри — все роскошью блистаетъ,
Дыханье высоко подъемлетъ ея грудь
И ровнымъ, медленнымъ движеньемъ ниспускаетъ.
Тотъ счастливъ, кому разъ хоть удалось взглянуть
На лучшій на земл цвтокъ — она прекрасна
И дьявольски для женъ и для мужей опасна,
Но сердце чистое, о томъ не помышляя,
Не знаетъ ни добра ни зла, какъ житель рая!
Ты рождена теперь для бытія земного,
Прелестное дитя! Для жизни ты готово
И жизнь тебя возьметъ и понесетъ, какъ челнъ,
Въ пучину длъ людскихъ потокомъ бурныхъ волнъ,
И ты претерпишь вс земныя наслажденья,
Съ ихъ пыломъ радостей,— съ слезами и мученьемъ.

III.

Былъ балъ, блестящій балъ,— я чуть тамъ не пропалъ,
Такое было тамъ прекрасныхъ дамъ мельканье,
Такой былъ блескъ и гулъ, свчей и лампъ сіянье.
Тщеславья, суеты и моды идеалъ!
Большой оркестръ гремлъ, красавицы порхали,
Блистая роскошью, въ брилльянтахъ и цвтахъ,
И шлейфами, віясь, съ паркета пыль взметали,
Мужчины топали,— былъ воздухъ какъ въ нарахъ.
И миріадами бактеріи летали,
Но кто-лсъ заботится объ этихъ пустякахъ?
Здсь таинство любви свершается живое,
Вліянье страстное къ сліянью двухъ половъ,
Борьба на жизнь и смерть — влеченье роковое,
Сердца трепещутъ здсь, волнуется вся кровь!
Кадрили, вальсы шли и польки танцовали,
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Усердно прыгали, кружились,— вс устали
И смолкла музыка: вотъ танцамъ перерывъ,
И шумно двинулся людской волны отливъ.
Залъ опустлъ, кой гд еще сидли дамы
Въ бесд межъ собой, да длинными шагами
Одинъ лишь кавалеръ ходилъ, крутя усами:
Задумчивъ, мраченъ онъ — естественный подборъ
Въ немъ разумъ затемнилъ и отуманилъ взоръ!…
Кто онъ такой,— быть можетъ графъ иль князь,
Ходилъ онъ медленно, по временамъ шатаясь,
Или нахмурясь вдругъ, стоялъ, остановясь,
Какъ-бы увидвъ что, смотрлъ онъ улыбаясь:
Съ ума ли онъ сошелъ при шумномъ блеск бала,
Любовь ли страстная его такъ взволновала?…
Ахъ, въ этой жизни намъ не все возможно знать
И каждому легко разсудокъ потерять!
Пріятной тишины никто не нарушалъ,
Дв дамочки сквозь залъ куда-то пробжали,
И кавалеръ ушелъ, и залъ пустой стоялъ,
А въ комнатахъ другихъ вс гости пировали:
Какъ въ пчельник рой пчелъ, гудлъ тамъ говоръ шумный
Бренчалъ стакановъ звонъ, гремлъ разгулъ безумный.
Оконченъ шумный пиръ, всякъ въ прежній залъ спшитъ,
Мазурки очередь и вотъ она звучитъ,
И пара видная выходитъ величаво,
И медленно идетъ за ней вторая въ слдъ,
И повставали вс отплясывать на славу,
Порхаютъ, прыгаютъ, стучатъ и бьютъ паркетъ.
Оркестръ гремлъ, стоналъ, мазурка шла прекрасно,
По парочка одна была вниманьемъ всхъ:
Высокій кавалеръ, любитель танцевъ страстный,
Шелъ въ пар съ дамою — милй, прекраснй всхъ:
То тихо, медленно и гордо выступалъ онъ,
То въ вихр бшеномъ ее онъ увлекалъ,
Илъ за руку держа, колна преклонялъ онъ
И нжно вкругъ себя кружиться заставлялъ,
При этомъ взглядъ его сіялъ любовью страстной,
Уста, казалося, ей пли гимнъ прекрасный
И что-то онъ шепталъ колнопреклоненный,
И вдругъ, поднявшись, всталъ и гордый и надменный
И важной поступью, руки не отнимая,
Онъ даму провожалъ, на кресло опуская.—
Красавецъ онъ собой, мужчина въ цвт лтъ,
Танцоръ и молодецъ, какихъ на свт нтъ!
Но дама и сама блистательна была
И еще боле вниманье привлекала,—
Такая никогда сей залъ не украшала,
Она нездшняя, и никогда земля
Такой красавицей еще не расцвтала.
Вотъ вновь она встаетъ — смотрите станъ какой,
Черты лица и грудь и плечики какія,
И свтлозолотыхъ волосъ блескъ неземной,
И очи ясныя, большія, голубыя.
Роскошнйшій нарядъ ея не украшаетъ,
Алмазы и цвты блднютъ передъ ней,
Она безъ нихъ блеститъ, безъ нихъ благоухаетъ
Весенней свжестью, какъ первый цвтъ полей!
Мужчины, на нее глядя, ей восхищались,
А женщины, смотря, все больше озлоблялись,
И наконецъ насталъ такой моментъ серьезный,
Что разговоръ пошелъ межъ ними прекурьезный:
‘Скажите, кто эта таинственная дама,
‘Какъ и откуда къ намъ явилася на балъ?
— Она не здшняя (шепотомъ),— она изъ Амстердама
— Схода привезена.—
‘О Боже, о скандалъ!’
— Румянецъ на щекахъ у ней не отъ здоровья,
— Бла, какъ молоко, она отъ малокровья.
— Qui est cette dame, si jeune, si belle, si magnifique?
‘Sa dlicieuse beaxxt me semble mme diabolique!’
— Voyez-vous cette coquette? Et comme elle est palpe!….
— Et comme elle tient sa tte, les yeux toujours baisss…
‘Mesdames! ayez donc honte, Vous la calomniez,
C’est une personne connue et des plus respectables.’
— Vous l’admirez et moi, je la trouve dtestable!
‘Брилльянтами она развсилась красиво,
‘Они поддльные, она, вдь, вся фальшива,
‘И даже волосы свои раззолотила.’
— Ну просто рыжая, а на лиц известка….
‘Fi donc, cessez, ma ch&egrave,re,— вдь это альбиноска!’
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Злословію людей нтъ мры и конца,
Когда, и завистью и ревностью палимы,
Зминымъ языкомъ они язвятъ, скользя,
Они безжалостны, они ненасытимы!…
Но утро, конченъ балъ,— пора уже, пора
Гостей пріхавшихъ всхъ выгнать со двора.

IV.

На улиц ‘Большой Морской’ домъ богатйшій.
Прислуга вся въ немъ спитъ, хозяевъ дома нтъ:
Ухали на балъ.— Ужъ ночи часъ позднйшій,
Иль лучше утра часъ, но утренній разсвтъ
Въ столиц свера еще не наставалъ
И было тихо все. Прислуга ждать устала,
Служанка Лиза тамъ въ гостиной задремала,
И лампы слабый свтъ покои освщалъ.
Какъ вдругъ, встревожена какимъ-то сновидньемъ,
Она проснулася и, на ноги вскочивъ
И протираючи глаза отъ утомленья,
Опомнилась, сама съ собой заговоривъ:
‘Ухъ, какъ заспалась я! Ужъ поздно (Смотритъ на часы) — скоро пять,
‘Но сонъ, какой-то сонъ зловщій предъ глазами….
‘Ахъ, страшно, страшно мн,— не буду больше спать!
‘Ахъ, барышня моя, ужель разстанусь съ Вами?
‘Но вотъ подъхали — звонокъ… Бгу, бгу!
(Входятъ Елена и мать ея)
Елена.
Ахъ, Лиза, это ты?
Лиза.
Да, Васъ давно я жду.
Мать.
А гд-же люди вс,— ужели здсь одна ты?
Лиза.
Васъ въ ожиданіи заснули здсь и спятъ (показываетъ на спящихъ).
Елена.
Звонка не слышали,— столь крпкимъ сномъ объяты!
Лиза.
Ужъ слишкомъ крпко спятъ и какъ еще храпятъ!
(Смотрятъ на спящихъ слугъ, смются и уходятъ каждая въ свою комнату).
Комната Елены.
Елена, Лиза.
Елена (сбрасываетъ платокъ, подходитъ къ столу).
Съ тобой одна я здсь, скорй — прочь украшенья,
Развсили меня какъ куклу на показъ!
(Сбрасываетъ ожерелье, браслеты, одинъ изъ нихъ падаетъ подъ столъ):—
Лиза.
Что съ Вами, барышня, въ такомъ Вы раздраженьи,
Иль что встревожило иль огорчило Васъ?
Елена.
Да,— навертлась я, измучилась, устала…
Что-жъ, Лиза, смотришь ты? Скоре помоги,
Чтобъ и слдовъ на мн не оставалось бала!
Лиза.
Сейчасъ съ Васъ все сниму и даже башмачки
(Разстегиваетъ платье поспшно).
Елена.
(Сбрасываетъ брилліантовыя брошки и серги)
Да, милая моя,— въ большомъ я озлобленьи,
Но только на кого,— не знаю и сама,
На всхъ, но люди вс достойны сожалнья,—
Повсюду суета, безъ сердца, безъ ума!…
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Лиза (продолжая раздвать).
Да, много злыхъ людей, а добрыхъ очень мало,
Объ умныхъ же уже давно я не слыхала!
Елена.
Быть можетъ, мы съ тобой на свт всхъ умне?
Лиза.
Могу-ль я дурой быть, когда я подл Васъ?!
А Вы, вдь, для меня всхъ краше, всхъ миле,—
Никто, и сто царицъ, мн не замнятъ Васъ!
Елена.
Вотъ и въ любви ко мн ты уже объяснилась,
Мы здсь съ тобой вдвоемъ болтаемъ въ поздній часъ:
Вс спятъ и въ город ужъ все угомонилось…..
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Лиза.
Корсетъ Вамъ распустить и юбки снять позвольте,
Да вотъ капотикъ Вашъ и туфельки извольте.
Елена.
Ахъ, надо-жъ мн скорй помыться посл бала,
Промыть глаза, лицо,— все, что ко мн пристало,
Отмыть, очиститься отъ кутерьмы людской
И отдохнуть въ тиши. Охъ, Лиза, я устала,—
Я переполнена досадой и тоской,
При томъ же голодна!— Тамъ люди страшно жрали
И, набивая рты, жевали и болтали,
А я такъ дурою средь нихъ, сидя, звала
И тошно было мн,— я не могла тамъ сть….
Лиза.
Такъ вымойтесь пока, я-жъ все, что въ дом есть,
Вамъ принесу на столъ,— нельзя же спать голодной. (Убгаетъ).
Елена.
Какъ не цнить ея въ пустын сеи холодной!
Она одна со мной и я ее люблю.
(Моетъ мыломъ лицо и шепчетъ что-то,— въ это время вбгаетъ Лиза съ блюдами кушаній, ставитъ на столъ и убгаетъ вновь).
Куда же ты бжишь?
Лиза.
Еще я принесу.
Елена.
Послала мн судьба тебя изъ состраданья,
Ты также мн нужна, какъ пища для питанья.
Лиза (вбгаетъ съ разиными кушаньями).
Ну кушайте теперь, ужели-жъ быть богатой
Какъ Вы и голодать?!.
Елена.
Ахъ, Лиза, мн мила ты:
Садись и будемъ сть,— ты врно голодна,
Мой добрый другъ! Вдвоемъ покушаемъ съ тобою.
Лиза.
Не то чтобъ голодна, по всей моей душою
Я рада съ Вами быть,— я счастлива судьбою,
На свт барышня такая Вы одна.

(Садятся за столъ и ужинаютъ).

V.

