Время на прочтение: 15 минут(ы)
20 марта 1921 г. на заседании Оргбюро ЦК РКП(б) было принято решение о направлении Федора Раскольникова [1] в Афганистан [2]. 29 марта 1921 г. постановлением СНК он утвержден представителем РСФСР в Афганистане, 30 марта в секретариате Совнаркома РСФСР ему были вручены соответствующие документы на русском и персидском языках, а уже 16 апреля 1921 г. советское представительство численностью в 32 человека убыло из Москвы в Кабул [3]. Это назначение для бывшего командующего Балтийским флотом фактически явилось политической ссылкой за ошибки и просчеты, приведшие, по мнению партийного руководства страны, к Кронштадтскому выступлению. Назначенный незадолго до этого (в июне 1920 г.) на свою должность Ф.Раскольников вместо выполнения прямых служебных обязанностей был втянут в политические интриги, которые вели Г.Е. Зиновьев [4] и его окружение против Л.Д. Троцкого [5], в дискуссию о профсоюзах, отстаивал взгляды последнего. Председателю РВСР Троцкому потребовались значительные усилия, чтобы спасти своего опального сторонника, выхлопотав для него должность полпреда Советской России в Афганистане. Назначение было единственной возможностью избежать более сурового наказания. Комплектуя штат представительства, Ф.Раскольников, в свою очередь, стремился включить в него как можно больше сослуживцев-военморов, многие из которых уже находились под следствием по обвинению в контрреволюционном мятеже [6]. Дипломатическая миссия была сформирована в кратчайшие сроки. Она состояла в основном из бывших моряков Балтийского флота.
Все это непростое для Федора Федоровича время рядом была его жена Лариса Рейснер [7]. Она буквально ни на минуту не оставляла его, морально поддерживая и помогая в организации этого предприятия. С ним она поехала и в Афганистан. Прибыв в Кабул, вместе с мужем активно включилась в дипломатическую работу.
Первоначально ее объем был столь велик, что свободного времени не оставалось. Отношения с руководством Афганистана пришлось строить практически на пустом месте. В стране было очень сильно влияние Великобритании. Англичане не оставляли надежд если не включить Афганистан в состав своей колониальной империи, то по крайней мере держать его в сфере влияния. Первостепенное значение эта задача для британской дипломатии приобрела в начале 1920-х годов, когда стало окончательно ясно, что советская власть на территории сопредельной с Афганистаном бывшей Российской империи утвердилась всерьез и надолго. Вернее, Великобританию беспокоило даже не столько само рабоче-крестьянское государство, сколько идея мировой революции, провозглашаемая его коммунистическим руководством. В этих условиях, стремясь обезопасить свои колониальные владения в Индии, английское правительство хотело превратить Афганистан в своеобразный буфер, подобный тому, который страны Запада создавали в Европе из приграничных с РСФСР государств.
Афганский эмир Аманулла-хан, хотя и заявил о дружбе с Советской Россией и пошел на установление дипломатических связей, не всегда последовательно придерживался избранного курса добрососедских отношений. Сказывалось, с одной стороны, влияние проанглийски настроенной знати, с другой — страх перед распространением революционных идей. Только ненависть к английским завоевателям удерживала его от разрыва отношений с северным соседом.
Сразу же по прибытии в Кабул Ф.Ф. Раскольников постарался довести до сведения Амануллы-хана и его окружения позицию советского правительства, изложенную в инструкции Наркоминдела РСФСР. В ней декларировалось: ‘Мы говорим афганскому правительству: у нас один строй, у Вас другой, у нас одни идеалы, у Вас другие, нас, однако, связывает общность стремлений к полной самостоятельности, независимости и самодеятельности наших народов… Мы не вмешиваемся в Ваши внутренние дела, мы не вторгаемся в самодеятельность Вашего народа, мы оказываем содействие всякому явлению, которое играет прогрессивную роль в развитии Вашего народа. Мы ни на минуту не думаем навязывать Вашему народу такой программы, которая ему чужда в нынешней стадии его развития’ [8]. Исходя из этих принципов, советский полпред и начал строить отношения с афганским правительством. Однако его деятельность встретила активное противодействие со стороны английской дипломатии, которая любыми способами пыталась дискредитировать советскую внешнюю политику в целом и ее представителя в частности. Федору Раскольникову пришлось приложить значительные усилия, чтобы нейтрализовать действия противников. В этом большую помощь ему оказала Лариса Рейснер. В силу восточной специфики, не имея возможности непосредственно воздействовать на ход дипломатических переговоров, она на правах жены посла познакомилась с любимой женой эмира и его матерью и завязала с ними тесные дружественные отношения. Поскольку обе эти женщины играли важную роль в жизни кабульского двора, то через них она смогла не только получать ценную информацию о придворных интригах, но и влиять на политическую обстановку в Кабуле [9].
Совместными усилиями супружеской чете удалось расстроить планы английских дипломатов по дискредитации советской внешней политики в Афганистане и добиться значительных успехов на дипломатическом поприще. Уже 11 августа 1921 г. Лойя-джирга (Совет старейшин афганских племен) одобрила советско-афганский договор, вступивший в силу и ратифицированный через три дня эмиром. 1 сентября афганское правительство заявило об отказе от подрывной пропаганды в пределах РСФСР и Туркестанской Советской Республики. Летом 1922 г. эмир призвал афганцев, участвовавших в набегах басмачей на советскую территорию, вернуться к домашним очагам, угрожая жестоко наказать за ослушание. Доверие к советскому дипломату Амануллы-хана еще больше возросло после сообщения о заговоре, целью которого было его устранение. После этого инцидента существовавшее равновесие между Англией и РСФСР в Афганистане, как отмечал в конце 1922 г. нарком Г.В. Чичерин [10], постепенно стало ‘нарушаться’ в советскую сторону [11].
Однако по мере того, как отношения между двумя соседними странами налаживались, и жизнь советской дипломатической миссии в Кабуле все более и более приобретала рутинный характер, в семье Раскольниковых стал назревать кризис. Два незаурядных энергичных человека, Федор Раскольников и Лариса Рейснер, не могли существовать в условиях размеренного быта и покоя. Как только исчезло ощущение новизны в восприятии восточной экзотики и ослаб накал дипломатических баталий, ими овладели скука и тоска по Родине, где по-прежнему шел ‘последний и решительный бой’. Особенно тяжело переживала оторванность от активной общественно-политической деятельности Лариса Рейснер. Энергия, кипевшая в ней и толкавшая ее подчас на безумные поступки, искала выхода. Не спасали даже занятия литературой, на которые прежде не хватало времени. Размеренное течение жизни и убаюкивающий покой Востока вызывали раздражение и досаду. Все это приводило к нелепым семейным сценам [12]. Понимая состояние жены и считая задачи, поставленные перед ним правительством выполненными, Федор Раскольников обратился в Наркоминдел с просьбой отозвать его из Афганистана. Поскольку наркомат не торопился с ответом, они направили несколько писем Л.Д. Троцкому, рассчитывая на его содействие. Однако на этот раз председатель РВСР не смог им помочь. Распоряжение о смене полномочного представителя в Афганистане по разным причинам постоянно откладывалось. В конце концов терпение у Ларисы Рейснер иссякло, и она весной 1923 г., в буквальном смысле слова, сбежала в Россию с твердым намерением ‘выцарапывать всеми силами из песков’ [13] своего мужа. Раскольников остался в Кабуле, надеясь в скором времени вновь встретиться с женой. Но судьба распорядилась иначе. Вместо ожидаемого приказа Наркоминдела об отзыве из Афганистана он неожиданно получил письмо от Ларисы с предложением развода [14]. Так закончилась семейная жизнь этой ‘мятежной четы’.
Публикуемые письма Федора Раскольникова и Ларисы Рейснер сохранились в фонде секретариата председателя РВСР — РВС СССР, находящемся в Российском государственном военном архиве. Помимо документов в фонде отложились отдельные их произведения, присланные председателю РВСР для ознакомления и рецензирования. Это, прежде всего, очерки Ларисы Рейснер ‘Казань. Лето и осень 1918 года’, ‘Машин-хане’, ‘Персидский посол в Афганистане’, ‘Гражданский госпиталь’, ‘Вандерлип на Востоке’ и другие, которые вошли впоследствии в ее книги ‘Фронт’ и ‘Афганистан’, а также воспоминания Федора Раскольникова ‘Накануне Октябрьской революции’, ‘3 — 5 июля 1917 года’, ‘Приезд тов. Ленина в Россию’, составившие затем основу мемуаров ‘Кронштадт и Питер в 1917 году’. Интересны дарственные надписи авторов на книгах. Здесь и желание напомнить о себе, и просьбы об улучшении их положения [15]. Так, на первой странице очерка ‘Вандерлип на Востоке’ Лариса Рейснер написала: ‘Дорогому Льву Давыдовичу (так в документе. — Н.М.) от Л.М. с просьбой поскорее вытащить нас из Афганистана’ [16]. Аналогичное пожелание содержится и в посвящении к очерку ‘Гражданский госпиталь’ [17]. Эти документальные материалы представляют для историков и литературоведов особую ценность, так как являются первоначальными авторскими редакциями, содержат пометы Л.Д. Троцкого. Они не подвергались цензуре, их не коснулась политическая конъюнктура, складывавшаяся в тот момент в советской России.
Вступительная статья, комментарии и подготовка текста к публикации Н.А. МЫШОВА.
[1] Раскольников Ф.Ф. (1892 — 1939) — советский государственный и военный деятель, дипломат, журналист. Член РСДРП(б) с 1910 г. После Февральской революции 1917 г. в Кронштадте член комитета РСДРП(б), заместитель председателя Совета, редактор газеты ‘Голос Правды’. В июльские дни (3 — 5) 1917 г. арестован Временным правительством, но вскоре под давлением матросов освобожден. Участник Октябрьского вооруженного восстания в Петрограде. После Октябрьской революции комиссар морского Генштаба, заместитель наркома по морским делам, член РВС Восточного фронта, член РВСР, командующий Волжско-Каспийской военной флотилией, начальник морских сил Балтийского флота. В 1921 — 1923 гг. на дипломатической работе в Афганистане. С декабря 1923 г. на журналистской работе. С 1924 г. под псевдонимом Петров руководил восточным секретариатом Коминтерна. В 1930 — 1938 гг. полпред СССР в Эстонии, Дании, Болгарии. С 1938 г. в эмиграции. Исключен из партии, объявлен ‘врагом народа’. Реабилитирован посмертно.
[2] Кронштадтская трагедия 1921 года. Документы: В 2 кн. М., 1999. Кн. 1. С. 564.
[3] Кольцов П.С. Дипломат Федор Раскольников. М., 1990. С. 6.
[4] Зиновьев (Радомысльский) Г.Е. (1883 — 1936) — член Политбюро ЦК РСДРП(б) — РКП(б) — ВКП(б) в 1917 г., 1921 — 1926 гг., кандидат в члены Политбюро ЦК РКП(б) в 1919 — 1921 гг., член Оргбюро ЦК РКП(б) в 1923 — 1924 гг. В 1918 — 1919 гг. председатель СНК Петроградской трудовой коммуны, член РВС 7-й армии, в 1919 — 1926 гг. председатель исполкома Коминтерна.
[5] Троцкий (Бронштейн) Л.Д. (1879 — 1940) — член Политбюро ЦК РСДРП(б) — РКП(б) — ВКП(б) в 1917 г., 1919 — 1926 гг., член Оргбюро ЦК РКП(б) в 1923 — 1924 гг. В 1918 — 1925 гг. нарком по военным и морским делам и председатель РВСР. Одновременно в марте — декабре 1920 г. нарком путей сообщения РСФСР, в 1920 — 1921 гг. председатель ЦК союза транспортных рабочих
[6] Начальник штаба Балтийского флота С.А. Кукель прибыл в распоряжение Ф.Раскольникова прямо из тюрьмы. Федор Федорович отказал бедствовавшему в то время поэту О.Мандельштаму, хотя за него просила Лариса Рейснер, и включил в состав посольства работника политуправления Балтийского флота Л.В. Никулина, ставшего впоследствии известным советским писателем (о последнем факте подробнее см.: Мандельштам Н. Вторая книга. М., 1990. С. 33).
[7] Рейснер Л.М. (1895 — 1926) — писатель, журналист. Участница социал-демократических кружков. После Октябрьской революции занималась охраной памятников искусства. В годы Гражданской войны военком в Волжской флотилии, комиссар штаба флота. В 1921 — 1923 гг. в Афганистане. С октября 1923 г. на конспиративной работе в Германии. После возвращения в Россию занималась изучением положения рабочего класса на Урале, в Донбассе, в текстильных районах. Результатом поездок явилась книга ‘Железо, уголь и живые люди’. В 1925 г. уезжает на лечение в Германию, которое использует для продолжения своих исследований о рабочем классе. После окончания книги ‘В стране Гинденбурга’ берется за изучение восстания декабристов, пишет очерки о Каховском, Трубецком, Штейнгеле. 9 февраля 1926 г. скончалась от тифа.
[8] Кольцов П.С. Указ. соч. С. 27.
[9] См.: Никулин Л.В. Люди и странствия. Воспоминания и встречи. М., 1962. С. 109, Кольцов П.С. Указ. соч. С. 28, Радек К.Б. Лариса Рейснер // Луначарский А.В. и др. Силуэты: политические портреты. М., 1991. С. 315.
[10] Чичерин Г.В. (1872 — 1936) — советский государственный деятель, дипломат. Член РКП(б) с января 1918 г., в революционном движении с 1904 г. 29 января 1918 г. назначен заместителем наркома иностранных дел, с 30 мая нарком иностранных дел РСФСР. В 1923 — 1930 гг. нарком иностранных дел СССР.
[11] Кольцов П.С. Указ. соч. С. 162 — 163.
[12] См.: Порецки Э. Тайный агент Дзержинского. М., 1996. С. 70, Савченко В.И. Отступник: драма Федора Раскольникова. М., 2001. С. 212 — 213.
[13] Савченко В.И. Указ. соч. С. 207.
[14] Там же. С. 212 — 213, 216 — 217.
[15] На первой странице машинописного очерка Л.М. Рейснер ‘Казань. Лето и осень 1918 года’ написано: ‘Дорогому Льву Давыдовичу на память о Волге, Свияжске, Казани и о непутевом комиссаре разведки, которому так хорошо и вольно дышалось воздухом 18-го, незабываемого года’ (РГВА. Ф. 33987. Оп. 2. Д. 141. Л. 501).
[16] РГВА. Ф. 33987. Оп. 2. Д. 141. Л. 760.
[17] ‘Дорогой Лев Давыдович, простите за кляксу, прочтите, ради бога, вытягивайте бедных авторов из этой проклятой страны’ (РГВА. Ф. 33987. Оп. 2. Д. 141. Л. 655).
No 1
Письмо Ф.Ф. Раскольникова Л.Д. Троцкому
Лариса Михайловна и я еще не отчаиваемся и не теряем веры, что рано или поздно Вы позовете из соседней комнаты Глазмана [1] и продиктуете ему несколько слов для Ваших кабульских друзей. Заброшенные в дикие горы, с ненадежной, а сейчас даже оборванной радиосвязью, мы ведем отшельническую жизнь в нашем советском монастыре. Зато я возобновил литературные занятия. Перевел последний, очаровательный рассказ Рабиндраната(1) Тагора [2] и взялся за воспоминания о недавних бурных годах, откуда мы с Вами вышли живыми каким-то чудом. Помните наш ночной поход на миноносце под Казанью, когда остановилось сердце корабля и, пришвартовавшись к какой-то барже при свете предательски вышедшей луны, мы должны были приводить в чувство потерявший признаки жизни миноносец? Только позже, попав в плен к англичанам почти в аналогичных условиях из-за порчи жизненных частей корабля и из-за неумения управлять кораблем в боевой обстановке со стороны растерявшегося, отвыкшего от войны комсостава, я понял какая удивительная случайность, что в 1918 г., в ночь на 30 августа Вы, Лев Давыдович, избежали гибели. Позже, уже на Каме, я узнал, что нас не расстреляли из орудий, под дулами которых мы вертелись, только потому, что по халатности, не ожидавшие ночных визитов офицеры белогвардейских батарей, все до одного развлекались в театре.
Может быть, мое письмо придет не ко времени, когда Вы будете завалены текущими делами, и тогда Вы подосадуете на меня за отвлечение Вашего внимания в сторону полузабытых призраков прошлого. Но я не мог от этого отказаться, так как оторвавшись от Советской России, отойдя от революционных событий несколько в сторону если не во времени, то в пространстве, я сейчас весь во власти недавнего прошлого. Законченный для Истпарта [3](2) очерк ‘Первое заседание легального Пека(3)‘ я посылаю Вам. Может быть, на сон грядущий Вы когда-нибудь бегло пробежите глазами по его страницам. Сейчас пишу ‘Накануне Октябрьской революции’ и ‘Как был потоплен Черноморский флот’. В виде исключения, частным образом, посылаю Вам мой последний доклад Чичерину. Пожалуйста, просмотрите его и если согласитесь с содержанием, то возьмите на себя его защиту перед Политбюро, как когда-то согласились быть моим адвокатом по делу 3 — 5 июля. Дело в том, что Наркоминдел никак не может установить одной определенной и верной линии. Сегодня он проводит через Политбюро одно решение, а завтра другое, исключающее первое. То уполномочивают меня обещать Афганистану золотые горы, то приказывают показать ему общеизвестную комбинацию из трех пальцев, конечно, в своей среде мы привыкли к таким перерешениям, часто обязанным колебаниям какого-нибудь неустойчивого члена Цека(4), но афганский эмир [4] — не партийный товарищ, он этого не поймет и сделает выводы, навсегда исключающие нашу дружбу. Такие опрометчивые решения рискуют провалить все дело, а, как водится, собак будут вешать на шею полномочного представителя. Как полагается, у меня здесь сложились хорошие отношения с эмиром. Он — крупный и решительный человек как в политике, так и в преступлениях. Фактически он сам ведет всю внешнюю политику, точно так же как сам организовал убийство своего любимого папаши Хабибуллы и собственноручно выколол глаза обожаемому дяде Насрулле. А, в общем, страна дикая, некультурная и, несмотря на соседство клокочущей в предвестии революции Индии, меня, как бродягу, уже тянет в другое место.
Крепко целую Вас, дорогой Лев Давыдович. С коммунистическим приветом
Р.S. Пожалуйста, передайте мой искренний привет Наталье Ивановне [5].
РГВА. Ф. 33987. Оп. 2. Д. 141. Л. 270. Автограф.
No 2
Письмо Ф.Ф. Раскольникова Л.Д. Троцкому
Посылаю Вам копию отправленной мною в Истпарт работы ‘3 — 5 июля’. Это, конечно, не историческая статья, а воспоминания. Полагаю, что многое Вам также будет приятно вспомнить. Сейчас у меня начаты одновременно несколько очерков: ‘Накануне Октябрьской революции’, ‘Потопление Черноморского флота’ и ‘Падение Казани’. Только не знаю — удобно ли будет печатать последнюю статью. Там несколько неприглядно выходит милейший Иоким Иокимович Вацетис [6]. Хотелось бы узнать ваши соображения.
Пока до свидания, дорогой Лев Давыдович.
У меня сейчас нет ни советника, ни первого секретаря, поэтому отправка этой почты меня порядочно измотала. Надеюсь, в скором времени получить от Вас хоть несколько ободряющих, дружеских строк. Сердечный привет Наталье Ивановне.
С ком[мунистическим] прив[етом]
РГВА. Ф. 33987. Оп. 2. Д. 141. Л. 429. Автограф.
No 3
Письмо Л.М. Рейснер Л.Д. Троцкому
Кабул
Получили Ваше хорошее письмо — ну, спасибо Вам, а то чувствовали мы себя совершенно потерянными в этом жарком, как печка, Афганистане. Вот уж прошла годовщина нашего пребывания здесь, а когда выберемся — неизвестно. Устала я от юга, от всегда почти безоблачного неба, от природы, к которой Восток не считает нужным ничего прибавить от себя, от сытости, красоты и вообще всего немого. Все-таки лучшие годы уходят — их тоже бывает жалко, особенно по вечерам, когда в сумерки муллы во всех ближних деревнях с визгливой самоуверенностью начинают призывать господа бога. Совсем не хочу жаловаться, в конце концов и Феде надо было когда-нибудь передохнуть, вылезти из бумаг, заседаний и воспалений легких — но два года, два года в розах, в состоянии пассивного наслаждения мертвым миром — это бы и из Ленского сделало мрачного пессимиста, мизантропа и самоубийцу. Итак, Лев Давыдович, итак, дорогой Лев Давыдович, если где-нибудь в Вашем присутствии будут говорить о ‘мятежной чете’, если кто-нибудь станет утверждать, что в Кабуле Раскольникову чудно живется, что он совершенно счастлив под древом дипломатического добра и зла, с которого на его голову падают то кислые, то сладкие плоды, что он с успехом и удовольствием может просидеть в своем концентрационном Кабуле еще года два, вспоминая бурно проведенную молодость, укрепляя свое здоровье и отправляя мирные досуги своего собрата и партнера английского посла, если Вам придется услышать что-либо подобное — то, пожалуйста, выступите в нашу защиту, ибо и в розовом варенье можно скиснуть и потонуть, и о профсоюзах вспомнить с глубочайшей, хотя и несколько запоздалой нежностью, два года рассматривая вечный снег гор и пену цветущих садов из канареечной клетки. Да что греха таить — если бы Вы знали, с какой радостью я вчера смотрела в кино на лицемерное брюшко и косоворотку, на кудри и пухлые жесты. И как радовалась перепугу высокопоставленных соседей послов, впившихся глазами в лица и сцены ‘Съезда народов Востока’. Ну, крепко, крепко жму Вашу руку.
РГВА. Ф. 33987. Оп. 2. Д. 141. Л. 290. Автограф.
No 4
Письмо Ф.Ф. Раскольникова Л.Д. Троцкому(5)
Кабул
Сколько я не уподобляюсь барону Мюнхгаузену, который, как известно, собственноручно вытащил себя за волосы из болота, однако оказывается, что невылазная афганская трясина засасывает крепче и глубже. Приезжающие из Ташкента дипкурьеры — славные начесанные парни — находят какое-то болезненное удовольствие в том, что запугивают меня двузначными цифрами месяцев, оставшихся на мою горькую кабульскую долю. По правде сказать, полубиблейская, полусредневековая экзотика феодально-пастушеского быта, придавленного исламо-теократической государственностью, вызывает у меня ощущение безнадежной скуки. Примитивная государственная ‘идеология’, как сказал бы профессор Рейснер [7], вполне гармонирует с усвоенными здесь методами внешней политики. Циничное вероломство, шитое белыми нитками, надувательства считаются тут образцом утонченного дипломатического искусства. И если Вы со свойственной большевикам прямотой даете понять, что Вам ясно видны карты партнера, скрытые пружины всей его незамысловатой политики, то в глазах дикарей это ничуть не опорочивает их приемов и ни в какой степени не принуждает их к большей увертливости.
Никаких гарантий при общении с этой публикой нет и быть не может. Они считают верхом политической хитрости принять от Вас подарок и в следующий момент обратить его против Вас. Например, мы подарили им уже две радиостанции, так как без этого условия они не давали их установить и, однако, это не помешало им уже три раза в острые моменты фактически лишать нас радиосвязи.
С помощью всемогущего удара кулаком по столу обычно удавалось восстанавливать равновесие, но через несколько дней их изобретательный на подлости мозг выдумывал новую бестактность, новую кричащую нелояльность.
Политбюро, заседающее не в Кабуле, а в Москве, сделало отсюда вывод, что раз так, то мы не будем выполнять договор. Политика саботажа договора оказалась удачно использованной в Варшаве. Но этот эксперимент, проведенный в одном случае, нельзя применять универсально. В частности, здесь упорство может привести к обратному результату, а передача помощи имеет шансы стабилизировать положение. Конечно, это связано с риском. Но какая же политика останавливается перед ним?
В этой стране чудовищной коррупции, где доступен подкуп любого министра, единственно правильной политикой является выполнение договора, как средство государственного подкупа и способ привлечения широких симпатий. Такова моя точка зрения, которая, кажется, разделяется тт. Чичериным и Караханом [8], но зато не находит заметного сочувствия в Политбюро. В результате мое неожиданное дипломатическое призвание судорожно бьется сейчас между афганским требованием уплаты по векселям и нашей выдержкой характера.
Хуже всего то, что нашим словам уже не верят. Как я писал моему боевому товарищу Шорину [9] понятными для старого солдата словами, наша политика в Афганистане сводится к тому, чтобы разбить и подкупить — разбить энверовских [10] басмачей в Бухаре и подкупить афганцев. К счастью, первая задача нашей реальной дипломатии уже выполняется. Один приезд главкома С.С. Каменева [11] в Кушку имел в тысячу раз больше значения, чем дюжина моих самых убедительных бесед с министром. Естественно, что в таких условиях работа мало воодушевляет, особенно в связи с той кампанией репрессий против индийцев, которая обрушилась на них после англо-афганского договора. Фактически Индия стала сейчас еще дальше от нас, чем была прежде.
Наконец, тяжелая шапка Мономаха — скучное и однообразное представительство, праздное, но обязательное общение с ограниченными иностранными дипломатами (словно сговорившись, персы, итальянцы, турки и китайцы умных представителей в Кабул не присылают) стало для меня с трудом выносимым. Отсюда, понятно, что я рвусь назад в Москву, в Истпарт, в ‘Эресефесерочку’(6).
Заразившись восточным фатализмом, я надеюсь, что все образуется ‘самотеком’. Хотел бы узнать о флоте, о его судьбе и перспективах… но в доме повешенного не говорят о веревке.
Крепко обнимаю Вас. С коммунистическим приветом
P.S. Прошу передать мой сердечный привет глубокоуважаемой Наталье Ивановне.
P.S. Ваши письмо и книги с благодарностью получены.
РГВА. Ф. 33987. Оп. 2. Д. 141. Л. 298 — 299. Подлинник. Машинопись. Подпись — автограф.
No 5
Письмо Л.М. Рейснер Л.Д. Троцкому
Кабул
Не позднее 17 сентября 1922 г.(7)
Вчера видела фильму из России — один из парадов Красной Армии — Вас, эту знакомую площадь — все. Началось настоящее Heimwee(8) — и гордость засмеялась где-то внутри, встряхивая кудрями — от этих полков в шышаках, от знамен, от того, что это свои, РСФСР, та самая, флаг которой полощет над глиняными крышами Кабула ветер Индии. И Вы вспомнились так тепло и живо, что решила Вам послать свои последние ‘Письма из Кабула’, и вообще, какое-то очень дружественное рукопожатие.
Помета: ‘Получено 17 сент[ября 19]22 г.’
РГВА. Ф. 33987. Оп. 2. Д. 141. Л. 423. Автограф.
[1] Глазман М.С. (1896 — 1924) — секретарь председателя РВСР в 1918 — 1924 гг. Исключен из ВКП(б) в 1924 г. В том же году покончил с собой.
[2] Тагор (Тхакур) Рабиндранат (1861 — 1941) — индийский писатель-гуманист и общественный деятель. Писал на бенгальском языке. Произведения имели антифеодальный и антиклерикальный характер, направлены против расовой дискриминации, кастовости и бесправия женщин, проникнуты идеями патриотизма и национального освобождения Индии от колониальной зависимости. Лауреат Нобелевской премии (1913).
[3] Истпарт — Комиссия по истории Октябрьской революции и РКП(б). С 1920 г. при Госиздате, Наркомпросе, с 1921 г. при ЦК партии. Научный и издательский центр. Имел сеть местных бюро в республиках и областях. Издавал свыше 30 журналов и сборников (‘Пролетарская революция’, ‘Бюллетень Истпарта’ и др.). В 1928 г. слит с Институтом В.И. Ленина.
[4] Имеется в виду Аманулла-хан. Его правительство в 1919 г. провозгласило независимость от Англии. В том же году установлены дипломатические отношения РСФСР и Афганистана. В 1921 г. между РСФСР и Афганистаном подписан договор.
[5] Седова Н.И. (1882 — 1962) — вторая жена Л.Д. Троцкого.
[6] Вацетис И.И. (1873 — 1938) — советский военачальник. Из крестьян. Окончил Академию Генштаба (1909). Участник Первой мировой войны, полковник. Командуя 5-м Земгальским латышским стрелковым полком, перешел во время Октябрьской революции на сторону советской власти. В декабре 1917 г. начальник оперативного отдела Революционного полевого штаба при Ставке. С апреля 1918 г. начальник Латышской стрелковой дивизии. В июле — сентябре 1918 г. командующий Восточным фронтом. В сентябре 1918 — июле 1919 г. главнокомандующий Вооруженными силами Республики и член РВСР, одновременно с января по март 1918 г. командующий Армией Советской Латвии. С 1921 г. на преподавательской работе в Военной академии РККА.
[7] Рейснер М.А. (1868 — 1928) — социолог, историк и правовед. Член РСДРП с 1905 г. В 1895 г. окончил Варшавский университет. В 1918 г. заведующий отделом законодательных предложений в Наркомате юстиции. Инициатор создания в 1918 г. Социалистической академии общественных наук. В 1919 — 1920 гг. заведующий политотделами флотов и флотилий по фронтам Гражданской войны, с июля 1920 г. начальник политотдела Балтийского флота. Впоследствии занимался научной работой. Отец Ларисы Рейснер.
[8] Карахан (Караханян) Л.М. (1889 — 1937) — советский дипломат. Член РСДРП с 1904 г., с июля 1917 г. в РКП(б). В августе — сентябре 1917 г. член президиума и секретарь Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов, член ВРК. В 1917 — 1918 гг. секретарь и член советской мирной делегации в Бресте. В 1918 — 1920, 1922 — 1923, 1927 — 1934 гг. член коллегии Наркомата иностранных дел, заместитель наркома. В 1921 — 1922 гг. полпред СССР в Польше, в 1923 — 1925 гг. — в Китае, с 1934 г. — в Турции. Член ЦИК СССР.
[9] Шорин В.И. (1871 — 1938) — советский военачальник. Из мещан. Окончил юнкерское училище (1892) и Офицерскую стрелковую школу. Участник Первой мировой войны, полковник. В сентябре — апреле 1918 г. начальник 26-й пехотной дивизии. В сентябре 1918 г. добровольно вступил в Красную армию. В сентябре 1918 — июле 1919 г. командующий 2-й армией Восточного фронта. С июля 1919 г. командующий Особой группой Южного фронта. С октября 1919 г. командующий Юго-Восточным фронтом. В январе 1920 г. командующий Кавказским фронтом. В феврале — апреле 1920 г., ноябре 1921 — январе 1922 г. помощник главкома Вооруженными силами Республики. В апреле 1920 — ноябре 1921 г. помощник главкома Вооруженными силами Республики по Сибири. В феврале — октябре 1922 г. командующий Туркестанским фронтом. С 1925 г. в отставке.
[10] Энвер-паша (1881 — 1922) — один из лидеров младотурок, глава триумвирата, управлявшего в Турции в годы Первой мировой войны. В 1918 г. бежал из Турции, примкнул к бухарским басмачам. Убит в стычке с отрядом Красной армии.
[11] Каменев С.С. (1881 — 1936) — советский военачальник, военный теоретик. Член ВКП(б) с 1930 г. Из семьи военного инженера. Окончил Академию Генштаба (1907). Участник Первой мировой войны, полковник. В начале апреля 1918 г. добровольно вступил в Красную армию, был военным руководителем Невельского района Западного участка отрядов завесы, с июля начальник 1-й Витебской пехотной дивизии, с августа 1918 г. помощник военного руководителя Западного участка завесы и одновременно военрук Смоленского района. С сентября 1918 по июль 1919 г. (с перерывом в мае 1919 г.) командующий Восточным фронтом. С июля 1919 г. до апреля 1924 г. главнокомандующий Вооруженными силами Республики и член РВСР. С 1924 г. член РВС СССР, начальник Штаба РККА, заместитель наркома по военным и морским делам, заместитель председателя РВС СССР, член военного совета Наркомата обороны, командарм 1-го ранга.
(1) В документе: Рабинбрамата.
(2) В документе здесь и далее: испарта.
(3) Так в документе. Имеется в виду Петроградский военно-революционный комитет (ПВРК).
(4) Так в документе. Имеется в виду ЦК ВКП(б).
(5) Обращение в письме отсутствует. Видимо, документ являлся частью другого послания.
(6) Так в документе.
(7) Датируется по помете на документе.
(8) Heimwee — тоска по дому, родине. (Нем.)
Прочитали? Поделиться с друзьями:
