Польскя письма.
Польскя письма.
ПИСЬМО ТРЕТЬЕ.
Les beaux sprits se rencontrent.
——
ПИСЬМО ЧЕТВЕРТОЕ.
В. Р. К.
‘Русская Мысль’, No 8, 1881
Письма третье и четвертое, Кареев Николай Иванович, Год: 1881
Время на прочтение: 17 минут(ы)
Во второмъ письм своемъ о польскихъ длахъ (Русская Мысль 1881 г., кн. V, стр. 62) я писалъ между прочимъ о нацональномъ значени крестьянскаго вопроса для поляковъ и выразилъ ту мысль, что полякамъ слдовало бы поучиться у насъ интересоваться своими хлопами, какъ мы заинтересованы своими крестьянами. За недлю до выхода въ свтъ книжки Русской Мысли, въ No 19-мъ польскаго еженедльника Prawda совершенно то же сказано было въ корреспонденци изъ Петербурга о настроени русскаго общества: авторъ ея говоритъ, что положительно нужно завидовать тому по-истин всеобщему интересу, который обнаруживается въ Росси къ народу, этой основ всякаго общественнаго быта {W kadym razie zazdroci naley Rosyi tego rzeczywicie powszechnego zainteresowania si ludemto jest gruntem wszelkiego bytu spoecznego.}. О публицистик это положительно врно, врно и относительно науки: ‘польске историки,— говоритъ г. Семевскй въ стать ‘Не пора ли написать исторю крестьянъ въ Росси’,— польске историки еще недостаточно поработали надъ исторей крестьянъ своей страны’ {Русская Мысль 1881 г. кн. II, стр. 236.}. Стоитъ только ‘нравиться съ подробнымъ указанемъ пособй но польской истори, приложеннымъ къ концу перваго тома ‘Двнадцати книгъ польской истори’ проф. Шуйскаго, чтобъ убдиться въ этомъ, потому что, кром не очень хорошей книжки Мацвскаго, да двухъ-трехъ небольшихъ работъ Любомрскаго и Ставискаго, мы не найдемъ ничего почти во всей польской литератур, на что слдовало бы обратить внимане по занимающему насъ вопросу. Вышла, правда, недавно въ свтъ книжица г. Валеря Лржиборовскаго: ‘Wocianie u nas i gdzieindziej’ (крестьяне у насъ и въ иныхъ мстахъ), но критика серьезной польской прессы (Prawda, Przegld Tygodniowy и т. д.) уже достаточно разъяснила все ея ничтожество, даже на я о серьезный Kurier Warszаwski (No 110) — и тотъ отнесся къ ней неодобрительно, хотя и поставилъ въ заслугу автору его прямо тенденцозную цль облить польское общество (т. е. шляхту главнымъ образомъ) и защитить его отъ упрека въ томъ, что оно дурно обращалось съ народомъ: ‘apologia taka,— говоритъ газетка,— miaa sama sobie cel uczciwy’ (имла сама по себ почтенную цль). Вотъ въ томъ-то и бда, что поляки не только не научились интересоваться исторей народа, но и не разучились относиться къ нему не тенденцозно. Въ этомъ отношени имъ, повторяю, слдовало бы поучиться у насъ, и кто изъ нихъ уже пришелъ къ такому заключеню, тотъ, дйствительно, можетъ позавидовать намъ.
Недавнй эпизодъ изъ истори польской прессы можетъ прекрасно иллюстрировать нашу мысль. Въ 1878 году вышла въ Варшав брошюра профессора мстнаго университета г. Симоненки подъ заглавемъ: ‘Царство Польское сравнительно съ Познанью и Галицей въ отношени ихъ успховъ экономическихъ, умственныхъ и нравственныхъ, со времени крестьянскихъ реформъ 1848, 1850 и 1864 годовъ въ этихъ провинцяхъ’. Общая мысль этой брошюры — превосходство реформы 1864 г. въ Царств Польскомъ надъ прусской и австрйской 1848 и 1850 годовъ въ Познани и Галици. Польская пресса обратила внимане на это сочинене въ самомъ. непродолжительномъ времени, только ‘молодая пресса’ заставила себя ждать, отмалчиваясь во время полемики, возникшей по поводу брошюры проф. Симоненки. За то высказались журналы и газеты другаго лагеря, составляюще, къ сожалню, большинство: съ особеннымъ сочувствемъ отнеслись они къ критической стать г. Залэнскаго, бывшаго прежде профессоромъ политической экономи и статистики въ Варшавской Главной школ (Szkoa Gwna), преобразованной въ 1869 году въ университетъ. Рецензя эта появилась въ аристократическомъ орган Niwa, издающемся въ Варшав, и одна изъ самыхъ распространенныхъ въ этомъ город газетъ (Kurjer Warszawski, No 237 за 1878 г.) спецально рекомендовала читателямъ своимъ обратить внимане на статью г. Залэнскаго, находя эту статью прекрасной. Между тмъ смыслъ всего, что было сказано въ ней польскимъ экономистомъ, тотъ, что въ дл цивилизаци края крестьянская реформа 1864 года есть шагъ не впередъ, а назадъ. Г. Залэнскй не признаетъ въ ней правильности того масштаба, который г. Симоненко примняетъ для оцнки общественныхъ успховъ, хотя критерй послдняго составляетъ просто азбучную истину. Вотъ къ чему въ сущности самъ г. Симоненко сводитъ все дло: ‘прочность, могущество и нравственная высота цивилизаци каждой страны зависятъ счастья большинства народонаселеня ея’, а потому ‘интересовъ большинства населеня есть везд единственно прочный фундаментъ для успшнаго хода цивилизаци’ {Гр. Симоненко: ‘Царство Польское..’, стр. 4 и 85.}. Рецензентъ не отрицаетъ того факта, что благосостояне большинства населеня Привислянскаго края возвысилось посл реформы 1864 года, но онъ находитъ, что это возвышене умаляетъ значене высшихъ, руководящихъ, совершеннйшихъ классовъ общества и ослабляетъ ихъ вляне на остальное населене,— и этимъ-то недоволенъ г. Залэнскй. Старошляхетскя традици этого страннаго критика облекаются въ цлую теорю, по которой государство состоитъ не изъ отдльныхъ личностей, а изъ отдльныхъ общественныхъ слоевъ (warstw spoecznych), ибо особи имютъ различную (качественность) и только какъ общественные классы пробртаютъ значене {Niwa за 1878 г., стр. 585.}. Низшй классъ,— философствуетъ дале г. Залэнскй,— хотя и самый многочисленный, но въ государств онъ играетъ чисто-пассивную роль, а если когда-либо и выступаетъ дятельно, то только подчиняясь направленю классовъ высшихъ, ибо ему рдко бываютъ извстны цли, достигаемыя кровью и имуществомъ его членовъ. Потомъ на помощь г. Залэнскому приходитъ своеобразно понимаемый имъ дарвинизмъ: по его мнню, разные классы общества — все равно что высше и низше организмы, между которыми совершается эволюця, словно низшя породы только для того и существуютъ, чтобы давать собою возможность лучшаго, боле обезпеченнаго существованя высшимъ породамъ. Если народъ потеряетъ вру въ своихъ естественныхъ руководителей, то непремнно попадетъ въ руки разныхъ лжепророковъ, которые заведутъ его въ западню. Бдные, въ самомъ дл, хлопы! Они, какъ выходитъ у г. Залэнскаго, неспособны даже, кажется, понимать свои собственные интересы. Но шила въ мшк не утаишь: ‘вслдстве одновременнаго надла поземельною собственностью всхъ крестьянъ,— восклицаетъ г. Зaлэнскй {Ibid, 591.},— поднялась въ громадной степени поденная плата простаго рабочаго’. Inde гае! И зачмъ была,— вопрошаетъ онъ,— эта реформа, когда и безъ нея все обстояло благополучно и когда уже прежде трудились надъ созданемъ класса мелкихъ собственниковъ, ‘желая сдлать его какъ можно мене чувствительнымъ для крупной собственности’? Кажется ему также, что на галицйскомъ създ ‘интересы крестьянъ не бываютъ забываемы’ {Ibid, 589.}, и кажется ему еще, что г. Симоненко слишкомъ сгустилъ краски, описывая бдственное состояне галицкихъ крестьянъ {Ibid, 587.}, хотя и признаетъ, что въ дл благосостояня большинства населеня Галиця сильно пошла назадъ. А симпати его все-таки на сторон Галици: открыто онъ прославляетъ ея автономю, но ничто не ручается за то, что кое-что и другое нравится ему въ этой провинци,— не даромъ онъ недоволенъ крестьянскою реформой въ Царств Польскомъ. Мы склонны такъ думать: за насъ еще мысли, высказанныя имъ же по поводу необходимости тлесныхъ наказанй для хлоповъ, хотя пальма первенства въ этомъ отношени принадлежитъ, сколько намъ извстно, не ему, ибо тутъ указываютъ на статью ‘Stan moralny naszego spoeczestwa’ (моральное состояне нашего общества), напечатанную въ журнал Biblioteka Warszawska за юль 1874 года и впервые подвергшую критик благотворныя послдствя совершившейся за десять лтъ передъ тмъ реформы.— Если по г. Залэвскому судить о значительной части теперешней польской интеллигенци, то до 1864 года мы ужь никакъ не можемъ ожидать найти въ польской беллетристик что-либо похожее на произведеня Григоровичей и Тургеневыхъ, которые въ эпоху существованя у насъ крпостнаго права умли открывать и художественно воспроизводить свтлыя человческя стороны въ типахъ, взятыхъ изъ самой простой крестьянской среды {Симоненко: ‘Сравн. статистика Царства Польскаго’. Варшава, 1879 года, стр. 412.}. Да и теперешне польске писатели не выставили своихъ Глбовъ Успенскихъ, Златовратскихъ и т. п. изслдователей народнаго быта. Хорошо пока и то, что передовые поляки сами начинаютъ чувствовать этотъ проблъ въ своей литератур. Говоря именно о гг. Глб Успенскомъ и Златовратскомъ, упомянутый выше корреспондентъ Prawdy, завидующй тому интересу, который въ насъ возбуждаетъ крестьянскй вопросъ, выставляетъ на видъ значене такихъ писателей: ‘современемъ,— говоритъ онъ,— благодаря усилямъ подобныхъ авторовъ, народъ не будетъ представляться намъ безморфенной массой, такой tabula rasa, на которой каждый пишетъ, что ему кажется подходящимъ въ данную минуту’. Въ немногихъ словахъ тотъ же почтенный сотрудникъ Prawdy высказываетъ понимане всего движеня, связаннаго съ этимъ вопросомъ въ нашей литератур со второй половины пятидесятыхъ годовъ.
Не подвергая здсь разсмотрню крестьянскаго вопроса въ Польш, который большая часть варшавскихъ газетъ, и въ числ ихъ даже передовой Przegld Tygodniowy {См. No 20 за 1881 г., статью ‘Program ulepsze’ (Программа улучшенй).}, сводятъ къ отмн крестьянскихъ сервитутовъ на помщичьихъ земляхъ, мы повели здсь рчь свою объ этомъ предмет въ виду вотъ чего. Цль нашихъ ‘Польскихъ писемъ’ — содйствовать тому, что называется ‘примиренемъ’ поляковъ съ русской, и мы уже выставили общее положене, что об стороны могутъ сойтись только въ томъ случа, если за дло возмутся ‘свободномысляще россяне’ и ‘польске демократы’, выражаясь терминами Новаго Времени.
Польскому обществу должны быть извстны симпати общества русскаго, а объ этихъ симпатяхъ легко судить по тому интересу, съ которымъ послднее относится къ крестьянамъ по отзыву хотя бы корреспондента Prawdy. Въ истори русской общественной мысли за вторую половину текущаго столтя это — такой фактъ, который нашимъ привислянскимъ соотечественникамъ игнорировать не слдуетъ. Съ другой стороны, едва ли та часть русскаго общества, которая наиболе способна сблизиться съ польской интеллигенцей, будетъ на самомъ дл особенно стремиться къ этому сближеню, если замтитъ, что то, что насъ, русскихъ, такъ живо интересуетъ, не представляетъ для поляковъ особаго интереса. Между тмъ мы повторяемъ, что помимо всего прочаго, что насъ заставляетъ обращать внимане на меньшую братю, самый вопросъ нацональнаго существованя поляковъ долженъ заставить ихъ относиться нсколько иначе къ хлопамъ, нежели въ большинств случаевъ они относились къ нимъ до сихъ поръ. Полякамъ страшна денацонализаця, а врагъ не дремлетъ. Вотъ, напримръ, какое извсте можно было прочитать недавно во всхъ варшавскихъ газетахъ. Около стараго польскаго города Гнвна заложили нмцы особое общество подъ именемъ Rustical-Verein, цль коего выкупать земли азъ польскихъ рукъ въ руки нмцевъ. Изъ этого ферейна уже выдлилась посредническая коммисся, для покупки и продажи имнй, я власти нмецкя энергично поддерживаютъ это учреждене. Это выходитъ вдь не то, что проектъ нкоего г. П. въ ‘Отвтъ польскому публицисту Голоса‘ конфисковать у Польши ту ея часть, которая находится между русскимъ Забужьемъ и Вислой, дабы ее обрусить въ цляхъ политическихъ и стратегическихъ {Новое Время 1881 г., No 1855. См. то же самое въ фельетон No 1829 той же газеты, статью того же самаго г. П.}. Вдь это только газетный проектъ, во-первыхъ, да вдобавокъ Новаго Времени, а во-вторыхъ, санъ авторъ проекта вотъ что говоритъ, и совершенно резонно, о денацонализаци Польши вообще: ‘Нмцамъ тсно дома,— ихъ выпираетъ изъ Германя, а то ли у насъ? У нмцевъ много свободныхъ капиталовъ,— не естественно ли имъ помщать эти капиталы тамъ, гд и земля, и рабочй трудъ (sic!) дешевле и гд они встрчаютъ меньше конкурренця? Вотъ главная и вполн рацональная причина того, что населене польскихъ провинцй Прусси сдлалось уже на половину нмецкимъ. А въ такихъ ли отношеняхъ Росся относительно Царства Польскаго? Обрусить страну съ почти шестимиллоннымъ населенемъ — это задача совершенно невозможная, особенно имя несравненное по климату и плодородю кавказское побережье Чернаго моря, которое уже 15 лтъ ждетъ рукъ и капиталовъ, имя отъ Каспйскаго моря до Тихаго океана, имя даже въ Европейской Росси мирады десятинъ земли, тысячи ркъ, озеръ и лсовъ, которые тоже ждутъ не дождутся рукъ и капиталовъ’ {Новое Время, No 1854.}.— Съ этой стороны, значитъ, опасности не предвидится, а съ запада идетъ цлая туча. Весь вопросъ: усидитъ ли на земл своей хлопъ передъ равными рустикаль-ферейнами, а для этого мало одного разсужденя о сервитутахъ, отмны которыхъ просить, какъ мы видли, и польскй публицистъ Голоса {Русская Мысль, кн. V, стр. 60.}. Тутъ какое-то недоразумне и неполное понимане дла. Въ стать Еженедльнаго Обозрня о ‘программ улучшенй’, на которую мы сослались, для насъ было странно читать, будто крестьянскй вопросъ, сводящйся въ Импери на увеличене надловъ и уменьшене платежей всякаго рода, въ Польш сводится только (въ экономическомъ, по крайней мр, отношени) на регулироване сервитутовъ (Kwestya suebnoci), столь желательное… для помщиковъ.
Sapienti sat. Передовымъ полякамъ должно быть ясно, что хотли бы мы видть въ нихъ, дабы возможно было полное между нами примирене. Безъ этого Новое Время и другя подобныя газеты будутъ вчно писать варацю на тему: ‘у Росси и Польши два различные общественные склада… Но если это такъ, то къ чему же призрачное объединене?’ {Передовая статья Новаго Времени въ No 1854.}.
Мы сказали, чему бы могли поляки у насъ поучиться. Довольно пока съ насъ и того, что одинъ изъ нихъ заявилъ, что, дйствительно, тутъ можно намъ позавидовать. Будемъ ждать. Сила вещей заставитъ истинныхъ патротовъ польскихъ заинтересоваться хлопами, и у насъ станетъ однимъ шансомъ боле для сближеня. Больше распространяться нечего, и я кончаю это письмо.
Послдня строки были уже написаны, когда мы прочли въ No 114 издающейся въ Варшав Gazety Polskiej корреспонденцю изъ Москвы, излагающую содержане статей о польскомъ вопрос, которыя были помщены въ мартовской книжк Русской Мысли. Въ этой корреспонденци есть одно мсто, имющее нкоторое отношене къ содержаню только-что законченнаго нами письма, и оно такъ характерно, что мы позволяемъ себ на немъ остановиться. Дло идетъ о редакцонной замтк по поводу извстнаго письма Хомякова, и вотъ что не нравится автору корреспонденци въ этой замтк. ‘Говоря постоянно,— такъ пишетъ онъ,— говоря постоянно о народ, какъ объ основ этнографическихъ племенныхъ разграниченй, авторъ замтки, кажется, совершенно забываетъ, что на этихъ основахъ отъ вковъ разслась или лучше сказать, что подъ цивилизацоннымъ влянемъ прежняго строя возникла изъ тхъ же основъ знаменитая и важная своею образованностью масса интеллигенци, которая иметъ свои историческя и матеральныя права, которая преимущественно заключаемъ въ себ консервативные элементы (zachowawcze ywioy), не можетъ быть выкинута изъ государственнаго строя или допущена на срокъ подъ условемъ отреченя отъ историческаго прошлаго. На ея долю не выпало ни одного симпатичнаго слова, а однако она иметъ не мене правъ на существоване, условя котораго очерчены авторомъ, нежели потомки нмецкихъ рыцарей надъ Балтйскимъ моремъ или скандинавскихъ earl’овъ на финскомъ побережь’. Прозрачно и ясно: рчь идетъ объ историческихъ правахъ польской шляхты въ земляхъ съ русскимъ населенемъ, и сотруднику Польской Газеты не нравится, что за основу, какъ онъ выражается, этнографическихъ племенныхъ раздленй Русская Мысль беретъ народъ, массу, населене, а не горсточки людей, подобныхъ польской шляхт въ Западномъ кра и остзейскому юнкерству. Неясно только, въ какомъ смысл авторъ стадъ бы самъ пользоваться ‘массой интеллигенци’, какъ основой для ‘etnograficznych plemiennych rozgranicze’. Но не въ этомъ дло, а дло — въ принцип, въ вопрос объ отношени интеллигенци къ народу.
Кажется, нтъ никакой надобности доказывать, что интеллигенця какой бы то ни было страны должна быть той же самой нацональности, что и народъ: иначе вдь какъ будетъ интеллигенця служить свою службу народу, когда они другъ на друга будутъ смотрть какъ на чужихъ и въ дйствительности будутъ чужды другъ другу? Поэтому гд случайно интеллигенця иноземнаго происхожденя, тамъ тогда только она будетъ имть raison d’tre, когда сольется съ нацей, среди которой живетъ. Въ частности подобныя отношеня мы встрчаемъ въ той части старой Рчи Посполитой, которая населена не польскими племенами. Авторъ корреспонденци Газеты Польской напираетъ на историческя права польскаго элемента въ Западномъ кра, но не обращаетъ вниманя на другое право, на право, говора языкомъ XVIII вка, естественное, чтобъ интеллигенця не была чужда народу, чтобы между нацональными традицями меньшинства и большинства не было разлада, чтобъ интеллигенця всмъ образомъ своихъ мыслей, всми своими симпатями не тянула къ иному обществу, нежели то, среди коего она живетъ. Пусть не подумаютъ наши читатели, что мы стоимъ за какое-либо насильственное обрусене,— мы только говоримъ, что разсматриваемыя отношеня ненормальны и что въ вопрос ‘etnograficznych plemiennych rozgranicze’ можно принимать въ разсчетъ только большинство, массу населеня: пусть живутъ себ среди этой массы люди другой нацональности, но пусть и смотрятъ они на себя какъ на иностранцевъ (не въ смысл подданства государству), не требуя для себя какихъ-либо особыхъ правъ во имя своего историческаго прошлаго. Гд русскй край, тамъ и школа должна быть русская, и судъ русскй и т. д., и если интеллигенця такого края желаетъ служить дйствительную службу народу, среди коего живетъ, то должна сама съ нимъ слиться: иначе народъ будетъ смотрть на нее, какъ, наприм., смотрятъ, положимъ, въ Москв на многочисленныхъ нмцевъ и французовъ, живущихъ въ этомъ город, но связанныхъ съ остальнымъ, кореннымъ, населенемъ только матеральными выгодами, что, конечно, можно сказать и о польскихъ помщикахъ, имющихъ земли въ областяхъ съ русскимъ населенемъ.
Пусть поймутъ наши читатели и то, что мы ставимъ вопросъ не на политическую почву, а такъ сказать на соцальную. Политика преслдуетъ свои цли, и ослаблене польскаго элемента въ Западномъ кра совершенно понятно въ виду тхъ опасенй, которыя внушали правительству сепаратистскя стремленя тамошней интеллигенци, ея тяготне не къ центру государства, а къ такой окраин, которая не разъ уже пыталась отторгнуться. Не входя въ разсмотрне употреблявшихся при этомъ мропрятй, мы только указываемъ на сущность политической точки зрня, на цлость государства, какъ на основной вопросъ этой политической точки зрня. Иное дло — та почва, на которую ставимъ вопросъ мы въ настоящемъ случа: еслибъ и не было никакихъ сепаратистскихъ стремленй у поляковъ Западнаго края, еслибъ и не было ничего такого, къ чему они могли бы тяготть, все-таки принадлежность ихъ къ иной нацональности, нежели масса населеня — вещь ненормальная. Но въ такомъ случа что же? Неужели ихъ ‘выкинуть изъ государственнаго строя или допускать ихъ существоване до поры до времени подъ условемъ отреченя отъ историческаго прошлаго’? Высказываясь постоянно противъ насильственныхъ мръ, мы можемъ отвтить на этотъ вопросъ только отрицательно, но намъ желательно, чтобы самый ходъ истори привелъ вообще польскую интеллигенцю къ иному отношеню къ народу — и тамъ, гд населене польское, и тамъ, гд оно не польское. Тогда дло ршится само собою и такъ-называемыя историческя права поблднютъ передъ сознанемъ своей обязанности быть плотью отъ плоти народа и костью отъ костей его,— обязанности знать народъ, любить его, служить ему,— словомъ, передъ желанемъ не быть народу чужимъ. Прошлое Польши, дйствительно, сложилось такъ, что интеллигенця чувствуетъ себя какъ-то отдльно отъ народа, и не мало въ этомъ виновато то, что въ значительной части старой Рчи Посполитой культурный слой имлъ подъ собою массу другой нацональности: въ извстной степени это должно было влять и на отношеня въ тхъ мстностяхъ, гд нацональнаго раскола не было, не говоря уже о другихъ условяхъ того ‘прежняго строя’ (ustroju przeszoci), о которомъ говоритъ корреспондентъ Газеты Польской. Крпостное право существовало и у насъ, но между нашими барами и ихъ крестьянами существовали извстныя звнья въ нацональной традици, общей всему населеню отъ низа до верха, я этимъ отчасти объясняется развите въ нашей литератур того движеня, котораго у поляковъ нтъ. Но пусть только польская интеллигенця научится иначе смотрть на народъ, и мы уврены, что она сама начнетъ отрекаться отъ своихъ историческихъ правъ въ пользу народа. Нужна ли при этомъ полная денацонализаця и возможна ли она, судить трудно, но что должна установиться боле живая связь поляковъ съ нацей, среди которой они живутъ, это несомннно. Быть-можетъ установится даже нкотораго рода равновсе между тяготнемъ къ историческому прошлому и потребностями настоящаго,— равновсе, которое создастъ интеллигентную среду, какъ своего рода посредницу между культурнымъ слоемъ Росси и Польши.
Итакъ, по нашему мнню, въ томъ, какъ будетъ относиться польская интеллигенця къ народу, заключается корень вопроса: инымъ, нежели было досел, отношенемъ поляки только утвердятъ основы своей нацональности, завоюютъ себ симпати тхъ русскихъ, которые мене всего думаютъ о насильственномъ обрусени,— и создадутъ изъ польскаго элемента въ Западномъ кра посредствующее звно между культурными слоями Росси и Польши.
Такя размышленя вызвало въ насъ чтене московской корреспонденци въ Газет Польской, и мы полагаемъ, что въ общихъ чертахъ таковъ былъ бы и отвтъ почтенной редакци Русской Мысли на упрекъ, который ей длаетъ авторъ, разобравшй статьи о польскомъ вопрос въ мартовской книжк этого журнала. На этомъ мы и покончимъ.
Во второмъ письм я остановилъ внимане читателей на замткахъ польскаго публициста объ обрусени и объединени въ NoNo 56, 57 и 58 газеты Голосъ за этотъ годъ. Замтки эти появились какъ разъ въ конц, февраля и, очевидно, обратили бы на себя большее внимане въ обыкновенную минуту. Катастрофа 1-го марта всхъ заставила забыть о томъ, что говорилось и чмъ интересовались наканун. Паша пресса, правда, заговорила о полякахъ скоро, но не по поводу замтокъ Одновременно почти, чуть не въ одинъ день, изъ Москвы и изъ Берлина выпущены были въ свтъ обвиненя поляковъ въ томъ, что злодяне 1-го марта — дло польской справы. Началась полемика, въ которой открытое письмо маркиза Велпольскаго къ редактору Московскихъ Вдомостей было только однимъ эпизодомъ, боле другихъ извстнымъ русской публик. Варшавская перодическая пресса дружно возстала на редакторовъ, Московскихъ Вдомостей и, какъ называютъ поляки Norddeutsche Allgemeine Zeitung. Открытое письмо Велепольскаго такъ же обсуждалось въ польскихъ газетахъ, какъ и въ русскихъ. Подоспли еще разныя журнальныя извстя, большею частью тенденцознаго характера, что только подлило масла въ огонь. Даже оффицальный Варшавскй Дневникъ, который рдко отверзаетъ у cf а, чтобы сказать что-либо отъ себя, а ограничивается перепечаткой изъ другихъ газетъ, страшно при этомъ запаздывая, и тотъ не вытерплъ и въ одинъ прекрасный день появился съ длинной передовою статьей, направленною противъ редактора Московскихъ Вдомостей. Я не имю теперь подъ руками ни одной изъ этихъ полемическихъ статей, чтобы сдлать выписки, которыя показали бы, какъ отнеслись поляки къ инсинуацямъ Московскихъ Вдомостей и Норддейтчерки, но общй смыслъ того, что происходило, хорошо помню. Во-первыхъ, замчательно единодуше польской прессы по этому вопросу: не знаю, существуютъ ли газеты, которыя уклонились бы отъ этой полемики. Во-вторыхъ, боле обрушились польске публицисты на г. Пиндтера, редактора Сверогерманской Всеобщей Газеты, нежели на издателя Московскихъ Вѣ,домостей: послдняго они считаютъ теперь мало для себя опаснымъ, ибо прошли т времена, когда старйшая московская газета была подобна огнедышащей гор, которая извергаетъ лаву, все на своемъ пути сокрушающую, уничтожающую, скоре въ глазахъ поляковъ это — догорающй сальный огарокъ, который при послднихъ вспыхиваняхъ распространяетъ вокругъ себя одинъ чадъ, правда, непрятный, но не опасный. Такъ говорили одни, друге прибавляли, что все это — бредъ манака, на который можно и не обращать вниманя. Быть-можетъ не одно это тутъ было: въ полемик съ Московскими Вдомостями пришлось бы высказаться опредленно по вопросу объ отношени поляковъ къ Росси, а на этотъ счетъ варшавская пресса ведетъ себя очень сдержанно, что, впрочемъ, не мшало ей слдить за тмъ, какъ отнеслись разныя русскя газеты къ пресловутой стать Московскихъ Вдомостей, изъ-за которой весь сыръ-боръ загорлся: въ общемъ по этому пункту поляки были боле или мене довольны нашимъ поведенемъ, насколько это можно было замтить по тону разныхъ газетныхъ замтокъ, все-таки очень сдержанному. Но Норддейтчерка — другое дло: за ея инсинуацями поляки не безъ основаня увидли систему, строгй политическй планъ, стремлене ловить рыбу въ мутной вод, ся раздоръ между русскими и поляками и стараясь компрометировать послднихъ въ глазахъ высшихъ сферъ Петербурга. Тутъ уже ни о какихъ манакахъ рчь не заходила, а говорили больше о коварств и дальновидной, хотя и не всегда искусной, политик. Занятая внутренними длали, наша ежедневная пресса не обратила должнаго вниманя на эту полемику, не прислушалась достаточно къ голосу своей варшавской сестры. Это очень жаль. Нужно ловить монетъ, но ежемсячному журналу длать это трудно, живыя впечатлня сглаживаются, иногда не догадываешься отмчать быстро смняющя одно другое явленя, а потомъ, когда видишь, что имъ положительно стоитъ подвести итоги, нужно рыться въ старыхъ газетахъ, что не всегда бываетъ даже возможно. Длая это замчане и стараясь похлопотать о томъ, чтобы читатели Русской Мысли обстоятельне познакомились съ польскою полемикой противъ Норддейтчерки въ особой стать, посвященной этому предмету, мы не можемъ не выразить сожалня нашего вообще о томъ, что русская публицистика (говорю о ежедневной пресс) такъ слабо интересуется настроенемъ общественнаго мння въ Польш: иногда изъ-за этого мы теряемъ удобные моменты для того, чтобы прервать молчане о нашихъ взаимныхъ отношеняхъ или заговорить о нихъ въ смысл боле благопрятномъ для такъ-называемаго ‘примиреня’.
Но возвратимся къ предмету. Польскя газеты единодушно накинулись на Норддейтчерку и въ ея поведени совершенно резонно усмотрли только одно изъ проявленй общей нмецкой политики. Какъ ни открещивалась Норддейтчерка отъ вводимаго на нее и на нмецкую политику обвиненя въ желани сять раздоръ между русскими и поляками, послдне твердо стояли на своемъ и въ своемъ полемическомъ увлечени указывали даже на существоване какой-то заведенной якобы нмцами академи для воспитаня бунтовщиковъ, которые мутили бы польскй, а отчасти и русскй людъ. Боле серьезныя газеты, конечно, не поврили и говорили, что подобныя сенсацонныя извстя для гг. Пиндтеровъ и Катковыхъ — вода, которая приводитъ въ движене ихъ мельницы, но все-таки это очень характеристично для общественнаго настроеня, общество убждено, что нмцы на все способны, чтобы разстроить и безъ того натянутыя отношеня между поляками и русскими. Обороняясь отъ нмецкихъ инсинуацй, варшавская пресса дйствовала и наступательно, не имя надобности прибгать къ гипотетическимъ академямъ. Въ такомъ положени была она, напримръ, когда въ Голос появилось письмо гр. Старженскаго по поводу разсказаннаго нмецкими газетами инцидента въ одномъ изъ мартовскихъ засданй австрйскаго рейхсрата, когда польске послы яко бы произвели неприличную демонстрацю по поводу предложеня чешскаго депутата Ригера выразить соболзноване по случаю смерти русскаго Императора. Весьма характерно при этомъ, что аргументъ гр. Старженскаго былъ повторенъ и польскою прессой: самый заклятый врагъ не можетъ де упрекнуть поляковъ въ томъ, что къ Прусси они питаютъ большую симпатю, нежели къ Росси. Заявлене князя Радаивилла отъ имени поляковъ германской палаты по поводу извстнаго предложеня Виндгорста было также на руку варшавской пресс въ ея полемик съ Норддейтчеркой. Что же, помнится мн, писала по этому поводу одна газета, что же желательно еще нмцамъ, чтобы перестать насъ преслдовать? Что длать бднымъ полякамъ, чтобы спастись отъ этого Бисмарка? Неужели имъ говорить себ подобно зайцамъ: мало намъ сидть, притаившись гд-нибудь подъ кустомъ, мало бояться малйшаго шороха листьевъ,— нужно еще гибнуть, чтобы накормить своимъ мясомъ охотника? Еслибы даже поляки были хоромъ невинныхъ ангеловъ, пока они живутъ, пока у нихъ есть своя сфера, гд они могутъ расправлять свои крылья, до тхъ поръ не закроется вчно на нихъ открытая нмецкая пасть. Мы однако надемся, что польскй она не погибнетъ въ утроб нмецкаго кита. Князь Бисмаркъ въ лучшемъ случа можетъ прожить еще лтъ двадцать, а мы, поляки,— ну, если мы его не побдимъ,— пережить-то ужь наврное переживемъ.
А отношене князя Бисмарка къ НорОдейтчерк вдь извстно, въ частности извстно и отношене къ полонофагскимъ ея статьямъ. Въ одной польской газет былъ приведенъ изъ какой-то нмецкой Zeitung разсказъ нкоего нмецкаго депутата (Бедова, догадываются поляки) о его разговор съ германскимъ канцлеромъ. Рчь зашла о полякахъ. Бисмаркъ спросилъ, читалъ ли его собесдникъ Norddeutsche Allgemeine Zeitung. Тотъ отвчалъ утвердительно, но заикнулся, чтобы что-то возразить. Бисмаркъ не захотлъ никакихъ ‘о, замтивъ, что газета попала въ самый центръ вопроса. Затмъ онъ сталъ жаловаться, что поляки всюду ему мшаютъ: если и Kultur-Kampf такъ далеко зашелъ, то виною въ этомъ главнымъ образомъ они, такъ бы вотъ и упряталъ ихъ въ арестантскя роты. Неизвстный депутатъ, понятное дло, поспшилъ попросить позволеня обнародовать разговоръ этотъ въ печати я получилъ отъ откровеннаго государственнаго мужа утвердительный отвтъ: ‘Das ist mir ganz Wurst!’ Депутатъ не замедлилъ воспользоваться столь милостиво даннымъ ему разршенемъ: разговоръ появился на страницахъ какой-то нмецкой газеты, а поляки, перепечатавъ его у себя, еще боле убдились, что и въ польскомъ вопрос за Пиндтеромъ стоитъ самъ Бисмаркъ.
Связь редактора Норддейтчерки съ желзнымъ канцлеромъ и объясняетъ намъ, почему варшавская печать такъ горячо, такъ страстно выступила противъ этого органа. Съ своей стороны, въ этой горячности Ниндтеръ увидлъ признакъ того, что задлъ за-живое польскую нацю разглашенемъ ея секрета. Такъ онъ и заявилъ въ одной изъ своихъ статей, полемизируя съ газетой Dziennik Poznaski, которая съ особеннымъ рвенемъ занялась инсинуацями Норддейтчерки: значитъ, я правду сказалъ, коли вы такъ разсердились. Понятное дло, что полемика задла массу всякихъ другихъ вопросовъ объ отношени нмцевъ къ полякамъ, что изобртательному редактору дало поводъ выкинуть новую штуку: поляки, по его мнню, нарочно это длаютъ, чтобы заслонить посторонними вещами главный пунктъ обвиненя, заставить всхъ его забыть, затереть его. И каждый разъ повторяется съ его стороны вчное caeterum censeo, и каждое лыко идетъ въ строку. Мы замтили, что вообще часть русской печати въ этомъ спор стала на сторону поляковъ. Не этого ждалъ или, по крайней мр, желалъ Пиндтеръ, но и на это у него нашлось особаго рода объяснене, въ которомъ онъ удивительнымъ образомъ сошелся съ редакторомъ Московскихъ Вдомостей, объявивъ, напр., что Голосъ — польскй органъ, издающйся по-русски подъ польскою редакцей и съ французскимъ (на что ужь хуже, по мнню Пиндтера) сотрудничествомъ. Ну, а Варшавскй Дневникъ, утшаетъ онъ себя, разв что можетъ доказать, будучи оффицальнымъ органомъ, мисся котораго сближать русскихъ и поляковъ?… Какъ бы тамъ ни было, видя, что тутъ самъ онъ въ цль не попалъ, онъ извернулся и сталъ развивать новую тему: прятно-де ему видть, что поляки стали обращать свои взоры къ Петербургу и къ Москв, вмсто того, чтобъ обращать ихъ, какъ это было прежде, къ Парижу, чмъ ближе сойдутся он съ русскими, тмъ нмцы лучше на нихъ смотрть будутъ: вдь Германя и Росся такъ дружны, а поляки все старались только, какъ бы замучить миръ между двумя сосдними державами, поэтому-де Norddeutsche Allgemeine Zeitung и воздерживается отъ всякой поленики съ Варшавскимъ Дневникомъ. Политика однако не удалась: польскя газеты тотчасъ же замтили, что изъ мшка торчитъ шило (wyazi szydo z worka), потому что отказъ Пиндтера полемизировать съ русской варшавскою газетой не помшалъ ему продолжать тянуть свою старую псню, которою, по его мнню, все-таки можетъ-быть и удастся убдить кого слдуетъ въ неблагонадежности польской наци. Постоянство, достойное лучшаго дла!…
Однако я самъ впадаю въ полемическй тонъ. Цлью моей вовсе не было полемизировать съ редакторомъ Норддейтчерки. Мн кажется, что изъ всего сказаннаго читателю должно быть ясно одно: страхъ передъ замыслами Бисмарка, который существуетъ въ польскихъ сердцахъ, есть — такъ ли, иначе ли — одинъ изъ элементовъ, которые необходимо брать въ разсчетъ въ нашемъ дл, и въ то же время въ число тхъ замысловъ, которыхъ такъ боятся поляки, входитъ сять раздоръ между ними и нами. Само собою разумется, что здсь одна лишняя причина для поляковъ подумать серьезно о томъ, какъ устроить свои отношеня къ намъ. Ну, и намъ, конечно, нужно помочь имъ въ этомъ дл.
Что же отвтили польскому публицисту?— Пока ничего или очень мало, да и то сворачивая въ сторону отъ большой дороги, какъ это сдлано въ вышеупомянутыхъ статьяхъ Новаго Времени. По если мы такъ игнорируемъ то, что печаталось въ русской газет, то чего ожидать въ томъ случа, когда что-либо, да особенно обиняками и эзоповскимъ подцензурнымъ языкомъ, сказала бы какая-нибудь мало-извстная въ Росси газета?… Русскимъ, живущимъ среди поляковъ, и полякамъ, живущимъ среди насъ, удобне всего было бы быть посредниками въ этомъ желательномъ сближени двухъ родственныхъ народовъ. Жизнь идетъ такъ, что намъ все боле и боле приходится думать другъ о друг, а вдь это къ чему-нибудь должно же привести.