По поводу 'Записки М. Н. Муравьева о мятеже в Северо-Западном крае в 1863-1864 годах', Аксаков Иван Сергеевич, Год: 1882 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 13 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

Сочиненія И. С. Аксакова. Томъ третій.

Польскій вопросъ и Западно-Русское дло. Еврейскій Вопросъ. 1860—1886

Статьи изъ ‘Дня’, ‘Москвы’, ‘Москвича’ и ‘Руси’

Москва. Типографія М. Г. Волчанинова (бывшая М. Н. Лаврова и К^о.) Леонтьевскій переулокъ, домъ Лаврова. 1886.

Изъ газеты ‘Русь’.

По поводу ‘Записки М. Н. Муравьева о мятеж въ Сверо-Западномъ кра въ 1863—1864 годахъ’

Москва, 13 ноября 1882 г.

Давно уже не появлялось въ печати такого назидательнаго чтенія, какъ помщенныя въ ноябрьской книжк ‘Русской Старины’ — записки графа М. Н. Муравьева о мятеж въ Сверо-Западномъ кра въ 1863—64 годахъ,— того самаго Муравьева, котораго польскіе и иностранные публицисты, а вслдъ за ними и русскіе недоноски либерализма, ославили ‘проконсуломъ’, ‘вшателемъ’, ‘злодемъ’, но которому наше отечество обязано вчною благодарностью за подавленіе польской крамолы на русской окраин въ виду воинственныхъ угрозъ всей Европы,— но память котораго благословляется досел многими милліонами русскаго крестьянства, освобожденнаго Муравьевымъ изъ-подъ нахальнаго польскаго панскаго гнета… Впрочемъ, таковъ ужъ нашъ фальшивый, пустопорожній, гнилой либерализмъ: какъ скоро интересы Русскаго народа (а также и всхъ православныхъ Славянъ) сталкиваются съ интересами Западной Европы и даже Поляковъ, то какое-то рабье чувство мгновенно разливается у этихъ мнимыхъ либераловъ по всмъ жиламъ. Честь, независимость, благоденствіе ‘некультурной’ Россіи охотно повергаются ими къ стопамъ носителей западной культуры и цивилизаціи, и ‘vae victis! горе побжденнымъ!’ гласятъ они, благородно привтствуя всякое насиліе Европейца и Поляка надъ Русскимъ и Славяниномъ! Не читали ли мы разв, предъ самымъ началомъ послдней войны, въ ‘Голос’ высокопарныя фразы одного важнаго государственнаго мужа (кажется того самаго, котораго всего чаще поминаетъ въ своихъ запискахъ Муравьевъ), о томъ, что не къ лнцуде Россіи соваться въ дло освобожденія Славянъ Балканскаго полуострова, что мы обязаны предоставить ихъ, по праву высшей культуры, западно-европейскимъ державамъ? Не напечаталъ ли на дняхъ ‘Русскій Курьеръ’, даже съ нкоторымъ азартомъ, возражая ‘Руси’, что отлично поступаетъ Сербія, отвращаясь отъ Россіи и предаваясь въ опеку высоко-культурной Австріи?! Одного, видно, поля ягоды и упомянутый государственный мужъ, и изобртатель ‘Русскаго Шампанскаго’, хотя и разной культуры и достоинства!

Нельзя не пожалть, что записки Муравьева (съ которыми мы были знакомы еще въ рукописи) напечатаны съ нкоторыми пропусками,— но и въ настоящемъ вид мы придаемъ ихъ обнародованію большое значеніе. Сомннія въ правд Муравьевскаго повствованія для насъ, современниковъ той эпохи, не можетъ быть никакого,— да и новаго, чего бы не знали, не слыхали, хотя бы порознь и по частямъ, вс пережившіе первую половину шестидесятыхъ годовъ,— Муравьевъ и не разсказываетъ или разсказываетъ немного. Тмъ не мене, великая разница между тмъ, что живетъ въ устномъ преданіи, въ зыбкой молв, въ полусвт правд, и тмъ, что выступаетъ на блый день, облеченное въ печатное, связное слово. Оно длается доступне общественному сознанію, становится матеріаломъ для критики,— ‘урокомъ исторіи’, какъ выразился недавно про эти записки одинъ публицистъ, оно невольно вызываетъ на сравненіе прошлаго съ настоящимъ…

