Отрывки из старой переписки, Веселовский Алексей Николаевич, Год: 1890 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 24 минут(ы)

Отрывки изъ старой переписки
съ поясненіями Алекся Веселовскаго.

‘Я получилъ вчера любопытнйшее письмо отъ Салтыкова. Вотъ я сейчасъ его вамъ покажу’,— и, прищуривая глаза, Юрьевъ пытался разглядть, не лежитъ ли гд-нибудь среди вороха бумагъ, газетъ, корректуръ и книгъ желанный почтовый листочекъ. Конечно, онъ, какъ на зло, не подвертывался подъ руку. Тогда начиналось выдвиганіе многочисленныхъ ящиковъ стола, и все съ тмъ же результатомъ. ‘Ну, да я найду его непремнно’, говорилъ С. А.,— и зная, что къ этой заключительной фраз сведется дло, бывало остановишь поиски въ самомъ начал просьбой показать письмо ‘въ другой разъ’, тмъ боле, что содержаніе его тутъ же прекрасно передавалось по памяти.

Переписываться прежде любили гораздо больше нашего, но не всегда умли сберегать письма, этотъ любопытный матеріалъ для характеристики людей и времени. Въ томъ былъ повиненъ и С. А. Писалъ онъ множеству лицъ, столько же отвтовъ получалъ отъ нихъ, а оставшаяся посл него корреспонденція далеко не охватываетъ всхъ его сношеній. Не сохранилось наприм. слдовъ его близости къ старшимъ славянофиламъ въ пятидесятыхъ годахъ, нтъ переписки съ нимъ чешскихъ политическихъ дятелей, слишкомъ мало писемъ отъ лицъ, съ которыми онъ былъ близокъ до самой смерти.

Но и пересматривая то, что уцлло и образуетъ нсколько связокъ, подобранныхъ теперь по именамъ корреспондентовъ, получаешь въ извстной степени наглядное представленіе и о характер отношеній Юрьева къ нимъ, и объ нихъ самихъ. Вотъ нсколько записокъ, выдляющихся крупнымъ, почти дтскимъ почеркомъ, дружескихъ по тону, незамысловатыхъ по содержанію и только разъ покидающихъ этотъ складъ для запутаннаго оправданія, почему новый романъ отданъ не въ юрьевскій журналъ, а въ ‘Огонекъ’,— это рука Писемскаго. Многочисленныя, всхъ цвтовъ и Форматовъ, записочки и посланія Гилярова-Платонова воспроизводятъ многолтнія сношенія обоихъ пріятелей, переписывавшихся обо всемъ, о вчерашней передовой стать, о прочитанной книг, о разговор не доведенномъ наканун до конца, о вопросахъ философіи и политики. Юрьевъ иногда бывалъ раздраженъ статьей Гилярова въ ‘Современныхъ Извстіяхъ’ и, очевидно, подъ первымъ же впечатлніемъ писалъ ему обширное письмо съ рзкимъ разборомъ его мнній, отвтъ шагъ за шагомъ отражаетъ обвиненія и порою переходитъ въ тонъ интимной profession de foi. Иной разъ, напротивъ, изъ нсколькихъ словъ гиляровской записочки видно, что онъ только-что получилъ отъ Юрьева посланіе, полное сочувствія и благодарности, одно изъ тхъ ласковыхъ писемъ, которыя производили впечатлніе крпкаго дружескаго рукопожатія.

Много писемъ Н. А. Чаева, давнишняго друга Юрьева, облеченныя въ прихотливую форму, то въ проз, то въ стихахъ, они отъ патетическаго тона переходятъ къ шутливому, отъ мистическихъ толкованій ‘вселенской истины’ къ мткому сужденію о длахъ и людяхъ нашего времени, въ нихъ послдовательно выступаютъ литературные замыслы автора,— сборы его къ историческимъ пьесамъ, для которыхъ онъ съ увлеченіемъ изучалъ старину,— зарожденіе и развитіе его романовъ, непродолжительная дятельность въ театральномъ управленіи, гд ему предстояло замнить Островскаго.

Уцлло лишь нсколько писемъ гр. Л. Н. Толстого, личныя и письменныя сношенія Юрьева съ нимъ начались, сколько мн извстно, со временъ, гд помщенъ былъ разсказъ ‘Богъ правду видитъ, да не скоро скажетъ’. Къ той же пор относилось сближеніе С. А. съ профессоромъ А. Градовскимъ, въ ихъ переписк обсуждались одинаково волновавшіе обоихъ національный вопросъ, задачи иностранной политики, соціальныя нужды, это, очевидно, было продолженіемъ и развитіемъ того, что высказывалъ Градовскій въ своихъ статьяхъ, считавшійся въ нихъ съ условіями печати, на письм же непринужденно высказывавшійся. Для его біографа они могли бы послужить любопытнымъ матеріаломъ, отражая въ себ послдовательные переходы во взглядахъ и мучительное исканіе истины.

Съ И. С. Тургеневымъ Юрьевъ увидался въ первый разъ, когда Тургеневъ прозжалъ черезъ Москву подъ свжимъ еще впечатлніемъ разгрома Франціи въ прусскую войну и потянувшагося вслдъ затмъ безцвтнаго режима Тьера и Макъ-Магона. Юрьевъ, конечно, поспшилъ завести разговоръ о судьб Франціи и потомъ передавалъ мн, какое болзненное впечатлніе произвелъ на него безнадежный пессимизмъ, съ которымъ тогда Тургеневъ смотрлъ на будущность Французскаго народа. Нечего и говорить, что С. А. принялъ подъ свою защиту французовъ, много и горячо ратовалъ въ этотъ вечеръ за нихъ.

Потомъ сношенія съ Тургеневымъ возобновились передъ изданіемъ ‘Русской Мысли», при содйствіи М. М. Ковалевскаго предполагалось привлечь его къ сотрудничеству въ журнал. H. С. отвчалъ слдующимъ письмомъ:

Bougival. Les Frnes. Chalet.

(Seine et Oise).

Воскресеніе 2 нояб./21 окт. 79.

Многоуважаемый С. А. Спшу отвтить на ваше любезное письмо. Общій нашъ пріятель Ковалевскій вроятно не такъ меня понялъ: вотъ уже скоро три года, какъ я не писалъ ни одной строчки, за исключеніемъ небольшаго отрывка изъ моихъ ‘литературныхъ и житейскихъ воспоминаній’, подъ заглавіемъ ‘Человкъ въ срыхъ очкахъ’, который появится въ первомъ том новаго (Салаевскаго) изданія моихъ сочиненій.— Два, три сюжета вертятся у меня въ голов, но не вышли оттуда и врядъ ли выйдутъ.— Пожалуйста, врьте мн: я слишкомъ уважаю васъ, чтобъ говорить что-нибудь противное истин. Я очень обрадовался, когда узналъ, что вы становитесь во глав новаго журнала, и душевно былъ бы радъ содйствовать, по мр силъ, его успху, такъ какъ заране увренъ въ его честности и дльности… но что же длать, когда мошна пуста, хоть вытряси!— Продолжительное литературное бездйствіе сдлало то, что мн теперь даже какъ-то дико браться за перо, чтобъ сочинить что нибудь. Могу только заврить васъ въ одномъ: еслибы, паче чаянія, у меня вышло что-нибудь достойное вашего журнала, я съ величайшею готовностью предоставлю эту вещь вамъ — и даже постараюсь заставить себя приняться за работу: но больше этого ничего общать не въ состояніи.— Вотъ вамъ послднее доказательство справедливости моихъ ‘ловъ,— если только вы въ этомъ нуждаетесь: ‘Встникъ Европы’, съ которымъ я боле 8 лтъ нахожусь въ постоянныхъ и близкихъ сношеніяхъ, ничего не ждетъ отъ меня и ничего уже и не спрашиваетъ.

