ПО ‘МАНЧЖУРК’.
ПО ‘МАНЧЖУРК’.
(Путевые наброски).
I.
I.
II.
II.
III.
III.
40 человкъ
8 лошадей,
IV.
IV.
V.
V.
VI.
VI.
VII.
VII.
VIII.
VIII.
По ‘Манчжурке’, Шмидт Петр Юльевич, Год: 1902
Время на прочтение: 44 минут(ы)
Въ конц сентября мн предстояло выхать изъ Владивостока. Я торопился въ Петербургъ и не хотлъ хать моремъ на ‘добровольц’ — путь и долгій, и дорогой. Начинаю наводить справки о другомъ пути, которымъ за послднее время уже многіе пользовались — отъ Хабаровска пароходомъ по Амуру и Шилк и затмъ отъ Стртенска по Сибирской желзной дорог.
— Опоздали, батенька, — говоритъ мн одинъ изъ владивостокскихъ знакомыхъ, стоящій въ курс этого дла,— мы еще вчера телеграмму получили, что уже по Шилк шуга пошла. Пароходы теперь дальше Благовщенска не пойдутъ. Коли охота вамъ сидть въ этомъ богоспасаемомъ град мсяца полтора до саннаго пути или предпринять путешествіе отъ него до Стртенска верхами, везя вещи на вьюкахъ,— позжайте! Только я не могу вамъ этого рекомендовать…
Начертанная перспектива прельщала меня еще мене, чмъ путешествіе на добровольц, и я выяснилъ своему знакомому, въ какомъ нахожусь затруднительномъ положеніи.
— А я вамъ вотъ что посовтую — позжайте вы черезъ Манчжурію,— этой осенью многіе уже такъ прохали. Путь довольно скорый, хотя и мало комфортабельный…
— Но позвольте, вдь дорога еще не закончена, путь еще не сомкнутъ?
— Ну, такъ что-жъ за бда? До того мста, гд укладка кончается, поздка ходятъ, за перерывомъ — тоже. Верстъ 100 сдлаете на лошадяхъ для разнообразія. За то будете въ Петербург не боле какъ черезъ мсяцъ, Манчжурію увидите, продете однимъ изъ первыхъ по всему Сибирскому пути… Только смотрите, шубу не забудьте взять,— не глядите на то, что мы здсь во Владивосток въ однихъ пиджакахъ гуляемъ, въ Манчжуріи теперь уже почти зима…
Я сдался на эти доводы и ршилъ хать черезъ Манчжурію. Заручившись отъ того же знакомаго рекомендательнымъ письмомъ, заявляюсь къ одному изъ желзнодорожныхъ заправилъ. Пріемъ, конечно, самый любезный и предупредительный.
— Вамъ угодно билетъ для прозда черезъ Манчжурію?.. Съ удовольствіемъ… Я вамъ дамъ до Харбина, а тамъ вы потрудитесь обратиться къ инженеру X.— Онъ вамъ устроитъ дальнйшій проздъ.
— Сколько же это будетъ стоить? — спрашиваю я, направляя руку по привычк въ карманъ за бумажникомъ.
— Ничего! У насъ пока движеніе временное и мы возимъ пассажировъ даромъ. Но за то ужъ, извините,— за удобства не ручаемся! Я вотъ вамъ написалъ сейчасъ: ‘Билетъ II-го класса’, но вы не постуйте, если вамъ, можетъ быть, придется хать въ третьемъ или даже въ товарномъ вагон, а то и на платформ, пожалуй. Вагоновъ у насъ еще очень мало, а пассажирскихъ въ особенности!
Какъ ни мало утшительнаго заключало въ себ это заявленіе, все же оставалось только взять билетъ, поблагодарить за любезность и откланяться, памятуя мудрыя русскія пословицы: ‘на нтъ и суда нтъ’ и ‘даровому коню въ зубы не смотрятъ’.
Сборы у меня были не долги и черезъ день я уже сидлъ въ удобномъ купэ Уссурійской желзной дороги. Въ окнахъ мелькали знакомые виды Уссурійскаго края — синяя гладь Амурскаго залива съ его то обрывистыми, то низменными берегами, покрытыми кустарниками,— когда-то здсь были густые дремучіе лса, но они ушли на постройку и отопленіе Владивостока, и теперь уже желзная дорога находится въ большомъ затрудненіи — не хватаетъ топлива. Кое-гд на срзахъ выемокъ, по которымъ пробгаетъ поздъ, виднются темныя горизонтальныя полосы,— это слои каменнаго угля. Его добываютъ здсь во многихъ мстахъ вблизи отъ линіи, но, къ сожалнію, онъ плохого качества — слишкомъ разсыпчатый, сильно спекающійся и оставляетъ огромное количество золы.
Но вотъ мы миновали заливъ и начались виды степного характера: пологіе холмы, покрытые срой, уже бурющей травой, кое-гд слды пахоты въ вид боле темныхъ, правильныхъ полосъ, дале — ровная, гладкая, срая степь съ безконечными рядами стоговъ сна…
— И почему это все уже такъ сро и мертво у васъ?— обращаюсь я къ случайномъ сосду по вагону, мстному старожилу.— Вдь у насъ на юг Россіи въ конц сентября и деревья еще въ своемъ осеннемъ наряд стоятъ, и трава не совсмъ побурла, а тутъ деревья голы и ни одной зеленой былинки?..
— Заморозки ранніе, да и засуха осенью. У васъ осенью дожди, сырости сколько угодно, а тутъ, вы видли, почти цлый мсяцъ ни капли дождя, а утренники уже порядочные… Да и зимою то здсь снгу выпадаетъ два вершка, только въ ложбинахъ и щеляхъ и держится, а на холмахъ втеръ все сдуваетъ начисто…
— Что же, это не отражается на земледліи?
— Какъ не отражается! Конечно! У насъ озимые посвы почти невозможны — или совсмъ не всходятъ или очень плохи — вымерзаютъ… Только и можно сять яровые… Да и плодовыя деревья страдаютъ часто. Имъ вредятъ еще весенніе морозы: пригретъ ихъ на южныхъ склонахъ весеннее солнце, они обрадуются весн, выгонятъ почки, а тамъ, смотришь, морозъ хватилъ и почки поморозилъ…
Мелькаютъ изрдка въ окнахъ вагона и срыя, разбросанныя селенія — ихъ много уже возникло и развилось вдоль желзной дороги. Здсь между Никольскомъ-Уссурійскимъ и Владивостокомъ едва-ли не наиболе густо населенное мсто края — ‘густо’ населенное, разумется, относительно.
Вотъ, напримръ, станція Надеждинская — большое село, на взглядъ домовъ 300. Блыя мазанки вытянулись длинной вереницей, блетъ церковь вдали, машетъ крыльями мельница, горделиво поднимаютъ къ небу свои длинныя шеи журавли-колодцы — обычная картина южнорусской деревни, ничего характернаго не представляющая взорамъ. Только блыя молчаливыя фигуры флегматичныхъ корейцевъ съ аршинными трубками въ зубахъ, да носатые, вчно болтающіе на своемъ гортанномъ нарчіи манзы (такъ называютъ здсь китайцевъ) напоминаютъ, что находишься на дальней окраин.
— Какъ живутъ у васъ тутъ наши россійскіе переселенцы? спрашиваю я у своего собесдника.— Мн ни разу не пришлось побывать здсь по поселкамъ…
— Да, первое время имъ туго приходится… Являются они обыкновенно лтомъ, а то и осенью — пока имъ землю отведутъ, пока пособіе получатъ, смотришь, не успютъ выстроиться къ зим, приходится зимовать въ землянкахъ,— много мретъ, конечно, въ особенности ребятъ… Холостые — т стараются больше на первое время въ батраки поступить. Въ большинств случаевъ норовятъ также новоселы къ старымъ деревнямъ приписаться,— но это не дешево стоитъ, меньше 50 рублей рдко сельскій сходъ возьметъ за приписку, да еще и водки въ добавокъ выставить надо… Ну, конечно, и съ земледліемъ у нихъ первое время дло не клеится, пока не попривыкнутъ — вдь условія то здсь совсмъ не т, что въ Россіи, пріемы обработки тоже должны быть другіе,— у манзъ и корейцовъ приходится учиться… Ну, со временемъ, какъ ознакомятся съ условіями, такъ въ большинств случаевъ устраиваются недурно — при такомъ надл, какъ у нихъ,— 100 десятинъ — это не такъ и трудно… Начинаютъ землю сдавать въ аренду корейцамъ исполу или на другихъ, еще боле выгодныхъ условіяхъ… Нердко и совсмъ на корейскихъ спинахъ потомъ вызжаютъ, сами ничего почти не длаютъ — и такіе случаи мн извстны…
Въ такихъ разговорахъ мы незамтно дохали до г. Никольска-Уссурійскаго, гд намъ предстояло разстаться,— здсь отходитъ втвь на ст. Гродеково у границы Манчжуріи, тогда какъ Уссурійская дорога идетъ дале на Хабаровскъ, куда и направлялся мой спутникъ.
Являясь важнымъ узловымъ пунктомъ и въ то же время центромъ довольно густо населенной и богатой мстности, Никольскъ-Уссурійскій за послднее время сильно разросся. Онъ расположенъ въ широкой котловин, и разбросался по ней на большомъ протяженіи.
— Мста-то у насъ много,— говорилъ мн одинъ изъ обывателей Никольска,— да вотъ бда, слишкомъ здсь низко, кругомъ горы, каждый почти годъ наша рчка разливается и приходится иной годъ изъ дома въ домъ переправляться на лодкахъ, а то и спасаться на крышахъ,— вода сноситъ даже дома, тонутъ, конечно, и люди… И чтобы городъ немного повыше построить’…
Въ виду центральнаго положенія Никольска желзнодорожная администрація избрала его главнымъ пунктомъ для устройства своихъ мастерскихъ, складовъ и другихъ учрежденій. Рядомъ со станціей, пока еще маленькой и тсноватой, выросъ довольно обширный желзнодорожный городокъ. Цлый рядъ солидныхъ кирпичныхъ корпусовъ съ крышами оцинкованнаго желза заключаетъ въ себ мастерскія, гд собираются и ремонтируются вагоны и паровозы. Нсколько пониже, но тоже кирпичные, тянутся домики рабочихъ и мастеровъ. Поодаль виднется церковь, выстроенная въ какомъ-то фигурномъ стил. Цлую улицу образуютъ прекрасно устроенныя казармы желзнодорожнаго батальона съ образцовымъ при нихъ госпиталемъ и столовою,— въ послдней имется даже сцена для солдатскихъ спектаклей.
Вагонъ нашъ, предназначенный на границу Манчжуріи, отцпили отъ позда, который ушелъ въ Хабаровскъ,— намъ приходилось ждать боле часа, такъ что я имлъ полную возможность прохаться по городу. Почему-то у насъ постоянно строятъ желзныя дороги такъ, какъ будто он представляютъ для города такую же опасность, какъ динамитный заводъ: вокзалъ стараются запрятать какъ можно дальше города. Такъ и отъ здсь — вокзалъ находится въ двухъ верстахъ отъ черты города и соединенъ съ послднимъ дамбой, мощеной булыжникомъ. Но Боже мой, что это за мостовая! Устроителя ея слдовало бы въ наказаніе провозить по ней раза два въ день! Надо думать, однако, что самъ онъ, подобно другимъ благоразумнымъ жителямъ города Никольска, предпочитаетъ пользоваться проходящей нсколько поодаль грунтовою дорогой,— тамъ приходится вязнуть по ступицу въ жидкой грязи и перезжать въ бродъ рчку, но за то остаются цлы кости и колеса, подвергающіяся на ‘шоссе’ серьезной опасности.
Городъ, какъ оказалось, содержитъ все, что здсь, на нашемъ восток, по штату городамъ содержать полагается. Есть у него базарная площадь со множествомъ китайскихъ лавченокъ, торгующихъ състными припасами, галантереей, мховыми товарами, старымъ желзомъ, готовымъ платьемъ и не знаю чмъ еще, есть каланча съ соннымъ пожарнымъ, имется нсколько крупныхъ магазиновъ — конечно, на первомъ план вездсущіе на восток ‘Кунстъ и Альберсъ’ и ‘Чуринъ’,— стоятъ и нсколько общипанныхъ извозчиковъ на площадк, тщетно ожидая, что ихъ найметъ кто-нибудь. Жизни и движенія замтно мало. Русскаго населенія на улицахъ почти не видно — больше мелькаютъ синія кофты китайцевъ, которые здсь, какъ и везд у насъ на восток, доставляютъ почти исключительно рабочій элементъ. Улицы города не производятъ блестящаго впечатлнія — домишки, кром какъ на главной улиц, маленькіе, бревенчатые, или, чаще, мазанки. Изъ торгово-промышленныхъ заведеній преобладаютъ т, которыя стоятъ въ связи съ акцизнымъ вдомствомъ,— то и дло встрчаешь вывски: ‘Продажа питей’, ‘Пивная’, ‘Портерная’, и т. д. По улицамъ мирно разгуливаютъ куры, гуси и свиньи, воскрешая въ памяти давно знакомый образъ нашего россійскаго захолустнаго городишки. Опять-таки лишь безусыя и безбородыя, косатыя фигуры манзъ нарушаютъ эту иллюзію…
Возвратившись на вокзалъ своевременно, я имлъ возможность убдиться въ томъ, что городъ Никольскъ-Уссурійскій, не смотря на свою вншнюю захудалость, бодро шествуетъ по пути прогресса — онъ обзавелся уже собственнымъ ‘выразителемъ общественнаго мннія’ — таковымъ является газета ‘Никольскъ-Уссурійскій Листокъ Объявленій’. Издается и редактируется она бывшимъ старшимъ наборщикомъ одной изъ владивостокскихъ типографій, а нын владльцемъ типографіи и писчебумажнаго магазина въ Никольск г. М. Номеръ этого почтеннаго органа, выходящаго два раза въ недлю, предложилъ мн на платформ мальчишка лтъ 10, въ пиджак съ чужого плеча, въ картуз и съ пачкой газетъ подъ мышкой.
— Сколько стоитъ? спрашиваю его.
— Десять копекъ! бойко отвчаетъ мальчуганъ.
— Дорого цнятъ господа никольскіе литераторы свои труды,— говорю я одному изъ мстныхъ обывателей, съ которымъ познакомился.
— Да, а вы посмотрите, что за газета! Вдь она не столько перомъ, сколько ножницами составляется. А вотъ видите этого мальчишку-газетчика — вы не смотрите на него, что онъ такой плюгавый — это нашъ главный ‘собственный корреспондентъ’. Онъ здсь на вокзал и вс новости для газеты собираетъ. Вотъ придетъ онъ къ редакторути отрапортуетъ: ‘Жандаръ на станціи сказывалъ, намедни хунхузы на чугунк сторожа убили’,— смотришь, въ слдующемъ номер ‘Листка’ появляется сенсаціонное извстіе: ‘Намъ сообщаютъ изъ достоврныхъ источниковъ, что на дняхъ произведено нападеніе на одного изъ сторожей Уссурійской желзной дороги. Шестеро хунхузовъ напали на него ночью’… затмъ приводится рядъ потрясающихъ подробностей!..
Истраченнаго гривенника мн не пришлось пожалть: изъ ‘Статистическаго очерка г. Никольскъ-Уссурійскаго’, помщеннаго въ номер, я почерпнулъ въ высшей степени любопытныя свднія, представляющія выводъ оффиціальной статистики — а именно, что еще пять лтъ тому назадъ городъ Никольскъ-Уссурійскій занималъ первое мсто въ области… по количеству въ немъ свиней и ословъ {См. No 73 ‘Листка’ за 1901 г.}. Надо надяться, что онъ не утратилъ и по сіе время своего первенства.
Но вотъ я и опять въ купэ. Вагонъ нашъ прицпили къ небольшому позду, отправляющемуся ‘на границу’, т. е. на станцію Гродеково,— состоялъ онъ преимущественно изъ товарныхъ вагоновъ и платформъ, занятыхъ желзнодорожнымъ грузомъ.
Мстность становится пустынною — срая, голая степь, покрытая уже высохшею травою, пологіе увалистые холмы и безконечная вереница телеграфныхъ столбовъ у полотна — вотъ все, что видно изъ оконъ вагона. Около станцій чаще всего одн желзнодорожныя постройки.
Солнце уже сло, начинаетъ темнть и при сгущающихся сумеркахъ окружающая природа кажется еще боле печальной и безотрадной. Неужели таково преддверіе богатой Манчжуріи? Оживится-ли когда-нибудь эта степь? Будетъ-ли желзная дорога въ состояніи вздохнуть жизнь и въ эту пустыню? Возможно, что пустыня эта только кажущаяся, и стоитъ только приняться за нее, чтобы она превратилась въ плодородную равнину, способную кормить многочисленное населеніе…
Мы подошли къ станціи Гродеково уже въ совершенной темнот.
— Жаль, что вамъ не удалось посмотрть Гродеково днёмъ,— говоритъ одинъ изъ дорожныхъ знакомыхъ, вы бы увидели здсь большое и прекрасно обстроенное селеніе! Тутъ выстроено уже до ста домовъ и все кирпичные, хорошіе…
На станціи толчея и давка. Здсь приходится проститься съ удобнымъ купэ и пересаживаться въ другой поздъ, въ которомъ вагоновъ второго класса что-то незамтно и имется лишь одинъ вагонъ третьяго.
Обращаюсь къ начальнику станціи.
— Да, вамъ придется до слдующей станціи — Пограничной — прохать въ третьемъ класс. Это не далеко, всего 18 верстъ, меньше часа зды…
— А второй классъ тамъ будетъ?
— Какъ же, какъ же! Тамъ довольно вагоновъ второго класса,— говоритъ онъ, очевидно, чтобы только отъ меня отдлаться.
Подчиняюсь необходимости и забираюсь въ вагонъ третьяго класса, биткомъ набитый самой разношерстной публикой — тутъ и рабочіе, и солдаты, и бабы съ огромными узлами, и офицеръ съ семействомъ — вс такъ или иначе причастны къ желзной дорог.
Въ вагон почти темно. То тутъ, то тамъ раздаются энергичные разговоры.
— Ты чего мой мшокъ сбросилъ?.. Не видишь разв, что мсто занято?.. Осторожне, легче, чортъ, куда на ребенка лзешь…
— Я сейчасъ кондуктора позову!..
— Хоть начальника станціи!.. слышится короткій діалогъ въ другомъ конц вагона.
Наконецъ, посл тысячи препирательствъ, кое какъ размстились на узкихъ неудобныхъ скамейкахъ, идущихъ вдоль вагона. Поздъ тронулся и медленно поползъ въ гору черезъ перевалъ. Со временемъ здсь будетъ тоннель, теперь же приходится подниматься ‘тупиками’, т. е. по склону горы полотно проложено зигзагомъ.
Выхожу на площадку, темно, не видно ни зги, кром фонарей и фигуръ стрлочниковъ, мелькающихъ на поворотахъ, гд поздъ стрлкою переводится на другой путь — слдующее колно зигзага.
Но вотъ мы взобрались на послдній зигзагъ, и передъ нами станція Пограничная — здсь начинается уже манчжурская желзная дорога или въ просторчіи ‘Манчжурка’, и опять предстоитъ пересадка.
На недостроенной платформ темно, лишь въ станціонномъ домик виденъ свтъ. Во мрак толчется толпа пріхавшаго съ нами народа, сваливая свои узлы и сундуки прямо на землю. Приходится ждать позда часа полтора и почему-то предъявлять свои билеты начальнику станціи для подписи. Спрашиваю, будутъ ли вагоны второго класса.
— Второго? Нтъ классныхъ вагоновъ совсмъ не будетъ… Крытые вагоны — будутъ…
Что такое ‘крытые’ вагоны, для меня было не вполн ясно, и только когда станціонный сторожъ втащилъ мои вещи въ обыкновенный товарный вагонъ, уже наполовину набитый народомъ — преимущественно желзнодорожными рабочими, я понялъ коварный смыслъ этого слова.
— Все же не на платформ! — замтилъ сторожъ мн въ утшеніе.
Въ вагон царила полнйшая тьма — свтились лишь красными точками папироски и трубки. Срая публика въ этой темнот усаживалась, располагаясь на своихъ мшкахъ и тюкахъ и, конечно, дло не обходилось безъ ругани, визгливаго бабьяго крика, тщетныхъ взываній къ кондуктору… У кого-то въ темнот стащили шейный платокъ, другой потерялъ свой узелъ…
— Машка, Машка! Да гд ты, подлая, задвалась? — вопилъ въ темнот бабій голосъ.
Я съ грхомъ пополамъ отыскалъ себ мстечко въ углу и расположился по примру прочихъ на своихъ вещахъ.
Къ счастью, отыскался, наконецъ, у одного изъ рабочихъ огарокъ, и его слабый желтый свтъ нсколько разсялъ царившую тьму. Картина напоминала одну изъ сценъ Дантова ада. Сдавленные, буквально какъ сельди въ бочк, сидли, стояли и толклись на мст между своими тюками темныя бородатыя фигуры гршниковъ въ тулупахъ, солдатскихъ шинеляхъ, огромныхъ бараньяго мха папахахъ. О томъ, чтобы лечь, нечего было и думать,— особые счастливцы, какъ я, напримръ, могли ссть на полъ, прислониться спиной къ своимъ чемоданамъ и вытянуть ноги, другимъ приходилось торчкомъ сидть на мшкахъ.
Между тмъ, народу все прибывало и прибывало, одинъ за другимъ карабкались въ широко распахнутыя двери. Тутъ только понялъ я фатальное значеніе примелькавшейся надписи:
красующейся на каждомъ товарномъ вагон,— насъ было все же мене сорока, а между тмъ тснота и давка были невроятныя!
Наконецъ, посл продолжительныхъ препирательствъ и отборной ругани, кое какъ размстились и съ общаго совта ршили больше никого въ вагонъ не пускать.
— Отваливай, отваливай! Нтъ у насъ больше мста! — объявляли сидящіе у двери каждому новому, желавшему вскарабкаться въ вагонъ, и въ большинств случаевъ онъ покорно шелъ отыскивать себ мсто по другимъ вагонамъ. Двое какихъ-то картузовъ обнаружили, однако, явное нежеланіе подчиниться общественному приговору и ввалили въ вагонъ свои тюки. Въ дверяхъ завязалась схватка, приправляемая изысканнымъ сквернословіемъ, и въ результат осаждавшіе принуждены были съ позоромъ отступить и очистить поле битвы.
Скоро, впрочемъ, насталъ конецъ нашимъ сборамъ. Раздались свистки паровоза и вагонъ тронулся, сильно раскачиваясь и тряся всхъ насъ, набитыхъ и теперь закупоренныхъ вплотную.
О сн мы и не мечтали — всю ночь пришлось промаяться, лишь подремывая на своихъ неудобныхъ мстахъ. Ругань поутихла и по угламъ вагона раздавались теперь уже боле спокойные разговоры. Передавались владивостокскія впечатлнія (большая часть рабочихъ хала изъ Владивостока), сводящіяся главнымъ образомъ къ гулянкамъ по заведеніямъ, велись нескончаемые разсчеты, сколько выпито было вмст сороковокъ, сколько еще осталось выпить за счетъ того или другого. Рядомъ со мной старикъ съ длинными сдыми усами разсказывалъ отставному солдату въ потрепанной шинели и рыжей шапк о томъ, какъ онъ былъ на военной служб въ прежнія времена. Въ другомъ углу шелъ разговоръ о хунхузахъ и ихъ нападеніяхъ. Нашлось и нсколько любителей пнія, и подъ монотонный стукъ колесъ затянули вчнаго ‘Хазъ-Булата удалого’, ‘Стрлочка’ и т. п. Затянули и еще какую-то незнакомую мн псню.
— Однако, сибирская! — замчаетъ старикъ.
Начинаю прислушиваться,— и… волоса становятся дыбомъ!
Отца я зарзалъ,
Мать я удавилъ,
Сестренку-двченку
Въ рк я утопилъ…
плъ одинъ голосъ, съ особымъ удовольствіемъ выводя ‘сестре-е-енку-двче-енку’.
Погибъ я мальчишка,
Погибъ я навсегда,
Не выйду изъ острога
Я больше никогда…
подхватываетъ нсколько голосовъ, придавая особенно минорный оттнокъ послднимъ двумъ строкамъ.
Откуда взялась эта ужасная псня? Въ какихъ острожныхъ ндрахъ она родилась и какъ могла найти почву для своего распространенія?..
Съ разсвтомъ въ нашемъ ‘крытомъ’ вагон стало нсколько свободне,— ночью во время остановокъ на промежуточныхъ станціяхъ часть рабочихъ вышла.
Я выглянулъ изъ двери, замнявшей намъ и окно, и увидлъ, что ландшафтъ уже значительно измнился. Полотно пролегало долиной между горными склонами, покрытыми кое-гд лсомъ. Горы здсь не высоки, очертанія ихъ округлы, но мстами видны обрывистыя скалы. Въ узкихъ долинкахъ, перескавшихъ ту, по которой мы хали, лежалъ еще утренній туманъ и ползъ по склонамъ, поднимаясь кверху. По временамъ попадались китайскія деревушки съ срыми глинобитными фанзами, правильными полосами полей вокругъ и синими, неуклюжими фигурами копошащихся на нихъ китайцевъ. Мы подходимъ къ большой станціи Мурень, красиво расположенной между горами. Китайская деревушка, давшая станціи свое названіе, ютится гд-то на заднемъ план и едва замтна, тогда какъ вокругъ станціи разрослось желзнодорожное поселеніе — цлый рядъ кирпичныхъ домиковъ, гд живутъ инженеры, мастера, рабочіе. Недалеко отъ станціи разбитъ садикъ съ фигурными мостиками и бесдками.
На станціи оказался и буфетъ, хотя плохенькій. Захожу туда, чтобы напиться чаю, и застаю группу желзнодорожныхъ служащихъ за бесдой о хунхузахъ.
— Да-съ, вотъ вы увряете, что хунхузовъ здсь уже совсмъ сократили и вывели,— говоритъ одинъ изъ нихъ, высокій плечистый старикъ въ форменной тужурк,— а я вамъ вотъ что разскажу, что со мной случилось не дальше какъ недли дв тому назадъ. Собрались мы вчетверомъ — я и еще трое съ нашей станціи, изъ нихъ двое казаковъ бывалыхъ,— на охоту за косулями. Ну, отправились мы рано утромъ въ тайгу верхами и до обда проохотились. Охота не особенно была удачна — загнали одного козла, приторочили. Сли на пригорк и закусываемъ. Вдругъ видимъ, сторонкою двое манзъ пробираются и поглядываютъ на насъ.— ‘Хунхузы’! — говоритъ одинъ изъ казаковъ,— ‘соглядатаи! — надо ихъ пристрлить’.— Я еще ихъ начинаю уговаривать — ‘Полно, говорю, какіе хунхузы, у нихъ и ружей нтъ, чего мы будемъ въ безоружныхъ стрлять’.— Не послушали меня, однако, казаки, вскочили на коней, погнались за китайцами, а т какъ въ воду канули — пропали въ кустахъ и точно ихъ и не было! Казаки возвращаются и торопятъ насъ собираться — ‘скорй, скорй, демте, а то какъ бы на насъ не нагнали,— они видли, что насъ мало’! Мы собрались живой рукой, похали,— только съхали съ бугра и по ложбинк направились вдругъ съ противоположнаго пригорка — бацъ-бацъ, залпъ по намъ. Пули просвистали надъ самыми головами, лошади шарахнулись въ сторону. На счастье казакъ не растерялся — ‘Айда, назадъ, кричитъ, назадъ’.— Повернули коней и поскакали назадъ, благо никого не задло. Ршили мы съ другой стороны холмъ обогнуть, а тамъ приходилось по болоту прохать и за нимъ переправиться черезъ рку. Только что на середину болота выхали — лошади вязнутъ, еле ноги вытаскиваютъ,— вдругъ опять выстрлы съ другого бугра. Перебжать ли манзы успли, или у нихъ другая засада была приготовлена, кто ихъ знаетъ. Тутъ уже намъ отступать некуда было, пришлось и черезъ болото, и черезъ рку пройти подъ выстрлами. Ну, да и стрлки же они! Кажется, если бы я на ихъ мст былъ,— ни одного человка живымъ бы не отпустилъ — мы у нихъ вс какъ на ладони были, а они стрляли, стрляли и всего лишь лошадь подъ казакомъ убили, да и то случайно, наврное,— уже по другую сторону рки. Казакъ халъ позади всхъ, мы и не замтили, что съ нимъ случилось, и ускакали благополучно…
— Ну, а казакъ этотъ что же?
— Онъ къ земл припалъ и въ кусты поползъ, да тамъ до вечера и просидлъ, держа винтовку на готов. Ночью лишь на станцію вернулся, когда мы уже лошадей собирали, чтобы его идти выручать…
— Да, только это еще неизвстно, какіе это хунхузы были — китайскіе или русскіе,— вы ихъ такъ и не видли,— замчаетъ одинъ изъ собесдниковъ, молодой человкъ въ косоворотк, повидимому желзнодорожный техникъ,— а я вотъ про какой случай слышалъ. Появилась около Харбина шайка хунхузовъ, человкъ шесть, и удивительно они были ловки и свирпы. Рзали они мирныхъ китайцевъ безпощадно, было и нсколько случаевъ нападенія на русскихъ. Начали ихъ выслживать, послали команду съ офицеромъ — никакъ въ руки не даются! Вотъ-вотъ, кажется, сейчасъ ихъ солдаты накроютъ,— смотришь, опять вывернулись между пальцами и исчезли, а тамъ черезъ день-другой еще нсколько фанзъ разграблено и сожжено. Наконецъ, удалось таки команд двоихъ застрлить,— остальные убжали. Одного изъ застрленныхъ солдатъ взялъ за косу, чтобы оттащить,— смотритъ, коса сейчасъ же оборвалась. Что за притча? Присматриваются ближе — и что же оказывается. Не китаецъ — а русскій переодтый китайцемъ, бритый и съ привязной косой. Смотритъ второго — и тотъ такой же маскарадный китаецъ. Черезъ нсколько дней и остальную компанію переловили — все прогнанные желзнодорожные рабочіе,— переодлись хунхузами и занимались разбойнымъ дломъ. Вотъ вдь до чего нынче изобртательность доходитъ!..
Пришелъ кондукторъ и заявилъ, что поздъ сейчасъ отходитъ,— звонковъ на ‘манчжурк’ пока еще не полагается,— поздъ свиснетъ и пойдетъ,— кто останется — пеняй на себя, зачмъ не усмотрлъ. Къ тому же, сколько поздъ на станціи простоитъ, никто не вдаеть, и начальникъ станціи отвчаетъ обыкновенно на вопросъ объ этомъ съ неопредленностью дельфійской пифіи:— ‘А вотъ какъ локомотивъ наберетъ воды и дровъ, такъ и пойдетъ’…
Впрочемъ, на краткость остановокъ на станціяхъ пожаловаться нельзя,— кажется ни на одпой станціи мы не стояли меньше получаса,— мои товарищи по несчастью, т. е. по вагону, при такихъ остановкахъ, чтобы не терять по пусту драгоцннаго времени, раскладывали обыкновенно тутъ же у насыпи огонекъ и кипятили чайники, а то успвали и зажарить фазана или сварить картошку.
За Муренью дорога идетъ долиной между склонами горъ,— устроить полотно на этой ровной долин было не трудно: набросали невысокую насыпь, положили шпалы и рельсы, прорыли по бокамъ канавы,— и путь готовъ. Это, однако, лишь ‘времянка’ — временный путь, онъ заливается разливами ркъ и если бы оставить его здсь навсегда, ежегодно происходилъ бы перерывъ въ движеніи и починка пути. Потому настоящій путь проводится по краю долины, по склонамъ горъ,— здсь длается выемка и путь прокладывается по образовавшемуся карнизу. Мстами приходится длать огромныя насыпи, на нихъ копошатся еще китайцы-рабочіе, таская землю прямо небольшими корзиночками и сбрасывая ее по скату насыпи. Сколько такихъ корзиночекъ надо было высыпать, чтобы образовались т огромныя груды земли, которыя видишь по склонамъ, окаймляющимъ долину! На значительныхъ протяженіяхъ земляныя работы на настоящемъ пути уже закончены и идетъ укладка шпалъ.
Я разговорился съ однимъ изъ сосдей по вагону, молодымъ парнемъ изъ переселенцевъ, пришедшихъ на Амуръ изъ центральныхъ губерній. Онъ работалъ здсь въ прошломъ году на постройк дороги.
— Хорошо платили,— говоритъ,— простой рабочій 35 рублей въ мсяцъ получалъ, и работы всего 24 дня въ мсяцъ считалось, а если еще и остальные дни работаешь, такъ прибавка въ 9 рублей…
— Ну, а какъ же жилось-то?
— Да жилось ничего,— сносно. Конечно, въ шалашахъ жили, все равно какъ вонъ манзовскіе изъ парусины виднются. А только пожаловаться грхъ,— хлбъ почти всегда былъ, а если и не хлбъ, такъ рисовая или просяная каша…
— Сколько же удалось заработать?
— Да я не пью, такъ сотни дв съ половиной домой къ Пасх привезъ, ну, а кто выпивать любитъ, само собой, много не накопитъ,— потому водка здсь шибко дорога, особливо въ прошломъ году — полтора рубля за бутылку платили, только ужъ потомъ, какъ подвозу больше стало, по восьми гривенъ продавали…
— Ну, братъ, эка удивилъ! вмшивается въ разговоръ отставной солдатъ,— я на Сахалин въ команд былъ, такъ тамъ, другъ любезный, зимой спиртъ и по пяти рублей стоитъ, а то и по десяти платятъ,— только дай! Потому взять по поселкамъ негд, надо въ Корсаковскъ хать, да и тамъ еще поселенецъ не больно-то получитъ, да и не много, въ препорцію… Хорошо еще коли удастся смотрителя надуть, да на мертвыхъ наполучать…
— Какъ это на мертвыхъ?
— Да, такъ! — тамъ спиртъ только по запискамъ изъ казеннаго склада продается, а записки смотритель поселеній пишетъ по спискамъ, которые каждымъ селеніемъ представляются,— потому на каждаго поселенца полагается на праздникахъ бутылка спирта. Ну, такъ вотъ старосты и вписываютъ въ списокъ и мертвецовъ, и младенцевъ грудныхъ, случается,— оно и выходитъ бутылокъ много. А смотрителю гд же всхъ проврить! Наберутъ они спирту, потомъ длятся. Кто поприжимистй, тотъ спиртъ-то припрячетъ, да и продаетъ, когда у другихъ весь выйдетъ,— рублей за пять, за шесть, а то и за десять, вмсто рубля съ копйками… А то что — полтора!..
Разсказъ этотъ былъ встрченъ всеобщимъ одобреніемъ: ‘Ай да молодцы!.. Вотъ такъ наживаются!’
Я обратился къ своему первому собесднику:
— Ну а что же теперь то, кончились работы совсмъ, что ли? Куда же ты теперь отправляешься?
— Какое! Еще съ осени, какъ только съ войной послабже стало, насъ анжинеры разсчитывать начали и взамсто насъ манзъ брать. Работа манзы — дло извстное, какая его работа! Ковырнетъ лопатой — покуритъ, ковырнетъ другой разъ — посидитъ. За то и платятъ ему всего 60 копекъ въ день и доволенъ манзюкъ, да и найти ихъ всегда сколько угодно можно,— а не понадобились,— прогналъ и никакого разговору… Анжинерамъ, своимъ порядкомъ, надо чтобы подешевле, чтобы карманъ набить… Меня еще, спасибо десятнику, только уже къ Пасх разсчитали… Теперь въ Харбинъ ду работы искать…
Удивительное дло! почти вс мои спутники дутъ въ Харбинъ, и всмъ Харбинъ представляется какой-то землей обтованной, гд мста и деньги прямо сами напрашиваются, только бери… А въ Харбин, между тмъ, какъ мн потомъ говорили, вс должности уже сильно переполнены, создалась сильнйшая конкурренція и такъ къ тому же уменьшается спросъ на рабочія руки, въ виду окончанія постройки дороги, что получить мсто — дло не изъ легкихъ и немногимъ счастливцамъ удается пристроиться.
Между тмъ, вотъ еще, напримръ, рабочій,— раньше онъ на рыбныхъ промыслахъ въ Николаевск служилъ, въ прошломъ году попалъ сюда зимою на постройку, но къ лту опять ушелъ на промысла. Теперь же снова детъ искать мста и, конечно, въ Харбинъ. На одной изъ станцій кто-то изъ служащихъ, знавшій его ране, предлагалъ ему мсто на станціи не то смазчика, не то сцпщика съ 45 рублями жалованія. — Нтъ, братъ, я ужъ лучше въ Харбинъ поду, тамъ повыгодне найду!.. Такъ и отправился дальше въ погон за призрачнымъ счастьемъ въ Харбин.