Главный интересъ записокъ Муравьева, это — отношеніе высшей правящей петербургской среды къ порученной ему задач,— то явное или скрытое противодйствіе, которое встртилъ онъ со стороны высшаго петербургскаго общества въ дл подавленія польской крамолы въ древле-русскомъ кра и возрожденія въ немъ русской національной стихіи. Это явленіе, конечно, не новое. Антинаціональное направленіе ‘либеральной’ политики Александра -го по отношенію къ Польш едва не увнчалось полнымъ отторженіемъ цлыхъ девяти губерній отъ Россіи (изъ которыхъ почти восемь исконно-русскихъ) и присоединеніемъ ихъ къ созданному имъ Царству Польскому: чуть ли даже не Карамзину только, мужественно вступившемуся за Россію, и обязаны мы сохраненіемъ ея въ цлости! Дло объясняется очень просто. Та высшая общественная среда, которая направляла русскую политику, воспиталась въ совершенномъ невдніи своей земли и своей исторіи,— въ невдніи страшномъ, ужасающемъ,— въ совершенномъ отчужденіи отъ своей народности и государственныхъ преданій. Она, за рдкими исключеніями, знала и вдала лишь то, что ей преподали иностранные гувернеры и іезуитскія школы, въ рукахъ которыхъ находилось тогда воспитаніе русскаго аристократическаго юношества. Конечно, когда столкновеніе Запада съ Россіей представлялось въ грубой вещественной форм, когда, напримръ, Французы ринулись на Россію съ оружіемъ въ рукахъ, представители сихъ высшихъ сферъ отстаивали государственную независимость Россіи вполн доблестно, грудью, но когда ‘грудью’ длать было нечего, а приходилось отстаивать русскіе интересы головою, то въ голов оказывалась, при совершенной скудости русской мысли и знаній, одна лишь крошеная начинка иностранныхъ міровоззрній и доктринъ. Да и не только голова выходила непригодною для разумнія того, что нужно и полезно Россіи: лгало и сердце, проникнутое раболпствомъ предъ цивилизаціей Европы и низкимъ тщеславнымъ, истинно варварскимъ страхомъ — какъ бы въ глазахъ Европейцевъ не показаться варварами! Три четверти вка прошло съ той поры, и — тяжело вымолвить — такъ оно и поднесь… Благодянія Александра I и вся его система мирволенья Полякамъ были оплачены со стороны послднихъ мятежомъ 31-го года. Казалось, было чмъ вразумиться. Однакожъ извстно, что Пушкинъ, въ которомъ было такъ живо, такъ отзывчиво русское историческое и народное чувство, написалъ свои превосходные стихи на взятіе Варшавы и ‘Клеветникамъ Россіи’ такъ сказать наперекоръ своимъ петербургскимъ друзьямъ и подвергся отъ пахъ жестокому порицанію. Однакожъ, когда, черезъ 30 слишкомъ лтъ. Государь Александръ Николаевичъ, лично мало расположенный къ Муравьеву, ршился,— побуждаемы! истинно царскимъ инстинктомъ,— поручить ему управленіе взволнованнымъ Сверо-Западнымъ краемъ, то при у*томъ знаменитомъ свиданіи 25 апрля 1863 года Муравьеву, по его словамъ, пришлось ‘выразить его величеству, что край тотъ искони русскій, но что мы сами его ополячили, и что опытъ 1831 года намъ не послужилъ въ пользу’! Казалось бы страннымъ, какимъ образомъ такое ополяченіе могло совершиться при энергической политик Императора Николая, котораго русскій складъ мыслей и чувствъ повидимому не подлежитъ и сомннію? Но во сколько главною задачею политики Императора Николая было предупредить вншними насильственными мрами всякую возможность возобновленія мятежа, во столько онъ и достигъ своей цли: при немъ никакая новая мятежная попытка ни въ Царств Польскомъ, ни въ Западномъ кра была не мыслима, а еслибъ и проявилась, то разумется была бы немедленно энергически подавлена. Этотъ способъ дйствій оказался однако совершенно недостаточенъ для противодйствія польской крамольной интриг, производимой тайно, искусно, подъ покровомъ ‘преданности престолу’ и мало доступной пониманію большинства русскихъ оффиціальныхъ дятелей той эпохи. Къ тому же. въ общественной сред, окружавшей Государя Николая Павловича, было, кром доморощенныхъ иностранцевъ, довольно и иноплеменныхъ вліятельныхъ элементовъ, которые, конечно, вполн благопріятствовали польскимъ проискамъ и благодаря которымъ народное русское направленіе въ русскихъ людяхъ всегда хитроумно выставлялось антиправительственнымъ, чуть не революціоннымъ. Русское чувство