А. В. Дружинин. Фотография 1856 г.
Н. Пыпин.
1
1
Д. В. Григорович. Фотография 1856 г.
Приписка Д. В. Григоровича.
Приписка Д. В. Григоровича.
Григорович.
2
2
А. Дружинин.
3
3
Библиотека
Письма А. В. Дружинина к И. С. Тургеневу, Дружинин Александр Васильевич, Год: 1862
Время на прочтение: 17 минут(ы)
Печатаемые ниже письма А. В. Дружинина к И. С. Тургеневу относятся к одному из самых боевых периодов русской литературы и журналистики: письма эти написаны между 1855 — 1862 гг., в эпоху исключительного умственного и общественного оживления, которым были охвачены все мыслящие и, в частности, литературные круги. В ту пору катастрофический ход крымской войны неумолимо перевел прежние отвлеченно-либеральные настроения на вопросы непосредственной действительности. Назревала неотложная потребность правды и раскрепощения и возникали надежды на установление нового порядка вещей,— переживания были таковы, что даже самое падение Севастополя, вместе с чувством национального оскорбления, вызывало облегчение, как уничтожение оплота старого порядка. Начиналась подготовительная работа, давшая в результате отмену крепостного бесправия, возникал страстный спор о наделении крестьян землей.
В такое время, естественно, молодые литературные силы не могли оставаться хладнокровными свидетелями событий,— они неминуемо должны были явиться выразителями новых взглядов и чаяний и, тем самым, вступить в борьбу, в которой прежний умеренный образ мыслей сталкивался с новыми ‘крайними’ взглядами. На такой почве и возникли трения в ‘Современнике’, где задачей прежних главных сотрудников явилась защита, так называемого ‘пушкинского’ направления против ‘гоголевского’, требовавшего реального подхода к запросам дня. Старый редакционный кружок, всячески отклоняя новые интересы, предпочитал держаться в стороне от жгучих проблем современности — от ‘политики’, к которым тяготели стремления убежденных защитников нового ‘направления’. ‘Круг Белинского’, под которым В. П. Боткин разумел прежде всего себя, Анненкова, Дружинина, по существу давно отошедший от преданий 40-х годов, не чувствовал исторической связи прошлого с новым ходом идей. Некоторым исключением являлся здесь Тургенев, который, как можно заключать из писем его к Дружинину от 30 октября 1856 г. и 13 января 1857 г. (‘Первое собрание писем И. С. Тургенева’, Спб., 1884), эту связь сознавал, отзывался сочувственно о работах Чернышевского и не соглашался со взглядами Дружинина, высказанными им. в статье о Белинском,— ‘Бывают эпохи,— говорил И. С. в другом случае,— где литература не может быть только художеством — и есть интересы высшие поэтических интересов’ (в письме В. П. Боткина к А. В. Дружинину от 27 июня 1855 г., см. ‘XXV лет. Сборник Литературного фонда’, Спб., 1884, стр. 481). Впрочем, ‘сочувствие Тургенева к статьям Чернышевского было непрочным’ (Н. К. Пиксанов, ‘Переписка Чернышевского’, 1925, стр. 36, прим.) и не мешало ему в основе соглашаться с мнениями ‘артистического круга’ и к нему примыкать. Настроение же этого круга было полно чрезвычайного раздражения и от теоретических несогласий переходило в личную вражду к ближайшим противникам — Чернышевскому и особенно Добролюбову. Какова была сила этого раздражения видно, например, из письма единомышленника ‘круга’ и соратника А. В. Дружинина по ‘Веку’ К. Д. Кавелина к Герцену по поводу ареста Чернышевского,— Кавелин писал: ‘аресты меня не удивляют, и признаюсь тебе, не кажутся возмутительными’ (Ю. Каменев, ‘Об А. И. Герцене и Н. Г. Чернышевском’, Пгр., 1916, стр. 125). У самого Дружинина к общему настроению друзей могло прибавляться еще особое нерасположение к Чернышевскому, как бы вытеснившему его из ‘Современника’ и явившемуся его опасным соперником в области критики, где до того первенствовал Дружинин. В печатаемых письмах мы видим, как обычно корректный Дружинин, заговаривая о работе Чернышевского, сразу не выдерживает и выражения: ‘запах отжившей мертвечины’, ‘безобразие’, ‘кукиши в кармане’ и грубое прозвище Чернышевского — встречаются у него нередко. Те же причины, конечно, в 1857 г. помогли Дружинину находить, что ‘голова Современника теперь в одном Боткине, а трудящийся сотрудник у него один, это Толстой’ (письмо 6). Заметим, однако, что в данном случае сам Л. Н. был Дружинину особенно мил, видимо, потому, что ‘в своих отношениях к цензуре он спокоен, тих и уступчив’ (письмо 5): такое замечание является чрезвычайно характерным для самого Дружинина, подчеркивая осторожность и умеренность, как одну из основных черт его характера, заставившую А. В. лозунгом ‘Библиотеки для Чтения’ в 1856 г., в пору бури и натиска, поставить бесстрастное ‘Ohne Hast, ohne Rast’ (‘без поспешности, без отдыха’ — по переводу Тургенева) и впоследствии, несмотря на возлагаемые Дружининым надежды (письма 3, 5, 6 и 9), сделавшую этот журнал бесцветным и безжизненным, даже по отзыву друзей. В противовес всему старому кругу один Некрасов чувствовал и разделял общественные настроения и пони мал идеалистические стремления молодых сотрудников ‘Современника’, развивавших смелую политическую программу по принципам широкого освобождения народных масс, Некрасов видел задачу литературы в отклике на запросы жизни и понимал невозможность оставаться вне связей с общественными интересами. Но в то же время он был окружен интересами журнала и старыми дружескими узами. Вот почему, в примечании к письму Дружинина от 27 июня 1855 года, по поводу внушения Некрасову ‘полезных истин насчет ‘Современника’, мы объясняем ‘дружелюбие’ Н. А. желанием его обойти молчаливой улыбкой щекотливые моменты бесед. На страницах писем Дружинина имеется немало замечаний по поводу направления ‘Современника’,— в сопоставлении с приводимыми в примечаниях ответными словами Тургенева они придают ряд колоритных штрихов к известной нам картине взаимоотношений старого и нового редакционных кругов этого журнала.
Не менее внимания уделяет Дружинин и другим литературным, вернее журнальным планам и затеям: он спрашивает Тургенева относительно ‘истории летней поездки’, говорит о переводах Фета и своих, наконец, делится впечатлениями о прочитанном. За письмами Дружинин, видимо, отдыхает от постоянной большой работы, предпочитая откладывать на будущее более серьезные вопросы, как, например, возникшую было письменную беседу с Тургеневым о Гоголе, так же, слушая воспоминания Анненкова о Гоголе, он не касается их по существу, а восхищается, главным образом, Анненковским описанием итальянской природы, за что и готов увенчать автора лаврами.
Все письма написаны в дружеском тоне, сквозь который чувствуется, однако, несмотря на некоторые чрезвычайные интимности, свойственный Дружинину оттенок сдержанности и отсутствия непосредственности и простоты. Перед нами проходит образованный, трудолюбивый человек, намеренно замкнувшийся в интересах небольшого круга, далекий от реальной жизни, принявший на себя некоторую непроницаемость англомана. Чутье современности, обычно чуждое Дружинину, пробудилось в нем лишь однажды, но пробудилось в большом и прекрасном деле создания Литературного фонда, сделавшем его имя надолго и заслуженно почитаемым.
Письма печатаются с подлинников, хранящихся в Пушкинском Доме, редакционные замечания и добавления заключены в прямые скобки.
С. Мариинское 27 Июня [1855 г.]
Добрый и любезнейший друг Иван Сергеевичь, долгом считаю, прибывши к своим пенатам, дать Вам о себе весточку и принести Вам искреннюю и теплейшую благодарность за ваш истинно товарищеский прием и за милое время, проведенное у вас в Лутовинове. Дабы не обратиться в мед, подобно Боткину, из которого я думаю еще и теперь капает сладость, лучше сообщу Вам об окончании нашей поездки. В Москве мы остановились у Вас. Петр, обрели Соляникова, Некрасова и разных других особ, пили, обедали постоянно вместе, ездили за город и мимоходом внушали Некрасову разные полезные истины на счет Современника, принимаемые им весьма дружелюбно. Случилось много веселых и скандалезных историй, о которых сообщится при свидании. На железной дороге ехать было покойно и около 15 мы с Григоровичем уже порхали в Петергофе, в Царском, и на островах, которые для него лучше Италии. Видели Анненкова и Панаева, которые Вам кланяются, равным образом и Андреас. В Петергофе я видел нечто в роде тревоги, по поводу англичан, стрелявших по купеческим судам около Ораниенбаума и так как разнесся слух о десанте, то предавался трусости самой презренной, впоследствии однако же смененной любопытством и бесстрашием. 22-е выехали мы с Григоровичем в Нарву, где блаженствовали два дня, между старыми строениями, древностями и бесчисленным множеством антикварских вещей, сохраняющихся в каждом доме. Видели водопад и приехали в деревню совершенно довольные судьбою. Теперь сидим в разных флигелях, между тысячами роз и готовимся к работе.
Позвольте на прощанье обратиться к Вам с одной странной просьбою. Мы вдвоем замыслили изобразить, в живописно юмористическом роде, историю всей нашей летней поездки, с описанием дома Боткина, села Лутовинова, сел. Дулебина, с. Мариинского и прибавлением разных нелепых приключений, где мы все будем называться по именам. Рассказ идет от имени трех чудаков-туристов возымевших намерение перезнакомиться с русскими писателями. В английской литературе подобных рассказов гибель, например знаменитый рассказ В. Ирвинга о поездке в Абботсфорт. У нас оно ново и странно, а потому мы предварительно испрашиваем Вашего разрешения. Боткин одобрил идею и дал свое согласие. В том что ничего нескромного и неловкого не будет сказано, даю Вам слово, но шуток и преувеличений постараемся набрать. Обсудите это и не стесняясь нисколько, скажите Ваше откровенное мнение.
Обо многом хотелось бы еще побеседовать с Вами, но дела набралось и писем весьма много. Прощайте и будьте здоровы, добрейшему Николаю Николаичу, Колбасину и всем кто о нас вспомнит, передайте мое душевное почтение. От всей души обнимаю Вас А. Дружинин.
Всех своих я застал в отличном положении. Матушка вам кланяется и благодарит за память. На днях увижу Маслова.
Что до меня касается, добрейший друг Иван Сергеевичь, я весь погружен в комбинации имеющие предметом переделку нашей классической комедии, Школа гостеприимства,— в повесть для Библиотеки д. чтен. Разговоры останутся теже, прибавится только описательная часть. Звание литератора и актера конечно исчезнет. Сама — же пьеса подвергнется легким переделкам и вероятно поступит на сцену, затем явится она в печати на страницах знаменитого Пантеона. Есть даже проект употребить ее с пользой и в 4-й раз, а именно: продать ее собирателям автографов как подлинную рукопись Тургенева… Это значило бы: с одной блохи содрать количество кож достаточное для сапогов Тульского ополчения. Переселенцев я отложил до возвращения моего в деревню. В Нарве я купил чудный резной голландский шкап. Неужели — же коллекция моя и с этим новым приобретением пойдет за 201 р. с полтиной? Не может быть. Беда ужасная не работать 2 месяца, — совсем обленился и страх трудно приниматься за дело. Прощайте, будьте здоровы, веселы, и работайте,-o душевно преданный вам
* Годовая дата определяется ответным письмом И. С. Тургенева из с. Спасского — Лутовинова от 10 июля 1855 г., обращенным к А. В. Дружинину и Д. В. Григоровичу. (‘Первое собрание писем И. С. Тургенева’, Спб., 1884, стр. 12-14).
* Принадлежавшее А. В. Дружинину с. Мариинское находилось в Гдовском уезде, Петербургской губ.
* ‘Наша поездка’ — поездка А. В. Дружинина и Д. В. Григоровича из с. Спасского — Лутовинова, где они гостили у И. С. Тургенева,— в с. Мариинское.
* Вас. Петр.- Боткин.
* Фамилия Соляников (или ‘Солоников’) встречается также в письмах Боткина к Дружинину (‘XXV лет. Сборник Общ. для пособия нужд, литер, и ученым’, стр. 481 и 497) и к Тургеневу (неизд.). Ср. Воспоминания Феоктистова, изд. 1929 г., стр. 13 (‘Сальников’).
* ‘Истины’ касались, конечно, направления журнала, начинавшего не совпадать с традициями друзей старого редакционного кружка. Некрасов, надо думать, в ту минуту лишь ‘дружелюбно’ обходил вопрос, по существу, сочувствуя новым взглядам.
* Андреас — А. А. Краевский.
* Во время Крымской войны, в 1854 и 1855 гг. летом, англо-французский флот появлялся вблизи Кронштадта и производил некоторые набеги на торговые суда и на побережье, петербуржцы отправлялись в Кронштадт, Петергоф и Ораниенбаум посмотреть на ‘армаду’. О таких поездках на Красную Горку см., например, в письмах: И. С. Тургенева к С. Т. Аксакову от 7 августа 1854 г. (‘Вестник Европы’ 1894, февраль,— ‘Из переписки Тургенева с семьею Аксаковых’) и И. И. Панаева к М. Н. Лонгинову от 10 июля 1854 г. (‘Сборник Пушкинского Дома на 1923 год’. Пгр., 1922, стр. 214 — 215).
* Село Дулебино, Каширского уезда, Тульской губернии, принадлежавшее Д. В. Григоровичу.
* Вашингтон Ирвинг (Washington Irving) американский писатель (1783-1859), автор юмористических очерков, путевых заметок и исторических исследований, отличался тонкой наблюдательностью и остроумием. Абботсфорд (Abbotsford) — поместье Вальтер — Скотта, где им было написано большинство его романов. У Ирвинга есть, между прочим, рассказ: ‘Abbotsford and Newstead Abbey’.
* Отвечая на эти строки, Тургенев, в письме от 10 июля 1855 г., говорит: ‘Что касается до вашего плана путешествия, то, разумеется, я совершенно согласен- и отдаюсь в ваше распоряжение,— но не примет ли публика все эти разоблачения несколько странно и криво? — Пример ваш не совсем верен — мы не Скотты и не Ирвинги — и потому, как бы не сочли всего этого за camaraderie? — Впрочем, я повторяю, совершенно полагаюсь на вас — если вы это напишете и решитесь напечатать, стало-быть, это будет и хорошо, и забавно’. (‘Первое собрание писем Тургенева’, стр. 13). ‘План’ этот, по видимому, не был осуществлен.
* Николай Николаевич — Тургенев, дядя И. С, 65-летний старик, приглашенный им управлять хозяйством в с. Спасском и проживавший там с молодой женой и сестрой ее.
* Колбасин, Елисей Яковлевич (см. о нем ниже).
* Маслов, Иван Ильич (1817-1891), приятель И. С. Тургенева, в 1855-1857 гг. небольшой чиновник в Удельном ведомстве, затем управляющий Новгородской, а с 1860 г. Московской удельной конторой.
* О комедии ‘Школа гостеприимства’ Тургенев упоминает в письме к С. Т. Аксакову от 2 июня 1855 г. из Спасского: ‘Гостили у меня Григорович, Боткин и Дружинин, мы проводили время очень весело — разыграли на доморощенном театре доморощенный же фарс’ (‘Вестник Европы’ 1894, февраль, ‘Из переписки Тургенева с семьею Аксаковых’). По воспоминаниям Фета, И. С. Тургенев рассказывал, как дядя его, ‘человек старого покроя’, никак не мог ‘помириться с шутовскими проделками Дружинина, Боткина, Григоровича, Колбасина и самого Ивана Сергеевича, сочинивших и поставивших на домашнюю сцену смехотворную пьесу, оканчивающуюся смертью всех действующих лиц, тут же падающих на пол’ (А. А. Фет, ‘Мои воспоминания’, ч. I, М’ 1890, стр. 249). Это и была ‘Школа гостеприимства’, представленная в Спасском 26 мая 1855 г. (‘Первое собрание писем Тургенева’, стр. 13-14, прим., см. также ‘Литературные воспоминания’ Д. В. Григоровича, изд. Academia, Лгр. 1928, стр. 227-239. О представлении ‘Школы гостеприимства’ в феврале 1856 г. на домашней сцене в Петербурге находим рассказ Л. П. Шелгуновой (‘Из далекого прошлого’, Спб., 1901, стр. 57), Е. А. Штакеншнейдер (‘Из дневника’, ‘Русский Архив’ 1893, кн. II) и Д. В. Григоровича (‘Лит. воспоминания’, 1928, стр. 254-256). Переделанная Д. В. Григоровичем в повесть ‘Школа гостеприимства’ была напечатана в сентябрьской книжке ‘Библиотеки для Чтения’ за 1855 г., в ней, среди других, в довольно грубых тонах был выведен, под именем Чернушкина, и Н. Г. Чернышевский (содержание ее приведено в статье Б. М. Эйхенбаума: ‘Л. Толстой в Современнике’ — ‘Звезда’ 1928 г., No 8, стр. 121-122, то же см. в его книге ‘Лев Толстой. Книга первая. Пятидесятые годы’, Лгр. 1928, стр. 201-204). В ближайшей книжке (1855, октябрь, ‘Заметки о журналах’) ‘Современник’ так отозвался на эту вещь: сказав ‘о самом приятном впечатлении’ от рассказа Григоровича, о трудности его задачи ‘написать нечто легкое, игривое, одной стороной соприкасающееся к действительности, другой-к карикатуре,— словом, нечто такое, что с виду только легко’, рецензент указывает на ‘мирный, веселый и не лишенный своей грации тон’. Лишь в последних словах заметки указывается, что ‘есть впрочем черта в новом рассказе г. Григоровича, которая может произвести неприятное впечатление, но она собственно не относится ни к литературе, ни к читателям, ее заметят только не многие, и потому мы умалчиваем о ней, предоставляя себе при другом случае коснуться вопроса о том, в какой степени можно вносить свои антипатии в литературные произведения?’. В то же время ‘Библиотека для Чтения’ (1855, ноябрь, в Отделе ‘Журналистика’), упоминая, что ‘Школу гостеприимства’ ‘знают все читающие русские люди’, оставалась, видимо, довольной этой повестью. Любопытно отметить, что ‘Школа гостеприимства’ послужила образцом для двух драматических произведений, под тем же названием, нам современных, это: 1) Шутка в 2-х действиях, А. Н. Канаева, сюжет заимствован из повести Д. В. Григоровича (напечатана в журнале ‘Театральная Библиотека’ 1891, No 6, октябрь) и 2) Комедия в 2-х действиях и 2-х картинах, А. Ачкиана (Тифлис). Дозволена к представлению 10 июля 1906 г. (имеется в рукописи в Библиотеке Русской Драмы).
* ‘Пантеон’ — литературно — художественный журнал, издававшийся под редакцией Ф. А. Кони (1809-1879) до середины 1856 г., до 1851 г. выходил под названием: ‘Пантеон и репертуар русской сцены’.
* ‘Переселенцы’, роман Д. В. Григоровича, был начат печатанием в ‘Отечественных Записках’ в 1855 г. (ноябрь — первая часть романа) и закончен в том же журнале в 1856 г. (август — часть шестая и последняя), в 1857 г. появился отдельным изданием в пяти частях.
* О ‘коллекции’ Григоровича Тургенев в конце письма к Дружинину от 10 июля 1855 г., обращаясь к Григоровичу, пишет: ‘Сознаюсь также в своей ошибке насчет будущей цены вашей коллекции. До покупки нарвского шкафа она не стоила 201 р. 20 к. сер.,— но просто 201 руб.- Теперь же действительно стоит 201 р. 20 копеек. Простите эту посильную остроту’.
28 Июля [1855 г.] с. Мариинское.
Усерднейше благодарю Вас, любезнейший Тургенев, за письмецо ваше и за дружественный ваш отзыв о моих рецензиях. Нам редко приходилось толковать с вами об основных вопросах нашей литературы и в разговоре я никогда не был в состоянии передать своих мыслей вполне, от неумения говорить последовательно и от того скверного качества, esprit de l’escalier [Ненаходчивость, ‘крепость задним умом’], которое заставляет нас находить лучшие аргументы только после спора. Боткин передал мне ваш отзыв ранее письма вашего ко мне, и я ему крайне порадовался, совершенно уважая ваш взгляд на Гоголя, но не имея возможности вполне с ним согласиться. Разъяснивши главное дело, мне теперь будет легко и приятно поспорить с вами о частностях, когда мы сойдемся в Петербурге при захрапах Анненкова распростертого на диване после обеда, и шипении Некрасова.
Григоровичь уехал от меня недавно и я погрузился в полное одиночество, в первый раз после стольких месяцев и похождений. Край наш опустел от ополчения, хорошенькие женщины, которых прежде было так много, исчезли совершенно и все мои подвиги ограничиваются глядением в телескоп на озеро где купаются бабы, что, как можно себе представить, не в силах побороть обуревающаго меня приапизма. Счастливее вас я в том отношении что могу наедаться до беспамятства, но у меня нет ни вашей библиотеки, ни охоты, ни Порфирия которого можно обыгрывать всякий раз с возрастающим увеселением, ни Марьи Николаевны, которая красит вам деревенскую жизнь. Кстати о Марье Николаевне, матушка сказывает, основываясь на опыте в деревенских обычаях, что вся наша путешествующая компания нарушила все законы приличия, не бывши у семейных людей, которые к вам ездили во время нашего там пребывания. Коснувшись этого вопроса, оправдайте нас при случае перед Марьей Николаевной и Дельвигами, кажется других семейных лиц тут не было. Мне очень горько было бы, если б мы подали повод,— в награду за всю доброту и радушие обвинять нас в чем бы то ни было. Добрейшему Николаю Николаичу и Колбасину засвидетельствуйте мое душевное почтение.
Вероятно письмо это застанет Вас в полном разгаре охотничьего свирепства, о котором Маслов до сей поры вспоминает с волнением. Он тоже на днях уехал в Петербург просить себе место Управляющего Удельн. Контор, где то во Владимире, жаль будет если и он от нас исчезнет. Он выжил у меня несколько дней при Григоровиче, а Григоровичь вел себя смирно, работал часов по 10 в день, и только нужно было наблюдать за ним со строгостью в тех домах где находился фарфор или старая мебель. Его ждет несомненно участь Соляникова, ежели он не обуздает этой страсти, истинно несчастной, ибо по правде сказать, вся его коллекция, за исключением часов Буля, не стоит больше двух сот целковых. Я вспомнил вас, обозревая эту коллекцию. Вам теперь по произволу можно сделать Григоровича моим лютым врагом — только сообщите ему это заключение!
Что делает Каратеев, (о Василий!) и ….[ Редакцией выпущено одно слово] Лавров, которого кинизму я весьма завидую, ибо хотя моя зрительная труба открывает на озере прехорошеньких девочек, но я и думать не смею о введении непотребств под скромную кровлю деревенского своего приюта. Открыто грешить не могу, а в тритцать лет хитрить и тайком….. [Редакцией выпущено три слова] как-то унизительно. Адрес мой Его Высокоб. Льву Николаичу Обольянинову в Гдов, для перед. Дружинину. Письма ваши будут меня радовать весьма, не смотря на их краткость. Я бы даже не прочь, подобно нашему доброму П[авлу] Васильичу писать к вам длинные письма, в замен ваших маленьких, но у нас такое затишье что кроме литературных своих дел, неочем писать. Я тружусь усиленно над Краббом и знаю что статья будет полезная, так как Крабб не переведен ни на какой язык, то я не скуплюсь на выписки и в них полагаю главное достоинство труда. Есть в виду еще разные другие мелочи. Как то работаете Вы, подвинулся ли роман ваш? У вас кабинет как то неудобен для работы.
Вспоминаете ли вы Ольгу Александровну? Я ездил к Тург[еневы] м без особенного стремления, а теперь только вижу, как мило, тихо и весело проходили вечера в этом доме.
Прощайте, обнимаю Вас
В Москве мы с Васинькой говорили Некрасову о пахнущем клопами, о журнальных делах вообще и я коснулся, по вашему совету ‘Переписки Шиллера!’ Это было нечто великолепное!
* Годовая дата определяется сопоставлением с письмом Тургенева от 10 июля 1855 г. (‘Первое собрание писем Т-ва’, стр. 13).
* В ‘Библиотеке для Чтения’ за 1855 г. (март и апрель) помещены две статьи Дружинина: ‘А. С. Пушкин и последнее издание его сочинений’. В. П. Боткин в письме к Дружинину от 27 июня 1855 г. говорит: ‘Третьего дня получил я письмо от Тургенева. Я не ошибся, желая послать ему Ваши статьи о Пушкине’, и приводит далее весьма сочувственный отзыв И. С, сообщающего, что он прочел эти статьи ‘с великим наслаждением.- Благородно, тепло, дельно и верно. Но в отношении к Гоголю Др. не прав’. (XXV лет. Сборник Общества для пособия нуждающимся литераторам и ученым’, Спб. 1884, стр. 481).
* В 1855 г. по губерниям и городам формировались ополченные части для подкрепления действовавшей крымской армии.
* Порфирий Тимофеевич Кудряшев неоднократно упоминается в переписке, И. С. Тургенева. Сведения о происхождении его различны: по одним, это был крепостной мальчик матери И. С.- Варвары Петровны (‘Первое собрание писем И. С. Тургенева’, 1884, стр. 20, прим.), по другим — побочный брат И. С. от его отца и крепостной женщины с. Спасского (‘Тургеневский Сборник’, изд. Тургеневским Кружком под руководством Н. К. Пиксанова, Пгр., 1915, стр. 30, прим.). Отправленный с Тургеневым за границу в качестве ‘дядьки’, Кудряшев обучился немецкому языку и поступил студентом медицинского факультета в один из немецких университетов, но без Тургенева остаться в Германии не захотел. По возвращении в Спасское, он был cделан домашним врачем при своей деспотичной помещице, и дальнейшая судьба этого талантливого человека была сбита,— он видимо не мог справиться со своим ложным положением в помещичьем доме, страдал от этого и значительно опустился: ‘толстый и отяжелевший, он иногда сопутствовал И. С. в ближайших охотах и в случае надобности мог составить желающему партию на биллиарде или в шахматы’ (А. А. Фет, ‘Мои воспоминания’, М. 1890, ч. I, стр. 273). Однако, заботы самого И. С. о Кудряшеве не прекращались, и он старался его как нибудь пристроить (см. письма к М. А. Языкову, от 17 июля я к Д. Я. Колбасину, от 24 июля 1862 г. в ‘Первом собрании писем И. С. Тургенева’, стр. 109 и 111).
* Мария Николаевна — графиня Толстая, сестра Льва Николаевича, была замужем за гр. Валерьяном Петровичем Толстым, с которым разошлась в 1857 г. (‘Толстой. Памятники творчества и жизни’, 4, М. 1923, стр. 40, прим.). Впечатление от знакомства с нею Тургенева находим в двух его письмах из Спасского от 29 октября 1854 г.: к Некрасову — ‘Познакомился я с Толстыми. Жена графа Толстого, моего соседа, сестра автора ‘Отрочество’ — премилая женщина — умна, добра и очень привлекательна… Завтра я с графиней Толстой крещу у Тургеневского попа, покумлюсь с ней. Жаль, что отсюда до них около 25 верст. Она мне очень нравится’ (‘Русская Мысль’ 1902, январь), и к Е. Я. Колбасину: ‘Я здесь познакомился с его [Л. Н. Толстого] сестрой (она тоже за графом Толстым). Премилая, симпатичная женщина’ (‘Первое собрание писем И. С. Тургенева’, стр. 8-9).
* В цитированном выше письме к Некрасову Тургенев прибавляет: ‘Подле Толстого живет Дельвиг, брат поэта’. Это был младший из братьев — Иван Антонович, женатый на графине Александре Петровне Толстой (о нем см. ‘Письма Пушкина к Елизавете Михайловне Хитрово’, Труды Пушкинского Дома, Лгр. 1927, стр. 90-91).
* По словам самого И. С. Тургенева, в 1855 и предшествующие три года, во время почти безвыездного житья И. С. в Спасском, из всех соседей самым ему ‘близким человеком был некто Василий Каратеев, молодой помещик 25-ти лет. Каратеев был романтик, энтузиаст, большой любитель литературы и музыки’. Уходя с ополчением в Крым, где он вскоре и умер, Каратеев передал Тургеневу тетрадь с наброском рассказа: ‘в ней беглыми штрихами было намечено то, что составило потом содержание ‘Накануне’. (Предисловие к т. III Сочинений И. С. Тургенева, изд. бр. Салаевых М., 1880, см. также письмо Тургенева к Некрасову от 29 октября 1854 г., цитированное выше). Подробнее см. в статье Н. Л. Бродского, ‘Тургенев в работе над романом ‘Накануне’ (сборник ‘Свиток’, 2, М. 1922, стр. 71-98).
* Лавров — сосед по имению.
* Лев Николаевич Обольянинов занимал место судьи в Гдовском Уездном суде (‘Адрес-Календарь’ на 1855 г., ч. II).
* Павел Васильич — Анненков.
* ‘Георг Крабб и его произведения’,— шесть статей А. В. Дружинина под таким заглавием были напечатаны в ‘Современнике’: первая в ноябре 1855 г., шестая и последняя в мае 1856 г.
* Тургенев работал в то время над ‘Рудиным’, напечатанным в первых двух книжках ‘Современника’ за 1856 г.
* Ольга Александровна — Тургенева, дальняя родственница Ивана Сергеевича, впоследствии, в замужестве, Сомова. П. В. Анненков рассказывает: ‘летом 1854 г. Тургенев поселился на даче, по петергофской дороге, не далеко от О. А. Т., которая с отцом и теткой жила в самом Петергофе. Общество этой чрезвычайно умной и доброй девушки сделалось для него необходимостью’, но эти ‘трогательные связи’ длились не долго и окончились ‘мирным разрывом и поэтическим воспоминанием о прожитом времени’. (‘Молодость И. С. Тургенева. 1840-1856’, ‘Вестник Европы’ 1884, февраль). Эпизод встречи И. С. с О. А. Тургеневой был известен в свое время Аксаковым, чем и объясняются встречающиеся в письмах С. Т. Аксакова намеки на возможную женитьбу Тургенева. (Л. Н. Майков, ‘Письма С. Т., К. С. и И. С. Аксаковых к И. С. Тургеневу’, в ‘Русском Обозрении)’ 1894, ноябрь).
* Васинька — В. П. Боткин, в приписке о разговоре с ним Дружинин обозначает Н. Г. Чернышевского прозвищем, встречающимся и в письмах Тургенева и Толстого, автором его был, по видимому, Д. В. Григорович.
* Ответом на это письмо Дружинина служит письмо к нему Тургенева от 20 августа 1855 г. (‘Атеней’, ист.-лит. временник, книга III, Лгр., 1926, стр. 118).
Спб. 13 Октября 1856 г.
Милейший и дорогой Тургенев,— на запрос Ваш о моем адресе, явно показывающий вашу пренеукротимую леность писать письмо,— спешу ответствовать посланием. Очень благодарю вас за извещение на счет повести,— посылая ее, уведомьте, когда вы желаете ее печатать, в конце этого, или в начале буд. года. Второе было бы лучше, и Панаев, с которым говорил я на этот счет, препятствий не полагает. Да напишите и письмо о себе, о том что вы делаете и как ваше здоровье. Здесь все хворают — Островский сломал ногу, Писемский болен и исхудал,— от водочных возлияний, как пишет из Москвы Васинька. Григорьев был болен оспою, Анненков (тоже живущий пока в Москве) очень исхудал. Это все известия от Васиньки, который явился Анчаром, и прислал мне послание исполненное яду и меду. В этом послании он велик, почти так велик как были велики вы, неся калошу Писемского. Он бранит меня за то что я не подписываю фамилии под критикой, зовет меня гнусным упрямым столбом, глупцом и т. д., заключает меня в объятия, а потом обливает ядом Чернышевского, за его нескромные отзывы о круге Белинского. На днях он будет к нам, а то, по части литературного нашего круга, здесь порядочная пустыня.
Дела мои идут хорошо, материалу запасено на несколько месяцев,— конечно от господ в роде Соллогуба, Авдеева, и т. д. но имеется кое что и более свежее, явились и начинающие господа не без таланта. Сам я в деревне работал как бешеный и привез много. Прибавьте к этому Гончарова, А. Майкова и наших, ожидаемые вещи от Григоровича и Толстого,— и год почти обеспечен. А теперь общий coup d’epaule [Поддержка], весьма важен при начинании. Справедливость требует сказать что всюду встретил я большое дружелюбие и симпатию. Кстати о Толстом, он тоже хворает, у него было воспаление в груди,— и все еще живет в деревне. Я не понимаю отчего вы всегда не ладили с Толстым, чем больше узнаю я и его и его талант, тем более я к нему привязываюсь. Вот настоящая юная и сильная натура, русская, светлая, привлекательная и в капризах и в ребячествах. Можно ли равнять с ней цаловальничью натуру Писемского? Кстати, у Григоровича открылся дивный талант на каррикатуры, у меня в деревне он жил месяца полтора и все рисовал. На этих каррикатурах мы все постоянно изображаемся с разными атрибутами, даже во время сна и драматических положений. У Фета рододендрон, у Боткина лягушечья голова, у вас под мышкой калоша Писемского,— и на животе набрюшник. Надо сказать однакоже что выжить с Григоровичем более месяца уже не так весело, как провести с ним неделю.
Сам я живу на тычке, как говорится,— нанял квартиру у Владимирской, с кабинетом самым великолепным во всей русской литературе, но еще не переехал. В том же доме В. Майков, который драгоценен как помощник по редакции. Несмотря на горячую работу, вечера у меня свободны, и украшаются разным безобразием. Ковалев очень вам кланяется.
Черкните мне что-нибудь о Современнике и вашем союзе. Неужели же вы не возьмете контроля в журнале и не выразите своего общего сотрудничества чем нибудь иным, кроме поставки повестей? В таком случае вы сделали все промах, ибо хотя в направлении журнала нет ничего предосудительного, но выставка ваших имен заставляет ожидать что они отразятся и в духе всего издания. Положа руку на сердце, признайтесь,— неужели вы довольны Чернышевским и видите в нем критика, и не обоняете запаха отжившей мертвечины в его рапсодиях, неловких и в цензурном отношении? С будущего года ответственность за это безобразие падет на вас, и станут говорить что Тургенев