Поздъ ползетъ по долин, окруженной невысокими горами. Машинистъ боится давать ходъ посильне — какъ бы насыпь не разлзлась или шпала не выскочила,— вдь ‘времянка’ не надежна! Иногда путь перескаетъ рчка тоже съ временнымъ деревяннымъ мостомъ,— тутъ ужъ паровозъ совсмъ почти осганавливается, потомъ тихо-тихо вступаетъ на мостъ, какъ бы нащупывая дорогу. Вагонъ за вагономъ медленно вкатывается на деревянные пролеты, мостъ скрипитъ и потрескиваетъ въ связяхъ. Вс тревожно выглядываютъ въ пріоткрытую дверь вагона и видятъ подъ собою саженей на десять бурливую рчку, пнящуюся между камнями.
— Далеко-ль летть, паря? — балагуритъ кто-то, хотя и у самого скребутъ кошки на сердц.
— Чай, шишекъ то понаставишь! — замчаетъ другой.
Но вотъ, не смотря на скрипъ и трескъ балокъ и брусьевъ, мостъ благополучно миновали. Машинистъ даетъ протяжный, торжествующій свистокъ и прибавляетъ ходу, публика успокаивается и принимается за прерванные разговоры и чаепитіе.
Опять мелькаютъ мимо телеграфные столбы, парусинные шалаши рабочихъ, копошащіеся у насыпи манзы… На заднемъ план тянутся лсистые склоны горъ, теперь срые, непривтливые. Кое-гд блетъ уже снгъ по склонамъ и въ лощинахъ — онъ выпалъ сегодня ночью впервые.
Вдругъ сильный толчокъ, другой, третій. Паровозъ безпомощно дергаетъ и останавливается. Вс опять высовываются, испуганные, изъ вагоновъ.
— Что? Что такое? Что случилось?..
— Ничего! Вагонъ сошелъ съ рельсовъ, одинъ изъ переднихъ…
— А-а-а…
Вс успокаиваются — дло слишкомъ обыкновенное и вноситъ даже пріятное раэнообразіе въ скучное путешествіе. Вс, кому не лнь, вылзаютъ изъ вагона и отправляются къ мсту катастрофы. Дйствительно, одинъ изъ переднихъ вагоновъ сошелъ съ рельсовъ и какъ-то жалостливо накренился. Около него собралась уже толпа, хлопочутъ кондуктора и другая поздная прислуга. Добыли захваченные на такой случай домкраты, толстые брусья, публика приглашается ‘пособить’. Начинаютъ вагонъ раскачивать, чтобы опять накатить на рельсы. Охотниковъ приложить свою физическую силу — сколько угодно, еще больше добровольцевъ-совтчиковъ.
— Да ты подальше его запихни!.. Тащи, тащи, его!.. Неладно, братцы! Надо бы съ другой стороны!.. Зайди справа!.. Подсаживай, подсаживай!..— раздаются возгласы безъ конца.
Вс топчутся, кричатъ, безъ толку раскачиваютъ вагонъ. Наконецъ, посл получасовой возни кое-какъ направляютъ колеса, локомотивъ дергаетъ, вагонъ окончательно вскакиваетъ на рельсы. Домкраты и брусья убираются до слдующаго подобнаго случая.
— Садись по вагонамъ! — кричигъ кондукторъ. Паровозъ зычно свиститъ и поздъ снова ползетъ, извиваясь между холмами…
За станціей Таймагоу будетъ тоннель, надъ которымъ теперь еще работаютъ. Пока приходится спускаться съ возвышеннаго плато, гд мы теперь находимся, тмъ же способомъ, какъ поднимались на Пограничной, т. е. тупиками, проведенными по крутому склону.
Картина сверху открывается довольно своеобразная. У ногъ, глубоко внизу, разстилается долина съ рчкой, вьющейся по ней, какъ змя. По крутому склону видны сразу шесть полосъ рельсовъ, одна подъ другою. Наклонъ ихъ замтенъ на глазъ и кажется такимъ крутымъ, что никогда нашему позду на нихъ не удержаться! Посмотришь внизъ — и голова кружится. Неужели мы будемъ тамъ внизу, гд видна эта послдняя сторожевая будка?.. Является непреодолимое желаніе выйдти изъ вагона и пшкомъ спуститься по откосу — на собственныхъ ногахъ оно, какъ будто, все же будетъ надежне!.. Нкоторые малодушные пассажиры, выпрыгиваютъ изъ вагоновъ и направляются по тропинк внизъ къ послдней стрлк.
Собираюсь, однако, съ духомъ и не слдую ихъ примру,— надо же попробовать, какъ спускаются по тупикамъ!
Еще на предыдущей станціи поздъ нашъ получилъ на подмогу второй локомотивъ, который былъ прицпленъ къ послднему вагону. Теперь локомотивы начали работать поперемнно: передній дотащилъ поздъ до первой стрлки, тамъ онъ отцпился и до слдующей стрлки поздъ шелъ съ заднимъ локомотивомъ, оказавшимся теперь спереди. На этой стрлк локомотивы снова помнялись ролями — такимъ образомъ, дйствующій локомотивъ былъ всегда спереди и тормозилъ раскатывающіеся вагоны.
Спускаться по тупикамъ можьно лишь съ крпкими нервами или… съ завязанными глазами!
Поздъ, попавъ на уклонъ тупика, все прибавляетъ и прибавляетъ скорости, наконецъ, онъ несется съ горы, точно закусивъ удила. Вы видите подъ собою глубокій и крутой обрывъ, долину съ рчкой, еле различимыя фигурки людей, копошащихся внизу… Вагонъ начинаетъ покачиваться отъ сильнаго хода и какъ будто кренится къ обрыву… А что, какъ онъ сойдетъ съ рельсовъ? а что, какъ не удержитъ локомотивъ и мы вылетимъ за сгрлку?..
Но нтъ!.. слава Богу!.. Ходъ постепенно замедляется,— вагонъ дрожитъ еще отъ разбга, какъ разгоряченный конь, но мало-по-малу, локомотивъ начинаетъ тормозить его бгъ,— нсколько толчковъ, мы перескакиваемъ черезъ стрлку и, наконецъ, останавливаемся.
Вс облегченно вздыхаютъ — одно колно прохали! Посл остановки минутъ на пять, во время которой локомотивы перецпляются, снова такая же бшеная скачка до слдующей стрлки.
Мало-по-малу, хотя и съ растрепанными нсколько нервами, мы достигаемъ все же самаго низа. Оглянешься назадъ — и не врится, что спустились съ этой крутой стны, поднимающейся теперь надъ головою…
Недалеко за этимъ спускомъ поздъ проходитъ по краю высокаго откоса.
— Здсь недавно крушеніе было! — замчаетъ одинъ изъ спутниковъ,— Насыпь размыло и поздъ подъ откосъ свалился…
Выглядываемъ изъ двери и видимъ, дйствительно, ужасную картину: подъ откосомъ лежитъ исковерканный паровозъ и нсколько разбитыхъ товарныхъ вагоновъ. Шатуны локомотива торчатъ какъ кости гигантскаго животнаго, труба безпомощно свернулась на бокъ, вагоны — груда обломковъ. Что случилось съ пассажирами? Никто не могъ мн ничего сказать о числ пострадавшихъ.
— Кто же ихъ знаетъ! Вдь пассажиры здсь безплатные!— отвчаетъ свдущій человкъ, сообщившій о крушеніи.
Прочь, скоре прочь отъ этого страшнаго memento mori!..
Опять тяутся срые склоны горъ, срыя фанзы деревушекъ, срыя полосы полей..
Но вотъ показываются домики станціи,— почти вс станціи въ этой восточной части дороги уже недурно обстроились, около нкоторыхъ возникли цлые городки прочно построенныхъ бревенчатыхъ зданій съ желзными крышами.
На платформ толчея: толпятся наши пассажиры въ зипунахъ, въ тулупахъ, въ пиджакахъ, въ солдатскихъ шинеляхъ. Между ними снуютъ китайцы въ своихъ неизмнныхъ засаленныхъ синихъ куртцахъ и ватныхъ штанахъ и грязные корейцы съ волосами, зачесанными торчащей вверхъ шишкой.
Корейцы представляютъ здсь пришлый элементъ, нашедшій себ пріютъ, благодаря желзной дорог — ихъ очень охотно брали на работы, особенно въ прошломъ году, когда побаивались брать китайцевъ. По вншности, по крайней мр, корейцы сравнительно съ китайцами мене консервативны и воспріимчиве къ продуктамъ цивилизаціи — въ костюм ихъ замчаются вс переходы отъ типичнаго корейскаго къ европейскому. Начинается вліяніе цивилизаціи съ головы: кореецъ, вмсто своей черной шляпы изъ бамбуковыхъ волоконъ, надваетъ на традиціонную шишку поярковую шляпу, оставаясь по-прежнему въ блыхъ, врне грязныхъ, штанахъ и куртк.
При дальнйшей эволюціи, шишка погибаетъ подъ ножницами и къ поярковой шляп присоединяется пиджакъ,— ноги, однако, еще корейскія и даже въ корейскихъ лаптяхъ. Наконецъ, и ноги облачаются въ европейскіе брюки, и въ результат — джентельмэнъ, напоминающій нсколько шарманщика.
Вотъ встрчаются два такіе джентльмэна.
— Какъ нашъ сдоловице? — галантно спрашиваетъ одинъ другого, протягивая ему руку по-европейски.
— Холосо, холосо! — лопочетъ тотъ, и дале разговоръ идетъ уже по-корейски — русскій языкъ играетъ въ ихъ обиход роль французскаго и выражаетъ высшую степень европеизма и образованности.
Идетъ оживленный торгъ бубликами, лепешками, ппрожками съ подозрительной начинкой и особенно обширная торговля фазанами. Фазановъ приносятъ цлыми огромными связками, штукъ по двадцати. Продаютъ ихъ по 25—35 копекъ за пару, продаютъ даже и живыхъ фазановъ,— говорятъ, ихъ китайцы ловятъ особыми западнями.
Почти на каждой станціи имется уже буфетъ, помщающійся обыкновенно въ особомъ строеніи, отдльномъ отъ станціи,— не рдко и идти въ него цлое путешествіе. Хозяевами буфетовъ являются преимущественно армяне и греки, почему то спеціализировавшіеся по буфетной части. Въ силу этого обстоятельства и меню обдовъ часто иметъ восточный колоритъ: подается какой-то приторный супъ съ черносливомъ, мясо, въ изобиліи приправленное лукомъ и жареной морковью, баранина съ чеснокомъ…
Вншность буфетной обстановки не казиста: столъ покрытъ грязной клеенкой, на немъ дешевенькія канделябры, засиженныя мухами, на стойк — батарея бутылокъ и за ней въ замусленномъ сюртук самъ хозяинъ. Прислуживаютъ обыкновенно оборванные и грязные китайчата — ‘бойки’, какъ вообще принято у насъ на восток называть китайскую прислугу. Въ нкоторыхъ буфетахъ заботы объ удобств постителей простираются такъ далеко, что подаются салфетки, свидтельствующія, впрочемъ, о томъ, что стирать ихъ здсь некому. На станціяхъ особо важныхъ и значительныхъ дло доходитъ даже до присутствія на стол скатерти, а на стнахъ премій ‘Нивы’.
Какъ бы, однако, ни были плохи буфеты, все же лучше, чмъ ничего! Захваченные нами консервы и другая провизія лежатъ пока непотревоженные,— да и негд съ ними возиться въ тснот нашего ‘крытаго’ вагона.
На вторую ночь удалось устроиться поудобне: можно уже было улечься на полъ, который представлялъ, однако, разительное сходство съ мусорной кучей. Въ эту ночь я съ благодарностью вспомнилъ совтъ своего владивостокскаго знакомаго — купленная мною шуба-барнаулка оказалась какъ нельзя боле у мста,— выпалъ снгъ и прихватилъ морозъ, да такой, что въ нашемъ вагон у одного изъ спутниковъ вода въ чайник замерзла.
Всю ночь мы простояли на мст на одной изъ станцій — надо было сгружать какіе-то матеріалы, засвтло не поспели, приходилось ждать разсвта.
Утромъ сгрузили и пошли. Снова потянулись лсистые склоны, теперь уже блые отъ выпавшаго за ночь снга, снова станціи съ восточными буфетами, гд по стнамъ въ изобиліи пестрютъ тараканы,— говорятъ, ихъ раньше въ Манчжуріи не было, они появились посл прихода русскихъ, какъ первый даръ европейской цивилизаціи. Всюду та же толпа синихъ носатыхъ сыновей неба, грязныхъ корейцевъ и разношерстной срой публики.
Оказывается, я въ позд не единственный представитель такъ называемыхъ ‘привилегированныхъ’ пассажировъ,— детъ еще, напримръ, офицеръ съ семействомъ — женой, тещей, бонной, тремя дтьми и тремя возами корзинъ, бауловъ, дтскихъ колясочекъ, картонокъ… Видъ его возбуждаетъ глубокое состраданіе — мн кажется, онъ очень не далекъ отъ самоубійства… Помщаются вс они въ такомъ же ‘крытомъ’ вагон, какъ и мы, при чемъ, въ качеств привилегированпыхъ, занимаютъ мсто, предназначенное для 20 человкъ или 4 лошадей,— остальная половина вагона занята сбившимися въ кучу рабочими. Дти плачутъ, капризничаютъ, жена съ подвязанной щекой и теща трагически заворачиваются въ шубы и стонутъ, вещи (37 мстъ по счету жены и 38 ‘безъ зонтика’ по счету тещи) постепенно растериваются. Офицеръ клянетъ свою судьбу и, чтобы отвестр душу, учиняетъ при каждой остановк разносъ своему денщику, за то, что онъ плохо смотритъ за вещами.
детъ еще купецъ изъ Никольска, жена какого-то начальника станціи, содержатель буфета на одной изъ дальнйшихъ станцій… Все люди мало интересные. Вообще путь становится скучнымъ и, если бы не два приключенія, пожалуй, мы бы совсмъ соскучились…
Поздъ нашъ шелъ по равнин, поросшей кустарниками. То и дло локомотивъ вспугивалъ мирно разгуливавшихъ по насыпи и по полотну фазановъ. Красивыя птицы тяжело поднимались на воздухъ и опускались на землю въ нсколькихъ десяткахъ шаговъ, недоврчиво поглядывая на потревожившее ихъ невиданное чудовище. Вдругъ раздается выстрлъ, затмъ толчекъ, грохотъ сталкивающихся буферовъ и поздъ неожиданно останавливается…
Вс испуганно высовываются изъ дверей вагона…
— Что такое?.. Что случилось?.. Ужъ не нападеніе ли хунхузовъ?..
Видимъ, съ паровоза соскакиваетъ какая-то фигура и опрометью бросается въ кусты…
— Хунхузъ, хунхузъ и есть! — поспшно заключаетъ кто-то,— машиниста убилъ!..
Но вотъ та-же фигура появляется изъ кустовъ… съ мертвымъ фазаномъ въ рукахъ! Дло разъясняется: машинистъ, очевидно страстный охотникъ, не утерплъ и выстрлилъ по фазану, кочегаръ побжалъ поднимать подстрленную птицу…
Спутники мои вс хохочутъ, въ особенности потшаются надъ парнемъ, увидавшимъ хунхуза…
На одной изъ станцій поздъ нашъ долго стоялъ, что-то сгружая, кого-то дожидаясь… Пассажиры разбрелись кто куда, а тутъ машинистъ почему-то заторопился, далъ свистокъ и, едва успли пассажиры вскарабкаться въ свои вагоны, какъ поздъ уже тронулся и сразу пошелъ быстре, чмъ обыкновенно.
Видимъ, къ насыпи мчится со всхъ ногъ какой-то оставленный пассажиръ, повидимому, изъ рабочихъ. Добжалъ до позда, пробуетъ вскарабкаться въ одинъ изъ вагоновъ, но вагоны все товарные, безъ подножекъ, вскочить на ходу невозможно… Къ нему протягиваются спасительныя руки сострадающихъ его горю товарищей,— пытается за нихъ ухватиться, но поздъ идетъ уже быстро, и это не удается… Тогда его осняетъ мысль, геніальная по своей простот: онъ схватываетъ подвернувшуюся ему подъ ноги шпалу, которая валялась тутъ же на насыпи, и пихаетъ ее подъ колеса ближайшаго вагона. Вагонъ, разумется, сходитъ съ рельсовъ и… поздъ останавливается! Онъ залзаетъ въ вагонъ…
Собирается, конечно, толпа, вс высыпаютъ изъ вагоновъ. Поднимается крикъ, шумъ… Какъ?.. Кто?.. Какимъ способомъ попала шпала подъ кодеса вагона?..
Добираются до виновнаго, который только виновато ухмыляется, когда на него набрасывается все ‘начальство’.
— Попытка произвести крушеніе позда!.. Протоколъ!.. Составить на него протоколъ!..
Однако, прежде всего приходится подумать о вагон. Начинается обычная канитель съ раскачиваніемъ, криками, руганью, безконечными совтами, дерганіемъ паровозомъ… Виновникъ самъ помогаетъ раскачивать…
Провозились боле получаса и забыли о протокол… ‘Покушавшійся на крушеніе позда’ мирно услся въ вагонъ и похалъ дале…
Хотя медленно, но все же мы подвигаемся впередъ: къ вечеру выяснилось, что до Харбина осталось уже всего нсколько станцій и утромъ мы должны туда пріхать.
Было уже свтло, когда я проснулся отъ сильнаго толчкавъ бокъ,— это мой сосдъ началъ двигать свои тюки, между которыми я былъ затиснутъ.
— Сейчасъ къ Старому Харбину подходимъ, вотъ уже и станція видна,— говоритъ одинъ изъ спутниковъ, бывавшій здсь ране.
Протискиваюсь не безъ труда къ двери вагона. Поздъ дйствительно подходитъ къ Харбину. Виднъ рядъ кирпичныхъ построекъ,— очевидно, желзнодорожныхъ, за ними куча срыхъ крышъ,— китайскія фанзы.
— А вотъ и Новый Харбинъ,— говоритъ тотъ же бывалый человкъ, указывая на виднющуюся вдали группу домовъ и церковь.
Разспрашиваю его, гд мн удобне остановиться,— оказывается въ Новомъ Харбин, и даже не въ самомъ Харбин, а ‘у Пристани’.
Посл краткой остановки у Стараго Харбина, поздъ тронулся и остановился уже окончательно, пройдя 4 версты, отдляющія новый городъ отъ стараго. Здсь до прихода русскихъ не было ничего, кром нсколькихъ фанзъ, теперь же выросъ цлый городъ,— правильне, впрочемъ, сказать — растетъ: всюду видны еще груды кирпича, камня, извести…
Приходилось позаботиться прежде всего о временномъ пріют и о дальнйшемъ передвиженіи.