Государя не было достаточно просвщено русскимъ самосознаніемъ, работа котораго въ русскомъ обществ въ ту пору только что начиналась и подвергалась даже гоненію со стороны петербургскихъ правящихъ ‘сферъ’. Не слдуетъ также забывать, что въ то время правительство звало и признавало такъ-сказать одну лишь помщичью Россію и только въ помщичьемъ класс видло себ опору. А между тмъ, въ Сверо-Западномъ кра единственнымъ носителемъ русскаго національнаго и государственнаго начала былъ именно не помщичій классъ, а народъ,— Русскій народъ, закрпощенный польскимъ крамольнымъ панамъ и удерживаемый въ рабскомъ повиновеніи помщикамъ-Полякамъ всею тяжестью правительственной власти — ‘уже по принципу’, ‘порядка ради’! Съ кончиной же Императора Николая, кроткое, гуманное и либеральное управленіе Государя Александра II только ослабило суровость вншнихъ мръ предшествовавшаго царствованія относительно польскаго населенія, но не замнило ихъ никакою разумною энергическою политикою въ русскомъ національномъ смысл. Казалось бы, именно къ ней и представлялся законный поводъ съ освобожденіемъ крестьянъ отъ крпостной зависимости… Но вдь тутъ помщиками были Поляки, предъ которыми русскія начальства, охваченныя дурманомъ ‘либерализма’, сочли долгомъ вилять ужомъ, словно провинившіеся, и либерально преподнесли имъ въ жертву русскаго мужика! но польскіе вельможные паны сумли запугать русское правительство страхомъ развитія въ русскихъ народныхъ массахъ Западнаго края демагогическихъ опасныхъ инстинктовъ (какъ теперь нмецкое прибалтійское баронство старается застращать петербургскія власти призракомъ аграрнаго и соціалистическаго волненія среди Латышей и Эстовъ, потому только, что они чуждаются онмеченія и желаютъ распространенія на нихъ общаго дйствія русскихъ законовъ)! Въ своемъ сжатомъ, краткомъ, дловомъ изложеніи, слдующими яркими чертами рисуетъ Муравьевъ положеніе края, для умиротворенія котораго понадобился онъ въ 1863 году, который онъ умиротворилъ — envers et contre tous, вопреки n наперекоръ петербургскимъ высшимъ вліятельнымъ лицамъ: ‘Политическое и нравственное положеніе губерній въ 1831 г, когда мятежники имли отличное регулярное войско и даже вели войну съ нами, иногда даже съ значительнымъ успхомъ, въ сравненіи съ тмъ, что было въ 1863 г, ясно доказываетъ, что правительство, въ теченіи послднихъ 30 лтъ, не только не принимало мръ въ уничтоженію въ кра польской пропаганды, но напротивъ того, по крайнему неразумнію мстныхъ и главныхъ правителей, давало вс средства къ развитію польскаго элемента въ кра, уничтожая вс бывшіе зародыши русскаго начала. Я не стану въ подробности упоминать о дйствіяхъ тхъ лицъ, которыя съ 1831 г. были главными на мстахъ распорядителями, о ихъ безсмысленности и неразумніи положенія края, польскихъ тенденцій, о незнаніи исторіи сей искони-русской страны, и постоянными ихъ увлеченіями призраками польскаго высшаго общества, пресмыкавшагося предъ ними и выказывавшаго преданность правительству, но не только тайно, а явно обнаруживавшаго свои тенденціи къ уничтоженію всего русскаго. Но все это привлекало на ихъ сторону генералъ-губернаторовъ, а въ особенности (привлекалъ послднихъ) женскій полъ, жертвовавшій честью и цломудріемъ для достиженія сказанныхъ цлей. Для исторіи нельзя однакоже умолчать о тхъ начальникахъ того края, которые наиболе ознаменовали себя подобными тенденціями и нанесли огромный вредъ могуществу Россіи въ той стран, это были: въ Блоруссіи — кн. Хованскій, ген.-ад. Дьяковъ и кн. Голицынъ, въ Вильн — кн. Долгоруковъ, Илья Гавриловичъ Бибиковъ {Не слдуетъ смшивать съ нимъ его брата Дмитрія Гавриловича Бибикова, бывшаго генералъ губернаторомъ въ Юго-Западномъ кра, и дятельность котораго была запечатлна. напротивъ, разумнымъ пониманіемъ дла, была направлена именно къ ослабленію власти польскихъ помщиковъ насъ крестьянами. Ему принадлежитъ мысль о введеніи инвентарей. Впрочемъ Юго-Западнаго края Муравьевъ и не касается.} и ген.-ад. Назимовъ. Вотъ рядъ людей, которые, при содйствіи подобныхъ же дятелей въ Петербург, въ глубокомъ невдніи своемъ положили въ кра твердое начало польской пропаганд и впослдствіи развитію мятежа, стоившаго такъ дорого Россіи!…’

Дале:

‘Манифестъ 19 февраля 1861 г. о прекращеніи крпостнаго права, по слабости и безпечности начальства, не былъ даже введенъ въ дйствіе! Крестьяне еще въ начал 1868 г. во многихъ мстахъ отправляли барщинную повинность или платили неимоврные оброки тамъ, гд была прекращена барщина. Мировые посредники были вс избраны изъ мстныхъ помщиковъ и большею частью были агентами мятежа и даже главными тайными распорядителями онаго, въ уздахъ и въ городахъ учреждены были създы помщиковъ и мировыхъ посредниковъ дли общихъ сговоровъ по устройству мятежа и увлеченію въ оный самихъ крестьянъ. Въ Вильну были вызваны почти вс помщики и мировые посредники въ феврал 1868 г. будто бы для обсужденій по крестьянскому длу, но на этомъ и на подобномъ же създ въ Ковно были положены начала для дйствій по мятежу и соединились об партіи ‘блыхъ’ и ‘красныхъ’, причемъ избраны для губернскихъ и уздныхъ городовъ по два делегата, которые бы наблюдали за дйствіями предводителей дворянства и самого правительства,— и все это длалось явно въ глазахъ того же правительства!.. Положеніе 19 февраля было превратно истолковано крестьянамъ, при составленіи же уставныхъ грамотъ отняты у нихъ лучшія земли и обложены высокими оброками, далеко превосходящими ихъ средства. Крестьянамъ объявили, что въ этомъ заключается дарованная Государемъ милость и свобода, и что ежели они пойдутъ въ мятежъ и будутъ помогать польскому правительству, то отдается имъ вся земля даромъ… Между тмъ тхъ крестьянъ, которые не платили возвышенныхъ оброковъ, подвергали строгимъ наказаніямъ, заключали въ тюрьмы, и малосмысленное мстное главное начальство, по ходатайству тхъ мировыхъ посредниковъ и помщиковъ, посылало войско для усмиренія мнимыхъ крестьянскихъ бунтовъ..

О, сколько страданій Русскому народу причинила эта ‘малосмысленость’, сколько грха на душу русскаго правительства наложили они, малосмысленные слуги верховной власти и вся эта петербургская высшая общественная среда! По результатамъ своимъ эта ‘малосмысленность’ граничитъ съ самой крамолой… Но нтъ, она не крамола, она только малосмысленность — роковой удлъ всякаго вольнаго и даже невольнаго отступника своей народности… Сверо-Западный край изъ конца въ конецъ наполнялся мятежными шайками, русское имя, русская честь, русская власть, Русскій народъ подвергались оскорбленіямъ, поруганіямъ, русскихъ людей стали наконецъ грабить, закалывать, вшать,— да, вшать: мы можемъ назвать трехъ православныхъ священниковъ повшенныхъ Поляками въ Минской и, кажется, Гродненской губерніи (въ пользу семействъ которыхъ мы собирали пожертвованія),— а что же длало въ это время русское правительство? Оно изощрялось въ взыскиваніи способовъ ‘примиренія’ съ Поляками, способовъ, которые отвергались ими одинъ за другимъ, длало имъ уступки за уступками, поступалось русскимъ достоинствомъ, русскимъ достояніемъ, только бы отклонить отъ себя упрекъ въ избытк узкаго, ‘кваснаго патріотизма’, въ ‘шовинизм’ (ничмъ вдь сильне нельзя уязвить въ Россіи нашихъ высокопоставленныхъ интеллигентовъ!),— только бы заслужить прощеніе отъ польскихъ пановъ и похвалу Европы русскому гуманизму и либерализму! И каковъ же это былъ либерализмъ, какова же это была гуманность? Не что иное какъ предательство врнаго и приверженнаго русской власти крестьянина въ Блоруссіи, въ Литв, въ самомъ Царств Польскомъ исконному врагу крестьянина и Россіи!.. Графъ Плятеръ, стоявшій во глав заговора въ Витебской и Виленской губерніи (заговора, котораго не видали, который отрицали мстныя русскія жандармскія власти!), напалъ съ своими сообщниками на казенный транспортъ съ оружіемъ и разграбилъ его, чмъ и обнаружился преждевременно польскій замыселъ и вооруженный мятежъ въ этой мстности. Поселенные тамъ старообрядцы, давно видвшіе польскія приготовленія, при первомъ покушеніи Плятера, вооружившись, отбили транспортъ, разсяли шайку, взяли самого Плятера, затмъ, видя бездйствіе правительства, стали сами укрощать мятежъ по Динабургскому и Ржицкому уздамъ, и помшали такимъ образомъ сформироваться собиравшимся мятежнымъ бандамъ. Чего инаго, казалось бы, какъ не искренней горячей благодарности русскаго правительства заслуживали старообрядцы,— которые, какъ мы вс знаемъ, имли даже нкоторый поводъ, съ своей точки зрнія, быть не вполн довольными русскою властью. И однакожь виленскій окружной жандармскій генералъ Гильдебрандъ всми средствами старался уврить, что въ кра нтъ никакого мятежа, что надобно смирить не Поляковъ, а русскихъ старообрядцевъ, возставшихъ противъ мстныхъ помщиковъ,— и князь Долгоруковъ, начальникъ III Отдленія и шефъ жандармовъ, даже уврилъ въ томъ самого Государя, испросилъ уже и повелніе отправить войско и генерала для усмиренія старообрядцевъ. Въ то же время въ Царств Польскомъ повелно было въ уздныхъ казначействахъ принимать на счетъ казны вс выдаваемыя мятежниками квитанціи за взимаемую ими контрибуцію!.. Въ то же время въ Петербург принимался на аудіенціи у Государя графъ Замойскій, который настойчиво требовалъ возстановленія Польши въ предлахъ 1772 г. Въ то же время мятежникамъ объявлялась амнистія, если они къ положенному сроку положатъ оружіе (чего они, разумется, и не сдлали, а только пуще обнадежились въ своей сил). Въ то же время гродненскій губернскій предводитель дворянства, графъ Старжинскій, будучи, какъ говоритъ Муравьевъ, ‘протежированъ министромъ внутреннихъ длъ’, представлялъ ему, съ оффиціальнаго разршенія, проекты о возстановленіи Литвы отдльной отъ Россіи, но соединенной съ Польшей, чествовался въ Петербург, при двор и въ высшемъ обществ… Дло дошло наконецъ до того, что пришлось укрощать мятежъ вооруженною силой, т. е. проливать ради польскихъ затй кровь русскихъ солдатъ, но и это, при шатости мысли въ самомъ правительств, мало приносило пользы, потому что слишкомъ энергическія мры войску были воспрещены… Въ то же время сторону Поляковъ взяла вся Западная Европа, кром Пруссіи. Борьба на мст въ Сверо-Западномъ кра, говоритъ Муравьевъ, парализовалась, ‘при всей добросовстности Назимова (человка впрочемъ очень недалекаго) направленіемъ, которое давалось изъ Петербурга министромъ внутреннихъ длъ’ (впослдствіи, прибавимъ отъ себя, авторомъ романа ‘Лоринъ» изъ свтской жизни,— Валуевымъ), шефомъ жандармовъ Долгоруковымъ и министромъ иностранныхъ длъ: первые двое заботились лишь о томъ, какъ склонить Поляковъ къ снисхожденію къ, а князь Горчаковъ, раздляя систему дйствій Валуева, Долгорукова и Велепольскаго, страшился еще угрозъ Западныхъ державъ’,— опасался серьезно войны. Когда Муравьевъ былъ отправленъ наконецъ въ Вильну, правительство признавало дло чуть не проиграннымъ, а себя чуть не побжденнымъ… ‘Только бы удержать намъ Литву’, вотъ что высказывалось Муравьеву въ напутствіе при отъзд,— а о Царств Польскомъ не было уже и рчи!..

