Отзывъ о нашемъ молодомъ поколніи.
Отзывъ о нашемъ молодомъ поколніи.
‘Русь’, 1-го октября 1883 г.
Отзыв о нашем молодом поколении, Аксаков Иван Сергеевич, Год: 1883
Время на прочтение: 3 минут(ы)
Сочиненія И. С. Аксакова
Томъ седьмой. Общеевропейская политика. Статьи разнаго содержанія
Изъ ‘Дня’, ‘Москвы’, ‘Руси’ и другихъ изданій, и нкоторыя небывшія въ печати. 1860—1886
Москва. Типографія М. Г. Волчанинова, (бывшая М. Н. Лаврова и Ко) Леонтьевскій переулокъ, домъ Лаврова. 1887.
Лтъ пять или шесть назадъ, въ одинъ изъ своихъ пріздовъ въ Москву, Тургеневъ разсказалъ намъ слдующее (рчь шла о современной русской поэзіи): ‘Получаю я однажды въ Париж, при письм, толстую тетрадь,— врне, цлый рукописный томъ русскихъ стихотвореній подъ общимъ заглавіемъ: ‘Изъ-за ршетки’. Заглавіе уже само давало уразумть отъ какой категоріи или направленія молодыхъ людей былъ этотъ томъ присланъ: не то, чтобъ они вс сидли за ршеткой, но могли бы сидть или по крайней мр числили себя въ разряд гонимыхъ. Но не въ томъ дло. Письмомъ пояснено, что стихи принадлежатъ дйствительно разнымъ молодымъ авторамъ, которымъ бы желалось знать мое мнніе, мн сообщенъ былъ и адресъ — кому и куда прислать отвтъ. Одинъ видъ этой рукописи уже сильно порадовалъ меня: я зналъ анти-эстетическія тенденціи молодаго поколнія,— ну а вдь тутъ очевидно сказалась въ нихъ потребность художественной формы для выраженія мысли!.. Можете себ представить, съ какою жадностью принялся я за чтеніе… и вообразите мой ужасъ: не только никакого проблеска замчательнаго дарованія, но совершенное невжество — въ смысл художественномъ. Точно будто никакихъ у насъ великихъ мастеровъ поэтическаго слова и не бывало, точно мы съизнова начинаемъ лепетать стихами, продлываемъ первые робкіе опыты въ русской поэзіи!.. Стихотворенія были равнаго, не одного только гражданскаго содержанія… Я перечелъ еще разъ я пришелъ въ убжденію, что юные авторы наврное никогда не читали ни Пушкина, ни Лермонтова, не говоря уже о Баратынскомъ, Тютчев и другихъ поэтахъ, кром разв нкоторыхъ піесъ Некрасова. Возвращая рукопись, я написалъ имъ письмо, въ которомъ конечно постарался не оскорблять юнаго авторскаго самолюбія, однакоже въ самой мягкой форм спросилъ таки ихъ, читали ли они такое-то и такое-то стихотвореніе Пушкина (или же иного поэта)? На подобный вопросъ — пояснялъ я — наводитъ меня то соображеніе, что едвали бы авторъ, напримръ, вотъ этой стихотворной піесы ршился коснуться своей темы, если бы зналъ, что эту тему уже разработалъ Пушкинъ, да и какъ еще разработалъ! И такъ дале, я перебралъ нсколько піесъ… И что же? Черезъ нсколько времени я подучилъ отвтъ, что вдь это дйствительно такъ! Молодые авторы сознавались сами, что имъ лично не привелось никогда читать ни Пушкина, ни другихъ поэтовъ, кром разв стиховъ, помщенныхъ въ христоматіяхъ!’…
Однимъ словомъ оказалось, что цлое молодое поколніе (а можетъ-быть и нсколько ихъ), попавъ подъ полосу Писаревскаго вліянія, подъ видомъ ‘прогресса’ попятилось назадъ я осталось, по крайней мр въ области литературнаго развитія, духовно-искалченнымъ и круглымъ невждой. Можно ли было предположить, что журнальныя бредни юноши Писарева, который безостановочно тискалъ все, что бывало взбредетъ ему въ голову, и который однажды, на упрекъ въ противорчіи собственнымъ же его словамъ, сказаннымъ за годъ назадъ, простодушно отвчалъ: ‘я развиваюсь’,— можно ли было думать, что весь этотъ, казалось бы, невинный бредъ способенъ будетъ отозваться въ учащемся юношеств такими печальными явленіями? Стало-быть не встртилъ онъ и противодйствія со стороны педагоговъ, или же слишкомъ уже безсильны явились они противъ всесокрушающаго авторитета такой ‘силы’ какъ Писаревъ?! Да и какъ не быть имъ безсильными, когда они сами воспитывали юношей въ суеврномъ благоговніи къ ‘послднему слову науки и жизни’, сами вровали твердо, что ‘въ послднемъ слов’ именно и сидитъ ‘прогрессъ’? Молодежь и ловила жадно всякое наипослднее слово, не желая и знать словъ предшествовавшихъ, ни старыхъ образцовъ, ни историческихъ опытовъ. Все это однакожъ приводитъ въ заключенію, что журнальная болтовня вовсе не остается такъ, безъ всякаго воздйствія на развитіе нашего юношества, тмъ боле, что журналы почти вытснили у насъ и чтеніе и даже изданіе книгъ,— и что не мшало бы нашимъ журнальнымъ публицистамъ подобросовстне относиться къ слову, да думать иногда о послдствіяхъ, къ какимъ можетъ привести молодыхъ читателей всякая легкомысленная, съ плеча написанная и тиснутая рчь…
Въ виду необычайной печали, охватившей, по случаю кончины Тургенева, съ такою гремучею страстностью русское общество и особенно наши юныя поколнія, можно бы предположить, что у насъ дйствительно происходитъ реакція благопріятная для истиннаго искусства, и что волны эстетическихъ вожделній, поднявшись со дна, гроэятъ смыть все то грубое, грязное, противохудожественное, что въ послднее время было на принципу напущено въ нашу ‘изящную’ литературу. Нельзя же объяснить себ этотъ хмль, это почти опьяненіе скорби только тмъ, что Тургеневъ, по выраженію ‘Русскаго Курьера’, ‘геній, предъ которымъ преклонилась вся Европа’, или же сочувствіемъ къ Тургеневскимъ тенденціямъ и героямъ! Къ. чести нашего знаменитаго писателя можно сказать, что тенденціозность его была чрезвычайно блдна, почему именно и не вредила высшимъ условіямъ искусства. Что касается до героевъ, то никто, конечно, лучше его не воспроизвелъ, въ яркихъ образахъ, всю духовную безкостность и дряблость или озлобленную несостоятельность россійскаго культурнаго безпочвеннаго человка… Если же вс эти демонстраціи и манифестаціи въ Петербург въ самомъ дл происходятъ изъ свободнаго, самостоятельнаго признанія нами самими его художественныхъ достоинствъ, изъ сочувствія къ Тургеневу именно какъ къ художнику, то можно бы только радоваться такому выраженію скорби, несмотря на избытокъ фальши и театральности. Есть чему поучиться у Тургенева нашимъ молодымъ писателямъ, именно — строгому отношенію его къ искусству, взыскательности автора къ своимъ собственнымъ твореніямъ, его изяществу и также — опрятности: послднему качеству тмъ боле, что нечистоплотность все гуще и гуще завладваетъ нашею беллетристикой. Сочувствіе къ Тургеневу-писателю немыслимо безъ одновременнаго глубокаго презрнія и отвращенія къ такъ-называемой порнографіи, которая, изгоняемая закономъ изъ Франціи, переселяется теперь къ намъ, гроза совсмъ захватить литературное поле и, по свойственной намъ неудержимой склонности къ крайнему предлу прогресса, перерождается, подъ авторитетнымъ перомъ автора ‘Торжествующей свиньи’, просто въ русское свинство.