Письмо А. С. Хомякова къ А. О. Смирновой*).
Милостивая государыня
Александра Осиповна!
Вашъ покорнйшій слуга
Алексй Хомяковъ.
Нсколько словъ по поводу письма А. С. Хомякова къ А. О. Смирновой.
‘Русская Мысль’, No 3, 1881
Письмо к А. О. Смирновой, Хомяков Алексей Степанович, Год: 1848
Время на прочтение: 22 минут(ы)
*) Это письмо А. С. Хомякова сообщено въ редакцію журнала Бесда съ разршенія сына А. С., Дмитрія Алексевича, въ 1871 г. покойнымъ Василіемъ Алексевичемъ Елагинымъ, но не было напечатано по независящимъ отъ редакціи обстоятельствамъ, потомъ оно было вторично, по нашей просьб, передано намъ въ врной копіи почтеннымъ издателемъ журнала Русскій Архивъ, Петромъ Ивановичемъ Бартеневымъ.
Можете ли вы себ представить положеніе непріятне моего? Вамъ извстно мое всегдашнее глубокое отвращеніе отъ всякаго политическаго вопроса, а я теперь затравленъ, заденъ политикою. Куда ни выду, куда ни повернусь, въ мужское или дамское общество, все рчь одна: ‘Каковъ Ламартинъ или Ледрю-Роллень, и что прусаки, и что Познань?’ Просто навожденіе! Меня беретъ злость. Еслибы вы, молодцы, думаю я, ходили въ зипун да въ косоворотк, вы бы думали а своихъ домашнихъ да семейнымъ длахъ, а не о вздор, до котораго вамъ дла нтъ, и сами были бы умне, и мн бы не надодали. Видно ужь таково вдохновеніе кургузаго фрака. Но вотъ что еще досадне: мн до того прожужжали уши политикою, что дома мн отъ нея покоя нтъ. По цлымъ часамъ о ней думаетъ голова противъ воли ума. Пробовалъ я самъ себя отчитывать разными самыми кроткими книгами (какъ, напр., Лассена о клинообразныхъ надписяхъ) — и все не въ прокъ. Ршился на самое геройское средство — написать за одинъ разъ вс мои мысли, да и раздлаться съ ними навсегда. Примите милостиво мои мечты.
Вотъ извлеченіе изъ послднихъ мною слышанныхъ рчей: ‘Познань поднялася, или поднимается, или скоро подымется: она непремнно затронетъ насъ, загорится война. Германія съ радостію вышлетъ всхъ своихъ праздношатающихся республиканцевъ. Франція броситъ для своего собственнаго спасенія всхъ своихъ голодныхъ работниковъ на промыселъ военный и нмцы имъ охотно дадутъ путь. Борьба будетъ страшная. Россія устоитъ, но прольются потоки крови, и крови слишкомъ дорогой’. Вотъ толки самые новйшіе! И на первый взглядъ все это кажется истиннымъ и едва ли не неизбжнымъ. А полно такъ ли? Россія сильна, непоколебима. Поэтому она свободна въ своихъ дйствіяхъ и властна сказать слдующее всему міру:
Она никогда не принадлежала европейской систем народовъ: Милостію Божіею, разумомъ государей и силою народа она возращена и возвеличена. Она владетъ всею землею отъ Балтики до Тихаго океана, она сильна и людьми, и землею, но она всегда жила особнякомъ. Такъ было, есть и будетъ. Въ дла Европы вмшивалась она только случайно и вслдствіе вншняго вызова.
Въ конц прошлаго столтія Польша, разорванная, разграбленная, окровавленная своеволіемъ своихъ аристократовъ, грозила спокойствію своихъ сосдей и губила свой народъ. Державы восточной Германіи и Россія взяли ее подъ временный интердиктъ для общаго мира, причемъ Россіи возвращены были ея старыя области, удлъ Рюрикова рода, населенныя народомъ одноязычнымъ съ Россіею, а не съ Польшею. Въ 1815 году, посл долгихъ и кровавыхъ смутъ, интердиктъ былъ возобновленъ на общемъ совт, но одна Россія, въ лиц своего государя, противъ води многихъ, показала, что она считаетъ эту мру только временною и не хочетъ гибели польской народности. Въ 1830 году своевольное возстаніе наимене угнетенной Польши, противъ общаго приговора и общихъ трактатовъ, принудило Россію возстановить силою оружія интердиктъ, наложенный съ совта всхъ державъ…. Державы европейскія измнились: нтъ уже ни прежней Австріи, ни прежней Пруссіи, интердиктъ Польши безполезенъ для нихъ, онъ ни теперь, ни прежде не былъ нуженъ Россіи, ему не для чего продолжаться.
Вотъ, кажется, прямой и простой взглядъ на фактъ историческій. Выводъ былъ бы ясенъ.
Пусть возстановится Польша во сколько можетъ: Познань съ Гданскомъ (Данцигъ), княжество Галицкое и Краковъ, герцогство Варшавское и часть Литвы, не говорящія по-русски. Но такъ какъ кто дло не административное и не правительственное, а народное и историческое въ высшемъ значеніи слова, то въ немъ не должно быть признаваемо никакое случайное различіе между людьми и голоса должны быть собираемы поголовно: дворяне единицами въ счетъ крестьянскихъ единицъ, города причислены къ деревнямъ и т. п. Даже отсутствующіе могутъ быть допущены въ подач голоса письменно въ той области, къ которой они желаютъ быть причтены. Голоса народные должны быть подаваемы на язык народномъ: въ Польш по-польски, въ Литв по-литовски (совершенно непонятно для поляковъ), въ Галич по-галицки (т. е. по-русски). Всякая область должна имть право приписаться или къ новой Польш, или къ сосдней держав, или составить отдльную общину подъ покровительствомъ или безъ покровительства другой державы. То же право должно быть распространено на словянъ Лузаціи и Шлезіи то же право можетъ быть распространено благороднымъ сеймомъ венгерскимъ на словянъ, хорватовъ, словаковъ, руснаковъ и другихъ. Такимъ образомъ будущая суть словянскихъ народовъ будетъ опредлена ими самими, а кажется роду Романовыхъ нечего бояться народнаго голоса.
Россія надется, что это предложеніе будетъ принято и приведено въ скорое исполненіе: она готовитъ списки всеобщіе къ половин іюня нашего стиля.
До тхъ поръ границы ея (т. е., до ршенія вопроса), или лучше сказать границы, ввренныя трактатами ея храненію, должны быть неприкосновенны.
Если же, несмотря на кто предложеніе, кто-нибудь осмлится своевольно или насильно, предупреждая голосъ народа, вторгнуться въ предлы, охраняемые государемъ, того встртитъ сила Россіи. За насъ будетъ честность нашего намренія, правота нашего дла, Богъ и даже совсть нашихъ враговъ.
Такое объявленіе могло бы быть сообщено всмъ правительствамъ и народамъ и напечатано во всхъ газетахъ.
Тутъ нтъ ни малйшей тни уступки, ибо исполняется только намреніе покойнаго государя, и тутъ же смлый вызовъ на бой. Это было бы громовымъ ударомъ, который ошеломилъ бы весь міръ. Вс будутъ сбиты съ толку: ни одна собака не осмлится брехнуть на государя, и врагамъ останется только молчать или хвалить, хотя бы имъ пришлось подавиться этой невольною хвалою.
Вроятныя послдствія. При уничтоженіи аристократическаго вліянія и уменьшеніи городоваго вліянія въ Польш, въ крестьянств оказалось бы много голосовъ въ нашу пользу, а въ Галич большинство (по сродству языка и особенно по духовному сродству) было бы или за насъ, или, по крайней мр, за отдльное существованіе, и этимъ самымъ старая, клерикально-аристократическая Польша была бы подорвана навсегда. Въ Литв — то же, или почти то же, вслдствіе употребленія литовскаго языка.
Врныя послдствія. Государь нашъ сталъ бы выше всей Европы. Предлогъ къ войн устраненъ: Франція задохнулась бы въ своемъ банкротств, Германія запуталась бы въ вопросахъ о Данциг и въ своихъ неразршимыхъ задачахъ. Мадьяры и словяне принялись бы драться черезъ дв недли и отвлекли бы всхъ западныхъ словянъ. Частный вопросъ о Польш потерялся бы въ вопрос общемъ, міровомъ, и русскій царь, совершенно свободный въ своихъ дйствіяхъ, былъ бы ршителемъ и законодателемъ всего европейскаго движенія.
Часть практическая проста. Добросовстное заготовленіе списковъ, запрещеніе всхъ манифестацій для сохраненія порядка и объявленіе, что всякій безпорядокъ будетъ наказанъ какъ преступленіе противъ законовъ, противъ государя и противъ народа, сильная охрана границъ, строгая казнь противъ зажигателей и разбойниковъ, изгнаніе заговорщиковъ и освобожденіе ихъ имній, если они дворяне, и передача имній ближайшимъ родственникамъ въ городахъ и тому подобное. Дальше моего ума не хватаетъ.
Виноватъ, — замечтался. Простите великодушно. Общій недугъ заразителенъ, но за то я отъ него отдлался разомъ. Дружба ваша, которою я горжусь, извинитъ длину этого скучнаго письма ради почтенія и преданности, съ которыми честь имю быть
М. 21-го 1848 г.
Москва.
Иначе и не могъ думать Хомяковъ о польскомъ вопрос, — онъ жилъ духомъ въ истин соборной церкви Христовой, а не вн ея. Его мысль стояла на высот нравственнаго идеала этой истины и съ этой высоты обозрвалъ онъ вс явленія жизни человка и человчества.
По слову этой истины, душа человка дороже цлаго міра, ибо есть храмъ Духа Святаго. Силою этого слова, поднявшаго жизнь человческой души надъ вншними, преходящими, условными цлями и пользами политическими, государственными и т. п., во имя которыхъ часто посягаютъ на нее, — освящены и неприкосновенность личности человка, и свобода развитія и дятельлости всхъ ея индивидуальныхъ творческихъ силъ.
Этимъ же словомъ, поставившимъ душу человка надъ всми сокровищами міра и освятившимъ ее, освящена еще и другая душа, слагающаяся изъ взаимнодйствія нравственныхъ личностей, развивающаяся подъ историческими и естественными вліяніями, — народная душа, народная личность съ ея индивидуальными творческими силами (народность).
Та же истина, освятившая самобытность и свободу личностей, человка и народовъ, произнесла: да вс они едино будутъ.
‘Свобода въ единств и единство въ свобод, свобода въ гармоніи ея проявленій’, согласно выраженію Ю. . Самарина, въ его предисловіи къ III тому сочиненій Хомякова, братство полноправныхъ людей и народовъ, живущихъ свободною, самобытною жизнью — вотъ идеалъ, къ которому стремился душей Хомяковъ, въ который онъ вровалъ. Прибавимъ — кто и нашъ идеалъ. Хомякову была дорога самобытная нравственная личность каждаго изъ народовъ, но дороже и ближе его сердцу была самобытность и полноправность каждаго изъ славянскихъ народовъ, какъ потому, что это — родственные намъ народы, такъ и потому, что это народы угнетенные, подавленные хищническими силами, стремящимися стереть съ лица земли ихъ самобытность, а съ нею, такъ сказать, и ихъ самихъ. Не только не исключалъ онъ изъ этого числа поляковъ, но глубоко соболзновалъ ихъ печальной участи, какъ сильно подпавшихъ вліянію чуждыхъ и враждебныхъ славянскому міру стихій. Онъ былъ увренъ, что придетъ пора, когда съ воскресеніемъ самобытной, свободной русской жизни воскреснетъ и весь славянскій міръ, какъ тсный братскій союзъ равноправныхъ, свободныхъ братій славянской семьи, и въ этомъ союз польскій народъ, стряхнувъ съ себя все недоброе, все чуждое его славянской природ, разрушившее его государство, вступятъ въ родную ему семью славянъ, какъ полноправный, высоко-даровитый, любящій и любимый братъ. Такое слова Хомякова, воодушевленное искреннимъ, сильнымъ чувствомъ, мы знаемъ не по слуху, а слышали его сами и оно глубоко запало намъ въ душу.
Придетъ пора: минетъ неправда, исчезнутъ искуственныя тенета, которыя стягиваютъ въ неестественное единство разнохарактерныя народности, заставляя ихъ жить чуждою ихъ индивидуальной природ жизнью, и откроется правда въ жизни человчества, лавъ великой семьи объединенныхъ братскимъ союзомъ народовъ.
Скажутъ можетъ-быть: Все это такъ, но слишкомъ идеально. Это — утопія и, по меньшей мр, крайне непрактично, а ужь въ приложеніи въ свобод польскаго народа и политически-невозможно, и не желательно, какъ дло опасное, потому-то и потому, и т. д.
Но разв непрактичность идеальной истины въ смысл немедленнаго осуществленія ея въ жизни разрушаетъ хоть на волосъ ея правду? Правда, неудовлетворимая въ данное время и при данныхъ условіяхъ перестаетъ ли быть правдою и какъ таковая обязательною, и не должна ли управлять цлями дйствій человка?
И что можетъ быть непрактичне идеала христіанина, по трудности воплощенія этого идеала въ жизнь? Этотъ идеалъ всецло въ заповди Христа: ‘будьте совершенны, какъ Отецъ вашъ небесный совершенъ есть’ и — ‘любити другъ друга любовію, какою Я возлюбилъ васъ’. Выполнимо ли это? Разв можетъ человкъ любить любовію равносильною божественной любви? Разв можетъ онъ быть совершенъ, какъ Богъ? При такомъ слов Сына Божія вс практичные и искренніе люди должны бы были заткнуть уши и закричатъ: ‘Это — утопія, это непрактично!’ Тмъ не мене обязательная правда этого идеала непреложне и тверже всхъ основъ міра. Ею поставлена нравственная цль, въ которой долженъ стремиться человкъ всми силами своего духа, и такое стремленіе составляетъ все достоинство и всю красоту человческой жизни.
Обязательность нравственнаго идеала и практическая трудность осуществленія его — дв могущественныя силы, которыя ведутъ борьбу между собою и, стремясь овладть волею человка, разрываютъ ее, такъ сказать, на-двое. Стремленіе къ правд, въ которой сущность природы духа, и сознаніе неудовлетворимости этой незаглушаемой жажды правды — страшная дилема.
Какъ ршаютъ ее?
Многіе поканчиваютъ дло сразу, съ дерзостью меча, разскшаго Гордіевъ узелъ. ‘Невыполнимо требованіе нравственнаго идеала, — говорятъ они, — значитъ, идеалъ этотъ утопія, чуть-чуть не созданіе больнаго мозга, и обращаются къ нему спиной, а затмъ уже и весь идеальный міръ для нихъ становится юродствомъ. ‘Практика — вотъ моя религія, — продолжаютъ они, — требованіе минуты — вотъ руководящій голосъ, цль, къ которой тянетъ непосредственно осязаемый фактъ — вотъ мое божество’, и въ честь этого божества безпощадно закалаютъ они множество человческихъ жертвъ. Но, позволимъ себ замтить, эта практическая цль, божество практики, пока она еще не достигнута, пока она еще не обратилась въ дйствительный фактъ, — еще только мыслится, въ своемъ род еще идеальна, и, несмотря на вс разсчеты хитраго ума, можетъ не осуществиться, можетъ-быть даже и неосуществима, — въ нее еще вруется. Разница между практикомъ и тмъ, кого онъ называетъ утопистомъ, — въ различіи ихъ идеаловъ, въ различіи ихъ врованій. И для ршительнаго практика существуетъ божество, но только почти всегда противуположное Богу чистой правды. Конечно, для практика, ставящаго себ временныя цли, не обращая вниманія, противорчатъ он закону правды или нтъ, временный успхъ и довольство несравненно скоре обезпечены, чмъ для его противника, но за то и дло его, большею частію, эфемерно. При прогрессивномъ шествіи человчества къ воплощенію правды въ жизни, то, что создано такимъ дломъ, или исчезаетъ совершенно съ лица земли, или остаются не безплодными только т послдствія его, которыя, вопреки самому длателю, служатъ къ воцаренію истины, отвергнутой имъ. Таковъ законъ и сила правды, положенные въ основы жизни.
Дятели этого разряда, по крайней мр, имютъ за себя искренность ихъ убжденій и опредленностію характера своей дятельности образуютъ все-таки силу, которая заставляетъ ярче выступать нравственный идеалъ, отброшенный ими, и удесятеряютъ, во всякомъ случа, рано или поздно побдоносную энергію подвижниковъ чистой правды.
Но существуютъ другіе дятели, которые признаютъ, какъ имъ самимъ кажется, красоту и правду нравственнаго идеала, не отрицаютъ его обязательной силы, но только онъ для нихъ иметь значеніе чисто-вншняго закона, установленнаго какою-то, вн ихъ существующею, влаетью, предъ которой они не смютъ не преклониться, — значеніе какого-то предписанія, откуда-то полученнаго. Они предъ нимъ благоговютъ и боятся не исполнить его приказаній, пока, впрочемъ, такое исполненіе на ихъ взглядъ возможно и, главное, удобно: При малйшемъ практическомъ затрудненіи, особенно когда вншній реальный фантъ, требующій иного, бросается имъ въ глаза, тснитъ ихъ со всхъ сторонъ, манитъ ихъ блескомъ успха или грозитъ карой за непокорность себ, — они безъ борьбы, быстро отступаютъ, ловко обходятъ повелнія нравственнаго закона и даже нердко, надвъ личину служенія правд, обманывая и себя и другихъ, рабски идутъ туда, куда влечетъ потокъ сплетеній всхъ случайностей дйствительности. Въ нихъ нтъ той внутренней силы, въ которой коренится нравственный идеалъ, столько же живой и реальный, какъ и вс прочія силы природы, въ нихъ нтъ той нравственной мощи, которую они могли бы противупоставить силамъ вншней жизни, овладть ими и направить ихъ къ нравственнымъ цлямъ. Это люди измны, низкаго слабодушія, — т, про которыхъ говорится, что они ‘ни Богу — свчка, ни чорту — кочерга’, это люди безъ внутренней силы, безъ содержанія, — т, про кого сказано въ книг Откровенія: такъ какъ ты ‘ни теплъ, ни студенъ, изблевати ты отъ устъ моихъ имамъ’ {Апок. глава Г., зач. і.}.
Много званныхъ къ воздлыванію почвы жизни для насажденія въ ней правды, но мало избранныхъ. Только въ душ этихъ избранныхъ живетъ всецло нравственный идеалъ во всей своей чистот, какъ внутренняя сила. Воплощаясь въ ихъ дятельности, она становится живою дйствительностью. Никакія вншнія препятствія, никакія страданія не въ силахъ истощить ихъ нравственной энергіи, они зорко видятъ вс возможности къ осуществленію живущей въ нихъ правды и усматриваютъ открытый путь для нея тамъ, гд другія видятъ только препоны. Побжденные противодйствующими имъ силами на одномъ пути, они открываютъ себ новый, расширяютъ его и успхомъ своимъ колеблютъ основанія даже тхъ препятствій, которыхъ не могли одолть на прежнемъ. Врные до гробовой доски своему идеалу, не измнивъ ему ни на одно мгновеніе, они умираютъ добрыми подвижниками. Пусть не осилили они многаго, пусть издвается надъ ними самодовольная, близорукая практика, отказавшаяся отъ всякой правды, нагромоздившая множество ложныхъ боговъ, — ихъ дло не осталось безплоднымъ: неустанною, полною вры въ правду, дятельностію ихъ уже разбиты пьедесталы этихъ идоловъ и цлыя массы людей не сожигаютъ уже суеврныхъ жертвъ въ честь и славу этихъ ложныхъ, когда-то славимыхъ, божествъ. Пусть эти доблестные подвижники не окончили своего дла, но они приготовили поле для множества иныхъ и, можетъ-быть, боле ихъ сильныхъ дятелей, которыхъ энергія воспламенена ихъ духомъ и подвигомъ. Они — т живыя силы, которыя уничтожаютъ противорчія между идеаломъ и дйствительностью. Въ энергіи дятельнаго стремленія ихъ въ недосягаемой правд воплощается ея животворящая сила и въ личности человка, одушевленнаго нравственнымъ идеаломъ, живетъ она реальною жизнью. Это и передовые борцы за свободу личности человка и личности народной, безъ которыхъ немыслима никакая правда на земл, каждый шагъ ихъ въ этой борьб — непремнная побда, какъ ни скрывалась бы она даже отъ ихъ собственныхъ взоровъ, и полный успхъ ихъ дла несомнненъ въ будущемъ. Причина тому проста и естественна: работа ихъ направлена къ тмъ же цлямъ, къ которымъ направлены и вс живыя силы человчества.
А. С. Хомяковъ принадлежалъ къ людямъ послдней категоріи: нравственный идеалъ, имъ исповданный, былъ для него живою, реальною силою. Онъ имъ жилъ и работалъ на него неутомимо всми силами своего ума и своего слова, вдохновляемый врою въ окончательное торжество правды.
Была ли мечтою эта вра и несбыточными упованія ея?— Нтъ, тысячу разъ нтъ, — ходъ исторической жизни человческой оправдываетъ ихъ и утверждаетъ несомннность реализаціи ихъ въ жизни человчества.
Въ вашей небольшой статейк, имющей цлью только освтить, съ точки міросозерцанія Хомякова, его принципіальный взглядъ на то, какъ мы должны относиться къ польскому народу, — взглядъ, въ высшей степени намъ сочувственный, — мы не будемъ слдить на развитіемъ жизни человчества, несомннно идущей впередъ къ полнйшему раскрытію всего разнообразія силъ, заложенныхъ въ природ человка и въ природ различныхъ народовъ, и къ гармоніи ихъ свободныхъ творческихъ проявленій. Мы укажемъ только на то, что вс силы человчества въ его историческомъ развитіи устремлены на осуществленіе въ жизни того нравственнаго начала, которое съ такою яркостью выяснилъ Хомяковъ и которому служилъ онъ неизмнно своимъ словомъ.
Въ конц среднихъ вковъ право человка на свободу совсти и мысли и на свободное самоопредленіе было сознано и провозглашено и къ высвобожденію личности его отъ всхъ бытовыхъ формъ, стснявшихъ свободу человка и унаслдованныхъ отъ прежнихъ вковъ, устремились вс живыя силы западныхъ просвщенныхъ народовъ. Посл цлаго ряда политическихъ переворотовъ и могущественнйшаго изъ нихъ во Франціи, въ конц прошлаго столтія, свобода и неприкосновенность личности каждаго человка и равноправіе всхъ людей, къ какой бы національности они ни принадлежали, стали догмами передоваго человка. Но эти догмы, исходя изъ борьбы за свободу мысли, самаго космополитическаго элемента внутренней жизни человка, съ космополитическою же властію Римской церкви, и будучи результатами раціоналистическаго развитія человческаго сознанія, могли опредлить и опредлили личность человка въ ея космополитическомъ значеніи — и утвердили только юридическую, гражданскую полноправность и юридическую, гражданскую равноправность всхъ людей. При космополитическомъ пониманіи личности человка и государство получило космополитическій характеръ. Понятое въ этомъ смысл государство, такъ сказать, уполномочивалось не признавать права на существованіе за тмъ, что мы называемъ народностью, лишь бы были гарантированы имъ гражданская свобода и юридическое полноправіе его гражданъ. Для этой цли оно имло право не обращать вниманія на голоса различныхъ народностей, замежеванныхъ въ предлы одного итого же государства, требовавшихъ правъ на индивидуальное, самобытное самоопредленіе. Космополитическія государства могли, вступая другъ съ другомъ въ соглашеніе, опредлять свои границы, не соображаясь съ желаніями народовъ, и разрзывать живые организмы этихъ народовъ, руководясь иными соображеніями.
Но личность человка не исчерпывается космополитическою стороною ея жизни, — она иметъ плоть и кровь и одарена индивидуальною самобытностью и творческими силами, отмченными опредленнымъ, общимъ имъ характеромъ. Ей недостаточно только огражденія ея отвлеченно-человческихъ правъ, — для нея необходима нравственная возможность и матеріальная обезпеченность прилагать присущія ей живыя силы къ длу, направлять ихъ къ ея индивидуальнымъ цлямъ и пользоваться всми плодами своихъ трудовъ. Человкъ есть индивидуально-творческая разумная сила, она вся въ его труд. Матеріальный или духовный трудъ человка и результаты, плоды этого труда, суть воплощенія нравственной личности человка. Поэтому гарантія правъ человка на свободу труда и на средства трудиться во всю полноту своихъ индивидуальныхъ силъ и гарантія правъ его на плоды его труда составляютъ обезпеченіе для него возможности пользоваться не только законною свободою полноправнаго гражданина государства, но и человка вообще.
Но живая личность человка не можетъ оставаться равнодушною къ той сред людей, въ которой онъ живетъ и дйствуетъ, немыслима вн ея. Она можетъ развить свои силы во всю ихъ полноту только среди родственныхъ ей по характеру нравственныхъ силъ, среди людей сочувствующихъ ей и съ нею гармонирующихъ, въ сред народности, къ которой она принадлежитъ, право на неприкосновенность живой личности человка необходимо влечетъ за собою право на неприкосновенность и живой личности народа, съ которымъ она органически связана.
Право человка, на обезпеченность свободнаго труда и право народа на самоопредленіе, согласно своимъ народнымъ стихіямъ, соединены неразрывно.
Самоопредленіе личности человка въ свобод самостоятельнаго, обезпеченнаго труда и самоопредленіе личности народной въ свобод развитія своихъ индивидуальныхъ стихій — вотъ два требованія, которыя владычно доставлены живыми силами человчества на современной ступени его развитія. Отъ выполненія ихъ нтъ возможности уклоняться въ наше время въ дл прочнаго устроенія жизни народной, ибо все, что противорчитъ имъ, рано или поздно рушится неминуемо.
Къ удовлетворенію перваго требованія направлены вс стремленія и движенія, называемыя соціальными, и положительныя и отрицательныя, я созидательныя я разрушительныя. О нихъ мы не будемъ здсь упоминать, но остановимся на второмъ требованіи.
Право народовъ на индивидуальное, свободное, самобытное самоопредленіе, въ наше время, не есть уже только выводъ какой-нибудь отвлеченной теоріи, не составляетъ предмета неосуществимыхъ мечтаній, а частію уже стало живымъ фактомъ. Оно не есть только, не имющая для себя никакой правовой опоры, цль стремленій народностей, у которыхъ отнята возможность жить самостоятельною, свободною жизнью, но уже стало правомъ признаннымъ вообще въ принцип международными актами, которыми, на основаніи общей подачи голосовъ, создано государство Италіи, соединены воедино Придунайскія княжества и т. д. Принципомъ народности руководились государства Европы при ршеній народныхъ и международныхъ вопросовъ съ 1850 до 1871 г., до той поры, когда торжествующій германскій князь, посл побднаго торжества надъ Франціей, объявилъ, что верховными судьями народовъ и строителями государствъ должны быть, какъ и въ средніе вка, желзо и кровь, а право — на остріи меча.
Пусть мечтаетъ Германія, что можетъ возобновить и упрочить этотъ обветшалый и ненавистный для XIX вка принципъ, е въ политик слдуетъ систем насильственныхъ захватовъ для упроченія гегемоніи германскаго племени надъ сосдними слабыми славянскими народностями и гегемоніи Пруссіи надъ всмъ нмецкимъ племенемъ, — Пруссіи, владвшей до того времени преимущественно не нмецкою почвой, а польской, и господствовавшей надъ народомъ, составленнымъ, въ огромной масс, изъ элементовъ не нмецкаго происхожденія. Дло Германіи непрочно, — она скопляетъ на головы своихъ народовъ громы исторической Немезиды. Нельзя пятить человчество назадъ. Сознаніе народовъ, угнетенныхъ чужеземнымъ игомъ, уже окрпло и набирается силъ, а энергія ихъ растетъ не по днямъ, а по часамъ.
Намъ ли, русскимъ, идти по слдамъ этой запоздалой политики. утверждающей свою силу на заговор противъ народовъ, насиліи, коварств, да на пушкахъ и штыкахъ? Всякій шагъ вашъ на этомъ пути приноситъ неисчислимыя выгоды врагамъ нашимъ, а намъ и славянству — одно зло, обливаетъ наше сердце горечью сожалнія о безплодности совершенныхъ нами подвиговъ, вырываетъ изъ рукъ нашихъ лучшіе плоды понесенныхъ нами великихъ трудовъ. Какая была намъ польза, напр., отъ знаменитаго, тамъ-называемаго, священнаго союза?— Онъ сдлалъ насъ жертвою политики Мeтерниха, отдавъ въ плнъ и на службу Германіи, и связалъ насъ по рукамъ и ногамъ….
Пусть трепещутъ передъ принципомъ національности, какъ принципомъ революціоннымъ, потрясающимъ основы ихъ государственной жизни, такія государства, какъ Австрія и Турція, и такія, которыхъ крпость и величіе основаны на насильственныхъ захватахъ и примучиваніи народностей, сознавшихъ свое право на самобытную самостоятельность, — принципъ этотъ для Россіи не только не заключаетъ въ себ ничего революціоннаго, разрушительнаго, но, твердо проведенный ею въ ея внутренней и вншней политик, служитъ залогомъ и условіемъ ея внутренняго спокойствія, вншней силы и величія. Понятіе о революціонности политическаго принципа — относительное понятіе. Принципъ монархическій — консервативный принципъ для Европы и революціонный для республики Сверо-Американскихъ Штатовъ и наоборотъ.
Русскому ли государству, крпкому преимущественно внутреннимъ единствомъ многомилліоннаго русскаго народа, широко раскнувшагося по обширной своей территоріи, бояться внутреннихъ бурь, порождаемыхъ принципомъ національности въ политик? Откуда возьмутся такія бури? Не отъ сепаратистскихъ ли (да слово-то это не русское) стремленій литовскихъ племенъ, находящихся подъ игомъ польской богатой шляхты, или племенъ финскихъ, подъ игомъ нсколькихъ нмецкихъ по происхожденію бароновъ и бюргеровъ, когда эти племена только и думаютъ о томъ, чтобъ освободиться изъ-подъ такихъ властелиновъ и всми своими нравственными силами тяготютъ къ русскому народу?
А Польша?… Разв не жива въ польскомъ народ память объ утраченной имъ самостоятельности, разв не стремится онъ къ возстановленію своего государства?— Конечно, такъ, и не можетъ быть иначе. Но мы утверждаемъ и объяснимъ немного ниже, что частію отъ самихъ насъ зависитъ — эти, во всякомъ случа честныя, стремленія обратить изъ враждебныхъ къ намъ въ дружественныя. мы, не обинуясь, называемъ эти стремленія честными: не почли ли бы мы нашею доблестью чувствовать то же, что чувствуетъ теперь полякъ, и стремиться къ тому же, къ чему стремится онъ, еслибы насъ постигла та же участь, какая постигла польскій народъ?… Жаль, если найдутся русскіе, которымъ нужно объяснять такую азбучную истину нравственности и справедливости.
Допустивъ, что все сказанное нами, выше справедливо, въ чемъ мы не сомнваемся, Россія можетъ, приготовясь какъ слдуетъ, устроивъ умною, осторожною, дальновидною политикой возможность къ тому и удобство и улучивъ благопріятную минутк, — смло поднять знамя народности въ международной политик. Такая политика пойдетъ по тому направленію, по которому движутся, возрастая въ могуществ, вс живыя силы человчества, стремящіяся разрушить и на самомъ дл разрушающія вс искуственныя тенета, которыми он опутаны. Успхъ такой политики несомнненъ. Подъ ея знамя соберутся вс чаянія, вс упованія угнетенныхъ народностей, она найдетъ себ массы друзей и во враждебныхъ ей государствахъ, ее окружатъ почетъ и сочувствіе всхъ лучшихъ, благородныхъ умовъ Европы, къ какой бы они народности ни принадлежали. Ей на помощь готовы силы тхъ угнетенныхъ чужеплеменнымъ игомъ народностей, которыя ждутъ-только средоточной, могущественной силы, на которую могли бы он опереться, чтобы возстать на враговъ, желающихъ подавить и стереть ихъ народную самобытную личность.
Такая политика опасна и разрушительна, повторяемъ, для тхъ только государствъ, которыхъ основы затрещатъ отъ нея, и созидательна для Россіи. При торжеств и побд принципа этой политики, если только онъ будетъ проведенъ безкорыстно, честно, безъ всякихъ постороннихъ затаенныхъ цлей, противорчащихъ ему, откроется и воскреснетъ къ самобытной и самостоятельной жизни цлый новый міръ славянскихъ народовъ, — міръ, закаленный въ борьб и укрпившій ею свое народное сознаніе. Весь этотъ воскресшій міръ неминуемо окружитъ насъ своею любовью и соединится съ нами въ братскій тсный союзъ, уже по одному тому, что только опираясь на силы русскаго народа, этого могущественнаго брата своего, можетъ онъ охранить отъ враговъ свои слабыя силы, развить ихъ и укрпить во всю ихъ ширь. Изъ дружной нравственной работы славянскихъ народовъ, братски соединившихъ свои силы, возстанетъ к разовьется собирательная общеславянская личность, новая, взлелеянная страданіями, воспитанная и укрпленная честною борьбой, нравственная, живая сила въ человчеств.
Уклонится ли русскій народъ отъ великаго призванія, на которое указываютъ ему условія, созданныя для него историческими судьбами народовъ?
Русскому ли народу, очистясь отъ грховъ, наложенныхъ на него ходомъ его исторіи и еще лежащихъ на немъ, не взойти на высшую ступень надеждъ современнаго человчества, не встать во глав чаяній угнетенныхъ чужеземнымъ игомъ народностей и не быть въ передовыхъ рядахъ двигателей человчества къ осуществленію высокихъ нравственныхъ цлей?
Мы сказали: ‘очистясь отъ грховъ’, и настаиваемъ на этомъ, ибо только достойному выпадаетъ славный жребій стать живою силой въ нравственномъ движеніи всего человчества къ великой его цли. Объ этомъ свидтельствуетъ вся исторія человчества.
Достойны ли мы такого призванія, готовы ли мы на такое дло?
Мы не будемъ здсь отвчать на этотъ сложный вопросъ, замтимъ только: великія нравственныя дла совершаетъ лишь тотъ народъ, который силенъ разумніемъ, богатъ энергіей, доблестенъ, самостоятеленъ и свободенъ въ своихъ движеніяхъ и дйствіяхъ.
Знамя народности въ международныхъ вопросахъ вызоветъ, конечно, энергическихъ противниковъ себ. Но за этимъ знаменемъ — нравственная сила, которая удесятеряетъ, матеріальное могущество представителей и защитниковъ его, она есть сила созидающая, консервативная для нихъ, но революціонная для ихъ противниковъ, изъ-подъ ига которыхъ рвутся освободиться народности, угнетенныя ими, ожидая только минуты и случая сбросить съ себя это иго. Но эта великая сила всецло основывается на довріи къ тому, кто облекается въ оружіе освободителя, да вр не столько въ его матеріальное имущество, сколько въ безкорыстіе и честность это цлей и слова, въ непоколебимую его устойчивость на избранномъ имъ пути.
Россія, ходомъ историческихъ судебъ, волей-неволей поставлена на этотъ путь: ее все боле и боле облегаютъ и съ запада и съ юга черныя, грозныя тучи, готовыя разразиться надъ славянскимъ міромъ, натягиваются тяжелыя цпи исконными врагами славянскихъ народовъ, въ которыхъ должны изнемочь послдніе и задохнуться отъ тяжкаго гнета надъ ними и въ которыхъ, мечтаютъ, должна подорваться и нощь русскаго народа, опутанная и стиснутая съ разныхъ сторонъ. Можетъ, затвается и худшее, злйшее дло: замышляются, съ распространеніемъ владычества и вліянія Австріи на Балканскомъ полуостров, съ насильственнымъ распространеніемъ и усиліемъ, какъ тамъ, такъ и въ сред австрійскихъ православныхъ славянъ, католичества и съ созданіемъ великой католической славянской державы, — раздленіе всего славянскаго міра на дв безпощадно-враждебныя другъ другу половины и братоубійственная борьба ихъ между собою, разожженная религіознымъ фанатизмомъ, — борьба неукротимая, безъисходная, поддержанная пушками и штыками другихъ западныхъ государствъ, распаленныхъ адскими, хищническими своими инстинктами… Слпой только этого не видитъ.
Время приспваетъ страшное. Одинъ исходъ — поднятіе знамени народности въ политик и увренность всхъ въ полной искренности, безкорыстности и честности съ нашей стороны въ этомъ отношеніи, — въ политик, неуклонно при этомъ направленной къ освобожденію славянскихъ народовъ, такой, которая была бы для нихъ залогомъ дйствительной свободы ихъ посл ихъ освобожденія.
Пользуемся ли мы такимъ довріемъ, можемъ ли мы имъ пользоваться, еслибы наша политика и пошла такимъ путемъ?
Россія велика силами, — вела нсколько освободительныхъ войнъ и окончила ихъ съ успхомъ, и не только безъ корысти, но даже съ ущербомъ для себя. Несмотря на это, полнаго доврія къ намъ, надо это признать, нтъ, причинъ тому не мало. Не говоря о всхъ ихъ, укажемъ только на дв — на наше внутреннее настроеніе и на польскій вопросъ. Не останавливаясь на первомъ, обратимъ вниманіе читателя на послднее, на польскій вопросъ.
Польскій вопросъ — ахиллесова пята въ нашей внутренней и нашей вншней политик. Въ нашемъ международномъ положеніи, въ вопрос о нашемъ государственномъ могуществ этотъ вопросъ бросаетъ насъ въ руки враговъ нашихъ и всего славянства, подчиняетъ нашу политику ихъ политик, заставляетъ. насъ идти вслдъ ихъ побдной колесницы, вырываетъ у нашего народа лучшіе плоды его честныхъ, освободительныхъ подвиговъ.
Польскій вопросъ туманитъ и мутитъ не мало русскихъ умовъ, заставляя ихъ, въ подражаніе нмцамъ, привыкать русскій народъ и даже приступать къ длу несвойственному русской природ, — совершать упорно, систематически, хладнокровно одно изъ. величайшихъ злодяній, насильственно уничтожать нравственную личность, индивидуальность другаго народа, его душу, — насильственно русить поляковъ. А къ этому взывали нкоторые публицисты, распаленные государственнымъ и въ то же время какимъ-то инквизиціоннымъ жаромъ, вруя единственно въ насиліе, какъ въ нкое божество, способное что-то творить. За этими публицистами, съ ихъ голоса, вопили то же самое многіе, большею частію, безсознательно. Всмъ этимъ господамъ ложно сказать: не знаете вы, какого вы духа или, точне, какого народа вы дти. Духъ русскаго народа, хотя и незамтно для васъ самихъ, живетъ въ васъ, а русскій народъ по преимуществу человченъ. Человчность — основная черта его характера, его души: онъ не рукоплещетъ казни какихъ бы ни было преступниковъ, онъ не переноситъ хладнокровно зрлища страданій, онъ — великій христіанинъ въ глубин своихъ инстинктовъ. Онъ измняетъ этому свойству своей природы только въ минуты особенно страстныхъ порывовъ своей души. Русскій человкъ одаренъ прекрасною, честною неспособностью сознательно, преднамренно, систематически губить, стирать чужую нравственную личность, и вы сами, господа, на себ доказали послднее.
Польскій вопросъ вызываетъ оскорбительныя угрозы намъ со стороны всхъ, кто только найдетъ нужнымъ насъ пугнуть, заставляетъ насъ смущаться демонстраціями и затями клерикаловъ, польскихъ магнатовъ, отршенныхъ исторіей отъ своего народа и одуренныхъ происками іезуитской внутренней политики Австріи, которая манитъ ихъ запоздалой, несбыточной надеждой стать во глав западнаго славянскаго міра и тамъ обрсти то, что потеряли въ своемъ отечеств, наконецъ, польскій вопросъ, кривя нашу народную совсть, подрываетъ довріе многихъ изъ родственныхъ намъ славянъ, видящихъ въ насъ союзниковъ ихъ враговъ и, будто бы, безпощадныхъ угнетателей одного изъ славянскихъ народовъ. Вопросъ польскій долженъ быть ршенъ, во что бы то ни стало, радикально, къ такому ршенію должно быть приступлено немедля и это ршеніе должно быть, по возможности, таково, чтобы никто не могъ произвольно и ложно истолковать его смыслъ.
Конечно, ршеніе этого вопроса, изложенное Хомяковымъ въ его письм, напечатанномъ нами, можетъ-быть возможное въ то время, когда оно писалось, немыслимо въ настоящую минуту. Мы и печатали это письмо не съ цлью предлагать подобное ршеніе, но съ цлью выяснить принципіальный взглядъ Хомякова на то, какъ должна относиться Россія къ Польш.
Польскій вопросъ можетъ быть ршенъ троякимъ образомъ. Необходимо: или 1) уничтожить польскую народность такъ, чтобы въ польскомъ народ не осталось и слда чего-нибудь польскаго, или 2) возстановить государство польское, отдливъ его отъ Россіи, или 3) охранивъ, по возможности, польскую народность отъ всхъ разлагающихъ ее вліяній, привлечь къ намъ надежду и любовь польскаго народа.
Первое — невозможно по существу и по вншнимъ условіямъ. Нтъ возможности ни отнять у польскаго народа память о быломъ, ни вытснить его съ польской почвы въ Привислянскомъ кра заселеніемъ ея русскими, ни отдать все, такъ-называемое, царство Польское или часть его нмцамъ, что, кажется, и замышляли разные наши близорукіе политики-патріоты. Отдать Германіи часть русской Польши значило бы усилить врага славянъ и дать ему возможность ворваться въ предлы Россіи и укрпиться на почв, теперь намъ принадлежащей.
Второе — невозможно теперь для насъ и гибельно для польскаго народа. Государство польское сдлалось бы въ скоромъ времени добычей сперва хищныхъ похотей магнатовъ польскихъ, — похотей, погубившихъ старую Польшу, — вмст съ тмъ іезуитской Австріи, а потомъ и нмцевъ.
Возможно и должно быть всми мрами приведено въ исполненіе третье. Освобожденное нами польское крестьянство — такъ-называемое на язык польскихъ аристократовъ и польской шляхты быдло — за насъ, нашъ другъ теперь, отъ насъ, русскихъ, зависитъ закрпить ату дружбу прочно. Торговое сословіе, какъ слышно, довольно послднимъ тарифомъ и, значительно разбогатвъ въ послднее время, при дальнйшемъ покровительств съ нашей стороны его интересахъ, не отдлитъ ихъ отъ нашихъ, если не будетъ оскорбляемо въ своемъ національномъ чувств. То же можно сказать вообще и о городскомъ, ремесленномъ населеніи, при покровительств съ нашей стороны его выгодамъ. Въ нашъ практическій вкъ, когда экономическія выгоды впереди всего, не могутъ эти практически трудящіеся люди увлечься никакими мечтами, какъ бы очаровательны эти мечты ни были.
Что касается такъ называемой интеллигенціи польской, то замтно въ ней несомннное желаніе сблизиться съ нами, оставя всякія несбыточныя, по существу своему, мечты о когда-то бывшихъ историческихъ границахъ. Она понимаетъ положеніе Польши въ сосдств съ могущественною Германіей. Ни одинъ привислянскій полякъ, сколько намъ извстно, не принялъ участія въ празднованіи пятидесятилтія польской революціи. Нкоторые органы польской печати и краковская историческая школа смотрятъ на польскій вопросъ трезво. Эти представители польской мысли не живутъ, навсегда погребенными, иллюзіями, коренящимяся въ преданіяхъ старины, но, оставаясь на реальной почв, уже хорошо видятъ, откуда~конечная гибель польской народности. Много поляковъ и не только въ нашей Польш, но и въ Австріи, какъ видно изъ весьма важной, по своему содержанію, брошюры Петрашевскаго, къ сожалнію, почти неизвстной русской публик, отлично ясно понимаютъ, чмъ имъ грозитъ Германія. Десятки тысячъ такихъ поляковъ образуютъ общество, имющее цлью сближеніе поляковъ съ Россіей и защиту польской національности отъ замысловъ Германіи {Брошюра Петрашевскаго: ‘Посланіе къ французскимъ и славянскимъ историкамъ, публицистамъ, политикамъ и литераторамъ’, неизвстная многимъ изъ вашего общества, и боле распространенная брошюра Шигарина: ‘Что нужно для нашего сближенія съ поляками’.}. Засданія этихъ обществъ происходятъ и у насъ въ Россіи. Члены ихъ убждены, что въ предлахъ Россій польскій народъ сноре можетъ сохранить свою національность. Такъ, въ одномъ изъ засданій такого общества, бывшемъ 14 августа 1879 года, было постановлено о необходимости оставаться подъ гегемоніей Россія и отдлясь отъ партій держащихся противнаго мннія, склонять ихъ на свою сторону. А католицизмъ поляковъ и духъ католической невротерпимости?… Но поляки молодаго поколнія воспитались въ совершенно другомъ дух и значеніе католицизма совершенно падаетъ или даже совсмъ упало въ своемъ значеніи для нихъ. Они католичествуютъ не ради католицизма, а потому, что считаютъ его, между прочимъ, знаменемъ, вокругъ котораго собираются національныя польскія стремленія, и какъ бы щитомъ, защитою отъ пугающихъ ихъ, какъ призракъ или кошемаръ, сильныхъ, будто бы, стремленій русскихъ къ національному обезличиванію Польши. Объ этомъ свидтельствуютъ почти вс знающіе польское новое поколніе.
Не будетъ ли лежать на насъ тяжелый грхъ передъ всмъ славянскимъ міромъ и передъ нами самими, если мы, не изучивъ безпристрастно современнаго состоянія польскаго общества и народа, не выработавъ трезваго взгляда на польскій вопросъ, небрежно отнесемся къ этимъ зародившимся начаткамъ сближенія съ нами роднаго намъ славянскаго народа и отвернемся отъ нихъ, оттолкнувъ, протягиваемыя къ намъ, руки нашихъ братьевъ, изнывающихъ въ тоск? Раздоръ съ польскимъ народомъ грозитъ бдами всему славянскому міру и тяжкими послдствіями для русскаго народа. Неужели не подадимъ братской руки братскому народу, потерявшему спокойствіе ума отъ страшной судьбы, постигшей его отчизну, мечущемуся какъ больной въ своей постел, когда видимъ признакъ, что онъ желаетъ мириться съ нами?
Мы не только не имемъ нравственнаго права отвернуться отъ такого желанія, но должны идти ему на встрчу, вызывать его всми возможными для насъ способами. Мы торжествуемъ и во власти, а поляки подавлены и унижены судьбою. Легче побдителю протянуть руку побжденному, чмъ послднему — первому. Высокомріе въ торжествующемъ побдител ненавистно и презрнно, но честна благородная гордость въ побжденномъ. Слдуетъ принять въ разсчетъ и природу поляка, и его положеніе. Онъ запальчивъ и способенъ къ сильнымъ увлеченіямъ, за которыя и расплатился тяжко, а несказанное горе видть отчизну на краю конечной гибели надломило его нравственныя силы и сдлало его раздражительнымъ и крайне щекотливымъ. Надо щадить благородную гордость поляка своею національностью — единственное для него утшеніе въ его безпримрномъ несчастіи. Для этого нтъ надобности въ особомъ великодушіи, — достаточно простаго человческаго чувства. Да будутъ прокляты т, русскіе ли, поляки ли, которые раздуваютъ или вызываютъ въ насъ высокомрныя, враждебныя чувства въ отношеніи родственнаго намъ и побжденнаго народа, разжигаютъ злобу двухъ родственныхъ племенъ и мшаютъ длу ихъ примиренія, смшивая во едино всхъ поляковъ галиційскихъ, вс партіи польскія и даже такихъ съумасшедшихъ, какъ авторъ брошюры ‘Польши и Габсбурга’, о которой говоритъ г. Шигаринъ въ упомянутой нами брошюр: ‘Что нужно для нашего сближенія съ поляками’. Мы, конечно, далеки отъ того, чтобы совтовать — опрометчиво питать разныя несбыточныя мечты польщизны вообще, а особенно несогласимыя съ спокойствіемъ, крпостью и пользами нашего государства: такіе замыслы встртятъ и съ вашей стороны, само собою разумется, энергическій отпоръ. Мы утверждаемъ только, что та часть Польши, которая замежевана въ границы Россіи, должна оставаться на этихъ границахъ, подъ властью русскаго государства, но, при этомъ, польская народность, въ предлахъ ея этнографическаго распредленія, должна пользоваться полною неприкосновенностью ея національности и свободы ея духовнаго и бытоваго творчества и развитія. Само собою разумется, что всякія попытки, откуда бы он ни исходили, ополячивать людей не польскаго происхожденія должны быть пресекаемы въ самомъ ихъ начал, Такимъ образомъ, подъ охраною русской власти, часть польской народности, взятая нами подъ нашъ временный интердиктъ, какъ выражается Хомяковъ, соблюдается ко дню, когда воскреснетъ славянскій міръ въ самостоятельной, обезпеченной въ своей свобод, жизни. когда настанетъ пора, независимой государственной жизни для Польши. Мы передадимъ тогда польскій народъ въ семью славянскихъ народовъ, какъ охраненнаго нами, здороваго, примиреннаго со всми, высоко даровитаго, полноправнаго, великаго ихъ и вашего брата.
Что таковы наши желанія, намренія и цль, въ томъ необходимо уврить поляковъ, которыхъ недовріе къ вамъ понятно, уврить и весь славянскій міръ рядомъ государственныхъ актовъ, гарантирующихъ для польскаго народа, въ его этнографическихъ предлахъ, неприкосновенность свободнаго развитія его національныхъ элементовъ и предоставляющихъ ему самоуправленіе, не противорчащее его разумнымъ желаніямъ и совмстное съ государственнымъ строемъ Россіи.
Но въ основаніе такого дла должно положить безпристрастную разработку всхъ подробностей польскаго вопроса. Необходимо съ возможною точностью познакомиться со всми польскими партіями, вполн узнать, что он думаютъ, какія политическія теоріи создали он для себя. Такихъ партій нсколько. Г. Шигаринъ въ своей брошюр говоритъ, что каждая изъ нихъ иметъ особенные оттнки, зависящіе отъ различныхъ мстностей. Привислянскіе, сверо-западные и юго-западные поляки представляютъ собою три совершенно различныхъ видоположенія. Близкое знакомство со всми этими партіями выяснитъ состояніе вопроса о примиреніи, а взаимный обмнъ мыслей съ ними разсетъ много туманомъ, предразсудновъ, гибельныхъ иллюзій и избавитъ отъ многихъ недоразумній и ошибочныхъ дйствій съ нашей и ихъ стороны.
Затмъ мы должны будемъ подать руку на общее дло тмъ изъ польскихъ партій, которыя поняли подобно той, представители которой собирались 14 августа 1879 г. въ Вильно, необходимость остаться подъ гегемоніей Россіи, и вмст съ ними дружно вступить въ литературную борьбу съ ихъ и вашими противниками, если только откроется на то возможность безъ всякихъ опасеній для нихъ и на условіяхъ достаточной свободы слова.
Во всякомъ случа слдуетъ безотлагательно приступить къ этому, въ предлахъ, конечно, возможнаго. Пора намъ и полякамъ устранять отъ себя тяжелыя воспоминанія о кровавыхъ временахъ ожесточенной борьбы и покончить съ взаимными обидами, клеветами, взаимными раздраженіями и озлобленіями, — общій врагъ нашъ у воротъ.
Спокойнымъ, честнымъ, проникнутымъ чувствомъ уваженія другъ къ другу, объясненіямъ русскихъ съ поляками, — объясненіямъ, способнымъ привесть къ взаимному ихъ примиренію, — открываемъ мы страницы нашего журнала. Ред.