Богатство съ красотой могущественно сильны
И всякимъ счастіемъ, добромъ и зломъ обильны.
Прошло не много лтъ, но много было вновь
Для Лелиньки тревогъ и всякихъ треволненій,
И въ сердце къ ней, шутя, закралася любовь —
Источникъ радостей, мечтаній, наслажденій
И столькихъ думъ и слезъ, заботъ и опасеній.
Откуда все и какъ,— намъ не узнать о томъ,
Но наша Лелинька въ гостиной съ женихомъ:
Высокъ, красивъ, уменъ, богатъ, одтъ по мод,
И предводителемъ дворянства онъ бывалъ,
И въ земств онъ служилъ, заботясь о народ,
Почетъ и ордена не даромъ получалъ:
Онъ былъ женихъ достойный всхъ похвалъ,
Отцовъ и матерей желанный идеалъ,
Двицы же. къ нему на шею не кидались
Лишь потому, что вс о томъ молвы боялись,
Но вс, любуясь имъ, ему въ глаза глядли
И алчущи любви сердца ихъ пламенли,
И еслибъ дозволялъ людской законъ и Богъ,
Онъ всхъ бы, можетъ быть, ихъ осчастливить могъ.
Но только лишь одной, жестокою судьбою,
Въ нашъ вкъ возможно быть невстой и женою!
И жребій палъ на ту прегордую двицу,
Что неприступная какъ крпость, какъ скала
Иль мимолетная и вольная какъ птица
Отъ взоровъ жениховъ, сокрывшися, жила.
Но двственную грудь любви огонь священный,
Стрлою пламенной пронзивъ, ее проникъ
И вотъ они вдвоемъ въ бесд откровенной:
‘Я Васъ давно любилъ’, ей говоритъ женихъ,
‘Но Вы меня всегда какъ будто презирали,
‘Дарили счастіемъ, вниманьемъ лишь на мигъ
‘И вновь на мсяцы и годы покидали!
— Таковъ уже мой нравъ, людей я избгала,
— Скучала всюду я,— въ театрахъ на балахъ,
— Замкнувшися въ себя, жила въ своихъ мечтахъ,
— Любила оперу,— на ней порой бывала,
— Любила тишину — и дома не скучала,
— Была довольна я и, правду Вамъ сказать,
— Боялась я любить, боялась быть любимой,
— Чтобъ это счастіе потомъ не потерять!…
‘О, другъ мой дорогой, мой другъ непостижимый,
‘Быть можетъ и теперь боитесь Вы любви?!’
— О нтъ, узнавши Васъ, могу-ль любви бояться?
— Всмъ сердцемъ, всей душой я предана любви.
— Но что я вамъ скажу — Вы будете смяться:
— Мн снится иногда, какъ будто на яву,
— Не то, чтобъ я спала,— сама не понимаю,
— Что я не въ первый разъ ужъ на земл живу,
— А потому уже не въ первый разъ люблю.
Я безсознательно вдругъ что-то вспоминаю,
Чего не видла, чего совсмъ не знаю,
Иль иногда стою,— скользятъ, мелькаютъ грезы,
Какъ будто я въ бреду,— смюсь и льются слезы,
И вдругъ, какъ бы толчкомъ, отъ сна я пробуждаюсь
И исчезаетъ все и въ жизнь я возвращаюсь….
— Ахъ, это все, мой другъ, одно воображенье,
— Въ имньи жили Вы, въ своемъ уединеньи,
— Затворницей отъ- всхъ,— Вы въ жизни, какъ дитя,
— Ея не знаете, одн мечты любя.
‘Ну какже такъ: люблю одн мечты пустыя,
‘А вотъ я Васъ люблю,— Вы, стало быть, мечта?….
— Когда-бъ неуловимъ, прелестенъ былъ какъ Вы я,
— Тогда бы Вы могли меня желтой назвать,
— Но качества мои совсмъ же не такія.—
‘Такъ значитъ, что не я,— Вы любите мечтать!…
‘Неуловимой я всегда для Васъ пребуду,
‘Вспорхну и улечу,— Вы это должны знать,
‘Свободна и горда всю жизнь мою я буду,
‘И не способна я ни лгать, ни ревновать.
‘Подумайте еще, годится-ль Вамъ такая
‘Жена какая я — безумная, пустая?’
— Годитесь ли Вы мн? Вопросъ совсмъ нежданный,
— О, милая моя,— вопросъ излишній, странный!
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
И все на тотъ же ладъ бесда продолжилась
Невсты съ женихомъ: любовь и страсть слпы,
И мало ли о чемъ еще у нихъ болталось,—
Влюбленные всегда болтливы и смшны.

VI.

Въ весенній ясный день лучъ солнца догоралъ,
Вспушались зеленью сады въ благоуханьи,
На площади большой народъ бродилъ, стоялъ,
И храмъ былъ освщенъ для бракосочетанья.
Къ нему парадныя кареты подъзжали,
Съ блестящей упряжью, на рослыхъ лошадяхъ,
Въ ливреяхъ дверцы ихъ лакеи отворяли
И выпускали баръ въ звздахъ и орденахъ
И дамъ, прекрасныхъ дамъ, въ роскошнйшихъ нарядахъ
И съ важной поступью и нжностью во взглядахъ.
На паперти народъ бродилъ, болталъ, галдлъ,
Промежъ него везд полиція шныряла,
Она-жъ хранитель нашъ, свидтель всякихъ длъ —
И праздную толпу отъ церкви отгоняла,
Въ ней слышенъ говоръ былъ, бродя она болтала:
Вонъ съ дамой подъ руку мужчина тамъ стоитъ
И, съ ней бесдуя, тихонько говоритъ:
‘Вотъ мы совсмъ не такъ съ тобою повнчались:
‘Никмъ невидимы, безъ шума, безъ каретъ,
‘Пшкомъ пришли вдвоемъ и безъ гостей внчались,
‘А насъ счастливе какъ-бы на свт нтъ.
И дама говоритъ съ улыбкою въ отвтъ:
— Спокойны мы душой, ничто насъ не встревожитъ,
— И счастья нашего никто отнять не можетъ!—
А на ступенькахъ вонъ, къ колонн прислонясь,
Сидитъ, совсмъ одна и въ думу погружась,
Старушка блдная, качаетъ головой
И, шепча, говоритъ она сама съ собой:
‘Ахъ, много на моемъ вку я свадьбъ видала,
‘Но ни одной еще счастливою не знала!
‘Развратны женихи, измнники мужья…
‘Невсты бдныя, послушали-бъ меня:
‘Двицей лучше же спокойно вкъ прожить,—
‘Такое времячко теперь у насъ настало,’ —
‘Чмъ мужу дураку, развратнику служить!
‘Ахъ, лучше замужъ Вамъ совсмъ не выходить!
‘Ахъ, много, много свадьбъ я на вку видала!…
А тутъ же, близъ нея, былъ разговоръ другой,
‘Богатство все даетъ,— съ нимъ и любовь и счастья,
‘Удобства жизни вс и радость и покой,
‘При немъ не страшны намъ ни бури ни ненастья,
‘Богатому совсмъ и въ жизни путь иной!…
— Невста, что-жъ она?— воскликнулъ гнвно кто-то,
— Коль замужъ выходить кому уже охота,
— Чего-же мшкаетъ,— она-бъ должна бжать!
‘Какой-же странный ты! Чего ей торопиться?
‘Священникъ не уйдетъ, женихъ не испарится.
‘Ну мало-ль что могло прибыть ей помшать:
‘Животикъ заболлъ,— вдь такъ могло случиться…
— Передъ внчаніемъ, чтобъ заболлъ животъ?…
— Когда-жъ кому-либо о томъ на умъ придетъ?
‘Такъ что же, вдь съ людьми все можетъ приключиться’.
И много болтовни тутъ было, разныхъ мнній
Философовъ толпы — и женщинъ и мужчинъ
И словъ насмшливыхъ, и правды, и глумленій
Надъ жизнію людской, обрядовъ и рутинъ…
Женихъ ужъ въ церкви былъ, невсту ждали, ждали,
Хотли ужъ домой идти, вдругъ закричали:
‘Вотъ детъ, вотъ она!’ Толпа вся всполошилась,
Къ подъзду двинулась,— смотрть сбжались вс.
Къ крыльцу подъхала карета, отворилась:
Въ весенней прелести и въ двственной крас,
Какъ ангелъ межь людей, невста появилась,
И ножкой маленькой ступая но коврамъ
Въ атласныхъ башмачкахъ, она вошла во храмъ:
И храмъ торжественной молитвой огласился,—
Внчанія обрядъ надъ нею совершился,
И повнчалися рабъ Божій Михаилъ
Съ рабою Божіей прекрасною Еленой:
Ихъ поздравляли вс и каждый подходилъ,
Желая всякихъ благъ и счастія безъ смны!…
А пятъ-же, въ сторон, какъ-бы въ оцпенньи,
Одна изъ зрительницъ стояла межъ мірянъ,
Какъ-бы поражена какимъ-то зловидньемъ,
Блдна и холодна, какъ мраморъ-истуканъ!

VII.

(Елена одна въ своей комнат, съ ребенкомъ у груди).

Вотъ я уже и мать,— давно-ль была двицей?
Какъ скоро жизнь идетъ, какъ-бы сама собой!
Безъ воли матери дитя на свтъ родится,
Не мною созданный, а между тмъ онъ мой,—
Лишь для вскормленія ты мн природой данный,
Малютка мой родной,— мой милый, мой желанный!
* * *
Когда твою я жизнь впервые ощутила
Движеніемъ твоимъ,— я счастлива была,
Тебя я берегла, тебя въ себ носила,
Какъ драгоцнный даръ земного бытія.
Я сладостной мечтой задумчивою стала
И счастіе мое отъ всхъ людей скрывала.
* * *
Когда-жъ, открывъ уста, ты закричалъ впервые,
Твой голосъ въ сердц мн такъ сладко прозвучалъ,
Какъ-бы принесъ съ собой вс радости земныя
И въ грудь мою вложилъ блаженства идеалъ!…

(Входитъ мужъ, подходитъ къ жен, цлуетъ ее въ лобъ).

‘Ну какъ-же безъ меня живете вы вдвоемъ?
‘Пришелъ взглянуть на васъ, минутку быть съ тобою!…
— Мы не скучаемъ здсь,— онъ слитъ спокойнымъ сномъ,
— А я кормилицей приставлена судьбою.
‘Кто~жъ приставлялъ тебя, ты, вдь, сама желала,—
‘Кормилицею быть теб и не пристало!
— О, Боже сохрани, да я не тягощуся
— Моимъ кормленіемъ,— напротивъ, имъ горжуся…
— И противъ мннія прекрасныхъ нашихъ дамъ
— Ребенка никому кормить я не отдамъ,
— Здоровьемъ, силою поспорю съ кмъ угодно,
— Дитя мое сама вскормлю я превосходно.
‘Ты лучшая изъ всхъ и матерей и женъ!
‘Тобой любуюсь я, тобой я восхищенъ,—
‘Твоими молокомъ налитыми сосцами,
‘И блоснжными, какъ Эльборусъ, грудями!—
‘Но я пришелъ взглянуть на васъ между длами.

(Поцловавъ въ лобъ жену, уходитъ).

Частъ вторая.

I.

На Выборгской стоитъ огромное строенье —
Оно старинное, за мостомъ, надъ Невой,
Вмстилище трудовъ, разсадникъ просвщенья:
Стекается туда, какъ въ пчельникъ шумный рой
Студентовъ и врачей, и съ самаго утра
Туда на лекціи спшатъ профессора.
Тамъ жизнь кипитъ, полна заботъ и размышленья,
Безостановочнымъ и день и ночь трудомъ,
Тамъ виденъ человкъ и въ день его рожденья
И въ цвт лтъ и силъ, въ мечтахъ выздоровленья —
И въ страшный смерти часъ съ блднющимъ лицомъ.
Пріютъ страдающихъ, обиженныхъ судьбою,
Куда скорбящіе идутъ со всхъ сторонъ,
Убжище больныхъ и тломъ и душою,
Людей всхъ возрастовъ — дтей, мужчинъ и женъ.
Тамъ понимаются вс стоны, вс страданья,
Вс скорби тяжкія, вс слезы, вс рыданья.
Тамъ до возможности предловъ исцленья
Наукой свтлою доводится лченье,
Тамъ званьемъ освщенъ опасныхъ дйствій путь:
Надъ пропастью идутъ, въ нее не упадая,
И яды внутрь даютъ и ножъ вонзаютъ въ грудь,
Тмъ умирающихъ отъ смерти избавляя.
Тебя-ль не воспою, тобою восхищенный,
Твоею грудію питомецъ я вскормленный!
О незабвенная навки, навсегда,
Обитель мирная науки и труда!

——

И для родильницъ тамъ есть длинный рядъ палатъ:
Отъ жизненныхъ тревогъ въ пріют томъ сокрыты,
Он какъ у Христа за пазухой лежатъ,
Заступница за нихъ Святая Маргарита,
Да дв богини ихъ и любятъ и хранятъ:
Юнона Луцина — преданья говорятъ —
И сладостной любви Венера-Афродита.

II.

