По духовному завещанию, Крылов Виктор Александрович, Год: 1892

Драматургия
Время на прочтение: 56 минут(ы)
Скачать в PDF

ДРАМАТИЧЕСКІЯ СОЧИНЕНІЯ

Виктора Крылова.
(Александрова).

ТОМЪ ПЕРВЫЙ

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Типографія Г. Шредера, Гороховая, 49.
1892.

ПО ДУХОВНОМУ ЗАВЩАНІЮ.

КОМЕДІЯ ВЪ ТРЕХЪ ДЙСТВІЯХЪ.

ДЙСТВУЮЩІЯ ЛИЦА.

Иванъ Ивановичъ Сапожковъ — дйствительный статскій совтникъ.
Валерьянъ Ивановичъ Сапожковъ — помщикъ.
Любовь Николаевна — его жена.
Дарья Семеновна Прогалинова — мелкопомстная помщица.
Борисъ Андреевичъ — ея сынъ.
Катя.
Илья — камердинеръ покойнаго брата Сапожковыхъ.
Яковъ Сушкинъ — уздный канцеляристъ.
Князь Лютинъ — уздный предводитель дворянства.

Лакеи, дворня.

Дйствіе происходитъ въ деревн умершаго брата Сапожковыхъ.

ПЕРВОЕ ДЙСТВІЕ.

Гостинная въ богатомъ помщичьемъ дом.

По открытіи занавса — Прогалинова одна. Она одта въ глубокій трауръ съ плерезами. Довольно продолжительное время она разсматриваетъ внимательно мебель, поглаживаетъ рукой матерію обивки и т. п. Входитъ Илья.

Илья.

Придти приказали, когда поосвобожусь.

Прогалинова.

Да, да, Илья Петровичъ… поговорить съ тобой хотлось… о покойник… вдь ты ему близкій былъ человкъ…

Илья.

Да ужъ, кажется, чего-жь ближе-то?..

Прогалинова.

Знаю, знаю, Илья Петровичъ… Садись-ка вотъ здсь, садись, я не чванная… Не то, что эти другіе родственники, — я простая… весь вкъ въ деревн живу…

Илья — садится.

Да-съ.

Прогалинова.

Такъ вотъ какъ, Илья Петровичъ, а!?.. умеръ?.. кто-бы могъ ожидать?..

Илья.

Да-съ.

Прогалинова.

То есть какъ меня это поразило, какъ поразило,— я теб и сказать не могу: человкъ былъ здоровый, молодой… что-жь? вдь ему съ небольшимъ сорокъ лтъ было… Жилъ, кажется, всегда въ свое удовольствіе: и богатъ-то, и холостой, ни службы, ни семьи,— никакихъ этихъ непріятностей не зналъ… Кому, кажется, и жить-то, коли не ему?

Илья.

Видно, такъ богу угодно было.

Прогалинова.

Царство ему небесное, голубчику… я хоть ему и двоюродная сестра, а все-жъ таки по родственному, всмъ чувствомъ, любила покойника.

Илья.

Какъ не любить-то, Дарья Семеновна!..

Прогалинова.

И словно мн предчувствіе какое-то сказало, что мы его потеряемъ… Въ самый вдь въ этотъ день, говорю я моему Борису: ‘что-то нашъ Василій Ивановичъ теперь подлываетъ?’ — и чувствую, что вдругъ защемило, — ну, защемило сердце, да и полно… Говорю: ‘ужъ что-нибудь съ нимъ дурное да случилось, либо захворалъ, либо что… такъ мн по немъ грустно, такъ грустно!’ Какъ душа-то родственная, Илья Петровичъ, сказывается… полторы тысячи верстъ вдь отсюда моя-то деревня…

Илья.

Случается-съ, открываетъ господь.

Прогалинова.

Именно, господь… Ну, такъ ужъ ты мн теперь, родной, подробно разскажи: какъ оно, то есть, случилось?

Илья.

Да какъ случилось?— и опомниться не могли… Василій Ивановичъ, изволили знать, веселаго нрава были, все праздники, да угощенья устраивали… Ну, и наканун самой кончины, вижу, тоже на какой-то пикникъ собираются… а я ужъ тогда замтилъ, что съ лица этакъ сдаетъ, будто желты… Сталъ ихъ отговаривать, — не послушались: ‘ты дуракъ, говорятъ, не суйся, куда не спрашиваютъ’…

Прогалинова.

Ахъ, голубчикъ мой!!

Илья.

Вечеромъ, гляжу, прізжаютъ совсмъ не въ себ… ‘Что-то плохо мн, Илья’, говорятъ… Я въ ту пору, надо признаться, посердился на нихъ, поворчалъ, что меня не послушали… только они говорятъ: ‘ты, Ильюша, одинъ меня понимаешь и бережешь’… Хотлъ я за докторомъ посылать: ‘не надо, говорятъ, такъ пройдетъ’, и въ постель легли… да еще что?— и меня спать гонятъ… ‘Ты изъ-за меня, Илья, не торчи’… чтобъ меня-то, знаете, не утомить… Такъ ужъ они меня любили, Василій Ивановичъ, — такъ ужъ цнили… ей богу всю жизнь не забыть…

Прогалинова.

Ты, Илья Петровичъ, золотой былъ для него человкъ.

Илья.

Вотъ я, изволите видть, ушелъ, — будто что спать, а самъ подл спальни рядомъ сижу въ кабинет… Часу этакъ не прошло, слышу — кличутъ… вхожу къ нимъ — и вижу, что имъ ужъ совсмъ не хорошо…

Прогалинова.

Ахъ, родной мой!

Илья.

‘А, ты’… говорятъ они мн то… ‘ты, Ильюша, еще не легъ?!. благодтель ты мой, Илья… какъ тебя цнить, какъ благодарить!?…’ такъ это чувствительно, право,— немного, немного, вотъ, кажется-бы, я тутъ и заплакалъ… Сейчасъ я кучеренка за докторомъ въ городъ послалъ… Ну, городъ отъ насъ полторы версты всего, — только опять несчастье, докторъ-то тоже съ пикника пьянехонекъ пріхалъ, никакъ не добудятся…

Прогалинова.

Господи помилуй!

Илья.

А Насилью Ивановичу-то тмъ временемъ все хуже, да хуже. Я разослалъ гонцовъ по всмъ концамъ, чтобъ по деревнямъ другого доктора искали — земскаго, а самъ ихъ тереть сталъ… Только вижу: три не три, противъ божьей воли ничего не сдлаешь… ‘Я, говорятъ, умру, Ильюша’…

Прогалинова.

Такъ самъ и говоритъ?

Илья.

Такъ и говоритъ: ‘я умру… поцлуй ты меня, Ильюша’… Вотъ хоть не врьте, Дарья Семеновна… ‘поцлуй, говорятъ, меня, Ильюша… ты мн теперь ближе брата родного сталъ’… ей богу!.. это вотъ ихъ и послднія слова… Потомъ исправникъ прізжалъ, они ужъ совсмъ въ забытьи были, больше ничего и не говорили… ‘ближе брата»! говорятъ…

Прогалинова.

Илья Петровичъ, — чего мудренаго?— Вы ему преданный человкъ были, а братцы-то у него — ихи-хи!!. какіе…

Илья.

Что вы?

Прогалинова.

Чай, самъ видишь, — что мн тебя носомъ-то тыкать?… Всю жизнь они его, моего голубчика, царство ему небесное, и знать не хотли… тутъ, чай, и помину не было, что у него на свт какіе братья есть?…

Илья.

Да-съ… я шесть лтъ служу, а о братцахъ и не слыхивалъ.

Прогалинова.

А теперь, вишь ты, и поназжаютъ… Вонъ ужъ одинъ по всмъ угламъ въ усадьб шныряетъ, наслдство высматриваетъ… Погоди, сегодня и другой прідетъ.

Илья.

Да что они, Дарья Семеновна, позвольте такъ спросить: родные братцы покойному приходятся?

Прогалинова.

Родные, только отъ другой матери… То вотъ этотъ генералъ, Иванъ Ивановичъ, а то вотъ еще прідетъ Валерьянъ Ивановичъ, — эти отъ одной матери… а онъ то былъ, нашъ голубчикъ, Василій Ивановичъ, отъ другой.

Илья.

Понимаю-съ.

Прогалинова.

Ну и состояніе-то это было у него все отъ матери… Эти-то вдь только такъ, что на служб нажито, своего-то у нихъ ничего не было… А Василія-то Ивановича маменька изъ купеческаго званія была, богатйшая… полмилліона, гляди, ему посл себя оставила.

Илья.

Что-жь это они съ Василіемъ Ивановичемъ въ ссор, что-ль, были?..

Прогалинова.

И — батюшка! вс трое дружка съ дружкой, какъ собаки, жили весь вкъ… Не знаю ужъ, какъ и эти-то двое братья здсь встртятся.

Илья.

Такъ разв-съ и они межъ собой?..

Прогалинова.

Иванъ Ивановичъ съ Валерьянъ Ивановичемъ?.. Враги… непріятели кровные… добраго слова одинъ о другомъ не скажетъ…

Илья.

Отчего-жь-бы это-съ?

Прогалинова.

Анбиціозны очень оба.

Илья.

Удивленье — право.

Прогалинова.

Года два, чай, въ глаза другъ друга не видали…

Илья.

Удивленье…

Входитъ Ивинъ Ивановичъ и Борисъ. Прогалинова и Илья ихъ не замчаютъ, и потому Иванъ Ивановичъ слегка покашливаетъ, желая обратить на себя вниманіе.

Иванъ Ивановичъ.

Гм! гм!.. (Илья, замтивъ его, встаетъ и отходитъ.) А я вотъ тутъ, Дарья Семеновна, съ Борисомъ… (Иль.) Вы бы, Илья Петровичъ, присмотрли: сейчасъ братъ Валерьянъ долженъ пріхать и съ женой, такъ всели для нихъ въ этихъ комнатахъ приготовлено?…

Илья.

Все готово, ваше превосходительство, хорошо… я сейчасъ тамъ былъ.

Иванъ Ивановичъ.

Да… ступайте, посмотрите… (Илья уходитъ.) я васъ буду просить, Дарья Семеновна… Зачмъ вы это?…

Борисъ беретъ у него изъ рукъ шляпу и палку и кладетъ на столъ.

Прогалинова.

Что-съ?

Иванъ Ивановичъ.

Зачмъ этотъ разговоръ со слугой?

Прогалинова.

Ахъ, батюшка, покойникъ былъ мн не чужой человкъ, а вдь на его рукахъ умеръ.

Иванъ Ивановичъ.

Ну да, ну да… но зачмъ это такъ фамильярно… Теперь вотъ мы сюда собрались вс родственники умершаго брата… а вы тутъ со слугой… вдь какъ угодно: вдь вы все-таки сестра, а онъ все-таки слуга.

Прогалинова.

Ахъ, Иванъ Ивановичъ, ваше превосходительство, иной слуга-то ближе роднаго… онъ за покойнымъ братцемъ-то какъ ходилъ, пылинки на него упасть не давалъ.

Иванъ Ивановичъ.

Можетъ быть, можетъ быть,— мы при этомъ не были… Ну, онъ за свои заслуги будетъ награжденъ… Мы, въ память брата, его наградимъ прилично, но къ чему-же намъ…

Борисъ.

Да-съ, я тоже… я съ дядюшкой совершенно согласенъ. Вы, мамашечка, очень доброй души — и любви въ васъ этой бездна сущая, только воли ей теперь пока давать не надо… сдерживать надо себя, мамашечка…

Прогалинова.

Да что-жь я такое, боже мой?!

Борисъ.

Не въ осужденіе вамъ, мамашечка, говорятъ, что это вы?.. да отношенія-то наши теперь такія… обстановка такая…

Прогалинова.

Какія отношенія?..

Борисъ

Какъ же-съ: мы вотъ здсь, такъ сказать, одна семья, вс близкіе покойнаго, зерно единое… намъ теперь, такъ сказать, душой слиться надо всмъ… сплотиться надо… Такъ ли, дядюшка?

Иванъ Ивановичъ.

Такъ, такъ, Борисъ… такъ.

Борисъ.

Ну, а за кмъ грха нтъ,— не святые мы угодники, не въ раю живемъ… прорвется какое нибудь слово осужденія, оно, можетъ, и пустое, и безъ умысла, да передъ слугой сказано,— сейчасъ пойдутъ пересуды, а тамъ еще переврутъ, исказятъ… ну, сейчасъ ужъ какъ будто и тнь… сейчасъ этого единаго-то, родного-то и нтъ.

Иванъ Ивановичъ.

Врно, Борисъ, врно.

Прогалинова.

Да я вдь ни про кого ничего…

Борисъ.

Не обережешься, мамашечка, — такой ужъ это предметъ: когда покойника жалешь, всегда, гляди, на живаго что нибудь наплетешь.

Прогалинова.

Я даже сегодня за чаемъ хотла вамъ, Иванъ Ивановичъ, разсказать про мой сонъ, да вижу — люди, промолчала-же я…

Иванъ Ивановичъ.

Какой-съ это сонъ?

Прогалинова.

Видла я нашего голубчика-то, Василія Ивановича… являлся мн…

Иванъ Ивановичъ.

И удивительнаго ничего нтъ, мы все про него теперь только и разговариваемъ.

Прогалинова.

Нтъ, скажите лучше, что усердно молилась я вчера за его душу, чтобъ господь его успокоилъ,— такъ оттого…

Иванъ Ивановичъ.

И это ко снамъ тоже располагаетъ.

Прогалинова.

Я такъ и обомлла… не понимаю, что сонъ,— и думаю: какъ-же это его, голубчика, похоронили, а онъ передо мной живехонекъ стоитъ?.. Только какъ будто онъ это меня ручкой къ себ поманилъ — и говоритъ: ‘Дарья, ты меня не бойся… нтъ, говоритъ, мн и въ земл покою, что я тебя при жизни забывалъ и мало цнилъ’!— можете представить?!

Иванъ Ивановичъ.

Интересно.

Прогалинова.

Я и говорю ему: ‘Христосъ съ тобой. Василій Ивановичъ, ступай себ въ свою могилу, успокойся, ничего я противъ тебя, окромя любви, не имю’… А онъ мн: ‘Дарья, нтъ мн покою? пока я не загладилъ свою вину. Осталось, говоритъ, посл меня матушкино серебро,: столовый и чайный приборы старинной работы,— возьми, говоритъ, ихъ себ на память’. Только было я хотла отвтить, что ничего, молъ, мн твоего не надо,— анъ гляжу, и нтъ никого…

Иванъ Ивановичъ.

Что-жъ, сударыя?— мы вотъ сегодня вскроемъ духовную, прочтемъ… коли оно тамъ такъ значится,— мы вамъ все это серебро и предоставимъ.

Прогалинова.

Вы все съ духовной… Я къ тому разсказываю, что какъ это для сердца сладко, что вспомнилъ-же онъ обо мн, нашъ голубчикъ.

Иванъ Ивановичъ.

Сладко-то оно, можетъ быть и сладко, только, знаете, у насъ законы какіе?— у насъ законы покойника всхъ правъ состоянія лишаютъ… Что имъ живымъ на бумажк написано, то и свято, а умеръ — шабашъ: кому хочешь, являйся тамъ и распоряженья длай, въ суд этого не примутъ.

Прогалинова.

Что вы, Иванъ Ивановичъ, смшное говорите… а если онъ хотлъ, да какъ-нибудь только забылъ прописать?

Иванъ Ивановичъ.

Въ суд не примутъ-съ.

Прогалинова.

Какъ-же такъ?

Иванъ Ивановичъ.

Да такъ-же съ… потому-что доказать это мудрено: желалъ онъ что или нтъ.

Прогалинова.

Какъ-же мудрено, если онъ изъ за этого во гробу покою себ не иметъ?

Иванъ Ивановичъ.

Мало-ли, сударыня, какія вамъ тамъ виднья будутъ видться!.. Вамъ, пожалуй, приснится, что онъ и все свое состояніе вамъ оставилъ, — такъ и отдать его вамъ?

Прогалинова.

Иванъ Ивановичъ, ваше превосходительство!..

Борисъ.

Мамашечка, ну что вы спорите? изъ-за чего?.. стоитъ-ли обо всемъ этомъ разговаривать?.. и зачмъ?.. чтобъ люди сказали: ‘вотъ, молъ, налетли вороны добычу длить, раскаркались’.. Нтъ-съ, въ насъ этой корысти нисколько нтъ. Ничего намъ не нужно… благодаренье богу, можемъ жить и своими средствами и трудами… а если мы съхались сюда, такъ это, чтобъ почтить покойника доброй памятью, какъ всмъ онъ намъ былъ дорогъ… родственнымъ согласіемъ почтить… И врьте чести, Иванъ Ивановичъ: я мамашечку знаю хорошо — он только такъ говорятъ, а въ нихъ нтъ этихъ мыслей… а одна святая любовь…

Иванъ Ивановичъ.

Я вдь чтожь… я такъ сказалъ…

Борисъ.

А вы бы вотъ лучше, мамашечка, спросили дядюшку, какія мы тутъ оранжереи осматривали…

Иванъ Ивановичъ.

Да-съ, оранжереи хороши… (Встаетъ.) Вотъ вдь, Дарья Семеновна, подумаешь, какъ несправедливъ бываетъ иной разъ человкъ… Все-то мы покойнаго брата, бывало, бранили: что расточитель онъ, и мотъ, и шалопай,— что ведетъ онъ этакую пустую, легкую жизнь: ни служитъ, ни дломъ не занимается… а теперь посмотрлъ я вс его постройки въ усадьб… Какъ, знаете, все это сдлано солидно, хозяйственно, практично… а ужъ о красот, о вкус и говорить нечего,— прелесть! каждая бесдочка въ саду — хоть на выставку посылай… Нтъ-съ… Василій былъ умный человкъ!… (Съ удареніемъ) умный человкъ!!, только натура такая широкая!.. художественная… и напрасно его съ грязью мшали…

Прогалинова.

Кто мшалъ, а кто и нтъ, батюшка. Меня хоть онъ никогда въ грошъ не ставилъ, а я всегда была за него, и другимъ-то дурно говорить объ немъ при себ не позволяла… Я его добрую душу всегда цнить умла.

Борисъ.

Слышите! кажется, пріхали.

Иванъ Ивановичъ.

Да, — копошатся въ передней.

Борисъ.

Надо тетушку встртить.

Иванъ Ивановичъ.

Давненько я Валерьяна не видалъ…

Отходитъ вправо. Борисъ идетъ къ входной двери, въ которую въ это время входить Валерьянъ Ивановичъ, Любовь Николаевца и Илья съ мелкими вещами Сапожковыхъ.

Борисъ.

Дядюшка, — родной!! Неужто не узнали?! племянникъ вашъ, Борисъ Прогалиновъ… два года тому назадъ въ Москв познакомились…

Валерьянъ Ивановичъ.

А! очень радъ

Борисъ.

Милая тетушка… (Цлуетъ руку Любовь Николаевн.) Вотъ и мамашечка…

Валерьянъ Ивановичъ.

Здравствуйте, сестрица.

Цлуются съ Прогалиновой, которая переходитъ къ Любовь Николаевн. Братья сходятся.

Иванъ Ивановичъ.

Ну, здравствуй, братъ Валерьянъ.

Валерьянъ Ивановичъ.

Иванъ Ивановичъ!!, давно таки намъ встрчаться не приходилось…

Иванъ Ивановичъ.

И вотъ что насъ свело: у братниной могилы встрчаемся… При такихъ обстоятельствахъ, Валерьянъ, старое забываютъ, — поцлуемся.

Цлуются.

Валерьянъ Ивановичъ.

Я… братъ, Иванъ Ивановичъ, ты знаешь… я не виноватъ въ нашей ссор… ты меня преслдовалъ да бранилъ, а я къ теб всегда съ уваженіемъ, да съ любовью.

Иванъ Ивановичъ.

Ну, не ты теперь время, чтобы намъ считаться,— богъ съ нимъ, съ прошлымъ. (Цлуются.) Любовь Николаевна, ручку вашу, матушка.

Любовь Николаевна — хныкая.

Какая минута, Иванъ Ивановичъ, какая минута!!.

Цлуются.

Борисъ.

Торжественная минута, тетушка. Душа дядюшки Василія Ивановича на томъ свт радоваться должна и ликовать.

Иванъ Ивановичъ.

Вишь ты, Валерьяша, а?.. давненько… того… да… давненько… Постарлъ я, чай, на твои глаза?

Валерьянъ Ивановичъ.

Ну, что за постарлъ? не такъ чтобы…

Иванъ Ивановичъ.

Какъ, чай, нтъ… Вотъ мн-бы умереть надо было, мой чередъ… анъ вонъ,— вишь ты! кто зналъ?

Любовь Николаевна.

Не поминайте, не поминайте, Иванъ Ивановичъ довольно ужъ мы слезъ пролили…

Иванъ Ивановичъ.

А ты ничего, молодцомъ… брюшко вонъ немножко ползетъ, — ну, да вдь И пора… (Замтя Илью.) Что-жь это вы, Илья Петровичъ, стоите со всми вещами, себя безпокоите? вы бы ихъ снесли къ нимъ въ комнату.

Илья.

Можетъ, завтракъ прикажете, ваше превосходительство?

Иванъ Ивановичъ.

Ахъ, въ самомъ дл, что-жь это я?.. Любовь Николаевна, завтракать будете?.. Тутъ вдь сейчасъ,— все хозяйство вдь какъ при брат было…

Любовь Николаевна.

До завтрака-ли теперь, Иванъ Ивановичъ!

Валерьянъ Ивановичъ.

Мы утромъ у станціоннаго смотрителя кофе пили, онъ намъ кстати и яичницу съ ветчиной сдлалъ.

Иванъ Ивановичъ — Иль.

Такъ не надо, Илья Петровичъ, ступайте.

Илья уходитъ.
Братья садятся слва, потомъ Любовь Николаевна. Прогалинова и Борисъ совсмъ справа.

Борисъ — тихо матери.

Мамашечка, вдь вы общали мн не мшать! Ну, дайте мн дйствовать… прошу васъ, дайте мн дйствовать.

Прогалинова.

Душа моя, да вдь ты видишь?..

Борисъ.

Что?

Прогалинова.

Весь вкъ грызлись, а теперь другъ передъ другомъ лебезятъ… понятно, къ чему клонитъ: одно лицемріе, насъ обездолить хотятъ.

Борисъ.

Мамашечка, я васъ прошу: дайте мн дйствовать.

Прогалинова.

Ну, ну…

Иванъ Ивановичъ.

Нтъ, Валерьяша, это ты не говори…. года, братъ, свое берутъ, такая я, право, дрянь сталъ . (Махнувъ рукой.) Ахъ!!. совсмъ старикъ… и глаза ужъ не т: безъ очковъ, братъ, ничего не прочесть… а тамъ, глядишь, то кашель, то знобъ…

Борисъ — подходя къ нимъ.

Ну, дядюшка, позвольте-съ . это ужъ вы на себя напускаете… Валерьянъ Ивановичъ, Любовь Николаевна, не врьте-съ… это онъ напускаетъ…

Иванъ Ивановичъ.

Нтъ, ей богу.

Борисъ.

Позвольте-съ,— я свидтель: не дале’ какъ вчера, посл обда, дядюшка предложилъ мн прогуляться съ нимъ по имнью . знаете, на лсъ взглянуть, на надлы… такъ какъ-бы вы думали? я вотъ молодой человкъ, а я отъ него отсталъ, — просить сталъ: ‘вернемтесь, дядюшка, домой’., такъ нтъ… ‘вотъ еще, говоритъ немножко только, вонъ на мельцицу сходимъ’… удивилъ меня просто.

Иванъ Ивановичъ.

Ты… ты… Борисъ… охъ, какой!!,

Любовь Николаевна.

Такъ вы ужъ осматривали имнье-то?

Иванъ Ивановичъ.

Слегка этакъ… мелькомъ…

Валерьянъ Ивановичъ.

Разсказываютъ, что имнье превосходное, богатйшее…

Иванъ Ивановичъ.

Нтъ, вотъ, Валерьянъ, что меня поразило: какъ устроено!.. Я вотъ сейчасъ Дарь Семеновн говорю: ‘мы брата Василья не понимали,— мы его все этакъ за пустельгу считали, а онъ нтъ’. (Crescendo) Какая была голова!

Прогалинова.

Что-же, Иванъ Ивановичъ, мы ужъ теперь вс здсь родственники собрались… больше вдь у насъ близкихъ никого нтъ… можно бы теперь и волю покойнаго прочитать.

Любовь Николаевна.

А разв есть духовная?

Валерьянъ Ивановичъ.

Духовную оставилъ?

Иванъ Ивановичъ.

Да.

Валерьянъ Ивановичъ.

Какъ-же писали, что онъ умеръ скоропостижно?

Иванъ Ивановичъ.

Такъ и было… только духовную-то онъ написалъ еще девять лтъ тому назадъ…

Любовь Николаевна.

Девять лтъ?

Иванъ Ивановичъ.

Да, года черезъ два посл того, какъ онъ получилъ наслдство отъ своей матушки… Это духовное завщаніе онъ тогда-же отдалъ на храненіе здшнему помщику и теперь дворянскому предводителю, князю Лютину, въ запечатанномъ конверт, съ надписью, въ случа смерти, передать мн. Князь всегда былъ близомъ съ покойнымъ братомъ,— онъ устроилъ и похороны, онъ взялся быть и охранителемъ имущества покойнаго.. Когда я сюда пріхалъ, мы обмнялись визитами, и тутъ князь вручилъ мн запечатанный пакетъ, куда онъ вложилъ и духовное завщаніе, и еще кое-какія неважныя бумаженки, оставшіяся тамъ-сямъ въ кабинет брата.

Любовь Николаевна.

Ну, и вы?..

Иванъ Ивановичъ.

Не безпокойтесь,— они аккуратно спрятаны подъ ключемъ… Конечно, разные документы и оставшіяся въ наличности кое-какія деньги хранятся у князя особо, и мы ихъ получимъ только по прочтеніи завщанія… Ну-съ… я до васъ ничего не распечатывалъ и, если хотите, мы сдлаемъ это сейчасъ.

Прогалинова.

Кого-жь еще ждать?

Валерьянъ Ивановичъ.

Это, братъ, Иванъ Ивановичъ, какъ ты хочешь. Я въ этихъ вещахъ посторонній человкъ, мн все равно.

Любовь Николавина — скороговоркой.

Господи! господи! господи! господи!

Иванъ Ивановичъ.

Э, э… Борисъ!!, вотъ, другъ любезный, ключъ… тутъ вотъ въ кабинет, въ шифоньерк… одинъ только этотъ пакетъ и лежитъ… Принеси, пожалуйста… (Борисъ уходитъ налво, Иванъ Ивановичъ звонитъ.) Мы это немножко поудобне сдлаемъ… (Входятъ два лакея.) Поставьте-ка сюда вонъ столъ-то, что побольше… сюда… (Лакеи ставятъ столъ на авансцену.) Хорошо, ступайте… (Лакеи уходятъ. Борисъ приноситъ большой пакетъ бумагъ, перевязанныхъ бичевкой и запечатанный.) Спасибо, дай сюда… (Садится посреди стола.) Ну-съ, милости просимъ… (Прогалинова хочетъ ссть подл него.) Позвольте, Дарья Семеновна, тутъ братъ сядетъ… Валерьянъ Ивановичъ,— сюда… рядомъ со мной, ты мн поможешь пересматривать . (Борису.) Ахъ, голубчикъ, виноватъ, забылъ: тамъ очки на столик въ кабинет…

Борисъ уходитъ и вскор приноситъ очки. Вс усаживаются. Слва Любовь Николаевна, потомъ Иванъ Ивановичъ, потомъ Валерьянъ Ивановичъ и, наконецъ, справа Прогалинова. Борисъ не садится, а стоитъ сзади, присматриваясь.

Иванъ Ивановичъ.

Господа,— вотъ пакетъ, полученный мною отъ здшняго предводителя, вы изволите видть, печати вс цлы и неприкосновенны. Да не рвите-же изъ рукъ, Дарья Семеновна, не убгутъ бумаги!.. Съ вашего общаго согласія, я распечатываю… Ахъ, да,— Борисъ, душа моя, распорядись, чтобъ намъ не помшали… чтобъ безъ докладу сюда не пускали.

Борисъ уходитъ и вскор возвращается.

Любовь Николаевна.

А! mon dieu, mon dieu!..

Валерьянъ Ивановичъ.

Теб-бы, Люба, лучше пойти отдохнуть., тебя это все такъ волнуетъ…

Любовь Николаевна.

Нтъ, Valere, нтъ… ничего…

Иванъ Ивановичъ.

Вотъ-съ я сломилъ печати… раскрываю пакетъ… Дарья Семеновна, пожалуйста, вы ничего не трогайте. Мы все пересмотримъ аккуратно и по порядку, а если всякій тутъ будетъ руки совать, то мы только бумаги по столу размечемъ и можемъ утратить изъ виду что нибудь важное.

Прогалинова.

Ну… ну… не трону… ну…

Иванъ Ивановичъ.

Сверху копія съ описи, оставшагося на лицо имущества покойнаго… движимости, усадьбы, земли, лса и прочаго… Я думаю, мы успемъ и потомъ разсмотрть эти подробности?

Валерьянъ Ивановичъ.

Позволь, Иванъ Ивановичъ, взглянуть?

Иванъ Ивановичъ.

Сдлай одолженіе, Валерьянъ Ивановичъ, пожалуйста…

Валерьянъ Ивановичъ — смотритъ бумагу. Въ то же время и Прогалинова заглядываетъ въ нее.

Н-да!!. имнье прекрасное… По крайней мр, тысячъ полтораста должно стоить.

Иванъ Ивановичъ.

Эхъ, Валерьянъ, Валерьянъ… какъ это ты сейчасъ все съ одного взмаху ршаешь и высказываешь?!. такъ, братъ, и провраться не трудно.

Валерьянъ Ивановичъ.

Это теб, Иванъ Ивановичъ, странно, потому-что ты человкъ служащій, а мы, помщики, къ этому привыкли,— и съ одного взгляду видимъ, чего имнье стоитъ.

Иванъ Ивановичъ.

Я-съ, Валерьянъ Ивановичъ, все очень хорошо понимаю, и наша служба тоже не тюремное заключеніе, чтобъ намъ не знать, что чего стоитъ,— все таки такъ сразу говорить не слдуетъ… Ты брякнешь: полуторастотысячное имніе, тотъ повторитъ, другой,— и пошло по свту гулять, что имнье стоитъ полтораста тысячъ, а къ раздлу, пожалуй, и пятидесяти не натянешь.

Валерьянъ Ивановичъ.

Ну, ужъ, Иванъ Ивановинъ…

Борисъ.

Извините, дядюшка, мн кажется, тутъ не изъ чего спорить: время покажетъ, кто правъ и…

Иванъ Ивановичъ.

Смотримъ дальше… Нсколько свертковъ… Братецъ, Валерьянъ Ивановичъ, не угодно-ли теб развернуть этотъ свертокъ, а я возьму этотъ… (Развертываетъ свертокъ.) Ну, здсь счеты всякихъ поставщиковъ, откладываемъ ихъ въ сторону.

Снова свертываетъ.

Валерьянъ Ивановичъ.

Здсь письма.

Любовь Николаевна.

Отъ кого?

Валерьянъ Ивановичъ — разсматривая.

Отъ разныхъ лицъ… А… и стихи какіе-то…

Любовь Николаевна.

Стихи?!.

Валерьянъ Ивановичъ — читаетъ.

Душка Васютка,
Подемъ къ Ан.тк,
Анютка душа
Ужасно хороша.

Любовь Николаевна.

Фи! что это?!.

Иванъ Ивановичъ.

Сверни, Валерьянъ Ивановичъ, это къ длу не идетъ, можно и посл пересмотрть.

Прогалинова.

Конечно, не идетъ, вы духовную-то сыщите… Мы тутъ съ душевнымъ прискорбіемъ волю покойнаго ожидаемъ, а вы намъ про Васютку да про Анютку читаете…

Иванъ Ивановичъ — пересматривая.

Ну-съ… это все не то… А! вотъ… (Вс длаютъ невольное движеніе къ нему.) ‘Мое духовное завщаніе, кое, въ случа смерти моей, прошу передать брату моему, Ивану Ивановичу Сапожкову’. Я вскрываю конвертъ… (Общій вздохъ.) Тутъ еще приложена опись… Я думаю, прежде прочитать завщаніе?..

Валерьянъ Ивановичъ.

Длай, братъ Иванъ Ивановичъ, какъ хочешь.

Прогалинова.

Что-жь это вы тянете, богъ съ вами, право! Ну, нашли и читайте.

Иванъ Ивановичъ.

Дарья Семеновна, будете вы намъ мшать…

Прогалинова.

Ну, ну, молчу…

Иванъ Ивановичъ.

Духовное завщаніе… (Общій вздохъ.) форма во всемъ соблюдена правильно…. Итакъ…. (Читаетъ. ‘Будучи въ добромъ здоровьи и въ полной памяти,— но какъ въ жизни нашей единъ богъ воленъ, на случай смерти моей, пишу сіе духовное завщаніе, прося, во имя божіе, братьевъ моихъ, Ивана Ивановича и Валерьяна Ивановича Сапожковыхъ, быть моей послдней воли исполнителями, и все, какъ здсь писано, совершить… Всего состоянія моего оставляю по прилагаемой при семъ описи въ благопріобртенныхъ мною имньи, фабрикахъ, заводахъ, мн одному принадлежащихъ или въ товариществ съ другими лицами, всего цною на четыреста пятьдесятъ тысячъ, коими и прошу распорядиться на основаніи нижеслдующаго’…

Валерьянъ Ивановичъ.

Погоди… Дарья Семеновна, извините-съ,— я васъ попрошу: пожалуйста, вы на меня такъ не наваливайтесь.

Прогалинова.

Разв я наваливаюсь?

Валерьянъ Ивановичъ.

Да-съ, немножко… извините… Читай, Иванъ Ивановичъ…

Иванъ Ивановичъ — читаетъ,

‘Любезные братцы мои, Иванъ Ивановичъ и Валерьянъ Ивановичъ, да будетъ вамъ прежде всего извстно, что я хотя нахожусь и въ безбрачномъ состояніи, но имю дочь’…

Любовь Николаевна.

Что вы говорите?!

Малая пауза.

Иванъ Ивановичъ.

‘Но имю дочь… отъ нын умершей мщанки Марьи Евстигневой… Сія дочь моя, двица Екатерина, названная по крестному отцу Павловою, приписана къ мщанскому сословію и отдана мною на обученіе швейному мастерству. Но помня о смертномъ час и объ отвт на страшномъ судилищ, не могу я не признать, что сіе незаконное дитя грха юности моей нисколько въ существованіи своемъ неповинно, и, почитая въ немъ свою родительскую дворянскую кровь, прошу васъ, любезные братцы, считать ее, мщанку Екатерину Павлову Евстигневу, единственною и полною наслдницею всего моего состоянія’… (Общее движеніе и небольшая пауза.) Позвольте мн кончить, господа. (Читаетъ) ‘Во избжаніе-же того, чтобъ не польстился кто на ея богатое приданое и по малому ея образованію не опуталъ, и обманнымъ образомъ не раззорилъ, я обязываю и заклинаю всхъ, читавшихъ сіе завщаніе, до бракосочетанія оной двицы, Екатерины Павловой, ей ничего о семъ наслдіи не сообщать. Имньями-же моими до того времени прошу управлять братьевъ моихъ, Ивана Ивановича и Валерьяна Ивановича, и ихъ-же прошу принять на себя объ оной мщанк, Екатерин Евстигневой, попеченіе’…

Пауза.

Прогалинова.

Это что-же?— имнье, значитъ, все этой дочери?

Иванъ Ивановичъ.

Ей-съ.

Прогалинова.

А вамъ-то что?

Иванъ Ивановичъ.

Намъ ничего-съ.

Прогалинова.

Какъ ничего? вы читали: Ивану Ивановичу, Валерьяну Ивановичу…

Иванъ Ивановичъ.

Насъ братецъ проситъ только распоряжаться имньями, пока дочь не выдетъ замужъ.

Прогалинова.

А я то тутъ при чемъ-же?

Иванъ Ивановичъ.

Вы не при чемъ.

Прогалинова.

Не можетъ быть!!, я не причемъ?.. я?.. Да знаете-ли вы, ваше превосходительство, что я, какъ по нашемъ голубчик панихиду служила, такъ архіерейскихъ пвчихъ нанимала?!. Я и не при чемъ?.. не можетъ быть.

Иванъ Ивановичъ.

Что вы, сударыня… точно ужъ мы и читать не умемъ.

Валерьянъ Ивановичъ.

Однако, какая-же это дочь? вдь это писано девять лтъ назадъ, можетъ, теперь никакой дочери и нтъ.

Борисъ.

Да, дядюшка, это надо разслдовать. Я такъ полагаю, что прежде всего надо спросить камердинера, Илью Петровича, онъ, вроятно, намъ сейчасъ разршитъ наше недоумніе.

Иванъ Ивановичъ.

Правда, Борисъ. Позови его.

Борисъ уходитъ.

Прогалинова.

Можетъ, еще и нтъ дочери-то…

Иванъ Ивановичъ.

Есть-ли, нтъ-ли, господа, я долженъ сказать, что я покойному брату Василію только удивляюсь и удивляюсь… Я долженъ еще разъ сознаться, что не понималъ его, ршительно не понималъ: это такой былъ умъ, такая душа!!.

Любовь Николаевна.

Я всегда это чувствовала!

Валерьянъ Ивановичъ.

Я, признаюсь, тоже… удивленъ.

Прогалинова.

Вы что-же этимъ сказать хотите, ваше провосходительство?.. къ чему это направляете?..

Иванъ Ивановичъ — встаетъ.

Я хочу сказать, Дарья Семеновна, что въ этомъ завщаніи онъ поступилъ, какъ честный человкъ, какъ истинный христіанинъ и какъ замчательный умъ… Въ самомъ дл, я васъ спрашиваю: чмъ это дитя виновато, что онъ не былъ женатъ на ея матери?— передъ господомъ богомъ, Дарья Семеновна,— передъ господомъ богомъ вс равны. Она его родная дочь, она и должна быть его наслдницей. Но онъ зналъ, что двочка останется посл него одна, что ее, богатую наслдницу, всякій обидть можетъ,— и вотъ онъ обращается къ братьямъ, къ роднымъ, къ кровнымъ своимъ, чтобъ они его сироту призрли… чтобъ отогрли они ее своимъ родственнымъ участіемъ… Дарья Семеновна!!, братъ Василій теперь невидимо присутствуетъ между нами и онъ видитъ, что происходитъ въ душ моей, какъ она переполнена.

Валерьянъ Ивановичъ.

Я одно только и могу сказать, Иванъ Ивановичъ: твои слова меня побждаютъ.

Иванъ Ивановичъ.

Мы потеряли въ немъ, Вальерьяша, дорогого человка!

Любовь Николаевна.

Господи! господи! господи! господи!

Входятъ Борисъ и Илья.

Иванъ Ивановичъ.

Мы призвали васъ, Илья Петровичъ, чтобы вы намъ разъяснили одно очень для насъ важное дло. Такъ какъ мы знаемъ и цнимъ вашу близость къ нашему покойному брату…

Илья.

Благодарю покорно, ваше превосходительство.

Иванъ Ивановичъ.

Скажите, пожалуйста, не слыхали-ли вы отъ покойнаго Василія Ивановича что нибудь про какую-то его дочь?

Илья.

Про дочку ихъ?— какъ же не слыхать.

Любовь Николаевна — быстро.

Что она жива?

Прогалинова — такъ-же.

Жива, Ильюша?

Илья.

Славу богу-съ, ничего, здравствуютъ. Он въ швейкахъ живутъ, у мщанки, у Длиннохвостовой.

Валерьянъ Ивановичъ.

Такъ ты ее знаешь?

Илья.

Какъ же-съ, у насъ вся дворня ее знаютъ… потому он часто сюда къ барину нахаживали: съ именинами когда проздравить или съ праздникомъ… покойный баринъ имъ, когда три, когда пять рублей, давали… тоже, если починить изъ блья что, заново сшить, это все он у насъ справляли…

Любовь Николаевна.

Милая!!!

Илья.

У насъ вс ее такъ и называли: баринова Катя!

Иванъ Ивановичъ.

Я васъ прошу теперь это названье забыть,— и звать, что она теперь Екатерина Васильевна, потому-что я ее принимаю къ себ, какъ мою родную племянницу и дочь.

Валерьянъ Ивановичъ — цлуя брата.

Благодарю тебя, Иванъ Ивановичъ, — за брата Василія благодарю.

Любовь Николаевна.

Meri, Иванъ Ивановичъ, meri!

Валерьянъ Ивановичъ.

Только я ее не уступлю… я ее себ возьму,— какъ хочешь.

Любовь Николаевна.

О, да! въ нашу семью… я ей буду матерью…

Иванъ Ивановичъ.

Ни, ни, и не думайте, — не разрушайте моего счастья… Васъ вдь все таки двое, а я одинъ… совсмъ одинъ… она мн будетъ и утшеніемъ, и опорой въ моей старости,

Любовь Николаевна.

Ахъ, Иванъ Ивановичъ, подумайте-же и объ ней: ей такъ нужна нжная заботливость матери…

Иванъ Ивановичъ.

Ну, ну, мы объ этомъ посл поспоримъ… (Иль.) Вы знаете, гд она живетъ?

Илья.

Да-съ, тутъ въ пригород, въ Грязевомъ переулк.

Иванъ Ивановичъ.

Пожалуйста, пожалуйста, Илья Петровичъ,— сей часъ-же за ней… лошадей возьмите, създите за ней — и сюда ее…

Илья.

Лошадей еще этихъ не выпрягали, что Валерьяна Ивановича привезли.

Иванъ Ивановичъ.

И прекрасно, на нихъ и позжайте… да поскорй.

Илья.

Слушаю-съ.

Уходитъ.

Иванъ Ивановичъ.

Вотъ Валерьяша, а!?.. горе-то безъ радости не бываетъ… Хотлъ насъ богъ покарать, отнялъ у насъ брата, а въ замнъ его дочку далъ, а?!.

Любовь Николаевна.

Ахъ, какъ я счастлива! какъ я счастлива!

Прогалинова.

Какъ-же, Иванъ Ивановичъ, неужто-жь я такъ и буду не при чемъ?

Иванъ Ивановичъ.

Какъ вы грха не боитесь, Дарья Семеновна, что вамъ все эти ваши мысли лзутъ въ голову?… Такая для всей нашей семьи радость: нежданно, негадано, близкаго человка, родного, обрли… можно сказать, съ неба намъ посылается, а вы…

Борисъ.

Мамашечка…

Прогалинова.

Оставь меня, пожалуйста, ты ничего, я вижу, не понимаешь. Когда завщанье-то писано? когда?— девять лтъ назадъ писано… съ тхъ-то поръ братецъ сто разъ и передумать могъ, только написать не усплъ.. Ну, мало вамъ: сегодня ночью во сн мн являлся, прямо сказалъ, что мн серебро предоставляетъ… во гробу покою не найдетъ…

Борисъ.

Позвольте-же мн…

Прогалинова.

Они, вишь, рады!— имъ отчего не радоваться?… имньемъ братца-то вдь они будутъ распоряжаться, себя ужъ разумется не обидятъ.

Любовь Николаевна.

Фи! Фи! Дарья Семеновна! какіе укоры, какіе укоры!! Фи!

Валерьянъ Ивановичъ.

Подумаешь,— точно мы какіе-нибудь разбойники и грабители.

Иванъ Ивановичъ.

Не судите всхъ по себ, Дарья Семеновна… Мы, можетъ быть, только обузу, тяжелую обузу, изъ любви къ брату, на себя беремъ.

Прогалинова.

Знаю я, ваше превосходительство, эту обузу, знаю.

Борисъ.

Дядюшка, пожалуйста, вы на эти слова вниманія не обращайте… Что-жь это вы, мамашечка, — прежде времени и вы какъ обижаете… Чмъ-бы родственно да любовно, а вы… ахъ… разв хоть бы эта сестрица или дядюшка постоятъ, по милости своей, намъ помочь въ нужд? или на память, посл дядюшки покойнаго, что-нибудь этакъ удлить?.. Да что, кредиторы мы, что-ли, какіе?.. или, какъ справедливо дядюшка Валерьянъ Ивановичъ говоритъ,— грабители, что такъ будемъ съ жадностью другъ на друга смотрть?.. вдь мы родственники-съ,— мы семья единая… Какъ же они, при ихъ-то доброт и при такомъ-то наслдств, насъ могутъ забыть?.. вдь мы у нихъ одни только родные и есть.

Валерьянъ Ивановичъ.

Еще-бы… Ужъ если вы, сестрица, такъ ужасно сильно нуждаетесь, что-жь вы давно мн не написали?

Иванъ Ивановичъ.

Теперь вы говорите на счетъ этого серебра, которое вамъ, будто-бы, во сн братъ Василій общалъ… какъ-же вы хотите, чтобъ мы противъ закона поступали?.. вдь на насъ отвтственность… вдь оно, чай, въ описи внесено — серебро-то… и если законъ…

Валерьянъ Ивановичъ.

Ну, какой тамъ чортъ законъ,— старыя вилки какія-нибудь… кто ихъ жалть будетъ?..

Любовь Николаевна.

Иванъ Ивановичъ, пускай она возьметъ… пускай,— отдайте…

Борисъ.

Пожалуйста, перестанемъ объ этомъ говорить…

Продолжаетъ тихо разговаривать съ матерью.

Валерьянъ Ивановичъ.

Я даже такъ думаю, Иванъ Ивановичъ… не знаю, какъ ты найдешь мою мысль… я думаю, мы должны надлежащимъ образомъ наградить всю здшнюю прислугу.

Иванъ Ивановичъ.

Это, Валерьянъ Ивановичъ, успется.

Валерьянъ Ивановичъ.

Нтъ, Иванъ Ивановичъ,— по мн это надо сейчасъ объявить, чтобъ вс знали, какъ мы чтимъ покойнаго брата… Ну, что намъ, помилуй, какое-нибудь годовое жалованье каждому? а посмотри, что будетъ изъ за того благодарности да разговору…

Лакей — входя.

Предводитель пріхали.

Иванъ Ивановичъ.

Ахъ, пожалуйста, проси… (Лакей уходитъ.) Борисъ, свяжи-ка поскорй вмст эти бумаги, а духовную я беру на свою отвтственность… Господа, я считаю долгомъ напомнить вамъ, что покойный просилъ ни слова не сказывать дочери о наслдств, стало-быть, и никому говорить объ этомъ не слдъ. Я особенно напоминаю это вамъ, Дарья Семеновна… Мы, конечно, какъ родственники, васъ не оставимъ, такъ ужъ и вы съ нами лучше не ссорьтесь…

Борисъ связалъ бумаги. Входить предводитель.

Иванъ Ивановичъ — идя навстрчу предводителю.

А! ваше сіятельство!— очень пріятно… и вы очень кстати пожаловали, мы теперь вс въ сбор. Позвольте вамъ представить… Бориса вы ужъ знаете… вотъ матушка его, Дарья Семеновна.. А это братъ, Валерьянъ, и его супруга, Любовь Николаевна… онъ бы непремнно самъ былъ у васъ, но онъ только что пріхалъ… (Своимъ.) Князь Лютинъ, предводитель здшняго узда.

Предводитель.

Позвольте васъ всхъ, господа, отъ души привтствовать въ нашихъ странахъ… хотя, признаюсь вамъ откровенно, мн было-бы гораздо пріятне, если-бъ вы пожаловали къ намъ по какому-нибудь другому случаю, не столько печальному для насъ всхъ… Ахъ, его не стало, нашего милаго, веселаго Василія Ивановича… какъ ни отгоняй отъ себя эти тяжелыя мысли…

Любовь Николаевна.

Вы, князь, все таки были счастливе насъ: вы были при немъ въ это время.

Предводитель.

Какъ-же-съ!— наканун кутили вмст… Да, грустно, грустно жить на свт!..

Валерьянъ Ивановичъ.

И скажите: такой, говорятъ, здоровый былъ, крпкій?

Предводитель.

Непостижимое дло! Мы сегодня за завтракомъ съ исправникомъ его поминали… Какъ подумаешь, что наша жизнь!— былъ и веселъ человкъ, и пилъ, и смялся,— и вдругъ… Ужасно все это тяжело…

Борисъ.

А какой человкъ-то былъ, ваше сіятельство!

Предводитель.

Да-съ, пріятнаго нрава былъ человкъ. Наше общество въ немъ много потеряло…

Борисъ.

Доброта какая была, умъ!

Предводитель.

И не говорите… такъ жаль, такъ жаль, что… да… (Ивану Ивановичу.) Что-же,*ваше превосходительство, духовную изволили вскрыть?

Иванъ Ивановичъ.

Н-да-съ… вотъ тутъ вс сообща прочитали.

Предводитель.

Такъ можно васъ и къ нашему дворянству сопричесть?

Иванъ Ивановичъ.

Я вамъ, ваше сіятельство, пока ничего не могу сказать… одно я могу сказать: братъ былъ великой души человкъ!.

Предводитель.

Ахъ, ваше превосходительство, какъ будто я не знаю. Я вамъ говорю, для насъ для всхъ такое горе… такое горе… да.

Прогалинова.

А вотъ видно, ваше сіятельство, богъ-то мало на наше горе смотритъ: хорошихъ-то себ беретъ, а дрянь-то вотъ одна и остается.

Иванъ Ивановичъ — перебивая ее.

Да, уменьшилась наша семья… вотъ вся тутъ, вс на лицо… а впрочемъ, нтъ виноватъ. есть и еще одно существо!.. дорогое намъ существо… Такъ-то вотъ, ваше сіятельство, богъ-то!— всегда щедротами своими милостивъ и неистощимъ: однихъ беретъ, другихъ посылаетъ.

Предводитель.

Какъ-съ, ваше превосходительство?

Иванъ Ивановичъ.

Нтъ-съ, нтъ., это пускай вамъ будетъ сюрпризомъ!.. подождите, немножко подождите…

Борисъ.

И ждать не придется, вотъ они, кажется, ужъ и пріхали.

Иванъ Ивановичъ.

Въ самомъ дл?..

Идетъ къ двери. Дверь отворяется, входитъ сперва Илья и говоритъ въ дверь.

Илья.

Пожалуйте… ничего… да что вы боитесь?.. Пожалуйте…

Входитъ Катя. Она въ розовомъ ситцевомъ плать и яркомъ платочк на плечахъ. Она дико озирается, движенья ея робки, но порывисты. Родственники сразу окружаютъ ее.

Катя.

Здрасте-съ… здрасте-съ…

Иванъ Ивановичъ.

Вотъ она!!, ахъ, ты родная моя!!, поцлуй-же меня, поцлуй старика дядю…

Цлуетъ ее.

Любовь Николаевна — тоже цлуетъ ее.

Милая, милая!!.

Валерьянъ Ивановичъ — тоже.

Бдное дитя…

Все это происходитъ почти единовременно, не давая опомниться Кат, которая, совершенно недоумвая, отвчаетъ на поцлуи порывистымъ чмоканьемъ, словно христосуется.

Предводитель — въ сторон, Борису.

Кто это?

Борисъ,

Это дочь покойнаго Василія Ивановича.

Предводитель.

Неужели она наслдница?

Борисъ.

Не совсмъ, ваше сіятельство…

Тоже идетъ къ Кат.

Предводитель — про себя.

Что-жь это значитъ: не совсмъ?

Иванъ Ивановичъ.

Какая ты большая, да красивая… и вдь на брата похожа, ей богу… и глаза, и носъ совершенно его… Ахъ, ты моя радость!!. (Еще разъ цлуетъ ее.) Вотъ, ваше сіятельство, теперь вся семья!.. Позвольте вамъ представить мою родную племянницу, которую самъ богъ послалъ намъ въ утшеніе нашему горю.

Предводитель.

Очень пріятно.

Протягиваетъ Кат руку, — она тоже, но неуклюже и недоумвая.

Борисъ.

Позвольте, сестрица, и мн познакомиться…

Хочетъ поцловать ея руку, но она не даетъ.

Катя.

Ахъ, нтъ-съ… нтъ-съ…

Илья.

Насилу уговорилъ-съ, право… ни за что сюда хать не хотли…

Любовь Николаевна.

Ты не хотла къ намъ хать, милая?— отчего?

Катя.

Некогда-съ… у насъ спшка такая идетъ-съ: Купчиха Пузатова замужъ выходятъ, такъ мы приданое ей шьемъ-съ. Работы столько навалили-съ, не обери господи.

Любовь Николаевна.

Ты работала, милая?— ну, теперь ты не будешь работать, ты никогда не будешь работать, ты ничего не будешь длать…

Катя.

Позвольте-съ, мн домой пора.

Любовь Николаевна.

Какъ домой? ты отъ насъ теперь не уйдешь…

Катя.

Позвольте-съ, мн нельзя… меня хозяйка забранятъ.

Любовь Николаевна.

Да полно-же, полно… что ты?

Илья.

Он никакъ въ толкъ не возьмутъ… Катя, хозяйку теперь по шапк.

Борисъ.

Дядюшка, посмотрите, вся дворня собралась у дверей, въ щелку смотритъ.

Иванъ Ивановичъ.

Зачмъ же въ щелку?… (Громко, обращаясь къ двери.) Отворите двери!— войдите, войдите вс… (На сцену вваливается толпа дворовыхъ.) Вотъ, друзья любезныя, вотъ вамъ представляю: эта барышня… это дочка покойнаго Василія Ивановича… и мы ее принимаемъ въ свою семью, какъ родную…

Предводитель.

Какъ это интересно!

Валерьянъ Ивановичъ.

Мы просимъ всхъ васъ такъ и смотрть на нее, какъ на нашу родную племянницу… и чтобъ вы всегда помнили покойнаго брата, мы ршили всмъ вамъ на память…

Иванъ Ивановичъ.

Да, мы…

Валерьянъ Ивановичъ.

Позволь, Иванъ Ивановичъ, я скажу… Мы вамъ всмъ выдадимъ не взачетъ годовое жалованье… Вотъ Илья доставитъ намъ списокъ, кто сколько получалъ при брат…

Иванъ Ивановичъ — недовольный.

Да, да… мы наградимъ… мы наградимъ…

Толпа.

Покорно благодарствуйте, ваше превосходительство!

Иванъ Ивановичъ.

Не насъ благодарите… не насъ… а того, кто теперь, предъ престоломъ Всевышняго, съ небеси на насъ взираетъ… Его благодарите и молитесь за него…

Толпа.

Будемъ молиться, ваше превосходительство.

Катя — высвобождаясь изъ объятій Любови Николаевны.

Позвольте-съ, позвольте-съ!..

Вдругъ разражается плачемъ.

Родственники — окружая ее.

Что съ тобой, что съ тобой, милая?!

Предводитель.

Какъ это интересно!…

ВТОРОЕ ДЙСТВІЕ.

Красивое мсто роскошнаго барскаго сада, съ бесдками, аллеями, садовой мебелью и прочимъ.

По открытіи занавса, Катя сидитъ слва за небольшимъ столикомъ, къ которому привинтила подушку, чтобъ приколоть къ ней работу, и шьетъ. Катя въ лтнемъ бломъ плать съ полуоткрытымъ лифомъ, съ почти короткими рукавами и въ черномъ передник. Волосы ея заплетены въ дв косы. На столик книжка. Рядомъ еще пара стульевъ. Борисъ прохаживается въ глубин съ папиросой во рту. Онъ заглядываетъ за кулисы. Картинка сцены должна быть самая изящная.

Катя.

Борисъ Андреичъ!

Борисъ.

Что, Катечка?

Катя.

Вы бывали у насъ на свиной гор?

Борисъ — подходитъ къ ней и становится за ея спиной.

Нтъ, не бывалъ я у васъ на свиной гор.

Катя — продолжая шить.

Это у насъ самое первое городское гулянье… съ полверсты отъ города будетъ… тамъ роща такая сосновая и купчихи чай пьютъ по воскресеньямъ… (Качнувъ годовой.) Да не троньте вы мои косы, я этакъ шить не могу… Что, бишь, я хотла сказать?.. да, про свиную гору… Ономнясь…

Борисъ.

Катечка, вы этого слова не говорите.

Катя.

Какого слова?

Борисъ.

Ономнясь.

Катя.

А что въ немъ худого?

Борисъ.

Ничего худого нтъ, только не красиво…. мужицкое слово.

Катя.

А какъ надо сказать?

Борисъ.

Ну, тамъ… въ какой день… въ четвергъ, что-ли, въ пятницу… третьяго дня… намедни…

Катя.

Намедни шелъ попъ къ обдни…

Хохочетъ.

Борисъ — беретъ ее за плечи.

Ишь, ты шалунья.

Катя.

Ай!.. (Присасывая палецъ.) Вотъ, изъ за-васъ еще палецъ уколола… Оставьте, ничего.

Борисъ — быстро садится противъ нея за столъ.

Пальчикъ уколола? гд? гд? покажите.

Беретъ черезъ столъ ея руку и разсматриваетъ.

Катя.

Да ничего…

Борисъ.

Бдный пальчикъ, — уколола… (Ласкаетъ ея руку.) бдный.

Катя.

Ну, пустите.

Борисъ.

Какая у васъ, Катечка, ручка хорошенькая.

Катя.

Что за хорошенькая, вс пальцы истыканы.

Борисъ.

Это пройдетъ… а вотъ тутъ какая полненькая… Беретъ руку выше кисти.

Катя.

Пустите… Борисъ Андреичъ…

Борисъ — отпуская ея руку.

Ну, такъ что-же вы мн хотли разсказать про вашу свиную гору?

Катя.

Да, такъ… ну пусть по вашему будетъ: намедни… когда это было? да, въ воскресенье… мы вс, двушки, туда гулять собрались, и какого мы тамъ офицера видли: грудь вся красная и воротникъ золотой. Это что-же, Борисъ Андреичъ, какой-же это офицеръ?.

Борисъ.

Какой нибудь гвардейскій, Катечка.

Катя.

Петербургскій?

Борисъ.

Да.

Катя.

Красиво какъ это у него!

Борисъ.

Хотите, Катечка, и я такимъ офицеромъ буду?

Катя.

Хочу.

Борисъ.

А вы тогда меня будете любить?

Катя.

Я и такъ васъ люблю.

Борисъ.

А кого вы. Катечка, здсь больше всхъ любите?

Катя.

Кого больше всхъ?

Борисъ.

Да, вотъ изъ всхъ насъ здсь… кого вы больше всхъ любите?.!. Вы не конфузьтесь, Катечка, вы видите, вдь я вамъ здсь самый близкій человкъ… говорите такъ, какъ думаете,— откровенно.

Катя.

Совсмъ откровенно сказать?

Борисъ.

Совсмъ откровенно.

Катя.

Я кучера Петра очень люблю.

Борисъ.

Глупости какія!..

Опять начинаетъ ходить.

Катя.

Ахъ, вы его не знаете, это изо всей здшней дворни самый хорошій человкъ… Я еще маленькой была, такъ онъ меня какъ баловалъ, и на лошадь-то верхомъ посадитъ, и на дрожкахъ-то бговыхъ прокатитъ, скоро, скоро, такъ духъ и замретъ… А ужъ добрый какой, привязчивый… вонъ у тятеньки-то вс крпостные отошли, какъ воля вышла, онъ одинъ остался.

Борисъ.

Опять таки я вамъ сколько разъ говорилъ, Катечка, не надо говорить: ‘тятенька’, надо сказать ‘папашечка’.

Катя.

Не все равно?

Борисъ.

Нтъ, ‘папашечка’ лучше.

Катя.

Ну, пусть будетъ ‘папашечка’… Такъ вотъ онъ какой, Петръ…

Борисъ — подойдя къ ней и упираясь руками на столъ, такъ что головой нсколько наклоненъ къ ней.

Все вы меня не хотите понять, Катечка.. Вы мн про меня скажите: нравлюсь я вамъ, или нтъ?

Катя.

Отчего же нтъ, Борисъ Андреичъ? вы мн нравитесь.

Борисъ.

Очень?

Катя.

Очень нравитесь.

Борисъ.

Чмъ-же это я вамъ нравлюсь?

Катя.

Что-жь?.. вы мн худа не сдлали ничего.

Борисъ.

Только потому?

Катя.

Ну… вы такой простой… невзыскательный… (Борисъ внезапно обнимаетъ ее и жадно цлуетъ въ шею. Она, обороняющимъ голосомъ.) Борисъ Андреичъ!.. да Борисъ Андреичъ!!

Борисъ.

Ну что? ну, что сдлалось?.. умерла?..

Катя — пройдя рукой по ше.

Какой вы, право…

Борисъ.

Ну какой?.. какой?

Катя.

Отчего это вы, Борисъ Андреичъ, подивлюсь я на васъ: когда дяденьки соберутся — такой скромникъ да смиренникъ, а безъ нихъ вольничаете?

Борисъ.

Такъ ужъ пришлось, Катечка.

Катя.

Почему-же такъ?

Борисъ.

Подождите немножко, я вамъ все это растолкую… Пока такъ надо… потому-что… (Въ глубин появляются Иванъ Ивановичъ и Любовь Николаевна. Онъ ихъ тотчасъ замчаетъ.) Потому-что… Петербургъ — это главный городъ Россіи… столица…

Катя — недоумвая.

Что такое?

Борисъ.

Что — столица? Столица — это гд царь живетъ.

Катя.

Ну и что-жь?

Борисъ.

Ну, и потому это большой городъ… въ немъ шестьсотъ тысячъ жителей… прекрасные большіе дома, церкви… магазины…

Катя.

А что вы думаете,— ваши петербургскіе магазины? вы думаете, тамъ лучше шьютъ, чмъ здсь?.. и нисколько, и не воображайте, только что на фасонъ обращаютъ вниманіе, а прочности никакой нтъ… Вонъ у насъ полковница привозила вашу петербургскую работу, такъ вся врозь ползла, все надо было перешивать… потому-что тамъ все машиной… у насъ не въ примръ лучше сошьютъ…

Иванъ Ивановичъ — который въ это время къ нимъ подошолъ и гладитъ ее по голов.

Такъ, такъ, Катенька, не уступай ему, не уступай…

Любовь Николаевна.

Ахъ, милая!… Ахъ, прелесть ты моя!!.

Иванъ Ивановичъ.

Ну что? довольна-ли ты учителемъ, а?.. не слишкомъ-ли строгъ онъ, смотри? не затормошилъ-ли?

Катя — встала.

Ничего-съ.

Иванъ Ивановичъ.

Что-же это значитъ — ничего?

Катя.

Не строги-съ.

Иванъ Ивановичъ.

То-то… ты, Борисъ, ты не утомляй ее… Знаешь, полегче этакъ, полегче… береги ее…

Отходитъ.

Борисъ.

Я, дядюшка, такъ и стараюсь…

Идетъ за нимъ.

Любовь Николаевна.

Ахъ, прелесть, какъ ты хорошо шьешь,— прекрасно… Какъ это… пріятно… Да я теперь ни къ одной портних и носу не покажу, ты одна, душечка, меня всю обошьешь… Какая мастерица!.. А здсь какъ будетъ?

Катя.

Здсь вотъ складочку надо сдлать-съ, а тутъ распустить, — оно и сгладится-съ.

Любовь Николаевна.

Какая мастерица!!. Ни къ одной портних и носу не покажу…

Разговариваютъ тихо.

Иванъ Ивановичъ — Борису, продолжая разговоръ.

Не интересуетъ?

Борисъ.

То есть вотъ ршительно ничего, пробовалъ исторіей заниматься, такъ и не слушаетъ. Я ей про Кира, царя персидскаго, разсказываю, а она меня спрашиваетъ, почемъ въ Петербург лимоны продаются. Вижу, наша Катерина Васильевна исторіи не хотятъ — бросилъ, теперь за географію принялся.

Иванъ Ивановичъ.

Молода еще… будетъ время…

Борисъ.

Нтъ, дядюшка… вы меня извините… я, конечно, какъ сестрицу, ихъ уважаю и никому другому не скажу, а передъ вами что-же скрывать!— развитія мало!.. очень мало развитія…

Иванъ Ивановичъ.

Ты думаешь?

Борисъ.

Мало… Извините, дядюшка, я буду откровенно говорить… Тоже человкъ молодой и со швеями бывалъ знакомъ съ разными… все-таки въ другой видишь этакое желанье — ну, стишки, что-ли, почитать… или иная ужъ очень письма писать любитъ… а въ этой нтъ-съ ничего. Вотъ доброта,— это можно сказать, сердце у нея доброе…

Иванъ Ивановичъ

А ты ужъ сердце-то разсмотрлъ?

Борисъ.

Сейчасъ видно, дядюшка: букашку жалетъ, кошечку гладитъ… ну, а на счетъ образованія, — не дается. Я, дядюшка, даже такъ думаю: или ужъ вамъ хлопотъ съ ней будетъ до безконечности, или вамъ ее какъ-нибудь припрятывать придется отъ людей… потому, дядюшка,— извините, я вдь только вамъ,— конечно, родственныя чувства — святое дло, а тоже свою единокровную племянницу, да съ такими понятіями и манерами въ люди показывать, какъ будто и стыдно…

Иванъ Ивановичъ.

Что-жь станешь длать? и припрячемъ.

Борисъ.

Да-съ… потому что, какъ хотите… вотъ хоть-бы напримръ, по-французски: теперь любая попова дочь и та говоритъ, въ благородныхъ пансіонахъ даже по англійски учить наровятъ, — такъ вдь это съ младенчества, а Катерин-то Васильевн восемнадцать лтъ… какъ ее выучишь?..

Иванъ Ивановичъ.

Трудно…

Борисъ.

Да и выучите,— все прононсу настоящаго не будетъ. Ну, какъ хотите: она богатая наслдница и вдругъ даже по-французски не говоритъ.

Иванъ Ивановичъ.

Ты смотри, съ богатой-то наслдницей не проврись какъ нибудь.

Борисъ.

Что вы, дядюшка, право!?.. Я и мамашечк-то каждый день объ этомъ твержу, — что мн за корысть?.. Какъ будто я не понимаю, что отъ вашей родственной доброты зависитъ мое счастье… Мн Валерьянъ Ивановичъ общали изъ дядюшкинаго наслдства пять тысячъ удлить, какъ-же мн вашимъ слугой не быть!?.

Иванъ Ивановичъ.

Да, да… ну, это…

Борисъ.

Мн вдь пять тысячъ, дядюшка, на всю жизнь, больше ничего и не надо. потому что: выберутъ меня мировымъ судьей, полторы тысячи жалованья,— чего-жь мн еще?.. Конечно, вы, дядюшка, на счетъ этихъ денегъ своего согласія не давали, да вдь и вы меня не обидите, видя мою преданность…

Иванъ Ивановичъ.

Ну, тамъ — посмотримъ… посмотримъ…

Хочетъ идти.

Любовь Николаевна.

Иванъ Ивановичъ, куда-же вы? разв вы не пойдете со мной на встрчу Валерьяну?

Иванъ Ивановичъ.

На мельницу?— нтъ, ужъ извините, я тамъ три раза былъ… я въ оранжерею иду: у меня давно персикъ намченъ…

Уходитъ.

Любовь Николаевна.

Какъ-же я одна?.. Борисъ Андреичъ, такъ вы со мной…

Борисъ.

Съ восторгомъ, тетушка.

Любовь Николаевна.

Ахъ, какой!.. разв можно такъ говорить?.. Да, пойдемте, оставьте мою Катю, не все-же ей учиться, дайте ей немножко отдохнуть… (Кат.) Шей, шей, душечка… (Цлуетъ ее въ голову.) Мастерица, мастерица!.

Беретъ Бориса подъ руку. Оба уходятъ. Еще они не успваютъ уйти со сцены, какъ кусты подл Кати раздвигаются и появляется Яковъ Сушкинъ. Когда они уходятъ, онъ прыгаетъ на сцену.

Катя — испугавшись.

Тьфу!!. угорлый, перепугалъ меня какъ.

Яковъ.

Ахъ! извините-съ… по своему невжеству и по грубости забыли предупредить.

Катя.

Откуда ты взялся?

Яковъ.

Изъ кустовъ-съ… Насъ вдь разв теперь къ вамъ пущаютъ-съ, всякую чернь и сволочь?.. Сунешься въ двери, — въ шею, пожалуй, накладутъ, такъ мы, длать нечего, по задворкамъ, черезъ заборъ, по кустамъ, какъ мошенники пробираемся… Позвольте преклониться, Катерина Васильевна…

Катя.

Что ты дурака-то валяешь?

Яковъ.

Все таки по своей грубости и невжеству-съ, не по чему другому… такъ какъ изъ канцелярскихъ писцовъ только къ четырнадцатому классу еще готовимся, потому, мы мужики, а вы благородная барышня, — мы дураки, а вы умныя.

Катя.

Послушай, ты…

Яковъ,

Позвольте, прекрасная Изабелла, не прикасайтесь лучезарной рукой до грязнаго рубища нищаго, который пришелъ къ порогу дней вашихъ…

Катя.

Ну — пошелъ городить!..

Яковъ.

Нтъ — отчего-же-съ?!. я теперь васъ не иначе считаю, какъ за принцессу…

Катя.

Какъ ты смешь мн это говорить?!.

Яковъ.

Принцесса… принцесса. только вотъ пажа нтъ съ опахаломъ… позвольте, я буду пажомъ… ахъ, нтъ, извините… вамъ, можетъ быть, какой нибудь милордъ въ пажи годится, а я нищій рабъ…

Катя.

Я не желаю ваши насмшки слушать, — понимаете?..

Яковъ.

Какія-жь тутъ насмшки? разв вы не принцесса?.. дядюшка у васъ генералъ, тятенька вамъ наслдство богатйшее оставили…

Катя.

Откуда это берется?! какія такія наслдства?.. никакихъ наслдствовъ нтъ…

Яковъ.

Зачмъ-же это васъ сюда потребовали?

Катя.

Такъ дяденьк угодно было.

Яковъ.

Дяденьк угодно? швея понадобилась?.. такъ по крайности своя, не чужая, — по знакомству дешевле.. Это вы кому роброны-то настрачиваете?.. дорого-ль берете?.. какъ работаете-съ?— поштучно или подённо нанимаетесь?

Катя.

Господи, сколько ехидства… вотъ ужъ никогда, бы не подумала…

Яковъ.

Ахъ, нтъ, понимаю: это за вс ихнія благодянія вы на нихъ отрабатываете,— такъ-съ… они васъ пирожнымъ кормятъ,— такъ за это… барышней одли… Какъ очень красиво, боже!— вамъ идетъ, ей богу, идетъ… ахъ, жаль, что не розовый передникъ…

Катя.

Только эти насмшки ты мн и будешь говорить? больше отъ тебя ничего и не услышишь?

Яковъ.

Только эти насмшки и больше ничего… потому что-жь мн вамъ еще говорить?— любви моей вамъ слушать непристойно, какъ вы теперь принцесса, а учености во мн никакой для васъ нтъ… Книжекъ этихъ намъ по состоянію долбить не приказано… (Смотритъ на книгу.) Ахъ, боже, скажите! географія… почемъ учителямъ платить изволите?

Катя.

Одно — что мн или уши зажать, или уйти отъ васъ, вотъ и все.

Яковъ.

Погоди, прекрасная Изабелла, не зови свою врную стражу, успютъ мн бока накостылять и безъ твоего приказу…

Катя.

Что ты взълся-то на меня? Что ты лаешься-то?

Яковъ.

По собачьей жизни и лаемся…

Катя.

Чего ты отъ меня хочешь?

Яковъ.

Чего-жь мн отъ тебя теперь хотть? Какъ былъ живъ твой тятенька, да гонялъ тебя въ людскую обдать съ кучерами да съ судомойками, — тогда я жениться на теб хотлъ, а теперь я ничего и хотть не смю… Пришелъ свою злобу сорвать, да чтобъ не очень много вы о себ задумывали, что молъ безъ васъ не обойдемся, — и чтобъ знали вы и поняли, что какъ любили вы меня, такъ и я къ вамъ былъ со всей моей привязанностью, а теперь, какъ вы принцесса, и чортъ съ вами…

Катя.

Вотъ еще какъ: ругаться сталъ!

Яковъ — беретъ ее за руку.

Я, Катерина Павловна…

Катя.

Оставь руку, больно…

Яковъ — швыряетъ руку.

Я, Катерина Павловна, когда впервые это про слышалъ, что съ вами случилось сперва хотлъ, какъ другіе канцелярскіе чиновники, страсть любви показать и ужасти печали: запить хотлъ… только потомъ думаю — отъ этого одному цловальнику прибыль, а мн вредъ… Тогда я другой докладъ сочинилъ: хотлъ вашимъ дяденькамъ рожу разбить… А пуще всего этому вашему генералу, зачмъ онъ на свт живетъ, когда ему въ этомъ совсмъ надобности нтъ… такой-то онъ обтрепанный… Ну, и этотъ докладъ отстранилъ, какъ не пригожій, потому что можно за него въ острогъ попасть…

Катя.

Ты…

Яковъ.

А вотъ и третье наше ршенье: чтобъ не подумали вы, что мы въ васъ очень слишкомъ нуждаемся, я другую невсту сыскалъ.

Катя.

Хорошо…

Яковъ.

На Марь Никифоровн женюсь, — кончено…

Катя.

Женись…

Яковъ.

Вамъ, разумется, все равно… вы теперь себ жениха какого нибудь королевича заморскаго ждете, — да и намъ вы тоже не нужны-съ… вотъ что.

Катя.

Пускай…

Яковъ.

Прощайте…

Катя.

Прощай… спасибо…

Яковъ.

Не на чемъ-съ…

Катя.

Буду помнить…

Яковъ.

Не за что-съ… Вотъ разв, когда дяденьки ваши косы трепать почнутъ, такъ тогда, можетъ быть, вспомните нашу любовь, и какъ при всей нашей бдности мы васъ обласкать умли… Прощайте-съ…

Катя.

Прощай…

Яковъ.

Принцесса…

Катя.

Не смй ты… да, Яшка!!.

Яковъ.

Не иначе…

Раскланиваясь, уходить въ глубину, видимо со сдержанной злобой. Катя тоже разсерженно глядитъ ему вслдъ. Въ то-же время изъ первой кулисы справа входить довольно скорымъ шагомъ Иванъ Ивановичъ.

Иванъ Ивановичъ — строго и сердито.

Кто это такой?

Катя — смущена.

Что-съ?

Иванъ Ивановичъ.

Я спрашиваю, кто тутъ былъ съ тобой? кто онъ?

Катя.

Когда-съ?

Иванъ Ивановичъ.

Когда!— когда!.. пожалуйста, безъ этихъ запирательствъ!.. сейчасъ былъ, — сейчасъ… я видлъ своими глазами…

Катя.

Ахъ, это-съ ушелъ-то?

Иванъ Ивановичъ.

Ну-съ? ну-съ?!

Катя.

Это-съ… чиновникъ одинъ…

Иванъ Ивановичъ.

И что жъ это онъ: къ теб сюда приходилъ?

Катя.

Они-съ… мой знакомый…

Иванъ Ивановичъ.

Какъ-же ты смешь!.. какъ ты смешь принимать здсь знакомыхъ, не сказавши мн?

Катя.

Я-съ, дяденька…

Иванъ Ивановичъ.

Дяденька, дяденька!!, если я теб позволилъ называть меня дяденькой, такъ только съ условіемъ, чтобы ты понимала твое теперешнее положеніе. Ты теперь не швея какая нибудь, уличная двчонка,— ты не нынче завтра барыня и дворянка… и должна пріучаться вести себя, какъ слдуетъ… Кто онъ теб, этотъ канцеляристъ?!

Катя.

Знакомые мн…

Иванъ Ивановичъ.

Это ужъ я слышалъ, но какъ?— близкій знакомый?

Катя — сдерживая слезы.

Близкіе-съ…

Иванъ Ивановичъ.

Что-жъ онъ, можетъ быть, ухаживалъ за тобой прежде? а?.. ухаживалъ, что-ли? любезничалъ, можетъ-быть?.. да говори-же… (Катя вдругъ разражается плачемъ.) Творецъ милосердый!— вотъ она женская порода, на все одинъ отвтъ.

Входятъ Любовь Николаевна и Валерьянъ Ивановичъ.

Любовь Николаевна — подходя къ Кат.

Катишь… Катенька, душа моя… что это? вся въ слезахъ?.. Ты плачешь? О чемъ ты плачешь?

Иванъ Ивановичъ.

Да, спросите-ка, спросите… пускай-ка она вамъ скажетъ, о чемъ плачетъ.

Любовь Николаевна.

Иванъ Ивановичъ, что за строгій тонъ?

Иванъ Ивановичъ.

Пускай скажетъ сама… пускай…

Любовь Николаевна.

Ну, скажи, Катя, скажи… да перестань, мой ангелъ, что за ребячество?!

Валерьянъ Ивановичъ.

На что-же, въ самомъ дл, Иванъ Ивановичъ, ты такъ разсердился?

Иванъ Ивановичъ.

Вотъ какъ благодарятъ насъ за нашу ласку и любовь: сейчасъ прихожу сюда и застаю ее въ разговорахъ.. съ кмъ-съ?.. Гость къ ней пожаловалъ… старый знакомый, видите-ли, вспомнилъ, понавдаться пришелъ,— писецъ уздный!

Любовь Николаевна.

Ахъ, Катя, Катя!

Иванъ Ивановичъ.

Соберите вы тутъ вашу работу, Катерина Васильевна, и отправляйтесь въ горницу… по крайней мр, больше на людяхъ будете, такъ станете за собой присматривать.

Любовь Николаевна — Кат.

Ахъ, душа моя, не тяни-же такъ, разв ты не видишь, что тутъ приколото булавкой?— ты разорвешь…

Катя, собравъ работу, уходитъ.

Валерьянъ Ивановичъ.

Мн тогда-же, братъ Иванъ Ивановичъ, не понравилась вся эта исторія съ племянницей… чуялось, знаешь, что тутъ безъ непріятностей не обойдется.

Любовь Николаевна.

Но скажите, пожалуйста, кто-жь это былъ такой?

Иванъ Ивановичъ.

Почемъ-же я знаю, сударыня? я тутъ съ ней не жилъ… Чиновникъ какой-то!

Любовь Николаевна.

Вы подслушали ихъ разговоръ?

Иванъ Ивановичъ.

То-то — нтъ, онъ какъ разъ улизнулъ въ то время, какъ я подходилъ къ нимъ. Я-бы его такъ не выпустилъ.

Валерьянъ Ивановичъ.

Ну, а она что говоритъ?

Иванъ Ивановичъ.

Что говоритъ? вы видли… Что женщины говорятъ, когда съ ними серьезно хотятъ разговаривать?— Плачетъ! вотъ и весь разговоръ.

Любовь Николаевна.

Вдь передъ этимъ она вамъ что-же нибудь говорила?

Иванъ Ивановичъ.

Говорила, знакомый… кто-жь ихъ тамъ разберетъ, какой онъ ей знакомый!..

Валерьянъ Ивановичъ.

Плохо, братъ Иванъ Ивановичъ.

Иванъ Ивановичъ.

Да, слишкомъ ужъ мы много радовались, анъ вотъ Борисъ-то и правъ, что мы еще съ ней намучаемся, да что еще намъ придется ее припрятывать отъ людей.

Борисъ входитъ.

Любовь Николаевна.

Ахъ, какъ это грустно!

Борисъ.

Что грустно, тетушка?

Любовь Николаевна.

Да вотъ Иванъ Ивановичъ тутъ засталъ какого-то чиновника… приходилъ къ Кат въ гости…

Борисъ.

Такъ что-же?

Иванъ Ивановичъ.

Всего скверне и подозрительне, что онъ сюда къ ней такъ подкрался… Вдь еслибъ это былъ обыкновенный знакомый,— ну, по простот своей сунулся или въ надежд на протекцію что-ли, — онъ-бы въ домъ пошелъ… вдь вонъ третьяго дни, приходилъ-же какой-то кумъ, дьячокъ деревенскій… нтъ, этотъ, видно, караулилъ ее, чтобъ видть одну и не наткнуться на кого-нибудь изъ насъ, вдь чортъ его знаетъ, какія онъ на нее права иметъ?! Какъ она тутъ росла, кому извстно?

Борисъ — Ивану Ивановичу.

Извините, дядюшка, что жь вы ее не разспросили?

Любовь Николаевна.

Ахъ, душа, она все плачетъ.

Борисъ.

Вы врно сгоряча-то прикрикнули на нее?

Иванъ Ивановичъ.

Да вдь не выдержишь, помилуй.

Борисъ.

Ахъ, дядюшка, ну какъ-же это можно?!. это совсмъ не такой характеръ… она робкая такая и забитая, угрозой отъ нея ничего не добьешься,— тутъ надо было исподволь да лаской, такъ она бы вамъ все сама высказала. Вотъ вы теперь и связали себ руки.

Иванъ Ивановичъ.

Правда, Борисъ, правда… да что-жь длать?!

Валерьянъ Ивановичъ.

Однако, нельзя-же это такъ оставлять.

Иванъ Ивановичъ.

Невозможно… Надо предупредить, чтобъ посл чего хуже не вышло, надо узнать, что это за канцеляристъ?

Любовь Николаевна.

Я думаю, опять камердинера спросить Илью, онъ тутъ жилъ.

Борисъ.

Нтъ, тетушка, виноватъ, по мн это не годится. Все таки Катерина Васильевна намъ близкая родственница, и лакея впутывать въ это дло…

Иванъ Ивановичъ.

Не годится, не годится, — врно.

Борисъ.

Дядюшка, если угодно, я ее выспрошу… такъ, сторонкой, какъ будто совсмъ о другомъ… я это съумю-съ.

Валерьянъ Ивановичъ.

Что-же, братъ Иванъ Ивановичъ, вдь, пожалуй, что онъ это недурно сдлаетъ.

Иванъ Ивановичъ.

Да, пожалуй…

Борисъ — посмотрвъ на часы.

Вотъ-съ двнадцать часовъ, вы извольте идти завтракать и пришлите ее сюда, будто меня звать… Я, знаете, этакъ спрошу, почему дядюшка сердился?.. да такъ, по-маленьку, все и выпытаю… Тутъ звать нельзя-съ, коли у нихъ любовь какая-нибудь, — не отдавать-же въ самомъ дл Катерину Васильевну за какого-нибудь узднаго канцеляриста.

Любовь Николаевна.

Ахъ, это было-бы ужасно!!.

Борисъ.

Ужъ одно то: въ чьи-жь бы руки тогда дядюшкино состояніе пошло?

Иванъ Ивановичъ.

Какая была непростительная глупость со стороны брата Василія сдлать эту двчонку единственной наслдницей всего состоянія! Ну, обезпечь ее, дай ей тамъ тысячъ десять, пятнадцать,— это слдовало, она ему все-же дочь… но отдать ей все? какъ это глупо!!.

Валерьянъ Ивановичъ.

И на что ей? куда ей и съ деньгами-то дваться?

Иванъ Ивановичъ.

Весь вкъ жилъ по дурацки, по дурацки и умеръ… и духовную-то эту врно спьяна какъ-нибудь написалъ, а потомъ, чай, объ ней и думать забылъ…

Любовь Николаевна.

Ну, пойдемте, пойдемте…

Валерьянъ Ивановичъ.

Пойдемъ.

Беретъ ее подъ руку и уходить.

Иванъ Ивановичъ.

Ахъ, какой дуракъ!… какой дуракъ!..

Уходитъ за ними.

Борисъ — одинъ. Онъ аккуратно и медленно вынимаетъ папиросу и закуриваетъ ее, такъ что даетъ имъ уйти, потомъ задумчиво длаетъ нсколько шаговъ взадъ и впередъ.

Соперникъ?!. не думаю… Катечка наша слишкомъ глупа, чтобъ дльно влюбиться… такъ, какой-нибудь миленькій-душечка изъ временъ босоногой юности… чаишко вмст попивали, орхи щелкали… Онъ ей въ имянины чашку фарфоровую, съ надписью: ‘праздравляю’, она ему въ имянины манишку собственнаго рукодлья, — порядки все извстные… Ну, за угломъ, можетъ быть, гд-нибудь поцловывались… Ну! дло не въ томъ… все это пустяки и прочнаго тутъ ничего не можетъ быть… Посмотримъ…

Садится справа на садовый диванъ.

Входитъ Катя.

Катя.

Пожалуйте, Борисъ Андреичъ.

Борисъ.

Катечка, подите сюда.

Катя.

Дядюшки тамъ дожидаются.

Борисъ.

Подите сюда, сядьте со мной.

Катя.

Браниться станутъ, Борисъ Андреичъ.

Борисъ.

Не бойтесь, не станутъ… они и послали васъ сюда совсмъ не для того, чтобъ звать меня… для этого они могли-бы и лакея послать, они васъ послали, Катечка, чтобъ я съ вами могъ поговорить наедин, у нихъ былъ со мной такой уговоръ.

Катя — робко подходя.

О чемъ говорить?

Борисъ.

Садитесь, Катечка не бойтесь меня, я не стану, какъ Иванъ Ивановичъ, орать на васъ, да злиться. Я имъ общалъ васъ кое о чемъ поспросить, только вы можете быть покойны, другъ мой, я имъ ничего не скажу. (Катя садится съ нимъ рядомъ.) Вы давеча меня спрашивали: почему я при нихъ смиренникъ?.. потому, Катечка, что, еслибъ я не былъ смиренникъ, они-бы не позволили мн съ вами разговаривать, вотъ такъ, какъ теперь, одинъ на одинъ… и вамъ-бы, и мн, доставалось, какъ сегодня за этого вашего знакомаго… и остались-бы вы здсь совсмъ одни, и не съ кмъ бы вамъ было слова по душ перемолвить… потому что вдь вы, чай, сами понимаете, что вс они лицемрятъ и никто изъ нихъ васъ не любитъ… Что вы на меня такъ испуганно взглянули?

Катя.

Нтъ-съ.

Борисъ.

Вамъ нечего пугаться: теперь вы можете со мной всегда говорить прямо и откровенно — и если кто-нибудь захочетъ васъ обидть, я всегда за васъ заступлюсь. Врите вы мн, Катя?

Катя.

Врю, Борисъ Андреичъ.

Борисъ.

Врите вы мн, что я забочусь о васъ? хочу, чтобъ вы были всегда веселы и счастливы? врите, Катя?

Катя.

Я вамъ, Борисъ Андреичъ, врю.

Борисъ.

Ну, если врите, такъ вы меня и слушайте… и мн все говорите, что я буду васъ спрашивать, — все ршительно.

Катя.

А вы не будете дяденькамъ сказывать?

Борисъ.

Ахъ, Катя, до сихъ поръ вы не видите, чтобы мн дороже всхъ этихъ дядюшекъ.

Катя.

Ну, спрашивайте, Борисъ Андреичъ, хорошо-съ.

Борисъ.

Скажите, кто это былъ у васъ сегодня?

Катя.

Они служащіе-съ, какъ я въ швеяхъ жила у хозяйки, такъ часто къ намъ хаживали. Фамилью сказать?

Борисъ.

Да, и фамилію.

Катя.

Сушкинъ, Яковъ Дементьичъ.

Борисъ.

Что-жь, вы его позвали, что-ли, или онъ самъ пришелъ?

Катя.

Самъ, въ кустахъ подкрался, я и не знала.

Борисъ.

Чего-же вы плакали, когда васъ дядюшка спрашивалъ?

Катя.

Мн очень страшно стало.

Борисъ.

Чего?

Катя.

Да я и сама не знаю чего, а такъ — страшно… Вдь вотъ какъ-же это объяснить, Борисъ Андреичъ?— вотъ когда я съ вами говорю — и ничего, точно какъ съ родственникомъ, а съ ними, такъ…

Не уметъ выразиться.

Борисъ — подсказывая.

Неловко какъ-то, все будто чего то дурнаго ждешь?

Катя

Вотъ-съ, вотъ, это самое.

Борисъ.

Такъ что хоть-бы сейчасъ опять убжала къ хозяйк?

Катя.

Я знаю, Борисъ Андреичъ, я убжать теперь не могу-съ, а что-жь, я всегда скажу: у хозяйки мн лучше было… едосья Захаровна насъ не притсняли, да главнымъ дломъ, Борисъ Андреичъ, тамъ все больше знаешь, какъ съ собой поступить,— а тутъ чего-то боишься, все дрожишь.

Борисъ.

Съ непривычки, Катечка.

Катя.

Тоже, прежде никто меня и знать не хотлъ, кто я такая, а теперь вонъ и князь, и исправникъ, и господа разные, вс со мной разговариваютъ… мн что имъ сказать?— вдь боишься, и такъ только одна непріятность.

Борисъ — который въ это время всталъ и, задумчиво покуривая, отошелъ насколько шаговъ.

Катя…

Катя.

Борисъ Андреичъ, не пойти-ли? хватятся.

Борисъ

Да полноте-же, Катя… скажите мн по совсти: вы любите этого сегодняшняго гостя?

Катя.

А вамъ зачмъ?

Борисъ.

Еще говорите, что мн врите!— значитъ, нужно, если спрашиваю.

Катя.

Онъ, Борисъ Андреичъ, на мн сватался.

Борисъ.

Женихомъ вашимъ былъ?

Катя.

Да-съ…

Борисъ.

И приходилъ вамъ объ этомъ напомнить?

Катя.

Нтъ-съ, онъ ругаться приходилъ.

Борисъ.

Ругаться?!.

Катя.

Все этакія насмшки… принцессой называлъ.

Борисъ.

Такъ ужъ вы его больше не любите?

Катя.

Хоть-бы любила, Борисъ Андреичъ, такъ что-жь? толку изъ этого все равно никакого не будетъ… Дядюшка его ко мн никогда не допустятъ, и самъ ужъ онъ мн сегодня сказалъ, что на Маш женится.

Борисъ.

Вы умница, Катя, вы понимаете, что его теперь надо забыть.

Катя.

Очень онъ меня сегодня обидлъ, Борисъ Андреичъ.

Борисъ — съ ршимостью бросаетъ папиросу, становится за диванъ и облокачивается на его спинку.

Катечка…

Беретъ ее за руку.

Катя.

Нтъ, Борисъ Андреичъ, не трогайте меня, право, я такая пугливая стала…

Борисъ — лаская ея руку.

Катечка, скажите, вдь не хуже я вашего чиновника?

Катя.

Вы?..

Борисъ.

Ну да, я?.. чего вы удивляетесь?.. (Опять садится подл нея.) Слушайте меня внимательно Катя, и поймите, что я вамъ буду говорить. Вы видите, что теперь вы должны начать совсмъ другую жизнь и забыть все прошлое… У того-ли, у другого-ли дядюшки вы будете жить, все равно, вамъ будетъ скверно, потому-что они оба васъ не любятъ и вы ихъ тоже…

Катя.

Я не смю ихъ не любить…

Борисъ.

Передо мной смете,— да я и самъ ихъ терпть не могу.. Станутъ они васъ грызть, вы добренькая, боязливая, вы не съумете отгрызаться,— только плакать будете втихомолку да чахнуть… Не смущайтесь, Катя, есть средство васъ спасти… Катечка, я, ей богу, отъ души полюбилъ васъ… самъ не знаю за что, а такъ чуется мн въ васъ что-то такое хорошее, доброе… и лучше я вашего чиновника, всмъ лучше: у меня-бы языкъ не повернулся смяться надъ вами, да еще теперь, когда вы кругомъ обижены… Хотите, Катя, я на васъ женюсь?

Катя.

Что вы это?..

Борисъ.

Вамъ оно страннымъ кажется, вы еще мало привыкли ко мн, но разв вы не видите, что мн всегда такъ пріятно быть съ вами, заботиться о васъ, какъ о дорогомъ ребенк, веселить васъ?!. Катя, у меня душа замираетъ отъ мысли, что эти дяденьки загубятъ васъ… Жалко мн васъ, дружокъ мой,— и ужъ наврно никто васъ такъ не осчастливитъ, какъ я… Согласны вы, Катя?

Катя.

Со мной, Борисъ Андреичъ, точно все это во сн длается… Ничего я не понимаю, все такія чудеса…

Борисъ.

Никакихъ чудесъ нтъ, только надо быть немножко посмле… (Глядя въ кулисы.) Смотрите, они ужъ позавтракали и идутъ сюда. Я сейчасъ объявлю дядюшк, что вы моя невста, и…

Катя.

Ахъ, какъ мн страшно, Борисъ Андреичъ!..

Борисъ.

Полно-же, милая, полно… будешь ты моей невстой, будешь ты моей женой, такъ я никому не позволю слова грубаго теб сказать, а станешь все бояться, да не ршаться, что-жь мн тогда длать?.. тогда я завтра-же уду и оставлю тебя дяденькамъ на съденье… Нравлюсь я теб, ты сама говорила, весело теб со мной и легко, — чего-жь теб еще?! Пудъ соли со мной съшь, все такбй буду…

Отходитъ отъ нея, потому-что въ это время входитъ Иванъ Ивановичъ, и вскор Валерьянъ Ивановичъ и Любовь Николаевна. Катя встаетъ, но остается на мст.

Иванъ Ивановичъ.

Э… э… Борисъ… (Борисъ подходитъ.) Ну что, родной?!.

Борисъ.

Намъ нечего и шептаться, дядюшка: вы напугали Катю и оттого она плакала,— теперь она и вамъ скажетъ то же, что мн говорила: чиновникъ — ея прежній знакомый, безъ ея вдома къ ней подкрался, и любви тутъ никакой нтъ. Вы можете поврить намъ обоимъ и вотъ почему: мы оба полюбили другъ друга и сейчасъ Катя дала мн слово быть моей женой.

Иванъ Ивановичъ — который сначала рчи глядлъ на Бориса, недоумвая.

Твоей же… (Шипящимъ голосомъ.) Мерзавецъ!!

Борисъ — какъ бы не слыша брани.

Вы словно недовольны этимъ?

Иванъ Ивановичъ — брату, входящему съ женой.

Идите, идите, скорй!! Поздравьте жениха съ невстой!

Любовь Николаевна.

Вы женитесь на Кат?

Валерьянъ Ивановичъ.

Это невозможно, они родня.

Борисъ.

Какая родня? седьмая вода на кисел.

Любовь Николаевна — Кат.

И ты согласна? ты согласилась?

Борисъ — подходя.

Позвольте, тетушка, она и такъ довольно напугана… (Беретъ Катю подъ руку.) Повтори-же имъ, Катя, что ты согласна.

Катя.

Какъ Борису Андреичу угодно, такъ и я…

Борисъ.

Благословите насъ, дядюшка.

Иванъ Ивановичъ.

Оставьте меня!

Отходитъ вправо.

Катя.

Борисъ Андреичъ, позвольте мн уйти.

Борисъ — провожая ее до кулисъ.

Ступай, Катя, — ступай, милая… это все тебя взволновало теб хочется остаться одной. Ступай и будь покойна, я свое слово сдержу: тебя никто не обидитъ… (Катя уходитъ, онъ возвращается.) Теперь объяснимся. Я вижу, вамъ не совсмъ нравится моя женитьба?

Иванъ Ивановичъ.

Ты ей сказалъ про наслдство!..

Борисъ.

За кого-же вы меня считаете? Мн воля покойнаго дядюшки свята. Я ничего ей не сказалъ про наслдство.

Иванъ Ивановичъ.

Ты лжешь!

Борисъ.

Дядюшка, — зачмъ эта горячность?.. ни вашимъ лтамъ, ни вашему сану оно неприлично…

Иванъ Ивановичъ.

А, къ чорту!!, какія тутъ могутъ быть приличія съ такимъ человкомъ, какъ ты?!

Борисъ.

Съ какимъ это, дядюшка?

Валерьянъ Ивановичъ.

Еще онъ-же спрашиваетъ!..

Любовь Николаевна.

Grand Dieu!..

Иванъ Ивановичъ.

Кто могъ подозрвать, что въ этомъ скромномъ угодник кроется такая змя?.. Онъ, кажется, только объ насъ и думалъ, какъ-бы чмъ-нибудь намъ услужить, онъ нашихъ благодяній ждалъ… Учить ее, учить, развить ее хотлъ… Мы, какъ слпые, и вожжи ему въ руки: сдлай милость… и въ голову намъ не приходитъ, что завщанье брата читано при немъ, что ему стоитъ только предложить руку и сердце этой шлюх и все состояніе покойнаго прибрать въ свои руки!..

Валерьянъ Ивановичъ.

Какъ это низко, Борисъ Андреичъ, какъ это низко!

Любовь Николаевна.

Я думала совсмъ иначе объ васъ.

Борисъ.

Не понимаю, господа, какъ у васъ хватаетъ духу говорить такія вещи?! Вы видите во мн какого-то мошенника, который длаетъ пошлую аферу изъ женитьбы,— но почему-же?.. почему вы не хотите допустить, что я полюбилъ эту бдную, обиженную двочку и хочу сдлать ее счастливой?.. Вспомните, когда она въ первый разъ пришла къ намъ, какъ вы ей радовались, какія слезы умиленія надъ ней проливали! Разв я упрекнулъ васъ тогда? разв я говорилъ вамъ, что это не было искреннее чувство радости?.. что вы, въ свою очередь, тогда надялись, при помощи Кати, воспользоваться имньемъ покойнаго, такъ какъ духовное завщаніе длало васъ распорядителями этого имнья до ея брака?.. Я не заподозрвалъ въ васъ безчестныхъ цлей, — я врилъ вашей радости, вашимъ родственнымъ чувствамъ, вашей родительской любви… я врилъ вамъ… Отчего-же теперь не врите вы мн?..

Иванъ Ивановичъ.

Ты любишь?!. ты влюбленъ… ха, ха! мн это нравится…

Валерьянъ Ивановичъ.

Влюбился въ три минуты, какъ въ романахъ.

Иванъ Ивановичъ.

А не ты-ли мн, полчаса не прошло, бранилъ ее какъ дуру и тупицу безсмысленную?.. не ты-ли говорилъ, что мн стыдно будетъ ее въ люди показать?

Борисъ.

Стало быть, вы не совсмъ меня поняли, дядюшка… Я говорилъ, что Кат ученье не дается, но я же говорилъ, что у нея прекрасное доброе сердце… Вамъ неловко къ вашимъ знакомымъ вести ее, но не мн къ моимъ. Я, дядюшка, не генералъ, важныхъ знакомствъ у меня нтъ, самъ я привыкъ къ тихой трудовой жизни,— и добрая любящая хозяйка мн нужнй свтской барыни…

Любовь Николаевна.

Валерьянъ Ивановичъ, да запретите-же ему говорить намъ дерзости!

Борисъ.

Наконецъ, отчего вамъ такъ не нравится моя женитьба? вдь рано или поздно Катя должна-же выйти замужъ, — и разв я ужъ такая плохая партія для нея? Что-же васъ сердитъ?.. что я хочу избавить васъ отъ хлопотъ по опек?.. Или, дядюшка, вамъ хотлось-бы по возможности отдалить этотъ бракъ… чтобъ и въ самомъ дл попользоваться ея состояніемъ? или, можетъ быть, вамъ хотлось, чтобъ Катя никогда не вышла замужъ, чтобъ она никогда не получила наслдства?.. Нтъ, дядюшка, вы врно этого не хотите.

Валерьянъ Ивановичъ.

Я васъ прошу…

Борисъ.

Кого же вы ей прочите въ женихи? ужъ въ вашемъ-то кругу трудне всего найти человка, который полюбилъ бы ее искренно и не за деньги… И во всякомъ случа: кто бы онъ ни былъ этотъ женихъ, ни одинъ не будетъ для васъ тмъ, что я. Вотъ вы тутъ меня унижаете, браните, какъ нельзя хуже, вы черните мою святую любовь къ Кат… Я могъ-бы не слушать васъ, уйти, — а я оправдываюсь, я помню ваше родственное участіе, и, что вы хотли все-таки мн быть благодтелями… Не забуду этого я никогда. Намъ немного нужно, дядюшка, ни я, ни Катя, мы небалованный народъ… Изъ-за чего же намъ ссориться и наши родственныя связи такъ позорить?.. Вдь-вы же, дядюшка, говорили, что не грабители мы какіе-нибудь!.. Слава богу, дядюшкинаго наслдства на всхъ насъ хватитъ, и лучше, чтобъ оно въ нашей семь осталось, чмъ постороннему человку его отдавать… Подумайте объ этомъ хорошенько и вы сами придете протянуть мн руку примиренія и благословить насъ.

Уходитъ.

Валерьянъ Ивановичъ.

Вздоръ! этого нельзя допустить!.. Мы можемъ затять процессъ…

Иванъ Ивановичъ.

Если, братъ Валерьянъ, господь богъ пустилъ тебя на свтъ болваномъ, такъ ужъ лучше-бы ты и совсмъ не разсуждалъ… Уменъ, каналья!!.

Уходитъ.

ТРЕТЬЕ ДЙСТВІЕ.

Богатая зала. Почти вся глубина сцены въ широкихъ венеціанскихъ окнахъ, среди которыхъ отворенная стеклянная дверь. За окнами и дверью видны широкая терраса и садъ. Двери боковыя и проч.

Борисъ — сидитъ за столомъ и что-то пишетъ карандашемъ въ бумажник, потомъ быстро выходитъ на террасу, озирается и кличетъ.

екла!.. еклуша!.. поищите-ка тамъ гд нибудь Илью Петровича,— попросите его ко мн… (Опять садится и смотритъ въ бумажникъ.) Удивительно, — и непріятно, очень непріятно… Пять тысячъ пятьсотъ, дв тысячи, двадцать одна тысяча двсти… Ну, да что тамъ пересчитывать?! все то же будетъ… цифра подлецъ! какъ ее ни перевертывай, неумолима,— все та-же остается… (Видитъ вошедшаго Илью.) Илья Петровичъ, пожалуйте сюда. Скажите, пожалуйста… Сядьте, Илья Петровичъ, сядьте. (Илья садится.) Скажите, вы вдь тесть лтъ при покойномъ дядюшк служили?

Илья.

Шесть лтъ-съ.

Борисъ.

Скажите… дядюшка, кажется, жилъ очень широко?

Илья.

Барственно жили-съ,— какъ слдуетъ.

Борисъ.

Да… однако-жь, куда могъ онъ тратить такія суммы?.. Вотъ, напримръ, по описи, приложенной къ духовному завщанію, значится бумагопрядильная фабрика въ Костромской губерніи… на дл оказывается, что, черезъ пять лтъ по написаніи завщанія, фабрика продана за девяносто пять тысячъ. Это при васъ было?

Илья.

Костромскую фабрику?.. какъ-же-съ, это ужъ при мн-съ.

Борисъ.

Такъ вдь девяносто пять тысячъ, Илья Петровичъ,— девяносто пять!.. куда-же он пошли?

Илья.

А какъ-же, Борисъ Андреичъ, для чего-жь и фабрика была продана?.. вдь это въ то время, какъ Василій Ивановичъ помщику Серпягину пятьдесятъ три тысячи проиграли въ карты-съ.

Борисъ.

Въ карты проигралъ?

Илья.

Да-съ. Для того вдь и продали фабрику, чтобъ расплатиться…

Борисъ.

Вотъ что!! Ну-съ, а остальныя-то сорокъ дв тысячи?

Илья.

Это ужъ я вамъ, Борисъ Андреевичъ, сказать не могу. При ихной жизни да безпечности…

Борисъ.

Вс кругомъ грли руки?— лнивый только не воровалъ?!

Илья.

Это кому нужно воровать, Борисъ Андреичъ, иной ни за какія тыщи грха на душу не положитъ…

Борисъ — чрезъ столъ схватывая его на руку.

Вы, ради бога, Илья Петровичъ, не примите на свой счетъ, я васъ однихъ только и считаю здсь честнымъ человкомъ, оттого и говорю… Но видите ли, теперь, когда приводятъ въ порядокъ вс бумаги и документы покойнаго, оказывается, сравнительно съ духовнымъ завщаніемъ, такой недочетъ, что, ей богу, не знаешь, что и подумать..! Ужъ о сю пору двухсотъ тысячъ слишкомъ не хватаетъ,— вдь ихъ надо было куда нибудь истратить?! Ну, пятьдесятъ тамъ, ну, положимъ, семьдесятъ на карты брошено, но вдь не вс-же двсти тысячъ… Вы тутъ постоянно были при немъ, вы должны знать его жизнь… не было-ли у него какихъ сношеній съ кмъ нибудь, какихъ нибудь этакихъ сдлокъ,— чтобъ мы могли это разслдовать и, можетъ-быть еще что нибудь спасти?.

Илья.

Какія сдлки, Борисъ Андреичъ?.. Жили — тратили, отказу себ ни въ чемъ не длали, что въ голову придетъ, сколько-бы ни стоило, а вынь да положь… Хоть-бы вотъ за помщицей Башмачковой, за вдовой, волочились… что туда денегъ ушло,— кто ихъ сочтЕТъ. (Звонокъ подъхавшаго экипажа.) Да ей-ли одной?.. И-и господи, боже мой, куда только ихъ деньги не шли?!

Борисъ.

Вгляните-ка, дорогой мой, съ балкона: кто тамъ пріхалъ? (Илья идетъ на террасу.) Гм… жили, тратили… куда?.. на вдову Башмачкову да на карты!.. въ глуши деревенской, съ волками да съ медвдями, пьяное царство праздновали!..

Илья — возвращаясь.

Это — предводитель.

Борисъ.

Такъ встртьте его, Илья Петровичъ, и попросите сюда… (Илья уходитъ.) Да, жили, тратили!— пользуйся, кто хочетъ!.. Чего-же я-то до сихъ поръ смотрлъ?! Имть такого дядюшку — и пріхать къ нему, только когда ужъ его въ землю схоронили,— непростительно!!. Да кто-жь его зналъ?— все семейныя ссоры, все глупость людская, никто вдь и не намекнетъ, что у тебя тутъ золотые пріиски… и вонъ, вишь ты, такъ ихъ попромыли: каждый день наслдство такъ и таетъ… запутано… перепутано… (Входитъ предводитель.) А, ваше сіятельство…

Рукопожатіе.

Предводитель.

Какъ я радъ, Борисъ Андреичъ, что хоть васъ засталъ дома. Я знаю, у васъ сороковой день сегодня и вс тамъ на могил…

Борисъ.

Да, мн, къ несчастью, нельзя было… Мы торопимся привести въ порядокъ дла покойнаго дядюшки и…

Предводитель.

Да, я самъ… я ужасно жалю, что никакъ не могу быть на панихид, но у меня сегодня, какъ на зло, столько дла… Вы, пожалуйста, Борисъ Андреичъ, извинитесь за меня передъ его превосходительствомъ, что я не былъ…

Борисъ.

О, помилуйте!..

Предводитель.

Нтъ, ей богу, мн самому ужасно хотлось быть… хоть, признаюсь вамъ, на меня эта служба всегда очень тяжело дйствуетъ… вспоминаешь о покойномъ и такъ становится грустно… тоскливо…

Борисъ.

Совершенно съ вами согласенъ.

Предводитель.

Камнемъ на сердце ложится… но я бы непремнно пріхалъ на панихиду, еслибъ не дла… Пожалуйста, Борисъ Андреичъ, извинитесь за меня…

Борисъ.

Да присядьте-же, князь…

Предводитель.

Нтъ, не могу. Я къ вамъ вдь только проздомъ и на секунду, оттого даже письмо приготовилъ къ Иванъ Ивановичу… Вотъ… вы будьте такъ добры передать его.

Борисъ — беретъ письмо.

Съ удовольствіемъ.

Предводитель — беретъ Бориса подъ руку.

Я весьма радъ, mon cher Борисъ Андреичъ, что могъ его передать черезъ васъ, вы предупредите дядюшку… Изволите видть, тутъ одно… вроятно, нсколько непріятное для нихъ извстіе.

Борисъ.

Что такое?

Предводитель.

Къ счастью, мы успли назначить вашихъ дядюшекъ опекунами, все обошлось однимъ мной, и дло еще не получило огласки…

Борисъ.

Какое дло, князь?

Предводитель.

Въ дворянскую опеку предъявлено нсколько векселей покойнаго Василія Ивановича…

Борисъ.

Векселя!?

Предводитель.

Да, и по правд говоря, на сумму довольно значительную…

Борисъ.

На сумму, князь?..

Предводитель.

Кажется, всего то будетъ… на сто… девяносто тысячъ,— съ чмъ-то, не припомню… и еще одна претензія, тысячъ на двадцать пять, здшняго инженеръ-капитана… Тутъ я къ письму приложилъ подробный списокъ.

Борисъ — со сдержаннымъ ужасомъ.

Эти векселя… вы ихъ видли?

Предводитель.

Они у меня.

Борисъ.

А!!

Предводитель.

Это васъ немножко разстроило… Я, признаюсь, я самъ былъ очень пораженъ… Que voulez vous?— Василь-Иванчъ любилъ пожить… Впрочемъ, вдь онъ былъ такъ богатъ, что, конечно, изъ оставшагося наслдства…

Борисъ.

О, да, разумется… такъ я… передамъ дядюшк…

Входитъ Катя изъ сада. Она въ черномъ шелковомъ плать.

Предводитель.

Пожалуйста, Борисъ Андреичъ, вы скажите, что я пока держу векселя подъ спудомъ… знаете, чтобы не было разговору… (Замтивъ Катю.) А!.. Катерина Васильевна!.. (Рукопожатіе.) Вы врно съ панихиды?..

Катя.

Да-съ.

Предводитель.

А дядюшки?

Катя.

Они пошли къ священнику.

Предводитель.

Вы все хорошете… Ну, я тороплюсь, Борисъ Андреичъ, вы меня извините. (Рукопожатіе.) Mademoiselle…

Раскланивается и уходитъ.

Борисъ.

Вотъ такъ новость!.. Еще лучше!! да ужъ лучше нельзя… стало-быть, все доканалъ покойникъ?.. все, все по послдняго гроша!? стало-быть, ничего не оставилъ? (Взглядываетъ на Катю.) Невсту!!.

Катя.

Борисъ Андреичъ…

Борисъ — жестко.

Ну-съ!? что вамъ угодно?

Катя.

Вы сердиты?..

Борисъ — опомнясь, подходитъ къ ней и беретъ ее за руку.

Нтъ, Катя, нтъ… что теб?

Катя.

Христа ради, Борисъ Андреичъ, вы со мной такъ не говорите… у меня вдь теперь только одинъ вы и есть.

Борисъ.

Ну, ну, что надо?

Катя — смутившись.

Нтъ-съ… я такъ…

Борисъ — про себя.

Еще, пожалуй, какая нибудь пріятная новость, — пускай-же лучше сразу, а не сюрпризомъ… (Кат.) Не могу я, Катя, всегда быть веселымъ и ласковымъ… Что ты мн хотла сказать?

Катя.

Я нарочно къ священнику не пошла-съ, поскорй прибжала, чтобъ съ вами, Борисъ Андреичъ… Вы бранить не будете?

Борисъ.

Да нтъ-же — господи…

Катя.

Я вдь, ей богу-съ, не виновата, а онъ самъ…

Борисъ.

Что такое?

Катя.

Яша… Яковъ Дементьичъ… чиновникъ этотъ знакомый… сегодня утромъ иду по саду, а они меня подстерегаютъ — и опять шасть изъ-за кустовъ.

Борисъ — ласково беретъ ее за руку.

А… это… этотъ…

Катя.

Сушкинъ-съ…

Борисъ.

Да… Ну?

Катя.

Прощенья приходилъ просить…

Борисъ.

Ишь-ты какой милый!..

Катя.

Ахъ, они очень добрые-съ… плакалъ…

Борисъ — съ участіемъ.

Даже плакалъ?

Катя.

Ей богу-съ, такъ жалко было…

Борисъ.

Какъ-же не жалко, вдь онъ, чай, любитъ тебя.

Катя.

Ахъ, какъ любитъ, Борисъ Андреичъ,— я не знаю, и есть-ли на свт такая любовь… Это онъ про Машу-то со зла вралъ,— онъ на ней не женится…

Борисъ.

Скажи, Катя, по совсти: вдь и ты еще его любишь?.. и больше, чмъ меня!!. Нтъ, Катя, не лги… ты видишь, я вдь не дядюшка Иванъ Ивановичъ, я совсмъ не сержусь.

Катя.

Я, Борисъ Андреичъ, не то, что больше, а конечно, я для васъ дура…

Борисъ.

Ты его больше любишь, Катя… зачмъ-же ты мн это прямо не сказала?.. зачмъ-же ты за меня замужъ идешь?.. Это нехорошо, Катя…

Катя.

Да вдь вы сами, Борисъ Андреичъ…

Борисъ.

Я тебя люблю, душа моя, но я не хочу твоего несчастья. Онъ теб милй,— его и бери.

Катя — въ слезахъ.

Ахъ, Борисъ Андреичъ, какая я глупая… Я ничего не знаю, что съ собой длать…

Борисъ — лаская ее.

Полно, что за вздоръ, Катя… Чего тутъ плакать? Помолись хорошенько богу,— господь тебя вразумитъ и наставитъ… и тогда длай такъ, какъ онъ теб на сердце положитъ: скажетъ онъ теб, что съ Яшей ты будешь счастливй,— что-жь длать, иди за Яшу.

Катя.

А дядюшки разв позволятъ?

Борисъ.

Какъ-же они могутъ не позволить?

Катя.

Да такъ-же… вдь они тутъ и съ исправникомъ и со всмъ начальствомъ знакомы-съ. Они запретятъ-съ, такъ ни одинъ попъ внчать не будетъ…

Борисъ.

Нельзя этого сдлать, Катя, теб восемнадцать лтъ и никто не сметъ теб запретить взять мужа, какого хочешь.

Катя — на колняхъ.

А вы, Борисъ Андреичъ, меня простите?..

Борисъ — поднимая ее.

Катя, что это?.. перестань…

Kатя — вставая.

Вотъ теперь вы опять такіе ласковые-съ, а то было я испугалась…

Борисъ.

Я получилъ непріятное извстіе и это меня разстроило… Гд мамаша?

Катя.

Он тоже пошли къ священнику.

Борисъ.

Когда она вернется, попроси, чтобъ она зашла ко мн, въ мою комнату.

Катя.

Хорошо-съ.

Борисъ.

Да пока не сказывай никому о томъ, что мы тутъ говорили…

Катя.

Я, Борисъ Андреичъ, все, какъ вы мн прикажете…

Борисъ — про себя.

Ну!.. спасайся, кто какъ можетъ!.. Только-бы мн мамашечку отсюда вытянуть… Какъ-бы?.. прямо сказать, — разболтаетъ… Да… непріятное извстіе… что нибудь случайное… несчастье… воровство, пожаръ… а! пожаръ—это лучше всего.

Уходитъ.

Катя — закрывъ глаза руками.

Господи!.. вразуми… вразуми меня, господи!..

На балкон появляется Иванъ Ивановичъ, за нимъ Валерьянъ Ивановичъ, подъ руку съ женой, и наконецъ Прогалинова.

Иванъ Ивановичъ.

Счастливая невста!… только и видишь, что плачетъ и плачетъ… (Подходитъ къ Кат.) Катя… Катенька… Чего ты испугалась? это мы… Объ чемъ ты плачешь, милая?

Катя — вытирая слезы рукой.

Нтъ, не объ чемъ-съ… такъ-съ…

Иванъ Ивановичъ отходитъ.

Любовь Николаевна.

Все ты не довряешь намъ, мой ангелъ, точно мы теб чужіе…

Прогалинова.

Чужіе и есть… не много она родственной любви-то отъ васъ видла, только слова одни. Поцлуй меня, душечка, — поцлуй, дочка моя ненаглядная.

Цлуетъ Катю.

Любовь Николаевна.

Я ужъ, Дарья Семеновна, на ваши укоры и обижаться перестала…

Валерьянъ Ивановичъ.

Люба, оставь пожалуйста… зачмъ ты разговариваешь?..

Прогалинова.

Скажите на милость!— и разговору съ нами нтъ, штрафъ какой назначили!.. А что-жь? самая истина… разсказывать-то вы про любовь умете, а чувства въ васъ никакого нтъ…

Любовь Николаевна.

Должно-быть, въ вашемъ Борис Андреич много чувства, что онъ въ сороковой день дядюшку не почтилъ, на панихиду и глазъ не показалъ.

Прогалинова.

Онъ, матушка, мужчина, съ него требовать нельзя. Это наша бабья обязанность молиться, да слезы проливать, а у нихъ дла… Вы-бы лучше, Любовь Николаевна, чмъ осуждать-то, на себя-бы посмотрли: близкій человкъ такой скончался, а вы и траура надть не захотли, — все въ своихъ коричневыхъ шелкахъ ходите…

Любовь Николаевна.

У меня трауръ въ сердц, Дарья Семеновна, въ сердц… плёрезами-то никого не удивишь…

Прогалинова.

То-то сердце-то у васъ, матушка, черное…

Иванъ Ивановичъ.

Перестанте-же, ради бога… Что за споры постоянные!

Любовь Николаевна.

Ахъ, да бситъ, Иванъ Ивановичъ… нельзя…

Прогалинова.

И то — плюнуть лучше.

Катя.

Дарья Семеновна… Борисъ Андреичъ просили: какъ придете, такъ къ нимъ зайти-съ…

Прогалинова.

Что ему?

Катя.

Не знаю-съ… Тутъ князь прізжали-съ, такъ какую-то непріятность получили…

Прогалинова.

Ахъ, господи, что такое?!.

Уходитъ.

Иванъ Ивановичъ.

Непріятность?

Катя.

Я не знаю, Иванъ Ивановичъ, я тутъ не была-съ.

Хочетъ идти.

Любовь Николаевна.

Куда-же, Катя?

Катя.

На верхъ-съ… у меня тамъ шитье есть…

Уходитъ.

Любовь Николаевна.

Она просто насъ избгаетъ… она просто насъ знать не хочетъ.

Иванъ Ивановичъ.

Зачмъ-бы это могъ прізжать предводитель?!

Валерьянъ Ивановичъ.

Вдь если бъ, что до насъ касалось, Борисъ пришелъ-бы сюда, а онъ мать позвалъ,— значитъ…

Иванъ Ивановичъ.

Ничего не значитъ… Мы съ тобой, любезный Валерьянъ Ивановичъ, такіе олухи передъ нимъ, что…

Валерьянъ Ивановичъ.

Я не знаю,— мн почему-то… мн въ него врится…

Иванъ Ивановичъ.

Какъ теб не вриться?— ты проникъ…

Валерьянъ Ивановичъ.

Въ самомъ дл… Ну, положимъ состояніе покойнаго брата меньше, чмъ мы думали, но и двсти тысячъ… куда ему двсти тысячъ?.. ты видишь его потребности: не щеголь, не пьетъ, не игрокъ…

Любовь Николаевна.

Да… куритъ, такъ и то какія-то самодльныя папиросы…

Иванъ Ивановичъ — махнувъ рукой.

Эхъ!! никогда вы ничего не поймете… Никто, и ни даже Катя не увидитъ изъ братнинаго наслдства ни копйки, помяните мое слово. Мн ее жаль… душевно жаль…

Любовь Николаевна.

Скажите, Иванъ Ивановичъ, а какъ по закону: если-бъ теперь Катя… Катя умерла?

Иванъ Ивановичъ — котораго передернуло.

Христосъ съ вами, Любовь Николаевна, что вы такое говорите?!

Любовь Николаевна.

Ахъ, Иванъ Ивановичъ, — что-жь вы такъ!.. все можетъ случиться, вс умремъ.

Иванъ Ивановичъ.

Нельзя, сударыня, шутить этими вещами.

Валерьянъ Ивановичъ.

Но неужели-же нтъ никакой возможности разстроить этотъ бракъ?

Иванъ Ивановичъ.

Попробуй.

Любовь Николаевна.

Какъ будто ужъ она такъ ужасно влюблена?

Иванъ Ивановичъ.

Ничего не влюблена, а только такъ онъ ее опуталъ да въ руки забралъ, что она къ каждому его свистку прислушивается… Пускай-бы хоть на недльку отсюда ухалъ, увидли-бы, какъ она влюблена.

Любовь Николаевна.

Вы думаете, забыла-бы его?

Иванъ Ивановичъ.

Никакого, сударыня, нтъ въ этомъ сомннія… только вы не безпокойтесь, онъ тоже не дуракъ, своего счастья изъ рукъ не выпуститъ (Входитъ Борисъ.) А какой голосъ пріятный у здшняго священника… ровный такой . не изъ басовъ, но за то такъ отчетливо все слышно… каждое слово…

Борисъ.

Дядюшка…

Иванъ Ивановичъ.

А! Борисъ… Скажи, любезный другъ: говорятъ, предводитель какія-то непріятныя всти теб привезъ?

Борисъ.

Да-съ… пожаръ у насъ былъ въ деревн…

Иванъ Ивановичъ.

Вотъ что! и сильный?

Борисъ.

Ничего еще неизвстно, дядюшка. Я только телеграмму получилъ, но, по догадк судя, сдается, что много сгорло.

Иванъ Ивановичъ.

Какъ-же теперь, голубчикъ?— есть-ли у васъ тамъ врный человкъ?

Борисъ.

Какіе теперь врные люди, дядюшка!?— спросите вонъ Валерьяна Ивановича, онъ помщикъ…

Валерьянъ Ивановичъ — гуляя въ глубин.

Нтъ людей!.. совсмъ нтъ людей!

Иванъ Ивановичъ.

Какъ-же, Борисъ, — вдь это, пожалуй, самому придется хать?..

Любовь Николаевна.

Позжайте, Борисъ Андреичъ, позжайте…

Иванъ Ивановичъ — со сдержанной досадой.

Любовь Николаевна, у Бориса свой разумъ есть… Онъ, сударыня, не ребенокъ, — и безъ васъ разсудитъ, что ему длать…

Борисъ.

Да, дядюшка, потому-то я и пришелъ съ вами побесдовать…

Иванъ Ивановичъ.

Объ чемъ-съ?

Борисъ.

Дядюшка, — мы, кажется, знаемъ другъ друга хорошо — и скрывать намъ наши мысли нечего. Скажите-же мн прямо: вдь вы до сихъ поръ не врите, что я искренно люблю Катю?

Иванъ Ивановичъ.

Если ты непремнно хочешь, Борисъ… что-жь? гршенъ, гршенъ… не врю.

Борисъ.

Не врите и тому, что Катя меня любитъ?

Иванъ Ивановичъ.

Не врю и этому… Слишкомъ ужъ оно скоро у васъ свертлось.

Валерьянъ Ивановичъ — разгуливая.

Скоренько! скоренько!!.

Иванъ Ивановичъ.

Да и что-же общаго между вами?.. трудно поврить.

Борисъ.

А я все-таки хочу врить, дядюшка, что вы Кат искренно и отъ души желаете добра.

Иванъ Ивановичъ.

Благодарю.

Борисъ.

Теперь мн необходимо хать за полторы тысячи верстъ, скажите сами, могу-ли я со спокойной душой ухать?

Иванъ Ивановичъ.

Почему-же?

Борисъ.

Если вы желаете добра Кат и притомъ не врите нашей взаимной привязанности,— ясное дло, что безъ меня вы будете стараться отдалить отъ меня Катю…

Иванъ Ивановичъ.

За кого-жь ты меня считаешь?..

Борисъ.

Это длается невольно, дядюшка… Я не хочу сказать, чтобъ вы были способны на какую-нибудь пошлую интригу, сохрани богъ, — я васъ уважаю, дядюшка: но, когда есть у кого этакое непріязненное чувство, оно незамтно проскользнетъ… и потому, скажу вамъ откровенно: когда я сегодня получилъ телеграмму, у меня цлая буря поднялась въ голов… Съ одной стороны, мн жаль матушку, которая вонъ теперь плачетъ — убивается по своей усадьб, гд она родилась и выросла, съ другой — я думалъ: господи!.. чмъ я заслужилъ, что на меня чуть-чуть что не какъ на мошенника смотрятъ.

Иванъ Ивановичъ.

Ну… Борисъ… какъ такъ говорить…

Борисъ — со слезами.

И за что? за что?— за то, что я полюбилъ Катю!— Да разв вы-то ее не полюбили?.. По вашему, у ней нтъ ничего общаго со мной,— а съ вами есть?!. Нравится-же вамъ ея милая простота, ея дтская наивность, ея безграничная доброта! Отчего-же мн эта доброта и ея преданность не будутъ вдвое нравиться?.. Пріятно-же вамъ видть ея свжее, хорошенькое личико, ея добродушную улыбку,— отчегоже мн это не будетъ вдвое пріятне?.. Зачмъ, дядюшка, зачмъ подозрвать непремнно подлецовъ везд, гд замшаются деньги…

Иванъ Ивановичъ.

Ахъ, Борисъ, мой другъ… не принимай-же… такъ близко къ сердцу…

Любовь Николаевна.

На меня, Борисъ Андреичъ вы жаловаться не можете..

Валерьянъ Ивановичъ.

Иной разъ сорвется съ языка…

Борисъ.

Я-съ ршился… Какъ мн это ни было больно, какъ ни было тяжело,— я ршился доказать вамъ, что я честный человкъ, но будьте-же и вы ко мн добры и снисходительны… Я серьезно думалъ надъ этимъ шагомъ, дядюшка, и потому не длаю его зря… Я узжаю, я оставляю васъ на полгода… На цлые полгода!— довольно-ли вамъ, чтобъ испытать насъ?! Черезъ полгода я вернусь къ моей Кат. Я не прошу васъ оберегать ея нжныя чувства ко мн, я прошу только не гнать ихъ, только не стараться отдалить отъ меня Катю… И если, вернувшись, дядюшка, я встрчу Катю такой-же любящей и преданной мн, и если я самъ останусь къ ней тотъ-же… неужели вы и тогда все еще будете подозрвать меня?!. Я вдь не лицемрю съ вами, я вдь не говорю, что мн эти деньги совсмъ не нужны… Царство небесное покойному дядюшк, онъ оставилъ намъ такое состояніе, что мы вс можемъ жить покойно и весело, но зачмъ станетъ ссорить насъ это наслдство?..

Иванъ Ивановичъ.

Да я… Борисъ… я…

Борисъ.

Еще будь насъ много, — а то вдь ни у васъ нтъ дтей, ни у дядюшки, отчего-же вы не хотите насъ принять, какъ дтей своихъ, и всмъ вмст составить одну родную любящую семью?.. Ну, теперь вы мн не врите, дядюшка,— богъ съ вами,— но чрезъ полгода!?.. Общайте мн, хоть чрезъ полгода, если я останусь все тмъ-же, не считать меня негодяемъ…

Валерьянъ Ивановичъ.

Я, Борисъ Андреичъ, я только-что брату говорилъ, что мн почему-то въ васъ врится. Я только что спорилъ съ братомъ.

Иванъ Ивановичъ — протягивая руку Борису.

Я… я, можетъ быть, Борисъ, въ теб и ошибался… Ну, извини меня, если такъ… извини…

Борисъ — цлуя его.

Необыкновеннаго тутъ ничего нтъ, дядюшка, эти дьявольскія деньги способны ангеловъ небесныхъ перессорить.

Любовь Николаевна — протягивая Борису руку.

Благослови васъ богъ! благослови васъ господь!

Иванъ Ивановичъ.

Когда-жь ты, душа моя, дешь?

Борисъ.

Сейчасъ и ду, ужъ веллъ заложить лошадей… Двнадцать верстъ до желзной дороги, а чрезъ полтора часа, по росписанію, отъзжаетъ поздъ.

Любовь Николаевна.

Но какъ-же такъ, вы подете голодные?— я велю сейчасъ приготовить завтракъ…

Борисъ.

Не надо, тетушка,— ну что тамъ… кусокъ мяса найдемъ и на станціи.

Любовь Николаевна.

Нтъ, нтъ, нельзя… вдь сейчасъ все будетъ готово…

Валерьянъ Ивановичъ.

Да, да, распорядись, Люба… да шампанскаго вели принести, тамъ, кажется, есть еще въ погреб, выпьемъ на примиренье и за здоровье жениха и невсты.

Любовь Николаевна уходитъ.

Борисъ — вслдъ ей.

Тетушка, да полноте… Дядюшка, ей-богу, вдь некогда.

Иванъ Ивановичъ.

Ты вещи ужъ уложилъ?

Борисъ.

Да-съ… теперь мамашечка укладываетъ… да что намъ укладывать-то?— всего одинъ чемоданишка на обоихъ.

Иванъ Ивановичъ.

Какъ-же ты теперь это, въ самомъ дл… а?!. Эти пожары у насъ… погибель…

Борисъ.

Да — вотъ я ду ради матушки, а что я тамъ буду длать, я и самъ не знаю.

Валерьянъ Ивановичъ.

Не знаете?

Борисъ.

Что-жь я безъ денегъ буду длать!? можетъ быть, у насъ вмсто дома-то одна зола осталась . Мн мало-мало надо тысячъ пять гд-нибудь достать на первое время…

Валерьянъ Ивановичъ.

Пять тысячъ?

Борисъ.

Ради Христа, дядюшка, вы не подумайте, что я у васъ просить хочу,— я не за тмъ говорю… съ меня и такъ довольно, что меня мошенникомъ считали.

Иванъ Ивановичъ.

Что ты, право, заладилъ: мошенникъ, мошенникъ!— никто тебя мошенникомъ не считаетъ.

Валерьянъ Ивановичъ.
И отчего-жь не попросить?.. Мы могли-бы, братъ Иванъ Ивановичъ, удлить ему пять тысячъ изъ тхъ семи, что получены подъ залогъ выигрышныхъ билетовъ покойнаго Василія…

Иванъ Ивановичъ.

Да… но вдь, Валерьянъ Ивановичъ, эти деньги должны идти на уплату мелкихъ долговъ покойнаго брата… потомъ всхъ этихъ расходовъ — на похороны, панихиды, поминанья…

Валерьянъ Ивановичъ.

Ахъ, господи, какъ будто мы здсь еще достать не можемъ!

Борисъ.

Дядюшка, не надо, право…

Валерьянъ Ивановичъ.

Если теб такъ жалко, Иванъ Ивановичъ, я готовъ эти деньги взять на себя.

Борисъ — пожимая ему руку.

Ради бога, дядюшка…

Иванъ Ивановичъ.

Что это, Борисъ, еще за глупая гордость и щепетильность!— теб предлагаютъ отъ добраго сердца и нечего тутъ упираться и великодушничать.

Борисъ.

Это не гордость, дядюшка, въ другое время я-бы, ей-богу, самъ попросилъ,— но при теперешнихъ обстоятельствахъ…

Иванъ Ивановичъ.

Какія тутъ обстоятельства?— я теб сейчасъ принесу деньги.

Уходитъ. Въ глубин на террас лакеи накрываютъ на столъ, для завтрака.

Борисъ — цлуетъ Валерьяна Ивановича.

Только, дядюшка, это какъ угодно, хоть брезгливостью назовите, а я безъ росписки не возьму.

Достаетъ чернила и бумагу и садится писать.

Валерьянъ Ивановичъ — разгуливая.

Хе, хе… молодое поколнье… аккуратность во всемъ… машинныя добродтели!..

Борисъ.

На годъ, дядюшка, позволите?.. я раньше года отдать не могу.

Валерьянъ Ивановичъ.

Смшишь ты меня.

Борисъ.

На ваше имя прикажете, или…

Валерьянъ Ивановичъ.

На имя брата… ему оно нужно…

Борисъ пишетъ. Входитъ Илья.

Илья.

Лошади готовы.

Борисъ.

Пожалуйста, Илья Петровичъ, сходите наверхъ, попросите Катерину Васильевну сойти сюда.

Илья уходитъ.

Валерьянъ Ивановичъ — лакеямъ, накрывающимъ на террас.

Выдвинь столъ-то больше на середину, чтобъ не тсниться… да цвтовъ на столъ,— слышишь, цвтовъ.

Любовь Николаевна — входя.

Я велла приготовить на террас.

Валерьянъ Ивановичъ.

Прекрасно.

Борисъ.

Тетушка, вы извините, а я завтракать не буду ни за что, иначе мы не поспемъ къ позду.

Входитъ Иванъ Ивановичъ.

Иванъ Ивановичъ — подходя къ столу.

Вотъ теб пять тысячъ… Что это?.. а! росписка. Ну, хорошо… Сочти деньги-то.

Прячетъ росписку въ бумажникъ.

Борисъ — быстро пересчитываетъ деньги.

Пять тысячъ, дядюшка.

Иванъ Ивановичъ.

Врно,— Ну… (Борисъ хочетъ поцловать его, онъ останавливаетъ.) А вотъ, чтобы ты не смлъ говорить, что ты ухалъ отсюда съ пустыми руками, что и на память ничего не получилъ изъ дядинаго наслдства… чтобъ не смлъ… вотъ теб часы и цпь покойнаго Василія… Вещь солидная, дорогая…

Надваетъ на Бориса часы.

Любовь Николаевна.

Вотъ это мило, Иванъ Ивановичъ… мило, мило, мило!

Иванъ Ивановичъ.

Да тамъ я еще шубу для тебя отобралъ — и изъ платья покойнаго, что получше нашлось… я веллъ въ узелъ связать и положить въ коляску…

Валерьянъ Ивановичъ.

Одобряю, одобряю, Иванъ Ивановичъ.

Борисъ — еще разъ поцловавши обоихъ дядюшекъ.

Вы такъ добры ко мн, что я еще кое о чемъ ршаюсь попросить васъ… Сейчасъ придетъ сюда Катя, она ничего не знаетъ о моемъ отъзд… мнбы не хотлось ей говорить, что я разстаюсь съ ней надолго… я скажу, что ду недли на дв… успокойте ее безъ меня, дядюшка, — и не откажитесь передавать ей вс мои письма.

Катя входитъ.

Иванъ Ивановичъ.

Хорошо, хорошо…

Любовь Николаевна — тихо Борису.

Она здсь.

Борисъ — оборачиваясь.

Катя!.. (Выводитъ ее на аван-сцену.) Я узжаю отсюда.

Kатя — испуганно.

Вы узжаете?

Борисъ.

Позвольте, дядюшка, мн съ ней поговорить наедин.

Иванъ Ивановичъ.

Ну, ну, мы не мшаемъ.

Вс трое отходятъ въ глубину.

Борисъ.

Не надолго, Катя, не бойся, всего недли на дв… Къ тому-же я говорилъ съ ними о теб, и они теперь къ теб добре.

Катя.

Я здсь безъ васъ, Борисъ Андреичъ, какъ безъ рукъ.

Борисъ.

А если станутъ браниться или какъ-нибудь строго выговаривать, будь смле, Катя, ничего они теб сдлать не могутъ, уйди къ своей хозяйк и разговору конецъ.

Катя.

Все-жь таки, Борисъ Андреичъ, вы прізжайте.

Борисъ.

Я пріду,— черезъ дв недли пріду.

Катя.

Потому, я безъ васъ ничего этого сдлать не съумю.

Борисъ.

Пріду, пріду… Ну, прощай.

Катя.

Прощайте, Борисъ Андреичъ, господь васъ сохрани.

Цлуются.

Любовь Николаевна.

Нтъ, какъ хотите, она влюблена въ него.

Прогалинова — входя.

Ну, радуйтесь… демъ… постилъ богъ: погорли… вамъ тутъ безъ насъ теперь просторно будетъ.

Иванъ Ивановичъ.

Хоть-бы вы, Дарья Семеновна, съ сына примръ брали, чмъ такъ-то все…

Любовь Николаевна.

Ахъ, какая вы съ нимъ разница: у него на язык только любовь да миръ, а у васъ ядъ, одинъ ядъ.

Прогалинова.

Мало, значитъ, еще обманывали его, оттого и любовь.

Борисъ.

Ну, подемте, подемте, мамашечка.

Любовь Николаевна.

А завтракъ?.. вдь сейчасъ подаютъ, сію секунду.

Борисъ.

Нтъ, нтъ,— простите, тетушка, того гляди, поздъ прозваемъ… Прощайте.

Цлуется со всми.

Прогалинова — цлуя Ивана Ивановича.

Прощайте, братецъ, ваше превосходительство, поминайте меня, когда будете моимъ серебромъ кушать.

Иванъ Ивановичъ — Съ досадой.

Дайте намъ, Дарья Семеновна, хоть разобраться, хоть въ порядокъ дла брата привести,— я вамъ свои собственныя ложки подарю.

Борисъ.

Мамашечка, садитесь въ коляску… До свиданья, Катя.

Еще разъ цлуетъ ее. Вс уходятъ. На террас лакей уставляетъ цвты на столъ. Второй лакей вноситъ блюдо, прикрытое колпакомъ.

2-й лакей.

Куда это ты цвтовъ-то наставилъ?

1-й лакей.

Не трожь. Такъ Валерьянъ Ивановичъ приказали.

2-й лакей.

Когда-жь они сть-то будутъ,— вс ушли.

1-й лакей.

Сейчасъ, чай, придутъ… Это что?

2-й лакей.

Сыръ.

1-й лакей.

Ступай, тащи коклетки, а я за шампанскимъ схожу.

За сценой звонокъ отъзжающаго экипажа. Оба лакея уходятъ. Иванъ Ивановичъ, Валерьянъ Ивановичъ и Любовь Николаевна возвращаются.

Любовь Николаевна.

Чему я рада, такъ что эта старая ухала… такъ она груба, такъ непріятна…

Валерьянъ Ивановичъ.

Ну, братъ Иванъ Ивановичъ, теперь мы, кажется, можемъ дйствовать посвободне… контроль этотъ, значитъ, отъхалъ и…

Иванъ Ивановичъ.

Не понимаю, Валерьянъ, какая это у тебя охота все пустяки болтать… Кому нужны эти твои разговоры?

Валерьянъ Ивановичъ.

Я тоже тебя, Иванъ Ивановичъ, не понимаю, ничмъ теб не угодишь,— что ни скажи.

Любовь Николаевна.

Но, какъ кстати случился этотъ пожаръ… Богъ съ ними, грхъ радоваться чужому несчастью, и я жалю Бориса… но все таки, какъ это кстати.

Илья — входитъ и подаетъ письмо Ивану Ивановичу.

Вашему превосходительству Борисъ Андреичъ приказали отдать.

Иванъ Ивановичъ.

Борисъ?

Илья.

Они только что отъхали-съ, какъ вспомнили, остановили кучера, подозвали казачка и велли вамъ передать… ‘Извинись, говорятъ, передъ дядюшкой, совсмъ было позабылъ’.

Иванъ Ивановичъ — надваетъ очки. Глядя на конвертъ.

Письмо отъ предводителя… (Распечатываетъ, быстро пробгаетъ письмо и приходитъ въ ужасъ.) Что?!. Что?!. (Вглядывается.) Не можетъ быть!..

Любовь Николаевна.

Что князь пишетъ?

Иванъ Ивановичъ — заносчиво.

Позвольте, Любовь Николаевна, оставьте меня въ поко… (Подходя къ Иль.) Вамъ-съ еще что нужно?

Илья-подавая бумагу

Списокъ приказали приготовить, ваше превосходительство, кто изъ служащихъ какое жалованье получали…

Иванъ Ивановичъ — взявъ бумагу.

Жалованье?

Илья.

Да-съ, какъ Валерьянъ Ивановичъ общали всмъ не взачетъ годовое жалованье на память покойнаго барина…

Иванъ Ивановичъ — со сдержаной злобой и отчаяніемъ.

Еще что?

Илья.

Больше ничего-съ.

Иванъ Ивановичъ — почти падая въ кресло.

Ступайте.

Илья уходитъ.

Валерьянъ Ивановичъ.

Что тамъ такое?

Иванъ Ивановичъ — кидая ему письмо.

Прочти!

Валерьянъ Ивановичъ.

Зачмъ-же такъ бросать?!

Иванъ Ивановичъ.

Прочти, прочти.

Любовь Николаевна.

Громко, Валерьянъ, громко.

Валерьянъ Ивановичъ — читаетъ.

‘Ваше превосходительство, мн весьма горько, что я долженъ сообщить вамъ нсколько непріятную для васъ новость’… Какъ красиво пишетъ нашъ предводитель!

Любовь Николаевна.

Валерьянъ, да пожалуйста!..

Валерьянъ Ивановичъ.

‘новость… Вслдствіе утвержденія вашего превосходительства опекуномъ имнія покойнаго вашего брата, въ дворянскую опеку предъявлены разными лицами векселя покойнаго Василія Ивановича, на сумму сто девяносто шесть тысячъ восемьсотъ тридцать два рубля двадцать семь копекъ… и претензія инженеръ-капитана Бабулина на сумму двадцать пять тысячъ триста двадцать одинъ рубль шесть копекъ, за проложеніе въ имніи вашего братца дренажныхъ трубъ для осушенія почвы…’

Иванъ Ивановичъ.

Довольно! остальное пустяки..

Валерьянъ Ивановичъ.

Это непріятно.

Иванъ Ивановичъ.

Непріятно! господи, чмъ прогнвилъ тебя этотъ человкъ, что ты лишилъ его всякаго здраваго смысла?!

Валерьянъ Ивановичъ.

Иванъ Ивановичъ!

Иванъ Ивановичъ — выходя изъ себя.

Непріятно! Да разв можно такъ хладнокровно говорить? Разв ты не знаешь, что мы всего наслдства едва насчитываемъ двсти тысячъ, а тутъ векселей больше, чмъ на двсти?.. Не понимаешь, что, стало быть, посл брата ничего не осталось?— ничего, ничего, кром долговъ!! Рыжая кобыла подохнетъ, такъ та хоть шкуру посл себя оставитъ, а тутъ и того нтъ!..

Любовь Николаевна.

А, mon dieu! mon dieu!

Валерьянъ Ивановичъ.

Непріятно.

Иван Ивановичъ.

Всегда считалъ Василія негодяемъ, бшенымъ расточителемъ, но чтобъ онъ четыреста тысячъ въ девять лтъ ухлопалъ,— это слишкомъ!.. (Глянувъ на письмо.) Хозяйствомъ занимался, дренажныя трубы прокладывалъ, болото осушалъ! о, ослиное распоряженіе!— мало у него земли было? мало поля? негд было сять?— непремнно болото понадобилось!.. Чтобы ему ужъ лучше Каспійское море осушить, а то вдь тсно у насъ тутъ, въ Россіи, на нашихъ-то степяхъ!!

Валерьянъ Ивановичъ.

А другая-то бумага что?

Иванъ Ивановичъ.

Это другаго мудреца распоряженіе, Валерьяна Ивановича… Изволили всмъ лакеямъ годовое жалованье общать… Ну-съ, откуда мы его теперь возьмемъ?

Любовь Николаевна.

Иванъ Ивановичъ, я захвораю… Иванъ Ивановичъ, послушайте, я захвораю.

Иванъ Ивановичъ — вспомнивъ съ ужасомъ.

Господи! еще пять тысячъ Борису! (Валерьяну Ивановичу.) Все твое дло!— спасибо.

Валерьянъ Ивановичъ.

Вдь это значитъ, онъ насъ надулъ.

Иванъ Ивановичъ.

Боже милосердый!.. просвтленіе посылаешь, просвтленіе,— что-то понимать начинаетъ.

Валерьянъ Ивановичъ.

Сейчасъ послать за нимъ, воротить его.

Иванъ Ивановичъ.

Такъ онъ и вернулся, вдь у него не ваша голова. Ну-съ, вы ручались за эти пять тысячъ,— не угодно-ли вамъ ихъ заплатить!?

Валерьянъ Ивановичъ.

Я готовъ, съ удовольствіемъ… только у меня нтъ.

Иванъ Ивановичъ.

Наградилъ меня господь братцами!— пять тысячъ, пять тысячъ своими руками отдалъ… Да нтъ, еще часы… часы, на память отъ богача покойника… шубу! бери только, голубчикъ,— лучшую выбралъ!.. (Входитъ Катя.) А! вотъ еще дорогое наслдье-то. Поди сюда. (Катя подходитъ.) При теб былъ предводитель?

Катя.

При мн-съ.

Иванъ Ивановичъ.

При теб онъ отдалъ письмо Борису?

Катя.

Нтъ-съ.

Иванъ Ивановичъ.

Лжешь!

Катя.

Я пришла, они вмст были-съ, разговаривали…

Иванъ Ивановичъ.

Лжешь! Ты знала, что было письмо… онъ теб не веллъ говорить, ты скрыла…

Катя.

Ей богу-съ…

Иванъ Ивановичъ.

Да что я тебя спрашиваю, куда теб лгать! Вся въ отца дура… Нтъ, нтъ, не надо горячиться… этимъ не выпутаешься…

Садится за столъ и внимательно углубляется въ чтеніе бумагъ.

Любовь Николаевна.

Хороша, хороша… продала дядей-то, продала!..

Катя.

Я-съ, право-съ…

Любовь Николаевна.

И кому продала? за что?!. ты вдь думаешь, что Борисъ и въ самомъ дл влюбленъ въ тебя, что ты его обворожила?.. Чмъ это? красотой, что-ли, своей мужицкой, или умомъ?.. Успокойся, моя милая, Борисъ тебя обманывалъ, какъ и насъ… никогда, онъ на теб не женится,— никогда, никогда!.. Слышишь-ли: никогда!

Любовь Николаевна.

Плачетъ, плачетъ!— только и уметъ.

Валерьянъ Ивановичъ.

Оставь, Люба, что ты…

Катя.

Дяденька, миленькій! тетенька! ради Христа, позвольте мн-съ, сдлайте божескую милость: отпустите меня въ городъ къ хозяйк.

Въ слезахъ падаетъ къ ногамъ Любовь Николаевны и хочетъ поцловать ея руки, которыя эта не даетъ.

Любовь Николаевна.

Сдлай милость, хоть на вс четыре стороны… Кто тебя держитъ?..

Катя — быстро встаетъ и вытираетъ ладонью глаза.

Благодарствуйте-съ, благодарствуйте-съ… Прощайте!

Уходитъ мелкими шажками.

Валерьянъ Ивановичъ — къ жен.

Ей-бы все таки тоже надо было-бы дать что-нибудь на память отъ отца… какой-нибудь этакій прес-папье… или что-нибудь не дорогое… все таки отецъ-же…

Иванъ Ивановичъ — про себя.

Другаго средства нтъ: надо эти пять тысячъ какъ-нибудь разложить на мелкіе расходы, а потомъ отказаться отъ опекунства… Пускай тамъ предводитель распоряжается… и…

Илья — входя.

Ваше превосходительство, барышня уйти хотятъ,— опять къ себ въ городъ, къ хозяйк.

Иванъ Ивановичъ.

Что?

Илья.

Катерина Васильевна-съ пошли свой узелокъ связывать, опять, говорятъ, къ хозяйк ворочаются…

Иванъ Ивановичъ.

Что длать, Илья Петровичъ, что длать?— волка какъ ни корми, онъ все въ лсъ смотритъ… Вотъ какъ вашъ покойный Василій Ивановичъ-то позаботился объ дочк, вотъ какъ онъ ее воспиталъ, на всю семью срамъ, всхъ насъ опозорила… Кажется, и заботились объ ней, какъ родную дочь, приняли, не хочетъ, воли той нтъ, — что будешь длать?.. Велите заложить дрожки, свезите ее назадъ къ хозяйк.

Между тмъ одинъ лакей поставилъ на террас большое блюдо подъ колпакомъ, другой бутылку шампанскаго въ серебряной ваз.

1-й лакей — войдя на сцену.

Ваше превосходительство, завтракъ поданъ. Шампанское сейчасъ прикажете откупоривать?

Иванъ Ивановичъ — указывая на брата.

Да вонъ гастрономъ-то!— у него спросите… Онъ чему-то тамъ обрадовался… онъ вдь любитъ все это какъ-нибудь особенно, какъ-нибудь съ торжествомъ…

Валерьянъ Ивановичъ — раздраженно.

Братъ, Иванъ Ивановичъ!

Иванъ Ивановичъ.

Поди сюда. (Валерьянъ Ивановичъ подходитъ.) Ты твоимъ глупымъ барствомъ впуталъ насъ обоихъ въ расходъ. Я какъ-нибудь это устрою, и эти деньги погашу, такъ ради бога, ты не суйся говорить ни слова и мн не мшай…

Валерьянъ Ивановичъ.

Длай, какъ знаешь, Иванъ Ивановичъ, я теб предоставилъ полную свободу.

Иванъ Ивановичъ.

Потомъ мы оба откажемся отъ опеки и удемъ отсюда… Но, Валерьянъ Ивановичъ, съ той минуты, какъ мы сядемъ съ тобой въ вагонъ, забудь на вки вковъ, что есть у тебя братъ Иванъ… я на улиц тебя встрчу, на другую сторону перейду, потому что свяжись только съ тобой, такъ еще, чего добраго, въ Сибирь угодишь.

Валерьянъ Ивановичъ.

Я, Иванъ Ивановичъ, съ перваго-же разу не врилъ твоему примиренію.

Отходитъ влво.

Иванъ Ивановичъ — про себя.

Безмозглый!.. безмозглый!..

Тихо уходитъ направо.

Любовь Николаевна — сидя на диван.

Иванъ Ивановичъ! Иванъ Ивановичъ! я захвораю.
Крылов Виктор Александрович
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. Поэзия любви, Крылов Виктор Александрович, Год: 1882
  2. Звезда падучая, Крылов Виктор Александрович, Год: 1894
  3. Секретное предписание, Крылов Виктор Александрович, Год: 1888
  4. Сыны Израиля, Крылов Виктор Александрович, Год: 1901
  5. Под гнетом утраты, Крылов Виктор Александрович, Год: 1896
  6. Земцы, Крылов Виктор Александрович, Год: 1874
  7. В сетях Амура, Крылов Виктор Александрович, Год: 1896
  8. К мировому!, Крылов Виктор Александрович, Год: 1892
Электронная библиотека