Поздъ остановился не доходя до станціи, такъ какъ путь былъ загроможденъ вагонами. Изъ затрудненія съ вещами насъ сейчасъ же выручилъ цлый рой китайскихъ ‘ходя’ (такъ зовутъ здсь всюду китайцевъ при обращеніи,— кажется, это обозначаетъ просто — ‘человкъ’), окружившихъ вагоны.
— Капитана, капитана, лаботаю? (есть работа?)… Моя лабота, капитана!.. Таскайло (таскать) надо?.. Моя шибко знакомый, капитана!..— лопотали они, расхватывая мои вещи.
— Гостиницу знаешь? — спрашиваю одного изъ китайцевъ,— онъ, мн казалось, обнаруживалъ наибольшія познанія въ томъ своеобразномъ волапюк, который установился всюду на русскомъ восток для объясненія съ китайцами, корейцами и японцами.
— Кстица? Моя понимай! Шибко тадека есть! (очень далеко), забормоталъ онъ и, подхвативъ мой чемоданъ, рысцой затрусилъ по насыпи. За нимъ потянулись гуськомъ и другіе пятеро, нагруженные корзинкой, портъ-плэдомъ и другими моими вещами.
При первой же встрч съ русскимъ рабочимъ выяснилось, однако, что китаецъ, выказавшій такія познанія, ‘понималъ’ плохо и велъ насъ совсмъ не по той дорог, по которой слдовало. Измнивъ курсъ по указаніямъ рабочаго, мы направились къ ‘Пристани’,— совсмъ обособленной части города, расположенной на берегу рки Сунгари и находящейся на разстояніи примрно двухъ верстъ отъ Новаго Харбина. Ее отдляетъ отъ послдняго широкая равнина, очевидно, заливаемая водою въ половодье. Черезъ эту равнину намъ и предстояло перебраться. Скоро мои китайцы устали.
— Мало-мало куль-куль (покурить)! — попросилъ одинъ изъ нихъ. Получивъ разршеніе, они сбросили ношу на землю, выкурили трубочку, посидли нсколько минутъ и снова отправились.
Посл нсколькихъ такихъ ‘куль-кулей’ мы добрались, наконецъ, до ‘Пристани’. Это оказалась довольно обширная часть города, по существу пока едва ли не являющаяся главною,— въ ней сконцентрировалась исключительно частная предпріимчивость, какъ кажется, совершенно изгнанная изъ Новаго и Стараго Харбина тамъ вс строенія казенныя.
Путемъ разспросовъ встрчныхъ я узналъ, что вс гостиницы располагаются около средней улицы. Попавъ на эту улицу, я дйствительно убдился въ томъ, что недостатка въ гостиницахъ нтъ, затрудненіе состояло скоре въ избытк ихъ,— которую выбрать?
По вншности вс он внушали мало доврія — отели эти представляли изъ себя одноэтажныя мазанки, очевидно перостроенныя изъ китайскихъ фанзъ. Названія, красовавшіяся на вывскахъ, также не общали ничего хорошаго: ‘Гостиница Москва и намера’, ‘Ресторанъ Свиданіе Друзей’, ‘Гастиница Россія съ билліардомъ’ и т. д.
Когда мн, наконецъ, надоло выбирать, и стало ясно, что лучшаго ожидать нечего, я ршилъ остановиться въ ближайшей слдующей. Таковой оказалась ‘Гостиница Халкида II-го класса’, какъ значилось на вывск, рядомъ съ которой у воротъ красовалась другая, написанная аршинными буквами: ‘Номера’.
Пришлось пройти черезъ довольно грязный дворъ, гд китаецъ раскладывалъ покупаемыя имъ у гостиницы бутылки,— очевидно, гостиница работала на славу,— весь дворъ былъ устланъ бутылками и я съ трудомъ лавировалъ между ними,— затмъ я поднялся по лстниц и попалъ въ темный корридоръ ‘номеровъ’.
— Есть свободный номеръ? — обращаюсь къ заспанному номерному.
— Есть-съ, пожалуйтесъ! — и онъ распахнулъ передо мной двери съ такимъ видомъ, какъ будто хотлъ меня несказанно поразить великолпіемъ номера.
Я вошелъ и оказался въ каморк шага четыре въ длину и столько же въ ширину, съ однимъ окномъ, желзной кроватью, столомъ, покрытымъ грязной клеенкой, двумя стульями и кривоногимъ умывальникомъ.
— Ну, а получше то у васъ нтъ?
— Нтъ-съ! Помилуйтесъ, номеръ первый сортъ,— чистый, свтлый, теплый, съ ковромъ-съ! — и онъ съ гордостью указалъ на дешевенькій китайскій коверъ, украшавшій стну надъ кроватью и заставившій меня призадуматься: не лучше ли бы было, если бы его тамъ небыло?
— А что этотъ номеръ стоитъ?
— Три съ полтиной въ суткисъ! — сообщилъ онъ такимъ тономъ, какъ будто бы иначе и быть не могло.
Я собирался было изумиться, но во время вспомнилъ, что я вдь въ ‘богатой’ Манчжуріи, мысленно махнулъ рукой и веллъ таскать вещи. Дйствительно, какъ поздне оказалось изъ разспросовъ, въ Харбин и нтъ номеровъ дешевле трехъ рублей, при чемъ о послднихъ выражались, что лучше въ нихъ не останавливаться.
Разобравшись, помывшись и напившись чаю, я ршилъ прежде всего узнать о дальнйшей своей судьб, т. е. главнымъ образомъ, когда явится возможность двинуться дале.
Оказалось, что для наведенія справокъ необходимо хать опять въ Новый Харбинъ. Нанимаю извозчика довольно общипаннаго и непрезентабельнаго вида.
— Въ управленіе желзной дороги.
— Два съ полтиной!
Я опять намревался удивиться, но снова вспомнилъ, что нахожусь въ Эльдорадо, гд деньги падаютъ золотымъ дождемъ и… смирился, тмъ боле, что возница убдилъ меня, что такова ‘такція’, которая прибита гд-то на облучк. Поискалъ ее глазами — не нашелъ и пришлось поврить на слово.
Мы направились по той же дорог, по которой утромъ я тащился съ китайцами.
Поднимаясь на гору къ Новому Харбину, извозчикъ обращается ко мн:
— А вотъ какіе у насъ, баринъ, дла длаются!.. халъ я здсь вчера вечеромъ, домой возвращался. Вдругъ наскакиваетъ на меня въ темнот солдатъ съ шашкой — хочетъ зарубить. Замахнулся онъ на меня — я только рукой отмахнуть усплъ, онъ мн руку то во какъ перерубилъ. А потомъ шашка соскочила и на дрожкахъ зарубку сдлала! — Дйствительно, рука извозчика была забинтована марлей, а на краю дрожекъ виднлась глубокая зарубка.
— Какъ же ты спасся? — спрашиваю его.
— Да по лошади хлестнулъ, едва ускакать усплъ,— хорошо еще патруль попался… Свезли въ лазаретъ меня на перевязку…
— Ну, а солдата-то нашли?
— Нешто его найдешь? Темно, ночь вдь!.. Хорошо, что зарубилъ не шибко… Да и много тутъ всякаго бываетъ… Вотъ одинъ зарубленный лежитъ ужъ… Тоже подъ вечеръ около этого мста человкъ шелъ, торговецъ, наскочилъ на него солдатъ, зарубилъ и обобралъ… Такъ и не нашли, кто убилъ, только видно, что шашкой…
— Извстное дло, мста глухія, вотъ и хунхузятъ… — прибавилъ онъ, подумавъ.
Мы взобрались по крутому подъему на гору, террасой поднимающуюся надъ низиной, гд располагается ‘Пристань’. Передъ нами оказалось нсколько досчатыхъ бараковъ, по бокамъ и сверху засыпанныхъ землею. Маленькія окошечки подслповато смотрятъ на свтъ божій.
— Что это такое?— спрашиваю извозчика.
— Да войска стоятъ, баринъ, дома-то имъ неказистые выстроили…
Надъ однимъ изъ бараковъ точно такой же постройки красуется надпись ‘Военное Собраніе’.
За то дале начинаются желзнодорожныя постройки — прочно и красиво выстроенные кирпичные дома, съ желзными крышами, хорошими печами и двойными окнами. Нкоторыя зданія, напримръ, домъ главнаго инженера, госпиталь, школа выдляются и своими размрами, и красивой архитектурой. Недурна также церковь въ какомъ-то очень причудливомъ стил.
Ближе къ станціи возводятся различныя мастерскія, склады, локомотивные сараи, высокая водокачка, для которой вода проведена почти за дв версты изъ рки Сунгари. Сама станція пока еще мала и едва вмщаетъ самое необходимое, но противъ нея возведено уже огромное зданіе будущаго вокзала — кажется это будетъ одинъ изъ лучшихъ вокзаловъ на восток.
За полотномъ вытянулись въ три улицы дома для служащихъ и для различныхъ частей управленія дороги. Частью они уже вполн закончены, частью строятся,— вокругъ хлопочутъ манзы, таская воду, кирпичи, известку, другіе кладутъ стны, пригоняютъ рамы, кроютъ крыши. Русскихъ между ними почти не видно: и подрядчики, и рабочіе — китайцы.
Большая часть домовъ уже иметъ номера, такъ какъ вс они возводятся по заране выработанному плану. Смотрю на номера и не врю глазамъ: No 527, No 565 и т. д. Поздне я разспросилъ объ этомъ одного изъ своихъ новыхъ харбинскихъ знакомыхъ: дйствительно возведено уже боле 600 домовъ — цлый городъ выросъ изъ-подъ земли, какъ въ сказк, если и не въ одну ночь, то все же для города въ очень короткое время!
Наконецъ, мы добрались до управленія. Разыскиваю одного изъ инженеровъ, къ которому у меня была рекомендація, и прошу оказать содйствіе при дальнйшемъ передвиженіи.
— Вы пріхали довольно удачно,— говоритъ онъ,— завтра четвергъ,— слдовательно пойдетъ почтовый поздъ. У насъ пока два такихъ позда въ недлю, а по остальнымъ днямъ позда какъ придется ходятъ, лишь по мр надобности. Сегодня, напримръ, хать не рекомендую,— можете застрять на какой нибудь станціи. Останьтесь здсь до завтра — тогда ужъ безъ остановки подете вмст съ почтою…
Совтъ былъ дльный. Я ршилъ остаться до завтра, отчасти даже довольный, что могу, такъ сказать, на законномъ основаніи пробыть день въ Харбин и ознакомиться ближе съ этимъ новымъ очагомъ русской культуры на восток.
Изъ управленія я пошелъ домой пшкомъ. По дорог остановился у одного изъ строящихся домовъ, чтобы посмотрть, какъ китайцы работаютъ.
Въ своихъ синихъ кофтахъ и штанахъ, съ косами, завернутыми въ шиньоны и повязанными платками, они производятъ впечатлніе какихъ-то бабъ, вырядившихся въ полумужскіе костюмы. Нсколько человкъ таскало кирпичи изъ сложенныхъ штабелей, другіе, сидя на корточкахъ на строящейся стн, укладывали ихъ, методически смазывая известкой. Работа у нихъ шла не быстро, но поражала своей аккуратностью,— каменщики китайцы, говорятъ, идеальные. Они перебрасывались непонятными звуками на своемъ гортанномъ нарчіи, но, судя, по крайней мр, по интонаціи, не было ни ссоръ, ни ругани, столь неизбжной при русской работ.
— Твоя лабота деньги одно солнце сколько есть (сколько зарабатываешь денегъ въ одинъ день?) — спрашиваю одного изъ китайцевъ, примняясь къ мстному діалекту.
— Шибька мала, капитана! Пятидесять копйка, капитана! Лабота много, деньга мала, кушай мала!..— отвчаетъ онъ.
Прошелся по улиц будущаго городка: куда ни взглянешь, везд еще идетъ постройка, везд груды мусора, кирпича, песку, досокъ и бревенъ…
Для кого эта масса строющихся домовъ? Гд въ настоящее время ютятся ихъ будущіе обитатели? Обращаюсь за разъясненіемъ къ одному изъ мстныхъ обывателей — офицеру, съ которымъ познакомился при выход изъ управленія.
— И теперь уже здсь порядочное желзнодорожное населеніе,— отвчаетъ онъ,— а когда мастерскія и склады функціонировать начнутъ и еще народу прибавится. Большинство пока живетъ въ кое-какъ перестроенныхъ фанзахъ, частью даже въ землянкахъ. Кром того, и для различныхъ отдловъ управленія много построекъ нужно — ндь тутъ будетъ главный центръ управленія желзной дорогой,— въ Портъ-Артур и Никольск только концевые пункты ея.
Разспрашиваю своего спутника объ общихъ условіяхъ жизни здсь.
— И не говорите! Жизнь здсь анафемская! Съ семьей жить — не приведи Богъ. Живешь въ землянк,— зимой сыро, холодно, отовсюду дуетъ. Дти хвораютъ, жена у меня тоже расклеилась — лчить некому, доктора плохіе, полковые только… А безъ семьи — съ ума сойдешь или сопьешься! Интересовъ общественныхъ никакихъ, нравы — дикіе… Почта пока приходитъ Богъ знаетъ какъ: то черезъ мсяцъ, то черезъ полтора получаемъ газеты и письма изъ Россіи… Къ тому же дороговизна… Вы не поврите: я получаю около 300,— казалось бы достаточно? — живу скромнешенько — а не хватаетъ… Деньгамъ здсь цны нтъ, швыряютъ ихъ охапками на втеръ, потому все и дорого до безобразія…
Мы въ разговорахъ дошли до станціи, гд мн пришлось распроститься съ моимъ новымъ знакомымъ — онъ халъ въ Старый Харбинъ.
Благополучно добрался я до ‘Пристани’ и, идя пшкомъ, могъ теперь боле подробно познакомиться съ этой наиболе живою частью Харбина.
Здсь цлый рядъ уже вполн сформировавшихся улицъ, но дома большею частью или настоящія китайскія фанзы, или фанзы нсколько передланныя, или по плану своему русскіе дома, но выстроенные на китайскій ладъ. Постройка такого дома не представляетъ большихъ затрудненій. Строится изъ толстыхъ брусьевъ и плахъ остовъ, какъ бы каркасъ дома, рамы дверей и оконъ подпираются брусками. Затмъ будущія стны забираются дранью и образовавшаяся ршетка съ обихъ сторонъ замазывается глиной: китаецъ беретъ мокрую глину лопаточкой и сажаетъ комокъ за комкомъ на ршетку, потомъ для окончательной отдлки, глина выравнивается, штукатурится или просто блится, устраиваются полы, потолки и крыша — и домъ готовъ. Конечно, стны такого дома непрочны и довольно продувныя, но вдь холода здсь большіе рдки, а на долговчность никто и не претендуетъ,— за то дешево и скоро.
Что поражаетъ, такъ это необычайное развитіе мелкой промышленности и торговли. Года три тому назадъ здсь нельзя было достать хлба, а теперь, что ни домъ — либо ремесленникъ какой-нибудь, либо лавочка въ немъ. Нсколько булочныхъ и кондитерскихъ, нсколько часовыхъ длъ мастеровъ и ювелировъ, цлый рядъ сапожниковъ, портныхъ, парикмахеровъ всхъ національностей — есть между ними и японцы, и китайцы, и евреи, и армяне, если приглядишься къ вывскамъ — цлое столпотвореніе вавилонское или нашествіе дванадесяти языковъ!
Впрочемъ, чтобы вынести такое впечатлніе, нтъ надобности и вывски читать, стоитъ только присмотрться къ встрчнымъ на улиц: кром синихъ куртокъ манзъ, снующихъ всюду, встрчаешь то и дло крючкомъ изогнутые армянскіе и грузинскіе носы, еврейскіе пейсы, выпуклые съ огромными блками глаза грековъ, вертлявыя фигурки черномазыхъ японцевъ… Рже натолкнешься на чисто русскую физіономію, но и та преобразилась въ типъ ‘манчжурца’ — типъ, находящійся въ ближайшемъ родств съ описаннымъ Щедринымъ въ свое время ‘ташкентцемъ’. Глаза пріобрли боле хищный блескъ, ротъ расширился, въ виду увеличенія аппетита, на голов появилась огромная мохнатая папаха, дабы наводить подобающій страхъ на ‘неврныхъ’… Типу этому свойственно носить сапоги бутылками, рубаху-косоворотку, толстую цпь новаго золота на жилет, выступать храбро и съ гордостью посреди улицы и давать въ ухо нахалу-манз, если онъ осмлился не посторониться передъ насадителемъ культуры…
Появилось здсь и нсколько крупныхъ магазиновъ,— конечно, между ними неизбжный ‘Чуринъ’,— строится нсколько настоящихъ домовъ, т. е. домовъ изъ кирпича, двухъ-этажныхъ…
Иду дале по главной улиц и вижу каланчу, а подъ нею городового, правда, пока, кажется, единственнаго въ город,— но все же какая трогательная, родная картина въ сердц Манчжуріи!..
Дале замчаю, что и крупная промышленность не дремлетъ: на самомъ бррегу Сунгари выросла паровая мельница — огромное кирпичное зданіе съ высоченными трубами. Говорятъ, она работаетъ на славу и приноситъ хозяину ея, богатому купцу, недурной доходъ.
Съ набережной, по которой проведено полотно желзной дороги, открывается превосходный видъ на широкую рку, мирно катящую свои волны, и на длиннйшій желзнодорожный мостъ, перебросившійся съ берега на берегъ, какъ изящное, ажурное кружево…
Любуясь видомъ, я почувствовалъ, однако, что одной эстетики для человка мало, чтобы быть счастливымъ: существуютъ и боле грубыя, но насущныя потребности — изъ нихъ первая — удовлетвореніе голода. Приходилось подумать объ обд, время было уже позднее.
Предстояло отыскать мсто, гд бы можно было пообдать безъ опасности для жизни — задача въ Харбин не изъ легкихъ. Обдать въ своей ‘Халкид’ я положительно боялся — слишкомъ уже откровенный маргариновый запахъ несся изъ кухни. Неподалеку и нашелъ ресторанъ, на видъ, казалось, боле благообразный — на вывск было написано просто ‘Ресторанъ Ланько’.
Народу было мало — за столиками сидло два, три человка, и буфетчикъ за стойкой, обильно уставленной бутылками, имлъ скучающій видъ.
Обтрепанный половой подалъ мн замусленную бумажку, гд каракулями было изображено: