Письмо к издателю Вестника Европы от профессора Буле
Письмо к издателю Вестника Европы от профессора Буле
Ив. Теоф. Буле.
——
Письмо к издателю Вестника Европы от профессора Буле, Буле И.Г., Год: 1809
Время на прочтение: 3 минут(ы)
Приемлю смелость, милостивый государь, послать вам одну из прекраснейших Од Горация, в одежде русской поэзии, и если ваше мнение, как надеюсь, будет согласно с моим, прошу поместить оную в вашем, для всех занимательном издании. Это шестнадцатая Ода второй книги к Гросфу о беспечности и спокойствии, к коим стремится всякий смертный, так как к цели желаний. Она переведена с латинского верно и — что больше показывает искусство переводчика и возвышает цену труда его — приведена в надлежащую меру и приноровлена вообще к гению новейшей поэзии, и в особенности российской.
Как! подумаете вы, качая головою: российский перевод Горациевой Оды стихами, от иностранца! Мог ли он понимать Горация и чувствовать красоты его, и кто в России станет слушать, когда ему придет в голову греметь Горациевы тоны на российской лире? — В самом деле, вы имеете право так думать, но переводчик сей оды не я, я же, будучи иностранец, приемлю осторожность не доверять нимало своему мнению о достоинстве сего перевода в отношении к русской поэзии. Всякое произведение делает честь автору само собою, если имеет право на одобрение публики. Переводчик сей оды ваш соотечественник, его превосходительство Муравьев-Апостол, бывший российско-императорский посланник в Мадриде, а ныне в сельской тишине живущий для наук и искусств изящных. Он преимущественно занимается творениями великого римского поэта, в коих собрано все богатство опытов, обширная философия жизни и совершенство поэзии в такой степени, какой мы не видим ни в одном новейшем, ни древнем стихотворце. Сей перевод доказывает, как глубоко г. Муравьев-Апостол проникнул в дух и смысл сего поэта, в образ перемен, коих требовал вообще вкус новейшей поэзии, и в особенности свойство языка русского. Г. переводчик сделал мне честь, желая, чтобы я дал мой суд пред публикою о его переводе, особенно в том, удалось ли ему, несмотря на все трудности, кои должен был преодолеть, изобразить дух и смысл оригинала в мыслях и выражениях. В сем, кажется, я могу уверить, как иностранец, которому русский язык не вовсе чужд, который с юных лет почитал Горация любимым своим поэтом, и большую часть жизни занимался вообще изучением древней словесности.
Если вы, милостивый государь, в этом со мною согласны, и можете гораздо больше ценить русского поэта в Муравьеве-Апостоле, нежели я, то тем больше смею надеяться, что и вся образованная публика будет желать согласно с нами, чтобы Г. переводчик обогатил некогда русскую словесность подобными переводами од Горация.
Еще два замечания, одно о самой переведенной оде, другое о правописании, наблюдаемом г. переводчиком. Славный английский критик Гом (Elements of Criticism 1, 37) замечает, будто в сей оде недостает легкой, натуральной связи в мыслях, но он в сем случае судил о лирическом поэте по правилам, предписанным для логического прозаика. — Связь очень ощутительна, стоит только представить главные мысли стихотворца в следующем порядке: Всякий стремится к счастливой, беззаботной жизни, так как к предмету желаний, но весьма редкие находят стезю, ведущую к сей цели. Многие думают достигнуть ее посредством чести и богатства, но меж тем, как с ненасытною жадностью к ним стремятся, они расстраивают здоровье беспрерывными и неизбежными заботами. Один только тот наслаждается прямым спокойствием в жизни, кто без разбору доволен всякою участью, он не забывает, что боги отказали смертным в совершенном блаженстве, и что человек, какими бы ни наслаждался благами, должен чувствовать нужду в том, что дано в удел другому. Гораций оживляет сии мысли, воспоминая о Титоне и Ахиллесе, и приводя в пример Гросфа и себя самого.
В правописании г. Муравьев-Апостол с намерением употребляет Т вместо в словах, принятых с греческого. Он пишет тракияне, вместо ракияне. Соображаясь с его желанием, прошу вас, м. г., удержать сию орфографию в переведенной им Горациевой Оде. По его мнению буква — сколь ни нужно отличать ее от Т и Ф, как знак, имеющий особенное произношение — не находится ни в одном, собственно русском слове, однако вероятно, греки произносили иным образом, нежели Фи, иначе на что бы употреблять два разные знака для одного и того же звука. Можно думать, что и новейшие греки по той же причине удержали Ф в тех словах, в коих прежде она была употребляема и коих древний выговор давно потерян, хотя они сами произносят ее теперь как ф, но русские не имеют никакой нужды писать еос, еодор вместо Феос, Феодор, ибо нимало через то не ошибаются в выговоре . Никто не говорит еатр, Эсетика, еория. Для чего ж совсем не исключить буквы из русского правописания и не довольствоваться буквами Ф и Т, если они действительно соответствуют правильному русскому выговору? Честь имею быть и проч.
Сент. дня
1809 года.
Буле И.Г. Письмо к издателю Вестника Европы от профессора Буле: [Сопровод. письмо к послед. пер. оды Горация И.М.Муравьева-Апостола] / Ив. Теоф. Буле // Вестн. Европы. — 1809. — Ч.47, N 20. — С.267-272.