Леонид Захарович СЛОНИМСКИЙ
(1850—1918)
Л. З. Слонимский
ПЕРИОДИЧЕСКАЯ ПЕЧАТЬ И КАПИТАЛИЗМ
I
II.
III.
‘Вестник Европы’, 1910, No 7.
Периодическая печать и капитализм, Слонимский Леонид Захарович, Год: 1910
Время на прочтение: 11 минут(ы)
Избранные страницы русской журналистики начала XX века.
М., ‘ЧеРо’, 2001
Л. З. Слонимский — экономист, секретарь редакции журнала ‘Вестник Европы’ с момента его создания. Приобрел известность как публицист своими выступлениями против марксизма. Представитель старой школы русской либеральной интеллигенции. С точки зрения этих кругов русского общества и оценивал проникновение капитала в печать.
В последнее время много говорилось у нас об угрожающем владычестве промышленного капитала в литературе и журналистике, некоторые ясно предвидят уже тот момент, когда капиталисты-предприниматели окончательно завладеют нашей печатью и устроят ее по образу и подобию других отраслей капиталистической промышленности.
Несомненно, что при современных экономических условиях материальные, промышленные интересы получают все большее преобладание в организации и судьбах периодической печати. Но — рассуждая теоретически — достигнуть окончательного и полного господства в этой области они не могут по свойству самого предмета. В том своеобразном товаре, который пускается в оборот литературно-газетной промышленностью, всегда остается нерастворимый, неуловимый для капитала, не поддающийся его захвату остаток духовного, умственного, индивидуального творчества, особенно ценный для потребителей, т.е. в данном случае для читателей.
Литературно-издательское производство, даже если оно всецело находится в руках промышленного капитала, неизбежно сохраняет свои особые черты, резко отличающие его от других отраслей промышленности. Умственные работники участвуют и занимают видное место в каждом промышленном, техническом, фабрично-заводском деле, они являются необходимыми организаторами и руководителями предприятий, создают их репутацию, обеспечивают их успех своим умением и талантами или, наоборот, приводят к упадку своими ошибками и упущениями, но в продуктах производства не видно их участия, не отражается их индивидуальность. Изделия той или иной фабрики представляют более или менее однородную массу товаров, имеющих известные внешние, объективные признаки, в этих товарах мы не найдем следов участия тех техников, химиков, инженеров и руководителей, которые работают в данном предприятии. Умственные работники производства остаются для нас вполне закулисными и сливаются с массою остальных рабочих, они безразличны для публики. Для нас достаточно знать, что лучшие, богатейшие и дорожащие своею репутациею фирмы располагают, конечно, лучшими и дороже оплачиваемыми техническими силами, чем другие, и мы потому обращаемся к крупным и известным капиталистическим фирмам, в расчете на доброкачественность их товаров. Этим определяется и характер отношений между предпринимателями-капиталистами и работающими у них умственными работниками, даже самыми высшими по качествам. Это — отношения личного найма: капиталист платит за труд высшего качества высокую плату, и чем крупнее его предприятие, чем более он заинтересован в привлечении лучших технических сил для постоянной работы, тем лучшие материальные условия он установит для них, тем выше будут нормы их вознаграждения. Но по существу взаимные отношения хозяев и работников остаются те же. Если бы какой-нибудь дорого оплачиваемый техник или инженер пожелал выйти из пределов договора о найме, если бы он захотел перестать быть наемником и решил прикоснуться в какой-нибудь мере к хозяйским правам, если б он заявил притязание на известную долю участия в предприятии, хозяин-капиталист может сказать ему: за ту цену, которую я плачу, я всегда найду кого мне нужно, и я могу всегда заменить вас, в случае надобности, другим работником такого же качества, а публика этого даже не заметит. А в тех редких случаях, когда данный умственный работник действительно незаменим для дела, ему предложат и соответственное повышение, поставят в исключительные условия, не в пример прочим, и никакого вывода из этих исключительных фактов нельзя будет сделать.
Совершенно другое мы видим в литературно-издательском деле. Здесь личность умственного работника не отделяется от продукта его работы: она неизбежно отражается в нем, и это отражение есть именно то, что придает ему цену в глазах публики. Индивидуальность литературного работника сказывается в каждом издании, в котором он участвует, в данном номере журнала или газеты сотрудник находит свои строки, лично ему принадлежащие, он видит следы своей работы в прочитанных и исправленных им статьях и сообщениях, и даже самый скромный участник может указать и определить тот уголок издания, в котором так или иначе отражается его личность. Литературно-издательская промышленность не производит и не выпускает на рынок массы однородных, безразличных товаров, которые существовали бы и имели бы ценность сами по себе, независимо от произведших их лиц. Каждый орган периодической печати имеет свою определенную физиономию — не внешнюю, техническую, а внутреннюю, духовную, интеллигентную, неотделимую от данного издания. Эта физиономия создается редакцией и ближайшими сотрудниками журнала или газеты, сотрудники придают известный характер или оттенок изданию, публика невольно отличает их друг от друга, привыкает к их писательской индивидуальности, и читатели заранее знают, кто и что пишет в данном издании. Писатели по призванию и по профессии вкладывают свою душу в известное литературное предприятие, они налагают на него отпечаток своей личности, своего дарования, своих убеждений и идеалов, для них то издание, в котором они участвуют, вовсе не предприятие, не постороннее учреждение, с которым они связаны службой или договором, там, в этом издании, заключается часть, и, может быть, лучшая часть, их собственной души. Здесь, очевидно, неприменимы те отношения между хозяевами-капиталистами и умственными работниками высшего ранга, которые существуют в других отраслях промышленности.
Когда говорят о владычестве или о предстоящем владычестве капитала над прессой, то при этом имеют в виду главным образом печать ежедневную, газетную. Журналы, особенно ежемесячные, представляют мало соблазна для предпринимателей-капиталистов, они существуют преимущественно для так называемой интеллигенции, для небольшой сравнительно части образованного общества, они интересуют публику только своею идейною стороною и не могут служить ни орудиями промышленного влияния, ни источником обогащения. Журналы не только у нас, но и за границей находятся обыкновенно в руках писателей и ученых, они остаются в распоряжении более или менее тесных литературных кружков, обществ или учреждений, даже если они формально составляют собственность акционерных компаний или известных издательских фирм. Для промышленного капитализма тут мало простора. Ареною желанного господства для капиталистов является именно ежедневная печать, проникающая повсюду, доставляющая не только огромные денежные обороты и доходы, но и возможность значительного промышленного влияния на многомиллионные массы потребителей. Капиталисты и завладели газетой в Западной Европе, но формы этого владычества неодинаковы в различных странах, вместе с тем замечаются различия и в отношениях между издателями и сотрудниками. В английской журналистике эти отношения покоятся на обоюдных коммерческих интересах и соглашениях, там применяются высокие нормы вознаграждения и возможно более выгодные условия для писателей, но зато издатели остаются полными хозяевами. Во Франции большинство газет обыкновенно составляют собственность особых акционерных компаний, и лица, владеющие наибольшим количеством акций данной газеты, являются главными и высшими ее распорядителями. Скупка акций какой-нибудь ходкой газеты для приобретения принадлежащего ей влияния на промышленном рынке считается одним из способов достижения крупного успеха в коммерческом мире. Так, несколько лет тому назад известная парижская газета ‘Figaro’ подвергалась риску неожиданного перехода в другие руки вследствие значительных закупок акций этой газеты известным спекулянтом Рошеттом, попавшим потом в тюрьму за свои незаконные биржевые проделки. Для капиталистов газета имеет значение как орудие рекламы и публикаций, и главные доходы получаются из этого источника, а вовсе не от читающей публики. В Германии некоторые из самых распространенных газет принадлежат крупным агентствам объявлений: так, например, ‘Berliner Tageblatt’ издается торговым домом Рудольфа Моссе, по образцу которого организован существующий у нас торговый дом Метцль. Главное место — или наибольшее количество бумаги — в каждой немецкой или английской газете занимают публикации объявлений, литературный или общественно-политический материал газеты превращается как бы в побочный, сравнительно незначительный привесок к обширному, подавляющему отделу реклам. В газетах французских практикуется более тонкая, менее заметная форма публикаций, там даже за небольшие биржевые или банковские бюллетени уплачиваются десятки тысяч франков и на заурядные объявления не принято уделять много места. Публикации выгодно печатать только в очень распространенных газетах, а получить большое распространение может лишь газета, располагающая талантливыми, остроумными, компетентными и даже ‘учеными’ сотрудниками. А так как источник издательских доходов находится вне читательской публики, вне скромных цифр подписной платы, то высота литературного гонорара не стесняет издателей, и сотрудники, в особенности постоянные и выдающиеся, пользуются всеми выгодами своего положения, без ущерба для хозяйских прав и для интересов капиталистов. В Германии работа газетных сотрудников оплачивается гораздо хуже, чем во Франции, и немецкие журналисты поставлены в несравненно менее благоприятные условия, чем их французские коллеги. Это объясняется тем, что французские работники пера сознательно отстаивали свои права и интересы в борьбе с капиталистами и не дали себя превратить в наемных, хотя и привилегированных рабочих, тогда как у немцев подчинение журналистов издателям совершилось легко и просто, без серьезных попыток противодействия и организованной самозащиты.
Французские журналисты отстояли и сохранили весьма важное право и придали ему значение обычая, это — право подписи под газетными статьями, заметками и сообщениями, даже в специальных отделах. Большая часть французских газет придерживается этого чрезвычайно ценного для сотрудников начала публичности авторства: почти все статьи, начиная с руководящих и кончая мелкими заметками, подписываются именами их составителей. Каждый литературный работник сохраняет, таким образом, свою индивидуальность и упрочивает свою известность, хотя бы и в маленькой, скромной сфере. Это способствует достоинству и независимости журнальной профессии, усиливая чувство нравственной ответственности за высказанные суждения. В рядах профессиональных журналистов вырабатываются публицисты в истинном смысле этого слова. Такая газета, как ‘Journal des Dbats’, служит рассадником выдающихся писателей, сотрудничество в этой газете в былое время облегчало доступ в академию. В ‘Journal des Dbats’ выдвигались писатели и по такому неблагодарному отделу, как иностранная политика, постоянный сотрудник газеты по этой части в восьмидесятых годах, Джон Лемуанн, ничего другого, кажется, не писал, кроме изящных и остроумных статеек по иностранной политике — и эти небольшие, подписанные им статьи оказались достаточными для того, чтобы Лемуанн попал в академики.
Конечно, во многих случаях анонимность статей оправдывается обстоятельствами или вызывается интересами самих авторов. Всякие мнения и заявления, исходящие от определенной газетной или журнальной редакции и целом, или от каких-либо партийных кружков, должны, разумеется, печататься без подписи, точно так же как общие политические обозрения, имеющие редакционный характер, сверх того, статьи и сообщения известного рода, основанные на конфиденциальных сведениях и предположениях, могут появляться и печати только под условием анонимности, наконец, некоторые авторы, по своему официальному, служебному или общественному положению, прямо заинтересованы в сохранении своего инкогнито. Право на подпись не должно превращаться в обязанность, иногда неудобную и тягостную для авторов.
В периоды острой политической борьбы между правительством и общественным мнением, как это было, напр., во Франции при второй империи, обязательность подписи считается иногда необходимой с точки зрения интересов государственной власти, чтобы можно было привлекать к суду авторов, а не только редакторов и издателей, за враждебные правительству статьи. В таких случаях анонимность является для журналистов более или менее надежным — иногда, впрочем, только кажущимся — прикрытием от судебных и административных преследований. Обыкновенно, однако, правительственная власть находит для себя даже удобным оставлять всю тяжесть ответственности на официальных редакторах и издателях, не доискиваясь раскрытия имен авторов. Для администрации важно держать самые издания, в лице их собственников и руководителей, под постоянной угрозой карательных мер — а отдельные журналисты всегда могут быть привлечены к ответу, в случае надобности, под каким-нибудь самостоятельным предлогом, независимо от своих редакций. Поэтому, напр., у нас правительство вообще не разыскивает авторов оппозиционных статей, а довольствуется наложением всяких кар, уголовных и административных, на ответственных редакторов и издателей, даже в тех случаях, когда под статьями имеются подписи определенных лиц. Так, между прочим, М. М. Ковалевский судился, как редактор ‘Страны’, за статью, подписанную П. Д. Боборыкиным, который ни к какой ответственности не привлекался.
Исключительные обстоятельства внутренней политики касаются непосредственно только небольшой группы журналистов, занятых боевыми внутренними вопросами. По отношению к большинству профессиональных литературных работников анонимность, при нормальном положении печати, может иметь нежелательные последствия. Она может увлечь начинающих, нетвердых в принципах морали, на путь сознательных злоупотреблений печатным словом, под ее прикрытием можно пользоваться влиянием и авторитетом крупного издания для проведения личных, иногда неблаговидных целей, для недобросовестных нападений из-за угла. Под защитой анонимности могут процветать самые ядовитые продукты печатного слова — скрытая клевета, доносы, шантаж. Равносильными анонимам могут, с этой точки зрения, считаться и псевдонимы, если они переменчивы и не имеют характера постоянства в обозначении одних и тех же лиц, так ускользнул от ответственности за клевету сотрудник ‘Нового Времени’, обвинявший, в начале восьмидесятых годов, редактора-издателя газеты ‘Порядок’ в получении субсидии от евреев.
Для издателей-капиталистов гораздо выгоднее иметь дело с армией безымянных журналистов, искателей газетной работы, чем с точно определенными личностями, имеющими свою репутацию и свой удельный вес и глазах читающей публики. Во Франции главные редакторы или директоры распространенных газет, принадлежащих акционерным компаниям, пользуются довольно широкою автономиею. Журналистам не приходится, поэтому, чувствовать на себе гнет капитала, напротив, мало-мальски талантливые или дельные сотрудники сами ставят свои условия и часто завоевывают себе положение фактических распорядителей газеты. В Германии нет газетных имен, газеты составляются и редактируются большею частью безымянными писателями, иногда даровитыми и остроумными, но не существующими для читателей и известными только в тесных журнальных кружках. Такой писатель либо отдает себя всецело, за высокую плату, в распоряжение данного органа печати или его издателя, либо отрекается от своей индивидуальности вследствие привычного бесправия и бессилия, под влиянием материальной нужды. Анонимный работник, человек без имени, без писательской физиономии — это именно то, что нужно капиталу для беспрепятственного владычества над печатью. И потому против такой анонимности должны бороться журналисты во имя своих интересов, как нравственных, так и материальных.
С капитализацией печати тесно связано одно явление, позволяющее авторам механически увеличивать свои заработки. Мы видим, напр., во Франции, что одни и те же статьи, подписанные известными, иногда громкими именами, появляются одновременно в разных провинциальных газетах, французская публика получает таким образом возможность читать статьи Жореса, Лакруа, Гапото помимо их собственных парижских органов, которые не могут быть всем одинаково доступны, писатели при этом значительно расширяют свою аудиторию и получают несравненно больший доход, так как даже при незначительной построчной плате от каждой отдельной газеты общая сумма заработка достигает крупных цифр, в зависимости от количества изданий, участвующих в данной комбинации. Способы распространения работ известных авторов — не только публицистов, но и беллетристов-художников,— все более совершенствуются, к выгоде самих писателей и в то же время к несомненной пользе читающей публики. Что касается местных журналистов, особенно начинающих, то для них примеры и образцы писательства таких конкурентов, как Жорес или Клемансо, должны иметь возбуждающее, благотворное значение. Зато в газетах чисто местного характера, посвященных исключительно интересам данного округа или города, местные журналисты не имеют конкурентов и пользуются достаточно широким простором для приложения своих сил.
Система одновременного печатания известных произведений не только в разных изданиях одной страны, но и в переводах с рукописи в различных странах, применяется теперь в широких размерах. Когда появляется новое произведение Льва Толстого, то оно печатается в один и тот же день в огромной массе изданий, во всем культурном мире, на различных языках, с тою впрочем разницею, что повсюду оно появляется в полном виде, без урезок, и единственно лишь на русском, отечественном языке — с пропусками и многоточиями. Возражать против таких способов распространения литературных произведений, хотя бы и газетных, и против организованных для этого ‘пресс-бюро’,— можно только по недоразумению. Грехи капитализма тут ни при чем. Когда нет этих способов распространения, то практикуются другие, более первобытные — простые систематические перепечатки статей и фельетонов из столичных газет и журналов, с подписью инициалов, соответствующих названию издания, откуда взят материал. Таких самовольных способов распространения газетных и журнальных статей мы не встречаем уже в западной Европе.
Наша ежедневная печать находится еще пока в таком положении, что чисто капиталистические начала могут быть проводимы в ней только с большим трудом. Газетное и журнальное издательство является у нас поприщем не для выгодного помещения капитала, а для самоотверженного общественного служения. Промышленные капиталы не идут в такую область, где судьба предприятий зависит от непредвиденных случайностей, где самый широкий успех в публике не ограждает от внезапного провала, где существование наилучше обставленного издания может быть прекращено в каждый данный момент по усмотрению посторонних для печати лиц. Всякое промышленное дело требует известных элементарных гарантий внешней безопасности, оно не может жить и развиваться под ежедневным постоянным страхом упразднения или катастрофы. Расчетливым капиталистам нечего делать там, где серьезные по существу предприятия осуждены оставаться эфемерными, где нет под ними надежной почвы даже при несомненных шансах успеха, где нет элементов прочности и постоянства в общем положении дел. Самое скромное, ничтожное промышленное заведение обладает прочным правом существования и может быть твердо уверено в неприкосновенности этого права, при соблюдении известных, точно установленных формальных правил, но такой уверенности нет у литературных предприятий. Наши газеты прекращались большей частью не от внутреннего худосочия и не от равнодушия публики. Нет надобности приводить примеры — все знают и помнят их. По странной игре случая у нас внезапно погибали именно те издания, которые пользовались наибольшим успехом и популярностью и вполне обеспечивали не только издателей, но и сотрудников. Процветал у нас когда-то ‘Голос’ — и погиб, вопреки всем расчетам и ожиданиям своего осторожного и предусмотрительного хозяина. В последние годы существовал у нас очень распространенный и популярный ‘Сын Отечества’, но исчез, и издатель-капиталист разорился. Была газета П. Ходского, достигла под разными названиями прочного успеха — и погибла не по своей вине. Естественно, что капиталы уклоняются от таких явно рискованных и опасных дел, как газетное издательство, в эту область деятельности могут идти только люди идейные, а такие редко встречаются между капиталистами.
В силу этих особых обстоятельств в русской периодической печати не мог утвердиться дух одностороннего капитализма, между издателями, редакторами и главными сотрудниками больших газет часто устанавливались товарищеские отношения, и все эти участники общего дела нередко действительно становились товарищами по несчастью. При таких условиях было бы несправедливо и бесполезно предъявлять издателям-капиталистам какие-либо особые трербования для обеспечения интересов сотрудников, ведь сами издатели абсолютно ничем не обеспечены и ежеминутно рискуют потерять все затраченные на дело средства. Тем не менее у нас давно уже делались попытки формулировать те начала, которые должны господствовать в отношениях между издателями и сотрудниками. Более тридцати лет тому назад, в феврале 1879 года, кружком петербургских журналистов выработана была программа союза с целью ‘объединения литературных сил. для лучшего и более целесообразного пользования тем влиянием, которое принадлежит печати’, причем имелось в виду ‘улучшение нравственных и экономических условий литературного труда с возможно широким применением артельного начала в редакциях и издательствах’. Эта программа ‘союза литературных рабочих’ подписана кругом лиц, которыми затем был составлен проект соглашений с издателями-редакторами. По этому проекту предполагалось, что ‘в каждом периодическом издании, в котором члены союза в числе не менее трех состоят постоянными самостоятельными сотрудниками, составляется редакционная артель для соблюдения единства в направлении и в составе издания и для надлежащего охранения прав литературных рабочих’, а также для обеспечения участия сотрудников в известной доле чистого дохода с издания, сообразно количеству и качеству их работы в течение года.
Эти попытки организации по обстоятельствам времени не могли привести к цели. Наши преуспевающие большие газеты подчиняются, конечно, условиям промышленного успеха, и для них главным источником и мерилом доходов служит не число подписчиков, а количество платных объявлений. Наиболее распространенные из петербургских газет находят свою главную опору не в подписчиках: ее поддерживают и обогащают публикации. Но во главе этих больших ежедневных изданий стоят большей частью старые журналисты или идейные капиталисты, и у них положение постоянных сотрудников может считаться более или менее благополучным. Так, в только что указанной богатой газете, представляющей, по выражению ее издателя, ‘парламент мнений’, издавна применяется — хотя и без достаточной последовательности — принцип участия постоянных сотрудников в доходах издания в качестве пайщиков. Если не в настоящем, то для будущего в высшей степени желательно стремиться к повсеместному и систематическому применению того же руководящего начала. Сотрудники невольно участвуют в риске гибели и разорения издания и поэтому справедливо могли бы пользоваться участием в выгодах, доставляемых успехом изданий.
Твердо установившиеся традиции русской журналистики позволяют надеяться, что в ней никогда не удастся восторжествовать чисто коммерческому капиталистическому духу и что, избавившись от внешнего гнета, печать не подпадет под другое иго, еще худшее, отравляющее самую ее духовную сущность, ее душу.