Ныншней зимой я прибуду въ Россію,— и конечно увижу васъ въ Москв.

А до тхъ поръ желаю вамъ всего хорошаго — и какъ человку и какъ издателю — и дружески жму вашу руку. Преданный вамъ Ив. Т.

P. S. Прошу васъ передать Ковалевскому, что онъ на дняхъ получитъ отъ меня письмо о памятник Гоголю.

——

Дйствительно, они часто видлись и слдующей зимой, и въ начал лта, когда Юрьевъ весь отдался приготовленіямъ къ пушкинскимъ празднествамъ. Слдующія три письма носятъ слды этихъ приготовленій. Тургеневъ занятъ былъ ‘оставленіемъ своей рчи, которую, по первоначальному замыслу Сергя Андреевича, вмст съ другими важнйшими рчами, предполагалось напечатать въ большомъ количеств экземпляровъ и безплатно раздавать на память о торжеств, для объясненія народной масс его значенія. Первое письмо иметъ въ виду именно эту часть праздничной программы.

С. Спасское-Лутовиново. (Орловской губ. г. Мценскъ).

Суббота, 11-го мая 1880.

Любезнйшій Сергй Андреевичъ, я вчера кончилъ свою рчь, сегодня принялся ее переписывать, а во вторникъ перешлю ее къ вамъ.— Изъ первыхъ же словъ вы убдитесь, что эта вещь немыслимая для народнаго чтенія — и слд. для безплатнаго изданія и т. п. Но, прочтя ее съ часами въ рукахъ, я съ ужасомъ увидалъ, что она продолжается 30 минутъ, а потому, такъ какъ ни одна публика этого не вынесетъ, да и надо же оставить мсто другимъ, то я и сдлалъ вырзы на цлыхъ 10 минутъ, которые и обвелъ карандашомъ. Вы ихъ просмотрите, и когда мы свидимся 23-го утромъ,— то мы и ршимъ дло: можетъ быть, вы укажете на другія мста, а эти сохраните… Объ этомъ мы обо вамъ потолкуемъ. А что это вышло — Господъ знаетъ! Не очень-то я способенъ къ такимъ обобщеніямъ.

Жму дружески вашу руку и до свиданія. Вашъ И. Т.

P. S. Прошу васъ оставить мн 2 мста на чтеніи, если возможно.

——

Спасское-Лутовиново. Суббота, 17-го мая 80.

Любезнйшій С. А.! Посылаю вамъ при семъ мою рчь. Позволяю себ просить васъ имть ее въ сохранности, ибо у меня другаго списка нтъ, а также не читать ея иначе какъ en petit comit — и не давать списывать ни въ цломъ, ни по частямъ, такъ какъ она общана ‘Встнику Европы’, гд появится 1-го іюня.

Что же касается до весьма для меня лестныхъ возраженій, сдланныхъ вами въ ващемъ письм на счетъ сокращеній, то я полагалъ — вы сами найдете нкоторыя изъ обведенныхъ карандашомъ мстъ неудобными’, во всякомъ случа я придерживаюсь той мысли, что 20 минутъ цифра почтенная — и что не надо рисковать утомить публику^ впрочемъ мы еще успемъ объ этомъ потолковать.

Будьте такъ добры, напишите мн, какой именно день мн придется читать* если только 27-го или 28-го, то я могу остаться здсь до субботы 24-го. У меня здсь дла. Если же я читаю 25-го, то я выду 23-го.

Извстите также о полученіи этого письма.

До скораго свиданія, жму вамъ крпко руку и остаюсь преданный вамъ И. Т.

——

Спасское-Лутовиново, середа, 21-го мая 1880.

Многоуважаемый С. А.! Я вызжаю отсюда въ субботу 24-го утромъ (раньше было невозможно) — и къ 7 часамъ вечеромъ я въ Москв, у Маслова, въ Удльной Контор.— Я получилъ здсь письма отъ В. Гюго, Теннисона и Ауербаха, которыя привезу съ собою.— Не будете ли вы такъ любезны и не прідете ли въ субботу вечеромъ къ Маслову, чтобы намъ сговориться? (я бы вамъ тогда и письма вручилъ). Я также получилъ письмо отъ И. . Золотарева, котораго Славянскій комитетъ въ С.-Петербург назначилъ депутатомъ вмст съ Достоевскимъ.— Онъ бы желалъ получить пригласительные билеты на самое открытіе памятника и вс имющія быть собранія, а также на обды. Вс обращаются ко мн за этимъ. Полагаю, что, какъ депутатъ, онъ все это получитъ.

До скораго свиданія. Жму вамъ дружески руку. Преданный вамъ И. Т.

——

Слишкомъ два года отдляютъ эти письма отъ послдняго и самого замчательнаго. Оно включено въ ‘Первое собраніе писемъ Тургенева’, но такъ характеризуетъ отношенія И. С. къ Юрьеву, что мы приводимъ его вполн, съ подлинника, въ которомъ кое-что, къ тому же, было очевидно неразобрано. Въ первыхъ письмахъ отражалась веселая суетливость и возбужденность праздничнаго кануна,— оно же писано больнымъ, осужденнымъ на затворничество, уже близкимъ къ смерти и сознающимъ это. Гуманная натура Тургенева и его любовь къ Россіи живо сказались въ этомъ письм. На Юрьева оно произвело большое впечатлніе.

Парижъ. 50, rue de Douai.

14/26-го дек. 82.

Многоуважаемый С. А.! Отъ времени до времени я порывался написать вамъ слова два, памятуя наши добрыя московскія отношенія… да такъ и остался при одномъ намреніи. Болзнь моя — и пр. и пр. мн помшали. Вотъ теперь наконецъ пишу вамъ… Кстати у меня есть до васъ просьба. Начну прямо съ нея.— Вы на дняхъ получите рукописный, впрочемъ, очень хорошо сдланный переводъ одной повсти П. Гейзе — Getheiltes Herz.— Вамъ вовсе не нужно помщать ее въ ‘Русской Мысли’, если она вамъ не приглянется, но напишите мн, что вы ее приняли и со временемъ помстите и даже готовы деньги выслать впередъ… Все это придумано мною для одного здсь живущаго Русскаго, который лежитъ въ больниц, не только какъ неизлчимый, но какъ умирающій… онъ и 6 недль не проживетъ.— Денегъ у него, разумется, ни гроша, а онъ гордъ (вообще онъ очень хорошій человкъ) и никакого вспомоществованія не принимаетъ.— Вотъ я и придумалъ эту ріа fraus, деньги я ему выдамъ какъ будто полученныя за переводъ, но вы пожалуйста, съ своей стороны, не выдайте меня и согласитесь разыграть роль въ этой маленькой и печальной комедіи.— Напишите, что вы даете 200 франковъ.— Вполн надясь на ваше доброе сердце, я придумалъ это средство ужь точно ‘in extremis’.— Самую же повсть вамъ, можетъ быть, удастся куда-нибудь помстить, но дло, какъ видите, вовсе не въ этомъ, а въ возможности доставить деньги умирающему.

Я подписался на вашу ‘Русскую Мысль’, но, по глупости, распорядился такъ, что буду получать ее только съ будущаго года.— Я много слышалъ о ней хорошаго, да вы и не можете стоять во глав нехорошаго журнала.

Дайте мн о себ всточку.

Что касается до меня, то я едва ли не похеренный человкъ.— Недугъ мой оказывается неизлечимымъ — и состоитъ въ невозможности ходить или стоять. Когда я лежу или сижу, то болей почти нтъ — и спать я могу, но чуть только приведу себя въ перпендикулярное положеніе, въ груди и въ плеч просыпаются боли очень несносныя, въ род зубной. Эта мерзость называется: angina pectoralis nervosa,— и по медицинскимъ учебникамъ относится къ разряду morboruin incurabilium, что я могу подтвердить собственнымъ опытомъ — и съ чмъ я, впрочемъ, совершенно примирился.— Только мучитъ меня мысль, что я, пожалуй, не увижу больше Россіи.

А впрочемъ — довольно о семъ. Будьте здоровы, поклонитесь всмъ знакомымъ и отвтьте мн. Крпко жму вамъ руку. Преданный вамъ Ив. Тургеневъ.

——

Сношенія С. А. съ Достоевскимъ начались во время изданія Бесды. Юрьевъ обратился къ нему съ письмомъ, приглашая къ сотрудничеству. Но, несмотря на то, что Достоевскій любезно отвтилъ на этотъ вызовъ, и, кажется, свидлся потомъ съ С. А., впослдствіи онъ самъ не могъ уже припомнить ни одной подробности этого ранняго періода своихъ сношеній съ Юрьевымъ. Все сгладилось въ слабвшей постепенно памяти автора ‘Преступленія и Наказанія’. Сношенія возобновились лтомъ 1878 года, когда и къ Достоевскому послано быто приглашеніе участвовать въ ‘Русск. Мысли’. Затмъ пушкинскія празднества, во время которыхъ Достоевскій произнесъ рчь, произведшую сильное впечатлніе, дали новый поводъ сначала къ переписк, потомъ и къ личнымъ свиданіямъ. Не разъ бесдовали они въ Москв объ общихъ вопросахъ, и Юрьевъ долго вспоминалъ объ одномъ изъ такихъ разговоровъ, сочувствуя многому изъ того, что говорилъ его гость, но удивляясь болзненной туманности нкоторыхъ его взглядовъ.

Сохранилось только четыре письма Достоевскаго, если три изъ нихъ преимущественно дловыя, за то одно особенно любопытно въ автобіографическомъ отношеніи.

Петербургъ, 27 октября 1871 г.

Милостивый государь Сергй А—чъ. Извините, вопервыхъ, что, не зная вашего отчества, ограничиваюсь буквою. Справиться въ настоящую минуту не у кого, а замедлить отвтомъ не хочу.— Вчера, зайдя случайно въ магазинъ Базунова, получилъ письмо ваше отъ октября. Еслибъ не зашелъ, то пролежало бы у Базунова сколько угодно, хотя имъ и извстенъ мой адресъ.

Спшу отвтить вамъ по пороку. Письма вашего ко мн въ Дрезденъ я не получалъ совсмъ и вчера только въ первый разъ узналъ отъ васъ, что вы мн уже писали.— Быть сотрудникомъ вашего журнала считаю за большое удовольствіе, а обращеніе ваше ко мн съ приглашеніемъ сотрудничества — весьма для себя лестнымъ. Но въ настоящую минуту я весь занятъ работою въ Русскомъ Встник и до окончанія этой работы долженъ отказать себ въ удовольствіи прислать повсть въ прекрасный журналъ вашъ, который доставилъ мн много пріятныхъ часовъ. Если и не соглашаешься иной разъ съ иными приводимыми мыслями (впрочемъ, очень рдко), то все-таки всякую статью читаешь съ любопытствомъ, а иныя статьи обратили на себя вниманіе всеобщее и запомнятся.

Пишу для того, что вы сами, въ письм вашемъ, какъ бы поощряете меня высказать мое мнніе. Оно искренно и каждую книгу Бесды, передъ появленіемъ ея, я (да и вс) ожидаю съ большимъ любопытствомъ.

Къ Рождеству я, можетъ быть, буду въ Москв и въ такомъ случа надюсь лично засвидтельствовать вамъ мое уваженіе.

Съ совершеннымъ почтеніемъ имю честь быть, м. г., вашимъ покорнйшимъ слугою, едоръ Достоевскій.

Адресъ мой: С.-П-бургъ, Серпуховская улица, домъ No 15.

——

Старая Русса, 11-го іюля 78.

М. Г. Сергй Андреевичъ! Я получилъ ваше письмо третьяго дня, 9 іюля. Я узналъ васъ и сталъ васъ уважать съ того времени, какъ начала издаваться редактированная вами. ‘Бесда’. Съ тхъ поръ я слышалъ отъ нкоторыхъ, что и вы отзывались обо мн съ симпатіей. Я очень бы радъ былъ съ вами познакомиться лично. Въ письм вашемъ прочелъ выраженіе, что я сохранилъ о васъ мое мнніе, ‘несмотря на то, что мы съ Вами такъ давно уже не видлись’. Но разв мы съ вами когда-нибудь видлись и были лично знакомы? Вы не поврите, какъ часто подобныя напоминанія тяжело на меня дйствуютъ. Дло въ томъ, что у меня, уже двадцать пять лтъ, падучая болзнь, пріобртенная въ Сибири. Эта болзнь отняла у меня мало-помалу память на лица и на событія до такой степени, что я (буквально) забылъ даже вс сюжеты и подробности моихъ романовъ, и такъ какъ иные не перечитывалъ съ тхъ поръ, какъ они напечатаны, то они остаются мн буквально неизвстны. И потому не разсердитесь, что я забылъ т обстоятельства и то время, когда мы были знакомы и когда встрчались съ вами. Со мной это часто бываетъ и относительно другихъ лицъ. Если будете столь любезны, напомните мн, хотя бы когда при случа, о времени и обстоятельствахъ нашего прежняго знакомства.

На счетъ моего романа, вотъ вамъ вся полная истина, въ отвтъ на ваше лестное приглашеніе:

Романъ {Вроятно, ‘Братья Карамазовы’.} я началъ и пишу, но онъ далеко не доконченъ, онъ только-что начатъ. И всегда у меня такъ было, я начинаю длинный романъ (NB. Форма моихъ романовъ 40—45 листовъ) съ середины лта и довожу его почти до половины къ новому году, когда обыкновенно является въ томъ или другомъ журнал, съ января, первая часть. За тмъ печатаю романъ съ нкоторыми перерывами въ томъ журнал, весь годъ до декабря включительно, и всегда кончаю въ томъ году, въ которомъ началось печатаніе. До сихъ поръ еще не было примра перенесенія романа въ другой годъ изданія.

Когда я посл долгаго сотрудничества въ ‘Русскомъ Встник’ напечаталъ мой романъ ‘Подростокъ’ у Некрасова, по предложенію послдняго, хотя ждалъ этого романа ‘Р. Встникъ’,— я увдомилъ М. Н. Каткова, что все-таки считаю себя преимущественно его сотрудникомъ. Вотъ почему на счетъ теперешняго романа у вошелъ въ сношеніе съ Мих. Никифоровичемъ и даже взялъ изъ ихъ редакціи 2000 руб. впередъ (какъ и всегда прежде бралъ впередъ). Тмъ не мене о роман моемъ мы съ нимъ окончательно не ршили, по причинамъ, которыя, по подробностямъ ихъ, трудно умстить въ письм, но которыя, въ сущности ихъ, заключаются въ обстоятельствахъ постороннихъ, до литературной сущности романа не относящихся, но могущихъ случиться и быть разъясненными лишь въ конц сентября или въ октябр сего 1878 года.

Такимъ образомъ я и могу дать вамъ совершенно точный отвтъ на ваше предложеніе помстить мой романъ въ ‘Русской Дум’ лишь въ октябр мсяц, если сами вы къ тому времени будете находиться въ Москв. Тогда именно объяснится, гд я буду печатать мой романъ.

Что же касается до ‘Русск. Думы’, то извстіе объ ея начал я принялъ съ чрезвычайнымъ и искреннимъ сочувствіемъ, помня ‘Бесду’, и всегда буду считать для себя лестнымъ ей по мр силъ служить.

Если найдете нужнымъ меня о чемъ нибудь увдомить, то я до 25-го августа здсь въ Старой Русс.

——

Петербургъ, Апрля 9-го 1880.

Глубокоуважаемый С. А. Я дйствительно здсь громко говорилъ, что ко дню открытія памятника Пушкина нужна серьезная о немъ (Пушкин) статья въ печати. И даже мечталъ, въ случа еслибъ возможно мн было пріхать ко дню открытія въ Москву,— сказать немъ нсколько словъ, но изустно, въ вид рчи, предполагая, что рчи въ день открытія непремнно въ Москв будутъ (въ своихъ мстахъ) произнесены. Но въ настоящее время я такъ связанъ моею нескончаемою работой по роману, который печатаю въ Р. Встник, что врядъ ли найду сколько-нибудь времени, чтобы написать что-нибудь. Написать же — не то, что сказать. О Пушкин нужно написать что-нибудь вское и существенное. Статья не можетъ умститься на немногихъ страницахъ, а потому потребуетъ времени, котораго у меня ршительно нтъ. Впослдствіи можетъ быть. Во всякомъ случа ничего не въ состояніи, къ чрезвычайному сожалнію моему, общать положительно. Все будетъ зависть отъ времени и обстоятельствъ, и если возможно будетъ, то и на майскую книжку Р. Мысли пришлю. Журналъ вашъ читаю съ большимъ любопытствомъ и искренно желаю вамъ наибольшаго успха. Благодарю за присылку его. Сотрудничать же въ немъ сочту за великое удовольствіе,— вотъ только было бы время. Простите ради Бога за помарки, не сочтите за небрежность.

——

Петербургъ.

5 мая 80. Понедльникъ.

Глубокоуважаемый С. А.! Отвчаю разомъ на оба ваши столь любезныя письма.

Я хоть и очень занятъ моей работой, а еще больше всякими обстоятельствами, но, кажется, ршусь създить въ Москву по столь внимательному ко мн приглашенію вашему и глубокоуважаемаго Общества Любителей Русской Словесности. И разв только какое нибудь внезапное нездоровье или что-нибудь въ этомъ род задержитъ. Однимъ словомъ, постараюсь пріхать къ 25 числу наврно въ Москву и явлюсь 25-го же числа къ вамъ, чтобъ узнать о всхъ подробностяхъ, а главное повидаться съ вами, ибо давненько ужь мы не видались и уже конечно накопилось много о чемъ переговорить.

На счетъ же ‘слова’ или рчи отъ меня, то объ этомъ еще не знаю какъ сказать. По вашему письму вижу, что рчей будетъ довольно и все такими выдающимися людьми. Если скажу что-нибудь въ память величайшаго нашего поэта и великаго русскаго человка, то боюсь сказать мало, а сказать побольше (конечно въ мру), то посл рчей Аксакова, Тургенева, Островскаго и Писемскаго найдется ли для меня время? Впрочемъ это дло ршимъ при свиданіи съ вами. Но вотъ что главное и весьма любопытное: у насъ здсь въ Петербург на самомъ невинномъ литературномъ чтеніи (а чтенія всю зиму страшно были въ мод) непремнно всякая строка, хотя бы и 20 лтъ тому написанная, поступала на предварительное разршеніе къ прочтенію къ попечителю учебнаго округа. Какъ же будетъ у васъ въ Москв? Я, напримръ, если скажу что-нибудь, то по писанному, или руководствуясь написаннымъ. Неужели же разршатъ читать вновь написанное безъ предварительной чьей-нибудь цензуры? Аксаковъ, Тургеневъ и проч. какъ будутъ читать: съ цензурой или безъ цензуры, vive voix или по написанному? Если же съ цензурой, то я наприм. если пріду къ 25-му, то поспютъ ли мои нсколько словъ въ цензуру? Обо всемъ этомъ весьма прошу васъ, глубокоуважаемый Сергй Андреевичъ, меня заране увдомить, чтобъ уже знать и быть готовымъ. Я на дняхъ (въ среду, я думаю) вызжаю изъ Петербурга съ моей семьею на лто въ Старую Руссу, а потому, если захотите мн теперь написать, то адресуйте прямо: Въ Старую Руссу, Новгородской губерніи. . М-чу Достоевскому (Это самый полный адресъ).

Вчера вечеромъ было у насъ общее собраніе членовъ славянскаго Благотворительнаго Общества. Предсдатель Бестужевъ-Рюминъ, узнавъ отъ меня, что я отправляюсь на открытіе памятника въ Москву, немедленно провозгласилъ Обществу предложеніе: выбрать меня уполномоченнымъ (депутатомъ) отъ Славянскаго Благотворительнаго Общества участвовать въ московскихъ торжествахъ по открытію памятника, какъ представителю Общества, на что послдовало немедленное и горячее всеобщее согласіе. Итакъ, если я пріду, то какъ выборный отъ Общества представитель его. Орестъ едоровичъ Миллеръ говорилъ мн вчера же, въ этомъ засданіи, что и онъ отъ васъ получилъ приглашеніе. Вроятно, онъ самъ вамъ отвтитъ, но мн сообщилъ, что до того заваленъ длами, что кажется не подетъ.

Участвовать въ вашемъ журнал — повторяю еще и еще разъ — сочту за весьма лестное мн удовольствіе. Итакъ, всего вроятне до свиданія. А отвтовъ на вопросы буду ждать въ Старой Русс.

Съ истиннымъ къ вамъ почтеніемъ и глубокою преданностью остаюсь и проч.

——

М.Е. Салтыковъ родился всего въ семи верстахъ отъ села Воскресенскаго, родины Юрьева. Дружба ихъ, начавшаяся въ дтств, еще боле скрпилась въ школ, оба они учились сначала вмст въ Дворянскомъ институт, въ Москв. Потомъ пути ихъ разошлись: Салтыковъ перешелъ въ Александровскій лицей, Юрьевъ — въ Московскій университетъ. Служба будущаго сатирика въ Петербург и годы ссылки въ Вятк еще дальше, казалось, развели ихъ. Но возвращеніе Салтыкова къ литературной дятельности и нсколько новыхъ попытокъ его служить опять скрпили старыя отношенія. Оба друга видлись и въ Москв, куда Салтыковъ прежде часто зазжалъ, также и въ Твери, гд онъ одно время служилъ, наконецъ въ Петербург. Вроятно, и прежде они обмнивались письмами, но дошедшія до насъ относятся уже къ петербургскому періоду жизни Салтыкова, и именно, за исключеніемъ одного, очевидно писаннаго въ 1871 году, и другого, по всей вроятности 1880 г. (вс они безъ обозначенія года), къ пор посл прекращенія ‘Отечественныхъ Записокъ’.

Салтыковъ до послднихъ дней своихъ сохранилъ необыкновенно ласковое, я бы прямо сказалъ — нжное, отношеніе къ другу своего дтства. Иной разъ и на его счетъ вырывалась у него шутка, вспоминался какой-нибудь анекдотъ, но въ нихъ выступали лишь сильная впечатлительность, сказочная разсянность, обильное краснорчіе и неистощимая способность Юрьева увлекаться идеею,— и въ остроумной шутк слышалось сочувствіе мечтателю. Это замтно и въ письмахъ Салтыкова, откровенный тонъ которыхъ показываетъ, какимъ близкимъ человкомъ былъ ему Юрьевъ.

Зная это, друзья С. А., задумывая изданіе настоящаго сборника, ршили обратиться къ Салтыкову съ просьбой написать для него хоть нсколько отрывочныхъ воспоминаній о школьныхъ годахъ въ Дворянскомъ институт. ‘Пошехонская Старина’ съ ея несомннно-автобіографическимъ фономъ располагала, казалось, къ припоминанію всхъ частностей прошлаго, работа подобнаго рода, думалось намъ, была бы всего мене утомительною для больного.

Когда въ первыхъ числахъ Февраля 1889 года я вошелъ въ кабинетъ Салтыкова, я засталъ его одиноко сидвшимъ въ глубокомъ кресл: ноги были заботливо закутаны плэдомъ, на столик виднлось нсколько стклянокъ съ лекарствомъ, на исхудавшемъ лиц, въ недвижномъ взор застыло неотвязное, безсмнное страданіе. Ни души въ сосднихъ комнатахъ, ни звука, все было уныло и мертво. Съ первыхъ же словъ Салтыковъ сталъ уврять, будто я ‘одинъ изъ немногихъ, которые о немъ еще помнятъ’, затмъ рчь зашла о Юрьев — и на страдальческомъ лиц мелькнула добрая улыбка. Нсколькими штрихами обрисовалъ онъ тутъ же характеръ умершаго товарища, его вчную страсть къ театру, Мочалову, Шекспиру, но отъ писанія воспоминаній ршительно уклонился. ‘Не могу ничего припомнить связнаго, говорилъ онъ,— да и голова совсмъ не работаетъ, за нсколько недль вотъ все, что я написалъ’,— и онъ указалъ на лежавшій передъ нимъ листъ писчей бумаги, первая страница была далеко не вся исписана, и многія строки зачеркнуты (это была рукопись Забытыхъ словъ). Но я все еще не терялъ надежды.— ‘Вроятно у васъ не мало было курьозныхъ педагоговъ,— говорилъ я, наводя разговоръ опять на прежнюю тему,— вдь старая школа была полна оригиналами’.— ‘Да,— отвчалъ онъ,— теперь такихъ уже не бываетъ,— небритые, вчно пьяные, ходили въ фризовыхъ шинеляхъ’ — и онъ сталъ какъ будто вглядываться во-что то и продолжалъ говорить, не отрывая глазъ отъ сцены, которая въ эту минуту, вроятно, живо представлялась его воображенію. Я зналъ, что затмъ послдуетъ безподобная комическая импровизація, и не ошибся въ ожиданіяхъ. Забывъ, что за нсколько минутъ онъ печалился, что ничего не можетъ припомнить, Салтыковъ разсказалъ въ лицахъ картинку изъ прежней школы. На слушателя пахнуло стариной, съ допотопными учителями, патріархальными средствами исправленія, битьемъ линейками по рукамъ, надваніемъ колпака съ огромными ушами. Героемъ разсказа былъ учитель русской словесности Суриновъ, никогда не являвшійся въ классъ въ трезвомъ состояніи и не замчавшій, что во время его урока ученики чуть не на головахъ ходили. Но вотъ однажды шумъ сталъ до того оглушительнымъ, что онъ ршилъ положить ему предлъ. На самой дальней скамейк увидалъ онъ Юрьева въ рукопашной схватк со своимъ сосдомъ и, чтобы застичь его въ расплохъ, устремился къ нимъ, шагая прямо по класснымъ столамъ, выволокъ Юрьева на середину комнаты, поставилъ на колни и украсилъ его голову страшнымъ колпакомъ. ‘Вотъ какъ сейчасъ вижу эту сцену’, закончилъ свой разсказъ Салтыковъ, и закашлялся.

Нсколько разъ, мимоходомъ, М. Е. выводилъ (по его же словамъ) нкоторыя черты Юрьева въ своихъ произведеніяхъ (наприм. въ Пестрыхъ Письмахъ въ лиц Семена Семеныча), и указалъ мн на только-что явившуюся тогда въ ‘Встник Европы’ главу изъ ‘Пошехонской Старины’, гд всего полне характеризовалъ его. Въ геро разсказа, Валентин Бурмакин, говорилъ онъ, много юрьевскаго, хотя обстоятельства его жизни, его женитьба и т. д. съ умысломъ измнены и расходятся съ дйствительностью.

Но воспоминаній своихъ Салтыковъ все-таки не согласился написать, и, желая сдлать свой.вкладъ въ сборникъ, предложилъ четыре свои сказки, ходившія въ свое время по рукамъ,— все, что у него было въ эту минуту законченнаго и не напечатаннаго.

То была прежде всего сказка ‘Медвдь на воеводств’, распадающаяся на три отдльныхъ разсказа, надписанныхъ именами ихъ героевъ. Введеніемъ служатъ нсколько строкъ, заключающихъ въ себ ‘сихъ басенъ мораль’ и поясняющихъ, что ‘злодйства крупныя и серьезныя нердко именуются блестящими и въ качеств таковыхъ заносятся на скрижали исторіи. Злодйства же малыя и шуточныя именуются срамными, и не только исторію въ заблужденіе не вводятъ, но и отъ современниковъ не получаютъ похвалы’. Затмъ выступали поочередно медвди на воеводств, одинъ изъ нихъ, ‘старый служака-зврь умлъ берлоги строить и деревья съ корнями выворачивать,— слдовательно, до нкоторой степени и инженерное искусство зналъ’, но въ особенности ‘желалъ во что бы то ни стало на скрижали исторіи попасть, и ради этого всему на свт предпочиталъ блескъ кровопролитій’. Когда въ дальнемъ лсу узнали, что онъ идетъ къ нимъ на воеводство, вс встревожились. ‘Такая въ ту пору вольница между лсными мужиками шла, что всякій по-своему норовилъ. Зври — рыскали, птицы — летали, наскомыя — ползали, а въ ногу никто маршировать не хотлъ. Понимали мужики, что ихъ за это не похвалятъ, но сами собой остепениться не могли. Вотъ ужо прідетъ маіоръ, говорили они:— засыплетъ онъ намъ, тогда мы и узнаемъ, какъ Кузькину тещу зовутъ’. Онъ дйствительно задумалъ сразу изумить свирпствомъ, но подъ пьяную руку, разсердившись на чижика, невинно прыгавшаго по его сонному тлу, сгребъ его въ лапы, сълъ — и спохватился: зачмъ онъ это сдлалъ? Но ‘административная ошибка’ была совершена, лсъ наполнился насмшливыми криками, до самаго Льва дошла всть о безполезномъ злодйств. Воевода старался загладить впечатлніе громкими дяніями: перерзалъ стадо барановъ, ограбилъ бабу, разбилъ печатные станки и ‘произведенія ума человческаго въ яму свалилъ’, но ничто не помогло, и Левъ приказалъ ‘отчислить его по инфантеріи’. Неудача эта должна была послужить урокомъ для второго медвдя-воеводы, ршившаго начать прямо съ крупныхъ поступковъ. Сталъ онъ добираться до умственной дятельности лсныхъ жителей, но оказалось, что ‘во ввренной ему трущоб’ таковой не имется. ‘Лсные куранты’ не существуютъ еще со временъ Магницкаго’, распространеніе политическихъ новостей возложено на скворцовъ, которые, летая, разносятъ ихъ по лсу. Правда, ‘дятелъ на древесной кор, не переставаючи, пишетъ Исторію лсной трущобы, но и эту кору, по мр начертанія на ней письменъ, точатъ и растаскиваютъ воры — муравьи. Такимъ образомъ лсные мужики жили, не зная ни прошедшаго, ни настоящаго и не заглядывая въ будущее’. Школъ тоже никакихъ не оказалось, потому что Магницкій давно уже предвосхитилъ намренія новаго воеводы. ‘Потужилъ онъ, но въ уныніе не впалъ. Коли душу у нихъ, у мерзавцевъ, за неимніемъ, погубить нельзя,— сказалъ онъ себ, стало быть, прямо за шкуру приняться надо’. Но въ первую же ночь, когда, забравшись на дворъ къ сосднему мужику, онъ задралъ весь его скотъ и сталъ уже разорять избу, онъ не разсчиталъ напора своей туши и повисъ на воздух на обломк крыши* сбжавшіеся мужики его ‘уважили’. Умудренный двумя предшествовавшими опытами, третій Топтыгинъ избираетъ правило ‘laissez passer, laissez faire’, и многіе годы проводитъ въ лнивомъ благополучіи и бездйствіи, и только случайно, выйдя изъ берлоги въ поле^ попадается на встрчу ‘мужикамъ-лукашамъ’ и ‘его постигаетъ участь всхъ пушныхъ зврей’.

Наконецъ четвертая и самая обширная сказка, выдержки изъ которой уже были въ печати (въ статьяхъ по поводу смерти Щедрина), изображала судьбу вяленой воблы: ее ‘поймали, вычистили внутренности (только молоки для приплоду оставили) и вывсили на веревочк на солнц: пускай провялится. Повисла вобла денекъ-другой, а на третій у ней и кожа на брюх сморщилась, и голова подсохла, и мозгъ, какой въ голов былъ, вывтрился, дряблый сдлался. И стала она жить, да поживать.— ‘Какъ это хорошо,’ — говорила она,— что со мной эту процедуру продлали! Теперь у меня ни лишнихъ мыслей, ни лишнихъ чувствъ, ни лишней совсти,— ничего такого не будетъ! Все у меня лишнее вывтрили, вычистили и вывялили, и буду я свою линію полегоньку, да потихоньку вести!’ У нея даже развивается страсть къ пропаганд умренности. ‘Встртится съ кмъ нибудь — непремнно въ разговоръ вступитъ, откровенно мнніе свое выскажетъ, и всхъ основательностью восхититъ. Не рвется, не мечется, не протестуетъ, не клянетъ, а резонно объ резонныхъ длахъ калякаетъ. О томъ, что тише дешь, дальше будешь, что маленькая рыбка лучше, чмъ большой тараканъ, что поспшишь — людей насмшишь, и т. п. А всего больше о томъ, что уши выше лба не ростутъ’. Но широко развившаяся житейская философія воблы не спасаетъ ее отъ недоврія и подозрительности’, она гибнетъ отъ руки клеветника, усмотрвшаго и у нея неблагонамренность. ‘Пестрые люди смотрли на это зрлище, плескали руками и вопили: да здравствуютъ ежовыя рукавицы! Но Исторія взглянула на дло иначе и втайн положила на сердц своемъ: годиковъ черезъ сто я непремнно все это тисну!’

Будемъ надяться, что въ одномъ изъ слдующихъ собраній сочиненій Салтыкова появятся и эти разсказы вполн. Намъ же хотлось хоть при помощи слабой передачи содержанія и немногихъ выдержекъ исполнить желаніе одного изъ ближайшихъ къ Юрьеву людей сдлать свой вкладъ въ сборникъ, посвященный его памяти.

Приводимъ почти вс уцлвшія письма Щедрина къ С. А., (нкоторыя пока еще нельзя было бы напечатать) съ немногими, къ сожалнію неизбжными, сокращеніями:

Многоуважаемый С. А.! Начинаю свое письмо извиненіемъ въ замедленіи отвта, но тутъ виноватъ боле Унковскій, нежели я. Письмо твое я тотчасъ же ему передалъ и онъ вознамрился было обсудить твое предложеніе, но теперь сообщилъ мн, что ршительно не иметъ возможности отвтить на твою просьбу удовлетворительно по тремъ причинамъ,, кои суть: вопервыхъ, онъ по совсти не можетъ отрицать заслугъ тхъ лицъ, въ пользу которыхъ предполагаются оваціи въ Москв {Теперь трудно опредлить, о какихъ оваціяхъ и какой стать шла рчь.}. Вовторыхъ, ему кажется неловкимъ писать статью, отчасти рекомендующую публик его самого, хотя бы статья эта появилась въ твоемъ журнал и безъ подписи. Втретьихъ, наконецъ, онъ не иметъ времени для публицистики, ибо по горло погруженъ въ свое аблакатство.

Я съ своей стороны, полагаю, что статью, какую ты желаешь, могъ бы удовлетворительно написать И. В. Павловъ {Близкій знакомый обоихъ друзей, Ив. Вас. Павловъ, долгое время бывшій предсдателемъ казенной палаты въ Витебск. Юрьевъ высоко цнилъ его дарованія и былъ въ постоянной переписк съ нимъ. Уцлло нсколько любопытныхъ писемъ И. В. П., по преимуществу философскаго содержанія.}.

Я первую книжку ‘Бесды’ уже имю и разсматриваю съ большимъ интересомъ. Но, признаюсь теб откровенно, чаяній твоихъ насчетъ возможнаго совокупленія философіи съ . . . . . . . . . . . не раздляю. Скоре можно совокупить ее съ виннымъ откупомъ, какъ это и длалъ А. И. К. _/ но духа изслдованія съ духомъ безусловнаго врованія слить нельзя.

Впрочемъ, когда буду въ Москв, то непремнно тебя посщу, и лично осмотрю ту лабораторію, въ которой происходитъ соединеніе философіи съ . . . . . . . . . . .

Иванъ Вас. Павловъ на эти дла мастеръ: онъ докажетъ, что пользоваться общечеловческою цивилизаціею значитъ носить чужіе подштанники и сморкаться въ чужой платокъ. Докажетъ, разумется, не логическимъ путемъ, а посредствомъ ‘живыхъ образовъ’. Онъ мн самъ недавно все это въ частномъ письм изображалъ и общался, что такъ именно и изобразитъ въ твоемъ журнал.

Впрочемъ, помимо…. есть множество частныхъ вопросовъ въ жизни, къ которымъ, я вполн увренъ, журналъ твой отнесется дльно и честно.

Въ ожиданіи удовольствія видть тебя лично остаюсь искренно тебя уважающій М. Салтыковъ.

8-го Февраля. Петербургъ.

——

Петербургъ. Литейная, 62. 8 мая.

Многоуважаемый С. А.! Сегодня послалъ теб письмо (въ отвтъ) на приглашеніе Общества Любителей Словесности {Очевидно, приглашеніе пріхать на пушкинскія празднества.} (сегодня же полученное). Не могу я пріхать въ Москву,— нестерпимо боленъ. Задыхаюсь, кашляю и ничего другого не желаю, кром смерти.

Вроятно, я теб обязанъ, что Общество вспомнило обо мн. Теперь мн остается еще одна почесть: чтобы Галаховъ помстилъ меня въ Христоматію. Затмъ — нанять факельщиковъ и хать на Волково.

Цлую зиму я надялся увидть тебя въ Петербург — и тщетно. Ежели ты былъ и не захалъ ко мн — грхъ это. Ежели же не былъ, то я ршительно не понимаю, какъ можно издавать журналъ и время отъ времени не чувствовать потребности (не разобрано) идоламъ.

Я до 10-го іюля пробуду въ Петербург, даже на дачу не поду. Въ субботу отправляю семью за границу, а самъ въ половин іюля, по совту Боткина, ду въ Эмсъ и оттуда въ Парижъ {Заграничная поздка, посл которой написано было ‘За рубежомъ’.}. Хоть не много нужно отдохнуть. А ты, вроятно, подешь въ Воскресенское, на общую родину.

До свиданія. Если обстоятельства когда-нибудь загонятъ тебя въ Петербургъ, то не забудь преданнаго теб М. С.

——

15-го октября (1884?), Литейная, 62.

Многоуважаемый С. А.!

Должно быть, воздухъ Москвы иметъ усыпляющее свойство. Въ апрл я послалъ въ редакцію ‘Русской Мысли’повсть ‘Дло’ (въ корректурныхъ листахъ), доставленную мн, боле года тому назадъ, Тургеневымъ и мною передланную. Я хотлъ ее печатать въ ‘Отеч. Зап.’, но она слишкомъ смахиваетъ на ‘Совр. Ид.’ (Идиллію) и потому могла бы показаться назойливостью. Да и строгости цензурныя остановили. Разумется, я отвта никакого не получилъ. Это само собой. Но недавно здсь были г-жа Н. и г. Г., и я лично просилъ ихъ справиться, но вотъ прошло больше двухъ недль — и молчокъ. Ужели и это само собою разумется?

Проснись, о сибаритъ! ты спишь!

Вдь меня Тургеневъ почти до послднихъ дней пилилъ этою повстью. Печатать ее или не печатать — это другое дло, но надо же резонъ какой-нибудь имть.

Я совсмъ боленъ. Къ прежнимъ болзнямъ, составляющимъ, такъ сказать, неприкосновенный фондъ, присоединяются случайныя: пострлъ, флюсъ, болзнь сдалищнаго нерва. А главная болзнь — ‘Отеч. Зап.’

Весь твой М. С.

Я даже нотаріусу Орлову говорилъ, чтобъ онъ разузналъ о ‘Дл’. Остается только буйному втру на вашу компанію жаловаться.

Пиши, ради Христа, адресъ на письм твоемъ.

——

11-го ноября (того же года).

Многоуважаемый С. А. Извини, что я вновь обращаюсь съ вопросомъ о судьб статей Фирсова. Я длаю это не для себя, а чтобы отвтить Фирсову, который меня понуждаетъ. При томъ же я самъ передалъ его романъ въ редакцію ‘Рус. Мысли’ и слдовательно принялъ на себя отвтственность за участь его. Прошу тебя на этотъ разъ не оставить меня безъ отвта, потому что въ другой разъ даю теб слово никакими рекомендаціями не отягощать редакцію ‘Р. Мысли’. Искренно теб преданный М. С.

Отчего во вновь открытомъ библіографическомъ отдл не говорится, что въ 1884 г. вышло 4 NoNo журнала, называвшагося ‘Отеч. Записки’? Это многихъ интригуетъ.

——

20-го марта (1885?)

Многоуважаемый другъ С. А.! Извини, что нсколько замедлилъ отвтомъ на твое письмо. Работалъ надъ одной вещью, да ничего не вышло, такъ и бросилъ. Теперь считаю себя свободнымъ.

Вс описываемыя тобою обстоятельства вполн понимаю, и жалю только объ одномъ, что они нашли себ разршеніе не въ контрактныхъ условіяхъ, а въ славянскомъ ‘по душ’… Ты не былъ бы вынужденъ писать письмо, которое теперь красуется въ начал мартовскаго No. Согласись теперь, что и въ буржуазныхъ порядкахъ бываетъ нчто недурное. Напримръ, хоть контракты тмъ хорошъ, что не затрогиваетъ ‘человка’. Впрочемъ, разъ это дло прошлое, я душевно радуюсь, что ты развязался…

Что касается до меня, то я, по обыкновенію, хирю. Тебя хоть Барнай интересуетъ, а у меня и этого удовольствія нтъ. Но, ради этой болзни, я совершенно лишенъ всякихъ развлеченій. Къ тому же, у меня цлыхъ 8 недль боллъ сынъ скарлатиной, и еслибы не вступился Боткинъ, то, вроятно, я бы лишился его. Все это время я былъ подъ секвестромъ и никого не видалъ, а въ томъ числ и Унковскаго съ Плещеевымъ. Но и теперь, я никого почти не вижу, да оно и понятно: въ отживающихъ старцахъ никому нтъ надобности, а прочіе такіе же старцы разлагаются каждый въ своемъ углу, жалуясь на свой спеціальный недугъ: у кого почки болятъ, у кого легкія, и отъ всхъ пахнетъ тлніемъ. Въ семъ вид ничего другого не остается желать, кром смерти, что я и исполняю, только безъ успха. Работаю съ великимъ трудомъ и очень часто бросаю не кончивъ, чего со мною прежде не бывало.

Ежели ты исполнишь свое намреніе побывать на Святой въ Петербург, то буду душевно радъ тебя видть. Только не врится какъ-то, чтобъ ты пріхалъ. Собственно говоря, нтъ и особенной радости быть здсь: смутно и скучно.

Во всякомъ случа, до свиданія.

Желаю теб всего лучшаго, поздравляю съ праздникомъ и остаюсь искренно тебя любящій и преданный М. Салтыковъ.

——

Литейная, 62. 10 марта (очевидно 1888 года).

Любезный другъ С. А. Посылаю теб, по желанію твоему, портретъ съ надписью, и при семъ повторяю, что дружба моя къ теб, начавшаяся съ дтства, пребываетъ и доднесь незыблемою.

Здоровье мое таково, что ежели смерть не стоитъ прямо за плечами, то во всякомъ случа не въ большомъ отдаленіи, а если такое положеніе продолжится, то тмъ хуже, ибо я во-истину мученикъ. Въ декабр и въ январ выпадали дни, когда я могъ писать (и въ апрльской книжк В. Е. будетъ продолженіе ‘Старины’), но съ февраля даже письмо короткое съ трудомъ могу написать. Память пропадаетъ, выраженій не могу сыскать. Какой тутъ можетъ быть вопросъ о творчеств! Цлый день дремлю и мучительно кашляю. Если не умру, то выброшусь въ окошко,— силъ моихъ нтъ больше терпть. Къ тому же и доктора охладли ко мн и почти не оказываютъ помощи на томъ основаніи, что я хроническій больной и меня все равно что лчить, что нтъ.

Прощай. Рука отказывается писать. Искренно теб преданный М. С.

——

Переписка А. И. Кошелева съ Юрьевымъ очень обширна, онъ затрогивалъ въ своихъ письмахъ множество любопытныхъ вопросовъ внутренней и вншней политики, отчасти и литературы, съ большою свободой, напоминающей тонъ извстныхъ въ свое время заграничныхъ брошюръ автора. Въ нихъ разсяны характеристики административныхъ дятелей недавняго прошлаго, критическіе разборы мропріятій и т. д. Рядъ писемъ, относящихся ко времени изданія ‘Бесды’, отражаетъ въ себ пересказанныя выше разногласія и споры, вызванные самостоятельнимъ образомъ дйствій Юрьева.

Изъ Кошелевскихъ писемъ выбираемъ одно изъ позднйшихъ, весьма любопытное, такъ какъ оно бросаетъ новый свтъ на характеръ писавшаго, до сихъ поръ не вполн объясненный.

Въ Бесду прислалъ онъ протестъ противъ сочувственныхъ отзывовъ о Блинскомъ, и очень недоволенъ былъ, когда Юрьевъ заявилъ ему, что помститъ эту замтку, и тутъ же напечатаетъ возраженіе на нее. Но въ ту пору Кошелевъ былъ мало знакомъ съ дятельностью Блинскаго и взялся за перо лишь по вызову своихъ славянофильскихъ друзей. Прошли годы, и ему пришлось изъ книги А. Н. Пыпина узнать впервые, что за глубоко-симпатичный человкъ былъ тотъ непріятный ему противникъ, письма, помщенныя въ біографіи, пріохотили его перечитать самыя произведенія Блинскаго, и результатомъ этого поздняго чтенія явилось слдующее замчательное письмо, откровенно признающее фактъ прежней ошибки {Нсколько строкъ изъ этого письма были приведены Юрьевымъ въ некролог Кошелева, напечатанномъ въ ‘Р. Мысли’.}:

(Лакашъ) 8-го іюля 1877.

Писалъ къ вамъ съ мсяцъ тому назадъ, любезнйшій Сергй Андреевичъ, но и до сихъ поръ не имю отъ васъ ни строчки въ отвтъ. Пишу къ вамъ теперь потому, что чувствую потребность покаяться вамъ въ одномъ грх, хотя и невольномъ, но тмъ не мене тяжкомъ.

Прочелъ я на дняхъ книгу Пыпина: ‘Блинскій, его жизнь и переписка’. Вообще я Пыпина не очень жалую, но въ этой книг важны не слова Пыпина, а пространныя выписки изъ переписки Блинскаго съ Станкевичемъ, Боткинымъ, Кольцовымъ и др. Долженъ теперь сознаться, что я Блинскаго до сихъ поръ вовсе не зналъ и судилъ о немъ по чужимъ словамъ. Дятельность Блинскаго была преимущественно въ 1840—1848 годахъ, т.-е. въ то время, когда я, по обстоятельствамъ, утопалъ въ откупахъ и мало имлъ времени читать журналы. Возвратившись въ 1850 году къ общественной и литературной дятельности, я слышалъ о Блинскомъ самые невыгодные отзывы отъ Погодина, Шевырева и другихъ. Самъ я почти ничего не читалъ изъ сочиненій Блинскаго. Изъ книги, только-что мною прочтенной, вижу, что Блинскій былъ человкъ отмнно-даровитый, пламенный, что онъ во всю жизнь страстно любилъ истину и искалъ ее неустанно, что вс его крайнія выходки исходили изъ самыхъ благородныхъ источниковъ, что онъ безповоротно и съ самоотверженіемъ боролся съ тмъ, что считалъ ложью и вреднымъ для человчества, наконецъ, что онъ мученикъ въ полномъ смысл слова. Я никакъ не воображалъ, что онъ даже религіозенъ, что разршеніе вопросовъ религіозныхъ и нравственныхъ было для него постоянною и жгучею потребностью, и что онъ былъ соціалистомъ въ хорошемъ и вовсе не въ западномъ смысл.

Помню, что мы съ вами не разъ спорили насчетъ Блинскаго и что я высказывалъ мннія совершенно противоположныя тмъ, которыя имю теперь и которыя Вы тогда защищали съ горячностью, и потому считаю долгомъ передъ вами покаяться. Этотъ человкъ, конечно, новаго ничего не сказалъ, онъ развивался постоянно и быстро, и вслдствіе того часто мнялъ свои мннія, но жизни въ немъ было чрезвычайно много и онъ имлъ благое вліяніе на ходъ образованія въ нашемъ обществ. Конечно, онъ не дошелъ до твердыхъ началъ, конечно не дали ему вполн развиться, но толчокъ онъ далъ значительный, и за это ему спасибо и вчная память.

Газеты читаемъ съ жадностью, но грустно, тяжело ограничиваться теперь только чтеніемъ. Великія событія совершаются, такъ и рвешься принять въ нихъ участіе. Кабы не 71-й годъ, уже конечно не усидлъ бы я на мст.

Что длается у васъ? Какъ можете сами? отвтьте же хоть словечкомъ. Вамъ преданный А.

Пишу къ вамъ отъ дочери изъ Лакаша. Прилагаю ея записку. Въ ночь ду въ Песочное.

——

Закончимъ наши выдержки изъ старой переписки стихотвореніемъ Н. А. Чаева, взятымъ изъ письма его отъ 19-го іюля 1884 г. Еслибъ не продолжительная болзнь, Н. А. конечно одинъ изъ первыхъ откликнулся бы на мысль объ изданіи настоящаго сборника. Это стихотвореніе (какъ и все письмо) какъ будто проникнуто предчувствіемъ этой болзни, даже думами о смерти, два, три славянизма, къ которымъ авторъ всегда имлъ нкоторую склонность, не ослабляютъ выразительности этой задушевно-грустной думы:

Близъ рубежа страны, откуда нтъ возврата,

Съ вершины старыхъ лтъ я въ прошлое смотрю,

Надъ пройденнымъ путемъ горятъ лучи заката,

Румяня предо мной вечернюю зарю.

Ночь будетъ не длинна, заря съ зарей сойдется,

Вздохнувъ о дорогихъ, я сброшу лишній хламъ,

Забудусь, и душ избавленной займется

Заря нездшняя, съ весеннимъ утромъ,

Въ краю, гд нтъ ни тучъ свинцовыхъ, ни ненастья,

Ни фарисейской лжи подъ каскою добра,

Ни пыльныхъ пузырей, даровъ земного счастья,

Ни злобы, ни разлукъ у смертнаго одра.

Орошена дождемъ Господней благодати,

Озарена лучомъ святой любви, страна

Благоухаетъ вкъ цвтами сножати

И нивъ съ колосьями нетлннаго зерна.

Отъ юности душа туда утреневала,

Какъ птица вольная въ лса изъ западни,

Давно въ семью друзей отшедшихъ зазывала,

Мечтою уносясь въ былые дтства дни.

Отрывки изъ старой перепискисъ поясненіями Алекся Веселовскаго.

Читайте также:

Отрывки изъ старой переписки
съ поясненіями Алекся Веселовскаго.