По поводу предполагавшагося изданія ‘Сельскаго Правительственнаго Встника’.
По поводу предполагавшагося изданія ‘Сельскаго Правительственнаго Встника’.
‘Русь’, 29 августа 1881 года.
По поводу предполагавшегося издания ‘Сельского Правительственного Вестника’, Аксаков Иван Сергеевич, Год: 1881
Время на прочтение: 7 минут(ы)
Сочиненія И. С. Аксакова.
Общественные вопросы по церковнымъ дламъ. Свобода слова. Судебный вопросъ. Общественное воспитаніе. 1860—1886
Томъ четвертый.
Москва. Типографія М. Г. Волчанинова (бывшая М. Н. Лаврова и Ко.) 1886
По поводу сообщеннаго въ ‘Московскихъ Вдомостяхъ’ извстія о предполагаемомъ изданіи ‘Сельскаго Правительственнаго Встника’ или вообще откровенно-оффиціальной дешевой правительственной газеты для народа, ‘Современныя Извстія’, утверждая, будто такимъ образомъ исполняется программа, предложенная ‘Русью’, предаются скорбнымъ размышленіямъ о роковомъ ‘китаизм, куда влечетъ Россію неудержимо рокъ’, и нкоторымъ образомъ привлекаютъ насъ къ отвту. Странное недоразумніе, которое мы всего мене ожидали встртить въ ‘Современныхъ Извстіяхъ’! Вдь никому же не предполагается возбранить изданіе, на свой счетъ и страхъ, какой угодно дешевой газеты для народнаго чтенія, точно такъ же, какъ никому изъ народа, ни сельскимъ, ни волостнымъ правленіямъ, не предполагается запретить (такой и мысли никому и въ голову не приходило) выписывать себ какое угодно періодическое изданіе, хоть бы ‘Дло’, или ‘Порядокъ’, или ‘Современныя Извстія’, или ‘Русь’. Мы именно это оговорили въ нашей стать. Стадо-быть все остается по старому,— только къ числу періодическихъ газетныхъ листковъ прибавляется новый, правительственный. Во всхъ государствахъ Европы, которыя редакторъ ‘Современныхъ Извстій’ не считаетъ увлекаемыми рокомъ къ китаизму, признавая это русскою особенностью, существуютъ такіе оффиціальные органы, существуетъ и у насъ ‘Правительственный Встникъ’,— но онъ слишкомъ дорогъ, тяжеловсенъ и не всегда доступенъ по изложенію для громаднаго большинства русскаго населенія, къ тому же наполненъ множествомъ неинтереснаго для него матеріала: движеніемъ по служб, судебными и иными объявленіями, и т. п. Дло идетъ такимъ образомъ о приспособленіи оффиціальнаго печатнаго органа къ потребности народныхъ массъ, такъ какъ этимъ послднимъ вдать волю и мысль правительственную и интересно, да, думаемъ, и не безполезно. Мы предпочитаемъ оффиціальность оффиціозности, и не видимъ ничего худаго въ установленіи, хотя бы и въ этой форм, непосредственныхъ сношеній государственной власти съ народомъ.
Но не въ этомъ собственно дло, а главнымъ образомъ въ томъ, что ни для кого это ‘мропріятіе’ такъ не желанно, какъ именно для насъ, т. е. для печати неоффиціальной и неоффиціозной, и вотъ почему:
Редакторъ ‘Современныхъ Извстій’, самъ бывшій столько лтъ цензоромъ, лучше чмъ кто-либо знаетъ, какое главное соображеніе руководитъ цензора и стоитъ поперекъ всмъ нашимъ домогательствамъ большей свободы слова. Соображеніе это такого рода: вслдствіе глубокой до неизмримости разницы въ образованіи, въ знаніи, въ развитіи, въ основныхъ точкахъ зрнія, въ самомъ быту и жизни — высшихъ и среднихъ классовъ общества отъ низшихъ или отъ народныхъ массъ, печатныя рчи образованныхъ классовъ, доходя до слуха или вднія низшихъ, отражаются тамъ совершенно въ иномъ, большею частью искаженномъ, преломленномъ вид: что безвредно въ ‘культурной’ сред, то въ сред некультурной является нердко положительно вреднымъ и даже опаснымъ, ибо она не обладаетъ надлежащимъ критеріемъ. ‘Не есть ли это своего рода злоупотребленіе своимъ превосходствомъ, преимуществомъ, своего рода насиліе надъ безоружнымъ, доврчивымъ, простодушнымъ народомъ’? Вотъ что случалось намъ слышать отъ нкоторыхъ цензоровъ… Въ народ, къ несчастію, до сихъ поръ ‘печатный каждый листъ быть кажется святымъ’,— народъ, въ несчастію, вритъ каждой печатной строк и предполагая, что все, что пускается — тамъ, вверху, надъ нимъ — въ публичное обращеніе, иметъ на то разршеніе власти, а что разршено или допущено властью, то ею, значитъ, одобрено,— видитъ въ каждой печатной строк выраженіе мысли и воли правительственной.
Такія qui pro quo бывали, такія недоразумнія доводили иногда даже до печальныхъ послдствій. Нельзя поэтому отрицать извстной доли справедливости въ вышеприведенномъ цензорскомъ соображеніи, которое и досел состоитъ главною виною бытія предварительной и карательной цензуры. Слдуетъ ли однакоже изъ этого, что печать должна говорить шопотомъ или постоянно лицемрить, примняться къ низшему уровню познаній и понятій народной масса? Конечно нтъ, при подобномъ условіи немыслимо существованіе собственно того, что называется обществомъ. Общество (при нормальномъ отношеніи къ своей народной основ) есть народъ на второй, высшей ступени развитія, народъ выдлившійся въ единицы. Оно призвано — путемъ личной сознательной, единичной дятельности — вырабатывать инстинктивное и стихійное начало, живущее въ народ, непосредственную силу его духа — до степени самосознанія, и работа эта должна быть вполн свободна и искренна, съ безпрепятственнымъ обмномъ мнній, сомнній, недоумній, съ борьбою мыслей и направленій. Какъ же быть? Намъ необходима свобода умственной жизни, иначе мы не добудемъ самосознанія и не достигнемъ полноты развитія народнаго духа,— слдовательно не исполнимъ своего долга,— да и правительство нуждается же, для своей дятельности, не въ умственныхъ малолткахъ, а въ взрослыхъ, развитыхъ гражданахъ, — съ другой стороны, необходимо также оградить народныя массы отъ опасныхъ недоразумній,— не налагать насильно на народъ того, чего онъ ‘еще не можетъ носити нын’, не пріобщать его, силою мнимаго, незаконнаго авторитета, къ нашимъ умственнымъ и духовнымъ блужданіямъ.
Для дарованія столь необходимаго намъ, для нашего развитія, простора слову, нужно бы, кажется, прежде всего отнять у печати тотъ незаконный ‘престижъ’ или авторитетъ, какимъ она пользуется въ глазахъ народа и который ее только компрометируетъ, возвратить печати ея настоящее значеніе — вольныхъ, частныхъ, не оффиціальныхъ и не оффиціозныхъ рчей,— короче: необходимо дискредитировать въ его понятіяхъ печать. Это всего лучше достигается, думаемъ мы, такимъ заявленіемъ правительства, что оно отвчаетъ только за такіе-то органы, а вс прочія періодическія изданія — любо — слушай, не любо — не слушай: есть изъ нихъ и хорошія, и дурныя, одни толкуютъ дло, другія брешутъ, но да будетъ вдомо, что выражать правительственную мысль и волю они не уполномочены, говорятъ отъ себя и на свой страхъ, а мысль и волю свою правительство высказываетъ въ своихъ изданіяхъ. Не понимаемъ, въ чемъ же тутъ ‘китаизмъ’? Нчто подобное предлагалъ самъ редакторъ ‘Современныхъ Извстій’ для цензуры духовной, ограничивая отвтственность Синода только за т изданія, на которыхъ стоитъ его одобреніе, и предоставляя полную свободу печати для всхъ прочихъ духовнаго содержанія книгъ, не снабженныхъ таковымъ одобреніемъ и не подвергающимъ, поэтому, Синодъ никакой за нихъ отвтственности. Мы также желали бы освободить нашу свтскую печать отъ правительственной отвтственности за нее въ глазахъ народа,— разумется, до извстныхъ предловъ: свобода слова не значитъ, напримръ, свобода сквернословія, и т. д. Не знаемъ, какъ кому, но для насъ нисколько не желательно, чтобъ газета ‘Русь’ считалась въ селахъ и волостяхъ чмъ-либо инымъ, какъ только выраженіемъ мнній самой редакціи, никакъ не боле, и чтобъ она пользовалась незаконнымъ авторитетомъ. Не можетъ, полагаемъ, этого желать для себя и редакторъ ‘Современныхъ Извстій’.
И только тогда, когда правительство освободитъ себя въ народномъ пониманіи отъ отвтственности за печать,— можетъ оно даровать (повторяемъ: въ предлахъ существующихъ и во всхъ такъ-называемыхъ цивилизованныхъ государствахъ) тотъ просторъ слову, который такъ намъ желателенъ и такъ нуженъ. Разв не печально, разв нормально, разв здорово для общества, разв полезно для самого правительства такое положеніе, при которомъ приходится ему проявлять свою энергію ‘прихлопыванемъ’ въ теченіи одного мсяца трехъ большихъ газетъ, изъ коихъ одна прекращена на 4, а другая на цлые 6 мсяцевъ? Оно не нормально уже потому, что предоставляетъ наложеніе такой чувствительной кары, которая въ нкоторомъ род есть посягательство на право имущественной собственности, административному усмотрнію одного лица, т. е. министра внутреннихъ длъ. Нтъ сомннія, что настоящій министръ вовсе не изъ такихъ, которые бы вкушали сладость подобнаго произвола, и самъ первый имъ тяготится, но дйствующая нын система существовала еще до него, заимствованная цликомъ у Наполеона III (хорошъ образецъ для подражанія!) и усовершенствованная генералъ-адъютантомъ Тимашевымъ. Она вредна уже тмъ, ‘то порождаетъ въ администраціи постоянное вожделніе: ‘подтянуть’ прессу, и ошибочную увренность, будто ее можно ‘направлять’ и ‘руководить’ — опять-таки по ‘усмотрнію’! Но ‘усмотрнія’ мняются со смною лицъ, и на что была бы годна печать, вертящаяся по всмъ такимъ измнчивымъ ‘усмотрніямъ’?! Еще за годъ съ небольшимъ тому назадъ господствовало ‘усмотрніе’ особенно сурово преслдовавшее въ печати направленіе, національное!..
Никто не терпла такъ долго, такъ много и, смемъ думать, такъ незаслуженно отъ этой системы ‘усмотрній’, какъ мы, и каждое примненіе теперь, хотя бы къ нашимъ литературнымъ противникамъ, тхъ же оскорбительныхъ карательныхъ пріемовъ, какимъ и мы подвергались, заставляетъ насъ содрогаться тми же, столько разъ испытанными нами ощущеніями!.. Прежде однако дйствовало правило, нсколько ограждавшее редакторовъ: нельзя было прекратить существованіе газеты или журнала иначе, какъ съ разршенія I департамента Правительствующаго Сената. Когда бывшій министръ А. Е. Тимашевъ представилъ Правительствующему Сенату о запрещеніи газеты ‘Москва’ по ея крайней зловредности (разумется, съ изложеніемъ мотивовъ), мы подали Сенату формальное прошеніе о предъявленіи намъ министерскаго представленія, дабы и мы могли представить свои объясненія, причемъ основывали свое право на извстной стать X тома Св. Гражданскихъ законовъ, по которой никто не можетъ быть лишенъ своей собственности безъ предварительнаго истребованія отъ него объясненій. Сенатъ призналъ нашу постановку вопроса правильною, веллъ предъявить намъ представленіе министра и принялъ отъ насъ объясненіе но каждому пункту министерскаго обвиненія. Мы де выиграли процесса,— газета была все-таки запрещена, въ окончательной уже инстанціи, т. е. въ общемъ собраніи Государственнаго Совта, однакожъ нкоторые мотивы обвиненія были значительно ослаблены. Мы когда-нибудь познакомимъ читателей съ подробностями этого процесса. Въ настоящее время упомянутое правило не дйствуетъ. Сенатъ, по ходатайству А. Е. Тимашева, былъ устраненъ отъ участія въ запрещеніи, и изданія могутъ теперь запрещаться, а издатель можетъ быть лишенъ своего имущества безъ предоставленія ему возможности представить своя оправданія или объясненія.
Такое положеніе длъ, конечно, не можетъ способствовать нравственному оздоровленію общественной атмосферы. При самодержавномъ образ правленія, который мы искренно чтимъ со всмъ Русскимъ народомъ, только единое лицо Самодержца стоитъ выше закона: вс остальныя, безъ исключенія, подзаконны, только единой личной вол Монарха готовы мы повиноваться вполн охотно, безпрекословно я безропотно,— но зависимость отъ всякаго личнаго произвола, зависимость особенно въ области мысли и слова, и отчасти даже имущественная зависимость, вноситъ въ общество то нездоровое чувство раздраженія, которое, въ интерес самого правительства, едвали желательно возбуждать. Не склонны разв испытывать такое же чувство раздраженіями т двадцать пять тысячъ, если не боле, подписчиковъ недавно пріостановленныхъ газетъ, которые, заплативъ въ общей сложности слишкомъ 200 тыс. р., лишены такимъ внезапнымъ образомъ, безъ суда, и своихъ денегъ, и привычнаго чтенія?.. И тмъ боле напрасно производить такое раздраженіе, что подобная карательная мра никакой предположенной себ правительствомъ цли не достигаетъ, а даетъ можетъ-быть совершенно противуположные результаты. Отъ того, что направленіе иной пріостановленной газеты лишено возможности выражаться, внутренняя безгласная дятельность направленія не останавливается и вліяніе его не ослабваетъ. Это доказано печальнымъ опытомъ послднихъ пятнадцати лтъ. Что предупредила карательная цензура? Предупредила ли она развитіе нигилизма, радикализма, и т. д.? Ничего, нисколько,— только сдлала эти направленія скрытне, хитре и ядовите, придавъ имъ прелесть запрещеннаго плода и ложный ореолъ угнетенной правды! Вс эти энергическія ‘подтягиванія прессы’, вс поползновенія ‘направлять и руководить’ печать, вс эти пріемы и преданія старыхъ временъ’ — дали ли они хоть когда-либо благіе плоды, внчались ли когда-либо успхомъ? Отъ того, что правительство не слышитъ въ данную минуту какихъ-либо непріятныхъ рчей, выражавшихся прежде громко, это вовсе не значить, что эти рчи замолкли, что и само общество заткнуло себ покорно уши: къ сожалнію (а иногда и не къ сожалнію, какъ было съ національнымъ русскимъ направленіемъ), совершенно наоборотъ. Въ результат только одно: что правительство не слышитъ и не видитъ настоящаго настроенія значительной части общества,— да еще другое, самое печальное послдствіе. Если направленіе административно прекращенныхъ газетъ вредно, то оно, благодаря: такой кар, ускользаетъ отъ литературнаго преслдованія со стороны направленій противуположныхъ. ‘Лежачаго не бьютъ’, этого нравственнаго требованіи не переступишь. При вся мой такой кар, постигшей вашего противника и давшей ему положеніе ‘лежачаго’, орудіе само вываливается изъ вашихъ рукъ: администрація, своимъ вмшательствомъ въ свободную литературную борьбу, сама, такъ сказать, выдергиваетъ его у васъ и ограждаетъ неприкосновенность наказуемаго, ими котораго иногда — знамя цлаго направленія. Однимъ словомъ, кром вреда и для самого правительства, и для общественнаго сознанія, нуждающагося въ свободной борьб мнній,— вреда для правды, для истины, мы ничего не усматриваемъ въ систем административныхъ ‘подтяжекъ’ печати,— заимствованной нами у Второй Французской Имперіи, Кажется, пришла уже пора ее оставить. Вотъ почему и въ изданіи ‘Сельскаго Правительственнаго Встника’ (если оно точно предполагается), вопреки ‘Современнымъ Извстіямъ’, мы усматриваемъ не китаизмъ, а движеніе именно впередъ,— къ освобожденію правительства отъ отвтственности въ глазахъ народа за вс наши газетные вольные толки и рчи, къ тому дискредитированію въ народныхъ понятіяхъ печати, которое, ставя народъ въ правильное къ ней отношеніе, обезвреживая печать, въ то же время даетъ ей право на большій просторъ слова.
Наша настоящая предержащая власть заявила, слава Богу, съ самой первой поры такое сознаніе своей силы и независимости, столько притомъ твердости и спокойствія, что мы вполн и искренно вримъ, что и въ области печатнаго слова она суметъ устранить неумстную административную впечатлительность вмст съ произволомъ административныхъ ‘усмотрній’, и замнить ихъ порядкомъ боле законнымъ, разумнымъ а достойнымъ,— короче: такимъ, который бы, чуждаясь коего, что гнететъ, угашаетъ духъ, даровалъ ему необходимую свободу борьбы для вящаго торжества истины.