По поводу суда надъ цареубійцами.
По поводу суда надъ цареубійцами.
‘Русь’, 4-го апрля 1881 г.
По поводу суда над цареубийцами, Аксаков Иван Сергеевич, Год: 1881
Время на прочтение: 9 минут(ы)
Сочиненія И. С. Аксакова.
Общественные вопросы по церковнымъ дламъ. Свобода слова. Судебный вопросъ. Общественное воспитаніе. 1860—1886
Томъ четвертый.
Москва. Типографія М. Г. Волчанинова (бывшая М. Н. Лаврова и Ко.) 1886
Судъ надъ цареубійцами совершился,— но имъ ничего ровно не завершилось — ни въ жизни, ни въ сознаніи Россіи, потрясенной событіемъ 1 марта. Весьма можетъ быть, что, въ виду состоявшагося судебнаго приговора, нкоторымъ бы очень хотлось примнить и къ настоящему случаю французское изреченіе: l’incident est clos, l’incident est vide,— но тщетно такое хотніе. Въ общей сумм всего пережитаго и переживаемаго нами это ‘отправленіе правосудія’ надъ шестью захваченными участниками злодянія — не боле какъ эпизодъ, едвали не наимене интересный. Судъ ршилъ судьбу наличныхъ преступниковъ, но не ршилъ ни одного изъ возбужденныхъ вопросовъ, не пролилъ никакого новаго свта на пружины и объемъ того зла, которое язвитъ и отравляетъ наше общественное и государственное бытіе. Судебная кара надъ нкоторыми злодями не сняла съ общественной совсти ни тяжести самоупрековъ, ни страха ожидающей насъ самихъ грозной исторической кары — если не прозримъ и не образумимся, не избавила общество даже отъ опасеній рецидивовъ зла въ ближайшемъ будущемъ.
Что наиболе доставило удовлетвореніе нравственному общественному чувству — это не окончательный приговоръ судебный, въ которомъ никто никогда не могъ и сомнваться,— а рчь г. товарища прокурора Муравьева,— это талантливое и горячее слово негодующей правды. Нужно такое слово русскому обществу, нужно оно среди суесловья нашей лжелиберальной печати, которая, въ забот о ненарушеніи ‘молитвенно-горестнаго настроенія’ настоящей минуты, тянетъ уже цлый мсяцъ фальшивую ноту молчалинской ‘умренности и аккуратности’. Любопытно бы знать, какому это она Ногу молится?!..
Нельзя однако сказать, чтобы судъ не далъ намъ никакого полезнаго откровенія. Онъ разсялъ ореолъ, которымъ въ воображеніи нкоторыхъ окружались виновники злодянія, и которымъ вообще украшаются въ общественномъ мнніи такъ-называемые политическіе преступники, т. е. люди самоотверженно служащіе какой-либо политической иде, онъ свелъ ихъ съ героическаго пьедестала и разоблачилъ ихъ внутреннее, нравственное уродство. Несмотря на безпристрастіе суда, доходившее даже до аффектаціи, до щегольства безпристрастіемъ, несмотря на полную свободу рчей, предоставленную преступникамъ, имъ не удалось придать себ ни одной человчной черты, способной внушить къ нимъ если не симпатію, то хоть какое-нибудь соболзнованіе,— повидимому даже естественное при молодости нкоторыхъ изъ нихъ. Ихъ нельзя назвать даже изуврами или фанатиками. Фанатики не рисуются, не позируютъ, какъ какой-нибудь Желябовъ, искренняго, пламеннаго убжденія не слышится ни въ одномъ олов Рыжкова, Михайлова и прочихъ участниковъ цареубійства. Это не жертвоприношеніе восторженнаго заблуждающагося идеолога, не непреклонной вры, слова Желябова, что ‘вра безъ длъ мертва’, прозвучали фразой, и не боле какъ фраза. Никакого порыва, никакого ‘аффекта’ не могъ бы подмтить, для оправданія или для облегченія ихъ вины, наикривомудрый адвокатъ. Самое крайнее преступное проявленіе человческой страсти выше, нравственне того холоднаго, личнаго безстрастія, которымъ отличаются злодянія нашихъ соціалистовъ-революціонеровъ. Это истинное уродство, самаго худшаго, ужаснаго вида. Мы согласны съ ‘Современными Извстіями’, что это ‘явленіе не умственнаго, а психическаго порядка’, но къ ихъ словамъ о ‘разстроенной психик’ слдуетъ прибавить замчаніе, что это разстройство уже не сопровождается для разстроенныхъ никакимъ ощущеніемъ доли или страданія. Имъ уже не съ чмъ бороться внутри себя. Это какія-то выхолощенныя души, въ которыхъ раны давно уже зажили, въ которыхъ не осталось никакихъ понятій о различіи добра и зла,— вынуты вонъ всякія простыя естественныя чувства и представленія самаго простаго смысла. На мсто ихъ вставлены какія-то абстрактныя, дланныя понятія, все, что зовется умомъ и душою и что осталось въ нихъ отъ ума и души, уже не способно служить ничему положительному и живому, никакому началу жизни, а осуждено служить и ничему иному и служить не можетъ, какъ началу отрицанія, началу смерти и разрушенія. Это ужъ въ точномъ значеніи- слова — нигилисты. Это именно то, что такъ врно выражено стихомъ Тютчева, который припоминаетъ намъ въ своемъ заявленіи г-жа Кохановская: ‘Не плоть, а духъ растлился въ наши дни!’