Зима. Вечерній часъ. Покинувъ трудъ дневной,
Столица свера, покушавъ, отдыхаетъ,
А на двор морозъ и втеръ пребольшой,
И небо звздами во тьм ночной мерцаетъ.
Закутавшись, кто въ пледъ, кто въ воротникъ бараній,
Студенты по мосту бжали не на балъ:
Имъ въ Академіи назначенъ часъ свиданья,—
Въ родильной клиник тамъ освщенный залъ.
И вотъ сошлися вс и шумною толпою
Скамейки заняли и, мста не найдя,
Кто на окн прислъ, кто на полъ слъ, кто стоя
Остался, какъ пришелъ,— шумъ, говоръ, болтовня…
Вдругъ дверь изъ комнаты сосдней отворилась
И вышла женщина…— Молчанье, тишина:
Она во цвт лтъ, но струйкой серебрилась
Въ ея кос густой и черной сдина,
Она красива, но одта не по мод,
Со знакомъ на груди, извстнымъ всмъ въ народ,
Въ ея лиц легли слды заботъ и думъ
Въ глазахъ и на чел — наука, свтлый умъ:
Прекрасенъ видъ ея, по какъ она пробилась,
Родившись въ бдности, на этотъ трудный путь,
И какъ работала, и какъ она училась,
О томъ впослдствіи узнаемъ какъ нибудь.
И подойдя къ столу, она остановилась
И рчью громкою къ студентамъ обратилась:
‘Мои сотрудники по длу бытія!
‘Погоду бурную презрвъ, сюда пришли вы
‘И васъ вознаградить за трудъ желала-бъ я,
‘Быть можетъ, случай въ томъ поможетъ мн счастливый.
‘Собранье наше мы бесдой назовемъ,
‘Начнемъ мы съ общаго, а посл перейдемъ
‘На частности и ихъ при случа укажемъ,
‘Вамъ надоли ужъ картинки и фантомъ,
‘Въ натур все какъ есть представимъ и покажемъ:
‘Какъ плодъ, на дерев созрвшій, опадаетъ,
‘Лишаясь въ зрлости питанья въ стебельк,
‘Такъ и въ утроб плодъ младенца обитаетъ,
‘Созрвъ же, онъ виситъ и тяготитъ къ земл:
‘Связь нарушается въ питательной сред,
‘Какъ тло чуждое онъ стнки раздражаетъ
‘И къ вытсненью тмъ потуги вызываетъ.
‘Такъ начинается въ природ актъ рожденья,
‘Извстный людямъ всмъ, на свтъ ихъ появленье,
‘Но путь въ него закрытъ и каждый долженъ самъ
‘Его себ открыть — головкой иль ногами,
‘Иль тазомъ вдвинувшись, пройти между костями.—
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
‘Протиснуться нельзя однако-жъ напроломъ,
‘Не погубивъ себя и не разрушивъ домъ,
‘Въ проходахъ надобно свершить три поворота.
‘Вотъ посмотрите,— вотъ головка и вотъ тазъ,
‘Возможно-ль напрямикъ пройти ей безъ проказъ?
‘По ставши поперекъ, размромъ максимальнымъ,
‘Она нисходитъ въ тазъ и здсь вновь поворотъ,
‘И къ выходу опять свершаетъ оборотъ,
‘Продольно становясь прямымъ швомъ сагитальнымъ..
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Вдругъ среди лекціи дверь настежь отворилась,
И въ бломъ фартух и блыхъ рукавахъ
Предстала женщина — то встникъ о родахъ,—
Прервалась лекція, иль лучше измнилась:
‘Пожалуйте’! И съ мстъ поднялись вс,
И аудиторія вся двинулась въ палаты.
Былъ уже поздній часъ и полумракъ везд,
Повсюду тишина,— все было сномъ объято.
Тихонько вс прошли и вышли въ корридоръ,
Затмъ особое тамъ было помщенье,
Куда ни шумъ людской, ни чуткій слухъ, ни взоръ
Не долженъ проникать — покой дторожденья.
И тихо вся толпа взошла — поодаль стала,—
Въ средин комнаты роженица лежала…
Все темно, лишь животъ и тазъ освщены,
Профессорша пришла и возл нея стала,—
Молчанье, тишина, умы напряжены:
‘Предъ нами здсь одно изъ рдкихъ предлежаній —
‘Затылокъ назади, промежность надо лбомъ,
‘А челюсть нижняя, сокрытая лобкомъ,
‘Недвижно оперлась на лонное сліянье:
‘Вы здсь увидите рожденіе лицомъ.
‘Вы уже видли: при черепномъ рожденьи
‘Затылокъ былъ вверху,— за лоннымъ сьединеньемъ,
‘Трехшовный родничекъ за нимъ былъ находимъ,
‘Здсь подбородокъ сталъ, упершись, недвижимъ,
‘За нимъ напряжена и вытянута шея,
‘А сзади и внизу, подъ кровомъ ‘perinei’,
‘Лобъ съ родничкомъ большимъ (вводитъ палецъ), на немъ четыре шва,
‘Въ прямомъ діаметр, гд шовъ былъ стрловидный,
‘Здсь стала липія срединная лица: —
‘Еще сомкнута щель,— еще лица не видно…
‘Мы подождемъ…
‘Здсь случай именно такой, что надо ждать —
‘То опытъ показалъ, наука освтила,
‘Извстный медленный здсь ходъ установила
‘Природа и его не надо нарушать.
‘Для матери всегда роды лицомъ трудне,
‘Когда доношенный младенецъ предстоитъ,
‘Они болзненнй, опаснй, тяжеле:
‘Въ размр большемъ здсь головка предлежитъ
‘И въ панцырь костяной задвинута тсне,—
‘Потуги большія и больше силъ ей надо,
Чтобъ вдвинуть и провесть головку чрезъ преграды,
Потугой сильною она должна прорваться,
При этомъ можетъ вдругъ промежность разорваться.
А для младенца такъ рожденье лицевое
Всегда опасное, быть можетъ роковое:
— Головка сдавлена, сосуды шеи сжаты,
Нердко въ головномъ мозгу экстравазаты, {Кровеизліянія.}
— Лицо распухшее отечно, ціанозно,
Парализованъ ротъ, сосанье невозможно,
Глаза воспалены, и чтобы онъ могъ жить,
Такъ надобно его искусственно кормить,
Но эта опухоль, случайная, проходитъ
И чрезъ недлю все въ здоровый видъ приходитъ…
Роженица теперь немного пріуснула,
Пусть отдохнетъ она и наберется силъ.
(Молчаніе, тишина, студенты переговариваются шепотомъ, въ воздух носятся
какіе-то напвы — хоръ духовъ:)
‘Скоро проснется она,
‘Скорби и болей полна,
‘Будутъ потуги велики —
‘Слезы и стопы и крики!…’
— Ахъ, что же это?— Боли, боли снова,
— Ахъ, помогите же, мн страшно, я умру!—
Акушерка.
‘Не бойтесь, милая,— мы вс помочь готовы,
‘Я буду все при Васъ,— отъ Васъ не отойду.’
Роженица.
— Ахъ Боже, Боже, Боже!…— Что-жъ это? Что-же, Что-же?!
— Ахъ, боли страшныя! ой — ой, aа, aа, aа!…
— Да помогите-же, понюхать что-ли дайте!
— Меланія Иванна!…. А!…. о!…. а!….
— Охъ умоляю Васъ, меня не покидайте —
‘Я-жъ здсь, я здсь при Васъ.’
(Накладываетъ проволочную стку съ хлороформомъ)
— Ну, нюхайте, вдыхайте.—
(Роженица жадно втягиваетъ хлороформъ)
‘Ахъ, дайте, дайте, дайте!
(Успокаивается вновь).
(Лекція):
‘Потуга славная была и миновала,
‘И вновь роженица затихла, задремала.’
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Вновь въ зал тишина, молчанье и покой:
Заснувшая во сн какъ будто зритъ кого-то
И съ кмъ-то говоритъ въ бреду: ‘О милый мой!
‘И ты сюда пришелъ! Проститься ли со мной?!…’
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
‘Но кто это съ тобой мн шепчетъ что-то, что-то?…
‘Съ внкомъ изъ блыхъ розъ, о призракъ неземной!
‘Спаси мн жизнь, спаси, о свтлое виднье!

(Прислушивается къ шепоту):

— Марія! Я пришла къ теб для утшенья:
— Богами и людьми ты въ жизни сей хранима
— И выйдешь изъ родовъ цла и невредима!
— Страдала много ты, утшься, ободрись,
— Законамъ бытія земною покорись,
— Еще одно теб лишь претерпть мученье…—
И вотъ послдняя потуга началась:
Безостановочно роженица стонала
И напрягался, дрожала и кричала,
Казалось, силами совсмъ ужъ извелась,
Но вотъ послдній актъ родовъ уже насталъ:
Открылися врата, затмъ пузырь прорвался
И воды потекли, и подбородокъ сталъ
И съ нижней челюстью къ костямъ лобка прижался.
Лицо на выход,— вотъ правая щека —
Она багровая — и лобъ вотъ показался,
И выкатился вдругъ затылокъ, и вотъ вся
Головка выпала, и къ правому бедру
Все выдвигался, лицомъ оборотилась,
И, лежа на спин, дитя на свтъ явилось.
Затихли боли вс, и подвигъ свой свершивъ,
Лежитъ роженица въ какомъ то вождленьи.
Отдавъ природ дань, отъ дла опочивъ,
Вкушая сладостный покой, какъ наслажденье.
И вс смотрвшіе какъ будто отдыхаютъ,
На мать и на дитя съ участіемъ взираютъ.
Затмъ осматривалъ врачебный персоналъ:
Промежность найдена вся въ цлости желанной,
Рожденный мальчикъ былъ младенецъ бездыханный
И посинвшій,— онъ недвижимо лежалъ,
Тутъ акушеркою отрзанъ былъ пупокъ,
Младенецъ отдленъ отъ матери поспшно,
И новый мученикъ,— безвинный и безгршный,
Откуда и-зачмъ — то знаетъ одинъ Богъ,—
Сталъ, бдный, жителемъ земли нашей кромшной.—
Въ немъ сердце билося, но онъ дышать не могъ:
Онъ умиралъ уже, совсмъ еще не живъ!….
Тутъ акушерка вмигъ, поднявъ его, взмахнула
Пріемомъ Шульцовскимъ,— подъ мышки подхвативъ,
Ола, подбросивъ вверхъ, его перевернула
И стала кувыркать, то вверхъ, то внизъ бросая,
То расширяя грудь, то снова грудь сжимая,
Такъ оживляемый усердною рукою,
Онъ спрыскиваемъ былъ холодною водою,
По безуспшно все,— ребенокъ не дохнулъ:
Онъ посинлый былъ, лежалъ безъ чувствъ, какъ мертвый
Профессорша его взяла отъ акушерки
И на свою ладонь спиною положила,
Потомъ другой рукой, ладонью грудь обнявъ,
Перевернувъ въ нее младенца опустила,
И нсколько секундъ его такъ продержавъ,
Вновь на ладонь руки спиной перевалила,
Съ ладони на ладонь она его бросала,
То грудью, то спиной, то вверхъ, то внизъ держала,
И вдругъ — движеніе въ ноздряхъ, и задышалъ онъ
Сначала медленно и слабо, чуть нища,
А посл на весь залъ, всей грудью заоралъ онъ
Дрожащимъ голосомъ: ‘Ува аа, уваа, увааа!’
Ребенка положивъ, къ рожениц сейчасъ
Тутъ подошла юна, у изголовья стала
И такъ сказала ей:— ну, поздравляю Васъ!
Все кончено, судьба Вамъ сына даровала.
Взволнованная мать безъ словъ ей отвчала,
Схватила за руку, слезами залилась
И поднесла къ устамъ и долго цловала!

III.

