ОТВЕРЖЕННЫЙ.
ОТВЕРЖЕННЫЙ.
Разсказъ Джорджа Кэбля.
(Переводъ съ англійскаго).
‘Русская Мысль’, No 3, 1884
Отверженный, Кейбл Джордж, Год: 1884
Время на прочтение: 17 минут(ы)
Въ начал ныншняго столтія только что установившееся американское правительство было предметомъ всеобщей ненависти въ Луизіан. Креолы всюду возставали противъ такихъ возмутительныхъ нововведеній, какъ, напримръ, судъ присяжныхъ, законы о контрабандистахъ и печатаніе губернаторскихъ воззваній на англійскомъ язык. Притокъ англо-американской эмиграціи, которому въ скоромъ времени суждено было наводнить всю дельту, уподоблялся еще въ ту отдаленную эпоху жалкому ручейку, уже заставлявшему, однако, креоловъ трепетать за прочность своего положенія. Въ эту самую пору въ небольшомъ разстояніи отъ Canal-street’а и далеко за линіею виллъ, окаймлявшихъ Новый Орлеанъ со стороны рки, стоялъ старый, полуразвалившійся домъ поселенцевъ-плантаторовъ.
Стоялъ онъ вдали отъ всего образованнаго міра, принадлежавшія къ нему поля, въ прежнее время покрытыя плантаціями индиго, снова вернулись къ своей первобытной дикости и превратились въ самую ужасную топь, какую только можно было встртить на пятьдесятъ миль въ окружности.
Домъ былъ построенъ изъ тяжелаго кипарисоваго лса и возвышался на сваяхъ, уродливый, прочный, какъ бы заснувшій, его тяжеловсная архитектура краснорчиво свидтельствовала о той отдаленной пор, когда человку не отъ кого было ждать защиты, а возстанія негровъ составляли ежедневное явленіе.
Крыша и стны дома, темныя и пострадавшія отъ непогоды, какъ-то растерянно возвышались надъ заросшею кустарникомъ равниной, подобно гигантской военной повозк, увязшей въ грязи и покинутой отступающею арміей. Вокругъ дома густо разстилался низкорослый ивнякъ и виднлась группа разновидныхъ колючихъ и зловонныхъ кустарниковъ, названія которыхъ не встрчаются на язык ученыхъ ботаниковъ. Вокругъ стволовъ обвивались безчисленными втвями блдныя и колючія водяныя растенія, а непроходимо-грязная почва была сплошь покрыта, точно щетиною, низкорослымъ видомъ пальмы. Два сиротливыхъ, засохшихъ кипариса стояли въ самой средин болота, покрытые ястребиными гнздами. Неглубокая вода совершенно поросла миріадами болотныхъ растеній, подъ грубыми и безжизненными цвтами ихъ скрывались милліоны большихъ и малыхъ гадовъ, отъ одного вида которыхъ человкъ приходилъ въ содроганіе.
Домъ стоялъ на нсколько возвышенномъ мст, на насыпи канала. Вода этого канала не текла, а, казалось, ползла и была переполнена громадными, жадными рыбами и аллигаторами, отстаивавшими свои владнія отъ всякаго посторонняго нашествія.
Таково было жилище Жанъ-Мари Покелена, нкогда богатаго плантатора, высокочтимаго въ старомъ город, а нын — отшельника, всми избгаемаго. Отецъ его покоился подъ плитою въ собор св. Людовика между своими двумя женами, и старикъ Покеленъ ежедневно посщалъ это мсто. Его младшій братъ… но увы! вотъ тутъ-то и крылась загадка. Никто не зналъ, что сталось съ его кроткимъ молодымъ братомъ, который былъ боле чмъ на тридцать лтъ моложе его и всегда казался его любимцемъ. Семь лтъ тому назадъ онъ исчезъ безслдно и никакого ключа не осталось для разгадки его судьбы.
Казалось, они были такъ счастливы въ своей взаимной привязанности! Ни отца, ни матери, ни жены, ни какого-либо родства не было у нихъ на всемъ земномъ шар. Старшій братъ былъ смлый, порывистый, рыцарски-честный искатель приключеній, младшій — кроткій, трудолюбивый отшельникъ, страстно преданный наук. Жили они въ прародительскомъ имніи, точно птицы въ гнзд, одинъ — постоянно на отлет, другой — дома.
Ни одна черта въ характер Жана Покелена не была такъ хорошо извстна его немногимъ друзьямъ, какъ именно его очевидная привязанность къ ‘маленькому брату’. ‘Этого хочетъ Жакъ’, постоянно слышали вс отъ него. ‘Я предоставилъ Жаку ршить то или другое, потому что Жакъ ‘уменъ’, или ‘добръ’, или ‘справедливъ’,— смотря потому, о чемъ шла рчь.
Благодаря подвижности характера одного брата и ‘книжности’ другаго, имніе пришло въ упадокъ. Жанъ-Мари, какъ истый джентльменъ, проигралъ одного за другимъ всіъ своихъ невольниковъ, пока, наконецъ, въ дом не осталось никого, кром стараго, нмаго африканца.
Культура индиго приходила мало-по-малу въ Луизіан въ упадокъ. Нкоторые предпріимчивые люди замнили ее разведеніемъ сахарнаго тростника, но въ то время, какъ Жакъ былъ слишкомъ спокойнаго характера для такой энергической мры, братъ его ожидалъ боле значительной и, по понятіямъ того времени, столь же почтенной наживы сначала отъ контрабанды, а впослдствіи отъ торговли африканскими невольниками. Какое зло могъ онъ видть въ этомъ? Вс вокругъ него утверждали, что это была жизненная необходимость, а удовлетворять жизненной необходимости — дло похвальное… Такимъ образомъ онъ наживалъ не малыя суммы, которыя нисколько не роняли его въ общественномъ мнніи.
Въ одинъ прекрасный день старикъ Жанъ-Мари готовился предпринять плаваніе, продолжительне всхъ прежнихъ. Жакъ настоятельно упрашивалъ его не хать, но онъ только отшучивался, наконецъ, поцловавъ его, сказалъ:
— Adieu, petit frè,re!
— Нтъ,— возразилъ Жакъ,— я ду съ тобой!
Они оставили старый домъ свой на исключительномъ попеченіи нмаго африканца и отплыли вдвоемъ къ гвинейскому берегу.
Два года спустя, старикъ Покеленъ вернулся домой безъ своего судна. Вернулся онъ, по всему вроятію, ночью, такъ какъ никто не видалъ его прізда. Никто не видалъ также и его ‘маленькаго брата’, носились слухи, что и онъ возвратился, однако съ той поры онъ уже никому не попадался боле на глаза.
Мрачное подозрніе пало на стараго торговца невольниками. Тщетно немногіе друзья его напоминали своимъ согражданамъ о той нжности, которою всегда отличались его отношенія къ пропавшему брату. Они только качали головою. ‘Извстно, что у него вспыльчивый и свирпый нравъ!’ — говорили одни. ‘Зачмъ онъ окружаетъ себя такой таинственностью?— прибавляли другіе.— Горе его прошло бы, еслибъ онъ сказалъ всю правду’.
— Но,— возражали немногіе милосердые люди,— взгляните на его лицо и вы увидите на немъ выраженіе истинной гуманности. Они глядли ему въ лицо, но когда онъ смотрлъ на нихъ, то читалъ въ ихъ глазахъ нмой вопросъ: ‘А гд твой брать Авель?’ Люди милосердые принуждены были замолкнуть, прежніе друзья Покелена вымерли, и самое имя его сдлалось символомъ всхъ адскихъ преступленій и предметомъ возмутительнйшихъ сказокъ.
И домъ, и хозяинъ внушали суеврный страхъ. Охотники за бекасами и утками покинули болото, а дровоски — каналъ. Временами наиболе смлые мальчики, отваживавшіеся являться туда бить змй, слышали на вод медленный плескъ веселъ. Они переглядывались тогда, наполовину обрадованные, наполовину испуганные, бросали вслдъ затмъ свою охоту и преслдовали насмшками безобиднаго, сморщеннаго старика, сидвшаго въ своемъ поношенномъ наряд у руля, между тмъ какъ веслами управлялъ сдовласый, нмой африканецъ.
— Oh, Jean-ah-Poquelin! Oh, Jean-ah! Jean-ah-Poquelin!
Прибавлять къ этому ничего не нужно было, одного только имени, произнесенаго тономъ насмшки: ‘Oh, Jean-ah-Poquelin!’ было совершенно достаточно. И въ то время какъ мальчики падали другъ черезъ друга, въ безцльно торопливомъ бгств, старикъ осторожно вставалъ съ мста, между тмъ какъ престарлый африканецъ продолжалъ грести, не подымая головы,— и, сжавъ загорлый кулакъ, и протягивая его въ сторону своихъ мучителей, разражался такимъ залпомъ нечестивыхъ францускихъ проклятій и ругательствъ, который чуть не сводилъ съ ума отъ восторга негодныхъ ребятишекъ.
Домъ сдлался предметомъ тысячи суеврныхъ толковъ среди благо и чернаго населенія города. Шла молва, будто каждую полночь блуждающій огонь отдлялся отъ болота и перебгалъ по комнатамъ, сверкая въ окнахъ. Вс безусловно врили разсказу нсколькихъ молодыхъ людей, утверждавшихъ, что когда они проводили ночь въ лсу, не желая проходить мимо таинственнаго дома въ темнот, они видли при солнечномъ закат окна, залитыя кровавымъ свтомъ, а на каждой изъ четырехъ трубъ сидли совы, которыя поворачивали головы изъ стороны въ сторону и стонали и хохотали человческими голосами. Подъ полусгнившею верандою, около самой входной двери находился, какъ вс съ увренностью утверждали, бездонный колодезь, и кто вступалъ на порогъ, тотъ навсегда исчезалъ въ скрывавшейся подъ нимъ бездн.
Что же удивительнаго, что болото заглохло, подобно африканскимъ пустырямъ? Во всемъ предмстій св. Маріи и въ цломъ город не нашлось бы ни одного смльчака, который съ наступленіемъ ночи отважился бы пройти мимо таинственнаго дома.
Иноземные пришельцы, стекавшіеся къ Новому Орлеану, стали мало-по-малу находить немногія улицы, названныя по Имени бурбонскихъ принцевъ, слишкомъ тсными для себя. Начавъ вращаться, колесо фортуны отбросило ихъ за старинные корпоративные предлы и распространило вдаль цивилизацію и торговлю. Поля превращались въ дороги, дороги — въ улицы. Всюду мелькали инженеры, рабочіе прорубали пути въ чащ ивняка и розовыхъ кустовъ, а обливавшіеся потомъ ирландцы копали голубоватую глину своими длинными лопатками.
— Все это прекрасно,— говорили приверженцы старины, видвшіе укоръ себ въ этой необычайной предпріимчивости,— подождите только, пока они доберутся до болота Жана Покелена, ха, ха, ха!… Одна мысль объ этомъ приводила ихъ въ такой восторгъ, что они хохотали до слезъ, потому что, увязнутъ ли въ болот отважные строители, или попытаются проложить путь чрезъ владнія старика Покелена, но во всякомъ случа можно было ожидать много забавнаго.
Тмъ временемъ линія тонкихъ шестовъ, съ воткнутыми въ ихъ расщепленныхъ концахъ кусочками бумаги, постепенно распространялась все дальше, прямо чрезъ таинственное пространство, и перескла, наконецъ, каналъ.
— Мы засыплемъ этотъ ровъ,— говорили работники, облеченные въ болотные сапоги, проходя около на-глухо запертыхъ воротъ заколдованнаго дома. Увы, Жанъ Покеленъ! Это были уже не креолы, которыхъ можно было обратить въ бгство одной грубой бранью!
Покеленъ пошелъ къ губернатору, который посмотрлъ на его странную фигуру не безъ любопытства. Жанъ Покеленъ былъ низкаго роста, плотнаго сложенія, съ загорлымъ, львинымъ лицомъ. Лобъ его былъ широкій и глубоко изборожденный, большіе и черные глаза имли смлый и открытый взглядъ боеваго коня, губы были крпко сжаты. Одтъ онъ былъ въ платье изъ бумажной ткани, а разстегнутая и откинутая въ сторону сорочка обнаруживала геркулесовскую грудь, покрытую сдыми волосами. Ничего вызывающаго или диваго не было въ его взгляд, никакихь слдовъ беззаконной жизни или необузданнаго нрава, а скоре какая-то спокойная неустрашимость. Не въ одной какой-либо отдльной черт его лица, а точно разлитой по всей его физіономіи, подобно едва уловимой тни, замчался отпечатокъ никому невдомаго, но большаго горя. Безпечный глазъ могъ не подмтить этой черты, но разъ подмченная, черта эта всегда видалась въ глаза,— слабая, но несомннная.
Губернаторъ поклонился.
— Parlez vous franais?— спросилъ Поведенъ.
— Я предпочелъ бы говорить по-англійски, если это вамъ удобно,— возразилъ губернаторъ.
— Меня зовутъ Жанъ Покеленъ.
— Чмъ могу я вамъ служить, господинъ Покеленъ?
— У меня тамъ домъ, dans marais l-bas.
Губернаторъ еще разъ поклонился.
— Этотъ marais принадлежитъ мн.
— Да?
— Мн, Жану Покеленъ. Это моя собственность.
— Ну, такъ, что же?
— Оно не вамъ принадлежитъ, а перешло ко мн отъ моего отца.
— Насколько мн извстно, это вполн врно.
— Вы хотите проложить тамъ улицу?
— Не знаю, право, это весьма вроятно, но городъ вознаградитъ васъ за вс убытки, которые вы понесете, Вамъ заплатятъ, понимаете?
— Тамъ нельзя проложить улицы.
— Объ этомъ вамъ придется поговорить съ членами муниципальнаго совта.
Горькая усмшка промелькнула по лицу старика.
— Pardon, monsieur, такъ не вы le gouverneur?
— Да, я губернаторъ.
— Mais, вы — le gouverneur. Хорошо! Ну, я пришелъ къ вамъ и говорю, что улица не можетъ пройти мимо моего дома.
— Вамъ придется поговорить…
— Я къ вамъ пришелъ. Вы — le gouverneur. Я не знаю новыхъ законовъ. Я французъ. Когда съ французомъ что-нибудь неладно, онъ идетъ къ своему gouverneur. Я пришелъ къ вамъ и хочу, чтобы вы что-нибудь сдлали для меня.
— Но что же именно?— спросилъ терпливый губернаторъ.
— Я хочу, чтобы вы сказали monsieur le prsident, что улица не можетъ пройти мимо моего дома.
— Сядьте, господинъ Покеленъ.
Но старикъ не шевельнулся. Губернаторъ взялъ перо, написалъ нсколько строкъ одному изъ членовъ городскаго совта, рекомендуя старика и прося оказать ему всевозможное вниманіе. Потомъ передалъ Покелену записку и растолковалъ, кому ее вручить.
— Господинъ Покеленъ,— прибавилъ онъ вслдъ затмъ съ заискивающею улыбкою,— скажите, пожалуйста, это о вашемъ дом наши креолы разсказываютъ такія странныя вещи?
Старикъ сурово поглядлъ на говорящаго и съ неподвижными чертами лица произнесъ:
— Вы меня когда-нибудь накрыли при продаж гвинейскихъ невольниковъ?
— Нтъ.
— Вы изловили меня, быть можетъ, въ занятіи контрабандою?
— О, нтъ.
— Ну, такъ я — Жанъ-Мари Покеленъ и занимаюсь только своими собственными длами. Это, кажется, правильно. Прощайте.
Онъ надлъ шляпу и вышелъ. Вскор онъ стоялъ съ письмомъ въ рукахъ передъ тмъ лицомъ, къ которому оно было адресовано. Разговоръ пошелъ черезъ переводчика.
— Онъ говоритъ,— передавалъ переводчикъ своему начальнику,— что не хочетъ имть улицы около своего дома.
— Почему?
Старый торговецъ невольниками далъ подробное объясненіе.
— Онъ говоритъ,— снова началъ переводчикъ,— что болото — мсто, нездоровое для житья…
— Но мы его осушимъ.
— Что каналъ — частная собственность.
— О, что касается рва, то мы его засыплемъ.
Членъ городскаго совта видимо забавлялся гнвомъ старика.
— Скажите ему,— прибавилъ онъ,— что къ тому времени, когда мы окончимъ работы, въ его лачуг не останется боле ни одного привиднія.
Переводчикъ началъ свои объясненія.
— Je comprends, je comprends,— прервалъ его старикъ съ нетерпливымъ жестомъ. Вслдъ затмъ онъ разразился страшными проклятіями Соединеннымъ Штатамъ, президенту, конгрессу, губернатору и всмъ его подчиненнымъ, между тмъ какъ слушатели помирали со смху отъ восторга.
— Знаете ли вы, почему Жанъ Покеленъ бснуется такимъ образомъ?— спросилъ переводчикъ по уход старика.— Я вамъ сейчасъ скажу.
Переводчикъ крутилъ себ папиросу и пріостановился, чтобы зажечь ее, потомъ, выпустивъ дымъ двойной струей чрезъ ноздри, продолжалъ торжественнымъ тономъ:
— Онъ колдунъ!
— Ха, ха, ха!
— Вы не врите? Какое хотите пари?
— Да почему же вы знаете?
— А вотъ послушайте. Разъ какъ-то подъ вечеръ я охотился на болот за дичью. Я убилъ трехъ птицъ, и мн было трудно ихъ найти, потому что уже стемнло. Когда я ихъ, на конецъ, отыскалъ, я отправился домой мимо владній Покелена. Шелъ я медленно, не длая никакого шума, и уже почти совсмъ миновалъ усадьбу, какъ вдругъ увидалъ передъ собой два предмета. Я похолодлъ и задрожалъ, какъ листъ. Вы думаете, конечно, что передо мной ничего не было? Несмотря на темноту, я совершенно ясно видлъ Жана-Мари Покелена, а рядомъ съ нимъ — что-то врод человка,— однако, все-таки, не человка, а что-то блое, какъ снгъ. Я упалъ на траву со страха и они исчезли изъ виду, но кляну съ честью, что это былъ духъ Жака Покеленъ, его брата.
— Ну, вотъ вздоръ!— сказалъ слушатель.
— Руку дамъ на отсченіе,— продолжалъ переводчикъ.
— Но разв вамъ никогда не приходило въ голову,— возразилъ его собесдникъ,— что это могъ быть самъ Жакъ Покеленъ, живой и здравствующій, но, по какой-нибудь причин, скрываемый братомъ?
— Никакихъ такихъ причинъ нтъ,— съ увренностью сказалъ переводчикъ. Тутъ появленіе новыхъ лицъ прервало бесду.
Прошло еще нсколько мсяцевъ, и улица была проложена. Прежде всего вырыли каналъ черезъ болото, потомъ засыпали узкій ровъ, проходившій у самаго дома Покелена, и улица или, врне, залитая солнечными лучами дорога угломъ коснулась воротъ старинной усадьбы. Болото высохло. Ядовитые гады, его населявшіе, скрылись, стада, свободно пасшіяся на окрпшей почв, примяли слишкомъ обильную растительность. На мст, гд прежде виднлись камыши, теперь цвли лиліи. Птицы чирикали въ кустахъ, подъ которыми зрла ежевика. А надъ всмъ этимъ разливался чистый,— здоровый воздухъ, какого никогда прежде не вдало это мсто.
Владлецъ его, однако, и не помышлялъ строиться. Сквозь чащу ивняка веселые новые домики, вытянутые въ рядъ или стоявшіе особнякомъ, заглядывали съ любопытствомъ въ уединенное жилище старика, распространяясь все дале на югъ. Сперва возникла хижина дровоска, потомъ избушка огородника, затмъ расписной коттеджъ, и мало-по-малу предмстье почти совсмъ окружило домъ Жана Покелена и его высушенное болото.
Тогда закипла всеобщая ненависть къ старику. ‘Разбойникъ! Что это онъ не хочетъ строиться, когда того требуетъ общественная польза! Старый тиранъ! вотъ мы смажемъ его дегтемъ да и обсыплемъ перьями. Ужь справимся же мы съ нимъ!’
Жанъ Покеленъ не можетъ уже теперь возвращаться домой въ лодк по старому каналу, онъ ходитъ пшкомъ. Въ послднее время онъ очень опустился, и уличные мальчишки всегда гонятся за нимъ по пятамъ. Старикъ по временамъ оборачивается и произноситъ безцльныя проклятія.
Вскор онъ сдлался воплощеніемъ и провозвстникомъ всхъ общественныхъ или частныхъ бдствій. Суеврныя бредни народа сосредоточивались исключительно на немъ. Если загорался чей-нибудь домъ, это приписывали его чарамъ. Если съ женщиной случался припадокъ, то непремнно благодаря его колдовству. Если ребенокъ пропадалъ изъ дому на самое короткое время, мать дрожала отъ одной мысли, что Жанъ Покеленъ принесъ его въ жертву какимъ-нибудь таинственнымъ божествамъ. ‘Пока домъ этотъ будетъ стоять,— говорили сосди,— намъ во всемъ будетъ неудача. Разв вы не видите, что овощи наши вянутъ и сады наполняются пылью, между тмъ какъ въ лсу всякій день идетъ дождь? Дождь никогда не пройдетъ мимо дома Покелена. Онъ знаетъ такое заклинаніе!’
Компанія ‘Построекъ и усовершенствованій’ присоединилась къ травл Жана Покелена. Владнія его были бы прекраснымъ мстомъ для постройки базарнаго зданія. Компанія отрядила депутацію къ старику, чтобы просить его продать домъ. Депутаціи не удалось даже проникнуть за запертыя ворота, и она не добилась ничего, кром безплоднаго свиданія съ нмымъ африканцемъ. Предсдателю было тогда дано полномочіе постить Поведена и убдить, его подписаться на акціи общества.
— Дло въ томъ, господа,— доложилъ онъ въ слдующемъ засданіи,— что понадобится цлый годъ, чтобы разъяснить господину Покелену нсколько своеобразныя основанія нашей системы, да и тогда онъ все равно не подпишется. Къ тому же единственная возможность видть его, это изловить его на улиц!
— Господинъ президентъ,— возразилъ одинъ изъ членовъ совта,— базарное зданіе, какъ мн кажется, дло общественной пользы. Мы можемъ быть уврены, что радемъ объ интересахъ публики, если постараемся удалить изъ своей среды стараго нечестивца. Я глубоко убжденъ въ томъ, что Жанъ Покеленъ держитъ въ заточеніи своего брата. Если это такъ, и еслибъ мы могли уличить его,— тутъ говорящій нсколько замялся,— это было бы очень полезно для насъ. Мн кажется, что мы обязаны сдлать это для общины.
— Какъ же вы полагаете приступить къ длу?— спросилъ президентъ.
— Я думаю,— продолжалъ ораторъ,— что намъ, какъ директорамъ, неловко было бы начать искъ, имющій видъ нарушенія правъ собственности. Хорошо бы было, еслибъ вы, господинъ президентъ, попросили кого-нибудь, ну, хоть нашего уважаемаго секретаря, заняться этимъ вопросомъ такъ, изъ одной только любознательности.
Секретарь Уайтъ былъ кроткій, добродушный человчекъ, не знавшій на свт другаго страха, кром страха сдлать дурной поступокъ.
— Я скажу вамъ откровенно,— сообщилъ онъ потомъ частнымъ образомъ президенту,— что я соглашаюсь на ваше предложеніе исключительно изъ личныхъ причинъ.
На слдующій день, съ наступленіемъ ночи, можно было видть, какъ этотъ маленькій человкъ крался вдоль задней изгороди владній Покелена, готовясь перепрыгнуть черезъ нее на заросшій травою дворъ. Картина, представившаяся его взору, не могла развеселить его умъ. Старый домъ вырзывался на западномъ небосклон, мрачный, безмолвный и грозный. Продолговатая, блдная полоса на свинцовомъ неб,— вотъ все, что оставалось отъ дневнаго свта. Никакихъ признаковъ жизни не было замтно, никакого огня въ окнахъ, разв, быть можетъ, на той сторон дома, которая была скрыта отъ глазъ. Никакихъ совъ не было на трубахъ, ни собакъ на двор. Секретарь вошелъ за ограду и притаился около маленькаго шалаша, стоявшаго въ сторон отъ дома. Черезъ одну изъ многочисленныхъ щелей этого шалаша онъ легко разсмотрлъ нмаго африканца, крпко спавшаго, свернувшись передъ пылающимъ костромъ.
Секретарь ршился проникнуть въ домъ и съ этой цлью принялся его разсматривать. Широкое переднее крыльцо не могло принести ему никакой пользы, такъ какъ тутъ онъ легко столкнулся бы съ кмъ-нибудь. Онъ измрялъ глазами столбы, поддерживающіе крыльцо, и обдумывалъ, не вскарабкаться ли ему по нимъ, какъ вдругъ услыхалъ чьи-то шаги. Кто-то придвигалъ стулъ къ ршетк, потомъ какъ бы раздумалъ ссть и принялся ходить по веранд, и необыкновенно звонко раздавались по сухимъ доскамъ звуки шаговъ. Уайтъ отступилъ немного назадъ, фигура ходившаго вырзалась на фон неба, и онъ узналъ сутуловатый и широкоплечій обликъ стараго Покелена.
Секретарь слъ на лежавшее близъ него бревно и, во избжаніе уколовъ стаи жужжащихъ москитовъ, закрылъ лицо и шею платкомъ, оставивъ свободными только глаза.
Онъ сидлъ въ такомъ положеніи не боле минуты, какъ вдругъ почувствовалъ, странный, отвратительный запахъ, слабый, какъ бы занесенный издали, но смрадный и ужасный.
Откуда несся онъ? Не изъ шалаша, не изъ болота, совершенно высохшаго, и не изъ воздуха. Казалось, что онъ распространялся изъ самой почвы.
Поднявшись на ноги, секретарь впервые увидалъ въ нсколькихъ шагахъ отъ себя узкую тропинку, ведущую къ дому. Онъ взглянулъ въ эту сторону — и о ужасъ! Что-то двигалось прямо на него, блдное, какъ привидніе!
Съ быстротой молніи онъ беззвучно притаился около шалаша. Это былъ смлый шагъ, и надо сознаться, что маленькій секретарь почувствовалъ приливъ страха. ‘Это не духъ,— говорилъ онъ самъ себ,— я знаю, что это не можетъ быть духъ’,— между тмъ, онъ, все-таки, обливался потомъ и воздухъ казался ему раскаленнымъ. ‘Это живой человкъ,— продолжалъ онъ думать,— я слышу его шаги. Теперь онъ прошелъ. Вотъ онъ снова возвращается. Что за могильный запахъ!’
Секретарь приподнялся и, плотно прижавшись къ шалашу, напряженно глядлъ вдоль тропинки. Фигура человка, или одтаго въ бломъ, или голаго, этого Уайтъ не могъ разсмотрть за темнотою, страдальческой поступью удалялась отъ него. ‘Великій Боже! Неужели мертвые ходятъ но земл?’ Секретарь снова отнялъ руки, которыми онъ невольно закрылъ глаза. Странное существо прошло между двумя колоннами и исчезло подъ домомъ. Уайтъ прислушался. Раздался слабый звукъ, точно кто-нибудь шелъ по лстниц, потомъ все смолкло, кром шаговъ Жана Покелена на веранд и тяжелаго дыханья нмаго слуги въ шалаш.
Секретарь готовился уже удалиться, но, взглянувъ еще разъ на заколдованный домъ, онъ увидалъ вдругъ слабый свтъ въ щели завшаннаго окна, вслдъ затмъ появился Жанъ Поведенъ, таща за собой стулъ, и слъ какъ можно ближе къ свтлому отверстію. Онъ говорилъ по-французски тихимъ и нжнымъ голосомъ, очевидно, предлагая какой-то вопросъ. Извнутри комнаты раздался отвтъ, но былъ ли это человческій голосъ? Такъ неестественно, глухо и нестройно звучалъ онъ! Секретарь дрожалъ всмъ тломъ, а когда что-то шелохнулось въ кустахъ — быть можетъ, только крыса — и юркнуло въ трав, онъ не выдержалъ и пустился бжать. ‘Теперь я понимаю,— вырывалось у него по временамъ изъ груди,— я все понимаю’.
Странно, что съ той поры Уайтъ сдлался ярымъ защитникомъ Жана Покелена! Кстати или не кстати, а всякій разъ, когда кто-либо произносилъ хоть слово противъ него, секретарь спокойно и вмст съ тмъ энергично спрашивалъ, на какомъ основаніи длалось заявленіе. Но, такъ какъ онъ никому не объяснялъ причины страннаго, поведенія, то подозрнія, столько лтъ тяготвшія надъ Покеленомъ, распространились и на него.
Не дале, какъ черезъ день посл своего страшнаго приключенія, секретарь привелъ въ изумленіе цлую толпу мальчишекъ, приказавъ имъ прекратить ихъ неприличную травлю. Старикъ Покеленъ, махавшій палкою, извергавшій безконечныя проклятія, внезапно остановился, изумленно посмотрлъ на него, потомъ вжливо поклонился и продолжалъ свой путь. Подъ вліяніемъ неожиданности мальчишки унялись, но одинъ маленькій ирландецъ, боле дерзкій, чмъ вс остальные, бросилъ въ старика комъ земли, который ударился между его плечами и разсыпался въ прахъ. Разъяренный Покеленъ хотлъ погнаться за негодяемъ, но споткнулся и упалъ. Уайтъ поспшилъ къ нему на помощь, но онъ грубо отстранилъ его, шатаясь поднялся на ноги и побрелъ домой. Губы его были покрыты кровью.
Секретарь шелъ, чтобы дать отчетъ о своемъ похожденіи совту директоровъ.
— Я не могу помшать вамъ начать дло противъ старика,— сказалъ онъ,— но самъ въ немъ участвовать не буду.
— Этого мы отъ васъ никакъ не ожидали, господинъ Уайтъ.
— Лучше и не назначайте дальнйшихъ разслдованій,— продолжалъ секретарь,— вы доживете съ ними до бды! Это не угроза, а совтъ, предупреждаю васъ, что тотъ, кто возьмется за это дло, будетъ сожалть объ этомъ до гробовой доски.
Директоръ замтилъ, что секретарь говорилъ, точно человкъ, только что пробудившійся отъ кошемара.
— Ну, ужь если вы непремнно хотите знать,— возразилъ Уайтъ,— я дйствительно видлъ кошемаръ и предупреждаю васъ, что и вамъ онъ приснится, если вы станете добиваться свиданія съ Покеленомъ.
— Уайтъ,— шутливо сказалъ одинъ изъ членовъ,— духа-то вы видли?
— Да, видлъ,— рзко возразилъ онъ и ударилъ кулакомъ по столу.
Посл этого разнесся слухъ, что кто-то (вс боялись назвать маленькаго Уайта) ходилъ ночью въ домъ Покелена и видлъ тамъ что-то ужасное. Нсколько отважныхъ мальчишекъ ршились пробраться по высохшему болоту и подойти къ дому въ самый жуткій часъ ночи, когда воздухъ былъ полонъ летучихъ мышей. Что-то, виднное ими лишь наполовину,— и ужь этого было вполн достаточно,— заставило ихъ броситься опрометью назадъ чрезъ кусты акацій и чащу ивняка и бжать домой съ громкими криками.
— Былъ онъ весь блый?— Да — нтъ — почти что мы не знаемъ, но мы его видли!— И въ этомъ никто не могъ сомнваться, глядя на ихъ помертввшія лица.
— Еслибъ этотъ старый негодяй жилъ у насъ,— говорили нкоторые жители изъ американцевъ, мы бы его давно вымазали дегтемъ. Не такъ ли, Сандерсъ?
— Еще бы!
— Вотъ что вы можете сдлать,— продолжали они, обращаясь къ собравшимся вокругъ нихъ креоламъ.— Какъ это у васъ называется, вотъ, когда старикъ женится за молоденькой, и вы приходите къ нему съ рогами и…
— Charivari — спросили креолы.
— Да да! Что же вы не устроите ему
Уайтъ и его жена сидли на крыльц своей квартиры и глядли на солнечный закатъ. Они переселились въ новопроложенную улицу. Мстность, ихъ окружавшая, не отличалась большой красотой. Дома были маленькіе и разбросанные, а сквозь чащу акацій виднлся мрачный домъ Покелена, отнимавшій у нихъ послдніе лучи заката. Надъ одной изъ его трубъ блдно и стройно вырзывался молодой отрогъ луны.
— Ты говоришь, Патти,— продолжалъ секретарь, обращаясь къ жен,— что старый нмой прошелъ здсь одинъ. Ужь не затваетъ ли Покеленъ чего-нибудь недобраго? Не сходить ли мн лучше посмотрть?
— Сходи,— сказала жена.
Она сидла одна около получаса, слдя за быстрымъ угасаньемъ дня, такъ свойственнымъ этимъ странамъ.
— Патти,— раздался, наконецъ, голосъ Уайта,— говорятъ, мальчишки хотятъ устроить Пркелему charivari. Я пойду этому помшать!
— Не ходи,— возразила жена,— они тебя ушибутъ.
— Ну, такъ я посижу здсь, пока они покажутся. Они, вдь, должны пройти мимо насъ.
Мужъ и жена долгое время сидли еще у своихъ дверей, толкуя о домашнихъ длахъ.
— Слушай,— сказала вдругъ жена.
По улиц несся страшный шумъ. Собаки и мальчишки лаяли и визжали, мужчины хохотали, кричали, стонали, играли на рожк, ударяли въ сковороды и горшки, звонили въ колокольчики, выли и гикали.
— Они направляются къ намъ,— сказалъ Уайтъ.— Ты бы лучше ушла въ домъ, Патти!
— И ты тоже,— возразила жена.
— Нтъ, я посмотрю, не могу ли я ихъ остановить.
Черезъ нсколько минутъ секретарь очутился передъ толпой, но тщетно возвышалъ онъ голосъ. Онъ бросился тогда къ тому человку, который, судя по размрамъ его сковороды и по производимому имъ шуму, казался предводителемъ отряда. ‘Остановите этихъ людей, Bienvenu, остановите ихъ на минуту, пока я съ ними поговорю’. Толпа остановилась.
— Bienvenu,— сказалъ тогда Уайтъ,— не устраивайте Покелену сегодня шаривари, онъ…
— Кто это сказалъ, что мы хотимъ устраивать кому-нибудь шаривари?— отвчалъ, пошатываясь изъ стороны въ сторону, Bienvenu.— Ты думаешь, я пьянъ, потому что я играю вотъ на этой сковород…
— Нтъ, нтъ, ты совершенно въ порядк. Только я думалъ, что вы, быть можетъ, не знаете, что старикъ Покеленъ очень болнъ.
— Эти citoyens хотятъ только просить Покелена пожертвовать двсти пятьдесятъ долларовъ на Урсулинокъ. Ну, а если онъ откажетъ, тогда мы угостимъ его нашей музыкой.
— Но старикъ очень болнъ.
— Такъ не отъ насъ же онъ болнъ,— закричалъ какой-то щедушный креолъ.— Если мы ужь разъ сказали, что устроимъ шаривари, что жь намъ, солгать, что ли?
— Да вы можете устроить шаривари кому-нибудь другому,— сказалъ въ отчаяніи Уайтъ.
— Правда,— закричалъ Бьенвеню,— а Жану Покелену — завтра.— Пойдемъ къ мадамъ Шнейдеръ!— раздались голоса, и толпа двинулась въ путь.
Уайтъ постучался къ себ.
— Это ты?— раздался голосъ жены.
— Да, Патти, мн удалось уладить дло. Они пошли длать шаривари той старух, которая вышла замужъ за любовника своей падчерицы.
Мужъ и жена легли спать. Чрезъ нсколько времени мистрисъ Уайтъ проснулась, слыша, что мужъ берется за часы.
— Патти,— сказалъ онъ,— я не могъ заснуть ни на минуту. Эти негодяи все еще на ногахъ. Слышишь?
— Да, они идутъ къ намъ.
— Знаю,— сказалъ Уайтъ, торопливо одваясь.— Ты лучше отойди отъ окна, Патти. Боже! что за шумъ!
— Они ужь тутъ,— сказала мистрисъ Уайтъ, но мужа ея уже не было въ комнат. Человкъ триста быстро шло по широкой новой улиц, направляясь къ ненавистному дому. Шумъ былъ ужасенъ. Она видла мужа своего во глав толпы, онъ махалъ руками, видимо желая что-то сказать, но толпа только смялась и гикала все громче и прошла мимо, увлекая передъ собою Уайта.
Быстро миновали они дома и освщенную тусклыми лампами улицу и вступили въ заколдованную мстность. Нкоторые струсили и повернули назадъ, но большинство продолжало путь, оглашая воздухъ криками.
Впереди толпы, на длинной, темной дорог виднется слабый, колеблющійся огонекъ. Онъ долженъ быть очень близко отъ стараго дома. Такъ и есть. Огонекъ остановился. Это фонарь, и онъ стоитъ подъ хорошо извстнымъ всмъ деревомъ, выросшимъ близъ дороги съ тхъ поръ, какъ засыпали каналъ. Теперь свтъ таинственно колеблется изъ стороны въ сторону.
Въ толп многіе изъ наиболе боящихся привидній отказываются идти дальше, но человкъ сто пускаются впередъ бгомъ, еще усиливая свой адскій вой.
Да, это фонарь, и подъ деревомъ два человка. Толпа приближается. Одинъ изъ двухъ неизвстныхъ — нмой африканецъ. Онъ поднялъ фонарь такъ, что свтъ его упалъ прямо на лицо другаго — толпа отшатнулась, шумъ сразу затихъ, и вдругъ, съ крикомъ ужаса и страха, вся масса кинулась назадъ, роняя по пути все, что ей ни попадалось, пронеслась мимо маленькаго секретаря и остановилась лишь тогда, когда болото осталось далеко позади, тутъ только вс спохватились, что никто, собственно, не зналъ хорошенько настоящей причины переполоха.
— Господа,— раздался тогда изъ толпы чей-то пьяный голосъ,— насъ оскорбляютъ, наше право мирно ходить по городскимъ улицамъ нарушено. Потерпимъ ли мы это? Теперь ужь день. Пойдемъ при солнечномъ свт и силою проложимъ себ путь по общественной дорог!
Пордвшая и полусонная толпа покорно побрела назадъ къ старому дому, но, подойдя къ дереву, вс снова остановились. Уайтъ сидлъ на пригорк по ту сторону дороги, грустный и суровый. Каждому, вновь прибывающему, онъ неизмнно предлагалъ одинъ и тотъ же вопросъ:
— Вы пришли, чтобы видть стараго Покелена?
— Да.
— Онъ умеръ.— И если испуганный слушалель хотлъ удалиться, онъ прибавлялъ:— не уходите.
— Почему?
— Я хочу, чтобы вы присутствовали на его похоронахъ.
Вс молча двинулись въ путь. Уайтъ шелъ во глав отряда, толпа послдовала за нимъ. Ворота, всегда бывшія на запор, стояли теперь настежъ. Уайтъ остановился недалеко отъ нихъ, за нимъ стала вся масса. Что-то двигалось около веранды. Вс тревожно устремили туда взоры. Нмой африканецъ тихо шелъ къ воротамъ, ведя за веревку небольшаго вола, запряженнаго въ грубую телгу. На ней, подъ чернымъ сукномъ, виднлись очертанія длиннаго ящика.
— Шапки долой, господа,— сказалъ Уайтъ, и толпа молча обнажила головы.
— Господа,— продолжалъ Уайтъ,— вотъ бренные останки Жана-Мари Покелена, человка лучшаго, несмотря на вс его грхи, да, лучшаго, боле добраго, боле самоотверженнаго, чмъ вс вы, вмст взятые, когда-либо будете.
Водворилась глубокая тишина, и телга, скрипя, появилась въ воротахъ, но когда она повернула по направленію къ лсу, вс, стоявшіе впереди, внезапно дрогнули, кинулись назадъ, потомъ снова остановились, вперивъ взоры въ одну точку. За гробомъ, опустивъ глаза въ землю, страдальческой поступью двигался живой призракъ, ‘маленькій’ Жакъ Покеленъ, давно исчезнувшій братъ,— прокаженный, блый, какъ снгъ.
Нмая отъ ужаса, пристыженная толпа глядла на этого живаго мертвеца. Въ молчаливомъ страх слдила она затмъ, какъ процессія медленно спускалась по длинной прямой улиц, какъ очертанія ея длались все меньше и меньше, пока, наконецъ, она остановилась тамъ, гд дикая, полузаросшая тропинка терялась въ кустарник, позади стараго города.
— Они идутъ въ землю прокаженныхъ — lа terre aux lpreux,— шепотомъ сказалъ кто-то въ толп. Остальные только молча слдили за ними.
Маленькій волъ былъ отпряженъ, нмой африканецъ, съ силою обезьяны, поднялъ длинный ящикъ на свое плечо. На мгновенье и онъ, и прокаженный еще оставались въ виду у толпы, потомъ, не бросивъ ни одного взгляда на этотъ недобрый міръ, повернувшись въ то направленіе, гд находилась такъ называемая земля прокаженныхъ, они вступили въ чащу и скрылись въ ней. Съ той поры никто ихъ ужь боле не видалъ.