И вся эта грозная опасность, нависшая надъ Россіей, разлетлась словно дымъ, какъ только страхъ вынудилъ Петербургъ допустить къ дйствію (нечего длать!) людей — horribile dictu — ‘патріотовъ’, т. е. съ русскимъ образомъ мыслей, съ русскимъ чувствомъ и направленіемъ,— дозволить свободное выраженіе русскаго общественнаго мннія! Кто вывелъ тогда Россію изъ того позорнаго критическаго положенія, въ которомъ она находилась? Въ Сверо-Западномъ кра Муравьевъ, въ Царств Польскомъ Милютинъ и князь Черкаскій, и сильне всего, вызванный наглыми угрозами Запада, голосъ самого народа, раздавшійся въ тысячахъ адресовъ, обращенныхъ къ лицу Государя. Этотъ голосъ придалъ смлости и князю Горчакову, заслуга котораго, въ томъ, что онъ едвали не одинъ изъ правящихъ сановниковъ способенъ былъ внять народному голосу и одушевиться имъ. И что же? Достаточно было дать Европ достойный Россіи дипломатическій отпоръ, и Европа спасовала!… Изо всхъ лицъ, принявшихъ непосредственное участіе въ усмиреніи польской крамолы, конечно самый тяжкій жребій выпалъ именно Муравьеву, какъ первому начавшему дйствовать въ направленіи противоположномъ петербургской политик, какъ выдержавшему наитруднйшую борьбу не съ польскимъ только, но съ петербургскимъ полонофильствующимъ ржондомъ, и наконецъ — какъ принявшему на себя наибольшую долю хулы, упрековъ, клеветь, ругательствъ, чуть не гоненія за свершенный имъ спасительный подвигъ… Конечно, по усмиреніи края и по минованіи опасности, заслуги Муравьева были торжественно вознаграждены Государемъ. Однако же, съ исчезновеніемъ опасности быстро исчезла и самая о ней память: свжій вразумительный урокъ исторіи скользнулъ по петербургскимъ общественнымъ высямъ, даже не взрзавъ слда Муравьевъ сталъ козломъ отпущенія за вс грхи русскаго правительства противъ того фальшиваго, доктринерскаго либерализма, который вскор, посл той грозной поры, снова водворился въ прежнее свое мсто жительства, т. е. въ освобожденныя отъ страха головы нашихъ бюрократовъ, съ такимъ ‘культурнымъ’ презрніемъ судившихъ и рядившихъ кровные интересы русской народности! Самое имя Муравьева стало какъ бы опальнымъ. Скажутъ: не русскому направленію Муравьева отказывали въ сочувствіи, но его крутымъ, жестокимъ мрамъ… Фарисеи! Когда Поляки, издваясь, заворачивали кожу на груди убитыхъ русскихъ солдатъ, на подобіе красныхъ лацкановъ Преображенскаго мундира, и вшали ихъ въ такомъ вид на деревьяхъ, никто изъ нашихъ ‘либераловъ’ и не думалъ приходить въ негодованіе,— а казнь Плятера, Сраковскаго и нкоторыхъ мятежниковъ, пролившихъ не мало русской крови, привела ихъ, напротивъ, въ неописанный гнвный трепетъ! Повсятъ Поляки русскаго священника Бонопасевича, повергнутъ въ горе и нищету его семейство,— это ничего, русскія дамы даже деньги собираютъ въ пользу плненныхъ злодевъ. Но вздумалъ Муравьевъ сжечь до тла усадьбу польскаго пана, убійцы Бонопасевича, и поразить польскіе умы такою небывалою и, въ сущности, некровавою расправой,— ‘какое варварство’ раздалось по всему Петербургу! А между тмъ, какъ справедливо замчаетъ Муравьевъ, усмиреніе польскаго мятежа даже и сравниться не можетъ, по малому числу жертвъ и по самому свойству репрессивныхъ мръ, съ тми способами усмиренія, къ которымъ прибгали Англичане при бунтахъ населенія въ Индіи,— къ которымъ прибгали они и въ Ирландіи… И что въ сравненіи съ ними недавняя бомбардировка Александріи?

Но то Англичане! Что ни длали бы они, они — господа, хозяева культуры и цивилизаціи, имъ это можно,— а намъ даже и защищаться отъ побоевъ культурныхъ рукъ не пристало! Такъ и теперь твердятъ корифеи нашего газетнаго либерализма, такъ твердили и тогда корифеи либерализма правительственнаго. Извстно, что Муравьевъ, убжденный, и весьма основательно, что ‘Поляковъ надобно бить по карману’, обложилъ 10% сборомъ имнія польскихъ помщиковъ, мра оказалась вполн дйствительной. Но ‘таково было увлеченіе высшей петербургской сферы — говоритъ Муравьевъ — что они, подстрекаемые польскою партіею, хватались за самыя нелпыя идеи, чтобъ только обвинить и обсмять’ принятыя имъ необходимыя мры къ укрощенію мятежа, ‘они не хотли понять, что у Поляковъ нтъ настоящаго патріотизма, а лишь влеченіе къ своеволію и угнетенію низшихъ классовъ, что имъ хотлось возстановленія древнихъ правъ польской аристократіи, что имъ было нужно до невозможности поработить народъ и, выжимать изъ него сокъ, превращая его въ быдло (по польски значитъ: скотина), по сей-то причин паны и вообще польская интеллигенція называли дйствія управленія разрушительными для общественнаго порядка и послдствіемъ системы соціалистовъ‘… Въ Петербург то же твердили, продолжаетъ Муравьевъ, ибо не понимали ни положенія края, ни необходимости утвердить въ немъ русскую народность: ‘министръ внутреннихъ длъ и шефъ жандармовъ преимущественно противодйствовали и старались поколебать довріе Государя къ мстному (Муравьевскому) управленію, причемъ старались распространить мысль, что мры эти приведутъ къ гибельнымъ послдствіямъ въ самой Россіи, и потому министръ внутреннихъ длъ долго не допускалъ обязательнаго выкупа крестьянами земель въ Западныхъ губерніяхъ’!..

‘Свжо преданіе, а врится съ трудомъ’ — хотлось бы сказать — но увы! Можетъ-быть когда-нибудь стихъ этотъ придется и кстати, но еще не теперь. Никакого труда не требуется для того, чтобы поврить бывшему за двадцать лтъ, когда недавно, почти на дняхъ, видли мы и видимъ невроятное

Разв вскор за Муравьевымъ, когда,— по собственнымъ словамъ этого замчательнаго умомъ и характеромъ русскаго человка, этого ‘грознаго проконсула’ и ‘палача’, по выраженію иностранныхъ публицистовъ,— оставалось только правительству ‘воспользоваться тяжкимъ урокомъ и положить конецъ польской кромол въ Западномъ кра, признавъ его окончательно русскимъ, не силою оружія только, но моральнымъ въ немъ возрожденіемъ долго подавляемыхъ исконныхъ русскихъ началъ‘ — не былъ назначенъ генералъ-губернаторомъ этого края Потаповъ? Потаповъ, который какъ бы поставилъ себ задачею рушить все сдланное Муравьевымъ, затоптать вс, весело взбжавшіе вверхъ изъ почвы русскіе ростки, разогнать всхъ хорошихъ, способныхъ русскихъ людей, повергнуть вновь въ уныніе духъ блорусскаго населенія! Разв наконецъ не то же ли торжество, если не польской крамолы, то не мене вредной ‘малосмысленности’, дерзко презирающей русскую народность и нагло рабствующей предъ ‘цивилизованнымъ Западомъ’, явила намъ послдняя ваша война съ Турціей? Какъ тогда царь врнымъ царскимъ инстинктомъ угадалъ — кого было нужно послать въ Сверо-Западный край и вызвалъ бурю тайнаго негодованія въ окружающемъ его сонм,— такъ и въ 1876 году тотъ же царь, подъ наитіемъ духа исторіи, оснившаго его въ Московскомъ Кремл, произнесъ свое знаменитое историческое слово, которымъ призвалъ весь свой народъ въ мощному единству мысли и дла съ собою, но едва лишь возвратился онъ въ Петербургъ, петербургская среда, даже съ необычной ей дерзостью, оплела его такою стью противодйствія, что смутила и духъ царя, и духъ самого народа. Не она ли, эта ‘высшая петербургская сфера’, по выраженію Муравьева, виновна во всхъ невзгодахъ войны? И если въ 1863 году — совстно вспомнить — у насъ опасались потерять даже Литву, то еще стыдне вспомнить, что посл блистательнйшихъ побдъ 1877 года, Россія и въ самомъ дл добровольно потеряла значительную часть плодовъ побды и явилась на европейскомъ ареопаг въ качеств побжденной и подсудимой!! Это вдь еще невроятне. Какъ въ 1863-мъ году, такъ и въ 1878 году никакою серьезною опасностью войны намъ ни откуда не угрожало, но въ 63-мъ году Россія разсяла призракъ однимъ твердымъ словомъ, а въ 78-мъ г.— духа не стало! возобладало то самое противонародное направленіе, на которое указываетъ въ своихъ запискахъ и Муравьевъ. Чему нельзя поврить, если, всего четыре года назадъ, былъ возможенъ Берлинскій трактатъ! Если нашлись люди — и Россія ихъ именъ не забудетъ во вкъ — которые особенно порадли надъ этимъ трактатомъ, съ необычайной угодливостью и поспшностью углаживая вс помхи для его заключенія!.. И разв теперь вполн свободна ‘петербургская сфера’ отъ этихъ враждебныхъ Россіи вліяній? Разв и теперь польскіе магнаты и нмецкіе бароны не представляются слабоумію нкоторыхъ нашихъ круговъ носителями консерватизма по преимуществу, чуть не самымъ благонадежнымъ элементомъ, которому, за такое достоинство, можно пожалуй и поступиться правами и благомъ преданнаго Россіи населенія и существенными интересами русской народности?…

Единственное консервативное и благонадежное напало управленія въ Россіи,— оно же самое либеральное и прогрессивное,— это начало національное русское, это то, что полезно и добро для Русскаго народа и государства. Оно же, по милости Божіей, по большей части не противорчивъ у насъ и требованіямъ высшей нравственной правды…

Изъ газеты ‘Русь’.

По поводу ‘Записки М. Н. Муравьева о мятеж въ Сверо-Западномъ кра въ 1863—1864 годахъ’

Читайте также: