ПИСЬМО III ИЗЪ Турціи.
Варна, 14 Апрля 1829 года.
В. Тепляковъ.
Севрные цвты на 1831 год. СПб, 1830
Письмо III из Турции, Тепляков Виктор Григорьевич, Год: 1829
Время на прочтение: 16 минут(ы)
‘Неутомимый путешественникъ!’ — возкликнете вы безъ сомннія, развернувъ письмо сіе: — ‘Вотъ уже боле 20-ти дней, какъ неодолимый сплинъ примчалъ его въ Турцію — и можно ли представить себ, что онъ до сихъ поръ все еще нжится на одномъ мст! Ужь не думаетъ ли онъ поселить своихъ боговъ Пенатовъ въ Варн, въ хижин милой, черноокой Деспины, не думаетъ ли сдлаться для нея тамошнимъ Туркомъ, Грекомъ, Болгаромъ, жить единственно для своей восточной прелести — и съ нею, и для ней одной забыть все на свт?— Ба! воть это, напримръ, было бы ужь изъ рукъ вонъ.’ — Конечно, но какое мн дло до вашего — Деспина способна не шутя возбудишь на минуту подобныя она такъ свжа, такъ нова, такъ ласкова, жалобы горлицъ ея такъ очаровательны, трепетаніе ея мирты такъ заманчиво, говоръ здшнихъ фонтановъ такъ привтливъ и усладителенъ, но за всмъ тмъ — я ли виноватъ, что даже красота Деспины, этой юной, восточной лиліи, разсяла на одинъ только мигъ мою вчную звоту?— Теперь опить скучно, опить хочется чего нибудь новенькаго: слдовательно — вы видите, что совсмъ не то чувство, которое называютъ нжною сердечною томностію, удерживаешь меня до сихъ поръ въ Варн.
Задигъ былъ, какъ говорятъ, одаренъ рдкою способностію выводить изъ самыхъ темныхъ и повидимому вовсе ничтожныхъ признаковъ — заключенія чрезвычайно важныя: сомнваюсь, между тмъ, чтобы эта чудесная способность могла быть всегда полезна ему на стез археологическихъ изысканіи въ такомъ мст, гд слабыя черты минувшаго на каждомъ шагу прерваны, иногда совсмъ изглажены, или сокрыты отъ глазъ изыскателя туземнымъ невжествомъ, корыстолюбіемъ, всего же чаще — стеченіемъ неблагопріятныхъ обстоятельствъ особаго рода…. Къ этому надобно прибавить вчную коварность надежды: вы знаете, какъ увлекательны ея общанія, какъ раздражительны эти обманы, которые, подобно причудамъ жеманной любовницы, не говорятъ: ни да, ни нтъ, и обманувъ сегодня, открываютъ сердцу перспективу завтрашняго благополучія. Такъ точно кокетничала со мною до сихъ поръ моя милая Археологія: манила, общала — и почти ничмъ не увнчала моего долготерпнія, со времени отсылки къ вамъ послдняго моего письма изъ Варны.
Умалчивая о вещахъ, недостойныхъ всего вашего вниманія, я долженъ, между тмъ, сказать нсколько словъ еще о двухъ кускахъ древняго мрамора, открытыхъ мною на дняхъ въ здшнемъ город. Одинъ изъ нихъ есть, кажется, приношеніе, сдланное богу врачеванія по обту за изцленіе отъ болзни, ибо барельефъ представляетъ Эскулапа и Гигею, богиню здравія съ ритономъ въ рук, а за нею младенца и двухъ женщинъ. Сіе предположеніе, кажется мн, тмъ правдоподобне, что надпись, находящаяся внизу барельефа, заключаютъ въ себ имена двухъ супруговъ и слова: ХАІРЕТЕ (радуйтесь)! Этотъ памятникъ древности отысканъ въ погреб одного Грека, между старыми бочками и бутылками, я нашелъ его покрытымъ запекшеюся кровію: какое именно животное было тутъ зарзано — мн неизвстно, но зная дешевизну человческихъ головъ въ Турціи, я бы нимало не удивился, если бъ узналъ, что эта кровь принадлежала какому нибудь потомку Резуса или великаго Замолксиса. Другой кусокъ мрамора есть разбитый барельефъ, сохранившій только верхнюю часть фигуры одного изъ Діоскуровъ. Голова Тиндарида покрыта пилеусомъ, онъ держитъ за поводъ лошадь, коей также уцлла одна только голова и часть шеи.
Надобно замтить, что здшніе жители скрываютъ часто не изъ одного корыстолюбія извстные и въ особенности принадлежащіе имъ остатки древности. Вра въ таинственное могущество талисмановъ возвышаетъ нердко въ ихъ понятіи самый ничтожный обломокъ мрамора надъ всми сокровищами великаго Пади-Шаха, нужно только, чтобы этотъ обломокъ имлъ честь называться старымъ, писанымъ камнемъ — ( , ). Такъ точно цнилъ свою драгоцнность трактирщикъ, обладатель одного изъ сихъ мраморовъ. Мн потребно было все мое краснорчіе для увренія этой высокой души въ томъ, что отсутствіе писанаго камня не только не похититъ, но даже усугубитъ и утвердитъ милость Божію въ стнахъ его гостепріимной харчевни. Такимъ же образомъ другой добрякъ объявилъ мн, что въ стнахъ здшней цитадели заложенъ какой-то диковинный писаный мраморъ, и что онъ конечно указалъ бы мн отъ всей души это сокровище, если бы не былъ увренъ въ неминуемомъ разрушеніи цитадели въ ту самую минуту, когда писаный камень будетъ вынутъ изъ стнъ ея. Такъ самъ Митрополитъ наконецъ — соглашался благословить меня какимъ-то ничтожнымъ барельефомъ не иначе, какъ за 500 піастровъ, утверждая, что сила сего металлическаго талисмана, была одна въ состояніи замнить спасительное вліяніе мраморнаго.
Вс эт фарсы, сами по себ ничего не значащія, проливаютъ, между тмъ, если не ошибаюсь, нкоторый свтъ на настоящій характеръ народа, обезображенный до такой степени алчностію къ корысти и малодушнымъ суевріемъ — неизбжными послдствіями столь долгаго оцпененія духа, омраченнаго отсутствіемъ нравственной жизни, изнемогшаго подъ бременемъ вковой неволи. Переносясь мыслями въ счастливыя времена древняго Милета, и обращая ихъ потомъ на здшнихъ переселенцевъ благословенной Іоніи, вы невольно восклицаете: и это-то соплеменники алесовъ и Анаксимандровъ, наслдники просвщенія, вкуса и роскоши Аинъ іонійскихъ! Пускай философы толкуютъ посл сего о высшемъ, таинственномъ предназначеніи человка въ здшнемъ мір: ‘время сдлало одинъ шагъ’ и глухое варварство возсло на обломкахъ человческой образованности!
Изторгаясь по временамъ изъ холодныхъ объятій Археологіи, я нахожу неизъяснимое удовольствіе скитаться безъ всякой цли по темнымъ и перепутаннымъ улицамъ Варны, всего же боле люблю бродить по здшней пристани — глубокой, обширной, способной для помщенія не только купеческихъ, но даже большихъ военныхъ судовъ. Напомнивъ вамъ о подвигахъ нашей Черноморской эскадры во время послдней осады Варны, я полагаю, что превосходство ея пристани не требуетъ доказательствъ боле убдительныхъ. Кром множества различныхъ выгодъ, доставленныхъ намъ покореніемъ сей знаменитой крпости, обладаніе оною кажется мн важне всего потому, что находясь въ средоточіи ныншняго театра войны, она служишь самымъ естественнымъ складочнымъ мстомъ всхъ вообще състныхъ и военныхъ потребностей, привозимыхъ изъ Одессы для главной дйствующей арміи. Какъ жива эта безконечная дятельность, которая кипитъ при выгрузк судовъ, отягченныхъ дарами Россіи, заботливой о благосостояніи ея воиновъ! Какъ разнообразны эт толпы азіятскія и европейскія, которыя съ дломъ или безъ дла пестрютъ здсь почти въ каждое время дня, курятъ табакъ, пьютъ свои восточный кофе, или изгибаются подъ тяжестію полновсныхъ кулей съ рускими сухарями! Многіе путешественники весьма справедливо замчаютъ, что ныншніе Греки, утративъ великія качества предковъ своихъ, сохранили вполн эту аинскую болтливость и легковріе, которыя хитрый Филиппъ умлъ столько разъ обращать въ свою пользу. Къ сему наслдію должно также прибавить эту странную любовь къ чудесному, которая отражается въ поэтической Миологіи древнихъ Эллиновъ, съ тою только разницею, что радужный колоритъ сихъ блестящихъ вымысловъ не существуетъ боле для ихъ очерствлыхъ потомковъ. Поврите ли, что вс магнетическія бредни Гоффмана, черная комната г-жи Радклифъ и чудесныя чудеса чудесъ включительно, суть ничто въ сравненіи съ этими уродливыми преданіями, которыя существуютъ здсь о нкоторыхъ изъ окрестныхъ монастырей и развалинъ? Внимая нелпостямъ сей словесной фантасмагоріи, я каждый разъ воображалъ себ, что едва ли болтливый геній Шехерезады былъ бы въ состояніи предохранить голову этой умной, ученой двушки отъ сабли ревниваго Шахріара, если бы ему было извстно существованіе здшней пристани и талантъ скитающихся по ней сказочниковъ. Я, съ своей стороны, извлекъ изъ онаго только то, что большая часть здшнихъ окрестностей достойна въ самомъ дл немедленнаго обозрнія. Подобное предпріятіе требовало бы конечно постепеннаго, или, какъ говорится, методическаго исполненія, но узнавъ, что бродячія толпы турецкихъ мародёровъ и шайки болгарскихъ разбойниковъ не имютъ ровно никакого уваженія къ нашему методизму, я ршился пуститься съ самаго начала въ монастырь св. Константина, лежащій на Бальчикской дорогъ, верстахъ въ 10 отъ Варны.
Генералъ Г. снабдилъ меня для сей поздки двумя конвойными Козаками и собственнымъ своимъ переводчикомъ. Вмст съ этимъ народомъ привязался ко мн одинъ изъ сихъ безчисленныхъ вампировъ, которые съ самаго вступленія, нашихъ войскъ въ Турцію, объявили себя армейскими антикваріями, и такимъ образомъ высосали послднюю кровь изъ жилъ древней Мизіи, въ надежд продавать ее цною золота по возвращеніи во глубину своихъ родимыхъ губерній.
7-го сего мсяца я зарядилъ картечью свои турецкіе пистолеты, подпоясалъ свой старый дагестанскій кинжалъ, и вскочивъ на приготовленную для меня козачью лошадь, поскакалъ большимъ галопомъ къ свернымъ воротамъ Варны. До сихъ поръ все для меня шло довольно благополучно, но едва усплъ я оставишь за собою послдній ровъ крпости, какъ вдругъ мои доморощеный антикваріи, преобразившійся изъ смиреннаго пхотинца, въ лихаго, красиваго всадника la Sanclio Рапса, началъ голосомъ провинціяльнаго актера неокончаемую повсть о послдней осад Варны, сопровождая эту прошлогоднюю хронику ежеминутнымъ указаніемъ мстъ, прославленныхъ подвигами нашихъ воиновъ,.— ‘Вотъ здсь, надъ этимъ рвомъ,’ возкликнулъ онъ, ‘была устроена наша брешъ-батарея, подъ прикрытіемъ оной, храбрые наши сапёры проводили мину для взорванія крпостнаго вала.— Работы сіи производились подъ безпрестаннымъ огнемъ непріятельской артиллеріи.— Позади этой брешъ-батареи тянулись траншеи, изъ коихъ храбрые 13-й и 14-й егерскіе лодки ударили 25-го Сентября на крпость и первые овладли приморскимъ бастіономъ, который и получилъ посл сего названіе Царскаго. — Вотъ на этой равнин,’ продолжала моя живая реляція, ‘были разположены наши главныя силы, и съ этой стороны натискъ рускихъ штыковъ былъ убійственне, громъ осадныхъ орудій ужасне и разрушительне.’ — Словесная мельница!— думалъ я: — громъ пушекъ, натискъ штыковъ и вс повствуемые тобою ужасы, суть конечно ничто.въ сравненіи съ неугомонностію этого болтливаго демона, который играетъ языкомъ твоимъ. М. Г!— сказалъ и потомъ, обратясь къ моему повствователю: безъ сомннія ничто не можетъ быть любопытне всхъ сихъ подробностей, но согласитесь, что большая часть оныхъ должна быть извстна еще изъ прошлогоднихъ газетъ всмъ и каждому въ крещеной и некрещеной Европ.— ‘Разумется!’ возразилъ онъ, и въ тотъ же мигъ погрузился снова въ пучину сихъ жестокихъ подробностей. Длать было нечего.: я пришпорилъ донскаго бгуна своего, и черезъ минуту очутился одинъ, на лон новой, досел мн незнакомой природы. Узкая дорожка тянулась передо мною то золотою лентою между высокихъ холмовъ, разбросанныхъ въ дикомъ, но плнительномъ безпорядк по лвому берегу моря, и уже одтыхъ яркою пеленою травы и кустарника, уже увнчанныхъ зелеными букетами миртовъ, терновника и разныхъ другихъ растеніи. Мстами, семьи разпустившихся черешенъ, дикихъ яблонь, грушевыхъ и персиковыхъ деревьевъ растворяли воздухъ своихъ ароматическимъ запахомъ и неожиданно прерывали однообразную перспективу зелени, качая блые и розовые цвты свои вокругъ сихъ огромныхъ холмовъ, первыхъ ступеней древняго Гемуса. Иногда уединенный фонтанъ выглядывалъ изъ — подъ навса огромнаго грецкаго оршника, и сверкая, подобно разтопленному серебру, въ промежуткахъ темнозеленыхъ листьевъ его, сливалъ медленное свое журчаніе съ ихъ томнымъ, усыпительнымъ говоромъ. Я останавливался передъ каждымъ изъ сихъ фонтановъ и съ любопытствомъ разсматривалъ изпещряющія ихъ восточныя надписи, жаля и досадуя, что не могъ постигать тайнаго, вроятно поэтическаго ихъ смысла. Какъ знать: можетъ быть какой нибудь новый Саади завщалъ сему безотвтному мрамору задумчивые звуки своего упоительнаго вдохновенія? можетъ быть….— Стихи Ширазскаго Трубадура отозвались въ этотъ мигъ подобно голосу давноминувшей печали во глубин моего взволнованнаго сердца: ‘Такъ!’ воскликнулъ я: ‘многіе подобно мн видли сей фонтанъ, но иыхъ уже нтъ, другіе странствуютъ далече!‘ Въ самомъ дл, ничто разительне сихъ словъ не могло относиться къ предметамъ, окружавшимъ меня въ эту минуту. Озирая окрестность, я повсюду встрчалъ свжія могильныя насыпи, и каждый шагъ коня моего отпечатывался на рыхлой земл ихъ. ‘Этотъ курганъ’ — думалъ я, подъзжая къ нкоторымъ изъ нихъ — ‘онъ возвышается надъ могилою Рускаго, обагрившаго своею кровію сію чуждую землю!’ Простой деревянный крестъ, полусокрытый густою зеленью и окруженный осколками огромныхъ Турецкихъ бомбъ и ядеръ — вотъ единственный мавзолеи, указующій мсто послдняго успокоенія нашихъ воиновъ. Признаться ли вамъ, что оглядываясь на прошлые дни свои, я отъ души завидовалъ участи храбрыхъ, достигшихъ здсь врнйшаго изъ своихъ назначеніи, я думалъ: что въ жизни, коей минувшее есть не что иное, какъ глухая стезя, поросшая плевеломъ и колючимъ терновникомъ, настоящее — тяжелое странствіе безъ всякой видимой цли и мучительная борьба съ собственнымъ своимъ сердцемъ, а будущее… ‘Наше благородіе! Ваше благородіе!’ возкликнулъ въ эту минуту позади меня грубый, стенторскій голосъ, я оглянулся, и увидлъ одного изъ конвойныхъ Козаковъ своихъ: помилуйте, В. б.’ продолжалъ онъ — ‘да вы, Богъ знаетъ куда захали! неужели вамъ неизвстно, съ какими огромными ушами выхалъ изъ Бальчика нашъ Козакъ Ефремовъ, и какимъ безухимъ явился онъ въ Варну? Они, проклятые (т. е. Турки) повсюду разсыпаны, и имъ, варварамъ, того только и надобно, чтобы вдесятеромъ напасть на одного нашего!’ Почувствовавъ всю силу замчанія столь убдительнаго, я поспшилъ возвратиться на свою настоящую дорогу, отъ коей въ самомъ дл слишкомъ далеко уклонился влво, во время своихъ поэтико-философическихъ размышленій
Спутники ожидали меня близъ небольшаго хлбнаго поля, огороженнаго низкимъ плетнемъ и покрытаго блднозеленымъ ковромъ тощаго, какъ будто изнемогающаго посва. Безпорядочная смсь холмовъ и деревьевъ, густаго кустарника и гремучихъ горныхъ ключей образовала богатую раму вокругъ сей скудной картины. Нсколько паръ буйволовъ бродило близъ обвалившагося плетня и спокойно жевало сочную траву, которая, какъ будто для того только цвла вокругъ сей бдной нивы, чтобы оттнишь красотою своей богатой растительности нжную, истинно-материнскую любовь природы къ безсловеснымъ чадамъ ея, отъ этой суровой холодности, которую она обнаруживаетъ здсь къ человку. Такъ! одинъ только онъ можетъ назвать эту божественную природу своей непріязненной мачихой, но кто же виноватъ въ томъ?— Цвтущія долины Мизіи служатъ съ незапамятныхъ временъ большою дорогою и обширнымъ поприщемъ его кровожадности. Не проникая въ темную глубину вковъ баснословныхъ, не говоря о безпрестанныхъ побоищахъ племенъ ракійскихъ, кельтскихъ и разныхъ другихъ изверженій таинственной древности, взглянемъ на сокрушительные потоки варваровъ, коими не измримыя степи Азіи наводнили почву нашей Европы.— ‘Тамъ,’ говоритъ Мальте Брюнъ, ‘плосколицый Сарматъ вился на легкомъ кон своемъ вокругъ тяжелыхъ легіоновъ римскихъ, тамъ безобразный Гуинъ преслдовалъ разсянные остатки Готеовъ, тамъ Печенги, Авары, Кумане и множество другихъ народовъ истребляли другъ друга и ноперемнно основывали свое кратковременное владычество.’ — Плодоносныя долины Мизіи были вчнымъ, и какъ будто условленнымъ театромъ, на которомъ разыгрывались сіи кровавыя драмы. Не нужно слдовать за ними по порядку, не нужно доходить систематически до воинъ современныхъ: стонать заглянуть въ лтописи Восточной Имперіи, стоитъ только представить себ вковую борьбу Болгаръ съ наслдниками Великаго Константина, чтобы привести умъ свой въ несостояніе разршить: какимъ образомъ это любимое урочище смерти не превращено до сихъ поръ въ одну безжизненную степь столь долгою чредою истребленія, столь постояннымъ упорствомъ человческаго неистовства!… Но обратимся къ моимъ буйволамъ, или лучше сказать, познакомимся съ несравненнымъ пастухомъ ихъ. Онъ беззаботно лежалъ у плетня и напвалъ дикимъ, суровымъ, но не совсмъ непріятнымъ голосомъ какую-то странную — то веселую, то заунывную псню. Чуткій стражъ небольшаго стада его встртилъ насъ издалека своимъ пронзительнымъ лаемъ, но пріздъ нашъ, повидимому, нисколько не потревожилъ автомата. Онъ продолжалъ лежать и тянуть свою псню,- какъ будто не замчая, или не желая замтишь, друзья или недруги окружили его въ такомъ мст, гд почти каждый мигъ грозитъ неосторожному врною, и часто мучительною смертію. ‘Банабагъ! банабагъ!’ закричалъ мой переводчикъ — и лнивый пастухъ, какъ будто пробудясь оптъ глубокаго сна, началъ мало-помалу приходить въ движеніе, привсталъ — и медленно сдвинулъ съ глазъ свою кудрявую шайку. Атлетическія черты лица его, неозаренныя ни одной искрою внутренней жизни и, такъ сказать, отуманенныя хаосомъ какого-то грубаго безстрастія, темнобронзовый цвтъ его обнаженной груди, толстая срая куртка, выложенная по краямъ голубой тесьмой и снурками — все сіе, въ совокупности съ бараньей ярмолкой, представило мн одну изъ этихъ массивныхъ болгарскихъ фигуръ, которыя напоминаютъ гораздо мене о прекрасномъ пастыр дарданійскомъ, нежели о какомъ нибудь горномъ пастух, столь живописномъ съ бродячимъ стадомъ его, посреди дикихъ утесовъ альпійскихъ, или на скалахъ сумрачной Каледоніи. ‘Сколько часовъ до Константиновскаго монастыря?’ спросилъ у буколическаго Болгара мой черезъ чуръ драматическій переводчикъ.— ‘Полтора,’ — отвчалъ пастухъ, изъ ту же минуту угрюмый лобъ его сокрылся по прежнему во глубину неисповдимой ярмолки. Сколько?’ повторилъ переводчикъ.— Полтора, — пробормоталъ Болгаръ, и лнивая голова его упала снова на землю. ‘Быть не можетъ,’ продолжалъ неугомонный драгоманъ: ‘Мы уже такъ давно демъ! Пастухъ затянулъ свою прерванную псню, неудовлетворенная болтливость переводчика разразилась надъ нимъ громовыми проклятіями, а я поскакалъ впередъ, убдись въ совершенной невозможности добиться какого нибудь толку, касательно выбора лучшей, или ближайшей дороги.
Т же холмы, т же фонтаны, т же кусты и деревья мелькали передо мною, съ тою только разницею, что иногда лсная чаща раздвигалась внезапно на лвой сторон дороги и представляла глазамъ моимъ далекія высоты, усянныя однообразными, и какъ будто обдланными каменьями. Огромныя груды ихъ были кром сего разсыпаны такимъ образомъ, что возбуждали невольную мысль о развалинахъ какого нибудь стариннаго зданія. Знаю, что подобныя догадки могутъ быть сочтены грзами воображенія, слишкомъ горячо занятаго своимъ предметомъ, но гь другой стороны, не должно, кажется, забывать и того, что я говорю о стран вковыхъ развалинъ.— Слды ея древняго населенія еще не совсмъ изглажены, и сколько остатковъ онаго сокрыто еще отъ скалпеля нашей европейской Археологіи!— Вскор дорога круто поворошила на право, деревья сдлались рже и монастырь св. Константина открылся передо мною во глубин зеленой лощины, примыкающей къ скаламъ утесистаго морскаго берега.
Что сказать вамъ объ этой бдной обители Р—И на ея убогихъ стнахъ печать вковаго разрушенія, поражаетъ прежде всего взоръ вашъ. Ея низкая, почернлая отъ времени и во многихъ мстахъ обрушенная ограда, сложена подобно заборамъ варнскихъ церквей изъ безчисленныхъ каменныхъ обломковъ. Взирая на пеструю разнородность ихъ, какой нибудь натуралистъ могъ бы конечно указать вамъ вс признаки постепеннаго образованія минераловъ. Постная монашеская фигура встртила меня со всмъ подобострастіемъ серальскаго невольника у воротъ монастырскихъ, и поклонясь до земли, бросилась предупредить Козака, подошедшаго взять мою лошадь. Крыльцо гостепріимнаго брата было уже обставлено подушками, бдныя рогожки покрывали полъ онаго. Мы сли. Добрый монахъ изчезъ, и чрезъ минуту возвратился, отягченный каймакомъ, творогомъ и сметаною. За мимъ слдовалъ маленькій Болгаръ, неся также нсколько блюдъ съ оливами, сельдереемъ и съ новымъ запасомъ многоразличной сметаны, деревянная баклажка вина заключила эти гастрономическія приготовленія.— ‘Садитесь, садитесь, отецъ мои!’ повторялъ я безпрестанно своему раболпному Амфитріону, но онъ кланялся до земли съ приложенными ко лбу руками, потомъ складывалъ ихъ крестомъ на желудк, и потупивъ глаза въ землю, оставался неподвиженъ, подобно мраморному изваянію Гарпократа. Нтъ сомннія, что мысль о какомъ нибудь маленькомъ турецкомъ тиран овладла въ это время всми умственными способностями одеревянлаго инока. Онъ остался единственнымъ монашескимъ существомъ въ здшней обители: вся прочая братія разбжалась во время варнской осады. Проглотивъ изъ любопытства чашку турецкаго кофе, т. е. кофейной гущи безъ сахару, я отправился въ сопровожденіи анахорета взглянуть на монастырскія достопримечательности. Храмъ св. Константина Великаго точно также убогъ, сумраченъ, тсенъ, какъ и вс варнскія церкви. Неугашаемая лампада теплится день я ночь передъ образомъ перваго Христіанскаго Императора. Л поклонился ему, и зажегъ свчу, толщиною въ цлый рубль, передъ его святою иконою. Эта набожная тороватость подйствовала столь сильно на моего инока, что выходя изъ церкви, онъ не только получилъ употребленіе языка, но указалъ мн даже брошенный въ углу кусокъ мрамора съ барельефомъ и греческою надписью, говоря, что въ ихъ монастыр находилось недавно еще три или четыре таковыхъ обломка. Этотъ уцлвшій остатокъ совершенно подобенъ надгробнымъ мраморамъ, найденнымъ мною въ Варн. Какимъ образомъ вс сіи памятники древности зашли въ монастырь св. Константина, тогда какъ все въ немъ явствуетъ недавность существованія — объяснятъ, можетъ быть, т, кои боле моего посвящены въ таинства Археологіи, я же послдовалъ въ эту минуту безъ всякихъ ученыхъ предположеній за своимъ безцннымъ отшельникомъ, предложившимъ мн посмотрть другой писаный мраморъ, брошенный близъ сосднихъ развалинъ монастыря св. Іоанна.
Напрасно сталъ бы я искать красокъ для изображенія этой волшебной природы, которая очаровывала меня на каждомъ шагу, во время сей восхитительной прогулки. Разбросанные по берегу обломки каменныхъ громадъ — явные слды стариннаго землетрясенія, фантастическая дикость приморскихъ скалъ, шумные порывы волнъ, бгущихъ издалека на исполинскія стны ихъ, и отлетающихъ клубами серебряной пыли отъ ихъ гранитныхъ панцырей, свжая горная втка, трепещущая надъ неукротимой стихіею, говорливый фонтанъ, орошающій крупными слезами ея изумрудныя листья, пестрая пелена земли, ясная лазурь восточнаго неба, живописныя группы холмовъ и деревьевъ… Не пріударить ли по струнамъ своей забытой гитары?— Впрочемъ, вамъ извстію, какъ вялы цвты простой описательной поэзіи въ глазахъ нашего премудраго вка.
Отъ пышнаго убора сей несравненной природы вниманіе ваше отвлекается нердко и здсь грудами поэтическихъ развалинъ. Тамъ обнаженный квадратъ повалившихся каменныхъ стнъ, тамъ — длинный параллелограммъ другаго, сокрушеннаго временемъ зданія… Въ нихъ сердце человческое не пожалло бы, можетъ быть, вдохнуть часть собственной жизни своей для сравненія временъ протекшихъ съ настоящими, но какой археологъ можетъ опредлительно сказать: кому или чему принадлежали нкогда сіи разсянные остатки давноминувшаго?— Сколько городовъ, процвтавшихъ по словамъ Стравона на сихъ самыхъ мстахъ, изчезло даже до сего знаменитаго географа. Приливъ и отливъ разноплеменнаго человчества, рука времени, судорожныя измненія міра физическаго… Такъ напримръ — ‘большая часть Визоны’ — говоритъ Стравонъ — ‘поглощена землетрясеніемъ.’ Не знаю, этотъ ли самый городъ, процвтавшій, по сказанію греческаго географа между Аполлоніею и Коллатіею, названъ въ древнихъ картахъ Д’Анвилля Byzium и поставленъ насупротивъ самаго Діонисополя, но если сіе гадательное предположеніе заключаетъ въ себ хотя искру правдоподобія, то какъ знать, не остатки ли древней Визоны представлялись мн въ хаос сихъ безобразныхъ развалинъ: ибо древній Діонисополь или Крины существовалъ по мннію гг. Лапортъ-дю-Тайля и Норая, французахъ переводчиковъ Стравона, на мст ныншняго Бальчика, и слдовательно, не дале какъ въ то-ши верстахъ отъ Константиновской обители. Кстати о Кринахъ. Историки повствуютъ, что море, выступившее въ 544-мъ году изъ береговъ своихъ, поглотило сей городъ и разлилось по окрестностямъ до самаго Одессуса. Но собраннымъ мною на мст свдніямъ оказалось, что не дозжая до Бальчика, нсколько лве сего города, существуетъ деревня, которая извстна здсь подъ именемъ Экрене. Мн кажется, что сіе послднее названіе звучитъ довольно явственно древними Кринами, сверхъ того, Г. Будищевъ, означивъ на морской карт своей одни только источники сего мста, называетъ оно Криницею, я же, съ своей стороны, узналъ, что Экрене есть довольно большая деревня, которая до ныншней войны была обитаема Турками, а теперь заселена Болгарами. Впрочемъ, какъ бы то ни было — Бальчикъ и Экрене находятся въ столь близкомъ разстояніи другъ отъ друга, что ученые гг. Лапортъ дю-Тайль и Корай не сдлали почти никакого промаха, предположивъ существованіе древняго Діонисополя на мст ныншняго Бальчика, тогда, какъ все означенные доводы заставляютъ, кажется, не безъ нкоторой основательности думать о тожеств турецкаго селенія Экрене съ древними Кринами.
Монастырь св. Іоанна есть не иное что, какъ небольшая груда каменьевъ, закрытыхъ густою древесною чащею, а писаный мраморъ, общанный мн достопочтеннымъ инокомъ — какъ бы выдумали, какимъ открытіемъ обогатилъ онъ меня?— Чудесный камень сей можетъ конечно украсить всякую мостовую, но едва ли годится для какаго бы то ни было Музея. На вопросъ мой, почему премудрый анахоретъ почитаетъ его стариннымъ, рдкимъ, диковиннымъ, онъ отвчалъ, что безъ сомннія дорогой камень сей принадлежитъ временамъ глубочайшей древности: ибо, поступивъ тому назадъ боле 25-ти лтъ въ монастырь св. Константина, онъ съ тхъ самыхъ поръ помнитъ это сокровище все на одномъ и томъ же мст.
На дальнйшіе разспросы мои объ окрестностяхъ, отшельникъ указалъ пальцемъ на синющійся вдалек лсъ и объявилъ, что неболе 5-ти верстъ отъ морскаго берега, и недале 9-ти отъ монастыри Константиновскаго существуютъ огромныя развалины старой греческой обители. Болгары называютъ ее Гачукою, Грекамъ же и Туркамъ она вообще извстна подъ именемъ Аладжи-(пестраго) монастыра. Тамъ, по словамъ честнаго анахорета,— не только цлые Музеи драгоцнныхъ антиковъ и рдкостей, но даже богатства боле существенныя: вс чудеса мечтательнаго Эльдорадо ожидаютъ предпріимчиваго, который бы ршился на перекоръ всеобщей трусости порыться въ семъ ужасномъ мст. ‘Какая же опасность? какія же сокровища?’ возкликнулъ я, взволнованный любопытствомъ.— ‘Старые люди говорятъ,’ продолжалъ монахъ, ‘что эта чудесная обитель основана на развалинахъ эллинскаго Филиппополя, что слухъ о старинныхъ богатствахъ, сокрытыхъ въ его непроницаемыхъ подземельяхъ, разгорячилъ однажды воображеніе какого-то инока до того, что онъ ршился непремнно удостовриться собственными своими глазами въ истин преданія, что на сей конецъ безстрашный монахъ спустился ночью одинъ съ потаеннымъ фонаремъ во глубину подземелья, и прошедъ лабиринтъ онаго, увидлъ…’ Но какъ изобразить вамъ всю неопредленность сего фантасмагорическаго виднія?— Изуродуйте, если хотите, нсколько сценъ изъ того, что Томасъ Муръ повствуетъ о таинствахъ древнихъ Египтянъ, прибавьте къ сему нсколько чудесъ изъ очарованной пещеры Аладиновой и обставьте всю эту смсь нсколькими дюжинами древнихъ Ларвъ и восточныхъ Гулей: — вотъ чертовскій хаосъ, который окружилъ любопытнаго инока, при вход въ сокровенную глубину языческаго подземелья.— Подобныя бредни составляютъ конечно поэтическое достояніе всякаго младенчествующаго или состарннаго вковымъ варварствомъ народа, но развязка этой любопытной экспедиціи кажется мн вовсе оригинальною: вотъ она. Посл долгихъ поисковъ, товарищи сего новаго Агамсда нашли его безъ чувствъ у отверзшія проклятой пещеры. Выраженіе блднаго лица его представляло самую странную смсь ужаснаго съ уморительнымъ, борода страдальца, разобранная на безконечное множество плетешковъ, скрученныхъ на подобіе тонкой сахарной бичевки, была всунута въ ноздри злополучнаго искателя приключеній, но за то въ глубокихъ карманахъ его найденъ цлой четверикъ золотыхъ и серебряныхъ антиковъ, а въ стиснутыхъ кулакахъ нсколько дорогихъ талисмановъ. Пришедъ въ себя, онъ повдалъ удивленной братіи свои неслыханныя похожденія и проч.’
‘Трудно въ самомъ дл представишь себ произшествіе столь странное и вмст столь удивительное,’ сказалъ я моему разскасчику: ‘но почему же вы полагаете основаніе Аладжи-монастыря на развалинахъ эллинскаго Филиппополя?’ — ‘Такъ толкуютъ старые люди,’ — отвчалъ онъ. Противъ подобнаго авторитета говорить безъ сомннія нечего, но мн кажется, что едва ли преданіе ддовъ ясне безмолвія внуковъ о семъ любопытномъ предмет. Вамъ конечно извстію затрудненіе Виргиліевыхъ изтолкователей объяснить слдующихъ два стиха изъ 1-ё книги Георгикъ:
Ergo inter sese paribus concussere telis
Romanos acies iter um vidire Philippi.
Монахъ Ларю изтощаетъ для сего весь ученый запасъ свой, но его длинныя комментаріи кажутся темными и вовсе неестественными неутомимому аббату Делилю, — спрашивается: ясне ли его собственные доводы?— Не знаю, но будучи вовсе не намренъ сличать ученыхъ мнній о разномстномъ существованіи двухъ древнихъ городовъ Филипповъ (Philippes), и еще мене разсуждать о томъ изъ нихъ, близъ коего Юліи Кесарь ршилъ судьбу тогдашняго міра, я позволяю себ замтить только то, что судя по границамъ, опредляемымъ Делилемъ Македоніи, во время Римскаго владычества, т. е. по протяженію оной къ востоку до береговъ Нестуса (ныншняго Кара-су, или Место), должно конечно полагать существованіе ракійскаго Филиппа — города столь знаменитаго кровавымъ торжествомъ Тріумвировъ — на рубеж сихъ двухъ областей, и слдовательно, на мст ныншней турецкой деревни Филибе, находящейся въ 35-ти верстахъ отъ Ямболи. Изъ всхъ сихъ предположеній явствуетъ, что преданія здшнихъ старцевъ о существованіи эллинскаго поля на мст ихъ дивнаго Аладжи-монастыря не заслуживаетъ никакаго дльнаго опроверженія, но такъ какъ нтъ дйствія безъ причины, то не сходство ли названія древнихъ Кринъ (Діонисополя) съ Кренидами, т. е. градомъ источниковъ, первоначальнымъ именемъ древняго ракійскаго Филиппа, смшало въ ихъ понятіи сей славный городъ съ мстомъ, находящимся, какъ я сказалъ уже, въ столь близкомъ разстояніи отъ ныншней деревни ихъ Экрене. Какъ бы то ни было, я увренъ что вы простите мн это неумстное отступленіе, увлекшись преждевременными разсужденіями о мст, увковченномъ пораженіемъ Брута и Кассія, и при ныншнихъ обстоятельствахъ нисколько не отчаяваюсь въ возможности проскакать по равнин, на коси за осмнадцать вковъ передъ симъ погибли послдніе Римляне.
Часы мои показывали уже 7, когда возвратясь въ монастырь св. Константина, мы сли на лошадей и пустились обратно въ Варну. Картина окрестностей представилась мн на этотъ разъ совсмъ въ другомъ вид. Густыя облака тянулись огромными темноголубыми массами по безпредльности вечервшаго неба. Колоссальные клубы ихъ спускались то стройными, то разсянными слоями къ земл, драпировали лсистыя вершины холмовъ, набросанныхъ въ безпорядк другъ на друга и придавали имъ видъ волкановъ, дымящихся предъ сокрушительнымъ изверженіемъ. Вся эта смсь возбуждала невольную мысль о первобытномъ хаос, но декорація перемнилась, когда пестрая Варна представилась глазамъ моимъ. Западавшее солнце мелькнуло у подножія отдаленныхъ горъ, за противоположнымъ берегомъ залива. Темная туча висла надъ нимъ подобно необъятному покрывалу, одинъ только лучъ тянулся необозримымъ краснымъ путемъ по морскому пространству. Корабельныя мачты, окруженныя его пурпуровымъ полусвтомъ, казались исполинскими факелами, догорающими въ торжественномъ сумрак сей великолпной картины.
Вы можетъ быть спросите: какое новое зло или благополучіе удерживало меня до сихъ поръ здсь, по возвращеніи изъ Константиновской обители?— ду, My dear, на этой же недл пускаюсь въ дальнйшій путь… Проклятая надежда вымолить необходимое военное прикрытіе для обозрнія — чего бы вы думали?… Страшнаго Аладжи-монастыря съ его заколдованными пещерами, приковывала меня до сихъ поръ къ несносной, варварской, отвратительной Варн — и безъ сомннія гг. черти подлились бы со мною своими подземными сокровищами, если бы прибывшій вчера по бальчикской дорогъ транспортъ, не привезъ сюда десятерыхъ піонеровъ, коихъ носы и уши показались слишкомъ длинными повстрчавшимъ ихъ рабамъ великаго Пади-Шаха. Будучи совершенно доволенъ настоящею пропорціею сихъ двухъ членовъ своихъ, я разсудилъ за благо сберегать ихъ до самой послдней крайности. Правду сказать, трудно поручиться за число и вжливость ухорзовъ, разсянныхь по всмъ направленіямъ предстоящихъ мн путешествій, но — ‘advienne que pourra‘ — говаривалъ маленькій Капралъ, нашъ общій пріятель.
Окончивъ это несвязное посланіе, я долго думалъ о средствахъ выбросить весь лишній вздоръ, который за грхи мои разсыпанъ полными пригоршнями по его безтолковымъ страницамъ, но это новая Египетская работа, а вамъ извстно, какъ крута неодолимая лнь моя. И такъ — уничтожьте, сожгите, если угодно, не разпечатывая эту огромную эпистолу. Впрочемъ, въ слдующемъ письм я употреблю вс силы заключить свою праздную словоохотливость въ предлахъ одного только почтоваго листика, постараюсь предначертать себ планъ боле правильный и вооружусь дльною строгостію къ своему непокорному слогу. Врьте сему, надйтесь и — прощайте.