‘Теперь, друзья мои, ужъ скоро утра часъ,
‘Домой уже едваль вамъ стоитъ торопиться,
‘А тутъ еще кой-что имю я для васъ:
‘Кто не усталъ еще, кто хочетъ поучиться,
‘Пойдемте, перейдемъ въ другія помщенья’.
И вся толпа, за ней послдовавъ, пошла.
По корридорамъ шли,— по мр приближенья,
Послышалась вдали какъ будто суетня,
Хожденье, бготня, какая-то тревога
И крики дтскіе — ува, ува, ува,
На разныхъ голосахъ, какъ будто-бы ихъ много.
И вотъ вошли въ палату: — ‘что такое’,
Что тутъ за шумъ у Васъ?!
Акушерка.
Да родились вдругъ трое,
Одинъ вслдъ за другимъ, едва мы, въ попыхахъ,
Успли ихъ принять, Меланія Иванна!
А тутъ еще вонъ дв родильницы въ родахъ!…
Меланія Ивановна.
Эпидемически роды пошли — вотъ странно,
Смотрите, скоро вс въ палатахъ закричатъ
И преждевременно родятъ дтей нежданно…
Акушерка.
Помилуй Господи! Ихъ много здсь лежатъ!
Меланія Ивановна.
Ну, что-же — вотъ мы вс пришли Вамъ помогать.
Вы разршившихся родильницъ убирайте,
А мы вдвоемъ, одн, съ ней будемъ принимать,
А вы-же, дв сестры, въ чемъ нужно помогайте.
(Одна акушерка подбираетъ дтей, другая мечется туда и сюда).
За дло принялись,— роды пошли нормально:
Вновь дтскій крикъ ‘yаа’ палаты огласилъ,
Управились втроемъ и скоро и похвально.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
На небесахъ померкъ въ разсвт блескъ свтилъ,
Лишь утренней звзды чуть виденъ свтъ прощальный,
Блестящій занавсъ вс зрлища закрылъ,
И солнца красный шаръ взошелъ въ туман дальнемъ
И новый зимній день всмъ людямъ возвстилъ.
И удалились вс — для новыхъ длъ дневныхъ,
Настала тишина и отдыхъ для страдавшихъ,
Дв акушерки лишь остались при больныхъ.
Всхъ было пятеро отложенныхъ дтей,
И рядомъ вс они завернуты лежали,
И было столько же роженицъ матерей,
И прежде ихъ он очистили, убрали,
Затмъ младенцевъ всхъ обмыли, искупали
И стали разносить по матерямъ дтей.
Какъ вдругъ одна изъ нихъ, и жалобно и плача,
Воскликнула: ‘что-жъ это, Боже мой!
Дтей разносите, какъ булки для раздачи’!
Помилосердуйтесь! Да это-жъ, вдь, не мой!
Акушерка.
‘Ну, вотъ еще, какой мн вздоръ Вы говорите!
‘Младенца этого отъ Васъ я приняла.’
— Да это же не мой,— возьмите прочь, возьмите,
Вонъ тамъ у Васъ лежатъ вс дти,— покажите,
Сейчасъ узнаю я, кого я родила.
Акушерки (обращаясь къ другой акушерк, шепотомъ).
Быть можетъ это Вы дтей перемшали?!..
Другая акушерка, (шепотомъ).
Ахъ, до-того ли намъ, когда вс вдругъ рожали?
Безъ нашей помощи-бъ и умереть могла,—
Неблагодарная! Мы ей же жизнь спасали! (Громко):
Мы лучше должны знать, чмъ мать, чіе дитя.
(Родильница вскакиваетъ съ постели, направляется къ лежащимъ на двухъ кроватяхъ дтямъ и уноситъ одного).
Акушерка No 1.
Какъ смете вставать и брать чужихъ дтей!…
Акушерка 2 (вырывая у нея изъ рукъ ребенка).
Я не позволю Вамъ самимъ распоряжаться!
Родильница.
Да это-жъ мой,— онъ мой, спросите матерей,
Безстыдству Вашему лишь можно удивляться!
Та-же акушерка.
Что свой и что чужой? Природа мать родная,
Она ребенка Вамъ дала — должны принять.
Родильница.
Такъ вишь ты умная, преумная какая!
Природа мать,— а я ншто не мать!
Акушерка No 1 (къ другой родильниц)
Возьмите — это Вашъ,— я приняла отъ Васъ,
А то перемшать немудрено какъ разъ.
Родильница.
(Всматриваясь въ ребенка и схватывая его)
Конечно, это мой! Ахъ, слава Богу, мой!
Ахъ, вдь, свое дитя на свт всхъ миле!
Акушерка No 1.
(Подавая ребенка третьей родильниц).
Вотъ это Вашъ, возьмите поскоре (родильница беретъ).
Акушерка No 2. (Поспшно беретъ оставшагося послдняго младенца и приноситъ 5-й родильниц).
А это Вашъ (кладетъ младенца и отходитъ).
Родильница. (Взглянувъ на младенца).
Нтъ, нтъ это не мой!…
Вы ошибаетесь,— возьмите прочь, возьмите!
Ахъ, Боже, гд-же мой?— мн моего найдите…
Акушерка No 7. (Беретъ отъ нея младенца и приноситъ къ родильниц. искавшей свое дитя).
Такъ это Вашъ, быть можетъ, извините!
Родильница No 7.
(Выпучивъ глаза на поднесеннаго ей младенца).
Охъ, ужъ въ глазахъ моихъ вс дти промелькали…
Сама не знаю я — Вы всхъ перемшали!
(Возвышая все голосъ).
Давайте всхъ сюда, мы сами разберемъ!
Мы, матери, безъ васъ своихъ дтей найдемъ!
(Вдругъ останавливается удивленная и говоритъ про себя).
Что вижу я? Родимое пятно
Какъ у меня и у него на ше,—
Такъ вотъ же,— наконецъ, нашлось дитя мое.
(Громко)
То мой, конечно мой (Смотритъ и улыбается).
Акушерка
Берите-же скоре!
Родильница (охватывая ребенка).
Пропавшій найденный — онъ мн еще миле!
Та-же акушерка (Беретъ отъ нея другого младенца и подноситъ къ родильниц No 5).
То былъ не Вашъ, прошу Васъ извините!
Вотъ это Вашъ,— онъ смуглъ, не такъ красивъ,
Но славное дитя,— вдь это Вашъ, взгляните!
Какъ смотритъ онъ на Васъ, и самъ глаза открывъ!
Родильница (схватывая младенца).
Онъ мой, онъ мой — пускай онъ не пригожъ (любуясь имъ).
Но мн милй онъ всхъ — на мужа онъ похожъ.
Красивй всхъ ты мн, дитя мое родное!
Об акушерки, (переглядываясь и смясь).
Ну слава Богу,— вс довольны, вс въ поко.
Акушерки (отойдя поодаль и ставъ вмст, въ два голоса, какъ бы поютъ дуэтъ):
Пора, вдь, отдохнуть и намъ-же наконецъ,
Въ работ день и ночь, топчась, не раздваясь,
Трудомъ и голодомъ замучены въ конецъ,
Едва мы на ногахъ, чуть движемся, шатаясь,
Глаза смыкаются, отъ криковъ мы оглохли,
Погасли чувства въ насъ и глотки пересохли. (Обращаясь къ родильницамъ):
Мы оставляемъ Васъ — счастливыхъ матерей,
Въ благополучіи Васъ всхъ и всхъ дтей,
А сами мы пойдемъ,— прощайте же, прощайте!
И просимъ, лихомъ насъ ни въ чемъ не поминайте
(Кланяются и уходятъ. Одна изъ роженицъ напутствуетъ ихъ добрыми словами):
Устали, бдныя, идите, отдыхайте,
Но все же просимъ мы: Вы насъ не забывайте.

Примчаніе къ этой глав.

Описанный здсь фактъ перемшанья новорожденныхъ дтей не вымышленный, но виднный самимъ авторомъ въ одномъ изъ родильныхъ домовъ за границею. Онъ не можетъ иногда не случаться при одновременномъ разршеніи отъ бремени нсколькихъ родильницъ, помщенныхъ въ одной палат, и спшной, нердко тревожной работ женскаго врачебнаго персонала.

IV.

Оставимъ этотъ домъ,— уже довольно въ немъ
Свершилось славныхъ длъ предъ нашими глазами,
Мы въ аудиторію большую перейдемъ,
Куда собрались вс, предъ лекціи часами,
Студенты, зрители ночныхъ живыхъ картинъ
Изъ рода міровыхъ извстнйшихъ былинъ.
Въ собраньи разные вопросы предлагались
По поводу ночныхъ былинъ и обсуждались.
Вотъ со скамейки всталъ и на средину вышелъ
Одинъ изъ нихъ,— студентъ съ серьезнйшимъ лицомъ:
‘Все вздоръ’, онъ говоритъ ‘что до сихъ поръ я слышалъ’,
‘А вотъ для Васъ вопросъ я предложу о чемъ:
‘Что значитъ дтскій крикъ въ моментъ ею рожденья?
‘То плачъ, иль жалоба, иль возгласъ изумленья,
‘Ту тайну разгадать я предлагаю Вамъ,
‘Академическимъ ученйшимъ мужамъ,—
‘Вопросъ серьезнйшій, ‘достойный обсужденья!’…
Сказавъ эти слова, онъ на скамейку слъ,
И вотъ другой студентъ выходитъ на средину:
‘Возможно-ль все понять! Значенье и причину
‘Всей жизни кто-бъ изъ насъ узнать не захотлъ,
‘Но всмъ желаніямъ и знанью есть предлъ.
‘Природа велика, могуча и мудра,
‘Въ ней образы, цвта и звуки смысла полны,
‘Но какъ узнать, зачмъ блистаютъ небеса,
‘О чемъ шумятъ лса и плещутъ моря волны,
‘О чемъ они гласятъ — отвтить мы безвольны,
‘И намъ едва-ль донять, о чемъ кричитъ дитя!…’
И посл этихъ словъ молчанье водворилось,
По былъ то перерывъ,— оно недолго длилось
И говорящаго другой студентъ смнилъ.
Сначала онъ стоялъ, проникшись размышленьемъ,
Какъ бы обдумывалъ, потомъ заговорилъ:
‘Неправильно вопросъ поставленъ, безъ сомннья:
‘— О чемъ кричитъ дитя,— того никто не знаетъ,
‘А отчего кричитъ, то всякій понимаетъ:
‘Когда-бъ кого изъ насъ изъ теплаго мстечка
‘На холодъ выпихнуть безпомощнымъ, нагимъ,
‘Иль выгнать на морозъ согртаго у печки,—
‘Какъ закричалъ бы онъ, морозомъ охватимъ.
‘Такъ и дитя кричитъ, дрожа, новорожденный,
‘Какъ бы отъ холода погибнуть обреченный,
‘Къ тому-жъ извстно намъ, какія превращенья
‘Въ немъ совершаются въ моментъ его рожденья:
‘Пустыя легкія внезапно раздвигаютъ
‘Воздушная струя и кровяной потокъ
‘И, расширяя грудь, вдыханье вызываютъ,
‘А выдыханье въ щель гортани вылетаетъ
‘И въ ней дрожитъ, звучитъ, какъ утренній рожокъ.
‘Такъ видите, явленья вс нормальны,
‘Понятны всмъ- легко, просты и натуральны.
‘Вотъ какъ поставленный вопросъ я понимаю,
‘Кто-жъ мыслитъ иначе, послушать я желаю….
Тутъ много голосовъ воскликнули заразъ:
‘Понятно это такъ, ршенъ вопросъ мудреный,
‘О чемъ такъ жалобно кричитъ новорожденный —
‘Испугъ прежде всего объемлетъ въ жизни насъ!…
Одинъ голосъ со скамьи.
‘Испуганы всю жизнь мы молимъ о прощеньи,
‘Вотъ отчего возникъ и мифъ грхопаденья!
Другой голосъ.
‘Вопросъ объ этомъ мной предложенъ къ обсужденью,
‘Онъ былъ ужъ мной ршенъ, когда я предлагалъ,
‘Вамъ изложу его, какъ Богъ наумъ послалъ.
(Говорящій выходитъ на средину):
‘Какъ ни неволенъ крикъ младенца при рожденьи
‘Въ немъ все-жъ природы гласъ — онъ двственъ какъ кристаллъ
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
‘Всю ночь мы слышали какъ колокольчикъ звонкій,
‘Дрожащій дтскій крикъ,— пронзительный и топкій.
‘Ему внимая, я, задумавшись, стоялъ,
‘Глубокой думою проникшись размышленьемъ,
‘И вдругъ какъ бы постигъ, проникъ и разгадалъ
‘Его высокій смыслъ и дивное значенье.
‘Внимайте-жъ, слушайте, повдаю я Вамъ,
‘Какимъ путемъ вошелъ я въ этотъ скрытый храмъ:
‘Не всякій человкъ вс буквы произноситъ,—
‘Иные буквой ш смняютъ букву ч,
‘Иль та-же буква ш звукъ с на себ носитъ,
‘А р гортанную смняетъ буква в,
‘Уста же слабаго младенца чуть лепечутъ,
‘Гортань его мала — она дрожитъ, трепещетъ,
‘Такъ вотъ поймите же, что значитъ крикъ ува:
‘Губную букву в гортанной р смните
‘И Вы получите всеславный крикъ ура!
‘То первый жизни крикъ,— поймите же, поймите —
‘Гимнъ полный торжества и вмст съ тмъ страданья,—
‘Въ немъ жизнерадостность и страхъ и ликованье!.
При сказанныхъ словахъ преважно, пресерьезно,
Захохотали вс и хохотъ былъ дослезный!
При этомъ хлопали, шумли и кричали:
Теперь все поняли,— всю тайну разгадали:
Природа велика, чудесна и мудра
И потому сама себ кричитъ ура’!…
Тутъ въ аудиторію начальство прибжало
И сходку прекратить оно увщевало,
По пуще прежняго раздался смхъ великій,
Рукоплесканій громъ и возгласы увра-а.
И изумлялося начальство, что за крики,
О чемъ смются вс, зачмъ кричатъ ура!
И кто бы могъ понять, что здсь въ уединеньи
Столь всесторонне былъ подвергнутъ обсужденью
Глубокомысленный, серьезнйшій вопросъ,
О чемъ кричитъ дитя въ моментъ его рооюденъя,
Моментъ торжественный и радостей и слезъ!

Часть третья.

I.

Красавица моя! совсмъ забылъ тебя я,—
Такъ быстро жизнь течетъ, мелькаютъ мимо глазъ
Часы, дни, мсяцы и годы, пролетая:
Въ невдомую даль они уносятъ насъ!
Но въ бурныхъ вихревыхъ круженьяхъ уносяся,
Порой мы падаемъ въ спокойный уголокъ
И тамъ, опомнившись, отъ бури пріютяся,
Бросаемъ взглядъ назадъ на жизненный потокъ.
Вотъ такъ и я, попавъ въ спокойное мстечко,
Опомнившись, смотрю на жизнь, какъ изъ-за печки:
И разстилается ковромъ передо мною
Путь жизни пройденной,— предлинной полосою:
На немъ то тутъ, то тамъ встаютъ, мелькаютъ лица,
Туманный горизонтъ вдругъ заблисталъ въ лучахъ,
И вижу я вдали — взошла краса-двица,
Какъ яркая звзда на темныхъ небесахъ.
О, незабвенная въ моемъ воспоминаньи!
Ты на моихъ глазахъ взросла и расцвла —
Цвтокъ живой любви — для счастья и страданья,
Природа вмст ихъ въ одинъ внокъ сплела
И на главы людей для жизни возложила,
Сказавъ: ‘живите такъ,— я ихъ соединила,—
‘Нтъ радостей безъ слезъ, нтъ жизни безъ могилы’.
Прошли года, тебя изъ вида потерялъ я
И сталъ справляться я, и сталъ тебя искать,
И въ адресной контор вотъ узналъ я,
Что ты теперь живешь на Невскомъ No 5.

II.

Зима. Большой морозъ и ночь подъ Рождество.
Столица свера оживлена движеньемъ,
Какъ будто въ воздух таится торжество,—
Великій завтра день — Спасителя рожденье.
Сочельникъ, постъ, съ утра народъ нашъ правоврный
Не лъ, не пилъ весь день, вплоть до звзды вечерней.
И вотъ стемнло все,— блистаютъ въ небесахъ
Міровъ таинственныхъ свтила-исполины,
А на земл кой-гд зажглись огни въ домахъ
И елки вспыхнули въ струяхъ пироксилина —
— Забава дтская, родителей утха,
— Источникъ радостей, веселости и смха.
Читатель! Васъ прошу теперь я въ залъ большой,
Богато убранный, блистающій огнями,
Въ немъ елка высится съ широкими втвями:
Обвшаны он блестящей бахрамой
Игрушекъ и плодовъ и сладкихъ яствъ дарами,
И рой дтей кругомъ, какъ пчелъ въ цвтахъ, жужжащій,
Родителей сердца столь сладко шевелящій.
И вотъ среди гостей стоитъ хозяйка дома,
Она всхъ выше дамъ, красивй всхъ лицомъ,—
Черты ея лица какъ будто намъ знакомы:
Улыбка нжная съ возвышеннымъ челомъ,
Волнистая коса, какъ облака златыя,
И очи ясныя, большія, голубыя.
Но времени печать годами налагалась
И молодость ея уже совсмъ умчалась!
И вонь она стоитъ окружена гостями,
И дти, елкою блестящей смущены,
Стоятъ, разинувъ рты, разбгавшись глазами,
Веселья, счастія и радостей полны.
‘Ну дти!’ говоритъ хозяйка, ‘знаемъ мы,
‘Что вс вы будете послушны и умны:
‘Мы елку разберемъ отъ низу до макушки,
‘Для всхъ для васъ найдемъ гостинцы и игрушки.’
Тутъ нсколько двицъ, вскочивъ на табуреты,
Снимали съ елки вс вещицы и конфеты
И роздали дтямъ, и въ полномъ восхищеньи
Они, любуяся, стоятъ въ недоумньи.
Игрушки были вс просты и дешевы,
Разнообразны, но достоинствомъ равны,
А дти были вс одты преразлично,—
Перемшались вс,— кто бденъ, кто богатъ,
Вс безъ различія на жизни пиръ обычный,
Какъ Богомъ призваны на елку въ райскій садъ!
Толпа росла, росла и все звонки звонили,
И въ залу новые все гости приходили,
И вотъ еще звонокъ — вошелъ хозяинъ самъ:
Казалось, онъ смущенъ при вид столькихъ дамъ,
Привтствуетъ гостей, привтствуемый ими,
Онъ подошелъ къ жен и, руку взявъ, къ устамъ
Поднесъ, поцловалъ, — счастливый мужъ любимый.
‘Такъ поздно ты пришелъ,— мы елку уже сняли!…’
— Какъ жаль, что безъ меня, меня не подождали!…
— Но елка все еще освщена огнями
— И дти вкругъ нея рзвятся и шумятъ,
— Пріятенъ мн ихъ видъ и залъ нашъ полнъ гостями.
— Но наши дти гд-жъ? А вотъ они стоятъ.
И отошелъ отъ нихъ отецъ и мужъ счастливый,
Сокрывшися въ толп бродячей, говорливой.
Залъ былъ большой и дти тамъ играли,
А гости взрослые, на группы раздлясь,
Между собой сходясь, болтали, разсуждали,
Иные-жъ въ сторон, отъ взоровъ удалясь,
Чуть слышнымъ голосомъ о чемъ-то толковали.
Вотъ трое, уголокъ избравъ уединенный,
О чемъ то шепчутся въ бесд оживленной:
Голосъ 1-й (мужской).
Какъ странно, посмотри, какая это елка,—
Въ ней смсь сословій всхъ — дворянъ, мщанъ, крестьянъ,
Здсь дти вмст вс — безъ смысла и безъ толка!
Голосъ 2-й (женскій).
То ветъ fin de siиcle, внушая всмъ обманъ,
— То всесословная, послдней моды елка!
Голосъ 3-й (женскій).
Есть всесословная и волость и семья,
О таковыхъ не разъ въ журналахъ мы читали,
Но елка чтобъ была такая,— никогда,
Нигд, ни отъ кого о томъ мы не слыхали.
Голосъ 1-й (мужской).
Вотъ поживемъ, увидимъ и услышимъ
Не то еще, что видимъ и что слышимъ:
Подъ чуждымъ вяньемъ взошли у насъ цвты —
Они плнительны, какъ сказочныя грезы,
Но отъ себя дадутъ зловредные плоды,
И ихъ не истребятъ ни бури, ни морозы.
Крылаты смена пушистаго бурьяна,
Они перелетятъ высокихъ горъ хребты,
Лса дремучіе, моря и океаны.
Голосъ 3-й (женскій).
Ну, полноте, вдь это все вашъ бредъ,—
Вамъ что-то кажется, чего на свт нтъ.
Голосъ 1-й (мужской).
Какъ нтъ! ужъ на теб слды того ученья,
Что вноситъ въ нашу жизнь позоръ и униженье:
Съ мужицкими дтьми равняется мой сынъ!
Вдь я потомственный россійскій дворянинъ
И службу врную отечеству несу я….
Голосъ 3-й (женскій)
Вы настоящая газета. . . . . . . . . . . .
Васъ слушать тяжело, Васъ слушать не хочу я. (Уходитъ.)
Голосъ 1-й (мужской).
Вотъ какова она! Мы ожидать могли ли,
Чтобъ кроткая Marie себя такъ повела?
Ее мы берегли, ласкали и любили!
Голосъ 2-й (женскій).
Она безумная,— она съ ума сошла:
Оставимъ ихъ мы здсь, пойдемъ къ другимъ гостямъ.
Вонъ такъ съ мужчинами въ бесд много дамъ,
Но больше всхъ одна вниманье привлекаетъ,
И красоты въ ней нтъ, но взоръ огнемъ пылаетъ
И рчь ея какъ-бы чаруетъ и манитъ.
Вотъ, обращаясь къ ней, мужчина говоритъ:
‘Вы можете двоихъ, троихъ любить и страстно?
— Когда они любви достойны,— я не властна,
— Я ихъ любить должна,— мн сердце такъ велитъ.
‘Ужели же одно лишь сердце полновластно!?
Тутъ изъ гостей одна вмшалась въ разговоръ:
— Любить двоихъ, троихъ, да это-жъ вдь ужасно!
— Позвольте Вамъ сказать, что это чистый вздоръ,
— Когда и одного любить не безопасно!…
‘Опасно или нтъ, совсмъ другой вопросъ,
‘(Шипами снабжены кусты прекрасныхъ розъ),
— Но если въ жизни намъ во всемъ, везд стсненье,
— Для сердца же хотя должно быть исключенье!
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
И такъ толкуютъ здсь лишь о любви чистйшей,
Безъ примси заботъ и помышленій злйшихъ.
Счастливый уголокъ, какъ теремокъ отрадный,
‘Прильнули бы сюда Ромео и Ратмиръ,
Здсь нтъ ни клеветы, ни мысли ретроградной,
Для страсти, для любви здсь позабытъ весь міръ:
Искатели сердецъ, создавъ себ кумиръ,
Проводятъ дни въ мечтахъ, а ‘по ночамъ, въ потемкахъ,
Они заботятся усердно о потомкахъ!…’
Но перейдемъ къ другимъ….
Вотъ бабушки сидятъ — стариннаго покроя
И тихо говорятъ въ бесд межъ собою.
Одна бабушка.
Какъ измнилась жизнь, какъ нынче все блеститъ!
Куда ни поглядишь, все сдлалось пышне,
Какъ будто праздничный у всхъ какой-то видъ
И елка-то свтлй и дти-то умне!
Другая бабушка.
А мн такъ, помнится, и елки не справляли,
— Свчей, вдь, не было — въ потемкахъ мы блуждали,
— По избамъ въ деревняхъ еще лучину жгли!…
Оставимъ ветхій міръ, вернемся въ міръ кипучій,—
Нашъ вкъ практическій наукъ и эволюцій —
Впередъ — намъ некогда! Вотъ, въ комнату вошли,—
Какое зрлище: зеленые столы!
— За ними игроки, какъ мертвецы живые,
— Иль неподвижныя фигуры восковыя,
Въ безсмысленный разсчетъ сидятъ погружены:
— То наши клубные философы — Декарты,
— Картежники,— для нихъ вся мудрость жизни карты!—
Толпа людей всегда даетъ намъ матерьялъ
Разнообразнйшій для думъ, для размышленій,
Будь-то собраніе ученыхъ или балъ,
Иль сходъ народныхъ массъ въ часы ихъ развлеченій,
Или случившійся на улиц скандалъ: —
Повсюду человкъ какъ зврь себя ведетъ,
Свои животные инстинкты проявляя,
Скотина стадная рутиною бредетъ,—
На ней застывшая виситъ грязь вковая.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Но ужъ довольно мы прошлися но гостямъ,
Охоты больше нтъ,— бжимъ для развлеченья,
Вернемся къ елк мы, къ хозяйк и къ дтямъ:
При блеск елки тамъ мы видимъ угощенье
И слышимъ разговоръ — къ хозяйк обращенье:
‘Откуда Богъ послалъ дтей такъ много Вамъ’?
— Да это все мои,— ихъ поименно знаю,
— Я-жъ елку сдлала моимъ ученикамъ,
— И съ ними вмст я сегодня отдыхаю.—
Вдругъ повставали вс и вс засуетились,
И взявшись за руки вкругъ елки помстились,
И смолкли шумъ и крикъ и громкій разговоръ,
И дтскихъ голосовъ раздался звонкій хоръ:

ПСНЯ ДТЕЙ.

Какъ на неб звздочки
Блещутъ не сгорая,
Такъ и наша елочка
Свтитъ какъ живая.
* * *
Какъ иглисты листики,
Вчно зеленые,
Какъ душисты, какъ свжи
Втки смоляныя.
* * *
Елочка въ лсу росла,
Гд порхали пташки,
Бгали по ней зврьки,
Ползали мурашки,
* * *
А теперь мы вмсто нихъ
Елку украшаемъ
И огнями разсвтовъ
Пснью восхваляемъ.
* * *
Ждали мы и дождались
Праздника большого,
Вс сегодня собрались
Въ рождество Христово.
Но елка кончена,:— теперь пора домой,
Въ устахъ у всхъ слова: пора, пора домой!..
И попрощались вс, и елку потушили,
И увезли дтей, и спать всхъ положили.

Часть четвертая.

(Описываемое въ этой глав происходитъ по прошествіи многихъ лтъ).

I.

Былъ ранній утра часъ. Весенняя заря
Нашъ мрачный Петербургъ обычно освщала,
Проснувшись въ этотъ день, Елена рано встала,—
Ей ночью снилася счастливыхъ дней пора:
Три образа дтей предъ нею какъ живые,
Ихъ голоса въ ушахъ звучатъ какъ въ дни былые…
И въ думу погружась, она въ слезахъ стояла
И взоромъ любящимъ какъ бы дтей ласкала.
Портреты дтскіе стояли на стол,
И подойдя къ столу, она на кресло сла,
И услаждая взоръ, на нихъ она смотрла:
‘О, дточки мои! Васъ вижу лишь во сн!
‘Куда-жъ и для чего, судьбой непостижимой
‘Вы взяты у меня? Безъ васъ нтъ жизни мн,
‘Я съ Вами мысленно всю жизнь неразлучима!…
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Сказавъ эти слова, она остановилась,
Вдругъ въ дом бготня, какъ будто что случилось.
‘Что можетъ это быть?’ Прислушалась, привстала,
Звонитъ и на звонокъ служанка прибжала.
(Читатель, вспомните,— то Лиза прежнихъ дней,
Десятки лтъ прошли, вс люди посмнялись,
Но Лиза все живетъ при барын своей,—
Однажды встртившись, он ужъ не разстались
И въ жизни, кажется, врне нтъ друзей!)
‘Что это, Лиза, что?! Тебя не узнаю я,
‘Испугана… блдна!’
Лиза.
Не знаю, что скажу я…
Глазамъ не врится!
Елена.
Но что-жъ? Случилось что?..
Лиза.
Нашъ баринъ, вашъ супругъ, въ карет привезенный,
Оттуда вынесенъ… безъ чувствъ… окровавленный!…
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
То было зрлище свершившейся судьбины
Надъ смертнымъ въ цвт силъ земного бытія,
Несомымъ на рукахъ на лстницу мужчиной:
Онъ страшно блденъ былъ, открытые глаза,
Какъ бы стекляные, безжизненно глядли…
То былъ хозяинъ самъ, какъ мертвый недвижимъ,
Онъ раненъ пулей въ грудь,— жизнь кровью истекала,
И изумленная видньемъ роковымъ
Елена, прибжавъ, остолбенвъ стояла.
И въ комнаты внесли его и опустили
Въ гостинной на диванъ, за докторомъ спшили…
Такимъ событіемъ встревожился весь домъ:
Откуда злонапасть такая приключилась?
Сбжались люди вс и, обступивъ кругомъ,
Дивилися, смотря, что съ бариномъ случилось,
Старушка нянюшка въ слезахъ взмолила Бога,
Чтобъ Онъ спасеніе больному ниспослалъ.
Слуга, стоявшій здсь, сосду прошепталъ:
‘Хорошій баринъ былъ, да баловался много!..’
Вдругъ мертвый двинулся и голову поднялъ:
Возл него жена, склонившися,— стояла,
Поодаль отъ нея толпа прислугъ взирала,—
И посмотрвъ на всхъ, жен онъ прошепталъ:
‘Пусть вс уйдутъ,— одинъ останусь я съ тобою.’
Сказавъ эти слова, онъ вновь лишился силъ,
Когда-жъ пришелъ въ себя, онъ былъ вдвоемъ съ женою,
И руку ея взявъ, съ слезами говорилъ:
‘Елена, другъ, теб творю я покаянье
‘Предъ смертію моей,— прости меня, прости!
‘Пока я живъ еще,— прими мое признанье:
‘Я счастливъ былъ съ тобой на жизненномъ пути,
‘Но счастье большее еще хотлъ найти…
‘Богъ наказалъ меня,— я кровью истекаю,
‘Въ глазахъ темнетъ все… прости, я умираю!
И руку сжавъ жены, онъ упустилъ ее
И навсегда замолкъ…
И смерть холодной дланью
Покрыла блдное въ слезахъ его лицо,
Исторгнувъ изъ груди послдній вздохъ дыханья!

II.

Что чувствуетъ же на, когда мужъ умираетъ,
Иль бездыханный ужъ лежитъ какъ трупъ предъ ней,
Кто можетъ разгадать,— то Богъ одинъ лишь знаетъ,
Что, скрывшись въ глубин, лежитъ въ сердцахъ людей’
Все слишкомъ быстрое приводитъ насъ въ смущенье,
Такъ и теперь жена надъ мужемъ въ размышленьи
Стоитъ, не зная что… но дв слезы скатились,
За ними дв другихъ и по щекамъ струились.
Въ молчаніи стоя, она заговорила:
‘Мой бдный мужъ! Тебя когда-то я любила,
‘И хоть любовь моя къ теб давно прошла,
‘Но чувства добрыя къ теб я сохранила,
‘И какъ твоя жена тебя я берегла!
‘Но мн не удалось,— что сталося съ тобою,
‘Гд былъ ты? За тобой ходить я не могла,
‘И вотъ теперь убитъ невдомой рукою!
(Входятъ дв женщины: Лиза и съ ней незнакомая)
Лиза.
Вотъ докторъ — женщина Меланія Иванна.
Елена.
Онъ умеръ, мужъ мой,— все случилось такъ нежданно…
Меланія Иван.
(Подойдя къ умершему, осматриваетъ его, раскрываетъ его грудь, разрываетъ рубаху).
Здсь рана — на груди, кровь больше не идетъ (выслушиваетъ сердце).
И сердце боле не бьется, нтъ дыханья…
Все кровью залито — грудь, ноги и животъ,
Какъ видно, умеръ онъ отъ кровоизліянья.
Вдругъ мертвый вновь вдохнулъ и кровь струей полилась,
И сердце слабое въ послдній разъ пробилось…
И вновь безчувствіе — и вновь остановилось.
Великій Эскулапъ! Кто можетъ разгадать,
Гд жизнь, гд смерть,— межъ нихъ границы не видать!..
Межъ тмъ и прибыли еще врачи другіе:
Вотъ нашъ Verneuil, вотъ Dieffenbach, Billroth…
Все знаменитые хирурги всей Россіи…
Быть можетъ еще живъ,— спасутъ и не умретъ!
Спасутъ, а срамъ какой… пусть лучше умираетъ,
Къ тому же, что за жизнь,— болзнь его убьетъ!
Но врачъ гуманнйшій о томъ не размышляетъ
И безъ различія всмъ людямъ жизнь спасаетъ!
Составили совтъ: нашъ Бильротъ предложилъ:
‘Влить воду съ солью въ кровь для оживленья силъ,
Вскрыть сердце — отыскать въ немъ раненыя чувства
И ихъ возстановить по правиламъ искусства!’
Услышавъ т .слова, что произнесъ Бильротъ,
Отважный Диффенбахъ и тотъ разинулъ ротъ,
Вернель же, опытный хирургъ консервативный,
Лишь покачалъ главой сдою негативно.
Закончила совтъ Меланія Иванна,
Все дло разъяснивъ для нихъ совсмъ нежданно:
‘Больной едва-ли живъ,— внутри кровотеченье,
‘По мсту раны здсь большой сосудъ пробитъ,
‘Быть можетъ близъ самой аорты поврежденье,
‘Что длать здсь, сама природа пусть ршитъ!
И тмъ закончилось хирурговъ совщанье.
Вручила Лиза имъ конверты на прощанье,
И вс они ушли, остались лишь одни
Вдвоемъ наедин — Эленъ и Меляни:
Какъ давніе друзья, полвка не видавшись
Сошлись случайно вновь на жизненномъ пути,
Не такъ ли вы теперь, другъ друга не узнавши,
Одна передъ другой стоите смущены?
Природный маскарадъ не то что bal masqu,
Въ немъ измнилось все,— до ниточки все тло,
Осталась лишь одна чистйшая психе.
А остальное все въ пространство улетло…
Эссенція души, — она одна безсмнна,
Лишь съ новой жизнію все больше совершенна
Дв странницы небесъ стояли на земл
Одна передъ другой, того не понимая!
Читатель скажетъ: ‘вздоръ — фантазія какая’!
Быть можетъ это вздоръ, но кто-жъ докажетъ мн,
Что такъ не можетъ быть, что наша жизнь земная
Есть жизнь начальная и здсь ея предлъ,
Что смерть всему конецъ — таковъ людей удлъ,
И что вселенная — безжизненно пустая!

III.

