Что хотел сказать этим князь Бисмарк?, Кареев Николай Иванович, Год: 1883 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 38 минут(ы)

Что хотлъ сказать этимъ князь Бисмаркъ?

Политическое письмо изъ Германіи.

Странной политической интермедіи заставили насъ быть свидтелями въ послднія недли,— до того странной, что даже теперь, когда она благополучно окончилась повидимому, ее все еще никто не можетъ понять, а главное — вс тщетно ломаютъ голову надъ вопросомъ: что хотлъ сказать этимъ кн. Бисмаркъ, для чего ему понадобилось пугать европейскую публику грознымъ призракомъ близкой войны? Пуганье войной — игра опасная и жестокая. Она всегда отзывается тяжелыми потерями на денежномъ рынк, а кн. Бисмарку очень хорошо извстно, что именно германскій рынокъ можетъ-быть наимене изъ всхъ въ состояніи безвредно для себя выносить подобныя шутки. Что же побудило его поиграть такимъ образомъ?— Ужь, конечно, не убжденіе въ опасности нападенія со стороны Россіи, о которомъ съ такой забавною серьезностью разглагольствовали его оффиціозные публицисты, и не вра въ могущество вліянія ‘панславистовъ и шовинистовъ’, изобилующихъ будто бы среди ‘русскаго народа и русской арміи’, о чемъ тоже повствовали оффиціозы. Всякій мало-мальски трезвый и понимающій что-нибудь человкъ въ Европ знаетъ, что Россіи теперь совсмъ не до войнъ, и что если обстоятельства могутъ вынудить ее противъ воли взяться за оружіе, для защиты отъ нападенія враговъ, то ужь сама нападать она ни въ какомъ случа не станетъ, да еще сразу на дв такія державы, какъ Австрія и Германія, съ которыми и съ каждой порознь дла было бы не мало. Знаютъ также, что собственно въ народ русскомъ нтъ ни ‘панславистовъ’, ни ‘шовинистовъ’, что онъ весь проникнутъ миролюбивйшимъ настроеніемъ и на всякую войну взглянулъ бы какъ на величайшее бдствіе,— настроеніе и взглядъ, которые вполн раздляетъ съ нимъ и громадное большинство образованнаго русскаго общества, среди котораго шовинисты (а гд, въ какомъ обществ нтъ таковыхъ?) составляютъ каплю въ мор, крошечную группу, въ этомъ отношеніи не имющую никакого вліянія. Знаютъ, наконецъ,— и это неопровержимо доказано его отношеніемъ къ цлому ряду возникавшихъ въ послднее время вопросовъ, въ которыхъ Россія выказала большую умренность и скоре уступчивость, чмъ требовательность и задоръ,— что миролюбивое настроеніе русскаго народа и общества какъ нельзя боле соотвтствуетъ таковому же настроенію русскаго правительства, которое, очевидно, ни мало не намрено таскать для другихъ каштаны изъ печи, доставляя своимъ врагамъ поводъ придраться къ нему для объявленія войны. Зная все это и зная, съ другой стороны, какими превосходными, всегда доставляющими ему подробнйшія и врнйшія свднія, агентами располагаетъ германское правительство, европейская публика вообще и нмецкая въ частности ни на секунду не новрила заклинаніямъ берлинскихъ оффиціозовъ, urbi et orbi взывавшихъ о воинственныхъ намреніяхъ Россіи. По чмъ меньше она врила оффиціозамъ, тмъ загадочне и грознй, въ своей загадочности, возставалъ передъ нею вопросъ: что же все это значитъ? Россія, очевидно, не расположена и ‘въ теперешнемъ своемъ состояніи не можетъ быть расположена нападать на кого бы то ни было, а между тмъ ее обвиняютъ въ этомъ,— значитъ, напасть собираются на нее, обвиненія же имютъ лишь значеніе восклицанія волка въ басн: ‘ужь виноватъ ты тмъ, что хочется мн кушать’. Такъ разсуждала публика и везд, а въ Германіи въ особенности исполнялись страха и трепета, такъ какъ для нея безразлично, съ чьей стороны воспослдуетъ нападеніе,— въ результат одинаково — война, т. е. бдствіе, горе и разореніе. Къ счастію, опасенія такъ же скоро разсялись, какъ и возникли. Еще неожиданне, чмъ раздались воинственные звуки ихъ барабановъ и трубъ, водворилась мирная тишина среди оффиціозовъ и сами они появились съ оливковыми втками въ рукахъ и со словами пріязни на устахъ. Вчера еще, по ихъ словамъ, злоумышляя разныя козни противъ Германіи, ненавистница нмцевъ и всего нмецкаго, Россія, вновь возведена въ рангъ добраго сосда и друга, вковой союзъ съ которымъ равно необходимъ для интересовъ обихъ державъ. Вздохнувъ съ облегченіемъ, точно камень свалился у нея съ груди, образованная европейская публика не стала доискиваться дале причинъ странной интермедіи. Частію для собственнаго успокоенія, частію для удовлетворенія своего самолюбія, она поршила, что это былъ пробный шаръ, пущенный кн. Бисмаркомъ, который, т. е. шаръ, лопнулъ безъ всякаго вреда единственно подъ дйствіемъ встртившаго его всеобщаго неодобренія. Къ этому лестному для публики объясненію (какъ же не лестно: самъ кн. Бисмаркъ счелъ нужнымъ позондировать общественное мнніе прежде, чмъ дйствовать, и немедленно поддался его вліянію,— честь, которой никакое общественное мнніе никогда еще отъ ‘желзнаго канцлера’ не видало!),— къ этому объясненію европейской публики германская присоединила еще и свое частное, которое своей кажущейся основательностью окончательно всхъ успокоило. Именно, по мннію счастливыхъ гражданъ единой Германіи, тревога произведена была совсмъ не изъ опасенія войны, которая ни минуты не угрожала Европ, а единственно ради обычнаго способа давленія на народное представительство, съ цлью расположить его къ вотированію новыхъ кредитовъ на военныя цли. Прусскому ландтагу, говорятъ здсь, наврно придется скоро разсматривать новое правительственное предложеніе о проведеніи еще одной, а можетъ-быть и нсколькихъ стратегическихъ желзнодорожныхъ линій, а имперскому рейхстагу — предложеніе объ увеличеніи военнаго бюджета,— увеличеніи, какъ станетъ мотивировать свое требованіе Правительство, неотложно-необходимомъ, въ виду усиленныхъ опасностей, окружающихъ Германію. Почтенные нмцы такъ уврены въ справедливости своихъ предположеній насчетъ замысловъ правительства, что въ оппозиціонныхъ парламентскихъ кружкахъ уже готовятся дать дружный отпоръ имющимъ быть внесенными предложеніямъ, и даже консерваторы начинаютъ морщиться и совщаются, какъ имъ вести себя въ этомъ случа, такъ какъ всмъ имъ хорошо извстно, до чего все возрастающая требовательность военнаго министерства тяготитъ и раздражаетъ народъ и какъ ихъ собственная податливость въ этомъ отношеніи вредитъ имъ въ глазахъ избирателей.

Два обстоятельства придали много вроятія послднему изъ сказанныхъ объясненій, т. е. нмецкому, и особенно поспособствовали успокоенію взволнованныхъ умовъ. Во-первыхъ, журнальная тайная полиція (которая, мимоходомъ сказать, неутомимостью и успшностью своихъ дйствій ршительно перещеголяла свой первообразъ — полицію государственную) открыла и несомннно доказала, что извстія о русскихъ желзныхъ дорогахъ пущены въ печать изъ главнаго штаба, откуда вышла и первая статья объ этомъ въ Кельнской Газет. Во-вторыхъ, сдлалось извстно, что прусскимъ правительствомъ уже изготовленъ и тотчасъ посл праздниковъ будетъ министромъ Майбахомъ внесенъ въ ландтагъ проектъ постройки въ провинціяхъ Восточной и Западной Пруссіи нсколькихъ ‘второстепенныхъ’ (читай — стратегическихъ, въ экономическихъ интересахъ абсолютно-ненужныхъ) желзныхъ дорогъ съ двойнымъ путемъ и снабженія второю парой рельсовъ уже существующихъ линій. Весьма возможно, что вслдъ за этимъ явится и сообщеніе о готовомъ уже проект усиленія расходовъ на армію… (Такіе проекты всегда массами готовы въ военномъ министерств и не одной Германіи, германское же, только дай маху парламентъ, надо вс государственные доходы ухлопать на армію и еще прибавки потребовать.)

Но доказываетъ ли это хоть сколько-нибудь, что въ глубин всей этой комедіи съ оффиціозными запугиваніями войной лежало исключительно одно желаніе произвести давленіе на депутатовъ, и вся она вообще обусловливалась лишь внутренними отношеніями, не касаясь нисколько вншнихъ?— Намъ кажется, что нтъ. Какъ ни мало церемонится съ иностранными державами кн. Бисмаркъ (его прошлогоднія рчи о состояніи монархіи въ Англіи и въ Италіи служатъ тому яркимъ примромъ),— все же онъ едва ли ршился бы поднимать такую всесвтную тревогу: чуть не бросать вызовъ Россіи, грозить Франціи увеличеніемъ пошлинъ съ ея товаровъ, подавать непрошенные совты Англіи, предостерегать Италію, вовсе не двусмысленно призывать къ порядку Австрію, длать формальный выговоръ Венгріи — и все это для того только, чтобы вынудить парламентскую оппозицію вотировать нсколько лишнихъ милліоновъ на армію. Но-истин игра не стоила бы свчъ и кн. Бисмаркъ, конечно, нашелъ бы и теперь, какъ въ дл военнаго бюджета всегда находилъ до сихъ поръ, иное средство справиться съ оппозиціей. Слова нтъ, она нынче, по этому именно вопросу, сильне, чмъ когда-либо, въ виду вышеупомянутаго колебанія консерваторовъ снова безпрекословно повиноваться этого рода требованіямъ правительства. Принимая это во вниманіе, можетъ-быть и дйствительно на этотъ разъ требовались боле усиленныя средства воздйствія на общественное мнніе, а черезъ него и на депутатовъ. Но въ такомъ случа совершенію достаточно было бы указать на мнимыя военныя приготовленія Россіи, не затрогивая другихъ государствъ, а между тмъ они вс до единаго фигурировали въ разыгранной канцлерскими оффиціозами комедіи, не исключая даже Испаніи и Голландіи, которымъ почему-то сочли вдругъ нужнымъ любезно напомнить о необходимости для нихъ охранить свои интересы въ суэзскомъ вопрос. Ясно, что внутреннія отношенія если и имлись въ виду, то какъ дло побочное, которое можно, пожалуй, кстати выгодно поэксплуатировать при семъ удобномъ случа, но отнюдь не въ качеств главной и единственной цли. Не боле того выдерживаетъ критику и то объясненіе, которое придано всей исторіи европейскою публикой, т.-е. будто бы кн. Бисмаркъ желалъ позондировать общественное мнніе Европы насчетъ питаемыхъ имъ въ душ воинственныхъ замысловъ. Прежде всего, кн. Бисмаркъ — не изъ тхъ государственныхъ людей, которые пускаютъ пробные шары и тмъ раскрываютъ свои планы задолго до начала дйствія. До сихъ поръ онъ предпочиталъ поражать и враговъ, и друзей неожиданностію, и нтъ ршительно никакого основанія полагать, чтобъ онъ на будущее время измнилъ этой своей привычной тактик. Затмъ, допустивъ на минуту, что передъ Европой дйствительно выпустили пробный шаръ, то вдь сдлать это могли лишь изъ желанія узнать, какъ отнесется общественное мнніе къ такому или иному предпріятію. А въ такомъ случа зачмъ, спрашивается, стали бы употреблять при этомъ суровый и рзкій, чисто командирскій, тонъ въ обращеніи ко всмъ державамъ, за исключеніемъ лишь ничего незначущихъ Испаніи и Голландіи? Кто собирается пуститься въ опасное военное предпріятіе, тотъ натурально заботится прежде всего объ обезпеченіи себ союза, или по крайней мр нейтралитета-сосдей, а надо полагать, что даже кн. Бисмаркъ, при всей его самоувренности, не думаетъ, чтобы лучшимъ средствомъ къ тому было всхъ боле или мене оскорбить, каждаго такъ или иначе задть, упрекнуть, каждому пригрозить и сказать что-нибудь непріятное. А вдь канцлерскіе оффиціозы поступили именно такимъ образомъ: отъ нихъ всмъ сестрамъ по серьгамъ досталось. Будь это писатели самостоятельные, ихъ можно бы упрекнуть въ неблаговоспитанности и безтактности, не обращая на нихъ никакого дальнйшаго вниманія. Но публицистическій аппаратъ кн. Бисмарка настроенъ и налаженъ такъ же безукоризненно, какъ и вся вообще прусско-германская государственная машина: тамъ каждый винтикъ, каждая скобочка имютъ свое назначеніе и дйствуютъ для извстной цли. Слдовательно, все, что пишется оффиціозами, пишется, во-первыхъ, по точному приказанію, и во-вторыхъ, обдуманной съ цлію. Какъ скоро оффиціозы напоминали, предостерегали, совтовали и грозили, въ особенности грозили направо и налво,— значитъ, такъ было имъ приказано, а разъ это было имъ приказано,— значитъ, были причины, по которымъ все это считалось нужнымъ. Но какія причины и почему считалось — вотъ этого-то и не видать изъ странной интермедіи, какъ бы умышленно запутанной и оборванной на самомъ интересномъ мст, чтобы не дать любопытнымъ зрителямъ самимъ добраться до конца.