Послдній процессъ столько же ярко, если не ярче, чмъ вс прежніе ‘политическіе’ процессы, обнаружилъ не то что скудость, но совершенное отсутствіе всякой политической подкладки. Какое же ослпленіе, тупоуміе или наглую ложь представляютъ разсужденія нкоторыхъ нашихъ газетъ, что злодяніе 1 марта объясняется ‘реакціонною политикой’, на путь которой вступало будто въ послднее время наше правительство, ‘административными ссылками и многимъ инымъ непригляднымъ!’ Неговоря уже о томъ, что если даже разныя, боле или мене неудачныя мры самообороны, принятыя правительствомъ, и можно назвать ‘реакціей’, то вдь эта реакція вызвана не чмъ инымъ, какъ цлымъ рядомъ злодйскихъ покушеній въ вид подкоповъ и взрывовъ, о чемъ непростительно, въ самомъ дл, имть такую короткую память!… не говоря уже обо всемъ этомъ,— наши лжелибералы забываютъ, или прикидываются незнающими, что у нигилистовъ или анархистовъ никогда не имлось и не имется никакой политической опредленной программы. Имъ равномрно претятъ всякія существующія формы политическаго бытія, да и на Запад, откуда ихъ доктрина беретъ себ начало, ея практическое значеніе состоитъ именно въ протест противъ современнаго конституціоннаго, столь симпатичнаго нашимъ лжелибераламъ, строя. Нельзя конечно и въ мысли представить себ такого безумца, который, участвуя въ правленіи такою великою страною, какъ наша, вздумалъ бы принимать въ соображеніе требованія и стремленія нашихъ нигилистовъ (они же ‘соціалисты-революціонеры’, ‘революціонеры-террористы’ и т. п.,— все съ иностранными же кличками!). Но если бы даже таковой безумецъ и могъ явиться, то, при всемъ его добромъ желаніи, ему не съ чмъ было бы даже и считаться: невозможно ухватиться ни за какую мысль, ни за какое требованіе: это одн фразы, фантастическія бредни, чуждыя не только практическаго, реальнаго, но даже и отвлеченно-логическаго содержанія…
Но можетъ-быть, при отсутствіи политической подкладки, у нашихъ революціонеровъ, какъ послдователей соціалистическаго ученія, имется программа соціалистическая? Вдь входилъ же Бисмаркъ въ личныя сношенія съ Лассалемъ, вдь, преслдуя революціонный соціализмъ въ Германіи, онъ тмъ не мене принялъ въ соображеніе все, что протестъ соціалистовъ заключаетъ въ себ справедливаго по отношенію къ положенію народныхъ массъ. Да, конечно, германскій канцлеръ поступилъ въ этомъ случа какъ истинно великій государственный мужъ, но именно потому, что протестъ соціализма иметъ на Запад законное историческое, вполн жизненное основаніе, независимо отъ теоріи или доктрины, у воздвигнутой отвлеченною мыслью на этомъ фундамент. Тамъ, на Запад, дло идетъ о такъ-называемомъ четвертомъ сословіи, лишенномъ земли, крова, гражданской организаціи и политическаго представительства,— о томъ многочисленнйшемъ класс населенія, о томъ истинномъ, а не парламентскомъ большинств, на отчужденности и безгласности котораго зиждется весь современный либерально-конституціонный строй.
Ни тни ничего подобнаго нтъ у вашихъ соціалистовъ-революціонеровъ,— никакого ни историческаго, ни битоваго, практическаго основанія. Они никогда даже и не изучали экономическихъ условій жизни нашего народа, незнакомы ни съ какими научными, ни даже съ статистическими о немъ данными, ни съ дйствительными его нуждами. Замчательно, что этотъ нигилизмъ или соціально-революціонная агитація зарождается у васъ одновременно съ великой работой освобожденія крестьянъ. Вспомнимъ дятельность Чернышевскаго, Писарева, несомннно основоположниковъ нигилизма и соціализма въ русской молодежи. Едвали искренни т газеты, которыя автора романа ‘Что длать’ (погубившаго столько молодыхъ душъ въ Россіи) называютъ ученымъ теоретикомъ, въ род нмецкихъ Katheder-Socialisten! Несомннно, во всякомъ случа, что юные наши нигилисты и соціалисты того времени не только держались въ сторон отъ великаго дла эмансипація, но и отнеслось къ ней съ поразительнымъ равнодушіемъ! Въ этомъ же направленіи развивались и крпли наши нигилисты до послднихъ дней. Повторяемъ: у нихъ нтъ, не бывало и не можетъ быть истинной любви къ Русскому народу, потому что они его вовсе не вдаютъ, да и узнать не стараются, напротивъ, они, даже не всматриваясь въ народъ близко, а a priori, открыто презираютъ именно то, что для народа дороже всего на свт, въ чемъ вся его внутренняя сущность,— его вру, его духовную личность, его нравственные идеалы. Они, пожалуй, ‘демократы’ или ‘демагоги’, но въ смысл западно-европейскомъ, т. е. боготворятъ какой-то абстрактный ‘демосъ’ и во имя этого ‘демоса’ вообще проповдаютъ тираннію надъ дйствительнымъ, живымъ народомъ! У нихъ нтъ, не бывало и быть не можетъ даже никакого соболзнованія съ народнымъ горемъ или страданіемъ, потому что они и понятія о немъ не имютъ, ни средствъ для удовлетворенія его потребностей не измыслили, ни самыхъ потребностей его не знаютъ.
Что же есть положительнаго или хоть положительно, конкретно-отрицательнаго въ нашихъ соціалистахъ-революціонерахъ ‘по части’ политики или соціализма, что можно было бы принять въ соображеніе и хоть отчасти исполнить? Ровнехонько ничего,— никакого содержанія, никакой практической задачи, ни даже практическаго, опредленнаго протеста. Ничего, кром попугайнаго лепета чужихъ, иностранныхъ формулъ. Это тотъ же міръ абстракта, отвлеченнаго, призрачнаго, мнимаго,— въ которомъ живетъ и большая часть нашей интеллигенціи, даже въ административныхъ сферахъ (конечно, съ извстнымъ различіемъ въ самой сущности лжи стремленій и самообольщеній). Міръ чуждый, разумется, нашему народу, міръ фальшивыхъ потребностей, фальшивыхъ влеченій, фальшивыхъ недуговъ! На послднемъ процесс типомъ представителя такихъ дланныхъ потребностей и нуждъ явился Михайловъ, очевидно даже не понимавшій смысла и задачъ соціалистической доктрины, не умвшій даже и выговаривать терминовъ и формулъ теоріи, изъ-за которой готовъ былъ убивать и рзать другихъ.
Но если въ нашихъ революціонерахъ нтъ никакого серьезнаго политическаго или соціалистическаго, да и никакого своего содержанія, а только кое-что чужое, безпочвенное, отвлеченное, такъ самое это отсутствіе всякой положительной цли, всякаго положительнаго, не только практическаго, но и теоретическаго идеала,— это упраздненіе всего реальнаго, серьезнаго и живаго,— оно-то именно и представляетъ страшную опасность. Природа пустоты не терпитъ, и неспособность къ положительному созиданію вслдствіе внутренней духовной безпочвенности — замняется, какъ уже сказали мы. положительною способностью къ одному лишь голому отрицанію. Реальнымъ, живымъ дломъ является у нихъ дло смерти,— готовность и способность губить и убивать. Револьверъ, ядъ, динамитъ — это не только ultima ratio, но и единственный ихъ раціонализмъ,— весь ихъ міръ конкретнаго и реальнаго. Весь ихъ разумъ и сила именно въ этой готовности и способности губить и убивать, хотя бы и самому пришлось быть убитымъ. Безъ этого они были бы самое ничтожнйшее изъ ничтожествъ. Такимъ образомъ все дло не въ политической или соціалистической теоріи вообще, а въ ея, такъ сказать, духовной или нравственной подкладк. Весь центръ значенія нашихъ революціонеровъ — въ безбожіи: въ доведенномъ до крайняго своего выраженія отрицаніи абсолютной нравственной истины и нравственно-обязательнаго закона,— въ вытравленіи въ себ понятія о добр и зл, въ извращеніи человческой совсти: однимъ словомъ, въ нигилизм, изъ теоріи перешедшемъ въ жизнь.
Намъ возразятъ на это, конечно, что отрицаніе высшаго нравственнаго закона и т. д.— недугъ боле или мене общій, захватывающій во всякомъ случа значительную часть общества, не только русскаго, но и европейскаго, но что онъ нигд не сопровождается такими послдствіями, какъ въ сред нашихъ соціалистовъ-революціонеровъ или, точне сказать, нигилистовъ. Это врно. Періодъ отрицанія можетъ быть однимъ изъ фазисовъ внутренняго развитія. На пути исканія истины, въ стремленіи утвердиться въ ней человкъ нердко проходитъ чрезъ отрицаніе. Отъ подобнаго отрицанія теоретическаго, умозрительнаго, еще не такъ легко перейти къ отрицанію практическому, къ искорененію въ самомъ себ тхъ ‘предразсудковъ’ христіанской нравственности, которыми стоитъ и держится всякое современное европейское общество. Для этого необходимо было бы заглушить голосъ совсти и вс непосредственныя стремленія человческой души, а потому большая часть людей задерживается благородствомъ своей духовной природы на первыхъ ступеняхъ отрицанія и неспособна къ безпощадной послдовательности. Такъ было у насъ въ особенности въ. 40-хъ годахъ, въ эпоху идеализма и этики, сооруженной независимо отъ идеи о Бог. По съ каждымъ поколніемъ отрицаніе спускалось на нсколько ступеней ниже. Молодые люди везд, по прямолинейности свойственной юности, потому также, что жизнь еще не успла вложить въ нихъ довольно своего груза и опутать ихъ стью привычекъ и разнообразныхъ отношеній, по легкомыслію и втрености, вообще склонны къ радикализму, у насъ же, гд они ужъ совсмъ пусти отъ всякаго груза преданій и національныхъ завтовъ, они всегда идутъ дальше, всегда послдовательне своихъ учителей.— Нтъ ничего легче, какъ сослдить генеалогію нигилизма въ Россіи по прямой линіи отъ идеализма, отрицавшаго Бога и Христа. Безъ сомннія, идеалисты сороковыхъ годовъ съ ужасомъ отпрянули бы отъ своихъ законнорожденныхъ внуковъ и правнуковъ годовъ 60 и 70-хъ, но они доказали бы этимъ только свою крайнюю близорукость. Поискавъ непреложныхъ раціональныхъ основаній для идеализма и не обртя никакого, ученики, въ преемственномъ ряд поколній, вылущили въ себ все идеалистическое, и — какъ мы выразились въ послднемъ No ‘Руси’ — ‘совлекши съ себя образъ Божій, совлекли съ себя и человческій образъ’,— оголили себя до животнаго. Но если ‘добрые малые’ умственнаго порядка,— эти западники-идеалисты прежнихъ лтъ,— сами простодушно и легкомысленно не догадывались, къ какому отрицанію всякихъ началъ нравственности должны были привести ихъ идеалистическія мудрованія въ своемъ строгомъ логическомъ развитіи,— то не мало же было и такихъ, которые сознательно и систематически направляли наше юношество на путь нравственнаго и умственнаго растлнія,— или увлекаемые собственнымъ фанатизмомъ, или же какъ слпыя орудія Бакунина, Мрославскаго и другихъ.
Не пускаясь въ подробныя доказательства (на что не имемъ ни мста, ни времени), мы хотимъ только намтить путь, по которому наши молодыя поколнія дошли сначала до теоретическаго, а потомъ и до практическаго нигилизма. Если нигилизмъ являлся сначала болзненнымъ результатомъ отвлеченнаго, научнаго отрицанія, то теперь онъ уже стоитъ на степени явленія вполн безболзненнаго, нормально-отрицательнаго, битоваго, усвояется легко, дешево, безъ всякой науки. Онъ дошелъ до послдней грани, за которою начинается область положительнаго зла — область разрушенія. Но эта легкость усвоенія, эта чудовищная послдовательность объясняются у насъ не одними общими міровыми, но по преимуществу мстными, нашему обществу свойственными причинами. При общемъ отчужденіи отъ народа нашего общества, нашей такъ-называемой интеллигенціи, что въ главныхъ своихъ чертахъ представляла и отчасти еще представляетъ наша школа, разумется за нкоторыми исключеніями? Садясь за школьную скамью отъ отроческихъ лтъ до окончанія курса, мальчикъ, и потомъ молодой человкъ, подвергается у насъ постепенному вытравленію всхъ своихъ христіанскихъ врованій, всхъ нравственныхъ и русскихъ національныхъ инстинктовъ. Ядомъ отрицанія систематически умерщвляется въ немъ любовь къ Богу, любовь къ церкви, любовь и уваженіе къ своему народу, къ своей народности, къ своей земл, къ ея исторіи и къ преданіямъ. Никакихъ національныхъ идеаловъ не вносится педагогами въ его душу, никакого положительнаго отношенія къ родной жизни, а одно лишь отрицательное къ ней отношеніе. Эту вину со школой раздляетъ и большая часть нашей журналистики: если понадобятся примры, ихъ не занимать стать. Въ этой опустошенной юношеской душ водворяются одни абстракты: идеалы, стремленія, задачи, цли, взятыя изъ чуждаго историческаго или какого-то отвлеченнаго міра, вмсто научныхъ знаній, разныя ‘послднія слова’ западной науки, т. е. гипотезы — на правахъ несомннныхъ, аксіомъ, и самыя крайнія отрицательныя теоріи и доктрины,— да и изъ нихъ почти только вншнія формулы этихъ доктринъ! И душа и умъ теряютъ чувство и смыслъ реальнаго бытія и витаютъ въ области, населенной призраками, тнями, фикціями,— въ области вздорнаго и мнимаго. Все сущее, вс нравственныя начала жизни являются предразсудкомъ. Всякая узда съ воли снята. Абсолютной истины нтъ, нравственно-обязательнаго закона нтъ, добра и зла нтъ, души нтъ, отечество и народность — предразсудокъ, русская старина, историческія преданія — дрянь, искусство — вздоръ, человкъ — скотъ,— правда только въ матеріи. Вотъ этика, выносимая нашимъ юношествомъ изъ школы — отъ значительной части педагоговъ! Тутъ возможны только три выхода: или поскоре прекратить свое глупое, оголенное отъ идеаловъ бытіе, застрлиться, что и длаютъ очень многіе, или же поставить себ цлью бытія ‘пить, сть и веселиться’, что также, по слабости человческой, чинятъ очень многіе и чмъ объясняется стремленіе къ беззаконной грубой нажив въ послднія десять лтъ, наконецъ третій путь, изъ котораго, кажется, уже нтъ возврата — это служеніе началу всеобщей анархіи, разрушенія, смерти, идеализація зла, но безъ всякихъ положительныхъ цлей и идеаловъ, работа злу для зла, не лишенная самоотверженія (которое въ этомъ случа, впрочемъ, стоитъ наравн съ тмъ самоубійствомъ, о которомъ мы выше упомянули)… Это въ самомъ дл, по выраженію церкви, ‘глубины сатанины’:
Мы вполн признаемъ, что вншнія условія нашего историческаго бытія въ теченіи петербургскаго періода, состоявшія въ противорчіи съ положительными началами Русской земли и ея народнаго духовнаго строя,— вс эти условія. вмст съ казенщиной въ свтскомъ и церковномъ управленіи, способствовавшія омертвнію жизни и гашенію духа, въ значительной степени благопріятствовали вообще развитію у насъ отрицательной стихіи до той чудовищной силы, съ которою она нын такъ губительно властвуетъ. Но пора же очнуться и понять, что только приливомъ новыхъ положительныхъ силъ, зиждущихся на нашей историческо-земской и христіанской русской основ, возможно измнить и вншнія условія общественнаго бытія, и одновременно очиститься отъ всей лжи, нажитой нами въ петербургскомъ період нашей исторіи, и вообще излчить наши страшные общественные недуги. Народъ нашъ, слава Богу, еще цлъ и здоровъ, и избыткомъ его здоровья можно еще надяться оздоровить наше больное общество. Оздоровить во всхъ отношеніяхъ, ибо — чудное дло!— надъ этимъ великимъ здравомысломъ, нашимъ народомъ, какое нездоровое, несмысленное высится общество, какой пластъ фальшивой, безсодержательной, оторванной отъ народа и притомъ надменной, довольной собою ‘интеллигенціи’! Но она именно этого-то притока силъ и боится,— и она-то именно и стоитъ препятствіемъ къ нашему духовному обновленію и возрожденію, отрицаясь народной исторической и органической духовной основы…
Для исторіи нашего нигилизма и опредленія его генеалогіи рекомендуемъ читателямъ обратиться къ изученію русской журналистики съ начала 60-хъ годовъ. Тогда только настоящій его расцвтъ къ 1881 г. станетъ имъ вполн ясенъ…