ПИСЬМА НА РОДИНУ
(Письма И. Е. Репина к Д. М. Левашову)
— — —
1
Ваш Ил. Репин.
2
Дорогой Дмитрий Митрофанович,
Ваш Ил. Репин.
3
Ваш Илья Репин
4
Ваш Ил. Репин
5
Дорогой Дмитрий Митрофанович.
Ваш Ил. Репин.
6
Ваш Ил. Репин
Письма к Д. М. Левашову, Репин Илья Ефимович, Год: 1916
Время на прочтение: 9 минут(ы)
Публикация И. П. Сиротинской
Разными путями приходят в наш архив уникальные документы. За иными мы годами ‘ходим по пятам’, агитируя владельцев, обольщая их преимуществом государственных хранилищ. А бывает и так…
— Письмами Репина интересуетесь?— вежливо осведомился голос в телефонной трубке.
— Письмами Репина? Разумеется, а у вас есть письмо Репина?
— Двадцать четыре письма Репина и его редкие фотографии…
Так мы познакомились с Владимиром Павловичем Вольдо, интереснейшим человеком, журналистом и путешественником. Письма Репина, которые находились у Владимира Павловича, адресованы Дмитрию Митрофановичу Левашову (1873—1936), земляку великого художника.
Эти письма и фотографии были получены Вольдо от вдовы Левашова — Ольги Александровны. С ее слов Владимир Павлович записал воспоминания о встречах Репина с Левашовым.
Левашов учился в Академии художеств и познакомился с Репиным еще в Петербурге, во время приезда семидесятилетнего Репина на родину — в Чугуев — в 1914 году, где он был тепло встречен земляками, это знакомство возобновилось и упрочилось, Левашов был в это время учителем рисования Чугуевской мужской гимназии и членом городской управы. Он сочувственно отнесся к выдвинутой тогда Репиным идее создания ‘Делового двора’ в Чугуеве. Это должны были быть школы-мастерские живописи и различных прикладных ремесел. В мастерские должны были приниматься лица с 10 до 60 лет без различия национальности и вероисповедания. Единственное условие — художественная одаренность. В изделиях этих мастерских должны были быть использованы традиции украинского народного творчества. Предполагалось, что мастерские не только окупят сами себя, но и принесут доход, чем будут содействовать культурному и экономическому процветанию Чугуева. ‘Деловой двор’ должен был иметь и свой художественный музей, в котором предполагалось экспонировать изделия мастерских и собранные ими предметы народного творчества.
Таким образом, по мысли Репина, ‘Деловой двор’ должен был быть истинно демократическим, народнопросветительным учреждением, своеобразным творческим центром.
Первым шагом к устройству ‘Делового двора’ были работы по бурению колодца, которые производил подрядчик Гризов, упоминаемый Репиным в письмах весьма нелестно.
Левашов принял на себя обязанности доверенного лица Репина в Чугуеве. Сохранились 24 письма Репина к Левашову, написанные им в Куоккале в 1914—1924 годах. Значительное место в них уделено чисто практическим вопросам, связанным с устройством колодца. Однако содержание их не исчерпывается этой узкой темой. Замечательны эти письма прежде всего как свидетельство горячего интереса Репина к вопросам общественной жизни.
Родной Чугуев стал для художника местом, где он хотел воплотить в какой-то степени свой — пусть наивный — идеал нового общественного устройства. Как видно из писем, оно представлялось Репину трудовым, демократичным, просвещенным. Бесполезных людей, паразитов общества, ‘хищных эгоистов’ Репин ненавидел яростной ненавистью ‘мастерового’ и демократа. В Левашове он видел своего единомышленника, ‘созидательный элемент’ общества, поэтому в письмах к нему откровенно высказывает свое мнение о ‘никчемных аристократических затеях’, о ‘мундирных шитьях’ и ‘белоручечной угодливости’.
По-человечески очень привлекательный образ великого художника встает перед нами со страниц этих писем, в которых с такой подкупающей скромностью Репин пишет о себе. В его заботах о школе-мастерской его имени, о художественном музее нет и тени заботы о своей славе или популярности — только стремление приносить пользу родному краю.
Увлеченный проектом ‘Делового двора’, Репин мало пишет о своем творчестве: упоминание о картине ‘Бельгийский король Альберт I’ — вот и все, что мы найдем в этих письмах.
Все письма, кроме последнего, написаны в годы первой мировой войны, и в них проскальзывают иногда нотки горячего, хоть и несколько наивного, патриотизма, когда он пишет о военных событиях.
Несколько слов о лицах, упоминаемых в письмах.
Петр Иванович Лизогуб — городской голова Чугуева. Известно несколько телеграмм, отправленных им Репину от имени земляков. Иван Федорович Жуков — член городской управы Чугуева. В. В, Уманов-Каплуновский — поэт и журналист, уроженец Харькова. В Чугуеве жил его отец, у которого Уманов-Каплуновский гостил во время приезда Репина в Чугуев в 1914 году. Тогда же Репин познакомил Левашова с Умановым-Каплуновским, который принимал деятельное участие в хлопотах Репина по устройству ‘Делового двора’. А. М. Комашка, или Комашкин, как его называет Репин в своем письме,— художник, ученик Репина в 1915—1918 годах, его воспоминания о годах ученичества у Репина опубликованы во втором томе ‘Художественного наследства’. Н. Т. Чаплыгин — двоюродный племянник и крестник Репина, жил в Харькове, сохранились его письма Репину 1924—1927 годов. Венгеров — по-видимому, известный библиограф, литературовед С. А. Венгеров.
Из двадцати четырех писем Репина к Левашову, хранящихся в ЦГАЛИ, публикуются только шесть наиболее интересных и одна из семи фотографий Репина с Левашовым (ф. 842, оп. 4, ед. хр. 10, лл. 2—2 об., 4—5об., 13—13 об., 20—20 об., 25—25 об.). Вот что рассказывается об этой фотографии в воспоминаниях О. А. Левашовой.
‘На обратном пути [с кладбища] Дмитрий Митрофанович уговорил Репина остановиться у фотографа Лисовского. Репин был мрачен и молчалив. Известие о начавшейся войне, посещение могилы матери — все это делало его мрачным и задумчивым. И Левашов, чтобы развеселить его, предложил прочесть небольшую газетную заметку (‘Пастыри и паства’, газета ‘Южный край’, 1914, 6 июля). Коротенькая сценка, прочитанная Левашовым, развеселила Репина, а фотограф Лисовский только и ждал такой веселой минуты’,
Переписка Репина с Левашовым продолжалась и после того, как стало ясно, что мечты Репина о ‘Деловом дворе’ не сбудутся. По письмам Левашова и других земляков Репин знал о делах родного края, о его процветании. Из письма Левашова 1924 года он узнал о пуске электростанции и вспомнил опять о своих проектах ‘Делового двора’, которые, по его словам, так близко ‘подходят к коммунальным идеям’.
Левашов до ухода на пенсию преподавал в местной школе. А свой прекрасный дом и сад, о которых упоминает Репин в последнем письме, он, по словам его жены, подарил незадолго до смерти Чугуевскому городскому Совету с тем, чтобы в нем были устроены детские ясли.
Есть теперь в Чугуеве художественно-мемориальный музей И. Е. Репина, школа его имени, установлен памятник. Чугуевцы чтят память своего великого земляка. И приезжего обязательно поведут к холму над Северным Донцом, где мечтал Репин заложить ‘Деловой двор’, и расскажут о великом художнике, для которого не было маленьких городов, малых дел и маленьких людей — каждому щедро отдавал он свои мысли и свое сердце.
28 авг. 1914 г.
Куоккала
Дорогой Дмитрий Митрофанович!
Простите мою забывчивость. Потом я нашел у себя четко написанное Вашей рукою имя и отчество Ваше. Ну что делать… Доверенность на Ваше имя уже сделана, и я на днях ее Вам отправлю.
Беда с этим военным положением: письма здесь доходят иногда на двенадцатый день, и позже случалось.
Очень, очень благодарю Вас, что Вы не отказались от заботы о моем колодце. Прошу Вас, когда начнутся работы, уведомите меня — он условился 2 сент[ября] начать.
Как я жалею, что в августе — как думал — не могу быть в Чугуеве.
Вот еще поручение к Вам — это уж между нами, в каком положении теперь то здание (недоконченное, каменное), кот[орое] стоит против мельниц? Что из него предположено? Когда я под свежим впечатлением моих чугуевских торжеств подумал о переезде туда, для чего, разумеется, понадобилось бы мне соответствующее помещение, я подумал об этом недоконченном здании — не устроить ли его музеем (я даже предлагал свои деньги для пособия в постройке), а пока временно пользоваться им как мастерской для себя. Понадобилось бы устроить верхний свет и прочие удобства для жизни. Я написал в виде вопроса об этом Петру Ивановичу — ответа не последовало. И вот я Вас очень попрошу узнать стороною: предназначено ли это и к чему?
Боже избави, чтобы я метил во что-то уже определенное и лез бы непрошеный…
Мне казалось, что, если бы я перевез хотя бы половину своего художественного добра, это составило бы уже достаточное основание музею. При этом при жизни на моих глазах устроилось бы все это художественнее, чем после — когда это будет, да и будет ли что. Я уже теперь совершенно разочарован в осуществлении своей затеи: при моей жизни ничего не начнется. А после меня сделают самую ординарную школу рисования, да на этом и сядут.
‘Скучно на этом свете, господа’.
Ольге Александровне прошу передать мой дружеский привет с лучшими пожеланиями. Какие прелестные фотографии получил я из Чугуева от фотографа, где мы с Вами снимались. Мои гости были очарованы и просили, нельзя ли ему прислать сюда, перенумеровав снимки? Тогда можно было бы заказывать.
23 окт. 1914 г.
Куоккала
Ваши письма, как все умное, доброе, чрезвычайно убедительны, и я выше всего люблю и ценю эту разумную логику. И как же не согласиться с Вашей мыслью, что хорошо бы начать с музея и начать частными небольшими средствами, и по мере привития художественного интереса местности расширять этот оазис искусства.
Но я уже очень утвердился в ответственности каждого почина. Главное, не ляжет ли сия эстетическая затея непосильным бременем все на тот нее город, уже достаточно обременяемый многими учреждениями первейшей важности воспитания горожан обоего пола.
В моих мечтах ‘Деловой двор’ — нечто совсем другое, как мастерская-завод, производства которого не только сами себя окупали бы, но быстро обогащали бы Чугуев делами недюжинных ценностей, и подготовив в продолжение лет десяти интерес к прикладному искусству, очень естественно даже в силу собственной потребности образовался бы тогда музей — уже имеющий реальное назначение. Я не люблю никчемных аристократических затей, на которые так тароваты, я думаю, все попечители наших учебных округов. Там главное штаты, оклады, начальства, инспекции и т. д., где все более и более приобретают значения табели о рангах, мундирные шитья, ученики давно забыты. Эта презренная никчемность проведет лучшие годы в подслуживании ради своей белоручечной угодливости по верной дороге к лакейству.
Ах, как я боюсь, чтобы из школы моего имени не вышло такого же адского помоста…
Прошу Вас передать мое глубокое почтение Ольге Александровне. Надеюсь, до свидания — весной, авось что-нибудь высверлится Гризовым. Какая радость — наши успехи в Турции!!! С детства я полон рассказами о войнах с турками и персами: мой отец в 1828—29 годах уже брал эти крепости. Браво! Браво!..
28 ноября 1914
Куоккала
Искренно уважаемый Дмитрий Митрофанович,
Большое спасибо за Ваше интересное письмо. Я знакомлюсь через Вас с Чугуевым новой формации — с прогрессивным Чугуевым. Я благодарю небо за случай знакомства с Вами, самым драгоценным для меня, созидательным элементом. Какими бы фальшивыми идеями и софизмами ни прикрывались хищные эгоисты, они для меня не люди — это все те гады и вредные организмы, которые здравое человечество имеет право выводить, как выводят змей и хищных зловредных паразитов человечества.
Очень радует меня, что Вы так преданно относитесь к Чугуеву. Это и меня воодушевляет надеяться и крепко желать, в силу Ваших справедливых указаний, влияния на меня родного Чугуева — и я опять стал желать и надеяться, чтобы музей состоялся когда-нибудь, и я был бы очень счастлив, если бы при жизни пришлось участвовать в его созидании.
По поводу ‘Короля Альберта’: написали репортеры, не видя картины. Шлюзы, лошадь в поводу — все это выдумка. Он едет с двумя адъютантами под выстрелами адских снарядов. Спасибо за сообщение о чугуевском банке, хотя обстоятельства переменились, надо подождать. Да, весною уже увижу результаты колодца и, бог даст, поработаем с прелестных чугуевских видов.
Ольге Александровне прошу передать мой дружеский привет.
9 мая 1915 г.
Куоккала
Дорогой Дмитрий Митрофанович,
Благодарю Вас за Ваше обстоятельное письмо. А отъезд мой все еще задерживается некоторыми работами — их надо кончить и отправить до отъезда.
Я вспомнил: кажется, есть дачка Петра Ивановича, над кручей, над Успенским? Если есть что-нибудь свободное? Недавно в театре от Уманова-Каплуновского я слыхал, что Ваша баллотировка в головы не прошла в Чугуеве.
Еще бы — у Вас есть несколько недостатков, которых Вам чугуевцы не простили. Первый — Вы умны, это не нравится глупцам, из кот[орых] всегда состоит большинство. Второй — Вы молоды, это не перенесли старики. Третий — Вы с хорошим образованием, это испугало всех невежд. Да-с, потерпите, но не переставайте баллотироваться, победа на Вашей стороне, если только Вы интересуетесь этой победой.
Дочь моя к вареньям склонности не имеет. А вот если бы можно на это время абонировать пианино? Ну, это все на месте решится, а она ведь тоже живописью занимается и не без успеха.
А малец мой, Антон Комашкин — он из Харькова и теперь у бабушки своей в деревне, будет ждать моего проезда через Харьков. Конечно, с ним церемониться не надо — поместится по возможности: он тогда приезжал нарочно из Харькова ко мне в Чугуев, и я еще не успел с ним ознакомиться хорошенько.
Ольге Александровне прошу передать мой дружеский привет.
Как хорошо было бы, если б к моему приезду появилась вода!
Всего лучшего!
До свидания. А если что будет, известите, я перед отъездом еще Вас извещу.
15 июля 1916 г.
Куоккала
Ваше письмо затронуло чувствительную струнку моего сердца — наш чугуевский колодец. Очень интересует меня, как пройдет испытание подъема воды. Прошу Вас удосужиться написать мне обо всем. Признаюсь, в табличке к дому, в кот[ором] я родился, я вовсе не заинтересован. Конечно, нельзя не признать, что Иван Федорович Жуков натура культурная. В благоустроенных странах и такие памятки увековечиваются, но думаю, у нас это еще очень преждевременно, и сочувствия не вызовет, как я беспристрастно чувствую это по себе.
Еще протестик: презирайте меня — но не люблю я богаделен. Если бы уж были лишние средства (в этом я уверенно сомневаюсь) у города, то строить надо не богадельню, а лучше же дом для клуба, в кот[ором] можно было бы и читать публичные лекции, и играть пиесы — словом, устроить нечто вроде загородного театра, с открытой и закрытой сценами, которым можно было бы даже выручать некоторые доходишки от входной платы и от случайных абонентов.
Ехать я пока никуда не собираюсь. Моя семья в разъезде: Вера, дочь, с матерью в Ессентуках лечатся. Надежда, дочь, лечится в частных условиях в Рязанской губ., Татьяна с внучкой живут в Здравневе (нашем), и всем им нужны большие средства (по теперешним сумасшедшим ценам — невероятные). А у меня здесь много своих дел, и теперь очень сериозно приходится думать о приведении всего к благополучному концу. А это всегда очень трудная задача.
Господина Венгерова адрес мне неизвестен: он заболел и куда-то уехал. Как жаль, что дело с заводом опять расстроилось — не везет Чугуеву. Где замешаны большие капиталы, там надо не только счастье, но и умение.
Ольге Александровне дружеский привет. Всем милым даровитым чугуевцам — братские объятья!
21-8/VIII — 24.
Многоуважаемый Дмитрий Митрофанович.
Вы меня обрадовали Вашим письмом, я все собирался писать Вам, но не знал — в Чугуеве ли Вы. Благодарю Вас и Ольгу Александровну, что вспомнили меня. Да, начиная с войны, такое разорение пошло. Все затеи рухнули, и теперь остались только сожаления… Поздравляю Чугуев с электрической станцией — это его должно поднять.
За Вас я радуюсь и поздравляю Вас. Вы все такой же деятель. Вспоминаю часто: Ваш цветущий сад полон фруктами, Ваш дом, так уютно, со вкусом, устроенный и в таком блеске, с такой чистотой державшийся, браво, это незабвенно. И мне со стороны жаль, что Вы его продаете. Но увеличилось ли в Чугуеве население? И поправляется ли он в культурном отношении? Жив ли Петр Ив[анович] Лизогуб? Ведь он мне ровесник.
Конечно, теперь ‘Деловой двор’ не возродится, а хорошо было бы по всей России учредить такие дворы. Этот тип подходит к коммунальным идеям и мог бы, при рациональной постановке дела, сам себя содержать и совершенствоваться. Разумеется, главное — люди: кто были бы радетели. Может быть, и колодец, и место (великолепное место) пригодятся со временем. Да, жизнь хотя и спотыкается, но все-таки движется.
Пишите мне, буду очень рад. А жив ли мой племянник Ник[олай] Троф[имович] Чаплыгин?
С большим уважением к Вам и пожеланиями всего доброго, всего лучшего — также и Ольге Александровне.