Прошелъ тревожный день, настала ночь благая,
И опустилася завса злобъ дневныхъ,
Нтъ шума, темнота и тишина святая
На землю низошли, людей угомонивъ:
Подъ ношею дневныхъ тяжелыхъ впечатлній
Которыя пришлось невольно испытать,
Полна заботъ и думъ и всякихъ размышленій,
Елена въ комнат своей ложится спать.
Свершивъ свой туалетъ ночной, она легла,
По отъ волненія заснуть все-жъ не могла:
Такъ, буря пронеслась, но поднятое море
Еще вздымается, бросая корабли,
И зыбью мертвою блуждаетъ на простор,
Изъ безднъ глубокихъ водъ крутя свои валы.
Роились мысли въ ней, одна съ другой сплетались,
Сливаясь въ образы туманные картинъ
И, расплываяся какъ тни, наввались
Катящейся волной стихающихъ пучинъ,
Тревога улеглась, но бурныя волненья,
Какъ отголоски дня, смнили сновиднья.
(Сонъ)
И спится ей,— она идетъ въ большомъ саду,
Съ внкомъ на голов, въ внчальномъ одяньи,
Воскресла молодость, какъ будто на яву,
Во всей крас своей, какъ въ самый день внчанья.
Букетъ изъ блыхъ розъ и миртъ она держала,
Былъ ясный, жаркій день, въ саду благоухало.
Вотъ на пути ручей,— она остановилась:
По камнямъ быстрою струей вода катилась,
И пнясь и шумя, ручей гремлъ, журчалъ
И въ тихій сладкій сонъ забвенья погружалъ…
Вдругъ передъ ней, какъ изъ земли, возстала
Другая двушка — ихъ раздлялъ ручей,
Какъ-бы двойникъ ея, красавица стояла,
Еще красиве ея, еще пышнй:
Въ лиц спокойствіе и строенъ ея станъ,
Недвижима, бла какъ мраморъ истуканъ:
Лавроволиственный внокъ на голов,
Но платье черное на ней простое было,
Какъ будто странница, и съ посохомъ въ рук.
И на нее смотря, она заговорила:
‘На жизненномъ пути, невдомой судьбою,
‘Два раза суждено мн встртиться съ тобою!
— Кто ты, повдай мн, откуда ты взялась,
— Виднье-ль предо мной иль существо живое?
— Тебя не знаю я и вижу въ первый разъ!
‘Я странница какъ ты,— я существо земное…
‘Я видла тебя въ день твоего внчанья,—
‘Ты подъ внцомъ была какъ ангелъ неземной,
‘Но съ женихомъ моимъ во бракосочетаньи,
‘А я, несчастная,— среди толпы людской,
‘Какъ посторонняя, какъ агнецъ на закланье.
‘Ты счастлива была,— тебя вс поздравляли,
‘Ты вышла, а меня изъ церкви подобрали!…
— Сестра моя, прости,— когда бы я то знала,
— Изъ-подъ внца бжавъ, тебя бы я обняла
— И раздлила бы всю жизнь мою съ тобой!
‘Тебя жалла я, тебя я не винила,
‘Къ несчастно, любовь моя сильна была,
‘И долго побороть ея я не могла,
‘И мужа твоего я все еще любила,
‘— Пока иная жизнь меня не отрезвила!’
— Я, также какъ и ты, обманута была,
— Дни счастья моего не долго, продолжались!’
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Межъ тмъ какъ такъ он сердечно изъяснялись,
Он не видли, какъ горизонтъ темнлъ,
Какъ облака неслись и тучи надвигались,
Вдругъ крупный дождь въ лицо и втеръ налетлъ,
И раздлявшій ихъ ручей вдругъ пополнлъ
И, обратившися въ стремительный потокъ,
Залившій берега, съ собою ихъ увлекъ.
И обдаваема и брызгами и пной,
Поплыла съ массой водъ прекрасная Елена:
Высокая волна, сваливъ ее, несетъ,
Уноситъ далеко теченьемъ быстрыхъ водъ,
Но къ счастью на. ручь крутой былъ поворотъ,
Потокъ разсыпался на берегу зеленомъ
И выбросилъ ее слегка лишь поврежденной.
А громъ еще гремлъ и дождь еще все лилъ,
Ей надобно бжать, куда-либо укрыться,
Но ноги отнялись,— она совсмъ безъ силъ,
Она безпомощна и негд пріютиться!
Ей жутко, холодно, пустынно, одиноко!…
И вотъ, отягчена судьбой своей жестокой,
Она заплакала, закрывъ лицо руками ..
Вдругъ кто-то на плечо ей руку положилъ
И тихимъ голосомъ съ участіемъ спросилъ:
‘О чемъ Вы плачете столь горькими слезами?’
Взглянула:— передъ ней, какъ ангелъ ниспосланный,
Стояла докторша Меланія Иванна…
‘Ахъ, Боже! Это Вы!’
Меланія Иван. Пришла провдать Васъ
И, дома не найдя, отыскивать пошла я,
И вотъ Васъ здсь одну въ слезахъ, въ степи нашла я…
Елена.
Погибнуть суждено судьбой мн въ этотъ часъ!…
М. И.
Погибнуть можетъ ли какая жизнь на свт?
Погибели нигд во всей вселенной нтъ,
А плачутъ такъ какъ Вы лишь маленькія дти!
Елена.
Ахъ помогите мн, подайте мн совтъ!
Меня занесъ сюда потокъ неотразимый,
Водой и камнями онъ всю меня избилъ
И выбросилъ одну въ степи необозримой,
И я совсмъ одна, безпомощна, безъ силъ!
(Плачетъ).
М. И.
Вы обманулися миражемъ предъ глазами:
То былъ не бурныхъ водъ, а жизненный потокъ,
Онъ Васъ измялъ, избилъ суровыми волнами
И въ бездну горестей и бдствія вовлекъ,
Но все-жъ роптать нельзя и надо покориться,—
Жизнь безъ страданія немыслима нигд,
— То міровой законъ, — онъ долженъ совершиться.
Елена.
Я врю, врю Вамъ, подайте руку мн.
М. И. (подавая руку)
Ну, встаньте, встаньте же, какъ можно такъ упасть!
(Обхватываетъ ее водъ плечи и ставитъ на ноги).
Елена.
Возьмите Вы меня, возьмите въ свою власть,
Я на ногахъ держусь, — я крпну Вашей силой!
Но кто-жъ Вы для меня, невдомый другъ милый?!
М. И.
Кто я? А вотъ летимъ,— летимъ, летимъ со мною…
И обхвативъ ее, она съ ней поднялась,
И унесла ее высоко надъ землею,
Превыше горъ вершинъ, за облака взнеслась:
Летятъ он вдвоемъ, въ заоблачныхъ странахъ,
— Не видно боле земли,— она пропала,
И вотъ стемнло все и звзды въ небесахъ,
А солнце звздочкой сверкающею стало.
Вотъ альфа яркая Центавра возсіяла,*)
*) Альфа созвздія Центавра — ближайшее отъ насъ солнце.
Милліарды солнцъ кругомъ изъ огненныхъ горнилъ
Потоки пламени въ пространства извергали,
Брилльянтомъ Сиріусъ во тьм среди свтилъ
И Вега близной торжественно блистали,
Арктурусъ, Оріонъ, Плеяды, Геркулесъ
И вс созвздія таинственныхъ небесъ
Въ безчисленныхъ цвтахъ огнями засверкали
И шелъ чудесный гулъ движенья мірового
Среди пространствъ міровъ, вдали всего земного.
Пронизана насквозь эфирными волнами
Въ объятьяхъ спутницы Елена ожила
И, посмотрвъ кругомъ, воскликнула: ‘то Вы-ли
‘Передо мною вновь, свтила огневыя!
Пусти меня,— теперь сама я полечу!’
И вотъ вдвоемъ летятъ — ‘воскресло все былое!’
Ей спутница въ отвтъ: ‘Тебя теперь спрошу:
‘Меня узнала-ль ты? Ты вспомнила ли кто я?!…
— Тебя? Мой лучшій другъ,— единственный, чудесный,
Моя сопутница среди пустынь небесныхъ,
Мой драгоцннйшій, мой милый, милый другъ…
И вскрикнувъ съ радости, она проснулась вдругъ.
Ночь петербургская весенняя свтла,—
Вся комната зарей освщена была,
И Лиза передъ ней, склонившися, стояла
И за руки ее встревоженно держала.
Вскочивъ на крикъ ея и прибжавъ бгомъ,
Она была предъ ней въ рубах, босикомъ.
‘Что съ Вами, что? Опомнитесь, проснитесь,
‘О чемъ кричите Вы, взгляните, осмотритесь….’
И осмотрвшися, свалилась какъ съ небесъ
— (Еще-жъ не конченъ путь земной ея судьбины) —
На землю скучную съ обители чудесъ
Елена бдная, исполнена кручины.
‘Ахъ это ты, мой другъ, о Лиза дорогая!
‘Ты будь всегда со мной, меня не оставляя…
Лиза.
И что же я безъ Васъ, когда я Васъ люблю —
За Васъ тревожусь я, безъ Васъ жить не могу я.
Елена (плачетъ и обнимаетъ ее)
О Лиза, Лизочка, ты знаешь жизнь мою…
— О чемъ-то о быломъ тебя спросить хочу я…
Лиза.
Ужъ слишкомъ тридцать лтъ, какъ я живу при Васъ,
И въ жизни плачущей Васъ видла не разъ!
Елена.
Ты помнишь ли, скажи, я отъ тебя слыхала,
Въ день свадебный, когда я подъ внцомъ стояла,
Другая двушка, въ той церкви, въ сторон,
Смотрла на меня и въ обморокъ упала!…
Лиза.
Вотъ что Вамъ вздумалось, иль видли во сн?
Елена.
Я видла ее,— она явилась мн,
— Она прежде меня моего мужа знала
И женихомъ своимъ его уже считала,
А можетъ быть уже какъ съ мужемъ съ нимъ жила!
Лиза.
Къ чему Вамъ вспоминать, что жить ужъ перестало,
Давно уже, давно прошедшія дла?
Елена.
Нтъ,— значитъ не прошло, когда воспоминанье
Во мн осталося упрекомъ навсегда
И вызываетъ вновь заботы и страданья…
Лиза.
Заснуть бы хорошо,— еще ночь не прошла…
Забыть-бы надо Вамъ прошедшія дла.
Елена.
Мн нездоровится, я зябну, мн не спится,
Иль что-то странное мн чудится и спится…
Но ты озябнешь такъ, передо мною стоя,
Возьми свою постель и перейди сюда,
Такъ буду я съ тобой, тебя не безпокоя.
Лиза.
Намъ надо отдохнуть до завтрашняго дня!
(Уходитъ, приходитъ съ постелью и ложится на диван).
Елена.
Вотъ такъ, обимъ намъ спокойне вдвоемъ.
Лиза.
Я страшно спать хочу — заснемъ, скорй заснемъ.

Частъ пятая.

Пpoxладная весна смнилась лтомъ знойнымъ.
Дв женщины вдвоемъ входили въ темный лсъ.
Былъ часъ полуденный, день ясный, день спокойный,
Прохлада, тишина и легкій шумъ древесъ.
То были странницы, два друга, какъ въ изгнанье
На землю павшія съ пустынь межміровыхъ,
Земные жители Елена и Меланья,
Въ забвеньи жизни ихъ былой — въ мірахъ иныхъ.
Елена.
Вотъ лсъ, родной мой лсъ, въ которомъ я бродила
Отъ юности моей до старческихъ годовъ,
Въ немъ я спокойствіе и отдыхъ находила,
Уединившися отъ всхъ земныхъ оковъ…
При васъ я чувствую, что въ жизни не одна я
Тропой невдомой скиталицей брожу!.
Вотъ лто,— у меня Вы гостья дорогая
И съ Вами въ первый разъ я въ этотъ лсъ вхожу:
Въ немъ жизнь цвтущая растетъ, благоухаетъ
И на душу покой и думы навваетъ…
Меланья.
Здсь хорошо: въ полдневный жаръ прохлада,
Повсюду жизнь кипитъ, а тишина кругомъ!
И съ Вами вмст мн здсь отдыхъ и отрада…
Елена.
Ахъ! труденъ жизни путь, которымъ мы идемъ,
И рада я тому, что мы теперь вдвоемъ.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .. . . . . . . . . . . . . .
Въ бесд дружеской он такъ подвигались,
Все боле входя въ тнистый лсъ густой,
Деревья надъ землей все больше возвышались,
И вотъ густая тнь, лишь сверху свтъ дневной:
Гиганты хвойные, обвисшіе втвями,
Высокіе стволы по сторонамъ стоятъ,
Съ цвтущими на нихъ смолистыми кистями,
И въ воздух отъ нихъ струится ароматъ.
Мстами просвты, овраги и лощины,
По нимъ черемуха и таволга цвтутъ,
Надъ ними, кое-гд, какъ великанъ старинный,
Стоитъ могучій дубъ,— здсь верески растутъ,
Тамъ ясень, иль листомъ дрожащая осина,
Мохъ и сокольница коврами, а надъ ними
Брусники кустики съ цвтами восковыми,
Головки клевера разбросаны въ трав,
И зрютъ ягоды душистой земляники.
Вотъ жимолость, кусты колючей ежевики,
Рядъ можевельниковъ на солнечномъ холм,
Пахучая герань межъ ними пріютилась
И фіолетовымъ цвткомъ своимъ раскрылась,
И роза дикая, головку поднимая,
Колючками грозитъ, себя оберегая…
Вотъ ландышъ подъ кустомъ оршника расцвлъ,
Душистой струйкою онъ въ воздух несется,
Уранъ будто псенка какая имъ поется
И поглощается въ волнахъ сосновыхъ смолъ…
Шумятъ и шепчутся дубровы, колыхаясь,
И тни лапчатыхъ втвей плывутъ, сдвигаясь…
О, непостижная природа, жизни мать!
Ты насъ влечешь къ себ неотразимой силой,
Въ обители твоей живая благодать
И мста нтъ слезамъ иль жалоб унылой…
Елена (останавливаясь).
Здсь ветъ запахомъ знакомаго цвтка,
Его я съ давнихъ лтъ отыскивать любила,
Душистая струя его нжна, легка,—
Какъ колокольчикомъ она здсь прозвонила!
Вы слышите, какъ пахнетъ здсь прекрасно?
Меланья.
Хотла-бъ слышать я… по нюхаю напрасно!…
Елена (наклоняется надъ травой).
Ужель не слышите? Вотъ онъ, пвецъ лсной,
Здсь межъ брусникою и клеверомъ сокрывшись,
Сидитъ какъ въ комнатк своей онъ, пріютившись,
И псенку поетъ душистою струей…
Пять блыхъ лепестковъ красивою звздою,
Съ срединой бронзовой, стоятъ на стебельк,
Что выражаетъ онъ своею красотою,
Эмблемою чего онъ въ мір на земл?
О чемъ онъ пснь поетъ? мы словъ ея не знаемъ,
Но сердцемъ дивную мелодію вкушаемъ,
Онъ ветъ счастіемъ какимъ-то неземнымъ
И жизнерадостность какъ-бы паритъ надъ нимъ!
Меланья.
Чудесный ароматъ его я ощущаю:
Цвтокъ красивъ, душистъ,— его давно я знаю,
Онъ лишь однимъ цвткомъ цвтетъ на стебельк,
Въ ученомъ мір онъ зовется ‘uniflora’
(Изъ рода Pyrola) — изъ лучшихъ онъ цвтковъ,
Которые даетъ намъ сверная флора…
Природа все одна, въ полярныхъ ли странахъ,
Иль подъ экваторомъ — въ тропическихъ лсахъ,
Все также творчествомъ роскошна, совершенна,
Все та-же на земл, какъ и во всей вселенной!
Елена.
Я прежде вс цвты въ букеты собирала
И комнаты мои я ими украшала,
Теперь сорвать цвтокъ я не всегда ршусь!
Передъ природой я стою съ благоговньемъ,
Сливаясь съ ней въ одно, и сердцемъ уношусь
Въ иной далекій міръ таинственныхъ видній.
Меланья.
А вотъ еще цвтокъ,— онъ въ вид мотылька
И крылья у него два блыхъ лепестка,—
То бабочка летитъ, по воздуху порхая,
За пищей, иль свои яички положить
И тмъ и жизнь свою, быть можетъ, заключить,
Законъ таинственный природы выполняя!
И въ образ своемъ переставая жить,
Куда двается душа ея живая?
Елена.
Какъ знать? явленья т свершаются отъ вка,
Великой тайною покрыта ихъ стезя,
Душа ли мотылька, растенья-ль, человка,
Не все-ль одна и та-жъ вселенская душа,—
Въ различныхъ образахъ, какъ бы въ одежд новой,
Вновь жизнерадостна, свжа своей обновой?
Меланья.
Вселенская душа, иль жизненная сила,
По неизвстнымъ намъ причинамъ раздробясь,
Въ безчисленныхъ мірахъ и формахъ жизнь разлила,
Все воплощаяся, рождаясь и плодясь!
Вотъ потому и мы откуда-то явились
Во образ людей и на земл живемъ,
А прежде гд-нибудь въ другихъ мірахъ ютились,
Иль жили на земл: слономъ иль червячкомъ,
Быть можетъ, птицами по воздуху носились,
Въ болотахъ квакали, жужжали комаромъ….
— При семъ перебирать пришлось бы всхъ зврей
И въ разныхъ образахъ ихъ видть все людей!
Елена.
Такъ что-жъ? Пусть червякомъ когда-то я была,
Жила кротомъ въ земл, иль хищнымъ скорпіономъ
Подъ камнями свою добычу стерегла,
Иль звремъ гд жила въ лсу своимъ притономъ,—
Теперь я человкъ, и эти превращенья
Даютъ лишь матерьялъ обильный размышленья…
И если это такъ, то для чего забвенье,
— Забвеніе всего, чмъ прежде я была?…
Меланья.
Природа лучше насъ, создавъ насъ, размышляла,
Когда намъ странствіи путь она предназначала:
Жизнь непонятна намъ, но если мы гд жили
Въ мірахъ совсмъ иныхъ и посл все забыли,
Такъ можетъ быть и лучше такъ для насъ,
Чтобы все прошлое исчезло съ нашихъ глазъ:
Чтобъ новой жизнью жить и ею наслаждаться,
Такъ надобно забыть вс прошлыя дла.
И настоящему лишь одному предаться
(Пока живемъ мы здсь — для насъ одна земля).
Да и все прошлое во всхъ длахъ былыхъ,
Гд-бъ ни были они, хотя-бъ въ мірахъ иныхъ,
Должно быть, какъ и здсь, ошибки, сожалнья,
Они тревожатъ насъ, они наши мученья…
Одно спокойствіе — въ забвеньи,— всезабвеньи.
Елена.
Быть можетъ это такъ, но все-жъ когда нибудь,
Завса съ глазъ спадетъ, и вспомнимъ мы былое,
И прояснится намъ всхъ странствій сложный путь
И съ настоящимъ все сольется прожитое,
Тогда лишь мы поймемъ, что значитъ жизнь земная
И что уносимъ мы, отживши, умирая…
Что личность каждая собою воплощаетъ
И для чего она отдльно обитаетъ.
Меланья.
Быть можетъ наша жизнь не намъ принадлежитъ:
Родимся на земл не но своей мы вол,
Живемъ не какъ хотимъ, а какъ судьба велитъ
И умираемъ мы нежданно поневол!?…
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Елена.
А вотъ тотъ мотылекъ, что мимо насъ порхалъ,
На бломъ клевер ужъ жизнь свою кончаетъ,
Забившійся въ цвтокъ паукъ его съдаетъ:
Онъ, лежа на спин, его схватилъ, обнялъ,—
Весь блый, какъ листки мохнатаго цвтка,
Чтобъ обмануть и състь живого мотылька!
Меланья (увидя бабочку на клевер).
‘Ужели это такъ?!— здсь бабочка живая
‘На клевер сидитъ, цвточный сокъ вбирая’.
И пальцами ее за крылышки взяла,
Но бабочка, не двигаясь, сидла
И ноги паука держали ея тло,
И вдругъ раскрылися и хищникъ убжалъ!
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
‘Такъ вотъ Вы что нашли,— того никто не зналъ,
‘Явленья этого никто не наблюдалъ
‘Ни Saint-Hilaire, ни Бремъ и ни Дарвинъ великій,
‘Ни Ковалевскій нашъ, ни даже Котъ-Мурлыкій!
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Такъ шли он вдвоемъ, въ бесд межъ собою.
Лсъ нескончаемый ‘ихъ окружалъ кругомъ…
Вотъ на пути оврагъ и въ немъ живой струею
Несется ручеекъ, мстами бьетъ ключомъ…
Погода ясная однако-жъ омрачалась
И небо тучками мстами застилалось.
Елена.
Здсь мягкій, мшистый грунтъ и ссть и лечь удобно,
Здсь, мн казалось бы, намъ можно отдохнуть,
Другой дорогой мы пойдемъ въ обратный путь,—
Ручей ведетъ къ рк…
Меланья.
Здсь отдыхъ безподобный,
Я отдохнуть не прочь, вдь мы прошли не мало
И я по старости какъ будто и устала.

(Об садятся).

Елена.
Кто старше, я иль Вы? Мн пятьдесятъ семь лтъ.
Меланья.
Вы, значитъ, родились въ тридцать восьмомъ году,
И я въ томъ же году, двадцатаго іюля,—
Какъ говорили мн, подъ вечеръ, въ поздній часъ…
Елена.
Такъ мы ровесницы и днями и часами,
Могли-бъ и сестрами родиться близнецами,
А въ жизни встртились, проживъ десятки лтъ,
Пора и умирать,— сводитъ жизни итоги!
Но наша жизнь зачмъ? У насъ отвта нтъ!
То знаютъ можетъ быть, невдомые Боги
Или Господь Святой!… жила я и любила,
И мужа и дтей моихъ похоронила,
Осталась я одна, но вотъ явились Вы,
Какъ бы съ небесъ сойдя, Вы стали предо мною,
И я забыла вдругъ вс тягости земли
И воспылала къ Вамъ любовью неземною.
Меланья.
Мы съ Вами встртились, быть можетъ, и случайно,
Но врю я, что въ томъ есть міровая тайна:
Какъ будто вмст мы изъ родины далекой
На землю низошли для жизни одинокой
Кратчайшихъ радостей, минутныхъ наслажденіи
И столькихъ горькихъ слезъ, болзней и мученій!
Я не могу сказать, чтобъ на земл жила я,
Какъ Вы, волнуяся, страдая и любя,
Съ людьми сходилась я, но эта жизнь земная
Была чужая мн, какъ будто не моя!
Я въ жизни никого ни разу не любила, —
Одна природа лишь меня къ себ манила…
Жалла я людей, ихъ боли облегчала,
Насколько я могла,— ихъ въ скорбяхъ утшала,
Но для себя самой я въ жизнь и не вступала:
Она казалась мн случайнымъ бытіемъ,
Куда попала я нечаяннымъ путемъ,
И я не за себя, а за другихъ страдала.
Елена.
И такъ пролей ли Вы десятки Вашихъ лтъ,
Заботясь о другихъ, собой пренебрегая,—
Такихъ людей какъ Вы совсмъ на свт нтъ,—
Съ небесъ упали Вы, какъ звздочка ночная!
Меланья.
Десятки этихъ лтъ что значатъ для природы,
Когда милльярды лтъ проходятъ въ ней какъ годы…
Такъ разсуждаючи, на травк мягкой сидя,
Объ участи людей, ихъ бытіи земномъ,
И ничего кругомъ не слыша и не видя,
Он забыли все, бесдуя вдвоемъ.
А между тмъ кругомъ погода измнилась,
И ясный день пропалъ — все небо омрачилось,
Неслися облака и тучи наползали,
Вотъ свжій втерокъ листочки встрепенулъ
И капли крупныя до ладя за нимъ упали:
Елена (осматриваясь, вскакиваетъ).
Заговорились мы, бжимъ,— насъ дождь зальетъ,
Мы прямо черезъ лсъ пройдемъ путемъ скорйшимъ.
Меланья.
— Малйшая бда изъ тягостей житейскихъ,
— Засохшая земля дождя давно ужъ ждетъ.
Он поспшно шли, все тучи нависали,
И бурнымъ втромъ лсъ, качаяся, шумлъ
Зарницы — молніи все небо озаряли,
И громъ, сливался раскатами, гремлъ,
И вдругъ дождь проливной…
Елена.
Сюда, сюда, скорй! Насъ лсъ густой сокроетъ,
Здсь ясень, кленъ и дубъ насъ примутъ въ свой навсъ
Жестокая гроза! Какъ сильно втеръ воетъ,
Стемнло все кругомъ, дрожитъ могучій лсъ!…
(Вбгаютъ въ чащу лса).
Меланья.
Здсь остановимся,— чудесная гроза,—
Стрлами молніи блистаютъ небеса!.
Со всхъ сторонъ гремятъ раскаты громовые
И хочется летть въ предлы неземные!…
Елена.
Природа дивная! Тобой я наслаждаюсь,
Тебя люблю какъ мать,— тобою восхищаюсь!
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Вдругъ молнія, пронзивъ древесные стволы,
Ихъ расщепивъ, свалила и разбила,—
И та же молнія обихъ ихъ сразила.

ЭПИЛОГЪ ВЪ НЕБЕСАХЪ.

Воспрянувъ отъ земли, дв странницы взлетали,
Свободны и легки, одна возл другой,
Освобожденныя отъ плоти ихъ земной,
И съ изумленіемъ другъ друга созерцали.
Одна странница.
Аія! это ты,— безцнная Аія?!
Другая.
Тебя ли вижу вновь, о другъ мой Ванзамія!
Ты понимаешь ли? Ты сдлала faux pas
И увлекла меня въ теченья вихревыя
Системы солнечной… земного бытія?!…
Ванзамія.
Свершили вновь мы жизнь, по не жалю я,
И съ честью отбыли мы вс дла земныя.
Аія.
Повинность отбыли,— теперь летимъ, летимъ,—
Мы вновь паримъ вдвоемъ въ эфирномъ океан!…
Ванзамія.
Такъ скоро? Можно-ли? Постой, сообразимъ…
Смотри,— вонъ на земл спасать отъ урагана
Примчалась Лиза въ лсъ, къ ручью, гд были мы
Оставивъ экипажъ, бжитъ средь бури мглы
И вотъ она стоитъ надъ нашими тлами,
И заливался горючими слезами,
Клянетъ свою судьбу…
Аія.
И я ее цнила.
Ванзамія.
Бдняжка! наша смерть ея всю жизнь разбила,
Ей надо умереть — она не можетъ жить!
О еслибъ я могла ее освободить!

——

Объята ужасомъ, несчастная стояла
Въ лсу надъ трупами двухъ милыхъ ей людей
Безмолвная и вдругъ, заплакавъ, зарыдала:
‘О сжалься надо мной,— надъ жизнію моей,
‘Довольно на земл жила я и страдала,
‘О Боже праведный, возьми меня скорй
‘Изъ міра этого несчастій и скорбей!…
И опрокинувшись, она безъ чувствъ упала,
И сердце, полное любви, жить перестало.

——

И вотъ ея душа взлетла къ небесамъ…
Куда же отъ земли избавиться, укрыться?
— Велики небеса, но гд-жъ въ нихъ пріютиться?
А вотъ ея друзья ужъ ожидали тамъ.
Ванзамія.
О Лиза милая, сокровище мое!
Съ тобой мы отбыли земное бытіе!
Взгляни, вдь это мы,— мы живы и здоровы
И вотъ тебя лишь ждемъ,— мы улетть готовы.
Лиза.
Елена Федровна! Ужели это Вы?

(всматриваясь)

— Конечно, это Вы,— теперь я Васъ узнала!
О радость Вы моя! О счастье — это Вы!
— Безъ Васъ, одна безъ Васъ, я-бъ и въ раю пропала!
Ванзамія.
Ну такъ, мой милый другъ, теперь мы вмст снова,
И что такое смерть?— То жизни лишь обнова!
Пропала! Разв жизнь въ природ пропадаетъ?
Любовь намъ жизнь хранитъ,— насъ всхъ въ одно сливаетъ!
Аія.
И я представлюсь Вамъ,— мы съ Вами вдь знакомы,—
Вы Лизою звались, но это по земному,
А по небесному зоветесь какъ, сестрица?
Лиза.
Въ небесныхъ книгахъ я записана Фелицей.
Аія.
Такъ вотъ Фелицею мы Васъ и будемъ звать.
Но намъ пора, пора ужъ землю покидать!
Фелица.
А я бы заглянуть въ нее еще хотла,
И одарить кого, быть можетъ, чмъ владла…
Аія.
Земля для насъ ничто, и вс дла земныя
Для насъ уже теперь совсмъ какъ нулевыя.

——

И вотъ въ далекій путъ он совсмъ готовы,
Съ нихъ съ каждой нисползалъ тончайшій нериспритъ
Душевный обликъ ихъ тлеснаго покрова.
И сталъ чистйшихъ душъ неузнаваемъ видъ:
Тла ихъ сдлались эфирно-міровыя
И не открыли-бъ ихъ вс мудрецы земные.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Что было дале, того совсмъ не знаю,
А фантазировать я вовсе не желаю.—
Хоть увлекательно писалъ Фламмаріонъ,
Но ‘Ignorabimus’ сказалъ Дюбуа-Реймонъ.

КОНЕЦЪ.

14 ноября 1897 года.
Имніе К. И. Дебу.
Ахшарумов Дмитрий Дмитриевич
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. Василько, Суриков Иван Захарович, Год: 1876
  2. Отрывок из поэмы ‘Искусство любить’, Головин Василий Иванович, Год: 1824
  3. Четвертый Рим, Клюев Николай Алексеевич, Год: 1922
  4. Инок, Благово Дмитрий Дмитриевич, Год: 1874
  5. Берег, Богданович Ипполит Федорович, Год: 1812
  6. Амур в первые минуты разлуки своей с Душенькою, Мерзляков Алексей Федорович, Год: 1809
  7. Сие посвящается закоренелому обывателю, Подгаевский Сергей Антонович, Год: 1914
  8. Сварогов, Шуф Владимир Александрович, Год: 1898
Электронная библиотека