Такимъ образомъ вопросъ: ‘что хотлъ сказать этимъ кн. Бисмаркъ’ — такъ и остается неразъясненнымъ. А вопросъ между тмъ интересный, надъ которымъ стоитъ подумать, тмъ боле, что съ нимъ связанъ и непосредственно отъ него зависитъ другой, и этотъ уже существенно важный, вопросъ: есть ли водворившаяся теперь тишина — спокойствіе прочнаго мира, или только затишье передъ бурей? Въ первомъ случа, разумется, лучшаго нельзя и желать и остается только благодарить Бога, во второмъ — тайныя побужденія кн. Бисмарка выяснятся, конечно, сами собой. Но выясненіе посл дла, при всемъ своемъ теоретическомъ интерес, ни къ чему практическому не ведетъ, тогда какъ выясненіе передъ дломъ, помимо теоретическаго интереса, можетъ представить еще и серьезныя практическія выгоды, ибо, при помощи его, если иной разъ и нельзя предотвратить готовящуюся бурю, то всегда можно, своевременно принятыми мрами, уменьшить ея размры и ослабить разрушительность дйствія. Словомъ, въ политик, какъ и во всемъ, и боле, чмъ ‘о всемъ остальномъ, ничего нтъ хуже, какъ идти ощупью, на-угадъ, не зная, по какой почв идешь и куда придешь, нужно знать, съ кмъ имешь дло и чего можно ждать впереди, и тогда только можно дйствовать съ увренностію и правильно, цлесообразно расположить планъ своихъ дйствій. Это — аксіома. Поэтому, чтобъ имть возможность противодйствовать замысламъ кн. Бисмарка, если онъ таковые иметъ (а что онъ ихъ иметъ, въ этомъ, думаемъ, никто сомнваться не можетъ), необходимо теперь же найти врный отвтъ на открытый вопросъ о томъ, что онъ хотлъ сказать своей странной политической интермедіей и ради кого именно она была разыграна. Но какъ это сдлать? Съ чего начать?… Говорятъ, что судебные слдователи, когда имъ приходится производить слдствіе по какому-нибудь запутанному длу, имютъ обыкновеніе составлять лично для себя частныя замтки, въ которыя тщательно заносятъ въ хронологическомъ порядк все, что тмъ или инымъ путемъ становятся имъ извстнымъ по этому длу, причемъ больше обращаютъ вниманіе и подробнй записываютъ кажущіяся бездлицы, чмъ крупные, на первый взглядъ представляющіеся боле важными, происшествія и слухи. Это методъ хорошій и къ политическимъ событіямъ приложимый, пожалуй, не хуже, если не лучше еще, чмъ къ ^слдственнымъ дламъ. Весьма удобно прилоложить его и къ данному случаю, т.-е. къ разслдованію вопроса: что хотлъ сказать кн. Бисмаркъ? Послдуемъ же примру судебныхъ слдователей и составимъ замтки обо всемъ, касающемся происшествія, названнаго нами ‘политической интермедіей’, подобно слдователямъ же отмчая преимущественно кажущіяся мелочи. О крупныхъ событіяхъ, впрочемъ, и потому уже безполезно упоминать, что они, по недавности своей, и безъ того свжи въ памяти.

Итакъ, каковы были, въ послднія недли, политическія событія, такъ непосредственно касавшіяся интересовъ Германіи, что они могли взволновать кн. Бисмарка и вызвать его къ усиленной дипломатической дятельности, съ участіемъ въ ней даже публицистическаго аппарата? Что эти событія происходили именно въ послднія недли, а не раньше, это неопровержимо явствуетъ изъ того, что всего съ небольшимъ мсяцъ тому назадъ, при открытіи прусскаго ландтага, императоръ Вильгельмъ торжественно возвстилъ, въ рчи своей къ депутатамъ, что миръ прочный и незыблемый обезпеченъ Европ надолго. То же самое подтверждено было и королемъ Гумбертомъ, при открытіи итальянскаго парламента. Положимъ, опытные люди говорятъ, будто война никогда не бываетъ такъ близка, какъ въ то время, когда съ разныхъ сторонъ начинаютъ ни съ того, ни съ сего говорить о прочности мира. Но данный случай, очевидно, подъ это правило не подходитъ. Императору Вильгельму не было никакой нужды лично открывать ландтагъ: это не въ обыча здсь. Съ тхъ поръ, какъ существуетъ имперскій парламентъ, ландтагъ открывается обыкновенно министромъ внутреннихъ длъ, или кн. Бисмаркомъ. Такъ могло быть и теперь и наврное было бы, еслибъ императоръ не считалъ почему-либо необходимымъ сдлать въ наивозможно торжественнйшей форм то, именно, мирное заявленіе, которое онъ сдлалъ. Невозможно допустить, чтобы маститый монархъ поступилъ подобнымъ образомъ такъ, здорово живешь. Очевидно, онъ имлъ на то основательныя и важныя причины. Всего врне предположимъ, что гд-нибудь на политическомъ горизонт существовали невидимыя для простыхъ смертныхъ, но ясныя для государственныхъ людей облачка, насчетъ которыхъ можно было опасаться, что они превратятся въ тучи, изъ коихъ грянетъ гроза. А такъ какъ Германіи нужны спокойствіе и тишина и никакой грозы она ни учинять, ни допускать не желала, то престарлый монархъ, зная, какъ вско его слово и какое громадное значеніе иметъ голосъ Германіи на совтахъ Европы, и ршился, по совщаніи съ своимъ правительствомъ, дать услышать этотъ голосъ и сказать это слово торжественно, во всеуслышаніе. Извстно, что эффектъ соотвтствовалъ ожиданіямъ: Европа, т. е. народы ея, успокоилась и обрадовалась, а Германія съ восторгомъ привтствовала заявленіе своего государя. Тмъ сильне, конечно, было дйствіе громоваго удара, неожиданно раздавшагося, въ форм бисмарковской дипломатическо-публицистической интермедіи, изъ неба, которое вс имли полное основаніе считать безоблачнымъ. Но во всякомъ случа ясно, что событія, вызвавшія ударъ грома, произошли именно въ короткій промежутокъ времени между рчью императора Вильгельма и началомъ интермедіи. И событія эти, очевидно, должны были имть чрезвычайную важность, представлять жизненный вопросъ для Германіи, такъ какъ изъ-за нихъ правительство этой державы не поколебалось, такъ сказать, внезапно, безъ всякаго перехода, измнять радикально вс свои взгляды и намренія: изъ абсолютно-миролюбиваго превратиться въ чрезвычайно воинственнаго, роль сдерживающаго и примиряющаго фактора перемнить на роль суроваго и угрожающаго командира. Что-жь это были за важныя, ршающія событія?

Тщетно сталъ бы кто-нибудь ломать себ голову, стараясь припомнить хоть что-нибудь, къ чему можно бы примнить эпитетъ выдающагося политическаго событія. За указанный короткій промежутокъ времени нигд во всей Европ не произошло ничего подобнаго,— ничего, кром поздки за границу русскаго министра иностранныхъ длъ, H. К. Гирса. Можетъ-быть и не она вовсе, по крайней мр не она сама по себ, взволновала кн. Бисмарка, но такъ какъ, еще разъ, иного ршительно ничего передъ тмъ не произошло, то волей-неволей приходится остановиться на этой поздк и въ ней искать первоначальную причину, исходный пунктъ волненія, тмъ боле, что начало этого непонятнаго волненія какъ разъ совпадаетъ съ отъздомъ г. Гирса изъ Россіи.

Итакъ, пунктомъ первымъ въ предположенныхъ хронологическихъ замткахъ будетъ: 1) поздка г. Гирса.

Зачмъ г. Гирсъ похалъ за границу, это съ достоврностію узнаетъ вроятно лишь отдаленное потомство, предполагая, что оно сочтетъ* нужнымъ заняться когда-нибудь подобными вопросами. Русскія, слывущія за границей оффиціозными, газеты говорили и повторяли, что поздка эта не иметъ никакого политическаго значенія, а вызвана просто частными, семейными длами министра и желаніемъ его утилизировать свободное время политическаго затишья для того, чтобы воспользоваться давно общаннымъ ему отпускомъ. Но, разумется, такому простому объясненію никто не поврилъ (такова ужь участь всхъ вообще государственныхъ, людей, что каждое ихъ дйствіе, жестъ предполагаются имющими особенную скрытую цль) и вся европейская печать пустилась въ разсужденія и догадки насчетъ цлей поздки. Начали ходить какіе-то темные слухи о возникшей будто бы натянутости отношеній между Россіей и Австріей, упоминали мимоходомъ имена Черногоріи и Босніи съ Герцеговиной,— разумется, припутывали и Германію, которую ужь давно привыкли не отдлять отъ Австріи, но въ общемъ мннія сводили къ тому, что поздка иметъ миролюбивый характеръ и доказываетъ стремленіе Россіи уладить всякія недоразумнія и сблизиться съ Германіей, чмъ, понятно, и Австрія въ свою очередь была бы вынуждена къ сближенію. Поводъ къ такимъ заключеніямъ европейская печать усматривала въ томъ обстоятельств, что г. Гирсъ, направляясь въ Италію, похалъ черезъ Берлинъ и Варцинъ, гд въ то время находился кн. Бисмаркъ. И нельзя отрицать, что заключеніе это казалось вполн логичнымъ и правильнымъ, потому что разъ министръ, отправляющійся куда-либо, хотя бы и по своимъ частнымъ дламъ, сворачиваетъ съ дороги и длаетъ большой крюкъ, чтобы повидаться съ министромъ сосдней державы, то ясно, что какъ между обоими этими министрами лично, такъ и между ихъ правительствами существуютъ дружескія и интимныя отношенія. Все это выставлялось на видъ газетами всхъ странъ, въ особенности Германія.

2) Одно только маленькое обстоятельство не совсмъ пріятно поражало внимательныхъ наблюдателей, именно то, что въ то время, какъ вс вокругъ нея занимались поздкой г. Гирса и свиданіемъ его съ кн. Бисмаркомъ, оффиціозная берлинская печать сохраняла обо всемъ этомъ абсолютное и очевидно преднамренное молчаніе. Особенно выдлялся въ этомъ отношеніи личный органъ канцлера — Сверо-Германская Всеобщая, Газета, которая во все время не обмолвилась ни единымъ словомъ о варцинскомъ свиданіи, точно бы его и не было совсмъ. ‘Что это: дипломатическая сдержанность, или игнорированіе?’ — спрашивали себя упомянутые внимательные наблюдатели, изумляясь тмъ боле, что

3) судя по тону оффиціозной австро-венгерской печати, визитъ г. Гирса не особенно нравился въ Вн. Не то чтобы тамъ чрезмрно волновались или негодовали, а такъ… какъ будто съ нкоторымъ не то неудовольствіемъ, не то опасеніемъ поглядывали въ сторону Варцина. Но къ счастію, или къ несчастію человчества — ршить мудрено, а только внимательныхъ наблюдателей на свт немного, и загадочное молчаніе берлинскихъ оффиціозовъ прошло мало или даже вовсе незамеченнымъ. Между тмъ г. Гирсъ вернулся изъ Варцина въ Берлинъ, гд въ честь его начался рядъ пріемовъ и обдовъ и въ то же время

4) разнесся, не появлявшійся прежде, слухъ о томъ, что на возвратномъ пути русскій министръ задетъ въ Вну и поститъ австрійскаго министра иностранныхъ длъ, гр. Кальноки. Печать и масса публики регистрировали этотъ слухъ, не придавъ ему никакого значенія. Внимательные наблюдатели опять было насторожили уши, но тотчасъ же перестали объ этомъ думать, основательно разсудивъ, что нтъ ничего удивительнаго, если посл свиданія съ кн. Бисмаркомъ г. Гирсъ почувствовалъ желаніе повидаться и съ гр. Кальноки. Логически оно даже такъ и слдуетъ. Вдь Германія — союзница Австріи. Значитъ — свиданіе было успшно и миролюбивыя дли достигнуты. На это указывалъ, повидимому, и успвшій за нсколько дней совершенно успокоиться тонъ австрійской оффиціозной печати. Г. Гирсъ узжаетъ изъ Берлина при обстановк, на видъ, самой благопріятной. Не усплъ онъ ухать, какъ

5) внезапно уста берлинскихъ оффиціозовъ разверзаются. Органъ одного изъ самыхъ близкихъ къ кн. Бисмарку людей (его давнишняго и врнаго помощника, профессора Трейчке) пускается въ ретроспективное разсужденіе о поздк г. Гирса и при этомъ заявляетъ, что австро-германскій союзъ зиждется не на одномъ только словесномъ договор, какъ думали до сихъ поръ, но на точно стипулированномъ, писанномъ и подписанномъ трактат. Какъ обыкновенно съ извстіями, которымъ придаютъ, или желаютъ придать важность, это сообщеніе, въ самый день его появленія, растелеграфировали во вс концы свта. Публика пишущая и читающая изумлена и нсколько озадачена. Существуетъ писанный трактатъ… До сихъ поръ о немъ молчали… Почему же теперь сочли нужнымъ заявить? Не слдуетъ ли изъ этого заключить, что варцинское свиданіе было не такъ успшно, какъ казалось?.. Можетъ-быть г. Гирсъ пробовалъ разстроить союзъ Германіи съ Австріей, старался переманить первую на свою сторону, и вотъ теперь ему вжливо даютъ понять, что онъ напрасно хлопочетъ, что разстроить союза ему не удастся, а если желаетъ сближенія, то не угодно ли съ обими нмецкими державами вмст… Вроятно, онъ оттого и въ Вну собирается, что кн. Бисмаркъ ‘дружески посовтовалъ ему это’. Не успла Европа хорошенько вникнуть во вс эти предположенія и поршить, что въ нихъ правильно, что нтъ, какъ раздался второй оффиціозный голосъ, письмомъ изъ Берлина въ Вну возвстившій, что австро-германскій союзъ, обусловливаемый жизненными интересами обоихъ государствъ, настолько тсенъ и интименъ, что въ немъ н&#1123,тъ мста ни дли какой иной державы. Опять общее изумленіе, настолько сильное, что оно всхъ сбило съ толку. Это ужь казалось не въ бровь, а прямо въ глазъ… ‘Россію, очевидно, безцеремонно, грубо -отталкивали… Относительно ея не считаютъ даже нужнымъ сохранять самое простое, элементарное приличіе: мало того, что отвергли ея искательство, но ее еще и оскорбляютъ — путемъ газетъ, точно о частномъ дл какомъ, разглашаютъ объ этомъ во всеобщее свдніе. Значитъ,— слухи о чрезвычайной натянутости австро-русскихъ отношеній были справедливы… Австрія торжествуетъ и Россіи придется волей-неволей согласиться на ея требованія, если таковыя были ей представлены, какъ говорили…’ Къ несказанному недоумнію публики оказалось однако,что’ предполагаемое торжество ея вовсе не привело Австрію въ восторгъ, покрайней мр

6) безошибочный камертонъ чувствъ и мыслей правительства — оффиціозные органы австро-венгерской печати отнеслись къ откровеніямъ своихъ берлинскихъ собратовъ съ такой замтною сдержанностью, что она сильно смахивала на холодность. Органъ внскаго министерства иностранныхъ длъ объявилъ, что въ австро-германскомъ союз важнйшимъ моментомъ является не то — на письменномъ или только словесномъ договор онъ основанъ, а то, что онъ обусловливается возможными интересами обихъ имперій и служитъ гарантіей европейскаго мира а органъ венгерскаго правительства даже прямо выразилъ сомнніе въ существованіи писаннаго договора. Въ отвтъ на это третій оффиціозъ имперскаго канцлера, завдомо очень близко стоящій къ нему, провозгласилъ, что не только писанный договоръ дйствительно существуетъ, но и иметъ форму не промеморіи, или протокола, какъ ходили слухи три года тому назадъ, но именно трактата, и подписанъ этотъ трактатъ не министрами только, а самими императорами — Вильгельмомъ германскимъ и Францемъ-осифомъ австро-венгерскимъ. При этомъ весьма подробно разсказывалось, какъ кн. Бисмаркъ пріхалъ въ Вну, какъ велись переговоры между нимъ, гр. Андраши и покойнымъ барономъ Гаймерле,— какъ императоръ Францъ осифъ, прочитавъ долженствовавшую служить основой трактата промеморію германскаго канцлера, безъ колебаній согласился подписать трактатъ, не измнивъ въ немъ ни единаго слова,— какъ, напротивъ того, императора Вильгельма пришлось долго уговаривать и убждать, такъ долго, что кн. Бисмаркъ нашелся вынужденнымъ даже прибгнуть къ своей обычной угроз отставкой, и пр. и пр. Засимъ

7) игра германо-австро-венгерскихъ оффиціозовъ продолжалась нкоторое время въ томъ же тон и дух: германскіе чуть не каждый день сыпали разоблаченіями насчетъ союзнаго трактата, каковыя разоблаченія вс клонились къ тому, чтобы выставить на-показъ, до какой степени трактатъ этотъ связываетъ Австрію и какъ безповоротно прикрпляетъ ее къ Германіи. Австро-венгерскіе же относительно лишь изрдка посвящали свои столбцы этому предмету и при этомъ неизмнно, съ особенною тщательностью, подчеркивали мирный характеръ какъ самого трактата, такъ и вообще австро-германскихъ отношеній. Вмст съ тмъ отъ времени до времени въ разныхъ германскихъ газетахъ появлялись корреспонденціи то изъ Вны, то изъ Нешта, въ которыхъ исправлялись разныя неточности въ разоблаченіяхъ канцлерскихъ оффиціозовъ, и все неточности характерныя. По ближайшемъ разслдованіи (посредствомъ журнальной, полиціи) оказалось, что вс эти исправляющія корреспонденціи пишутся однимъ и тмъ же лицомъ, и именно интимнымъ помощникомъ и преданнымъ слугою гр. Андраши. Словомъ, получалось нчто довольно неожиданное. Выходило, какъ будто Вна весьма недовольна чрезмрною горячностью Берлина и усматриваетъ въ ней желаніе не столько помочь Австріи въ затруднительномъ положеніи, сколько скомпрометировать ее. И еще одно, столь же неожиданное, обстоятельство обнаруживалось все явственне и явственне: по мр того, какъ Берлинъ горячился, а Вна охлаждалась, тонъ этой послдней относительно Россіи и возможности такихъ или иныхъ отношеній въ ней въ будущемъ становился все мягче, теплй и дружелюбнй. Становилось ясно, какъ солнечный день, что, при всей незыблемой прочности и родственной интимности ихъ союза, нмецкія державы-сестры не совсмъ съ одинаковой точки зрнія смотрятъ на вещи. Между тмъ, покуда нмецкіе оффиціозы задавали въ своихъ газетахъ этотъ, своей ржущей ухо дисгармоніей напоминавшій вагнеровскую музыку, концертъ,—

г. Гирсъ давно уже усплъ пріхать въ Римъ и, натурально, представился королю Гумберту и повидался съ его министромъ иностранныхъ длъ. Въ Берлин этимъ немедленно воспользовались. Продолжая, несмотря на видимую холодность Австріи, изображать видъ, будто боятся не за кого иного, какъ за нее, свою дорогую сестру и союзницу (это очевидно входило въ тактику — представлять Австрію окруженною со всхъ сторонъ смертельными опасностями, отъ которыхъ одно единственное спасеніе — союзъ съ Германіей),— Берлинъ прикинулся, вдругъ чрезвычайно обезпокоеннымъ пребываніемъ г. Гирса въ Рим, такъ-какъ, будто бы, цлью этого пребыванія можетъ быть лишь намреніе заключить съ Италіей наступательный союзъ противъ Австріи. Посыпались совты Австріи держать ухо востро и довольно рзкія, отчасти припахивавшія угрозами, предостереженія Италіи, и т. д. и т. д. Австрія, съ своей стороны, опять и на этотъ разъ не выказала ни малйшаго безпокойства, а, напротивъ, какъ бы стала еще холодне и заговорила еще самоувренне. Такое поведеніе Вны видимо раздражало Берлинъ все боле, и боле. Со стороны оффиціозовъ послышались укоры австро-венгерской печати за то, что она не уметъ, какъ слдуетъ, цнить великія преимущества, вытекающія для Австріи изъ союза съ Германіей, и съ недостаточными благодарностію и почтительностію говоритъ о послдней. Они, т. е. германскіе оффиціозы, все свое вниманіе посвящали иностранной политик, повидимому какъ бы забывъ совсмъ о внутренней, и расточали угрозы направо и налво’ безъ счета и безъ мры. Изъ странной игра начинала становиться дикой, въ особенности въ виду необычайной и все усиливавшейся сдержанности Вны. И вдругъ раздался отчаянный, неистовый аккордъ:

9) германскій генеральный штабъ, скрывшись за анонимомъ оффиціоза, объявилъ ужь не Австрію, а самое Германію въ опасности, которою ей будто бы грозятъ вооруженія и иныя воинственныя мры Россіи и дипломатическія усилія ея создать враждебную Германіи коалицію. Забили барабаны, загремли трубы и литавры… Война, война близкая, неизбжная, грознымъ призракомъ предстала передъ взорами пораженной Европы. Злополучный ‘народъ’, прекрасно знающій, что не кому иному, какъ ему, придется расплачиваться за все своими карманами и боками, затрепеталъ везд отъ страха. На биржахъ поднялся переполохъ. Дрогнула и Вна. Она видимо растерялась передъ такимъ неожиданнымъ пассажемъ, и оффиціозы ея заговорили какимъ-то уклончивымъ, почти эзоповскимъ языкомъ, изъ котораго легко было видть, что т, чьимъ внушеніямъ повинуются оффиціозы, не успли еще дать себ отчетъ въ происходящемъ и не знаютъ, какъ держать себя въ виду этого. Тмъ не мене они и тутъ не измнили себ,—

10) изъ подвдомственнаго имъ стана не раздалось ни одного воинственнаго клика и ни одною рзко-враждебнаго Россіи слова. Даже цлыми страницами приводимыя германскими оффиціозами цитаты изъ ‘панславистскихъ произведеній русской печати’,— произведеній, будто бы, по ихъ увренію, призывавшихъ Россію къ борьб на жизнь и смерть со всмъ германскимъ міромъ вообще и въ частности къ немедленному уничтоженію Габсбургской монархіи,— даже эти цитаты, повидимому, нисколько не трогали внскихъ государственныхъ людей. Австро-венгерская независимая печать немножко волновалась и тоже вопіяла о ‘панславистахъ’, оффиціозная же почти не обращала на нихъ вниманія. Ее видимо гораздо боле смущали непонятная задорливость и гнвъ союзника, чмъ коварные замыслы враговъ. Задорливость эту однако весьма скоро какъ рукой сняло. Не прошло недли, какъ отъ нея не осталось и слда. Не безъ труда намалеванный призракъ войны спрятали до боле удобнаго времени и миръ снова объявили обезпеченнымъ. Интермедія этимъ, однако, не закончилась. Заключительною сценой ея явилось —

11) открытое и къ тому же полное негодованія признаніе того неожиданнаго результата, который отмченъ нами выше, т. е. холодности и неблагодарности Вны. Духъ, руководящій германскими оффиціозами, увидалъ вроятно, что однихъ намековъ мало, и счелъ своевременнымъ безъ церемоніи напомнить Австріи, что союзъ ея съ Германіей не одни права предоставляетъ ей, а налагаетъ на нее и извстныя обязанности. Два оффиціоза получили приказаніе напасть на Австро-Венгрію за ея неумстно-излишнее миро — и руссолюбіе, что они и исполнили со свойственной имъ въ такихъ случаяхъ дерзкою рзкостью. Досталось тутъ порядкомъ всмъ элементамъ, составляющимъ Габсбургскую монархію’ Одинъ изъ оффиціозовъ отщелкалъ славянъ за ихъ симпатіи къ Россіи, а мадьяръ — за то, что они черезчуръ зазнались, черезчуръ вообразили себя господами положенія, правительство въ лиц гр. Кальноки, онъ обвинилъ въ стремленіи двухъимператорскій союзъ превратить опять въ трехъимператорскій и вообще въ поползновеніи къ сближенію съ Россіей, наконецъ, не оставилъ въ поко и самую династію, хотя, конечно, ей и не назвалъ прямо по имени,— такъ далеко дерзость не пошла, капельку приличія все-таки сохранили. Пассажъ, относящійся къ династіи, такъ характеренъ и къ тому же такъ, можно сказать, неловко выдаетъ тайную пружину всего дла, что мы позволимъ себ привести его цликомъ. Вотъ онъ: ‘Просто непостижимо, какъ маленькая, отжившая партія, которая, къ сожалнію, все еще находитъ немногочисленныхъ сторонниковъ своихъ среди австрійскихъ нмцевъ, хочетъ уврить себя и другихъ, будто заключенный въ октябр 1879 года союзъ представляетъ для Германіи боле выгодъ, чмъ для Дунайской монархіи. Вдь вражда Россіи къ Германіи начинается только съ того дня, какъ въ Петербург убгьдилисъ, что путъ въ Константинополь лежитъ не только черезъ Вну, но и черезъ Берлинъ {Не лишнее замтить мимоходомъ, что Петербургу дйствительно давно ‘5ы слдовало убдиться въ этомъ, хотя, несмотря на свидтельство германскаго оффиціоза, все еще вопросъ: убдились ли уже, и если да, то не разубдятся ли, или, выражаясь точне, не дозволятъ ли разубдить себя вновь. Прим. авт.}. Еслибы Германія когда-либо ршилась пожертвовать балканскими интересами Австріи, то ничто не препятствовало бы соглашеніи, между обими сверными имперіями. Напротивъ, Австрія только цною жизненныхъ интересовъ своихъ на юго-восток могла бы купить дружбу Россіи’. Нельзя не сознаться, что трудно боле яснымъ и опредленнымъ образомъ напомнить союзнику, что онъ находится въ полнйшей зависимости отъ своего партнера и что стоитъ этому послднему отнять отъ него свою мощную покровительственную руку, чтобы поставить его въ боле чмъ затруднительное положеніе, предавъ его на волю всякимъ непріятнымъ случайностямъ. Другой оффиціозъ, тоже прочитавшій рзкую нотацію Австріи и мадьярамъ, подчеркнулъ какъ бы мимоходомъ, но довольно язвительно, что австро-германскій союзъ заключенъ на извстный срокъ, именно на пять лтъ. Это, очевидно, тоже не нуждалось въ длинныхъ коментаріяхъ. Союзъ заключенъ всего на пять лтъ,— слдовательно, черезъ годъ и десять мсяцевъ, не дале, Германія получаетъ снова свободу дйствій и можетъ, не подвергаясь обвиненію въ измн, приступить къ тому ‘соглашенію двухъ сверныхъ имперій’, которому яко бы ничто не препятствуетъ, кром самоотверженнаго желанія великодушной Германіи охранить, хотя бы и съ потерями для себя, балканскіе интересы Австро-Венгріи. Эти угрожающія предостереженія возымли свое дйствіе. Что происходило въ глубин души Вны, когда она прислушивалась къ нимъ, это вроятно извстно немногимъ, но по наружности

12) она смирилась. Faisant bonne mine а manvais jeu, она, устами своихъ, т. e. собственно внскихъ и пражскихъ, оффиціозовъ объявила, что очень довольна положеніемъ вообще и своими интимными отношеніями къ Германіи въ особенности. Спеціальный органъ министерства иностранныхъ длъ поспшилъ объяснить даже, что онъ и самъ именно такъ, а не иначе, понималъ суть австро-германскаго союза, также какъ и невозможность возобновленія въ прежней форм союза трехъимператорскаго, что будто бы не разъ и было имъ высказано (хотя такого высказыванія никто не запомнитъ и самъ оффиціозъ оказался бы въ весьма затруднительномъ положеніи, еслибъ отъ него потребовали указать, когда именно онъ высказывалъ что-либо подобное и въ такой категорической форм). Что касается до венгерскихъ оффиціозовъ, то они на этотъ разъ отдлились отъ своихъ австрійскихъ собратовъ, и не просто смирились, а тломъ и душой перебжали на сторону собратовъ германскихъ и, подобно имъ и въ совершенно ихъ же тон, принялись метать огнь и пламя и дерзкія угрозы по адресу Вны.

Но о причинахъ такого явленія рчь впереди, теперь-же замтимъ, что на этомъ политическая интермендія окончилась. Публицистическій аппаратъ отложенъ въ сторону. Его роль ограничивается теперь боле или мене удачными стараніями утишить поднятыя въ журнальномъ мір волны и сгладить произведенное ими непріятное впечатлніе. Все, что говорится о Россіи, проникнуто изысканною вжливостью и, пожалуй, даже дружелюбіемъ. По отношенію къ Австріи происходитъ почти небывалое еще изліяніе нжнйшихъ чувствъ. Въ Вну похалъ старшій сынъ имперскаго канцлера, гр. Гербертъ Бисмаркъ. Оффиціально объявляется натурально, будто онъ не иметъ ршительно никакихъ дипломатическихъ порученій, а подобно г. Гирсу похалъ по какимъ-то своимъ домашнимъ дламъ. Но вмст съ тмъ дружественнымъ (хотя и независимымъ) консервативнымъ газетамъ дозволяется говорить, что весьма понятно, если германское правительство, именно въ минуту скрпленія отношеній своихъ къ Россіи, чувствуетъ необходимость особенно выставить и подчеркнуть существующія съ 1879 г. связи свои съ Австріей, и поэтому очень возможно, что гр. Гербертъ Бисмаркъ отправился въ Вну съ порученіемъ сдлать австрійскому правительству точное и полное сообщеніе насчетъ переговоровъ, происходившихъ, при ихъ свиданіи, между имперскимъ канцлеромъ и г. Гирсомъ…

Изложенными 12 пунктами исчерпываются предположенныя нами замтки о мелкихъ на видъ подробностяхъ, сопровождавшихъ странную политическую интермендію, которая заставила насъ поставить вопросъ: что хотлъ сказать этимъ кн. Бисмаркъ? Даютъ ли замтки сколько-нибудь удовлетворительный отвтъ на этотъ вопросъ? Намъ кажется, что — да, по крайней мр до нкоторой степени. Прежде всего для насъ очевидно, что интермедія была разыграй^ отнюдь не для Россіи и еще мене для остальной Европы, а собственно и исключительно для Австріи, которая вынуждена была, хоть, и совершенно помимо воли, явиться въ ней дйствующимъ лицомъ, а не простымъ зрителемъ, какъ другіе. Затмъ столь, же очевидно, что роль публицистическаго аппарата служила отчасти прозрачной маскировкой, отчасти весьма серьезнымъ вспомогательнымъ средствомъ дипломатической акціи, т. е. энергическаго давленія, которое князь Бисмаркъ производилъ тмъ временемъ на свою дорогую союзницу, т. е. на Австрію же. И, наконецъ, хотлъ онъ всмъ этимъ не допуститъ эту свою союзницу до сближенія и соглашенія съ Россіей, въ желаніи чего, вроятно, имлъ поводъ подозрвать ее. Какой именно поводъ, мы, конечно, не знаемъ и знать не можемъ, но что поводъ такого рода могъ существовать, это не подлежитъ сомннію.

Мнніе о взаимной непримиримости интересовъ Австріи и Россіи составляетъ одно изъ тхъ безспорныхъ общихъ мстъ, въ справедливости котораго вс глубоко убждены, потому что издавна привыкли повторять ихъ. Изъ этого перваго общаго мста вытекаетъ другое такое же общее мсто, по той же причин пользующееся такой твердо установившейся репутаціей истины, что, какъ видно изъ пункта 11 замтокъ, германскіе оффиціозы смло употребляютъ его въ вид угрозы противъ Австріи. Это второе общее мсто — предполагаемая невозможность для Австрія не только обойтись, но и вообще существовать безъ поддержки Германіи, союзъ съ которой поэтому является для нея будто бы неизмримо-выгоднйшимъ, чмъ для Германіи. При поверхностномъ наблюденіи одной вншней стороны, оно дйствительно представляется такъ, но если приглядться поближе и вникнуть въ суть всхъ отношеній и условій, то не трудно увидать, что такое представленіе объ этомъ дл лишено въ сущности фактическаго основанія. То-есть, въ настоящую минуту и при нын существующихъ политическихъ условіяхъ, дло дйствительно стоитъ такъ, но при нкоторомъ — относительно весьма небольшомъ — измненіи условій оно можетъ принять совсмъ иное, и притомъ прямо противуположное, настроеніе. Почва для этого есть, и почва твердая, прочная, а не едва сдерживающая тяжесть, колеблющаяся, трясина, какъ та, на которой оно ютится теперь. Дать и себ и всей, изнемогающей подъ тяжестью вооруженій и жаждущей міра, Европ возможность стать на эту твердую почву зависитъ отъ Россіи. Для этого ей стоитъ только сдлать легкій поворотъ фронта — и тогда сказанная почва, которую она теперь заслоняетъ собою, откроется глазамъ всхъ. Объяснимъ нашу мысль точне.

Современное политическое состояніе Европы, т. е. положеніе, занимаемое каждымъ государствомъ, отъ великихъ державъ до этого-и третьестепенныхъ государствъ, и взаимныя отношенія ихъ между собой созданы вовсе не Берлинскимъ трактатомъ, какъ почему-то принято думать, а событіями 1866 и 1870 годовъ. Пресловутый трактатъ самъ явился лишь слдствіемъ этихъ событій, которыя придавили вс прочія наслоенія и тяжелымъ пластомъ залегли въ основу всхъ отношеній. Каждую изъ державъ они вынудили боле или мене радикально измнить свои политическіе виды, а для нкоторыхъ поставили и совсмъ новыя цли, на входившія прежде въ разсчетъ. Ужь одно образованіе въ самой середин. Европы могущественной, основанной почти исключительно на милитаризм, имперіи само по себ должно было измнить характеръ всхъ политическихъ комбинацій окружающихъ государствъ. А такъ какъ эта имперія, при процесс своего образованія, на половину раздавила и отодвинула далеко въ сторону государство, служившее до тхъ поръ центромъ и стоявшее во глав европейской политики — Францію и, кром того, радикально перемстила центръ тяжести другого государства — Австріи, которую принудила сдлать крутой volte-face въ сторону Востока и ему отнын посвятить вс свои силы и все свое вниманіе, то ясно, что отъ прежнихъ отношеній не могло остаться и слда. Все спуталось, перемшалось. Выбитая изъ колеи, жизнь везд приняла характеръ чего-то переходнаго, временнаго. Наибольшая путаница внесена послднимъ изъ упомянутыхъ непосредственныхъ результатовъ образованія новой имперіи, т. е. перемщеніемъ политическаго центра тяжести Австріи съ запада на востокъ. Это обстоятельство безконечно осложнило и довело до крайней степени напряженности и безъ того уже сложный вопросъ, издавна составляющій больное мсто Европы — вопросъ восточный.

Было бы, можетъ-быть, черезчуръ смло утверждать, что, въ моментъ вышеупомянутаго крутого поворота въ политик Австріи, вопросъ этотъ фактически стоялъ уже на правильной дорог. Но несомннно, что за послднія десятилтія онъ въ принцип началъ постепенно принимать боле нормальное направленіе, дававшее нкоторое право надяться на боле правильное и относительно мирное разршеніе его въ будущемъ. Эта надежда казалась тмъ боле основательной, что указываемое нами принципіальное измненіе въ направленіи восточнаго вопроса замчалось въ отношеніи — если не европейской политики, то европейской общественной мысли — къ той именно части турецкихъ владній, которыя искони составляли самую жгучую и опасную сторону всего вопроса — къ Балканскому полуострову. Абсолютная неспособность Турціи, какъ государства, занимать отведенное ей, посл Крымской кампаніи, мсто среди другихъ европейскихъ державъ, неспособность турокъ, какъ націи, пріобщиться къ окружающей ихъ европейской культур и хоть до нкоторой степени усвоить ее себ — сдлались общепризнаннымъ фактомъ, противъ котораго никто уже не спорилъ. Самые ревностные друзья турокъ разсуждали о раздл наслдства умирающей Турціи, а не о возможности ея жизни. Но тогда какъ на азіатскія и африканскія владнія Турціи продолжали по-прежнему смотрть какъ на нкіе необитаемые острова, подлежащіе дйствію примненнаго къ международнымъ отношеніямъ древняго римскаго us prima occupandi, относительно Балканскаго полуострова начало постепенно завоевывать себ право гражданства извстное французское мотто: l’Orient pour les orientaux. Сложилась и стала мало-по-малу проникать въ общее сознаніе мысль о прав балканскихъ народностей на самостоятельное и независимое существованіе и въ то же время стали появляться признаки проникновенія въ сознаніе европейскихъ обществъ и другой мысли, именно — мысли о правомрности притязаній Россіи на преобладающее вліяніе на Восток, съ которымъ, такъ тсно связываютъ ее матеріальные интересы и духовное родство съ населяющими его народностями.

Въ послднее время вовсе не рдкость встртить въ различныхъ сочиненіяхъ французскихъ и въ особенности англійскихъ признаніе о неизбжности и извстной правомрности разршенія восточнаго вопроса именно въ указанномъ направленіи, путь къ которому значительно облегчился прорытіемъ Суэзскаго канала, отнявшаго у Константинополя часть его великаго мірового значенія. Внезапное появленіе на восток Австріи, въ качеств новаго дятельнаго фактора, претендующаго ужь не на преобладающее вліяніе только, а прямо на господство, на фактическое владычество именно на Балканскомъ полуостров, сразу уничтожило вс эти едва пробивавшіеся добрые всходы на нив европейской общественной мысли. Оно, если можно такъ выразиться, сорвало съ цпи вс утихнувшіе и начинавшіе засыпать можетъ-быть вчнымъ сномъ алчные инстинкты, всюду вызвало опять къ дятельности жажду захвата, завоеваній, безъ вниманія къ какимъ бы то ни было правамъ завоевываемыхъ. Первое порожденіе этой пробудившейся общей алчности — Берлинскій трактатъ — явился въ буквальномъ смысл, какъ выразился о немъ итальянскій посолъ, графъ Корти, ‘la force des puissants dirigйe contre le droit des faibles’. Съ той поры восточный вопросъ снова сталъ яблокомъ раздора въ Европ и сменемъ всми предчувствуемой и открыто подготовляющейся везд общей безпощадной борьбы. Установилось положеніе совершенно невыносимое,— до такой степени невыносимое, что даже съ грхомъ пополамъ сохраняемый еще миръ перестаетъ уже радовать европейскіе народы и въ массахъ положительно начинаетъ высказываться желаніе, чтобы поскоре что ли разразилась всеобщая война и прекратилось, наконецъ, это состояніе болзненно-напряженнаго ожиданія.

Между тмъ вглядитесь внимательне: для кого это невыносимое положеніе представляетъ выгоду?— Конечно, не для Англіи съ Франціей, которыя давно уже бросили всякія мечты о присвоеніи себ той или другой части Балканскаго полуострова, а т турецкія владнія, которыя намтили для себя въ другихъ частяхъ свта, имютъ полную возможность пріобрсти безъ всеобщей кровопролитной катастрофы. Ужь, разумется, не выгодно оно и для Россіи, которую притязанія Австріи грозятъ лишить плодовъ такъ долго и съ такимъ тяжкимъ трудомъ веденной вковой борьбы съ Турціей и вынуждаютъ, поэтому, ab ovo начинать изъ-за тхъ же цлей новую, еще боле страшную и тяжелую борьбу съ новымъ врагомъ. Наконецъ, всхъ мене выгодно настоящее положеніе для бдной кажущейся виновницы его — для Австріи, которую ея новая восточная политика буквально поставила въ положеніе человка, сидящаго на пороховой бочк, съ дамокловымъ мечомъ надъ головой. Вс признаютъ трудности принятой на себя Австріей задачи, но никто можетъ-быть не сознаетъ всей глубины этихъ трудностей въ такой мр, какъ сама, Австрія, и никто не понимаетъ лучше ея, какою вчно присущей смертельной опасностію является для нея враждебное соперничество съ Россіей. Въ Вн въ совершенств отдаютъ себ отчетъ въ томъ, что, съ одной стороны, въ силу образовавшихся тамъ за послднюю четверть вка условій, на Балканскомъ полуостров нтъ и не можетъ быть свободнаго мста для Австріи и что это мсто приходится ей расчищать себ путемъ насилій и борьбы, съ другой — что этотъ путь, ни по историческимъ традиціямъ, ни по натур ея, не свойствененъ Австріи, никогда, въ теченіе всей ея исторіи, не удавался ей и нтъ никакихъ вроятій, чтобъ удался впредь.

Единственная держава, которой современное невыносимое положеніе Европы представляетъ дйствительныя и несомннныя выгоды, это та самая новая имперія, которая своимъ образованіемъ перевернула вверхъ дномъ европейскую политику: это — Германія. Выгоды ея въ этомъ двоякія: во-первыхъ, восточная политика Австріи служитъ форпостомъ движенія германизма на. востокъ и открываетъ для черезчуръ континентальной Германіи путь къ недостающимъ ей морямъ, во-вторыхъ, и это еще важне, вчно висящая теперь надъ головой Австріи смертельная опасность: даже противъ ея воли привязывая Австрію къ Германіи, къ союзу съ нею, избавляетъ послднюю отъ той безусловной изолированности, въ которой сна иначе неизбжно находилась бы, разумется, подвергаясь при этомъ всмъ опасностямъ, сопряженнымъ обыкновенно съ такимъ положеніемъ. Быть предоставленнымъ однимъ собственнымъ силамъ неудобно для каждаго государства и потому вс они, какъ извстно, стараются заручиться хоть однимъ союзникомъ. По если для прочихъ державъ изолированность представляетъ только неудобства и въ самомъ крайнемъ случа — рискъ боле или мене чувствительныхъ потерь, то для современной Германіи, при ея въ высшей степени критическомъ вншнемъ и внутреннемъ положеніи, она могла бы, въ одинъ прекрасный день, явиться прямо смертнымъ приговоромъ. Дло въ томъ, что новая имперія далеко не такъ прочна и могущественна на дл, какъ это кажется съ виду. Она даже не успла еще поставить ногу на твердую почву, а все продолжаетъ такъ-сказать балансировать въ воздух на туго натянутомъ канат.

Германскіе государственные люди, не устающіе, съ легкой руки графа Мольтке, повторять при всякомъ удобномъ и неудобномъ случа, что Германія со всхъ сторонъ окружена врагами, что съ запада и востока грозятъ ей опасности и что ей, поэтому, и подумать нельзя убавить хоть одного солдата, или одну пушку въ своей колоссальной арміи, а надо, напротивъ, каждый годъ все увеличивать и увеличивать число ихъ,—эти государственные люди до нкоторой степени правы. Дйствительно, положеніе Германіи преисполнено опасностей всякаго рода, хотя въ ряду этихъ опасностей вншніе враги, на которыхъ однихъ указываютъ ея государственные люди, отнюдь не занимаютъ перваго мста. Конечно, и вншнія опасности, угрожающія Германіи, велики, и иначе оно и быть не можетъ, если принять во вниманіе тотъ путь кровавыхъ насилій и — скажемъ — ловкихъ дипломатическихъ маневровъ, которымъ образовывалась новая имперія, и то чрезвычайное нарушеніе равновсія, которое ея возникновеніе причинило въ Европ.

