Елизавета Гадмер
Елизавета Гадмер
Плешивая гора
Плешивая гора
(Уральская легенда)
I
I
II
II
III
III
IV
IV
———————————————————
Плешивая гора, Гадмер Елизавета, Год: 1915
Время на прочтение: 10 минут(ы)
А слыхали ли вы что-нибудь о Плешивой горе? Вряд ли.
Если вы вздумаете искать ее на карте или в учебнике географии, то напрасно потратите время: её там нет.
Но тем не менее она существует.
Если вы когда-нибудь будете проезжать через Екатеринбург, то обратите внимание на группу сосен, чернеющую в юго-восточной части города, почти на самой окраине.
Точно громадная мохнатая шапка упала откуда-то с высоты, распугала окрестные домики и заставила их расступиться.
На верхушке горы, точно крест на шапке Мономаха, возвышается остроконечная кровля какого-то здания, не похожего на городские дома.
Это и есть Плешивая гора, а на ней — обсерватория.
Это скажет вам всякий из жителей Екатеринбурга. Но не всякий знает легенду о происхождении горы.
Ее хорошо знали грачи, еще не так давно гнездившиеся на верхушках сосен, одевающих склоны горы. (На вершине горы нет никакой растительности, почему она и названа Плешивой). Но теперь грачи перестали селиться в этом месте.
Заведующий обсерваторией нашел, что во-первых, грачи при постройке своих гнезд, обламывают сучья деревьев и таким образом портят рощу, во-вторых, — что они обладают далеко не музыкальным голосом, хотя сами они видимо считают свое пение приятным и потому не скупятся угощать им каждого желающего и не желающего их слушать.
Началось ожесточенное преследование непризнанных певцов. Загремели выстрелы, повалились на землю окровавленные отцы и матери семейств, попадали из гнезд бесперые птенцы.
Видя такое побоище, уцелевшие грачи с криком перекочевали за черту города в ближайший лес. Долго не могли они успокоиться и шумно обсуждали, постигшее их, несчастье, с негодованием бранили на своем языке жестоких преследователей, громко жалели убитых товарищей. Долго не могли они забыть насиженного места и несколько лет подряд, возвращаясь весной из теплых стран, пробовали вновь водвориться на старом пепелище.
Но враги были неутомимы, и бедным грачам пришлось-таки в конце концов распроститься с Плешивой горой.
А как хорошо жилось им там! Сколько грачиных поколений вывелось под защитой старых, приземистых сосен.
С восходом солнца, когда первые лучи его, не грея, пробегали по верхушкам сосен, всё население грачей просыпалось от сна. Кто раньше поднимался, тот раньше и начинал приветствовать криками восходящее солнце, будить товарищей, желать им доброго утра.
На эти крики отзывались другие, и стоном стояли в воздухе грачиные голоса.
А вечером, перед сном, когда все грачи слетались в свои гнезда, после дневных отлучек, за кормом, шли нескончаемые разговоры о виденном и слышанном, о всех впечатлениях дня.
Старики не принимали участия в этой болтовне, усаживались повыше и вполголоса читали за всех вечерние молитвы на сон грядущий.
Грачихи меж тем баюкали и укладывали птенцов, рассказывая им бесконечные сказки.
Вот одна из этих сказок, из которой можно узнать историю Плешивой горы.
Много воды утекло в Исети с тех пор, как на берегах её появился город Екатеринбург. Но еще больше утекло воды с того времени, когда на месте этого города стоял другой, название которого затерялось в людской памяти и не попало в историю. Не сохранилось даже имени народа, построившего его.
Предание сохранилось только о последнем хане, погубившем свой народ.
Он был неимоверно горд и самолюбив, — в этом и было всё несчастье. Он хотел, во что бы то ни стало, отличиться от всех своих предшественников и чем-нибудь особенным, необыкновенным увековечить свое имя. Придумывал то одно, то другое, но ни на чём не мог остановиться. Чаще всего затевал различные постройки и сооружения, на которых красовалось бы его имя.
Иногда ему приходили в голову совсем странные затеи. Не понравится ему, что лес растет, или река течет в каком-нибудь месте, и велит вырубить леса и отвести реку в другое место. Особенно изощрял он свою фантазию над устройством своих дворцов и садов. Там работа никогда не прекращалась, напротив, с каждым годом для неё требовалось всё более и более рабочих рук.
Недешево обходились народу такие затеи. Подати и налоги увеличивались, производства и ремесла приходили в упадок. О науках же нечего и говорить: ими совсем некому стало заниматься. Хан чувствовал к ним непреодолимое отвращение, терпеть не мог ученых и всячески гнал их. И он достиг своего: почти все ученые в его царстве покинули свое отечество и выселились в другие страны.
Тогда хану стало жить гораздо спокойней, никто уж более не мешал ему заниматься своими выдумками.
Хан был высокого роста и крепкого телосложения, и очень гордился этим. Он был уверен, что выше его нет никого в его государстве.
Однажды, осматривая какую-то новую постройку, он увидел в числе каменщиков человека, показавшегося ему выше, нежели он сам. Это его очень встревожило. Он подошел к каменщику и заговорил с ним. Оказалось, что хану пришлось немного поднять голову, чтобы посмотреть в глаза каменщику, когда тот выпрямился во весь рост.
Не доверяя себе, боясь сознаться в истине, хан встал против солнца и сравнил обе тени. Тень от каменщика, стоявшего подле него, была значительно длинней его тени.
Сомнения не было: хан не был первым по росту. И в первую минуту он хотел убить каменщика, но потом сообразил, что таких великанов может быть наберется не один десяток в его государстве. Всех не перебьешь.
С этих пор его стала неотступно преследовать мысль: как увеличить свой рост? С кем посоветоваться об этом?
В первый раз хан пожалел, что изгнал ученых. Они придумали бы средство помочь его горю.
Но может быть не все ученые покинули страну.
Быть может некоторые из них остались и продолжают заниматься науками.
Надо попытать счастье.
Через год ханским гонцам посчастливилось разыскать какого-то древнего, чуть живого старца.
Это, без сомнения, был ученый: в подполье у него были найдены спрятанные книги.
Его посадили на носилки и понесли во дворец.
Сначала хан страшно рассердился, что ему принесли такую развалину, и принял это за насмешку, но потом, пораздумав, решил, за неимением лучшего, поговорить со стариком.
— Ты понимаешь, — закончил он свою речь, — я не хочу, чтобы кто-нибудь был выше и сильнее меня! Я хочу быть самым высоким и сильным человеком на земле!
— Государь! — ответил старик, — тогда ты должен работать. Каменщик оттого и силен, что ворочает тяжести и таким образом развивает свою силу.
— Не хочешь ли ты, чтобы я стал чернорабочим?
— Ты можешь сделаться им, не роняя своего достоинства. У нас в стране так много вдов и сирот, бесприютных стариков и калек, что выстроенный для них дом был бы лучшим памятником для тебя, нежели те бессмысленные постройки, на которых гибнет столько людей и тратится столько народного достояния.
От гнева хан не мог выговорить ни слова. Подняв свой жезл, он хотел убить на месте дерзкого старика, но потом решил, что не стоит марать об него рук и приказал вынести носилки.
Слуги подхватили старика и опрометью бросились с ним из залы.
Гонец, разыскавший ученого, думал, что ему не сносить головы, и в страхе ждал казни.
Но к счастью для него хан позабыл о нём. Он был занят мыслью: как бы ему всё-таки увеличить свой рост?
‘Я должен есть как можно больше’, решил он наконец: ‘это, без сомнения, увеличит объем моего тела?’
Сначала он ел шесть раз в сутки, потом восемь, потом десять, наконец приучил себя есть через каждые полчаса.
Съестные продукты, вследствие большого спроса на них, поднялись в цене и стали недоступны для бедняков. Особенно вздорожало мясо, так как для ханского стола из него вываривались только одни питательные соки.
Зато возникли новые должности придворных поваров, поваренков, экономов, придворных скотобойщиков и скотопасов.
Всем этим служащим платилось хорошее жалованье, раздавались знаки отличия, награды. Одним словом, эти должности стали считаться почетными.
Хан толстел не по дням, а по часам, но прибывал только в весе: рост и сила, к его великому огорчению, оставались прежние.
‘Как знать’? думал он: ‘может быть тот старый дурак и прав, что мне необходимо работать. Попробую упражняться, но уж во всяком случае только для собственного удовольствия, а совсем не для того, чтобы стать слугой своих подданных’.
Сам он не привык уважать трудящихся, а потому ему казалось, что подданные будут смеяться над ним и относиться к нему с пренебрежением, если увидят его за работой.
И он стал уходить в горы, где его никто не мог видеть.
Там он ходил по скалам, ломал камни, скатывал их вниз, снова закатывал вверх, подбрасывал — одним словом, забавлялся, как школьник.
К великому удовольствию своему он стал замечать, что эти забавы пошли ему на пользу: во-первых, аппетит его еще более увеличился, во-вторых, сила и рост начали прибывать с поражающей быстротой.
Тогда он не стал больше скрывать своих упражнений с камнями: ему захотелось похвастаться перед людьми своей силой и ловкостью.
Идя мимо какого-нибудь дома, он одним щелчком сшибал с него печную трубу или же заворачивал крышу, либо выдергивал столбы у ворот.
Особенно доставалось и садам и посевам: любимой забавой хана было выворачивать с корнем деревья и забрасывать камнями возделанные поля…
— Злой великан! Что ты наделал? — обратился к нему однажды крестьянский мальчик, со страхом смотревший, как хан раззорял владения его отца.
Великан был в хорошем расположении духа и, смеясь, ответил мальчику:
— Иди и скажи твоему отцу, что я заставил его участок леса поклониться мне до земли и полил каменным дождем его пашню.
Раззоренные и обиженные им подданные стали разбегаться в разные стороны.
Хан не видел, что столица его пустеет: не до того ему было. Новая работа занимала его.
Стал он замечать, что он только сам увеличивается ростом, а голова остается прежней. И чем более рос он, тем это становилось заметней. К тому же и волосы на голове стали заметно редеть. Это его не на шутку встревожило: маленькая сравнительно с туловищем, лысеющая голова придавала очень смешной вид его огромной фигуре.
Теперь хан был очень доволен что не убил старого ученого. Авось, он еще не умер и снова научит, как помочь горю.
Снова шлет он гонцов за мудрецом.
На этот раз тот наотрез отказался отправиться во дворец.
— Если царь нуждается во мне, то пусть он сам ко мне придет, — был его ответ, — иначе я всё равно не стану с ним разговаривать, хотя бы он силой притащил меня к себе и пригрозил смертью.
Делать нечего: пришлось царю сломить свою гордость.
Избушка старика была так мала, что великану пришлось согнуться в три погибели, чтобы войти в нее.
— Государь, — возразил мудрец в ответ на жалобы царя, — голова твоя мала оттого, что бездействовала, когда остальные члены работали, а потому они и развились в ущерб ей. Если ты хочешь, чтобы она увеличилась, ты должен больше работать головой, пока она не разовьется настолько, чтобы размерами своими соответствовать размерам твоего тела. А тебе есть о чём пораздумать: на твоей ответственности целая страна. Вглядись хорошенько, каково живется твоим подданным! Одумайся, пока не поздно!.. Мир велик, тайны его неисчислимы, а ты так мало знаешь о нём! Учись и не мешай другим учиться, живи и давай жить другим!
Не понравилась хану такая речь, — не любил он, когда ему говорили правду, — и, не дослушав, он ушел, сердито хлопнув дверью. А так как сила у него была непомерная, то от сотрясения ветхая лачужка развалилась и своими обломками засыпала старика.
Хан даже не оглянулся.
Хотя он и зол был на старика, но на этот раз поверил ему безусловно.
‘Учиться! у кого же это я стал бы учиться?’ рассуждал он, сам с собой. ‘У своих подданных? Как бы не так! Чтобы они узнали о моем невежестве и стали смеяться надо мной!.. Нет! учиться я не намерен, думать же согласен сколько угодно, только уж никак не о благе своих подданных. Ведь всё равно, каковы бы ни были мои думы, от них голова моя должна будет расшириться’.
Так вскоре и случилось. От постоянного напряжения, мозг хана действительно стал развиваться, и мало-помалу голова его настолько увеличилась, что стала соразмерна туловищу.
‘Ай да старик!’ не раз думалось хану. ‘Как верно понимал он вещи! Жаль, что уж нет его в живых! Можно было кой-чему поучиться у него… ‘Мир велик, тайны его неисчислимы…’ Вот бы овладеть этими тайнами! Тогда уж наверное можно было бы прославиться на весь мир’.
Эта мысль с такой силой овладела великаном, что он уж не мог более думать ни о чём другом.
Погруженный в свои думы, он не замечал, что, ходя по городу, давил людей под своими ногами и опрокидывал дома.
Наконец жители города сговорились покинуть его и в одну ночь совсем убрались из него.
Хан и этого не заметил, а придворные боялись доложить ему об этом.
Утомившись бесплодными размышлениями, хан наконец рассердился на самого себя и решил сам себя наказать.
‘Ты не вернешься домой и не получишь отдыха до тех пор, пока не придумаешь, чем прославиться’, сказал он самому себе.
Целый день проходил он взад и вперед по городу, пока не стемнело. Он заметил это только тогда, когда начал спотыкаться.
Подняв голову, чтобы посмотреть, куда девалось солнце, великан увидел над собой, усеянное звездами, небо.
Раньше он не обращал на него никакого внимания, потому что после заката солнца редко выходил из дому, считая это вредным для здоровья, и рано ложился спать. Таким образом звездное небо было диковиной для него.
Внезапная мысль осенила его голову. Никто не знает, сколько звезд на небе, а он их сосчитает. На утро весь народ заговорит с изумлением: Царь сосчитал звезды! царь один только знает, сколько на небе звезд!
Он остановился и начал считать. Он стоял как раз на том месте, где находилась прежде хижина мудреца, ноги его попирали её развалины и погребенное под ними тело старика.
Нужно заметить, что с тех пор как царь достиг исполинского роста, он отличался неимоверной тяжестью, так что следы его ног, когда он шел по земле, обозначались глубокими впадинами. Полы во дворце, а также всю мебель пришлось отлить из чугуна. Да и самый дворец пришлось построить с большей против прежнего прочностью.
Увлеченный счетом, хан не замечал, что от тяжести своего тела он всё более и более погружался в землю вместе с тем, что служило ему подножием.
Только тогда уж, когда он ушел в землю по самые глаза, и считать стало нельзя, он заметил, что с ним произошло что-то странное.
А он уж сосчитал добрую половину звезд, к утру наверное, досчитал бы и остальные, и тогда слава его была бы упрочена навеки.
Он не знал, что всё равно некому было бы прославлять его: во всей стране его не оставалось более ни одной живой души. Даже его придворные, пользуясь его отсутствием, убежали в эту ночь, захватив с собой его казну.
Хан хотел крикнуть и не мог: в рот засыпалась земля, хотел рвануться — и не в состоянии был шевельнуться. Он весь похолодел от ужаса.
‘Это смерть сковала мои члены’, подумал он.
— Нет, это еще не смерть, — услышал он чей-то голос, раздавшийся у его ног и показавшийся ему знакомым, — но в сущности ты давно уже умер, ты был мертвецом всю жизнь. Кто не живет для других, тот мертв, а ты жил только для себя… Ты жил в роскошных дворцах, наряжался в дорогие ткани и украшения, питался отборными яствами, а разве ты был счастлив? Я же питался скудными приношениями своих друзей и учеников, одевался в рубище, спал на соломе, и всё же был несравненно счастливей тебя: я был любим и уважаем, тебя же все ненавидели и презирали. Когда разорённый тобою народ бежал от твоего насилия, за мной приходили, чтобы взять меня с собой. Видя, что хижина моя разрушена до основания, они догадались, чье это дело, и, проклиная тебя, горько оплакивали мой прах… А ты? Знавал ли ты чью-нибудь любовь и привязанность?
— Ты сам устроил себе погибель, и наказание, которое ты несешь, есть прямое следствие твоих поступков. Ты хотел быть выше всех и очутился ниже всех, ты стал исполином, и земля расступилась под тобой, не будучи в состоянии сносить твоей тяжести. Ты не хотел знать, что творится на ней, так посмотри теперь, что происходит внутри её, прежде чем овладеть небесными тайнами, познай тайны земных недр. На что людям знать, сколько звезд на небе, когда они не научились еще отстаивать свои права от людей, подобных тебе, добывать себе столько средств для жизни, чтобы иметь возможность развивать все свои способности? Когда они узнают, как им лучше устроить свою жизнь, и будут жить в мире и любви, тогда ты поднимешься из земли, досчитаешь остальные звезды и скажешь людям, сколько звезд на небе. Тогда и это им не лишнее будет знать. Хотя ты считал звезды и с дурною целью, из одного пустого тщеславия, но тем не менее не останется без награды этот единственный труд в твоей жизни, которым ты никому не причинил зла. Голова твоя, созерцанием небесных светил очищенная от прежних дурных помыслов, удостоится того, что человеческая наука о небе найдет на ней приют для себя…
Неизвестно, как принял эту речь великан, но только он перестал погружаться далее, и голова его до сих пор видна из земли.
Время и ветер засыпали ее землей, солнце и дождь вырастили на ней мохнатые сосны. Только темя осталось обнаженным.
От дум ли великана о небе, от другого ли чего, только на нём выросло небольшое здание, откуда в наши дни люди наблюдают за солнцем, луною и звездами, за всеми небесными светилами, за всеми явлениями, совершающимися в воздушной оболочке, облегающей землю…
Когда же поднимется великан?.. Поскорей бы он выходил из земли. Ведь это значило бы, что люди постигли тайны земного счастья, и им остается только изучить тайны неба!
Источник текста: Уральские легенды / Елизавета Гадмер. — Петроград: М. И. Семенов, 1915. — 108 с., ил., 18 см. — (Библиотека ‘Колосья’ М. И. Семенова). С. 85—107.