Польскя письма.
Польскя письма.
ПИСЬМО ПЯТОЕ.
В. Р. К.
‘Русская Мысль’, No 10, 1881
Письмо пятое, Кареев Николай Иванович, Год: 1881
Время на прочтение: 11 минут(ы)
Въ своихъ статьяхъ по польскому вопросу мн два раза пришлось упомянуть о русскомъ университет въ Варшав. ‘Мы думаемъ,— писалъ я,— что русскй университетъ въ Варшав могъ бы сослужить великую службу въ дл сближеня поляковъ съ нами, еслибы ршительне вносилъ въ польскую среду обновляющую струю обновленной русской науки, и только одну эту струю’. Это было сказано въ замтк моей по поводу постановки русско-польскаго вопроса въ вашей журналистик. Читатель можетъ видть, что я не ршаю этимъ принципально вопроса о томъ, какой долженъ быть университетъ въ Варшав — русскй или польскй. Я исходилъ изъ самаго факта существованя русскаго университета и, ничего не говоря объ его судьб въ будущемъ, указалъ на то, что учреждене это могло бы сослужить службу въ дл духовнаго сближеня двухъ народовъ, еслибы въ немъ не было ультранацональнаго направленя со стороны профессоровъ обихъ народностей, еслибы русске профессора не ставили себ цлью навязываня обучающейся молодежи извстныхъ воззрнй, считающихся почему-то специфически-русскими, и этихъ не вводили бы ее въ заблуждене относительно общаго характера нашей общественной мысли, еслибы ршительне вносили въ польскую среду обновляющую струю обновленной русской науки, и только эту струю. Выставлены были мною и мотивы: польске ученые отличаются вообще консерватизмомъ, польскй консерватизмъ тсно соединенъ съ традицоннымъ нерасположенемъ къ намъ и игнорированемъ нашихъ успховъ въ цивилизаци, разъ мы играемъ извстную роль въ судьбахъ Польши,— и въ выгодахъ ея населеня, и въ видахъ большаго сближеня тамошней интеллигенци съ нами было бы полезно противодйствовать этому консерватизму, противопоставивъ ему боле прогрессивное направлене нашей науки, съ польскимъ консерватизмомъ, имющимъ за себя все-таки нацональный характеръ и историческую основу, русскй консерватизмъ, чужой и безпочвенный въ Польш, выдержать конкурренци не можетъ, и русская наука въ Варшав не сыграетъ своей роли, если не будетъ проводить тхъ принциповъ, которые способны обновлять жизнь въ любой европейской стран, т. е. не сброситъ съ себя узконацональной одежи, чтобъ облечься въ костюмъ, такъ сказать, общечеловческй. Исходя изъ этой мысли, я даже пришелъ къ заключеню, что русскй университетъ въ Варшав можно считать временно полезнымъ для самой Польши, хотя и признаю, что обучене на чужомъ язык тормозитъ нацональное развите. Объ этой польз временнаго существованя русскаго преподаваня въ Варшавскомъ университет я упомянулъ вскользь въ первомъ своемъ письм, не имя въ немъ возможности развить и ту мысль, что для нацональнаго развитя высшее преподаване на чужомъ язык не такъ вредно, какъ денацонализироване низшей школы: въ противномъ случа я не сталъ бы говорить и о временной польз, которая, по моему мнню, можетъ съ избыткомъ вознаградить временный вредъ.
Поставленный здсь вопросъ въ моихъ планахъ было подробно разсмотрть, посвятивъ особую статью вообще школьному языку въ Царств Польскомъ, но многе, читавше мои статьи о польскомъ вопрос, указывали мн въ разговорахъ на противорче моего взгляда на Варшавскй университетъ съ общимъ духомъ моихъ статей. Появилась даже печатная замтка по атому поводу. Въ юньской книжк Русской Мысли мы прочитали письмо въ редакцю г. I. Л., поляка, который, сочувственно относясь къ тому, что вообще было напечатано по польскому вопросу въ мартовской книг журнала, выставилъ на видъ это противорче и вызвалъ редакцю на объяснене. Такъ какъ слова, вызвавшя возраженя почтеннаго г. I. Л., принадлежатъ не редакци Русской, то послдняя, заявивъ, что она стоитъ за право поляковъ имть польскй университетъ, предоставила мн лично отвтить за себя. Вотъ почему въ этомъ, пятомъ, письм о польскихъ длахъ мы отдляемъ вопросъ о Варшавскомъ университет отъ вопроса о вообще школьномъ язык въ русской Польш и отвчаемъ на вс устныя и печатныя возраженя, сдланныя намъ по этому поводу.
Въ своемъ объяснени съ г. I. Л. редакця Русской Мысли совершенно врно замтила, что авторъ настоящихъ писемъ ‘глубоко-искренне сочувствуетъ длу нашего примиреня съ польскимъ народомъ и сохраненю польской народности, и что слова его не имютъ того значеня и смысла, какя придаетъ имъ вопрошатель’. Первый вопросъ, который предлагаетъ намъ почтенный г. I. Л., слдующй: ‘Какъ понимать васъ: о прошедшей или о будущей дятельности русскаго университета въ Варшав вы говорите?’ Понятное дло, что о будущей, отвтимъ мы, ибо мы сани сказали, что учреждене, о коемъ идетъ рчь, могло бы принести ту пользу, которой мы отъ него ожидаемъ,— и тмъ самымъ, т. е. этимъ могло бы, мы заявляемъ, что до сихъ поръ оно не сдлало того, что могло бы сдлать. Но авторъ письма въ редакцю предвидлъ такой отвтъ и задалъ новый вопросъ: ‘Если о прошедшей, то какимъ образомъ отъ русскаго учрежденя въ Варшав, основаннаго,— этого скрыть нельзя,— единственно съ цлю обрусеня польскаго края, вы могли ожидать дятельности, направленной въ сближеню съ поляками?’ Вопросъ этотъ авторъ оставляетъ открытымъ, но отвтъ на него былъ у насъ въ тхъ самыхъ словахъ, которыя вызвали его возражене. Не разсуждая о томъ, для чего былъ основанъ русскй университетъ въ Варшав, мы поставимъ на видъ, что дятельность его можетъ быть двоякая: одни могутъ смотрть на него какъ на одно изъ орудй обрусеня края, друге могутъ видть въ немъ одно изъ средствъ для сближеня, и мы выразили сами сожалне, что въ сред его профессоровъ преобладаетъ первый взглядъ. Еслибъ университетъ оставилъ идею русификаци, то отъ него именно можно было бы ожидать, что онъ сдлается могучимъ орудемъ сближеня. Мы указали и на программу — вносить въ польскую среду обновляющую струю обновленой русской науки, т. е. такой, которая не иметъ узконацональной тенденци. У насъ есть ученые, способные дйствовать по такой программ, оставаясь сами русскими и не желая передлывать поляковъ въ русскихъ, а судьба поляковъ сложилась такъ, что у нихъ такихъ ученыхъ, которые отршились бы отъ узконацональныхъ тенденцй, оставаясь поляками, но вмст съ тмъ не относясь непрязненно къ намъ, что-то очень мало. Вотъ мы и думали, что русске профессора были бы годне для роли примирителей, не говоря уже о томъ, что мене исключительное направлене нашей науки было бы полезне и для самой польской молодежи, нежели польская наука, которая слишкомъ ревниво оберегаетъ свои традици, отступлене отъ которыхъ иногда считается измной нацональному длу. Это — черта весьма характерная для польскихъ ученыхъ, и сами поляки признавались мн, что имъ очень вредитъ желане имть свою, какую-то особую, польскую науку. Опасаясь за самое существоване польской нацональности, они хотятъ до-нельзя нацонализировать самую науку, а отсюда, съ одной стороны, чрезмрное преклонене предъ старыми польскими авторитетами, съ другой — желане видть въ современной польской наук боле, нежели она, дйствительно, значитъ: вдь смются же сами поляки надъ обществомъ взаимной адораци (towarzystwo wzajemnej adoracyi), которое образуютъ изъ себя ихъ ученые и писатели. Русскй университетъ могъ бы вывести польскую молодежь на боле широкую дорогу. Мы тмъ-то и отличаемся, что очень чутко относимся ко всмъ передовымъ движенямъ западно-европейской мысли: одна наша переводная литература свидтельствуетъ объ этомъ. Если русскй университетъ въ Варшав представляетъ нашу науку не съ этой стороны и въ борьб съ польскимъ нацонализмомъ впадаетъ въ нацонализмъ русскй, въ квасной патротизмъ въ наук, то это большая ошибка, и такая дятельность нашихъ ученыхъ въ Варшав, конечно, пользы ни для кого не принесетъ, не говоря уже о могущемъ отъ этого быть вред. Почтенный г. I. Л. заключаетъ свои вопросы рядомъ другихъ, которые сводятся въ сущности къ одному: ‘для чего, съ цлью поддержать неприкосновенную польскую нацональность, необходимъ въ Польш непольскй университетъ?’ Но мы вдь и не говорили, что русскй университетъ необходимъ для поддержки польской нацональности: еслибъ это мы сказали, то здсь было бы ‘поражающее противорче’. Мы не думаемъ даже, что польскй университетъ поддержалъ бы польскую нацональность: наука и образоване (именно высшее) имютъ и друге органы помимо университета. Польскй университетъ былъ бы нуженъ для нацональности не для, чтобъ ее поддерживать, а потому, что всякй народъ иметъ право учиться на своемъ язык. Русскому университету мы приписываемъ иную роль — содйствовать нашему взаимному сближеню, а потому только говоримъ о временномъ существовани такого университета. Впрочемъ, почтенный г. I. Л., когда писалъ свое письмо, не читалъ еще того, что сказано было нами объ этомъ въ майской книг Русской Мысли: иначе онъ не приписалъ бы намъ желаня замнить чужимъ языкомъ высшее преподаване въ Польш и на будущее время, т. е. навсегда. Поляки, думалось намъ при этомъ, имютъ уже два своихъ университета (въ Краков и во Львов), ими могутъ соперничать съ русскимъ учрежденемъ въ Варшав и развивать свою науку, а для насъ нуженъ органъ для сближеня, который въ то же. самое время былъ бы полезенъ и полякамъ, выводя ихъ изъ того заколдованнаго круга, о коемъ я писалъ въ первомъ письм: или денацонализаця, или культурная смерть. Денацонализировать мы не денацонализируемъ, а все-таки можемъ дать полякамъ что-нибудь поинтересне того, что проповдуютъ консерваторы и клерикалы Ягеллонскаго университета. И для общественнаго развитя поляковъ, и для сближеня ихъ съ нами полезне, чтобы не было въ Варшав краковскаго клерикализма. Можетъ-быть мы и ошибаемся и слишкомъ теоретически смотримъ на дло (практика-то и не отъ насъ кстати зависитъ), но только эти мотивы существовали у насъ, когда мы говорили о русскомъ университет въ Варшав. Задней, затаенной, невысказанной мысли здсь не было. Врьте мн, мой почтенный оппонентъ, и не думайте ‘сомнваться въ искренности выраженныхъ въ ‘стать моей симпатй къ вашему народу’. Ошибка, по нашей поговорк, въ фальшь не ставится, а я не думаю, что ошибаюсь если не въ подробностяхъ, то въ сущности дла. Я только весьма сожалю, что обстоятельства не позволили мн дать желательное для васъ ‘немедленное разъяснене’, но я думаю, что для васъ достаточно было категорическаго заявленя почтенной редакци Русской Мысли, что слова мои не имютъ того смысла и значеня, которыя вы придаете въ своихъ вопросахъ. Во всякомъ случа это — личное мое мнне, которое я высказываю съ полной откровенностью и которое не должно мшать вашимъ соплеменникамъ врить въ искренность редакци Русской Мысли, тмъ боле, что на письмо ваше данъ вамъ самый категорическй отвтъ именно въ томъ смысл, который для васъ желателенъ. Я даже былъ бы очень радъ, еслибы когда-нибудь подвергли вопросъ разсмотрню съ той точки зрня, на которой я становлюсь, а что касается до вопроса о консерватизм польской науки, то фактъ этотъ я постараюсь доказать впослдстви, напередъ заявляя, что иного отношеня къ нему съ моей стороны быть не можетъ. Я думаю вмст съ публицистомъ Prawdy, статьей ‘Bdne Koa’ котораго я воспользовался для перваго своего письма, что во многихъ случаяхъ полякамъ приходится выбирать между прогрессомъ и денацонализацей, съ одной стороны, и сохраненемъ нацональности и застоемъ, съ другой. Мы видли, что для русской Польши не существуетъ этой альтернативы. Полякамъ можетъ грозить опасность лишь со стороны русскихъ и нмцевъ, только роли сосдей поляковъ вышли различныя: у насъ боле всего объ обрусени толкуетъ консервативная партя, съ которой польская консервативная партя иметъ слишкомъ много пунктовъ разноглася, чтобъ имъ когда-либо сойтись на общей программ, тогда какъ либерализмъ идетъ у насъ рука объ руку съ уваженемъ чужой нацональности, у нмцевъ наоборотъ: поляки соединились тамъ съ клерикалами и феодалами, тогда какъ нацоналъ-либералы во многихъ отношеняхъ боле оправдываютъ первую половину своего прозвища, чмъ вторую, и не прочь поживиться на счетъ польской землицы. Полякамъ нужны союзники вн ихъ нацональности, но союзники не платоническе, какими оказались французы, и не задерживающе общественнаго развитя, каковыми являются нмецке клерикалы, а такихъ они найдутъ только у насъ: русскй университетъ въ Варшав могъ бы быть посредствующимъ звеномъ соединеня. Право, существоване его не столько затормозить развите польской наци, сколько поддержка, оказанная польскими депутатами въ австрйскомъ рейхсрат тамошнимъ ретроградамъ въ дл уменьшеня количества учебныхъ лтъ въ народныхъ школахъ ради полученя для Галици новой желзной дороги. Русскй университетъ въ Варшав существуетъ,— не отъ насъ зависитъ, чтобъ онъ существовалъ или не существовалъ, но отъ насъ зависитъ, чтобъ онъ служилъ длу вражды или примиреня. Въ сущности я утверждаю только, что желательно, чтобы дятельность существующаго уже университета приняла иной характеръ, и каждый полякъ долженъ желать того же: разъ существуетъ то, что ему принципально не по вкусу, онъ долженъ желать, чтобъ отъ неудобства было больше пользы, чмъ вреда. Мы сойдемся, дале, и въ томъ, что передлка университета зависитъ не отъ насъ я можетъ совершиться только въ связи съ общимъ измненемъ системы управленя Царствомъ Польскимъ. Въ чемъ же можетъ быть разногласе?— Разв только въ томъ, что одни видятъ въ существовани русскаго университета въ Варшав меньшй вредъ и большую пользу, чмъ друге, но какъ бы мы ни расходились во взглядахъ на этотъ предметъ, для всхъ русскихъ и поляковъ, искренне желающихъ сближеня одного народа съ другимъ и добра обоимъ, необходимо желать, чтобы русскй университетъ въ Варшав, разъ онъ существуетъ, дйствовалъ именно въ этомъ направлени. Со мною могутъ не согласиться, что мы способны явиться въ Польш представителями прогресса (а я въ этомъ убжденъ), но въ моемъ увлечени тою ролью, которую должны, по моему мнню, играть наши ученые въ Польш, пусть скоре видятъ какое угодно нацональное самомнне, только не заднюю мысль. Ея, повторяю, нтъ. Пусть еще примутъ въ разсчетъ вотъ что: при недоври высшихъ сферъ къ полякамъ, вызванномъ примрами печальнаго прошлаго, польскй университетъ въ Варшав не могъ бы пользоваться той относительною свободой преподаваня, какою пользуется русскй. Что длать, но въ польской истори XIX вка приходится вчно говорить о bdnych koach (заколдованныхъ кругахъ), и въ данномъ случа полякамъ пришлось бы выбирать между большею свободой преподаваня и нацональнымъ языкомъ. Если и теперь Варшавскй университетъ, состоящй на половину изъ русскихъ профессоровъ, не пользуется той автономей, которая уставомъ 1863 г. предоставлена другимъ нашимъ университетамъ, то что было бы, еслибъ онъ оставался польскимъ? Это тоже нужно принимать въ разсчетъ при обсуждени вопроса о необходимости временнаго существованя русскаго университета въ Польш: лучше какая ни-на-есть свобода высшаго преподаваня на чужомъ язык, чмъ преподаване на нацональномъ язык съ полнымъ отсутствемъ свободы. Я такого мння и думаю, что не лишнимъ будетъ слдующее маленькое разсуждене о значени роднаго языка въ высшемъ преподаванй.
Прочтемъ прежде сказанное объ этомъ въ юньской книжк Русской Мысли. Мой оппонентъ говорить: ‘Поляки, стремящеся съ своей стороны къ примиреню съ русскими, легко могутъ усомниться въ искренности выраженныхъ симпатй къ ихъ народу, если то, что для нихъ всею священне, въ чемъ они видятъ главный оплотъ ихъ нацональной неприкосновенности — народный языкъ въ главномъ храм народнаго просвщеня — вы признаете полезнымъ замнить и на будущее время чужимъ’. Редакця Русской Мысли, говоря о прав поляковъ имть польскй университетъ, прибавляетъ: ‘Мы стоимъ за это право во имя самой науки, которой свободная область должна быть чужда всхъ вншнихъ, утилитарныхъ, политическихъ и другихъ цлей и разсчетовъ, безъ чего она перестаетъ быть въ истинномъ смысл наукою. Мы стоимъ за это право потому, что почитаемъ посягательство, съ цлью насильственнаго уничтоженя, на широкое, во всхъ направленяхъ человческаго творчества, развите языка какого-нибудь особенно сознавшаго себя и развитаго народа, а слдовательно и польскаго,— дломъ безплоднымъ, безумнымъ и преступнымъ’. О свобод науки мы сказали: принципально наука не вполн свободна, если языкъ, какъ органъ науки, стсненъ, но на практик выходитъ часто, что свобода языка не есть гарантя свободы самой науки, и я убжденъ, что данныхъ обстоятельствахъ русское преподаване въ Варшав пользуется большею свободой, нежели дана была бы польскому. Русскй языкъ въ Варшавскомъ университетъ съ этой точки зрня потеряетъ одинъ изъ своихъ raisons d’tre, когда высшя сферы найдутъ возможнымъ совершить полное объединене Царства съ Имперей въ смысл одинаковой системы управленя и равноправности русскихъ и поляковъ: до того времени русскй языкъ будетъ нкоторымъ образомъ служить гарантей большей свободы преподаваня. Дале, мы хотимъ развить ту мысль, что особенно нужно бояться посягательства на нацональный языкъ въ низшей и средней школ боле, нежели въ высшей. Народный языкъ не въ главномъ храм народнаго просвщеня, а именно въ народной школ и среднеучебномъ заведени есть главный оплотъ нацональной неприкосновенности. Мы утверждаемъ это не потому, чтобы были несогласны съ приведенными тезисами редакци Русской Мысли (напротивъ, и мы подъ ними бы подписались), а потому, что въ высшемъ преподавани на чужомъ язык видимъ вредъ меньшй, чмъ въ низшемъ. Прежде всего оно не заставляетъ забывать родной языкъ или знать его крайне плохо, что констатировано по отношеню къ ученикамъ гимназй и реальныхъ училищъ Царства Польскаго, которые часто совсмъ не умютъ грамотно писать по-польски. Дале, въ высшемъ учебномъ заведени главная роль принадлежитъ не устному преподаваню съ каедры, а самостоятельному изученю науки студентами: если профессоръ читаетъ предметъ по-русски, студенты могутъ читать книги, относящяся къ предмету, по-польски. Съ другой стороны, мы вс, учившеся въ русскихъ университетахъ, пробртали большею частью свои знаня изъ французскихъ, нмецкихъ и англйскихъ книгъ, нисколько не опасаясь за судьбу своего нацональнаго существованя, мало того, многе изъ насъ даже и учились въ заграничныхъ университетахъ. Кром того, наука двигается впередъ не одними университетами, и высшее преподаване на чужомъ язык не до такой степени тормозитъ развите нацональной науки, какъ господство чужаго языка въ средней школ, обучающей читать и писать на родномъ язык. Одинъ нацональный университетъ безъ широкаго развитя грамотности въ народ не можетъ служить оплотомъ нацональности. Словомъ, здсь такой бды еще нтъ, какъ въ попыткахъ денацонализировать низшую школу. Студенты, вступая въ университетъ, притомъ уже взрослые люди, а не дти, проникнуты нацональнымъ чувствомъ, способне учиться на чужомъ язык, имъ уже извстномъ, чмъ ребята, которымъ объясняютъ непонятныя вещи на непонятномъ язык, и степень усвоеня ими науки отъ этого не такъ страдаетъ. Знане чужаго языка для образованнаго человка — не лишнее бремя, а положительная необходимость. Словомъ, здсь совсмъ не то, что въ низшей школ, и мы думаемъ, что если найдутъ нужнымъ передлывать въ польскихъ школахъ то, что сдлано было въ шестидесятыхъ годахъ, то именно нужно начать съ сельскаго училища, а университетомъ кончить. Къ тому времени Варшавскй университетъ могъ бы приготовить для себя и профессоровъ изъ своихъ бывшихъ слушателей, успвшихъ достаточно познакомиться съ духовною жизнью русскаго общества и получившихъ стремлене къ духовному общеню съ нами. Редакця Русской Мысли стоитъ въ принцип за ‘преподаване поляками и на польскомъ язык всхъ наукъ въ томъ направлени (только не въ политически-тенденцозно-враждебномъ народу русскому, разумется), въ какомъ поведетъ ихъ творчество польскаго ума’. Выставленнаго здсь ограниченя мало, по моему мнню: о томъ, чтобы не было политически-тенденцозно-враждебнаго направленя, и безъ насъ позаботятся, а тутъ можетъ быть другая вещь — просто игнорироване насъ, отсутстве всякой духовной связи съ нами. Но это такъ только къ слову, а дло не въ томъ. Мы думаемъ такимъ образомъ, что польская нацональность можетъ считать себя обезпеченной и при русскомъ университет. Примръ чеховъ не идетъ къ длу, ибо, во-первыхъ, у поляковъ есть два своихъ университета, чего у чеховъ нтъ, а во-вторыхъ — положене русскаго элемента въ Варшав совсмъ иное, нежели нмецкаго въ Праг: тамъ исключительно нмецкй университетъ играетъ роль подспорья при германизаци чеховъ, живущихъ въ перемшку съ нмцами, тогда какъ въ русской Польш Варшавскй университетъ не иметъ такого значеня, стоя совершенно особнякомъ среди чисто польскаго общества. Въ конц концовъ, слдовательно, русскй университетъ въ Варшав не можетъ считаться учрежденемъ опаснымъ для польской нацональности, и было бы желательно только, разъ онъ существуетъ, чтобъ онъ содйствовалъ длу сближеня нашего съ поляками. Подъ этимъ только условемъ мы и признаемъ его временную пользу, принципально становясь на точку зрня г. I. Л. и редакци Русской Мысли. Притомъ мы и не думаемъ, чтобы могъ быть въ Варшав польскй университетъ при теперешнемъ общемъ положени края, какъ, съ другой стороны, конечно, было бы аномалей существоване русскаго университета въ кра, гд польскй языкъ получилъ бы право на существоване въ администраци, самоуправлени, школ и суд. Тмъ я и окончу свой отвтъ г-ну I. Л. и другимъ лицами’, которыя говорили мн то же самое, что и онъ.