Ответ на статью … ‘Несколько замечаний по поводу новейших книг и статей о событии 14 декабря и о декабристах’, Максимов Сергей Васильевич, Год: 1870

Время на прочтение: 10 минут(ы)

ВОСПОМИНАНИЯ И РАССКАЗЫ ДЕЯТЕЛЕЙ ТАЙНЫХ ОБЩЕСТВ 1820-х годов

том II

ОБЩАЯ РЕДАКЦИЯ
Ю. Г. ОКСМАНА и С. И. ЧЕРНОВА

ИЗДАТЕЛЬСТВО ВСЕСОЮЗНОГО ОБЩЕСТВА ПОЛИТКАТОРЖАН И ССЫЛЬНО-ПОСЕЛЕНЦЕВ
МОСКВА
1933

ОТВЕТ НА СТАТЬЮ, ПОМЕЩЕННУЮ В ‘РУССКОМ АРХИВЕ’ 1870 г. ПОД ЗАГЛАВИЕМ ‘НЕСКОЛЬКО ЗАМЕЧАНИЙ ПО ПОВОДУ НОВЕЙШИХ КНИГ И СТАТЕЙ О СОБЫТИИ 14 ДЕКАБРЯ И О ДЕКАБРИСТАХ’

По вызову бездоказательных и крайне несправедливых обвинений, направленных в ‘Русском Архиве’ 1870 г. против статьи моей о государственных преступниках и именно о декабристах (помещенной в ‘Отечественных Записках’ 1869 г.)’ считаю необходимым заявить нижеследующее.
На возвратном пути из поездки на Амур снова через Сибирь, я задался исключительно мыслию исследовать быт ссыльных и выяснить степень влияния их на страну изгнания по возможности во всей полноте и разнообразии этого любопытного вопроса. Наибольший интерес возбудили те средства, с помощию которых узники борятся с тяжестями неволи, и затем (по получении ими относительной свободы) те связи, какие устраиваются ссыльными с туземным старожилым сибирским населением. В первом случае для ссыльных из низших классов — тюремная община, артель, во втором случае с их же стороны — бесконечные побеги и непоседливое бродяжество были теми счастливыми находками в моих поисках, которые легли в основание моих работ и привели потом к знакомству с огулом в среде ссыльных поляков и большой артели, выродившей маленькие,— в среде декабристов. Вот те главные поводы и причины, вызывавшие большой ряд статей и между прочими статью о декабристах, в основание которой легла развивавшаяся до Читы и в Чите товарищеская община, развившаяся в Петровском заводе в самостоятельное регламентированное учреждение. Читателям ясны те средства, какими достигалась цель, и очевидны причины, почему личный труд подписан тем лицом, которому этот труд принадлежит {Напомним читателям, что П. Н. Свистунов в напечатанной в ‘Русском архиве’ 1870 г. статье своей указывает на лицо, так сказать, продиктовавшее г. Максимову его показания о декабристах.— Примечание П. И. Бартенева.}.
Не так поступил П. Н. Свистунов, рецензент ‘Русского Архива’, забывший, что при многописании всякому автору всегда довольно личной ответственности за написанное самим, чтобы давать еще напрокат свое имя. Он не сообразил также и того, что существуют люди, в глазах которых всякие покупные средства ничтожны для приобретения у них подобного права. Статья его впрочем очевидно доказывает, что подобное подозрение — лишь неудачный литературный прием для отвода автора, чтобы удобнее свести старые неконченные счеты с лицом, заподозренным в помощи и содействии нижеподписавшемуся. Мне на этот раз остается лишь сожалеть о том, что статья моя послужила к тому поводом, и доказать всю несостоятельность обводнения и подозрений. Трижды повторенное подозрение еще не составляет доказательств. Слова рецензии: ‘Кто бы ни писал статью, подписанную г. Максимовым, она составлена кем-либо из Читинских или Петровских узников и без сомнения одним из неимущих и к тому же завидующих богатству, доставшемуся другим’, — слова эти крайне несправедливы и несостоятельны. Статья написана мною лишь по тем источникам, которые остались единственными свидетельствами в оказаниях девяти заключенников, и дополнена и прояснена по тем данным, которые я добыл личным трудом во время разъездов по сибирским городам и заводам. Вот тому осязательные доказательства.
Устав артелей, как основная часть работы с разбором и пояснениями, занимает 1/6 часть всей моей статьи (7 стр.), сверх 2/6 предыдущих, излагающих те подготовительные внутренние работы, которое производились общиною узников для взаимодействия, выразившегося созданием артелей. За уставом следуют остальные 2/3 статьи — рассказ о последующей судьбе декабристов, когда плоды совместного общинного жития при взаимном обмене знаний могли осуществиться на практике в значении результатов самовоспитания.
Артельный устав получен мною из трех рук в трех списках, из которых ни один не представляется в окончательном виде, но зато в дополнение и пояснение его мне сообщены были подлинные записки на лоскутках и на листах. Из них на всех почти я встречал подлинную подпись лица, подписавшего статью ‘Архива’. Желая представить артельный устав в окончательно выработанной форме, я занялся трудом подбора и сличения по отрывкам, по лоскуткам тех параграфов, которые были изменены впоследствии, когда возникли новые вопросы, не предусмотренные теоретическими усмотрениями первых составителей. Ту же поверку при достаточном числе подлинных материалов я мог произвести и над уставом маленькой артели. Обилие материалов при замечательной хлопотливости узников, следы которой сохраняются на материалах, ясно убеждает в том, что создание артели было делом не шуточным, а весьма серьезным.. Участвовали советом и подписями все холостые, вое женатые жертвовали большие деньги на поддержку благодетельного учреждения. Остается лишь удивляться тому, что П. Н. Свистунов легко отнесся к этому учреждению, не придавая ему цены и даже как бы не замечая его существования, потому ли, что слишком близко стоял, не имея возможности осмотреть предмета со всех сторон, или потому, что просто просмотрел то, что совершилось самого важного в каземате. Мы впрочем имеем два документа собственной ручей П. Н. Свистунова: один, относящийся к первой попытке рационального устройства артели, другой — к устроенной уже артели.
Сведения о событиях, предшествующих созданию артели в Петровске, собранные мною в Чите, в Благодатске, на иркутских заводах и в самом Петровском заводе, могли быть проверены и представлены в подробном рассказе по счастливому обстоятельству моей встречи и знакомства с записками некоторых заключенников. Таким образом на первых пяти страницах я воспользовался свидетельствами И. Д. Якушкина, Н. В. Басаргина (записки которых мне были известны в рукописи) и ‘Записками декабриста’ (известными мне в (немецком печатном подлиннике). О времени до Читы, о пребывании первых восьми (стр. 551, 552, 553, 554, 555, 556) я узнал из рассказа кн. Е. П. Оболенского — единственного, как известно, лица из восьми, оставившего сведения об этом малоизвестном времени, когда при замечательной строгости заточения об них не могли знать и сообщать современники, видавшие их на заводах. Далее (стр. 556—597) довелось мне основываться в одно и то же время и об одних и тех же фактах на свидетельствах девяти декабристов. Таким образом подробности житья в Чите и Петровске выяснены по сведениям: И. Д. Якушкина, Н. В. Басаргина, ‘Декабриста’, И. И. Горбачевского, М. А. Бестужева, Д. И. Завалишина, Штейнтеля, Соловьева, Н. А. Бестужева. Записки десятого (ген.-губ. Броневского) указаны в своем месте, не указаны источники остальных из неудобства пестрить статью, но в существенно-серьезных местах выписки обозначены курсивом. Так, например, поступил я в суждениях о Лепарском (стр. 556, 557 и 558), пользуясь отзывом четырех и имея один отзыв (от Д. И. Завалишина), несогласный с первыми, но основанный на довольно веских доказательствах. Я уступил мнению большинства известных мне свидетелей. Следующие страницы, посвященные описанию житья в Чите, проверены согласными между собою показаниями всех вышеуказанных лиц (стр. 560-565) с дополнениями, сообщенными Д. И. Завалишиным, прожившим в Чите десятки лет после товарищей и более других в этом отношении компетентным. Затем дело о Суханове (стр. 565-568) рассказано по записке его товарища и друга Соловьева37 и дополнено извлечениями из судебного дела, найденного мною в архиве Нерчинского большого завода (стр. 568 и 569). Далее (стр. 569-587) мои личные сведения значительно подкрепили ‘Декабрист’, Басаргин и Якушкин (за исключением стр. 582, 583 и 584, содержащих буквальную выписку из правил для жен). На переходе из Читы (стр. 587-592) я следил за обеими путешествующими отдельно партиями по сведениям И. Д. Якушкина, Н. В. Басаргина, ‘Декабриста’ и Штейнгеля, счастливо пользуясь тем обстоятельством, что все четверо не шли в одной партии и под одинаковыми впечатлениями. Описание Петровского завода и каземата с объяснением внешних подробностей житья в нем (стр. 591-595) главным образом основано также на лично добытых мною сведениях под руководством и при указаниях И. И. Горбачевского. Этот судья также компетентен потому, что по выходе из тюрьмы до конца своей жизни он оставался в Петровском заводе, при полкой возможности сохранения в памяти всех мелочных обстоятельств житья в том каземате, который, разрушаясь, стоял перед его глазами, превращенным в каторжную тюрьму для ссыльно-рабочих завода. Затем остальные страницы моей статьи посвящены ознакомлению читателей с артельным учреждением до стр. 617, с которой до конца следует рассказ о житье декабристов на поселении. В некоторых, немногих, впрочем, случаях мне удалось прислушаться к подсказам самих поселенцев и дать сведений больше о тех, само собою разумеется, о которых я узнал и собрал сведений и свидетельств больше. Здесь между прочим, имея в руках (подлинные и снятые в точных копиях) письма Н. А. Бестужева, я с наибольшею подробностью говорил об нем,— этом замечательно даровитом человеке, поразительно выдающемся из ряда многих. Беспристрастный читатель увидит, что ему отдано больше места, чем тому лицу, которое не пользуется расположением рецензента ‘Русского Архива’, уверяющего, что и самая статья моя предпринята для восхваления этого лица. Искусственно и произвольно поставив его перед собою, он заслонил себе возможность видеть из-за него других лиц, иных свидетелей дела и безрасчетно и непоследовательно произнес такой жесткий и несправедливый упрек ‘в несообразности вымышленных фактов, в явном искажении истины’, в то время когда пишущий эти строки искал ее в сопоставлении свидетельств девяти товарищей рецензента. Страничка выписок в рецензии ‘Архива’ с добавлением некоторых указаний и исправлений, сделанных в моей статье этим ‘известным лицом’,— (ровно сорок вторая часть моей работы: вот все, что вызвало статью рецензента к такому жесткому и безосновному обвинению! На первый случай могу объяснить появление огульного обвинения (приправленного немного высокомерным тоном) за две недоказанных странички всей большой статьи в пять печатных листов со стороны моего рецензента лишь тем, что, по собственному его сознанию (стр. ‘Архива’ 1664), ему привелось читать записки только Якушкина, Трубецкого и Пущина. Но последние два, как известно, о своем сибирском житье ничего не писали, а противоречий с Якушкиным беспристрастный читатель не найдет в моей статье ни одной йоты, теперь, когда эти записки у всех перед глазами в печати. Понятно, что, не читавши записок товарищей, П. Н. Свистунов не мог проверить своих воспоминаний.
Не могу скрыть следующего весьма серьезного обстоятельства: при группировке и поверке данных из девяти свидетельств даже и в тех случаях, мне надо было ограничиваться лишь двумя и тремя рассказчиками, мне не один раз доводилось наталкиваться на противоречия, убеждаться в том, что многим из них изменила память (отчасти это доказывает и г. П. Свистунов по отношению к разбираемому им автору книги ‘Мемуары одного декабриста’, и убеждает в том самим собою, о чем доказательства ниже). Как известно, большая часть записок составлена десятки лет спустя событий по вызовам и просьбам друзей и родных и по настояниям в необходимости высказаться самим в то время, когда наступала пора оговорить и судить другим, взвешивать обстоятельства дела, сделавшегося достоянием истории и требовавшего беспристрастного суждения, холодных и безразличных судей. А предательская память изменяет сильно: из противоречий можно составить отдельный трактат. Г-н П. Свистунов, выговоривший, что в статье моей ‘столько неверностей и путаницы, что всех не перечтешь’ и затем, после такого сердитого вступления сделавший только четыре указания, испытывает на себе упомянутое явление и доказывает фактами: 1-е (стр. 1651 ‘Архива’), он уверяет, что в каземате из посторонних помещен был лишь майор Кучевский и брат восхваляемого лица, а между тем за 12 страниц выше записки Якушкина подробно раскалывают еще о Сосиновиче88, пребывание коего сделалось для меня несомненным по подкреплении свидетельствами Басаргина и Завалишина {О том же говорит и М. А. Бестужев (‘Русская Старина’, август).— Примечание С. В. Максимова.}. Басаргин говорит: ‘Их (Сосиновича, Кучевского и брата восхваляемого лица) не спросили, кто они, и приняли в артель’. Между тем П. Н. Свистунов уверяет далее, что ‘сей последний не состоял в артели’, тогда как на общем собрании, которое констатировало факт принадлежности к артели этого лица тем, что рассуждало об его исключении, сам он подписал категорическое согласие на исключение. Только Н. А. Бестужев вошел с братом (М. А.) особым мнением, которое списываю t подлинника (где я собственными глазами видел и автограф г. Свистунова): ‘Н а исключение из) артели согласен с тем, однакож, что если ему нужно пособие, то не оставить без оного. Это пособие можно сделать не участком из артели, но каким-нибудь вычетом с каждого, чтобы оное не имело вида общего артельского участия’.
Иду далее к исправлениям. 2-е, Батеньков (говорит г. Свистунов) содержался не 12, а 20 лет в крепости, но! 12 принято мною по причине подкрепления тем аргументом, что его привезли в Сибирь тогда, когда тот разряд, в котором он состоял,, выведен был из каземата на поселение. Придирка к слову ‘цыганская жизнь’, которую вел Батеньков в Томске, когда его никуда не пускали! на квартиру до отыскания сердобольного семейства, служит для меня новым доказательством забывчивости моего рецензента: рассказ этот я слышал от него самого в том виде, в каком и напечатал. Я мог бы указать еще на одну и последнюю ошибку, в которую ввел меня сам г. Свистунов, но она так ничтожна, что при исправлении статьи своей вновь я ее совсем исключаю. Причина вторичной ссылки (3-е) М. С. Лунина слишком известна читателям, знакомым с теми источниками, о которых, повидимому, не знает рецензент ‘Архива’ {Но которых свидетельствует между прочим М. А. Бестужев в своих ‘Записках’.— Примечание С. В. Максимова.} и мною основана на достоверных ‘сведениях, как и допущена мною возможность страдания от общей тюремной болезни, скорбута. Существует известный анекдот об единственном оставшемся у него зубе во время житья в Урюке под Иркутском, когда г. П. Свисту нов жил далеко на противоположном краю Сибири 39. По свидетельству И. Д. Якушкина даже такие крепкие молодые натуры, как Бестужев (Марлинский), Муравьев и Арбузов (трое из пяти), могли очень скоро заболеть даже не тюремиою болезнию, каковы солитеры. Затем следует 4-е и последнее замечание о неверности рассказа дубининской истории, взятого мною целиком из записок Н. В. Басаргина. Стало быть, заряд, пущенный в ‘восхваляемое мною лицо’, попал не туда, куда адресован. Говоря серьезно, в сущности важна не подробность оскорбления тон или другой женщины пьяным офицером, важны последствия этого столкновения, ради которых предпринят и рассказ этот и которые не встретили опровержений г. П. Свистунова, несмотря на то, что часть их сообщена мне Д. И. Завалишиным. Впрочем все опровержения и заключаются только в этих несостоятельных и весьма мелких замечаниях, без нужды и права пересыпанных достаточным числом сердитых фраз, из которых последнюю, отличающуюся избитым общим местом газетных бранчивых рецензий, я возвращаю назад как фактически опровергнутую. Уважение к читающей публике я старался доказать собиранием сведений в самых источниках, при чем не останавливался ни перед какими препятствиями, столь обильно рассыпанными перед всяким путешественником. На этот раз я ездил за ними за шесть тысяч верст. Так называемые небылицы — все это данные, целиком почерпнутые из рассказов товарищей г. П. Свистунова. Имея запасы еще на такую же статью в моих материалах, я только потому сдержал в рукописях и не напечатал всего, что не нашел возможности свидетельствам дать очные ставки. Что доказано многими, строго проверено мною, в чем я глубоко убедился,— только то и напечатано, всем тем я не побоялся поделиться с читателями. Нет, говорят, огня без дыма, нет дела общественного, где бы к хорошим побуждениям одних людей не присоединялись другие с дурными. Истина эта могла быть применима и к деятельности петровских узников, а потому там, где было ей место, она указана для восстановления правды, не из каких-либо злых побуждений, мне чуждых и неизвестных. Об образовании кружка недовольных свидетельствуют Н. В. Басаргин и И. Д. Якушкин (см. 1619 стр. ‘Архива’). Из записок Басаргина приведены в подлиннике и те слова, в которых подозревается восхваляемое мною лицо: ‘Артель нравственно уравняла тех, которые имели средства, с неимевшими таковых’, и пр. Вероятно вскоре имеющие выйти в свет эти записки подтвердят и другие мои заметки, не понравившиеся П. Н. Свистунову. Деньги, получаемые богатыми, были сосчитаны не подозреваемым составителем записки (т. е. моей статьи), а тем же Н. В. Басаргиным, ‘Декабристом’ (которого прочел П. Н. Свистунов), артелью и начальством для ограничения, тем более в тюрьме, коль скоро последнее по свидетельству уже г. Свистунова признало нужным ограничить выдачу денег на поселение. Об ограничении в тюрьме мы имеем сведения и из сочинения ‘Декабриста’. К чему же эти опровержения без справок, без доказательств, в противоречие самим себе? Указание на 6 тысяч, ежегодно получавшихся Муравьевым, взято из ‘Записок декабриста’, что г. Свистунов читал, но забыл ради подозреваемого им лица.
Что же касается до старания ослабить свидетельства этого ‘известного лица’, то, не говоря уже о странности ссылаться на источник, для критического исследования которого нет еще необходимых исторических условий, не говоря уже о еще более удивительном восхвалении угроз произвола,— как-то трудно согласить в одной статье все эти многочисленные противоречия. Литературе памятны заслуги этого лица по разъяснению вопроса о колонизации Амура. Нахожу лишним повторять доказанное. Все, что далее сказано мною на стр. 629 и 630, — истины, слишком известные в Восточной Сибири. Пишущий эти строки поверял на берегах Амура все то, о чем свидетельствовал до него автор статей о колонизации Амурского края, и в сочинении своем ‘На Востоке’, которое вот уже скоро десять лет не встретило себе никаких опровержений, ни в чем не противоречит правдивым сказаниям этого лица, которому на этот случай готов воздать самую искреннюю благодарность. Здесь источник моего доверия к его убеждениям, укрепившегося еще более во мне при личном знакомстве, которое дало случай убедиться еще сверх того в необыкновенной памяти этого человека. В последнем согласятся со мною все знающие его, не откажут в том по всему вероятию и беспристрастные товарищи, как, например, не отказал ему в этом ‘Декабрист’. Живя вдалеке, П. Н. Свистунов среди интересов Западной Сибири имел полное ‘право не знать, что делается на самом отдаленном краю Восточной. Но у меня, помимо личных наблюдений, имеются на то доказательства в письмах к этому лицу его товарищей (например, Н. А. Бестужева), в записках путешественников (например, Гиллера), в статьях возвратившихся на родину поляков (например, в ‘Дневнике Познанском’, 1866, No 16, 10 Stycznia), и пр.
Не сомневаясь в том, что лицо это, не пользующееся расположением г. Свистунова, в свою очередь поделится своими воспоминаниями, серьезно отделанными, не отрывочными, не по вызову случайной статьи, а по нравственному обязательству, пользуюсь здесь случаем принести ему искреннюю благодарность за те исправления, указания и дополнения, которыми охотно поделился он из запасов своей обширной памяти при просмотре моей статьи в корректурных листах, приготовленной для печати. Степень деятельного участия его в общине петровской по подлинным документам артелей не замедлю доказать в дополненной статье о государственных преступниках (в печатаемом мною сочинении ‘О ссыльных и тюрьмах’.

С. Максимов

Прочитали? Поделиться с друзьями:
Электронная библиотека