Безспорно также, что заносчивость молодой имперіи, ея плохо скрываемыя стремленія къ захватамъ и широкія претензіи на гегемонію въ совтахъ Европы, чуть только не на предписываніе законовъ каждой держав въ отдльности и всмъ имъ вмст, значительно увеличиваютъ число этихъ опасностей, создавая Германіи враговъ даже тамъ, гд ихъ, казалось бы, и ожидать нельзя. Но совсмъ этимъ она могла бы кое-какъ справиться, особенно когда съ теченіемъ времени обстоятельства заставили бы ее поубавить свою самонадянность, заносчивость и алчность. А главная бда (для нея) въ томъ, что молодая имперія нравственно несостоятельна и внутри самой себя не иметъ задатковъ прочной будущности въ томъ вид, какой она приняла съ 1870 года. У нея есть сила, и весьма могучая,— этого отрицать нельзя,— но сила чисто вншняя, вся заключающаяся въ арміи, въ оружіи, а такая сила, какъ, думаемъ, всякій согласится, ненадежна и ея одной слишкомъ недостаточно для той роли, на которую претендуетъ и которую дйствительно временно играетъ Германія. Для того, чтобы занимать преобладающее положеніе въ Европ и быть вліятельнйшимъ факторомъ европейской политики, мало располагать превосходнйшей, миліонною арміей,— надо еще и въ культурномъ отношеніи стоять выше другихъ государствъ. А вотъ этого-то новой имперіи и не хватаетъ. По культур Германія вообще стоитъ ниже Англіи, Франціи, Италіи и нкоторыхъ второстепенныхъ государствъ, каковы: Швейцарія, Бельгія, Голландія. Современная же имперія, совершенно несправедливо именуемая Германской, стоитъ ниже, и притомъ гораздо ниже, всей остальной Европы,— разумется, за исключеніемъ восточныхъ государствъ. Говоримъ — ‘несправедливо именуемая’ потому, что въ новой имперіи настоящій германскій, чистокровный нмецкій элементъ играетъ чисто страдательную роль и не только не сообщаетъ новой имперіи особенностей своего характера, не накладываетъ на нее печать своего національнаго духа, но самъ принужденъ сгибаться и вытягиваться по чужой мрк, укладываться въ чужія формы. Германская по имени, новая имперія на дл — прусская, ибо въ ней деспотически властвуютъ Пруссія, пруссаки, т.-е. государство исключительно военное, насквозь проникнутое совершенно несоотвтствующимъ идеямъ вка духомъ милитаризма, и народъ, во-первыхъ, не чисто нмецкаго происхожденія, а представляющій смсь нмецкаго элемента со славянскимъ, и, во-вторыхъ, и по развитію, и по нравамъ, и по условіямъ быта, по культур вообще,— словомъ, стоящій безъ всякаго сравненія ниже всхъ прочихъ своихъ соплеменниковъ. Это преобладаніе низшей культуры надъ высшей естественно должно было немедленно же оказать весьма невыгодное для послдней дйствіе. Такъ оно и случилось. Съ самаго перваго момента возникновенія новой имперіи, вліяніе ея въ Европ отразилось попятнымъ движеніемъ во всхъ сферахъ культурной жизни. Въ политик, куда, подъ вліяніемъ тысячелтней цивилизаціи, стали, наконецъ, едва замтно, но все же проникать понятія права и справедливости, прусская Германія выдвинула впередъ первобытный принципъ грубой силы, беззастнчиво провозгласивъ желзо и кровь единственными факторами международныхъ отношеній. Въ сфер экономической она породила отчаянную, безпримрную со временъ Лау биржевую игру и такой разгулъ спекуляціи, какого никогда еще не видывали. Печать низведена ею до степени пресмыкающагося гада, каковымъ названіемъ кн. Бисмаркъ и окрестилъ ее. Въ наук, по собственному выраженію одного изъ выдающихся германскихъ ученыхъ, завелась ‘научная лейбъ-гвардія Гогенцоллерновъ’, генералы и полковники которой, не колеблясь, искажаютъ науку, подчиняя ее требованіямъ политическаго положенія современной прусской Германіи.

Весьма вроятно, что они длаютъ это совершенно безсознательно, будучи въ душ убждены въ истин того, что проповдываютъ въ лекціяхъ и произведеніяхъ своихъ. Но нмецкое общество понимаетъ это иначе и, въ pendant къ бисмарковской ‘Reptilienpresse’, называетъ многочисленную группу профессоровъ — лейбъ-гвардейцевъ — ‘Reptiliengelherte’, а наук вдь не легче отъ того, безсознательно или сознательно и предумышленно искажаютъ ее внесеніемъ въ нее фальшивыхъ понятій, да не легче и молодому поколнію, понятія котораго слагаются на основаніи этой искаженной науки. Наконецъ, въ художественной литератур: въ беллетристик, въ поэзіи и во всхъ отрасляхъ искусствъ — въ музык, въ живописи, въ скульптур, даже въ сценическомъ искусств — замчается почти полный застой. Не говоря ужь о геніяхъ, невозможно указать даже ни на одинъ блестящій, дйствительно замчательный талантъ, который появился бы за послднія 15—16 лтъ, т. е. за германско-имперскій періодъ. И это не въ одной Германіи только, а во всей Европ. Въ сфер умственной, какъ и въ политической, новая имперія реагируетъ на вс прочія государства и заставляетъ ихъ вмст съ собой или двигаться назадъ по пути культуры, или, въ лучшемъ случа, неподвижно стоять на одномъ мст. Подъ ея вліяніемъ геній везд отсутствуетъ, живая мысль какъ бы чмъ-то подавлена, фантазія спитъ. Единственная область, которая въ опаснйшихъ размрахъ прогрессируетъ, благодаря вліянію современной Германіи, это — область военная. Милитаризмъ грозитъ пустить корни даже въ такихъ странахъ, гд, казалось бы, для него нтъ и не можетъ быть почвы, какъ, напримръ, въ Англіи, гд начинаютъ время отъ времени появляться разсужденія о томъ, что существующая въ ней нын военная система никуда не годится и что Англіи непремнно слдуетъ завести себ соотвтствующую ея политическому положенію постоянную армію. Да что говорить объ Англіи,— даже обезпеченныя международнымъ договоромъ, гарантирующимъ нейтральность ихъ владній, Бельгія и Швейцарія — и т такъ заботливо относятся къ своимъ арміямъ, какъ никогда не длали до сихъ поръ. И это весьма естественно.

Неправильно называемая Германской, Прусская имперія, съ своимъ милитарнымъ строемъ и духомъ, представляетъ какъ бы укрпленный лагерь, раскинутый посреди Европы, и очень понятно, что вс сосди съ опасеніемъ поглядываютъ на этотъ лагерь и мало-по-малу сами стремятся завести у себя охранительный частоколъ изъ штыковъ. Еще нсколько лтъ усиленной дятельности въ этомъ направленіи — и вся Европа превратится въ рядъ укрпленныхъ лагерей, чмъ, надо полагать, по пословиц: si vis pacem, para bellum,— и приблизится къ идеалу вчнаго мира,— этому бдному идеалу, столь осмиваемому ныншними законодателями Европы — пруссаками. Господство безнравственныхъ принциповъ въ политик, застой въ умственной жизни и торжество милитаризма прямымъ и неизбжнымъ послдствіемъ своимъ имютъ усиленіе реакціонныхъ и вообще крайнихъ элементовъ въ обществ. Это мы и видимъ теперь. Съ одной стороны происходитъ страстная, не знающая никакого удержу въ своей страстности, агитація анархистовъ, не останавливающихся ни передъ какими преступленіями для достиженія своихъ цлей, съ другой — со многихъ сторонъ раздаются громкіе, настойчивые призывы назадъ, во мракъ среднихъ вковъ. Въ центр-прусской Германіи, въ Берлин, многія лица, вліятельныя, какъ въ высшихъ кругахъ общества, такъ и въ литератур и даже въ наук, со смлостію, по-истин поразительной, публично произносятъ апологіи среднимъ вкамъ, ихъ политическому и общественному строю. И эти апологіи выслушиваются и имъ аплодируютъ. Правда, аплодируетъ только извстная часть Пруссіи, остальная же Европа только слушаетъ съ изумленіемъ. Но она при этомъ не выказываетъ, по крайней мр не выражаетъ ни негодованія, ни презрнія, а это ужь само по себ достаточно-печальный признакъ.

Итакъ, умственный застой, политическая безнравственность, усиленіе милитаризма и реакціонныхъ стремленій,— словомъ, какъ сказано, понятное движеніе во всхъ сферахъ культурной жизни — вотъ чмъ подарила Европу въ бур кровавой войны возникшая среди нея новая имперія. Вредное дйствіе ея вліянія чувствуется везд, но не везд и не всми понимается истинная причина, порождающая это дйствіе, по крайней мр мы не можемъ припомнить, чтобы кто-либо, вн самой Германіи, опредленно и ясно формулировалъ ту мысль, что печальное умственное состояніе Европы въ настоящее время составляетъ логически-необходимое послдствіе чрезмрнаго преобладанія низшаго по культур государства. За то въ Германіи эта мысль и сознана, и формулирована вполн точно и стремленіе выйти изъ этого ненормальнаго положенія, освободиться изъ-подъ этого принижающаго гнета низшей культуры развивается тамъ съ поразительною быстротой. Кто не жилъ въ Германіи за послдніе два-три года, тотъ едва ли и представитъ себ, съ какою силой, не по днямъ, а по часамъ, растетъ здсь ненависть къ Пруссіи и какое отвращеніе внушаетъ всему непрусскому населенію это хваленое ‘объединеніе’… подъ прусскою каской. Австрія никогда не пользовалась особенною популярностію въ Германіи, а Габсбурги были тамъ просто ненавидимы, но 10 лтъ прусскаго владычества заставили все это позабыть и никогда можетъ-быть, во всю свою 600-лтнюю исторію, не удавалось Габсбургамъ такъ легко надть германскую корону, какъ могли бы они сдлать это теперь, еслибы съумли взяться за дло. Не сопротивленіе, не вражда, а охотное согласіе образованнаго общества и восторженная радость массы населенія встртили бы ихъ, еслибы, въ свою очередь, ставъ во глав великаго дла, такъ недобросовстно выполненнаго Пруссіей, они предложили Германіи дйствительное и полное объединеніе нмецкой націи,— объединеніе не въ форм заключенія всего, превращеннаго въ массу солдатъ, народа въ одной общей казарм, каковымъ является теперешнее прусское псевдо-объединеніе, а на широкой, открытой почв культурныхъ требованій времени, въ исконномъ, древне-германскомъ дух свободы и права. Габсбурги могли бы имть успхъ даже и въ такомъ случа, еслибъ имъ пришлось исключить изъ этого объединенія лишь на половину нмецкихъ пруссаковъ, но въ сущности имъ вовсе нтъ надобности прибгать къ такой крайности. Классическіе ‘пруссаки’, т. е. то воплощеніе милитаризма, суровой дисциплины и безпощадной жестокости, представленіе о которомъ непремнно возникаетъ въ ум каждаго, при слов ‘пруссакъ’,— этотъ классическій типъ и въ самой Пруссіи составляетъ теперь меньшинство. Во всей своей первобытной крас и. сил онъ сохранился еще въ высшихъ слояхъ общества, въ юнкерской аристократіи, въ арміи — среди офицеровъ, отчасти въ чиновномъ мір, да еще въ кружк профессоровъ-лейбъ-гвардейцевъ. Въ буржуазіи онъ замтно пропадаетъ и смягчается, а въ народ его, можно сказать, и совсмъ нтъ. На народныя массы, въ особенности на рабочихъ, побдоносныя войны, слава и могущество произвели дйствіе какъ разъ обратное противъ того, какому подверглась интеллигенція. Послдняя преисполнилась шовинизма и дерзкой заносчивости, а въ первыхъ погасъ всякій воинственный пылъ и милитарный режимъ съ каждымъ днемъ становится имъ противнй и нестерпимй. Еслибъ имъ представилась возможность, цною признанія Габсбурговъ императорами объединенной Германіи, купить себ освобожденіе отъ этого ненавистнаго режима и обусловливаемыхъ имъ непомрныхъ матеріальныхъ тягостей, они едва ли выказали бы особенно упорное сопротивленіе. Конечно, безъ борьбы съ ихъ стороны дло не обошлось бы, но эта борьба наврное была бы относительно легка, потому что пламеннаго энтузіазма въ ней быть не можетъ.

Все это какъ нельзя лучше извстно въ Берлин, гд изъ власть имющихъ людей ршительно ни одинъ не обольщаетъ себя иллюзіями насчетъ незыблемой прочности ныншней Германской имперіи и положенія въ ней Пруссіи. Мене же всхъ, конечно, обольщается иллюзіями создатель всего этого, кн. Бисмаркъ. Естественно, поэтому, что онъ съ особенною бдительностью слдитъ за Австріей и больше всего на свт старается не допустить ее до сближенія съ Россіей, т. е. до сближенія отдльнаго, помимо Германіи. Вмст съ Германіей и при ея посредств онъ допуститъ, пожалуй, и ‘формальный союзъ, не только простое сближеніе, но при иныхъ условіяхъ — никогда. Онъ скоре заставитъ само Германію, не дожидаясь вызова, придраться къ первому встрчному предлогу и, въ союз съ Австріей, объявить войну Россіи, или, наоборотъ, рискнетъ, отказавшись отъ части своихъ широкообъемлющихъ замысловъ, въ союз съ Россіей стереть съ карты Европы Австрію, чмъ допуститъ ихъ до отдльнаго соглашенія между собой. И если что-нибудь на свт въ состояніи смутить кн. Бисмарка и привести его въ ярость, такъ это именно шагъ которой-нибудь изъ этихъ державъ, или только подозрніе о готовности ихъ сдлать шагъ въ этомъ направленіи. Страшенъ для него возможный союзъ Россіи съ Франціей,— къ тяжелымъ жертвамъ вынуждаетъ онъ Германію,— но во сто кратъ страшне перспектива союза Россіи съ Австріей. Въ первомъ случа онъ, во-первыхъ, въ австро-германскомъ оборонительномъ и наступательномъ союз иметъ достаточный противовсъ франко-русскому союзу. Во-вторыхъ, осуществленію послдняго онъ можетъ препятствовать скрытымъ содйствіемъ къ возбужденію такого рода вопросовъ, которые или интересуютъ лишь одного изъ предполагаемыхъ союзниковъ, ни мало не затрогивая интересовъ другого, или же длаютъ ихъ интересы противуположными другъ другу. Таковы, напримръ, вопросы тунисскій и египетскій, весьма близкіе Франціи, но очень мало и то лишь косвенно касающіеся Россіи, вопросъ черногорскій или дунайскій, непосредственно интересующіе Россію, но почти совсмъ безразличные для Франціи, наконецъ, вопросъ о взаимной выдач государственныхъ преступниковъ и вообще о международной соціалистско-анархистской агитаціи, которая только въ послднее время — и, наврное, къ великому неудовольствію кн. Бисмарка — обратила на себя неблагосклонное вниманіе французскаго правительства. Въ-третьихъ, еслибы дло дошло до войны между Франціей и Россіей съ одной стороны и Германіей и Австріей съ другой, это было бы само по себ почти общеевропейскою войной, въ которой волей-неволей приняли бы большее или меньшее, прямое или косвенное, участіе и вс остальныя государства, такъ что когда затмъ наступитъ время заключенія мира, вс державы будутъ одинаково -заинтересованы въ томъ, чтобъ условія его не были черезчуръ выгодны для одной какой-либо стороны. Въ-четвертыхъ, наконецъ — и это самое важное — франко-русскій наступательный союзъ можетъ быть направленъ только противъ Германской имперіи, въ войн съ такой коалиціей за Гогенцоллернами стояла бы вся Германія и какъ одинъ человкъ, да послдняго издыханія, боролась бы съ заклятыми врагами.

При союз Россіи съ Австріей не можетъ быть и рчи ни объ одномъ изъ изложенныхъ, весьма выгодныхъ для кн. Бисмарка, удобствъ. Прежде всего, противъ такого союза нтъ и не можетъ быть противовса. Россію, правда, никто въ Европ не любитъ. Но за то существованіе Австріи всми признается — и небезъосновательно — необходимымъ для сохраненія европейскаго равновсія и въ интересахъ этого же равновсія еще необходимй сократить такъ существенно нарушившую его Германію. Такое сокращеніе послужило бы залогомъ спокойствія для всей Европы, потому что однимъ это возвратило бы по праву принадлежащее имъ мсто, отъ другихъ устранило бы вчно присущую имъ теперь тревогу потерять свою независимость, всхъ освободило бы отъ гнета милитаризма. Слдовательно, поддерживать могучую (съ виду), воинственную и алчную Гогенцоцлернскую имперію противъ безсильной нын имперіи Габсбурговъ никому, за исключеніемъ разв Италіи, и въ мысль не придетъ, тогда какъ въ поддержк Австріи противъ Германіи весьма многіе могутъ найти свою выгоду. Затмъ жизненные интересы Россіи и Австріи на Восток отнын такъ непосредственно соприкасаются, такъ тсно связаны между собою, что эти державы могутъ быть только или открытыми врагами, или задушевными друзьями. Постоянно удерживать ихъ вдали другъ отъ друга, по очереди занимая каждую специфическими интересами ея въ другой сторон, не представляется возможнымъ, потому что эти специфическіе интересы — русскіе въ Азіи, австрійскіе въ отношеніяхъ къ Италіи — не такого свойства, чтобы поглощать вс силы Россіи и Австріи. И та и другая совершенно въ состояніи удлять имъ извстную долю вниманія (т. е., выражаясь точно, держать ихъ въ респект), не отвлекаясь отъ главнаго предмета — отъ Востока. Кром того, русско-австрійская война противъ Германіи не иметъ никакихъ шансовъ превратиться въ общеевропейскую, такъ какъ, помимо вышесказанной общей выгоды для нихъ отъ пораженія Германіи, ни одно изъ европейскихъ государствъ не можетъ быть настолько непосредственно заинтересовано въ такой войн, чтобы взяться за оружіе, разв лишь въ такомъ случа, еслибы, паче чаянія, успхъ склонился въ сторону Германіи. Наконецъ — и это, опять-таки, самое важное — русско-австрійская война была бы направлена не противъ Германіи, а исключительно противъ Пруссіи, что, разумется, радикально измнило бы и характеръ, и шансы ея. Не говоря ужь объ искреннйшихъ симпатіяхъ всего цивилизованнаго міра, враги Пруссіи, по всмъ вроятіямъ, встртили бы не только сочувствіе, но и содйствіе населенія всей южной Германіи. А что ужь этого содйствія не встртила бы Пруссія, это не подлежитъ ни малйшему сомннію.

Не трудно понять, чмъ грозила бы подобная война Пруссіи и Гогенцоллернамъ, особенно если принять во вниманіе, что у Австріи, у Габсбурговъ, все-таки есть выборъ. Они могутъ пойти на ростокъ, или на западъ, смотря но тому, какъ сложатся обстоятельства и кого судьба пошлетъ имъ въ компаньоны. У Пруссіи же и у Гогенцоллерновъ выбора нтъ. Вн Германіи и т и другіе неизбжно теряютъ почву и утрачиваютъ всякое значеніе. Правда, они могутъ съ усиленной энергіей продолжать свое вковое стремленіе на востокъ же, въ сторону Польши и Россіи. Но тогда они должны вступить въ борьбу на жизнь и смерть съ Россіей,— борьбу, въ которой Пруссія, безъ поддержки Германіи и Австріи, неизбжно будетъ побждена, и притомъ, устраняя дажесовсмъ капитальнйшій въ этомъ случа вопросъ о государственномъ могуществ Россіи, при той комбинаціи, которая только-что изложена нами, сила и энергія славянскаго самосознанія и славянская солидарность возрастутъ настолько, что скоре можно ожидать возрожденія славянства въ забытыхъ уголкахъ самой Пруссіи, чмъ отступленія его передъ напоромъ пруссаковъ въ польскихъ и русскихъ земляхъ.

Такимъ образомъ австро-германскій союзъ, представляя несомннныя выгоды для Австріи, которой онъ въ значительной мр гарантируетъ, иначе едва ли и мыслимый для нея, путь на Востокъ, является безусловно-жизненнымъ вопросомъ для Пруссіи, единственнымъ условіемъ, при которомъ она можетъ разсчитывать сохранить и укрпить свое положеніе въ Германіи. Говоримъ — ‘единственнымъ’ потому, что раздлъ Австріи и полное исчезновеніе, какъ таковой, съ карты Европы далеко не были бы такимъ условіемъ. Не были бы по двумъ капитальнымъ причинамъ: во-первыхъ, потому, что преждевременное присоединеніе австрійскихъ нмецкихъ провинцій значительно усилило бы и безъ того сущещественно враждебный Пруссіи чистокровный нмецкій и вдобавокъ еще католическій элементъ. Южная Германія сдлалась бы тогда силой, съ которой Пруссіи необходимо было бы очень и очень считаться, а это, разумется, не упрочило бы, а, наоборотъ, сдлало бы еще боле проблематичнымъ ея абсолютное господство въ Германіи. Во-вторыхъ, для Пруссіи страшны не столько Австрія съ ея славянскимъ и мадьярскимъ элементами, сколько Габсбурги. Еслибы можно было какимъ-нибудь способомъ устранить съ лица земли этихъ вковыхъ враговъ Пруссіи и соперниковъ Гогенцоллерновъ,— устранить всхъ до единаго, такъ, чтобы самое имя ихъ осталось лишь славнымъ историческимъ воспоминаніемъ, подобно имени Гогенштауфеновъ,— тогда и усиленіе южной Германіи не представляло бы такой серьезной опасности,— съ нимъ можно было бы спорить. По такъ какъ устранить Габсбурговъ невозможно, то и приходится считаться съ ними еще боле, чмъ со всми прочими условіями вмст. Считаться же въ данномъ случа значитъ создать для Габсбурговъ такое высокое, блестящее и прочное мсто вн Германіи, которое, удовлетворяя вполн и личному самолюбію ихъ, и ихъ родовому често- и властолюбію, заставило бы ихъ самихъ вполн примириться съ существующимъ положеніемъ вещей и не обращать больше взоровъ на Гер. манію, чтобы тамъ ни происходило. Будь внутреннее положеніе Германіи иное, это дло можно бы отложить на неопредленное время, выжидать удобнаго случая, не форсируя людей и событій. Но, подъ наружнымъ спокойствіемъ Германіи, въ ней происходитъ кипучая внутренняя работа, которая легко можетъ въ самомъ скоромъ времени привести къ взрыву. А при малйшемъ стараніи со стороны Габсбурговъ есть вс вроятія, что реставрація, которая, разумется, не замедлитъ послдовать за взрывомъ, произойдетъ не въ пользу Гогенцоллерновъ, а въ пользу Габсбурговъ. Такой результатъ тмъ боле вроятенъ, что Гогенцоллернамъ нельзя разсчитывать ни на чью постороннюю помощь. Времена, когда вся Европа ополчилась на защиту Бурбоновъ, прошли безвозвратно, а еслибъ и могли еще до нкоторой, весьма слабой, степени вернуться, то ужь, конечно, не ради Гогенцоллерновъ, повелителей милитарной Пруссіи, столь, же непопулярной среди правительствъ, какъ и ненавистной общественному мннію всего цивилизованнаго міра.

Все это вещи, которыхъ такой проницательный и дальновидный умъ, какъ кн. Бисмаркъ, не можетъ не имть постоянно въ виду, тмъ боле, что ему очень хорошо извстно, что, при всемъ ихъ наружномъ примиреніи съ совершившимися фактами, при всемъ даже искреннемъ желанія ихъ въ самомъ дл примириться съ этими фактами и забыть прошлое, въ сердц Габсбурговъ еще не закрылась и едва ли когда-нибудь закроется кровавая рана, нанесенная имъ Гогенцоллернами въ 1866 году, и въ глубин души ихъ живетъ и всегда будетъ жить надежда отомстить когда-нибудь своимъ обидчикамъ. Знаетъ онъ также и тотъ путь, который представляется ихъ мысленному взору, въ т рдкія теперь минуты, когда они позволяютъ себ остановиться въ мечтахъ на этой желанной мести. Этотъ путь — союзъ съ Россіей.

Выше, былъ цитированъ пассажъ изъ статьи Кельнской Газеты, о которомъ было замчено, что онъ относится до царствующей въ Австріи династіи. Въ немъ оффиціозная газета говоритъ о ‘маленькой отжившей партіи’, которая все еще старается уврить себя и другихъ, будто австро-германскій союзъ несравненно выгодне для Германіи, чмъ для Австріи. Знаете ли, что это за ‘маленькая отжившая партія’? Это — такъ-называемая военная партія, главою и руководителемъ который состоитъ имющій очень большое вліяніе на императора престарлый принцъ Альбрехтъ. Каковы политическія мннія и симпатіи его, а слдовательно и его партіи, ясно видно изъ слдующихъ двухъ небольшихъ, но характерныхъ подробностей изъ частной жизни принца Альбрехта: 1) Въ его кабинет, на самомъ видномъ мст, помщается всегда украшенный цвтами портретъ во весь ростъ императора Николая Павловича и русскіе, въ особенности военные, прізжающіе въ Вну, всегда находятъ у принца Альбрехта самый ласковый, радушный пріемъ и самую искреннюю готовность оказать имъ услугу. 2) Съ самаго 1866 года и донын принцъ Альбрехтъ ни разу не встртился ни съ кмъ, изъ Гогенцоллерновъ (за единственнымъ исключеніемъ короля Карла Румынскаго). Каждый разъ, какъ кто-нибудь изъ нихъ прізжалъ въ Австрію, все равно — въ Вну, въ Гаштейнъ, или въ Зальцбургъ,— дла принца Альбрехта отзывали его въ другое мсто. Понадобилось ему ухать изъ Вны и въ то время, когда туда прізжалъ князь Бисмаркъ. Признавая совершившіеся факты и подчиняясь сил обстоятельствъ, онъ не могъ и не старался помшать еоюзу Австріи съ Германіей, но что этотъ союзъ ему антипатиченъ, что онъ во сто разъ предпочелъ бы союзъ съ Россіей, который кажется ему и выгодне, и врне, и что вмст съ тмъ онъ отнюдь не считаетъ безнадежнымъ вопросъ о возвращеніи Габсбурговъ въ Германію,— этого принцъ Альбрехтъ никогда не скрывалъ и не скрываетъ. Вотъ объ этомъ-то самомъ принц и объ его партіи берлинскіе канцлерскіе оффиціозы сочли своевременнымъ упомянуть теперь. Думаемъ, каждый согласится, что это обстоятельство — не лишенное знаменательности. Казалось бы, если эта партія — ‘маленькая’, да притомъ еще и ‘отживающая’, такъ стоитъ ли о ней говорить? Пусть себ, съ Богомъ, доживаетъ свой вкъ среди всеобщаго забвенія. А между тмъ о ней говорятъ, да еще съ какой злобой и ненавистью говорятъ, и именно въ то время, когда, по причинамъ скрытымъ отъ глазъ публики, вдохновителямъ оффиціозовъ понадобилось дать напугавшее всю Европу представленіе, названное нами ‘политической интермедіей’. Почему такая честь, очевидно, вовсе не подобающая, ‘отжившей’ партіи?— Да вотъ именно потому, что она вовсе не отжила, а, напротивъ, можетъ-быть ожила и начинаетъ пріобртать жизненную силу. Съ одной стороны, первая попытка вторженія на Востокъ — опытъ съ Босніей и Герцеговиной — оказалась совсмъ не такаго свойства, чтобы внушить Габсбургамъ особенное пламенное желаніе продолжать эксперименты въ этомъ направленіи, по которому они пошли совсмъ не по доброй вол, а буквально leur corps defendant. Съ другой стороны, внутреннее состояніе славной Германской имперіи и расположеніе большинства ея населенія таковы, что они и не одному принцу Альбрехту подсказываютъ вроятно мысль, что мечты о возвращеніи Габсбурговъ въ Германію — не такія ужь пустыя, несбыточныя фантазіи, лишенныя всякаго реальнаго, какими он казались какихъ-нибудь 10 и даже 5 лтъ тому назадъ. Вотъ почему оффиціозы кн. Бисмарка получили приказаніе не пощадить въ своихъ угрозахъ и династію, и по той же причин мадьярскіе оффиціозы внезапно тломъ и душой передались на сторону своихъ германскихъ собратовъ и глаза Pester Lloyd провозгласилъ: ‘Нтъ, такой аберраціи (стремленію Австріи къ сближенію съ Россіей) мы не вримъ. Это просто невозможно, и даже тнь подобныхъ подозрній не должна смущать насъ въ нашихъ отношеніяхъ къ Германіи!… Но еслибы, паче чаянія, эта странная комбинація оказалась не простымъ созданіемъ возбужденной фантазіи германскихъ публицистовъ, еслибъ она дйствительно опиралась на какую-нибудь темную интригу, ведомую въ camera obscura внской реакціи, то пусть въ Германіи успокоятся. Покуда Венгрія служитъ вліятельнымъ факторомъ въ здшней монархіи, покуда интересы Венгріи въ этой монархіи уважаются,— потому что ихъ вынуждены уважать,— до тхъ поръ повтореніе прежнихъ опасныхъ заблужденій исключено изъ области вроятностей. Поддерживать миръ съ Россіей — это еще до поры до времени можетъ быть во власти нашихъ дипломатовъ, но загнать государство въ кавдинскія ущелья союза съ Россіей — на это ни у кого въ здшней монархіи не хватитъ силы. Ни у кого!’

Знаменательныя слова тоже. И такъ какъ мадьяры произносятъ ихъ несомннно искренно, то весьма натурально, что они могли, и въ значительной мр, напугать Вну и въ нкоторой степени успокоить Берлинъ. По все это, очевидно, лишь на короткое время, потому что каждому, разумется, понятно, что Венгрія играетъ роль вліятельнаго фактора и интересы мадьяръ уважаются, ‘потому что ихъ должны уважать’, лишь до тхъ поръ, покуда Австрія находится въ своемъ ныншнемъ неопредленномъ и опасномъ положеніи. Еслибы Габсбургамъ удалось какими-нибудь тайными путями заключитъ союзъ съ Россіей, они въ тотъ же день безусловно перестанутъ принимать въ разсчетъ не только желанія и дерзкія требованія, но даже дйствительно жизненные интересы мадьяръ. Поэтому-то кн. Бисмаркъ и не станетъ, конечно, особенно полагаться на вліятельность Венгріи и на шовинистскія общанія мадьяръ, а постарается создать для Пруссіи боле основательную гарантію ея существованія, безповоротно укрпивъ Габсбурговъ на Восток. А до тхъ поръ, пока это случится, онъ станетъ продолжать ту политику, которую съ такимъ успхомъ ведетъ въ теченіе послднихъ лтъ, т. е. будетъ всячески поддерживать враждебное настроеніе Австріи противъ Россіи и Россіи противъ Австріи, будетъ ссорить ихъ другъ съ другомъ и всми силами рыть между ними непроходимую- пропасть. Короче сказать, онъ, въ интересахъ великой нын, выросшей въ Германскую имперію, Пруссіи поведетъ относительно Россіи и Австріи ту самую политику, какую его предшественники, руководители тогда еще меленькой, едва возведенной въ рангъ королевства, Пруссіи вели въ былое время относительно Россіи и Польши. Тогда она имъ удалась: Пруссія пожала и до сихъ поръ пожинаетъ плоды русско-польской вражды. Теперь она удается покуда и кн. Бисмарку и, увы, нтъ ршительно никакихъ основаній надяться, что не удастся ему и до конца. Залогомъ успха его служитъ традиціонная нершительность политики обихъ державъ, съ которыми ему приходится имть дло въ этомъ случа, и не мене традиціонное недовріе ихъ другъ къ другу. Если позволительно судить о будущемъ по прошлому, то можно предсказать, не боясь ошибиться, что и Австрія, и Россія будутъ подозрительно посматривать одна на другую, все раздумывать и размривать и пробовать различныя комбинаціи, а кн. Бисмаркъ станетъ, не теряя времени, эксплуатировать ихъ обихъ, покуда не доведетъ до желательныхъ и выгодныхъ для себя результатовъ. Его за это обвинять, разумется, нельзя. Такая политика предписывается ему жизненными интересами его родной страны и, слдовательно, составляетъ его прямой долгъ. Предписывается ли интересами Австріи и Россіи поддаваться этой, выгодной исключительно для одной Пруссіи, политик — это, конечно, другой вопросъ…

Итакъ, мы отвтили, по мр пониманія своего, на вс почти, постановленные въ начал этого письма, вопросы. Повторимъ вкратц сказанное: своей политической интермедіей кн. Бисмаркъ хотлъ запугать Австрію и отвлечь ее отъ сближенія съ Россіей. Желаніе такого сближенія существуетъ, и почва для него тоже существуетъ. Такое сближеніе, еслибъ оно когда-либо произошло, было бы величайшей опасностью для Пруссіи, положеніе которой шатко и ненадежно какъ въ Европ вообще, такъ и въ особенности въ сред Германской имперіи. Поэтому Пруссія сдлаетъ, что только въ силахъ человческихъ, чтобы не допустить Австрію освободиться отъ союза съ Германіей, которымъ кн. Бисмаркъ такъ ловко опуталъ ее, она будетъ разжигать вражду ея къ Россіи и въ то же время постарается вполн прочно и какъ можно скоре перемстить центръ тяжести Габсбургской монархіи, а съ нимъ и самихъ Габсбурговъ на Востокъ, гд они не только перестанутъ быть опасными, но будутъ даже служить матеріальнымъ интересамъ Германской имперіи. Вс эти комбинаціи Австрія и Россія легко могли бы разстроить, еслибъ у нихъ хватило духу столковаться между собой и перемнить слегка фронтъ своихъ позицій (что въ особенности можно и слдовало бы сдлать Россіи, которой сами бисмарковскіе оффиціозы говорятъ, что путь въ Константинополь ведетъ черезъ Берлинъ). Но, по всмъ вроятіямъ, ни одна изъ нихъ ничего подобнаго не сдлаетъ, вслдствіе своихъ нершительности и взаимной рутинной подозрительности. Такимъ образомъ нершеннымъ остается только одинъ вопросъ: что означаетъ наступившая теперь тишина — спокойствіе прочнаго мира, или затишье передъ бурей? Но на этотъ вопросъ, думаемъ, каждый, кто прочтетъ это письмо, отвтитъ и самъ.

В. К.

‘Русская Мысль’, No 2, 1883

Что хотлъ сказать этимъ князь Бисмаркъ?

Читайте также: