Можно ли назвать газету ‘Москвичъ’ замаскированнымъ продолженіемъ ‘Москвы’?
Можно ли назвать газету ‘Москвичъ’ замаскированнымъ продолженіемъ ‘Москвы’?
‘Москва’, 3-го апрля 1868 г.
Можно ли назвать газету ‘Москвич’ замаскированным продолжением ‘Москвы’?, Аксаков Иван Сергеевич, Год: 1898
Время на прочтение: 6 минут(ы)
Сочиненія И. С. Аксакова
Томъ седьмой. Общеевропейская политика. Статьи разнаго содержанія
Изъ ‘Дня’, ‘Москвы’, ‘Руси’ и другихъ изданій, и нкоторыя небывшія въ печати. 1860—1886
Москва. Типографія М. Г. Волчанинова, (бывшая М. Н. Лаврова и Ко) Леонтьевскій переулокъ, домъ Лаврова. 1887.
Сегодня истекаетъ срокъ четырехмсячному прекращенію ‘Москвы’… По мннію нкоторыхъ, было бы и благоразумне и съ нравственнымъ нашимъ достоинствомъ сообразне — возобновляя изданіе, не поминать вовсе объ его прошлой судьбин. Газета, четыре мсяца не появлявшаяся въ свтъ, должна была бы, по ихъ мннію, выпорхнуть въ сегодняшнее прекрасное утро какъ бы ни въ чемъ не бывало, какъ бы съ ней ничего непріятнаго и не случилось, какъ бы она никогда и пріостановлена не была, а витала гд-то добровольно, сама, въ безмолвныхъ пространствахъ. Нашему славянскому добродушію, въ извстной перспектив времени, вс претерпнныя невзгоды и стсненія имютъ свойство представляться пустяками и мелочью: оно любитъ предавать забвенію — даже неудобозабываемое, даже и въ такомъ случа, если положеніе длъ пребываетъ все то же и готово всякую минуту напомнить о себ вновь — нашей славянской забывчивости. Качество высокое и похвальное, когда дло касается личныхъ обидъ, и едвали умстное, когда дло идетъ объ интерес общественномъ… Впрочемъ, въ настоящемъ случа мы вовсе не намрены занимать вниманіе нашихъ читателей разборомъ полученныхъ нами въ прошломъ декабр мсяц предостереженій: не потому, чтобъ мы склонны были, какъ и другіе, къ забывчивости (для этого потребовалась, бы намъ ужъ слишкомъ короткая память), не потому, чтобы полагали особенное достоинство въ высокомрномъ молчаніи объ обстоятельствахъ, имющихъ, какъ намъ кажется, значеніе общее, не потому, чтобы считали разсужденіе о нихъ неблагоразумнымъ,— а просто потому, что считаемъ его, въ виду совершившихся вншнихъ перемнъ, не своевременнымъ и не нужнымъ. Есть однакожъ одно обстоятельство, о которомъ намъ необходимо сказать нсколько пояснительныхъ словъ. Приступая къ возобновленію нашей прерванной публицистической дятельности, мы полагаемъ себя обязанными и предъ собой и предъ русскою публикою — отстранить недоразумніе, которое находимъ предосудительнымъ.
Мы не имемъ ни права, ни надобности касаться Положенія комитета гг. министровъ 13 минувшаго февраля, прекратившаго изданіе ‘Москвича’ на 38-мъ его нумер. Преклоняемся предъ ршеніемъ, утвержденнымъ верховною волей, и напомнимъ только, что текстъ этого Положенія, обнародованный въ ‘Сверной Почт’, ни однимъ словомъ не поясняетъ причинъ, вызвавшихъ запрещеніе. Безъ сомннія, для такого умолчанія имлись свои особыя, намъ неизвстныя, основанія. Въ виду такой воздержности въ опубликованномъ текст Положенія комитета гг. министровъ, тмъ странне кажется намъ то разъясненіе, которое сообщено было редакціи ‘Москвича’ частнымъ приставомъ Тверской части, какъ основанное на телеграмм, присланной изъ Министерства внутреннихъ длъ. По словамъ этой телеграммы, ‘Москвичъ’ запрещался единственно потому, что онъ не что иное какъ замаскированное продолженіе газеты ‘Москва’. Не встрчая этого мотива въ напечатанномъ подлинномъ текст Положенія комитета гг. министровъ, мы признаемъ за собою полное право и обязанность протестовать противъ такого выраженія телеграммы, предъявленной намъ московскою полиціей,— тмъ боле что, оглашенная путемъ неофиціальной печати, эта телеграмма дала поводъ одной газет къ неправильному и неблаговидному истолкованію нашего поступка.
Выраженіе, что ‘Москвичъ’ былъ не что иное какъ замаскированное изданіе ‘Москвы’, по меньшей мр неточно. Не только не былъ онъ замаскированнымъ изданіемъ, но, напротивъ, со стороны редакціи были употреблены всевозможныя усилія и мры, въ предлахъ, допускаемыхъ формальнымъ закономъ, для того чтобы ни въ правительств, ни въ публик не осталось ниже призрака сомннія въ томъ, что ‘Москвичъ’ ршительна и положительно одно и то же изданіе, что ‘Москва’. Еслибы мы хотли маскировать это тождество, мы бы приступили къ исполненію такого замысла поискусне: мы могли бы, перемнивъ весь вншній видъ газеты, оттнить новыми тнями ея внутренній колоритъ, взять иные пріемы рчи, настроить ее сначала на минорный тонъ и потомъ ужъ, давши газет окрпнуть, доводить его постепенно до fortissimo газеты ‘Москва’. Еслибы мы желали скрываться, мы бы сумли проводить наше направленіе между строкъ, самымъ неуловимымъ для администраціи образомъ. Но мы не желали ни скрываться. ни маскироваться. Мы не только не измнили вншняго вида газеты, но и въ самомъ содержаніи статей позаботились, съ первыхъ же нумеровъ, лишить цензурное вдомство всякой возможности заблужденія, всякаго права ошибки. Мы начали изданіе ‘Москвича’ не съ 1 января, какъ это водится, а съ 23 декабря, на что было испрошено особое дозволеніе, мало того, еще передъ выходомъ ‘Москвича’ мы огласили печатно, что подписчики ‘Москвы’ будутъ, взамнъ ея, получать газету ‘Москвичъ’. Не довольствуясь и этимъ, мы съ первыхъ же нумеровъ стаи помщать въ ‘Москвич’ окончаніе статей, начатыхъ въ ‘Москв’. Однимъ словомъ, мы съ самаго начала приложили наиревностнйшее и систематическое стараніе, даби устранить всякую тнь обмана,— и смемъ утверждать, что достигли сей цли, что никто, не исключая и властей, ни на минуту не обманулся,— никто не былъ, не могъ быть, не могъ даже и прикинуться жертвой нашего злаго коварства. Смемъ думать, что вдомство, предостерегающее литературу вообще, а журналистику въ особенности, съ самаго перваго нумера, и даже до выхода перваго нумера, вдало настоящее значеніе ‘Москвича’. Во всякомъ случа, оно знало объ этомъ столько же 23 декабря, сколько и 13 февраля, столько же могло судить о томъ по 1-му нумеру, сколько и по 38-му, ибо первый No ‘Москвича’ былъ въ той же мр замаскированъ, или врне не замаскированъ, какъ и послдній.
Когда въ декабр прошлаго года послдовало третье предостереженіе (второй серіи) газет ‘Москва’, мы вспомнили, что прошлымъ же лтомъ вмсто запрещенныхъ австрійскимъ правительствомъ на три мсяца чешскихъ газетъ ‘Politik’ и ‘Narodni Listy’, издатели, черезъ недлю, стали намъ посылать газеты ‘Correspondenz’ и ‘Narodni Pokrok’. Мы обратились къ букв нашего русскаго закона и нашли, что она открываетъ и намъ возможность продолжать изданіе съ соблюденіемъ только извстныхъ формальностей, какъ-то: перемны названія, указанія на новое отвтственное по редакціи лицо и взноса новаго залога. Законъ о стсненіи свободы слова принадлежитъ къ числу тхъ полицейскихъ законовъ, гд нтъ мста какой-либо высшей нравственной, безусловной истин, онъ относится къ той сфер правды чисто-вншней, формальной, условной, въ которой справедливость исчерпывается сполна соблюденіемъ формъ и условій: идти дальше этого — нтъ ни обязанности, ни права, пока не будетъ издано новаго закона, съ новыми формами и условіями. Такъ мы имемъ примръ въ русской литератур, что Бестужевъ, которому, какъ государственному преступнику, нельзя было печатать своихъ сочиненій подъ своимъ настоящимъ именемъ, писалъ и прославился, завдомо для всхъ, подъ псевдонимомъ Марлинскаго. Такъ напримръ, сплошь да рядомъ, лицо цвтущее здоровьемъ вынуждается подать въ отставку ‘по болзни’. Такъ напримръ въ 1862 году, когда редактору-издателю газеты ‘День’ воспрещено было быть редакторомъ сей газеты, редакція, съ разршенія правительства, была передана нашему почтенному сотруднику Ю. . Самарину, служившему въ то время за восемьсотъ верстъ отъ Москвы, въ Самар, членомъ Губернскаго по крестьянскимъ дламъ Присутствія: слдовательно передана была завдомо-номинально, единственно для соблюденія формы. Это продолжалось до конца года, когда намъ вновь было разршено носить оффиціально званіе редактора. У насъ не хватило бы и мста въ газет, еслибы мы вздумали перечислять примры тхъ законовъ, гд требованія правды не переступаютъ предловъ узаконенной формы. Въ настоящемъ же случа, когда этою формой ограничивается естественное право мысли и слова,— изыскивать новыя ограниченія этому праву свыше тхъ, какія опредлены буквой закона, было бы съ вашей стороны добровольнымъ посягательствомъ на свободу печати, и безъ того уже слишкомъ неполную. Поэтому мы и ршили: воспользоваться всею тою растяжимостью, всми тми удобствами, какія представляетъ формальная сторона закона о печати, для изданія новой газеты въ дух и направленіи ‘Москвы’, но нисколько, при этомъ, не маскируя нашего умысла, другими словами, мы положили себ: издавать, вмсто ‘Москвы’, газету ‘Москвичъ’, оставаясь въ требуемыхъ условіяхъ легальности, но въ то же время не вводя никого въ обманъ и заблужденіе относительно тождества этихъ двухъ газетъ. Мы можемъ смло сказать, что исполнили это послднее условіе вполн добросовстно,— въ этомъ, по крайней мр, должны намъ отдать справедливость даже и недруги.
Одинъ изъ сотрудниковъ ‘Москвы’, побуждаемый искреннимъ сочувствіемъ къ направленію этой газеты, вызвался принять на себя номинальную отвтственность, соединяемую съ званіемъ редактора, т. е. выполнить то условіе, которое требовалось, по закону, для осуществленія мысли объ изданія ‘Москвича’. Мы охотно приняли это предложеніе, какъ потому, что и сами поступили бы такъ же на мст нашего многоуважаемаго сотрудника,— такъ и потому въ особенности что эта отвтственность не могла повести за собою никакихъ иныхъ послдствій, кром предостереженій и запрещенія. Мы хорошо знали и знаемъ, что ни въ ‘Москв’, ни въ ‘Москвич’ никогда не было, не могло и не можетъ быть помщено ничего такого, за что редакторъ подлежалъ бы судебному преслдованію, какъ за нарушеніе закона.
Въ самомъ дл, еслибы точно въ факт изданія ‘Москвича’ заключалась явная противозаконность, то правительство, конечно, не преминуло бы предать насъ суду. Но однакожъ оно этого не сдлало, да и не могло этого сдлать, такъ какъ мы не выступали изъ предловъ закона. Разв, пріостанавливая ‘Москву’ на извстный срокъ, правительство воспрещало тмъ самымъ всякое появленіе иной газеты въ одномъ направленіи, въ полномъ единомысліи съ ‘Москвою’? Конечно, нтъ, въ противномъ случа было бы воспрещено именно самое направленіе, или же подвергся бы воспрещенію самъ редакторъ — писать и проводить въ печати свои убжденія, гд бы то ни было. Но мы не были лишены этого права, мы, по закону, даже и посл пріостановки ‘Москвы’, сохраняли за собой полное право печатать свои сочиненія подъ своимъ именемъ или безъ имени, быть сотрудникомъ, хотя бы и самымъ главнымъ, любой газеты, старой или вновь начинаемой, и даже писать въ ней ‘передовыя статьи’. Еслибы затмъ самое направленіе газеты ‘Москвичъ’ и ея статей показалось правительству предосудительнымъ, оно имло возможность дать о томъ знать редактору предостереженіями. Спрашиваемъ опять: въ чемъ же существованіе ‘Москвича’ является противозаконнымъ? Въ томъ ли, что названіе только тремя буквами отличается отъ названія ‘Москва’? Но въ такомъ случа мы подлежали бы обвиненію не въ томъ, что наше изданіе замаскировано, а въ томъ, что оно не довольно замаскировано, — напротивъ, слишкомъ открыто свидтельствуетъ о тождеств обоихъ изданій.
Какія причины вызвали запрещеніе ‘Москвича’ комитетомъ гг. министровъ — мы не знаемъ, но что касается до объясненія этой мры, сообщеннаго намъ черезъ частнаго пристава Тверской части,— мы, повторяемъ, считаемъ своею обязанностью протестовать противъ брошеннаго въ насъ публичнаго обвиненія. Мы не маскировали и никогда не старались маскировать настоящее значеніе газеты ‘Москвичъ’, мы слишкомъ тщательно заботились о томъ, чтобы это значеніе было явно и вдомо всмъ, мы только воспользовались тою возможностью изданія тождественной газеты, которую представлялъ намъ законъ, мы, наконецъ, съ перваго же нумера, сполна обнаружили передъ правительствомъ нашъ злой умыселъ и предавали ему себя во власть, на судъ и кару. Оно могло остановить насъ въ самомъ начал — и не остановило.
Мы желали бы на этомъ и покончить, но мы должны оговорить возраженіе, которое уже приходилось намъ слышать. Если пріостановка газеты не лишаетъ возможности замнить пріостановленную газету другою, то, спрашиваютъ иные, къ чему же тогда пріостановка, къ чему тогда законъ? На это мы отвтимъ, что заботиться и печалиться о семъ уже не наше дло, изобртать лишніе способы стснять свободу печати мы не полагаемъ себя призванными, не желаемъ тому и содйствовать, да и никакихъ подобныхъ стсненій не считаемъ полезными. Впрочемъ, защитники системы административныхъ каръ могутъ утшиться нашимъ, на опыт основаннымъ, показаніемъ, что пріостановка газеты, даже и въ случа ея замны новою, всегда влечетъ за собою для издателя-редактора множество непріятныхъ послдствій, хлопотъ и убытковъ, способныхъ вполн удовлетворить требовательность карающей власти.
Мы не маскируясь высказали наше мнніе. Мы полагаемъ, что ничмъ лучше не можемъ почтить дарованное намъ верховною властью право свободной рчи, какъ искренностью рчи….