Пестрая банда.
Пестрая банда.
Рассказ А. Конан Дойля с английского.
Без указания переводчика.
I
I
II
II
IV
IV
V
V
VI
VI
VII
VII
Пестрая банда, Дойль Артур Конан, Год: 1892
Время на прочтение: 27 минут(ы)
Первое произведение о Шерлоке Холмсе, переведенное на русский язык.
Источник: 1893 — ж. ‘Звезда’ (СПб.: П. П. Сойкин) NoNo 50(12.12), с.994-997, No 51(19.12), с.1014-1019, No 52(26.12), с.1037-1039
Оптическое распознавание символов и вычитка: http://sobakabaskervilej.ru (Официальный сайт повести Артура Конан Дойла ‘Собака Баскервилей’).
Просматривая свои заметки по поводу семидесяти таинственных случаев, над которыми практиковался, в течении последних восьми лет, мой друг Шерлок Гольмс, я нашел, что одни из них были трагическими, другие комическими, но все в равной степени необычайными. Работая, скорее из любви к искусству, чем ради денег, Шерлок Гольмс, принимал только те дела, которые имели в себе что-нибудь необыкновенное, или даже фантастическое. Из всей этой массы разнообразных дел я, однако, не могу припомнить ни одного более странного, чем таинственный случай в семействе Ройлоттов, в Сток-Морене. Данный случай произошел еще в первые годы моей дружбы с Шерлоком Гольмс, когда мы оба были холостяками и жили в одной квартире, в Бекер-Стрит. Весьма возможно, что предлагаемый рассказ уже давно появился бы в печати, но я дал клятву, что в течении известного срока буду хранить его в тайне, и лишь недавно безвременная кончина той самой лэди, которой была дана эта клятва, позволила мне взяться за перо. Разъяснение этого темного дела будет особенно интересно теперь, когда таинственная смерть д-ра Гримсби Ройлотта возбуждает в обществе такие мрачные и ужасные подозрения.
В одно прекрасное утро, в первых числах апреля 18… г., я внезапно проснулся и увидел возле постели Шерлока Гольмса, совершенно одетого и готового принимать клиентов. Обыкновенно Шерлок вставал позже меня и, видя, что часы показывают всего половину восьмого, я посмотрел на него с некоторым удивлением и даже неудовольствием, потому что не любил такого нарушения своих привычек.
— Очень жаль, что пришлось вас потревожить, Уатсон, — проговорил он. — Но что делать! М-рисс Гудсон подняла меня до свету, а я вас.
— В чем дело? Пожар?
— Клиент. Молодая лэди, в состоянии крайнего возбуждения. Она желает меня видеть тотчас же. Если молодая лэди является в такой ранний час и подымает людей с постели, то я надеюсь, что она имеет дело чрезвычайной важности. Вследствие этого я подумал, что может быть следует разбудить вас и доставить вам интересный случай для наблюдения.
— Конечно, я не упущу такого случая! — воскликнул я вставая.
Для меня не было высшего наслаждения, как присутствовать во время приемов Гольмса и наблюдать с восхищением, как быстро, умно и проницательно он разрешал темные проблемы запутанных и таинственных дел. Я быстро оделся, и через несколько секунд вместе с моим другом спустился в гостиную. Лэди, одетая в черном и закрытая густым вуалем, сидела у окна гостиной. При нашем входе она встала.
— Доброго утра, мадам! — весело приветствовал ее Гольмс. — Меня зовут Шерлок Гольмс. А это мой близкий друг и товарищ — доктор Уатсон. Можете говорить при нем совершенно свободно. А! отлично! М-рисс Гудсон позаботилась затопить камин. Пожалуйста придвиньтесь ближе к огню, и я прикажу подать вам горячего кофе, потому что вы дрожите, как в лихорадке.
— Я дрожу не от холода, — тихо проговорила лэди, и пересела ближе к огню.
— Отчего же?
— От страха, м-р Гольмс, от ужаса.
Она подняла вуаль при этих словах и мы увидали, что бедная женщина была совершенно в ужасном состоянии: ее искаженное, бледное лицо и блуждающий, полный ужаса, взгляд, напоминали затравленного зверя. По лицу и фигуре ей нельзя было дать более тридцати лет, но ее волосы серебрились преждевременной сединой и вид у нее был страшно изнуренный и болезненный. Шерлок Гольмс окинул ее своим быстрым и проницательным взором.
— Не бойтесь! — сказал он ласково и, наклонившись погладил ее руку. — Мы все отлично устроим, я в этом не сомневаюсь. Я вижу вы прибыли с утренним поездом.
— Вы видели меня в вагоне?
— Нет, но я вижу, под вашей левой перчаткой спрятан обратный билет. Вы встали очень рано, и ехали на станцию в простой телеге, по грязной дороге.
Эти слова заставили лэди вздрогнуть и она в изумлении посмотрела на Гольмса.
— Не трудно догадаться об этом, дорогая лэди, — с улыбкой продолжал он. — Левый рукав вашего жакета забрызган грязью по крайней мере в семи местах. Эти брызги совершенно свежие. Только в телеге можно таким образом забрызгаться грязью, и лишь в том случае, когда вы сидите по левую сторону от кучера.
— Вы совершенно точно все угадали, — ответила лэди. — Я выехала из дома в шестом часу, в двадцать минут седьмого была в Литерхиде, и приехала сюда с первым утренним поездом. Я не могу более выносить этого. Я сойду с ума. Мне не к кому обратиться за советом. Единственное существо, которое мне предано, ничем не может мне помочь. Я услышала о вас, м-р Гольмс. Вы помогли м-рисс Феринтош в горькую минуту в ее жизни. Она дала мне ваш адрес. О, сэр! не можете ли вы помочь также и мне или хоть рассеять этот ужасный мрак, который меня давит со всех сторон! В настоящее время я не могу вознаградить материально ваш труд, но через месяц я выхожу замуж и, получив свою наследственную часть, сумею быть вам благодарной.
Гольмс подошел к конторке, вынул записную книжку и стал ее перелистывать.
— Феринтош! — проговорил он. — А, да, припоминаю: случай с опаловой тиарой. Это было еще до вас, Уатсон. Могу лишь одно сказать, милэди, что я буду чрезвычайно счастлив приложить к вашему делу такие же заботы, как и к делу вашей приятельницы, м-рисс Феринтош. Что касается вознаграждения за мой труд и необходимые издержки, то вы можете не стесняться, и заплатить тогда, когда вам будет удобнее. А теперь я порошу вас изложить перед нами все, что может послужить к разъяснению дела.
— Увы! — ответила лэди. — Ужас моего положения заключается в том, что мой страх слишком велик, а подозрения основываются на таких ничтожных фактах, что даже мой будущий супруг, к которому я имею право обращаться за помощью и советом, считает мои опасения нервным расстройством. Он не говорит этого прямо, но я чувствую, что он так думает, по его успокоительным ответам и по выражению его глаз. Но я слышала, м-р Гольмс, что вы обладаете глубокой опытностью проникать в глубину преступного человеческого сердца. Вы поможете избежать мне тех страшных опасностей, которые меня окружают со всех сторон.
— Я все внимание, милэди.
— Мое имя Елена Стонэр. Я живу с отчимом, который представляет последний отпрыск древнейшей шотландской фамилии Ройлоттов, из Сток-Морена.
Гольмс наклонил голову.
— Это имя небезызвестно мне, — сказал он.
— Некогда Ройлотты считались одной из богатейших фамилий в Англии. Их владения простирались на севере до Беркшира, а на западе — до Гампшира. Но в прошлом столетии, четыре наследника, один за другим, начали расточать и проигрывать в карты громадное состояние, пока не осталось ничего, кроме нескольких акров земли, да старого дома, который выстроен двести лет назад и обременен долгами. В этом старом замке покойный эсквайр влачил свое существование, как нищий-аристократ. Но его единственный сын, мой теперешний отчим, решил устроить свою жизнь иначе. При помощи дальнего родственника он поступил в университет, добился докторского диплома и уехал в Калькутту, где, благодаря своему искусству и настойчивости, имел большую практику. Но однажды в припадке злобы он убил своего дворецкого туземца за какой-то проступок, и едва не попал на виселицу. Ему пришлось несколько лет просидеть в тюрьме, по выходе из которой он возвратился в Англию мрачным и разочарованным.
Будучи в Индии, доктор Ройлотт женился на моей матери, м-с Стонэр, молодой вдове артиллерийского генерала-майора Стонэра. Я и сестра Юлия родились близнецами, и во время вторичного замужества матери нам было всего два года. Матушка имела хорошее состояние, приносившее 1,000 фунтов дохода. Это состояние она завещала мужу, с тем, чтоб мы жили при нем, а в случае нашего замужества он обязан был выплачивать нам ежегодно известную сумму.
Вскоре после нашего возвращения в Англию матушка скончалась: она была убита при крушении поезда. В то время доктор Ройлотт уже отказался от всяких надежд иметь практику в Лондоне, и переселился с нами на житье в старый наследственный дом в Сток-Морене. Деньги, оставленные матерью, вполне обеспечивали нашу жизнь, и будущее казалось нам безоблачным.
Но в то время с нашим отчимом произошла страшная перемена. Вместо того, чтобы познакомиться и подружиться с соседями, которые были рады видеть Ройлотта опять в его старом гнезде, он заперся в своей комнате, откуда выходил лишь за тем, чтобы ссориться со всеми и бранить каждого, кто встречался ему на дороге. Эти приступы бешенства, доходившие у него до безумия, были наследственной болезнью Ройлоттов, и у моего отчима выразились в особенно резкой форме, чему причиной, как я думаю, было его продолжительное пребывание под тропиками. Происходило множество неприятных столкновений, на сцену являлись даже полиция и, наконец, отчим сделался грозой для всего населения. При виде его люди обращались в бегство, потому что он человек громадной силы и в минуты гнева не может владеть собой.
На прошлой неделе он чуть не утопил деревенского кузнеца и, только собрав свои последние гроши, я могла кое-как затушить это дело. У него нет никаких друзей, кроме кочующих цыган, которым он позволяет разбивать табор на своей наследственной земле. В виде награды за это он пользуется их гостеприимством и часто проводит целые недели в их палатках. Кроме того, он питает страсть к различным животным, которых выписывает из Индии, и в настоящее время у него есть два павиана, которые свободно разгуливают по его владениям и наводят почти такой же страх на соседей, как и сам доктор Ройлотт.
Из того, что я рассказала, вы легко можете заключить, что мы с бедной сестрой Юлией видели мало радостей в своей жизни. Слуги не хотели у нас жить и долгое время нам самим приходилось исполнять черную работу. Моей сестре было всего тридцать лет, когда она умерла, но ее волосы уже поседели от горя, как и у меня.
— Так ваша сестра умерла?
— Она умерла два года назад, и по поводу ее смерти я и желаю, главным образом, поговорить с вами. Вы понимаете, конечно, что ведя жизнь, подобную нашей, мы никогда не бывали в обществе и не имели знакомых. У нас есть тетка, сестра покойной матушки, престарелая девица, мисс Гонория Уэстфиль. У этой тетушки, живущей близ Гарроу, нам позволялось иногда гостить по нескольку дней. Два года назад Юлия поехала на Рождество к тетушке. Там она познакомилась с флотским майором и обручилась с ним. Отчим узнал об этом, когда сестра возвратилась домой, и ничего не возразил. Но за две недели до свадьбы произошел ужасный случай, который унес в могилу мою единственную сестру.
Шерлок Гольмс, все время лежавший в кресле, откинув голову на подушку и закрыв глаза, теперь полураскрыл их и бросил взгляд на свою клиентку.
— Постарайтесь как можно точнее передать все подробности, — проговорил он.
— Это будет не трудно для меня, потому что каждая минута того ужасного времени оставила неизгладимый след в моей памяти.
Дом наш, как я уже говорила, очень стар, и только одно крыло здания годится для житья. Спальни этого крыла помещаются в нижнем этаже, а гостиные — в верхнем. Спальни расположены рядом. Первая принадлежит отчиму, вторая сестре Юлии и третья мне. Они не имеют сообщения между собою, но все отворяются в один и тот же корридор. Достаточно ли ясно я описываю расположение комнат?
— Совершенно ясно.
— Окна трех спален выходят на лужайку. В ту роковую ночь доктор Ройлотт рано удалился в свою комнату, хотя мы знали, что он не тотчас лег в постель, потому что еще долго после того сестру беспокоил запах крепких индийских сигар, которые обыкновенно всегда курил отчим. Запах был так невыносим, что сестра ушла из своей комнаты в мою, и сидела у меня, болтая о своей приближающейся свадьбе. В одиннадцать часов она собралась уходить, но в дверях остановилась и неожиданно спросила:
— Скажите мне, Елена, вам никогда не случается слышать свист в полночь?
— Никогда, — отвечала я.
— Ведь нельзя же предположить, что вы имеете привычку свистать во сне?
— Конечно нет. Но почему вы об этом спрашиваете?
— Уже несколько ночей сряду, часа в три, я всегда слышу тихий, но явственный свист. Сон у меня чуткий и я каждый раз просыпаюсь от этого звука. Не могу определить с точностью, откуда раздается: может быть из соседней комнаты, а может быть и с лужайки. Мне хотелось знать, не слыхали ли и вы этого свиста.
— Нет, не слыхала. Может быть, это несносные цыгане потревожили вас.
— Может быть. Но однако же, если свист доносился с лужайки, я не понимаю, отчего вы его не слыхали также.
— О, я сплю гораздо крепче вас.
— Впрочем, в этом нет ничего особенно важного, — закончила сестра с улыбкой и вышла из комнаты, а через секунду я услышала, как в ее дверях со звоном щелкнул замок.
— Одну минуту! — прервал Гольмс. — У вас было обыкновение всегда замыкать двери на ключ?
— Всегда.
— Почему?
— Я кажется уже упоминала вам, что доктор держал при себе двух павианов. Мы боялись спать, если дверь не была замкнута.
— Совершенно верно. Будьте добры, продолжайте ваш рассказ.
— Я не могла уснуть в ту ночь. Предчувствие чего-то ужасного тяготило меня. Мы с сестрой, как я уже говорила, были близнецами, а ведь известно, что у близнецов родство душ бывает необычайно сильно. Ночь была ненастная, бурная. Завывал ветер, дождь шумел и барабанил по стеклам. Вдруг посреди этого шума и бури, раздался ужасный раздирающий женский вопль. Я узнала голос сестры. Вскочив с постели, я накинула шаль и бросилась в коридор. Отворив дверь, я услышала чей-то тихий свист, такой, как описывала сестра, и вслед затем звенящий звук, как бы от падения металлического предмета. Я побежала по коридору. Дверь в комнату сестры распахнулась в это время, и медленно покачивалась на петлях. Я заглянула в комнату, полумертвая от ужаса, не зная какое зрелище встретят мои глаза: при свете лампы, горевшей в коридоре, я увидела на пороге комнаты сестру. Ее лицо было бледно как смерть, руки с мольбой протянуты вперед, и вся она трепетала и шаталась, готовая упасть без чувств. Я бросилась к ней, и обхватила ее руками, но в этот миг ее колена подогнулись и она упала на пол. Она корчилась как бы от ужасной боли, ее члены сводила судорога. Сначала я думала, что она не узнает меня, но когда я наклонилась к ней, у нее вырвался раздирающий вопль, которого я никогда не забуду.
— Боже мой! Елена! Это была банда! Пестрая банда!
Она пыталась еще что-то сказать, и несколько раз указывала пальцем по направлению к комнате доктора, но тут е нее сделались новые конвульсии и голос ее прервался. Я бросилась вперед, громко призывая на помощь отчима, и он поспешно вышел из своей комнаты, в халате. Когда он подошел к сестре, она была в бессознательном состоянии, и хотя он влил ей в горло несколько капель водки и послал за лекарством в деревенскую аптеку, все усилия были напрасны: она скончалась, не придя в сознание. Таков был ужасный конец моей обожаемой сестры.
— Один вопрос, милэди, — сказал Гольмс. — Вы совершенно уверены, что слышали свист и затем металлический зон? Можете подтвердить это клятвой?
— То же самое спрашивал у меня следователь, проводивший дознание. У меня сохранилось ясное убеждение, что я слышала эти звуки, но среди шума бури и завывания ветра, когда старые стены трещали и готовы были разрушиться, я могла ошибиться.
— Ваша сестра была одета?
— Нет, она была в ночном капоте. В правой руке у нее была зажата обгоревшая спичка, а в левой коробка со спичками.
— Это доказывает, что она была чем-то испугана и зажгла огонь, чтобы осмотреть комнату. Факт имеет большое значение. К какому выводу пришел следователь?
— Он вел следствие чрезвычайно заботливо, потому что уже давно странное поведение доктора Ройлотта обращало на себя всеобщее внимание, но причина смерти моей сестры осталась невыясненной. Я сама подтвердила, что дверь в комнату моей сестры была замкнута ею в эту ночь изнутри. Окна были, по старинному, со ставнями, которые запирались каждый вечер крепкими железными болтами. Стены и полы были всюду старательно исследованы и нигде не оказалось ничего подозрительного. Камин довольно широк, но он заделан четырьмя железными перекладинами. Таким образом, оказывалось, что моя сестра была совершенно одна, когда встретила свою неожиданную смерть. Кроме того, не было никаких знаков насилия на ее теле.
— Не было ли отравления?
— Доктора высказывались в отрицательном смысле.
— А вы сами чем объясняете кончину вашей несчастной сестры?
— Я убеждена, что сестра моя умерла от испуга и нервного потрясения, хотя я решительно не могу понять, что именно ее испугало до такой степени.
— В то время стоял цыганский табор возле дома?
— Да. Цыгане почти всегда стояли у нас табором.
— А в каком смысле вы поняли фразу насчет банды — ‘Пестрой банды!?
— Я сама не знала, как их понять. Иногда, я начинала думать, что эти слова были просто предсмертным бредом, а потом думала, что они могли быть намеком на банду или шайку бродяг, может быть, тех же самых цыган, кочевавших по нашим владениям. Или, может быть, сестра говорила о тех пестрых платках, которыми цыганки повязывают голову.
Гольмс покачал головой с видом человека, далеко неудовлетворенного этими объяснениями.
— Тайна остается тайной, — заметил он. — Будьте добры, продолжайте.
— С тех пор прошло два года и моя жизнь за этот период до последнего времени была одинока и печальна, как никогда. Но месяц тому назад, один дорогой друг, которого я знаю много лет, сделал мне честь предложить свою руку и сердце. Его имя — Эрмитэдж. Перси Эрмитэдж, второй сын м-ра Эрмитэджа из Крэн Уатер, близ Ридинга. Отчим ничего не имеет против моего выбора, и весной мы будем обвенчаны. Два дня назад в западном крыле дома началась необходимая перестройка, стену в моей спальной разломали и я принуждена была переселиться в комнату сестры, где она скончалась, спать на той постели, где спала она. Вообразите же себе мой ужас, когда сегодня ночью, в то время, как я лежала в постели без сна, и вспоминала трагическую кончину сестры, я вдруг услышала среди ночного безмолвия тихий свист, который был вестником смерти для моей бедной сестры. Я вскочила с постели и зажгла лампу, но в комнате не было никого. Я была слишком потрясена, чтобы снова лечь спать, а потому оделась, и как только рассвело, тихонько вышла из дома, наняла повозку в трактир, который стоит против нас, и отправилась в Литергид, а оттуда к вам, чтобы все рассказать и спросить вашего совета.
— Вы поступили очень мудро, — заметил мой друг. — Но все ли вы мне рассказали?
— Все.
— Нет, мисс Ройлотт, не все. Я вижу, что вы выгораживаете своего отчима.
— Что вы хотите сказать?
Вместо ответа Гольмс откинул волан из черного кружева, обрамлявший рукав гостьи. На белой нежной руке ясно отпечатались следы грубых, сильных пальцев.
— С вами обошлись жестоко, — проговорил Гольмс.
Лэди вспыхнула и поспешно закрыла руку кружевом.
— Он суровый человек, — сказала она, — и не умеет себя сдерживать.
Наступило долгое молчание, во время которого Гольмс сидел опершись подбородком на руки и устремив глаза на яркое пламя камина.
— Дело это очень таинственно, — произнес он, наконец. — Есть множество деталей, которые необходимо изучить прежде, чем я приступлю к действию. Однако мы не должны терять ни минуты. Если мы отправимся в Сток-Морен сегодня, удастся ли нам осмотреть спальни без ведома доктора Ройлотта.
— Он собирался сегодня ехать в город по какому-то важному делу. Очень может быть, что он пробудет в городе весь день, и вам ничто не помешает. У нас теперь есть ключница, но она стара и глупа, и мне не трудно будет удалить ее под каким-нибудь предлогом.
— Превосходно. Вы ничего не имеете против поездки, Уатсон?
— Конечно, ничего.
— В таком случае мы отправимся вдвоем. Вы теперь куда направитесь, мисс Ройлотт?
— У меня есть кое-какие дела в городе. Покончив их, я возвращусь домой с двенадцатичасовым поездом, и буду готова принять вас, когда вы приедете.
— Если так, мы приедем вслед за вами. Теперь мне надо заняться делами. Не останетесь ли вы позавтракать с нами?
— Нет, я должна торопиться. На сердце у меня стало легче, когда я исповедалась вам во всем. Надо приготовиться к вашему приезду.
Она закрыла лицо густым черным вуалем и вышла из комнаты.
— Что вы думаете обо всем этом, Уатсон? — спросил Шерлок Гольмс, откидываясь на спинку кресла.
— Дело кажется мне чрезвычайно загадочным и ужасным.
— Да, пожалуй. Что и так.
— И, однако же, если мисс Ройлотт говорит правду, что полы и стены не имеют ничего подозрительного, и что через окно, дверь или камин никто не мог проникнуть в спальную, то приходится предположить, что ее сестра была абсолютно одна, когда встретила свою необъяснимую и ужасную кончину.
— Но что же означает этот полночный свист, и как понять странные слова умирающей?
— Не знаю, что и думать.
— Если скомбинировать в своем воображении все детали: полночный свист, близкое соседство бродячих цыган, которые были в дружеских отношениях с доктором Ройлоттом, наконец, самого доктора, который был заинтересован материально а судьбе своих падчериц, и ради личных выгод, мог не желать их замужества, если прибавить к этому предсмертные слова умирающей начет ‘банды’, и тот факт, что мисс Елена Стонер слышала металлический звук, который мог произойти от того, что из ставни вынули железный болт, то я полагаю, что на основании всего этого тайна объясняется очень просто.
— Но какое отношение имеют к этому цыгане?
— Этого я не могу объяснить.
— Вообще я могу сделать много возражений против вашей последней догадки.
— Я ничего не утверждаю, напротив, мы именно затем и отправимся в Сток-Морен, чтобы раскрыть эту тайну. Мне интересно разрешить свои сомнения… Но что это значит, чорт возьми!
Восклицание было вызвано тем, что дверь комнаты внезапно распахнулась и на пороге появился человек огромного роста и странной наружности. Оригинальный костюм делал его похожим и на барина и на мужика. На нем была черная шляпа, длинный кафтан, высокие штиблеты, и в руке он держал хлыст. Он был так высок и массивен, что его фигура заняла все пространство в открытых дверях. Большое лицо, желтое от загара, было изрезано морщинами и носило следы излишеств и порочных страстей. Его острые желчный глаза перебегали с Гольмса на меня и обратно, и его сухой тонкий горбатый нос придавал ему вид свирепой старой хищной птицы.
— Который из вас Гольмс? — спросил незнакомец.
— К вашим услугам, сэр, — спокойно ответил Гольмс.
— Я доктор Гримсби Ройлотт из Сток-Морена.
— В самом деле? — спокойно отозвался Гольмс. — Прошу садиться!
— Я не желаю сидеть. Здесь была сейчас моя падчерица. Я следил за ней. Что она вам говорила?
— Погода слишком холодна для этого времени года, — невозмутимо проговорил Гольмс.
— Я спрашиваю, что вам говорила моя падчерица! — бешено закричал старик.
— Но я слышал, что крокусы будут цвести роскошно, — с той же невозмутимостью продолжал Гольмс.
— А! Вы издеваетесь надо мной! — зарычал великан, делая шаг вперед и потрясая хлыстом. — Я знаю вас, бездельник! Я слыхал о вас давно! Вы — Гольмс — подлипало!
Мой друг улыбнулся.
— Гольмс — прихвостень!
Улыбка Гольмса стала шире.
— Гольмс — воронье пугало!
Шерлок расхохотался от всего сердца.
— Вы чрезвычайно забавный собеседник, — сказал он. — Когда уйдете, пожалуйста заприте дверь поплотнее, потому что сильно сквозит.
— Я уйду, когда скажу все, что хотел сказать. Не смейте вмешиваться в мои дела. Я знаю, что мисс Стонер была здесь — я выследил ее! Со мной опасно шутить! Смотрите!
Он быстро схватил толстую кочергу, и в одно мгновение изогнул ее своими загорелыми руками.
— Смотрите, не попадайтесь мне в руки! — и, бросив согнутую кочергу в камин, он вышел из комнаты.
— Он кажется очень милый господин, — заметил Гольмс, смеясь. — Конечно, я не такой силач как он, но останься он немного долее, я показал бы ему, что мои руки нисколько не слабее его рук. — С этими словами Гольмс поднял искривленную кочергу и без труда ее разогнул.
— Но это посещение придаст новый интерес нашему делу. Надеюсь, что наша маленькая клиентка не пострадает от того, что была неосторожна, и не заметила, что этот зверь выследил ее. А теперь, Уатсон, мы прикажем подать себе завтрак, и затем я отправлюсь в общество лондонских врачей, где надеюсь получить кое-какие сведения для нашего дела.
Был почти час дня, когда Шерлок Гольмс возвратился из своей экскурсии. Он держал в руке лист голубой бумаги, испещренный заметками и цифрами.
— Я видел духовное завещание покойной м-с Ройлотт, — начал он. — Чтобы понять сущность завещания, мне пришлось ознакомиться с денежными делами покойной. Доход с имения, который при жизни м-сс Ройлотт равнялся 1,100 ф. стер., теперь, благодаря падению цен на сельские продукты, понизился до 750 ф. ст. Каждая дочь, в случае выхода замуж, имеет право на часть этого дохода, в размере 250 ф. Таким образом, очевидно, что замужество обеих девушек поглотило бы доход почти совершенно, и что даже замужество одной расстроило бы фамильное состояние. Мои труды не пропали даром и мы видим теперь, что этот человек имел очень важные причины ни в каком случае не допускать замужество падчериц. Ну, Уатсон, дело-то слишком серьезно, нечего болтать о пустяках. Если вы готовы, я пошлю за кэбом и мы отправимся в путь. Вы очень обяжете меня, если на всякий случай, положите в карман револьвер. Это будет внушительным аргументом в глазах джентльмена, который умеет завязывать узлом кочергу. Не забудьте еще взять зубную щетку, и, кажется, более нам ничего не нужно.
Мы поспели как раз к поезду. Прибыли в Литергид, наняли извощика на станции и миль пять ехали восхитительной проселочной дорогой. Деревья и придорожные изгороди только что начинали развертывать почки, воздух был наполнен запахом влажной земли. Какой странный контраст представляла наша мрачная поездка, с этим нежным и сладким ощущением приближающейся весны. Мой товарищ сидел на передней скамейке, скрестив руки, надвинув шляпу на глаза, опустив голову на грудь, и повидимому был погружен в глубокую задумчивость. Вдруг он встрепенулся, тронул меня за плечо и указал на луга, расстилавшиеся впереди.
— Посмотрите! — сказал он.
На склоне холма темнел старый густой парк. Из-за деревьев виднелась крыша старинного замка.
— Сток-Морен? — спросил Гольмс.
— Да, сэр, то имение доктора Гримсби Ройлотта, — отвечал извощик.
— Мы едем к нему, — сказал Гольмс.
— Вот это деревня, — продолжал извощик, указывая на группу коттэджей, видневшихся по левую сторону, — но если вам надо в господский дом, то гораздо ближе пройти здесь пешком по тропинке через луг, вон там, где идет лэди.
— И эта лэди, кажется мисс Стонер, — заметил Гольмс, прикрывая глаза рукой. — Да, я думаю, что нам лучше всего последовать вашему совету.
Мы вылезли из повозки, и расплатились с извощиком, который тотчас же поворотил обратно к Литергиду.
— Я считал необходимым, — начал Гольмс, в то время как мы перелезали через изгородь, — отпустить извощика заранее. Пусть он думает, что мы архитекторы, или какие-нибудь еловые посетители, он не станет болтать, по крайней мере, о нашем приезде. Добрый день, мисс Стонер! Вы видите, что мы аккуратно держим свое слово.
Лицо нашей клиентки ясно выражало радость по поводу нашего приезда.
— С каким нетерпением я вас ожидала! — воскликнула она, горячо пожимая нам руки. — Все устроилось отлично. Доктор Ройлотт уехал в Лондон и, по всей вероятности, не возвратится до самого вечера.
— Мы имели удовольствие познакомиться с доктором, — сказал Гольмс, и в нескольких словах передал ей все, что случилось. Она побледнела до самых губ.
— Праведное небо! — вскричала она. — Он следил за мной!
— Должно быть что так.
— Он такой хитрый, что я никогда не чувствую себя в безопасности от него. Что он скажет, когда возвратится?
— Теперь настала его очередь бояться, потому что нашлись люди, которые его перехитрили. Сегодня вы должны запереться в своей комнате на ночь. Если доктор позволит себе какую-нибудь грубость, мы увезем вас к ваше тетушке, в Гарроу. Теперь же постараемся воспользоваться удобным временем. Будьте добры проводить нас поскорее в те комнаты, которые необходимо осмотреть.
Дом был выстроен из серого, поросшего мохом камня. Средний корпус был выше, с боков выступали два низкие крыла здания, в виде изогнутых линий, точно челюсти крабба. В одном из этих боковых флигелей окна были выбиты, отверстия заколочены досками, крыша местами провалилась и все представляло картину полного разрушения. Центральный корпус находился не в лучшем состоянии, но правое крыло было сравнительно ново, а занавеси на окнах и голубой дым, подымавшийся из труб, свидетельствовали, что семья владельца помещалась в этой части дома. В конце стены были воздвигнуты подмостки и начата каменная кладка, но нигде не было и признака рабочих. Гольмс медленно прохаживался взад и вперед по заброшенной лужайке и с глубоким вниманием изучал наружную сторону окон.
— Это окно, вероятно, принадлежит вашей спальне, центральное — спальне вашей сестры, а соседнее — ближайшее к среднему корпусу — выходит из комнаты доктора Ройлотта?
— Совершенно верно. Но теперь я сплю в средней комнате.
— По причине перестроек, я полагаю. Кстати, в этих перестройках, повидимому, нет никакой настоятельной надобности.
— Ни малейшей. Я уверена, что это был только предлог, чтобы удалить меня из моей комнаты.
— А! Это надо принять во внимание. Будем продолжать осмотр. По другую сторону этого узкого крыла находится коридор, в который отворяются двери всех трех спален. В коридоре есть окна, я полагаю?
— Да, но очень маленькие. Они так узки, что в них никто не может пролезть.
— Следовательно, когда вы запирали на ночь обе комнаты, они были безопасны с этой стороны. Теперь, будьте так добры, войдите в свою комнату и закройте ставни.
Мисс Стонер исполнила это, и Гольмс, тщательно исследовав окно, стал пытаться, во что бы то ни стало, открыть ставень снаружи, но безуспешно. Не было ни малейшего отверстия, чтобы хотя с помощью ножа приподнять болт. Гольмс исследовал петли особым инструментом, они оказались из массивного железа и самой прочной работы. — Гм! — произнес он, в некотором смущении поглаживая подбородок, — моя теория не совсем оправдывается. Через эти ставни никто не мог проникнуть, если они были заложены болтами. Хорошо! Мы исследуем внутренность комнат и, может быть, там найдем разъяснение тайны.
Маленькая боковая дверь вела в коридор, выкрашенный белой краской, куда открывались двери трех спален. Гольмс прежде всего захотел осмотреть ту комнату, где спала теперь мисс Стонер, и где ее сестра встретила свою судьбу. Это была уютная маленькая комнатка, с низким потолком и старомодным деревенским камином. В одном углу стоял комод, из темного дерева, в другом — кровать, закрытая белым одеялом, налево от кона помещался туалетный столик. Эти вещи, с прибавкой двух плетеных стульев и квадратного Уильтонского ковра, посреди комнаты, составляли все убранство скромной спальни. Гольмс придвинул в один угол один стул, и сидел там безмолвно, между тем, как глаза его внимательно осматривали комнату, не упуская ни малейшей детали.
— Куда проведен этот звонок? — спросил он, наконец, указывая на толстый шнурок, висевший над кроватью, так что его конец почти касался подушки.
— В комнату экономки.
— Шнурок выглядит гораздо новее окружающей обстановки.
— Да, звонок устроили всего несколько лет назад.
— Вероятно, по просьбе вашей сестры?
— Нет, она никогда не звонила. Мы с сестрой привыкли обходиться без прислуги.
— В самом деле, эта толстая веревка здесь совсем не у места. Прошу извинения на несколько минут, я должен исследовать пол этой комнаты.
Гольмс прилег на полу и тщательно осмотрел щели между досками. Затем с таким же вниманием исследовал панели на стенах. Наконец, он подошел к постели, и долго смотрел на нее, бросая в то же время пытливые взгляды и на противоположную стену. Вдруг он схватил сонетку и быстро дернул.
— Но сонетка не действует, — сказал он.
— Не звонит?
— Нет. И шнурок даже не привязан к проволоке. Чрезвычайно интересный факт. Можете убедиться сами, что шнурок прикреплен к тому крючку, который виднеется над маленьким вентилятором в стене.
— Как глупо, что я этого не заметила до сих пор!
— Очень странно! — пробормотал Гольмс, снова дергая за сонетку. — В устройстве этой комнаты замечаются некоторые несообразности. Например, какому дураку архитектору пришло на мысль строить вентилятор из одной комнаты в другую, когда он мог с такой же легкостью проделать его в наружной стене и доставить помещению свежий воздух!
— Вентилятор тоже недавно устроен, — заметила мисс Стонер.
— Одновременно с сонеткой? — спросил Гольмс.
— Да, именно в это время сделаны различные переделки.
— И переделки чрезвычайно странного характера, надо сознаться: недействующая сонетка и вентилятор, который ничего не вентилирует! С вашего позволения, мисс Стонер, мы теперь исследуем внутренность комнаты.
Комната д-ра Гримсби Ройлотта была обширнее комнаты его падчерицы, но убрана также просто. Походная кровать, небольшая полка, уставленная книгами специально-научного характера, кресло у кровати, простой деревянный стул у стены, круглый стол, и большой несгораемый шкаф, вот все, что было здесь. Гольмс медленно ходил по комнате, окидывая проницательным взглядом каждую вещь в отдельности, и все вообще.
— Что здесь помещается! — спросил он, указывая на несгораемый шкаф.
— Деловые бумаги моего отчима.
— А! Значит вы видели внутренность шкафа?
— Только однажды, несколько лет назад. Я помню, что он был наполнен бумагами.
— И в нем не может быть спрятана кошка, например?
— Нет. Что за странная идея!
— А взгляните-ка на это! — и он снял со шкафа блюдечко, наполненное молоком.
— Нет, мы не держим кошек. Но у нас есть две обезьяны.
— Очень хорошо! Только едва ли блюдечко молока в состоянии удовлетворить потребности этих двух особ. Здесь есть одно обстоятельство, которое я должен себе уяснить.
Он присел на корточки перед стулом и стал разглядывать его с величайшим вниманием.
— Благодарю вас. Осмотр окончен, — сказал он подымаясь на ноги. — Ага! Здесь есть нечто интересное!
Предмет, вызвавший это восклицание, была плеть, висевшая над кроватью.
— Что вы думаете об этом, Уатсон?
— Ничего. По-моему это самая обыкновенная плетка.
— Не совсем обыкновенная, Боже мой! Как ужасен это мир, когда начинаешь к нему приглядываться и постепенно отыскивать нить преступления. Я думаю, что видел уже довольно, мисс Стонер, и, с вашего позволения мы выйдем на лужайку.
Никогда еще я не видел у своего друга такого мрачного лица и такого нахмуренного лба, как теперь по выходе на свежий воздух. Мы несколько раз прошлись по лужайке, и ни я, ни мисс Стонер не прерывали размышлений Гольмса, пока наконец он сам не пробудился от своей задумчивости.
— Мисс Стонер, — заговорил он, — для успешного окончания нашего дела необходимо, чтобы вы следовали моим советам с безусловной точностью.
— Я так и сделаю.
— Дело слишком серьезно, и медлить нельзя ни минуты. От вашей точности и послушания теперь зависит ваша жизнь.
— Распоряжайтесь мной, я готова исполнить ваши приказания.
— Во-первых, я и мой друг должны провести ночь в вашей комнате.
И я, и мисс Стонер, посмотрели на Гольмса в крайнем изумлении.
— Да, это необходимо. Я сейчас объясню. В этой деревне, конечно есть трактир?
— Да, под вывеской: ‘Корона’.
— Очень хорошо. Окна вашей комнаты видны из трактира?
— Я думаю, что видны.
— Когда ваш отчим возвратится из города, вы должны, под предлогом головной боли затвориться в своей комнате. Потом, когда вы услышите, что ваш отчим собирается лечь спать, вы откроете ставень и поставите на окно зажженную лампу, в виде сигнала для нас. Я убежден, что, несмотря на перестройку, вы сумеете провести там одну ночь.
— О, конечно.
— Остальное предоставьте нам.
— Но что вы хотите делать?
— Мы должны провести ночь в вашей комнате, и узнать причину странных звуков, так напугавших вас.
— Я уверена, м-р Гольмс, что вы уже сделали свой вывод, — сказала мисс Стонер.
— Может быть.
— Тогда из сострадания, скажите мне, отчего умерла моя сестра.
— Прежде чем заговорить, я должен иметь более точные доказательства.
— Скажите мне, по крайней мере, права ли была я, предполагая, что она умерла от какого-нибудь внезапного испуга.
— Нет, я этого не думаю. По моему мнению причина смерти была гораздо реальнее, чем просто испуг. А теперь, мисс Стонер, мы должны оставить вас, потому что если доктор Ройлотт возвратится и застанет нас здесь, все наши планы будут разрушены. До свиданья, и не бойтесь ничего, потому что если только вы в точности исполните все сказанное мною, вы раз и навсегда будете избавлены от опасности, угрожающей вам.
Мы с Шерлоком Гольмсом без труда нашли себе спальную и гостиную в трактире ‘Корона’. Эти апартаменты были расположены в верхнем этаже, и из наших окон открывался вид на главную аллею и на жилой флигель Сток-Морена. В сумерках мы видели, как проехал мимо доктор Ройлотт, и его фигура казалась колоссальной позади маленького кучера. Кучер долго возился, отворяя железные ворота Сток-Морена и мы слышали, как доктор Ройлотт зарычал от ярости, потрясая кулаком и осыпая бранью бедного парня. Наконец, кабриолет скрылся за воротами, и через несколько времени в одной из гостиных вспыхнул яркий свет зажженной лампы.
— Знаете что, Уатсон, — сказал Гольмс, когда мы сидели вдвоем среди надвигающихся сумерок, — я не решаюсь брать вас сегодня с собою. Нам грозит серьезная опасность.
— А мое присутствие принесет какую-нибудь пользу?
— Громадную пользу.
— если так, я непременно иду.
— Большая любезность с вашей стороны.
— Вы говорите о какой-то опасности. Очевидно в обстановке Сток-Морена вы заметили какие-нибудь подробности, ускользнувшие от моего внимания.
— Ничего не заметил особенного, но только я лучше вас умею делать выводы. Я видел то же самое, что и вы.
— Там не было ничего интересного, за исключением сонетки, назначение которой решительно непонятно для меня.
— Вы видели также и вентилятор?
— Да, но я не вижу ничего странного в том, что вентилятор проделан из одной комнаты в другую. Отверстие так мало, что в него не пролезет даже крыса.
— А я знал, что мы найдем вентилятор, еще до приезда в Сток-Морен.
— Вы шутите, Гольмс!
— Нет не шучу. Вы помните, как Мисс Стонер упоминала в своем рассказе, что ее сестра слышала из своей спальни запах сигары доктора Ройлотта. Из этого следует ясный вывод, что в стене, разделяющей обе спальни, непременно должно быть какое-нибудь отверстие. И оно непременно должно быть очень маленькое, ибо оно ускользнуло от внимания следователя, во время обыска и следствия. Таким образом, я пришел к выводу, что найду вентилятор.
— Но к чему он служит?
— Прежде всего интересно роковое совпадение чисел. Только что устроены вентилятор и сонетка, как лэди, спавшая в соседней комнате, — умирает. Не кажется ли вам странно подобное совпадение?
— Я вижу совпадение, но не вижу никакой связи.
— Не заметили вы ничего особенного в положении кровати?
— Ничего.
— Она привинчена к полу. Случалось вам когда-нибудь видеть кровати, прикрепленные таким способом?
— Нет, не случалось.
— Лэди не могла передвинуть свою кровать. Эта кровать должна была оставаться всегда на одном и том же месте, в одном и том же расстоянии от вентилятора и веревки — я думаю, что могу назвать веревку сонеткой, по всей видимости предназначенную вовсе не для того, чтобы звонить.
— Гольмс! — вскричал я. — Я начинаю понимать ваши неясные намеки. Мы должны сегодня предотвратить какое-то вероломное и ужасное преступление.
— Да, вероломное и ужасное. Когда врач делается преступником, он самый ужасный из всех злодеев. Он вооружен опытом и наукой. Ройлотт очень хитер, но я думаю, Уатсон, что мы перехитрим его. Только нам придется переиспытать всяких ужасов эту ночь. Ради Бога, примемся за свои сигары и поговорим о чем-нибудь более веселом.
Часов около девяти свет за деревьями парка угас, и все было темно в Сток-Морене. Два часа прошло в томительном ожидании, и вдруг, едва часы пробили одиннадцать, как прямо напротив нас, вспыхнул яркий огонек.
— Это наш сигнал, — сказал Гольмс, вскакивая на ноги, огонь показался в среднем окне.