Переписка с К. П. Победоносцевым, Полонский Яков Петрович, Год: 1881

Время на прочтение: 5 минут(ы)

ТУРГЕНЕВЪ и ПОБДОНОСЦЕВЪ въ 1881 г.

(По документамъ архива Я. П. Полонскаго).

Неожиданная кончина Александра II произвела сильное впечатлніе въ правящихъ сферахъ. Реакціонныя теченія начали замтно проявляться въ дйствіяхъ представителей высшей власти. Бдительность правительства сдлалась особо изощренною, цензура стала суровою, время было глухое… Какъ разъ въ эту пору (29-го апрля) прибылъ въ Петербургъ изъ-за границы И. С. Тургенвъ. О его прізд было оповщено въ газетахъ {Н. М. Гутьяръ. Хронологическая канва для біографіи И. С. Тургенева, С.-Пб. 1910, стр. 117.}. ‘Это сообщеніе обратило на себя вниманіе входившаго тогда въ силу К. П. Побдоносцева. Считая пребываніе знаменитаго романиста въ обихъ столицахъ нежелательнымъ, онъ обратился къ Я. П. Полонскому съ просьбою переговорить по данному вопросу съ Тургеневымъ. Щекотливое порученіе Побдоносцева было очень непріятно Полонскому, и онъ далъ понять это сановнику, который и самъ созналъ свою ошибку, отказавшись отъ своего намренія.
Вышеизложенный любопытный эпизодъ сталъ извстенъ изъ сохранившихся въ архив Я. П. Полонскаго писемъ Побдоносцева, которыя печатаются нами вмст съ отвтнымъ письмомъ поэта.

H. К. Козминъ.

ПОБДОНОСЦЕВЪ — ПОЛОНСКОМУ.

Любезнйшій Яковъ Петровичъ!

Вижу по газетамъ, что Тургеневъ здсь. Не кстати онъ появился. Вы дружны съ нимъ: чтобы вотъ по дружб посовтовать ему не оставаться долго ни здсь, ни въ Москв, а хать скоре въ деревню. Здсь онъ попадетъ въ компанію ‘Порядка’ {‘Порядокъ’ — политическая и литературная газета М. М. Стасюлевича (1881—1882 гг.) 26-го марта 1881 г. была воспрещена розничная продажа этой газеты. Тургеневъ очень интересовался ‘Порядкомъ’. Узнавъ 1-го іюня 1881 г., что ‘Порядокъ’ въ обычный день не вышелъ, онъ писалъ М. М. Стасюлевичу изъ Спасского: ‘Что должно изъ этого заключить? Или — громъ грянулъ — и Побдоносцевъперекрестился?’ Когда же ‘Дамокловъ мечъ, столь долго висвшій надъ ‘Порядкомъ’ — обрушился наконецъ на него’, Тургеневъ замтилъ: ‘Понять это невозможно, остается сожалть — не о ‘Порядк’, а о правительств, которое со слпу бьетъ своихъ лучшихъ друзей’ (‘М. М. Стасюлевичъ и его современники въ ихъ переписк’. Спб. 1912 г., стр. 194, 201).}, ему закружатъ голову — и Богъ знаетъ, до чего онъ доведетъ себя. Я примнилъ бы къ нему теперь, отъ лица всхъ простыхъ и честныхъ людей, слова цыганъ къ Алеко ‘оставь насъ, гордый человкъ’.

Душевно преданный
К. Побдоносцевъ.

Прошу Васъ оставить это письмо совершенно между нами.
2 мая 1881 г.

ПОЛОНСКІЙ — ПОБДОНОСЦЕВУ *).

*) На автограф сдлана надпись рукою Полонскаго: Послано другое письмо въ другой редакціи.

Ваше Высокопревосходительство
Многоуважаемый Константинъ Петровичъ.

Сего-дня утромъ получилъ я Вашу записку. Благодарю Васъ за то, что эта записка подсказала мн, что Вы еще не утратили обо мн Ваше доброе мнніе, несмотря на мои неудачные стихи и мою откровенность. Надюсь, что Вы не постуете на меня и за то, что буду отвчать Вамъ какъ человкъ простой и честный.
Записку Вашу я никому не покажу, но могу ли посовтовать Тургеневу ухать какъ можно скорй, не поразивъ его или не возбудивъ въ немъ разнаго рода подозрній. Повритъ-ли онъ мн?
Еще вчера съ восторгомъ говорилъ онъ мн о томъ, что Германская Кронъ-Принцесса заставила его лишній день пробыть въ Берлин, такъ какъ пригласила его къ себ, была съ нимъ очень любезна и долго бесдовала. Еще вчера, выслушавъ мои упреки, — онъ изумлялся, до чего можетъ доходить сплетня, и оправдывался передо мной во всхъ взводимыхъ на него обвиненіяхъ.
При личномъ свиданіи я, конечно, могъ бы передать Вамъ весь нашъ разговоръ.
Во всякомъ случа, въ Петербург Тургеневъ не предполагаетъ остаться боле одной недли {Первоначально Тургеневъ предполагалъ пробыть въ Петербург около мсяца. (Первое собраніе писемъ И. С. Тургенева, С.-Пб. 1885, стр. 377.— Письма И. С. Тургенева къ Л. Н. и Л. Я. Стечькинымъ, С.-Пб. 1903, стр. 34).}.
Въ Москв намренъ пробыть одинъ день и тотчасъ же хать въ деревню.
Вы пишете, что я друженъ съ нимъ, но неужели я былъ бы съ нимъ друженъ, если бы считалъ его человкомъ, опаснымъ нашему правительству или вреднымъ для общества. Я бы не только не былъ съ нимъ друженъ я бы не посщалъ его.
Или, считая его таковымъ, я бы по крайней мр’ посовтовалъ ему хать обратно за границу, — а вовсе не въ деревню, такъ какъ человкъ, опасный въ столиц, вдвое — втрое опасне у себя въ-деревн.
Кого онъ здсь увидитъ, кром тхъ, которые знаютъ его съ юныхъ лтъ, или своихъ старыхъ пріятелей.— Молодежь ходила къ нему только съ внками да букетами въ тотъ годъ, когда были оваціи, — и никому никакихъ рчей дома онъ не произносилъ, никому не давалъ никакихъ совтовъ — Все это ему страшно надодало, и онъ не зналъ, какъ ему отдлаться отъ разныхъ постителей.— Теперь не то, и самъ онъ вчера говорилъ мн, что не желаетъ никого принимать, да я думаю, никто и не пойдетъ къ нему, — разв кто нибудь придетъ просить пособія.— Да и пособлять онъ уже не можетъ, такъ какъ самъ безъ денегъ и вчера просилъ денегъ у Стасюлевича (говоритъ, пріхалъ съ двумя грошами.— Полагаю, свадьба его любимицы Маріанны Віардо сильно истощила кошелекъ его {15-го февраля 1881 г. Тургеневъ писалъ Я. П. Полонскому изъ Парижа, ‘…пріду я въ Петербургъ между 5 (17) и 10.(22) апрля — и это наврное: потому что удерживаетъ меня здсь одно только обстоятельство — а именно: свадьба моей милой Маріанны (дочери г-жи Віардо) съ не мене милымъ компонистомъ и піанистомъ Дювернуа — и это радостное событіе совершится около 3 (15-го) апр(ля).— Давши имъ мое старческое благословеніе — я тотчасъ пущусь въ дорогу’. (Первое собраніе писемъ И. С. Тургенева. С.-Пб. 1885, стр. 376—377.— Ср. Письма И. С. Тургенева къ Л. Н. и Л. Я. Стечькинымь, Одесса. 1903, стр. 34).}. Этотъ гордый человкъ, какъ Вы его называете, добръ и мягокъ какъ воскъ. Ничего не стоитъ его разжалобить или воспользоваться его во истину женской безхарактерностью.
Вы опасаетесь, что кружекъ ‘Порядка’ можетъ вскружить ему голову — но что значитъ ‘Порядокъ’ передъ массою тхъ французскихъ газетъ и журналовъ, которые онъ читалъ и читаетъ!— Какимъ наивнымъ и безсодержательнымъ покажется ему любой русскій журналъ. Да и не одному Тургеневу.— Тысячи и тысячи русскихъ, странствующихъ и путешествующихъ, читаютъ за границей сотни радикальныхъ и всяческихъ газетъ — и если они ими заражены, то можетъ ли ихъ заразить Порядокъ, а если не заражены, то и Порядокъ на нихъ не подйствуетъ — Вдь то, что теперь пишется и печатается въ русскихъ газетахъ, не составляетъ и сотой доли того, что, слышешь въ каждомъ дом, въ каждой семь! и вотъ, мое горькое убжденье, чмъ строже цензура, тмъ не цензурне разговоры. Судя по нашимъ отчетамъ, въ послднее время, ввозится въ Россію и ежегодно въ ней расходится до одиннадцати милліоновъ томовъ иностранныхъ книгъ (у насъ въ комитет, я полагаю, до 700 однихъ только названій, выписываемыхъ изъ-за границы повременныхъ изданій). Что значитъ передъ такимъ количествомъ вся русская пресса? И что-же мудренаго, что часть русскаго общества заражается западными идеями!—
Но обращусь к Тургеневу.— Слишкомъ 20 лтъ живетъ онъ во Франціи — и поврьте мн, любитъ Россію, хоть можетъ быть, и любитъ ее нсколько иначе, чмъ мы съ Вами.— Къ нигилизму же чувствуетъ такое же отвращеніе.— Его такъ называемый конституціонализмъ былъ ничто иное какъ случайно ему въ голову забредшая фантазія.— Это вовсе не прочно сложившееся или укоренившееся убжденіе. Онъ слишкомъ уменъ для того, чтобы врить въ возможность невозможнаго — да и не то нужно Россіи… ‘Спаси Господи люди твоя и благослови достояніе твое’.— Вотъ молитва, которая сама напрашивается на уста, и которую я повторяю ежедневно — холодомъ повяло отъ жизни — тяжело, душно, невыносимо душно!—
Какъ бы я былъ радъ возможности къ самому себ обратить Вашъ совтъ какъ можно скоре ухать куда нибудь въ глушь, въ пустыню…
Шесдесять (sic) лтъ живу я на свт, и клянусь Вамъ, не помню такого страшнаго, такого тяжелаго времени! Ни о чемъ не думать, вотъ самое лучшее, но какъ не думать!— Боже мой! З’ чмъ я живу и начто я нуженъ?.. Какъ бороться со зломъ, когда для этой борьбы нтъ ни арены, ни свободы, ни мечты — Простите меня великодушно за это невольное горькое сознаніе своей немощи, за это, можетъ быть малодушное, отчаянье.—
Сегодня я дурно себя чувствую — и едва ли увижусь съ Тургеневымъ — завтра попробую заговорить съ нимъ, если только до завтра Вы не отмните Вашего желанія…
Примите увреніе въ моемъ совершенномъ почтеніи и преданности

Имю честь быть
Вашъ покорный слуга
Я. Полонскій.

1881. 2 Мая.

ПОБДОНОСЦЕВЪ — ПОЛОНСКОМУ.

Любезнйшій Яковъ Петровичъ. Я вовсе не обвинялъ Тургенева въ какихъ либо злобныхъ намреніяхъ, и буде вы меня такъ поняли, то неврно. Я имлъ въ виду, по опытамъ прошлаго года, что нкоторыя компаніи литературныя употребляютъ Тургенева какъ орудіе, расчитывая на тщеславіе человческое, и нтъ мудренаго, что на этотъ разъ могутъ повториться т же расчеты. А время такое, что благоразумне избгать всякаго шума, рчей и овацій. Вотъ что имлъ я въ виду. Прошу васъ не придавать этому письму серьезнаго значенія и въ этомъ смысл не поднимать съ Тургеневымъ разговора: пожалуй еще покажется ему, что хотятъ ему длать какое-то внушеніе.

Душевно преданный
К. Побдоносцевъ.

2 Мая 81.
Да что это помнится прежде въ письмахъ ко мн вы не ставили ‘Ваше Высокопревосходительство’?

‘Сборник Пушкинского дома на 1923 год’

Прочитали? Поделиться с друзьями:
Электронная библиотека