Знакомство с А. В. Дружининым, Ахматова Елизавета Николаевна, Год: 1891

Мемуары
Время на прочтение: 41 минут(ы)
Скачать в PDF

Знакомство съ А. В. Дружининымъ.

Самою врною характеристикой писателя и человка служатъ его письма, т письма, конечно, въ которыхъ онъ откровенно выражаетъ свои мысли. Веселый и пріятный собесдникъ, говорившій остроумно и интересно обо всемъ, А. В. Дружининъ въ личныхъ бесдахъ не любилъ высказывать своихъ задушевныхъ мыслей, но въ письмахъ ко мн отступалъ отъ своей обычной сдержанности и выражался искренно и откровенно.
Мое знакомство съ А. В. Дружининымъ началось литературною перепиской. Въ Письмахъ иногородняго подписчика, Александръ Васильевичъ разбиралъ одну изъ моихъ повстей, не помню именно которую, кажется, Вторую Замосковскую лтопись, не помню и въ чемъ состоялъ этотъ разборъ, да это не представляетъ никакого интереса въ настоящее время, а упоминаю я объ этомъ потому, что письмо, написанное мною по поводу этого разбора, повело къ переписк и къ знакомству съ даровитымъ писателемъ, симпатичный талантъ котораго очень цнили его современники.
Александръ Васильевичъ отвтилъ мн слдующимъ письмомъ:
‘Обязательное и дльное письмецо вполн, уважаемаго мною автора Замосковной лтописи,— письмецо по поводу моихъ втреныхъ и безтолковыхъ писемъ о журналистик,— я прочиталъ съ душевнымъ удовольствіемъ и нкоторымъ изумленіемъ. Дйствительно, встртить въ нашей бдной и зараженной духомъ болзненнаго самолюбія словесности автора, такъ просто и сознательно разсуждающаго о достоинствахъ и недостаткахъ своихъ и чужихъ произведеній, не удавалось мн ни разу, въ продолженіе моей литературной дятельности. Давнишняя моя теорія о томъ, что женщина есть высшій организмъ въ сравненіи съ мужчиной, подтвердилась и въ литературномъ отношеніи.
‘Душевно благодарю васъ за слишкомъ лестное мнніе о моихъ повстяхъ,— я люблю, когда ихъ хвалятъ женщины, хотя бы и съ преувеличеніемъ, къ успху ихъ я не умю оставаться холоднымъ, потому что вижу въ нихъ не повсти, а родъ дневника или сборника драгоцннйшихъ моихъ воспоминаній, а при такомъ условіи невозможно охладть къ своему старому труду. Что касается Писемъ иногородняго подписчика, то вы къ нимъ слишкомъ снисходительны. Этотъ сбродъ парадоксовъ, писанный подъ вліяніемъ дурной или хорошей минуты, склеенный скопическими выходками и дешевою эрудиціей, заслуживаетъ столько же вры, какъ болтовня человка въ гостиной, гд нужно болтать во что бы то и стадо. Съ тхъ поръ, какъ отъ праздности взялъ я на себя ежемсячные отчеты о русской словесности, малое мое сочувствіе къ этой словесности исчезло окончательно. Журналы наши стали возбуждать во мн мысль о школьныхъ тетрадкахъ, издаваемыхъ въ пансіонахъ и корпусахъ юными любителями словесности, и трудъ, сдлавшійся обязанностью, потерялъ ли меня свою прелесть. Совсмъ тмъ я еще могу сочувствовать всему, что является замчательнаго въ нашей журналистик, и съ радостью готовъ сообщить вамъ откровенно мое мнніе о вашихъ произведеніяхъ.
‘Вы владете сильнымъ и несомнннымъ талантомъ, но это вы уже знаете очень хорошо и слышали тысячу разъ отъ людей боле меня знающихъ толкъ въ русской литератур. Вашъ талантъ предназначенъ къ успху и вліянію, потопу что опирается на доктрину высокую и утшительную, именно на сознаніе о томъ, что жизнь хороша или, но крайней мръ, Должна казаться такою. Словесность наша не иметъ въ себ довольно откровенности, чтобы, наконецъ, окончательно оторваться отъ мизантропическаго направленія и отъ остатковъ байронизма, который очень эффектенъ, но уже старъ и даже смшонъ при подражаніяхъ. Безспорно, иронія и мрачный элементъ есть орудіе полезное и спасительное, но идея отдыха и примиренія съ жизнью также велика и спасительна. Жизнь можетъ быть хороша и должна быть хороша для женщины, кром другихъ путей къ счастію, обладающей любовью къ изящному и, безъ сомннія, къ изящному не въ одной только словесности, составляющей микроскопическую точку въ великой области науки, искусствъ, свтской жизни, теорій, можетъ быть, ошибочныхъ, но живыхъ и увлекательныхъ. Совсмъ тмъ я не могу вполн раздлять вашего отраднаго убжденія. На мой глазъ жизнь кажется сносна, и при нкоторыхъ условіяхъ, на время можетъ сдлаться вещью весьма порядочною. Но въ постоянств этого мннія я не могу ручаться: не доживши до двадцати пяти лтъ, я уже усплъ нсколько разъ радикально измнять свои понятія о жизни и людяхъ, а потому гляжу впередъ съ нкоторымъ опасеніемъ et me tiens sur la dfensive {И держусь въ оборонительномъ положеніи.}.
‘Сочувствіе мое къ вашему таланту третьяго дня еще выразилось при одномъ незначительномъ обстоятельств. Развернувъ 12 книжку Библіотеки для Чтенія, я увидлъ, что тамъ помщена повсть нкоего Бранта, человку быть можетъ, почтеннаго, но извстнаго всмъ за самаго бездарнаго труженика и сто разъ осмяннаго въ той же Библіотек для Чтенія. Мн сдлалось досадно, что ваша повсть помщена въ одномъ том съ произведеніемъ подобнаго джентльмена, и я удивился небрежности редакціи, прибгающей къ такимъ статьямъ, имя сотрудниковъ, подобныхъ Сенковскому, вамъ, Ковалевскому, Срезневскому и Куторг. Ваше письмо возбудило во мн такую откровенность, что я начинаю сплетничать mais au risque de passer pour un malapris {Но рискуя прослыть невжливымъ.}. Я осмливаюсь вамъ дать еще одинъ совть. Ваши статьи проигрываютъ отъ раздробленія, столичному читателю трудно упомнить ходъ интриги въ теченіе нсколькихъ мсяцевъ,— у помщиковъ, однако, память лучше. По мр возможности печатайте ваши повсти залпомъ или каждый мсяцъ до окончанія. Если редакція стала бы упрямиться, поступайте съ нею деспотически,— она должна угождать подобнымъ сотрудникамъ.
‘Вы разсмялись бы, если бы, оканчивая мое письмо, я пустился городить вамъ пошлыя нжности и умолять о продолженіи переписки,— благодаря Аллаху, я довольно старъ для сантиментальныхъ выходокъ. Но не скрою отъ васъ, что всякое ваше письменное замчаніе о вашемъ или моемъ новомъ произведеніи, всякая мысль ваша о какомъ-нибудь замчательномъ предмет пробудятъ во мн душевное удовольствіе. Если вамъ угодно будетъ писать ко мн, мои отвты не заставятъ себя ждать, если вамъ угодно будетъ откровенно поболтать со мною — я исправный поститель маскарадовъ, если вы прикажете мн уничтожить ваше письмо, и а его уничтожу, но о содержаніи его буду вспоминать не безъ отрады. Я, между прочимъ, вовсе не оправдываю вашего желанія о возвращеніи письма: къ чему же служатъ намъ наши свднія, маленькая философія, званіе литераторовъ, дающее право на небольшое отклоненіе отъ церемоній я тонкостей, если мы даже не можемъ изрдка писать другъ другу просто, откровенно, безъ предосторожностей и arri&egrave,re pense? {Задней мысли.}.

А. Дружининъ’.

——

Посл этого переписка продолжалась, и до личнаго знакомства А. В. Дружининъ написалъ мн еще три слдующія письма:

21 декабря.

Извините, что я пропустилъ столько времени, не выразивъ вамъ моей благодарности на согласіе ваше продолжать нашу переписку, но, во-первыхъ, я боялся надость вамъ, а, во-вторыхъ, былъ немного болнъ и оттого въ наигнуснйшемъ расположеніи духа. Все-таки, я чувствую, что дамскихъ писемъ нельзя оставлять безъ скораго отвта, и хотя увренъ въ вашей снисходительности, потороплюсь принести повинную голову.
Послднее письмо ваше принесло мн иного душевнаго удовольствія, хотя вы одну часть его и писали въ уныломъ настроеніи духа. Мн стало почти досадно, что моя Вильгельмина (впрочемъ, не совсмъ моя,— она писана была въ пору журнальнаго террора и цензоръ смло могъ назваться моимъ сотрудникомъ въ этой повсти), что эта Вильгельмина такъ грустно на васъ подйствовала. Впрочемъ, это ничего, жизнь наша удивительно хитрая вещь: въ ней есть страшныя горести, воспоминанія о которыхъ не страшны и имютъ въ себ какую-то печальную отраду, и радости, истинныя радости, о которыхъ стыдно вспомнить. Есть потери, о которыхъ забыть человкъ не согласился бы ни за что въ мір, и я не ошибаюсь, думая, что и вы не захотите отгонять отъ себя подобное воспоминаніе. Другой вопросъ: можетъ ли писатель радоваться впечатлнію, родившемуся вслдствіе личныхъ воспоминаній читателя? Я ршаю его отрицательно, основываясь на томъ, что влюбленному человку нравятся нжные романы, а существу озлобленному дтская мизантропія Лермонтова кажется достойною Байрона {Повсть, о которой говоритъ А. В. Дружининъ, напоминала мн смерть моего брата и я писала объ этомъ въ моемъ письм. Е. А.}.
Вслдствіе знаменитой теоріи, по которой все запрещенное кажется вдвое пріятне и всякое запрещеніе вызываетъ къ неповиновенію, я ршительно поднимаю знамя инсуррекціи противъ вашего veto по поводу Библіотеки для Чтенія. Въ письмахъ И. П. я буду обходить ее съ вжливостью, но въ нашихъ письмахъ стану шумть и браниться. Ваша ручка видна, потому что послднее время журналъ значительно улучшился, выборъ переводныхъ статей прекрасный, mais il faut la forcer un peu cette main {Но эту руку нужно немножко понуждать.}. Вы заснете на лаврахъ, какъ заснулъ Сенковскій, а тмъ временемъ союзники, врод Булгарина, своимъ сотрудничествомъ уронятъ журналъ, которому я желаю всевозможнаго успха. Я не принадлежу ни къ какой литературной партія и слишкомъ гордъ, чтобы прилпиться душой и тломъ къ успху одного какого-либо журнала, и, стало быть, мое сочувствіе къ судьбамъ Библіотеки вы не подвергнете сомннію.
Кстати о судьбахъ Библіотеки и о переводныхъ статьяхъ. На-дняхъ одна очень уважаемая мною женщина просила меня о доставленіи работы одному юнош, который своими переводами поддерживаетъ все свое семейство. Изъ разговора съ этимъ господиномъ я убдился, что онъ человкъ грамотный и пылаетъ рвеніемъ къ литературному длу, но это еще но бда,— рвеніе пройдетъ само собою. Онъ уже печаталъ что-то въ Современник и Некрасовъ хвалить его слогъ. Я адресовалъ юношу къ Краевскому и, кром того, беру на себя смлость спросить у васъ, не нуждается ли Библіотека въ переводчик съ французскаго и англійскаго? Только, Бога ради, не стсняйтесь излишнею деликатностью въ отношеніи къ моей просьб, молодой человкъ, о которомъ я говорю, будетъ имть работу въ двухъ журналахъ и, стало быть, можетъ и подождать немного. Если же переводчикъ вамъ нуженъ, я пришлю вамъ его адресъ. Вполн раздляю ваше мнніе о критикахъ Сенковскаго, я самъ ихъ люблю чрезвычайно, и не только одн критики, но и повсти, и ученыя статьи, и путевыя замтки и даже заимствованія изъ англійскихъ романистовъ. Посл Гоголя, которому по громадности таланта де найдется двухъ товарищей между всми живыми европейскими писателями, посл Гоголя я уважаю Сенковскаго передъ всми нашими литераторами. Но… проклятое но, которое уже успло, при личномъ знакомств и при чтеніи Переписки съ друзьями, испортить мн самого Гоголя,— но должно стать, что и въ солнц бываютъ пятна! Реакція, произведенная Сенковскимъ въ русской словесности, духъ ироніи и холодности къ изящному, зародившіеся вслдствіе его блестящаго противодйствія старому стихотворному и глупо идеальному направленію литературы, зашла слишкомъ далеко. Я не могу забыть, что, отражая своими сарказмами романы Бранта и стихотворенія московскихъ поэтовъ, Сенковскій зацплялъ Гоголя и, въ то же время, подавалъ руку адю Булгарину (Боже меня сохрани думать, что Сенковскій, несмотря на это, иметъ что-нибудь общее съ Булгаринымъ!). При всемъ своемъ рдкомъ ум, Сенковскій вдался въ одну ошибку — онъ началъ думать, что можно одному человку высоко стоять надъ всми жалкими литературными партіями, не нуждаясь въ новыхъ талантахъ, не покидая ни на минуту своеф величавой ироніи. Такіе люди невозможны: можно глядть свысока на жалкія явленія, отчасти презирать людей и, все таки, должно соединять свои усилія съ лучшими изъ нихъ, отталкивать, предпочтительно передъ другими, людей запятнанныхъ. Оригинальное и благородное одиночество Сенковскаго въ нашей словесности имло въ себ свою всми видимую слабую сторону. Боюсь, чтобы вы не разсердились за мою откровенность и скверную привычку касаться собственныхъ именъ.
Буду ждать съ нетерпніемъ вашего слдующаго письма, только попрошу васъ не адресовать его въ казармы, гд я, хотя и живу, но бываю очень рдко. У меня есть другая квартира, въ которой я бываю почти всякій день поутру, потому что тамъ моя библіотека и рабочій кабинетъ. (слдуетъ адресъ).
Взамнъ этого, попрошу васъ сообщить мн ваше имя и отчество, чтобы адресъ писемъ не поражалъ своею таинственностью какого-нибудь Меркурія съ городской почты. Не отказываю себ въ мысли когда-нибудь лично познакомиться съ вами, ршительно не вря въ вашу молчаливость и задумчивость и, можетъ быть, имя свои законныя причины любить молчаливость и задумчивость. Еще разъ прошу васъ не сердиться за слишкомъ юношескій тонъ моего письма и, въ случа какихъ-либо неудовольствій, объяснить мн прямо, что вамъ въ немъ не понравилось.

А. Дружининъ.

4 января.

Не знаю, какъ и благодарить васъ за вниманіе къ моей просьб и участіе къ молодому переводчику, получивъ записку вашу, я думалъ тотчасъ же написать къ вамъ, но что-то мн помшало и я начиналъ уже тревожиться и бояться, чтобы вы не подумали, что я не въ состояніи оцнить вашу милую предупредительность. Отъ души желаю, чтобы молодой человкъ сдлался достоинъ вашей лестной рекомендаціи, а я почелъ бы себя счастливымъ, еслибъ могъ оказать вамъ какую-либо услугу за ваше вниманіе и деликатность, не говоря уже о вашихъ письмахъ, которыми я дорожу и всегда дорожить буду. Меня испугало намреніе ваше не писать мн до февраля мсяца, смягчите, хотя нсколько, строгость этого ршенія,— говорятъ, что дловыя письма всегда можно писать и потому будемте, не стсняясь временемъ, болтать о предметахъ, касающихся литературнаго дла.
Вы пишете, что вамъ очень бы хотлось поставить Библ. для Чтетя на ея прежнюю ногу, это вещь весьма возможная, и если журналъ, кром достаточныхъ денежныхъ средствъ, инеть двухъ или трехъ сотрудниковъ, упорно дйствующихъ въ его пользу, то усовершенствованіе его становится довольно удобнымъ, какъ бы строга ни была цензура, какъ бы велики ни были другія препятствія. Въ Библіотек для Чтенія часть ученая, иностранная литература и русская словесность весьма хороши, за малыми исключеніями. Остается обратить особенное вниманіе на критику, на смсь и на библіографію. Необходимы періодическіе отчеты о театрахъ, о новыхъ иностранныхъ книгахъ. Если я не ошибаюсь, редакція Библіотеки для Чтенія не любитъ заказывать статей своимъ сотрудникамъ, предоставляя каждому дйствовать по вдохновенію, а, между тмъ, въ рукахъ опытнаго редактора (а такихъ у насъ вовсе нтъ) заказъ статей есть первое дло для успха. Редакторъ слдитъ за всмъ, за направленіемъ цензуры, за иностранною словесностью, за вкусами публики. Является новое сочиненіе — онъ заказываетъ его разборъ. Провинція любитъ длинные романы — онъ устраиваетъ компанію для подобнаго сочиненія, онъ придумываетъ новые отдлы, зная способности своихъ сотрудниковъ, онъ пріискиваетъ каждому легкую работу по его вкусу, видя, что нельзя говорить о политик, онъ заказываетъ рядъ статей, относящихся къ исторіи литературы, нельзя толковать о политико-экономистахъ — онъ убждаетъ своихъ помощниковъ составлять біографіи Мильтона, Данта, Монтеня и другихъ писателей, къ которымъ нельзя придраться. Сколько въ литератур нетронутыхъ источниковъ, сколько вещей и свдній, ршительно незнакомыхъ публик! Знаютъ ли наши читатели что-нибудь о древней жизни и словесности, есть ли у насъ хорошій статьи о рыцарств, о вк Лудовика XIV, о разныхъ школахъ живописи, о развитіи драматическаго искусства во Франціи, Италіи и Испаніи? Это одна милліонная доля сюжетовъ новыхъ и еще нетронутыхъ. Я, по крайней мр, твердо убжденъ, что каждый изъ нашихъ журналовъ можетъ удвоить число своихъ подписчиковъ, но, во-первыхъ, энциклопедическое образованіе у насъ рдкость, а потомъ является лность и охлажденіе къ труду, вслдствіе безпрестанныхъ столкновеній съ цензурою.
Я ршительно не ожидалъ, чтобы эта цензура сыграла злую шутку съ вашею повстью, и досадую не меньше вашего. А я еще думалъ, что Библ. для Чтенія блаженствуетъ подъ эгидою добраго и умнаго Никитенко. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . {А. В. Дружининъ ошибался: въ то время цензоромъ Библіотеки былъ не Никитенко, а Елагинъ, а потомъ Шидловскій. Е. А.}.
Я знаю одного литератора, при появленіи каждой изъ своихъ статей утверждающаго, что онъ написалъ бы отличную вещь, еслибъ не цензура, я часто надъ нимъ смялся, увряя его, что область изящнаго такъ велика, что въ ней не трудно укрыться, но теперь вижу, что и я самъ похожъ на этого писателя. Вы спрашиваете, почему я не пишу теперь повстей, и я слишкомъ высоко цню ваше сочувствіе, чтобъ не объяснить причины моего молчанія.
Есть таланты, опирающіеся сами на себя, оставляющіе въ поко свтъ съ его несовершенствами и зломъ,— они такъ высоки, что не боятся никакого стсненія, каждое слово ихъ прекрасно и каждую простую мысль они умютъ облечь въ новую изящную форму. Между великими писателями вы много найдете подобныхъ людей. Гёте могъ бы отдавать свои сочиненія на цензуру чью угодно, въ такомъ же род былъ Пушкинъ. Имъ везд хорошо и везд просторно. Но таланты дюжинные, къ которымъ безъ всякихъ фразъ причисляю я самъ себя, заимствуютъ на время свою силу изъ тхъ интересовъ, которымъ сочувствуютъ ихъ современники. Создавать спокойно они не могутъ и если примутся, то создадутъ дрянь. Ихъ герои хороши только въ борьб съ жизнью и жизненными условіями. Такъ, трагедія Софокла хороша, хотя въ ней нтъ дйствія, а драма Александринскаго театра только и можетъ выиграть интересомъ завязки и приманкою любопытства. Еще одинъ примръ: Поль Поттеръ могъ смло рисовать свою корову, Мурильо выбирать сюжетомъ картины мальчика, который чешетъ голову, тогда какъ новая французская школа живописи, чувствуя свою слабость, ищетъ вознагражденія въ иде картины. Потому-то Шефферъ изобразилъ Франческу ди Римини, Кутюръ — оргію въ послднія времена Римской имперіи, а Верне — цлый рядъ сраженій съ арабами, русскими и австрійцами. А это еще лучшіе изъ современныхъ художниковъ.
Посл первыхъ радостей, доставленныхъ мн успхомъ моихъ первыхъ повстей, я не побоялся безжалостно анализировать причины этого успха и пришелъ къ тому сознанію, что его причина заключалась не въ искусств исполненія, а въ оригинальномъ выбор основныхъ идей. Въ Полиньк Саксъ была борьба человка съ воспитаніемъ, въ Алекс Дмитркч — борьба съ фамилизмомъ. Третья повсть, которая была запрещена и которую я почитаю лучшею своею вещью, была внушена однородною же идеей. Энергія основныхъ мыслей для меня сдлалась необходимостью, потому что она одна могла только выкупить излишнюю мягкость и манерную грацію, которыя я признаю своими главными недостатками. Но этой энергіи въ настоящее время нельзя выказывать,— щекотливость дошла до того, что на повсть съ несчастнымъ окончаніемъ въ цензур смотрятъ дико. Имя связи въ разныхъ кругахъ, я задумывалъ иногда окольный путями испрашивать себ разршеніе печатать повсти на боле снисходительныхъ условіяхъ, и даже мн предлагали это, но подобныя искательства не согласны съ моимъ характеромъ.
Слдовательно, я теперь могу писать только идиллію и безчисленное количество любовныхъ романовъ, но писать такія вещи — значить себя погубить приторностью, неизбжною въ подобнаго рода статьяхъ. А потому я выжидаю и долго буду ждать, время впереди есть, а охота еще не пропала. Въ Современник я работаю довольно много, но не жертвую тамъ работамъ своимъ временемъ, потому что пишу скоро, а читаю еще скоре. Выгода же отъ работъ этихъ для меня значительна,— во-первыхъ, он приставляютъ мн развлеченіе, не успвшее еще надость, а потомъ увеличиваютъ мой годовой бюджетъ,— обстоятельство немаловажное для человка, привязаннаго къ роскоши. Однако, я вдаюсь въ удивительно длинныя разсужденія о саномъ себ, что не можетъ назваться привычкою очень вжливой.
Изъ послдняго письма вашего я увидлъ, что васъ нсколько огорчаетъ несправедливость нашей публики и писателей къ заслугамъ Основскаго. Я недавно началъ слдить за русскою литературой, и потому не могу судить о прежнихъ годахъ, но смю васъ уврить, что не толю между читателями, которые и теперь толпами кинутся читать повсть Брамбеуса, но даже и между самолюбивйшими и завистливйшими писателями имя Сенковскаго упоминается съ такимъ уваженіемъ, лучше котораго почти нечего желать, кром всхъ несомннныхъ его достоинствъ, Сенковскаго будутъ всегда помнить по тому перевороту, который былъ имъ произведенъ въ журналистик и, стало быть, во всей словесности. Не говоря о коммерческомъ вліяніи основанія Библ. для Чтенія, только со временъ этого изданія мы перестали быть ребятишками, начали пть свою критику и свое сужденіе. Не спорю, наша современная журналистика въ жалкомъ положеніи, но тому иного другихъ причинъ: стсненіе, жалкія партіи, самохвальство, а шагъ, все таки, сдланъ огромный и впереди всхъ былъ Сенковскій. Скажите мн, если это не секретъ, почему онъ не принимаетъ прежняго участія въ редакціи Библ. для Чтенія {По разстроенному здоровью. Е. А.}.
Если бы меня попросили составить планъ какого-нибудь идеальнаго всемірнаго журнала и назначить ему редактора изъ всхъ извстныхъ лицъ, я назначилъ бы въ эту должность или Эмиля де-Жирардена, и Сенковскаго, и Сенковскаго скоре, потому что онъ универсальне и талантливе. Прежній редакторъ Библіотеки можетъ, какъ говорится, faire et beau temps {Распоряжаться.} въ нашей журналистик: ему стоитъ годъ заняться хотя Сыномъ Отечества, и этотъ жалкій Сынъ Отечества пріобрлъ бы тысячи четыре подписчиковъ. Сенковскій можетъ длать золото и не хочетъ — не понимаю отчего. Деньги вещь преотличная, и еслибъ у меня было двсти тысячъ доходу, я сыскалъ бы имъ мсто и еще бы попросилъ. L’argent c’est le repos — le repos c’est dieu, donc… {Деньги — это отдыхъ, отдыхъ — это божество, слдовательно…}.

Безъ числа.

Я бы хотлъ, чтобы меня нещадно ругали всякій мсяцъ и писали мн во вредъ самыя громовыя статьи, только съ тмъ условіемъ, чтобъ статьи эти доставляли мн случай всякій разъ получать по почт такія милыя антикритики. Къ несчастью, наши дамы почти не читаютъ журналовъ, тмъ мене критическихъ статей, и мн некого разжалобить своими литературными огорченіями, да и вамъ когда-нибудь надостъ за меня заступаться. Говоря же серьезно, разв есть какая-нибудь возможность принимать къ сердцу какую-нибудь критику, особенно если ее пишетъ авторъ неудачныхъ повстей и печатаетъ издатель, заискивающій нашего сотрудничества? Два года я не доставляю Краевскому общанной ему вещи, за это можно и посердиться. А критика, все-таки, должна существовать, несмотря ни на какія злоупотребленія и мелочи, она немного затрагиваетъ, заставляетъ думать о самомъ себ и приводитъ мозгъ въ движеніе. Душевно благодарю васъ за удовольствіе, которое я чувствовалъ, читая послднюю часть вашей лтописи, теперь я собираю старые номера Библіотеки для Чтенія, для того, чтобъ перечитать все съ самаго начала съ любовью и вниманіемъ. Увдомьте меня, нтъ ли другихъ вашихъ статей, разбросанныхъ по разнымъ журналамъ? Нынче, чтобъ слдить за дорогимъ намъ талантомъ, необходимо длать археологическія изысканія въ цлой груд разноцвтныхъ и разнохарактерныхъ изданій.
И такъ, въ прошлую среду вы были въ маскарад и мы съ вами не встртились. Я пріхалъ поздно, усталый и въ такую пору, когда большая часть постителей стремглавъ бжитъ изъ бсовскаго игрища, но, все-таки, встрченный вами финляндскій офицеръ не имлъ права утверждать, что меня нтъ въ зал. Изъ всхъ моихъ полковыхъ товарищей въ три года не осталось въ полку восьми человкъ, остальныхъ я вовсе не знаю. Но въ каждомъ маскарад, отъ самаго начала до погашенія лампъ, бродить мой старшій брать, который можетъ указать меня, если кто того пожелаетъ. Брата же моего узнать легко по финляндскому мундиру, по шпорамъ, двумъ крестамъ на груди и усамъ предлиннымъ, что все вмст составляетъ контрастъ съ его хорошенькою физіономіей. Онъ всхъ знаетъ и его вс знаютъ, а потому онъ служитъ указателемъ, адресною маскарадною книгой, видимо? клонясь къ разряду всмъ извстныхъ петербургскихъ героевъ, врод Лонгинова, Неваховича, зефира Панаева и Строганова. Если въ маскарад вамъ захочется интриговать неизвстное вамъ лицо, начиная отъ какого-нибудь бразильскаго посланника и кончая мелкимъ сенатскимъ чиновникомъ, эти указатели вамъ непремнно покажутъ кого нужно, въ вид награды себ отпустивъ вамъ нсколько пошлостей, впрочемъ, нисколько не обидныхъ.
Дйствительно, при вашихъ занятіяхъ, развлеченіе необходимо, тмъ боле, что, сидя дома, не высидишь себ никакихъ наблюденія или новыхъ матеріаловъ для труда. Къ несчастію, вс петербургскія развлеченія утомительны для людей пишущихъ. Посидвши утромъ за работой, приходится сидть всю остальную часть дня, сидть за хорошимъ обдомъ, сидть въ гостиной, сидть въ театр. Маскарады составляютъ еще исключенія, но они шумны и утомительны, голосъ теряется въ гвалт голосовъ и шаговъ, должно напрягать слухъ, а потомъ ужинать въ скверной атмосфер и портить свой желудокъ. Что до меня, то я скоро развяжусь съ Петербургомъ, по крайней мр, на время. Всякое лто я жилъ въ своемъ имніи, но оно опротивло мн до крайности. Лтомъ меня зовутъ въ три мста: на Кавказъ, въ Одессу и въ Финляндію. Которое изъ трехъ путешествій вы бы выбрали? Я до сихъ поръ еще не ршился.
Есть удивительно счастливые люди, для которыхъ перемна мста не составляетъ ни малйшей трудности. Одинъ мой добрый пріятель, пообдавъ у Дюссо, вдругъ вознамрился хать въ Аины и на-дняхъ исполнять свое предположеніе. А я, собираясь хать въ деревню, за цлый мсяцъ передъ отъздомъ чувствую тоску и не могу избавиться отъ тысячи хлопотъ. Кстати о хлопотахъ. Какъ бы вы думаете, какому занятію я предаюсь въ настоящую пору? Я сочиняю одну вещь и прошу васъ угадать, какая это вещь? Je vous le donne en cent, devinez! {Держу сто противъ одного,— угадайте!}. Повсть? хуже того! Романъ?— еще хуже! Собственный мой дневникъ, врод Замогильныхъ записокъ?— хуже! Стихи, наконецъ?— и того хуже! Я сочиняю балетъ и дорого бы далъ, чтобы его поставили на сцену. По приглашенію ‘любителей русской Терпсихоры’, какъ выражались прежде, я составляю программу идя либретто балета съ такими декораціями, что, поставивъ его, дирекція промотается и никакіе аллегри, никакіе выигрыши г-жи Андреяновой, которая, какъ всмъ извстно, при всякой лоттере театральной выигрываетъ карету, никакіе подобные выигрыши не возстановятъ длъ Дирекціи. Сюжетъ я укралъ изъ поэмы Мура Fireworshippers {Огнепоклонники.}. Перо будетъ занимать роль начальника евнуховъ, m-me Eisler — султаншу. Прихуновой достанется роль мальчика. Трудностямъ нтъ числа и главная изъ нихъ въ томъ, что некому сочинить музыки. Разв генералъ Львовъ, но тогда лучшія мста будутъ смахивать на ‘Се женихъ грядетъ въ полунощи’, что совершенно не въ моемъ вкус.
Не взыщите, что сегодня пишу немного, что то глаза болятъ, а отвыкнуть отъ мелкаго шрифта я не въ состояніи. Первая книжка Библіотеки для Чтенія мн особенно нравится, а въ ней всего боле ваша статья и итальянскія письма. Тотъ, кто написалъ статью о гораціевыхъ возлюбленныхъ, могъ написать отличную вещь, но не совладалъ съ своею идеей. Въ моемъ фельетон я постарался зацпить литературную лтопись и вспомнить о старомъ времени. Если бы пробудить прежняго лтописца Библіотеки!

А. Дружининъ.

——

Музыка и домашнія бури погубили прежняго лтописца Библіотеки. Въ то время, о которомъ идетъ рчь, О. И. Сенковскій охладлъ къ литератур.
Посл послдняго письма А. В. Дружинина я познакомилась съ нимъ въ маскарад. Я въ маскарад не бывала никогда, и тснота, и жаръ, и непривычка къ маск заставили меня раскаяться въ моей нелпой фантазіи. Врядъ ли какая-нибудь парочка ходила такъ чинно по зад и занималась въ маскарад такимъ серьезнымъ разговоромъ, какъ я съ А. В. Дружининымъ. Конечно, я пригласила А. В. Дружинина съ себ. Онъ общался быть у меня на другой же день, но не пріхалъ. Я спросила о причин, онъ отвтилъ слдующимъ письмомъ:

25 января.

Сейчасъ только получилъ я вашу любезную записочку отъ 23 числа, ее продержали на моей квартир два дня, не присылая ко мн. На другой день маскарада въ Большомъ театр я совсмъ собрался навстить васъ и привезти книгу о Гораціи, но немножко прихворнулъ и боюсь явиться къ вамъ съ кашлемъ и свирпою наружностью больнаго человка. Только что подучу облегченіе, какъ поспшу воспользоваться вашимъ милымъ приглашеніемъ и, если вы дйствительно такъ угрюмы, какъ пишете, то мы пустимся бранить цлый свтъ и отпускать мизантропическія тирады. Съ истинною благодарностью и душевнымъ почтеніемъ имю честь быть искренно преданный слуга

А. Дружининъ.

Вотъ названіе сочиненія: Histoire de la Vie et des Oeuvres d’Horace par le baron Wolckemaer {Исторія жизни и сочиненій Горація барона Волькемаера.}. Ее переводить нельзя иначе, какъ съ великими сокращеніями, а продается она у Беллизара. Впрочемъ, я постараюсь, ecu угодно, продержать нсколько лишняго времени данный мн экземпляръ.

——

Посл этого письма А. В. Дружининъ пріхалъ ко мн и мы тотчасъ сошлись, какъ добрые и будто давнишніе друзья. Я познакомила его съ О. И. Сенковскимъ, они видались и у меня по субботамъ, и у Осипа Ивановича, и я радовалась, что человкъ, принадлежащій къ кружку Современника, писатель новый, талантливый, оцнилъ при личномъ знакомств рдкія качества ума и души Осипа Ивановича и могъ разсять предубжденіе новаго кружка противъ человка, котораго никто изъ новыхъ писателей не зналъ и не понималъ. Потомъ и Н. А. Некрасовъ изъявилъ желаніе познакомиться съ О. И. Сенковскимъ и мы съ А. В. Дружининымъ устроили пикникъ въ Левашов, за Парголовымъ, а потомъ И. А. Некрасовъ видлъ Осипа Ивановича у меня.
Несмотря на то, что мы видались каждую недлю на моихъ субботнихъ вечерахъ,— Александръ Васильевичъ не пропускалъ ни одной моей субботы,— онъ любилъ переписываться со мной. Я уже упоминала, что въ личныхъ бесдахъ онъ былъ очень сдержанъ и говорилъ обо всемъ, кром себя, тмъ боле я дорожила письмами, въ которыхъ Александръ Васильевичъ длился со мной своими мыслями.
Слдующее письмо было написано по поводу одной изъ его повстей, какой именно забыла, кажется, Петербургской идилліи.

28 sept.

Pour tre comprise, comme je le dsire, cette petite nouvelle а besoin d’un petit commentaire que je vous livre confidentiellement, la trame en tant un peu shocking. Il existe en ville une Jeune et interssante demoiselle K**, qui а prouv un certain nombre de vicissitudes sans exemple. Son p&egrave,re, ancien officier gnral d’artillerie, homme sauvage et passionn, s’est pris de sa propre fille, et par ses procds, ses perscutions et calomnies, l’a presque rduit au dsespoir. La position de la jeune personne est devenue si prcaire et dangereuse qu’elle fut force, malgr son jeune ge et la crainte du scandai d’implorer la protection de l’impratrice, dont elle fut protge pendant son ducation au couvent de Smolna. La demoiselle fut de nouveau admise en cette maison d’ducation o elle resta jusqu’ la mort du gnral qui peu de jours avant la mort, ft une dorni&egrave,re sc&egrave,ne violente за fille.
Vous consevez que les drames pareils ne se font pas pour dfrayer les nouvelistes, toutefois c’est dans cette histoire ultra romantique qu’il faut chercher la clef des rticenses et passages obscurs que vous allez rencontrer dans quelques endroits du rcit. La personne dont il s’agit m’а dfi dans un entretien badin de tourner ses aventures en roman, j’ai tourn l’obstacle, et ngligeant les faits innarrables, me suis rabattu sur la psychologie. Pourvu que cela ne soit pas ennuyant.

Tout vous
А. Drouginin.

Переводъ:
Для того, чтобъ быть понятой, какъ я желаю, эта маленькая повсть нуждается въ небольшомъ комментаріи, который я вамъ сообщаю конфиденціально, такъ какъ сюжетъ немножко скандалезенъ. Въ город есть молодая интересная двица К**, испытавшая иного безпримрныхъ превратностей. Ея отецъ, отставной артиллерійскій генералъ, человкъ свирпый и страстный, влюбился въ свою родную дочь и своими поступками, гоненіями и клеветами почти довелъ ее до отчаянія. Положеніе молодой особы сдлалось такъ ненадежно и опасно, что она была принуждена, несмотря на свои молодыя лта и боясь скандала, умолять о покровительств императрицу, которымъ она пользовалась во время своего воспитанія въ Смольномъ монастыр. Двица была снова принята въ это воспитательное заведеніе, гд оставалась до смерти генерала, который за нсколько дней до своей кончины сдлалъ послднюю ужасную сцену своей дочери.
Вы понимаете, что подобныя драмы происходятъ не для того, чтобы потшать беллетристовъ, однако, въ этой исторіи ультра-романтической надо искать ключъ къ сдержанности и темнымъ мстамъ, которыя вы встртите въ нкоторыхъ частяхъ разсказа. Особа, о которой идетъ рчь, подзадоривала меня въ шутливомъ разговор описать ея приключенія въ роман, я обошелъ препятствіе, и, оставивъ факты, которые описывать было невозможно, ограничился психологіей. Только бы не было скучно.

Весь вашъ
А. Дружининъ,

Если бы А. В. Дружининъ зналъ, какъ откровенно пишутъ теперь!
Слдующія письма были написаны въ разное время до поздки А. В. Дружинина въ Пятигорскъ.

Безъ числа.

Спшу возвратить вамъ, моя добрая сестрица, Лизавета Николаевна, повсть вашу Третью Замосковную лтопись, которая доставила мн истинное удовольствіе. Чтобы не говорить общихъ фразъ, теперь же перехожу къ ея подробностямъ, и тмъ охотне длаю это на бумаг, что въ разговор мы оба съ вами не охотно беремся за длинныя разсужденія.
Начало завязки общаетъ большую занимательность, слдовательно, интрига ведена искусно, тайна Александрины, гнвъ старой графини, которая объясняется немного рзко для такой хитрой женщины, ея отношенія къ ея мужу и Надежды къ герою весьма ловко обозначены. Но главный шагъ впередъ вы сдлали въ своемъ слог, который необыкновенно живъ, сжать и остроуменъ. Я вообще замтилъ, что люди, которые лнятся говорить много, пишутъ очень хорошо и легко превозмогаютъ вс трудности разговорнаго языка. Риналковъ, котораго фамилія мн не нравится, вышелъ очень уменъ и очень любезенъ, хотя вы придали ему какое-то настроеніе ума, совершенно для меня непонятное. Охота его длать каррикатуры изъ всего изящнаго не можетъ быть объяснена никакимъ закономъ нравственнымъ, тутъ вы увлеклись нкоторою парадоксальностью, а парадоксы вамъ не могутъ удаваться, parce que c’est le ressource d’un coeur parfaitement incrdule {Потому что это рессурсъ сердца совершенно неврующаго.}. Но самая фигура молодаго человка весьма ясно представляется глазамъ и даромъ, что состоитъ на второмъ план, а интересуетъ читателя. Это важное достоинство.
Еслибъ я имлъ карандашъ въ рук при чтеніи корректуры, я бы отмтилъ въ повсти чрезвычайно много милыхъ подробностей, умныхъ мыслей и просто оборотовъ, которые мн понравились. Потомъ, вооружившись придирчивостью, я сдлалъ бы нсколько замчаній, но замчаній неважныхъ. Въ особенности вамъ досталось бы за испанцевъ, англичанъ и всякихъ иностранцевъ, у васъ дйствующихъ. Cabalerro, привлекательный при свт луны, въ виду прорпныхъ башенъ севильскаго каедральнаго собора, съ гитарой и шпагой, съ романсомъ въ честь Розины, утрачиваетъ важную часть своей поэзіи, если его однутъ въ коротенькій jacket и привезутъ въ Ярославль, даже въ Астрахань, гд такъ того винограду. Въ Петербург есть еще довольно много космополитовъ, которые сани въ душ и французы, и испанцы, и жиды, и магометане, но провинція еще не достигла такой точки,— она хочетъ національныхъ сторонъ въ словесности {Я уже говорила въ моей стать: О. И. Сенковскій, баронъ Брамбеусъ, извщенной въ августовской книжк Русской Старины 1890 г., что иностранцы были введены мною въ повсть поневол.}.
Впрочемъ, все это мелочи, а общее впечатлніе выкупаетъ ихъ съ добыткомъ. Я бы возвратилъ ваши листки ране, но теперь, по случаю передлки моей рабочей квартиры и перекраски другой, я проживаю большую часть времени въ Петергоф, который въ эту пору года необыкновенно мраченъ и грандіозенъ. Кстати, и сцена моей повсти, которую я для васъ работаю, происходить въ Петергоф. Почему вамъ показалось, что я былъ угрюмъ и свирпъ у васъ на вечер? Если бы я когда-нибудь ухитрился быть не въ дух, сидя съ вами, вашимъ братомъ и Совковскимъ, то на утро я бы повсился, какъ приличествуетъ человку, уже неспособному къ удовольствіямъ общежитія, и трупъ мой завщалъ бы похоронить въ Петергоф, на видномъ мст, въ примръ грядущимъ поколніямъ. Прекращаю мое письмо по усталости и приношу вамъ увреніе въ душевной преданности

вашего покорнйшаго слуги
А. Дружинина,

Рекомендую вамъ для переводовъ собраніе критическихъ статей Макоуеля, издаваемое въ Англіи въ 5 томахъ. До сихъ поръ вышло два. О достоинств нечего и говорить.

Безъ числа.

Препровождаю вамъ, дорогая сестрица, рапортъ на имя моего начальника. Если цензоръ неприлично помараетъ повсть, не лишнимъ будетъ набрать ее съизнова и на корректурахъ подписать имя Шидловскаго (само собою разумется, съ пропускомъ замаранныхъ мстъ). Остальныя измненія я сдлаю самъ.
Посл заглавія повсти нужно выставить буквы М. П. К., значеніе которыхъ я вамъ посл объясню. Сперва я думалъ просить вашего позволенія на посвященіе повсти вамъ, но, кажется, будетъ лучше, ежели мы вашимъ именемъ украсимъ слдующую, если вы позволите это сдлать. Нужно, чтобъ посвященная вамъ вещь была вполн достойна этой чести, а я не очень доволенъ фонтаномъ.

Душевно преданный вамъ
А. Дружининъ.

Безъ числа.

Если вы довольны фонтаномъ, Лизавета Николаевна, это значитъ, что онъ принадлежитъ вамъ и посвящается вамъ, угодно-ли вамъ оно или нтъ. Не изъ-за одной фразы и не для пустой церемоніи я не считалъ возможнымъ посвятить его вамъ, я плохой судья своихъ вещей, мн казалось и кажется, что въ повсти нтъ интереса и мало дйствія. Изо всего, что я когда-либо писалъ, я одну только вещицу нашелъ возможнымъ посвятить,— изъ этого вы можете видть, что мое настоящее желаніе основано не на одной авторской вжливости, а на истинной привязанности.
И такъ, таинственныя буквы могутъ перешагнуть на Петербургскую идиллію, которую прошу васъ прислать мн съ указаніемъ мстъ, не полюбившихся цензур. Мн хотлось бы на этой недл побывать у Осипа Ивановича, но такъ какъ Адель Александровна свободна только во время обда, то я не знаю, мой пріздъ невзначай будетъ я пріятенъ. Еслибъ вы выбрали день, когда сами тамъ будете, и, увдомивъ хозяевъ, прислали бы и мн извщеніе.

Душевно преданный вамъ
А. Дружининъ.

Вы что-то противъ меня имете, прошу васъ и предлагаю вамъ объясниться со мною изустно или письменно, съ полною откровенностью. Это лучшій способъ ршать вс недоразумнія, иначе они разростутся и будутъ вполн вредны. Я всегда дйствовалъ по этой систем и всегда къ полому удовольствію всхъ сторонъ.

Безъ числа.

Я навелъ сегодня подробныя справки насчетъ участи Идилліи, которую вы приняли подъ бвое всесильное покровительство, и добрался до одного обстоятельства, которое можетъ быть весьма для насъ полезнымъ. Дло въ томъ, что Мус.-Пушкинъ не только не читалъ повсти, но даже не знаетъ о ея существованіи,— она до него не дошла. Это сообщилъ мн Панаевъ. Если это хоть сколько-нибудь облегчитъ ваши хлопоты, я буду совершенно счастливъ.
Не забудьте, что самый наборъ статьи долженъ происходить не по той корректур, которая у васъ, а по другой, съ моими отмтками и дополненіями. Когда будетъ нужно, я ее вытребую изъ типографіи. Цлую вашу ручку и остаюсь вашимъ преданнымъ {Рчь идетъ въ этомъ письм о повсти, запрещенной въ Современник: Петербургская идиллія, которую я предложила А. В. Дружинину помстить въ Библіотек для Чтенія, потому что въ то время нердко статьи, запрещаемыя въ одномъ журнал, пропускали въ другомъ. А. Е.}.

А. Дружининъ.

Четвергъ.

Поблагодарите отъ меня, милая и добрая Елизавета Николаевна, Алберта Викентьевича за его обязательное вниманіе къ моимъ трудамъ, что касается васъ, то я уже столько разъ васъ благодарилъ, что боюсь разразиться высокомрнымъ слогомъ и потому пребываю въ молчаніи или, какъ говорилось, въ краснорчивомъ молчаніи. Я всегда желаю считаться усерднымъ сотрудникомъ Библіотеки, цню въ ней, кром многихъ другихъ достоинствъ, тотъ приличный тонъ, который ее удалилъ на вчныя времена отъ литературныхъ сплетенъ и мелочей. Но ясно опредлить, въ чемъ будетъ состоять мое сотрудничество, я теперь не могу, вотъ почему:
Первую мою повсть я уже общалъ Современнику, и нтъ причины нарушить общанія, а распоряжаться второю, третьею, и т. д.— значить безполезно стснять себя. Вмсто всякихъ условій, лучше положитесь на мое желаніе быть вамъ угоднымъ и на наши дружескія сношенія съ редакціей самого журнала.
Работать лтомъ и писать еженедльныя письма ршительно не могу, да и врядъ ли буду описывать свою поздку,— о чемъ прикажете писать изъ Тулы или Воронежа, хром святителя Митрофана? Да и самая поздка такъ отдалена, что твердо разсчитывать на нее невозможно. Вообще эту зиму и весну я буду писать очень мало и примусь за дятельность разв съ будущей осени, и тогда мы потолкуемъ подробне о будущихъ длахъ. Эти мсяцы я вс посвящаю на чтеше старыхъ англійскихъ писателей и такъ какъ нельзя учиться и сочинять въ одно и то же время, то я и пріостанавливаю свою фантазію.

Душевно преданный вамъ
Александръ Дружининъ.

——

Весною 1851 года А. В. Дружининъ ухалъ въ Пятигорскъ и оттуда написалъ мн слдующія два письма:

Пятигорскъ, 20 іюня.

Милый и добрый другъ Лизавета Николаевна, имю счастіе увдомить васъ, что посл наимедленнйшаго перезда, остановокъ во многихъ городахъ, поклоненія св. Митрофану, московскихъ литературныхъ вечеровъ, пищи святаго Антонія и прочихъ дорожныхъ радостей, явился я въ Пятигорскъ безъ всякихъ поврежденій душевныхъ и физическихъ. Судьба поступила со мной какъ съ баловнемъ фортуны, посылая мн на дорог прохладную погоду, дожди, хорошихъ ямщиковъ и разнообразныя знакомства. Одного только она не дала мн, это — развлеченія. Весь путь до Пятигорска, съ Кавказскою областью включительно, не только монотоненъ, но крайне пошлъ: горы безъ лсу, города безъ старыхъ строеній, люди безъ благопристойныхъ физіономій, костюмы безъ живописности. Будь я Мунго Паркомъ или Кукомъ, я не вынесъ бы ровно ничего изъ такого путешествія. Мать Россія съ ея необозримыми полями и всякимъ хламомъ, который такъ милъ у Гоголя, мн ршительно не по нутру, остатки моей любви къ родин разсыпались въ кусочки. Стаканъ молока на станція, десятокъ яицъ, староста, просящій на водку, баба, пробирающаяся на поклоненіе мощамъ, грязная гостиница со скорпіонами (это изъ вжливости) въ диванахъ, мелкіе кусты по сторонамъ дороги,— согласитесь, что все это страшная дичь. А совсмъ тмъ я доволенъ моею поздкой,— въ Москв мн было весело и Пятигорскъ очень милъ. Жаль только, что сестры вашей {Моей кузины, Феликитаны Николаевны Пельцихъ, рожденной Коробко, о которой я упоминала въ моей стать: Осипъ Ивановичъ Сенковскій, баронъ Брамбеусъ, напечатанной въ майской 1889 и августовской 1890 г. книжкахъ Русской Старины. Е. А.} не засталъ я на водахъ, но въ первый свободный день отправляюсь въ Кисловодскъ и передаю ей ваше письмо. Теперь же могу передать вамъ только то, что она здорова,— это мн сообщила хозяйка ея бывшей квартиры.
Впечатлніе, произведенное на меня Пятигорскомъ, принадлежитъ къ числу самыхъ милыхъ и радостныхъ: c’est quelque chos&egrave, d’arien et semi fantastique {Это что то воздушное и полуфантастическое.}. Легкія галлереи на горахъ, виноградныя аллеи, колоннады зелени, дорожки по скату горъ между тополями, музыка въ отдаленіи, блыя строенія и деревья врод зеленыхъ столбовъ,— все это даетъ понятіе о какой-то огромной вилл, полной блеска, прохлады и беззаботности. Собственно природа бдновата, но она украшена ловко и эффектно, и, въ-томъ нтъ сомннія, лтъ черезъ тридцать, когда разростутся сады и аллеи, Пятигорскъ будетъ чудныхъ уголкомъ. На меня угодить трудно, я это знаю, но Пятигорскомъ я почти доволенъ, до того, что прощаю изъ-за ‘его монотонность края, мирюсь съ степью, ненавистною мн, съ горами, на которыхъ могли бы рости столтніе дубы и гд ростетъ только жалкій кустарникъ. Ахъ, еслибъ въ это мсто перенести боле зелени, боле роскоши и удобствъ, боле милыхъ женщинъ, больше воды, два или три фонтана, да хотя клочокъ моря, — это было бы Эльдорадо, un lieu digue d’un lord anglais, un pays ferique {Мсто, достойное англійскаго лорда, волшебной край.}.
Утромъ посл моего прізда, когда весь городъ прятался отъ жара и улицы были пусты, я пошелъ бродить по горамъ у водъ, потому что и я неутомимъ иногда на ходьбу. Трудно пересказать вамъ, сколько я въ ‘то утро ходилъ, глядлъ, любовался, мечталъ, вспоминалъ, сколько я строилъ фантазій, сколько я рвался въ области, на земл несуществующія. Никто мн не мшалъ, никто не встрчался со мною, только на обратномъ пути столкнулся я съ моимъ спутникомъ Голицынымъ, юношей лтъ двадцати двухъ и восторженнаго направленія. Мы наговорили другъ другу бездну чепухи, которая иногда лучше умныхъ вещей. За это утро я благодаренъ Аллаху.
Вечеромъ пробрались мы на бульваръ, гд играла музыка, и — увы!— мое граціозное Эльдорадо померкло, превратилось въ уздный городъ, сады чародя Излера, наполненные публикой весьма неблистательною. Какое право имли ходить между моими галлереями офицеры наимрачнйшаго вида, франты въ пестрйшихъ жилетахъ, дамы больныя и неблаговидныя? Sacrebleu messiers et mesdames, pour se montrer parmi ces peupliers magnifiques, pour passer pr&egrave,s de ces pavillons а fentres ogivales, pour courir dans les alles de vigne sous le beau ciel de Caucase — il faut briller soimme, il faut prodiguer la beaut et la grce, il faut taler une richesse folie, il faut rire et parler d’amour la face du ciel dans ce pays digne de Boccace, il faut se prsenter en hros de ses contes admirables! {Чортъ побери, милостивые государи и государыни, чтобы показываться между этими великолпными тополями, чтобы проходить блинъ этихъ павильоновъ, стрльчатыхъ оконъ, чтобы бгать по винограднымъ аллеямъ подъ прекраснымъ кавказскимъ небомъ, надо блистать самому, надо расточать красоту и грацію, надо выказывать безумную роскошь, надо смяться и говорить о любви передъ лицомъ неба, — въ этомъ краю, достойномъ Боккачіо, надо являться героемъ его чудныхъ сказокъ!} Вроятно, и пятигорская публика, глядя на насъ, тощихъ и гнусныхъ путешественниковъ, думала почти то же, но, впрочемъ, дло окончилось благополучно. Здсь скоро знакомятся и примиреніе совершилось. Но, во всякомъ случа, Пятигорскъ уже не Эльдорадо, а пріятный городъ посреди премилаго мстоположенія.
Я написалъ вамъ превеликую чепуху, въ чемъ и каюсь. Осипъ Ивановичъ говорилъ мн въ Москв, что вы собираетесь за границу, радуюсь’ если это правда и если вы дете не надолго. Если же, что врне, вы останетесь въ Петербург, то передайте мой искренній привтъ Осипу Ив., засвидтельствуйте мое почтеніе Адель Алекс., Софь Ив. {Будущая сотрудница Собранія романовъ, о которой я упоминала въ стать О. И. Сенковскій.} и прочивъ добрымъ знакомымъ. Брата Софьи Ив. нтъ въ Пятигорск, но его сюда ждутъ изъ Георгіевска, онъ живъ и здоровъ. Я подожду передавать ему письмо черезъ почту, лучше будетъ отдать лично. Михаилу Николаевичу {Мой братъ. Е. А.} свидтельствую душевное почтеніе, постараюсь на юг запастись анекдотами во вкус Осипа Ивановича, то-есть въ игривомъ род,— приглашаю и его то же сдлать къ моему возвращенію.

Будьте здоровы и не забывайте искренно преданнйшаго вамъ
Александра Дружинина.

Іюня 8, Пятигорскъ.

Прежде всего, я долженъ поблагодарить васъ, милый и добрый другъ Лизавета Николаевна, за знакомство съ вашею сестрицей и ея мужемъ, у которыхъ я усплъ уже побывать нсколько разъ и къ которымъ всегда собираюсь съ особеннымъ удовольствіемъ. Фелица Николаевна ршительно миле всхъ кавказскихъ дамъ, и эта похвала не вполн ея достойна, но couleur locale {Мстный колоритъ.}, прежде всего, я обязанъ все говорить о Кавказ. Лицомъ, глазами, манерами, даже многими выраженіями она напоминаетъ мн васъ, какъ нельзя боле. Мужъ ея совершенный герой Фенимора Купера: для него проскакать сто верстъ безъ дороги ничего не значить, къ своимъ горамъ онъ привязанъ, какъ ко второй родин. Живутъ они въ самомъ красивомъ домик изъ всего Кисловодска, у нихъ собираются разные кавказскіе герои и вы бы ахнули, послушавъ, какъ ваша маленькая сестрица хорошо знакома съ мстностью и нравами Кавказа. Кабардинцы являются къ ней съ поклономъ, а двы горъ вышиваютъ ей башмачки и я радуюсь, что не одинъ бекъ отдалъ бы всхъ своихъ нукеровъ за право носить одинъ изъ этихъ башмачковъ у своего сердца.
Вамъ пріятно будетъ узнать объ ихъ жизни, которую я тутъ же назвалъ школой супружескаго счастья. Служба капитана Пельциха безпрестанно отвлекаетъ его въ горы, гд хотя и нтъ большой опасности, но, все-таки, немножко опасно, а потому его отъзды и возвращенія всегда близки къ сердцу madame la capitaine {Госпожа капитанша.}. Александръ Оттовичъ садится на рьянаго коня, не беретъ съ собой ничего, кром шашки, двухъ козаковъ, и детъ подобно Мальбругу дня на два или на три. Согласитесь, это не то, что провожать мужа въ департаментъ или на другую прозаическую службу. За то его возвращеніе всегда ознаменовывается радостью, всякій день проходитъ мило и весело, потому что радость дана только на срокъ. Всхъ супруговъ, плачущихся на свою участь, я препроводилъ бы на Кавказъ немедленно, а женъ отдалъ бы въ полное распоряженіе Фелицы Николаевны. Само собою разумется, тогда бы я самъ женился, иначе — при общемъ супружескомъ счастьи холостякамъ довелось бы неукоснительно повситься.
Одну только темную сторону подмтилъ я въ жизни вашихъ милыхъ родственниковъ: мужъ Фелицы Николаевны до того сроднился съ Кавказомъ, что и думать не хочетъ о служб въ Россіи, близко къ своимъ роднымъ и всмъ тмъ, которые его любятъ и полюбили. Горы — это его паркъ, а разные Гассаны и Гиреи — его пріятели. Онъ соскучился бы въ Петербург, проживъ тамъ недлю, и вчно будетъ тосковать о разныхъ утесахъ и неожиданностяхъ походной жизни. Осенью, въ вид развлеченія, онъ собирается въ экспедицію и, кажется, что перспектива этой прогулки не очень веселитъ вашу сестрицу.
Я душой уважаю такихъ дятельныхъ людей, тмъ боле, что самъ я составляю съ ними нчто совершенно разное. Вы не поврите, Лизавета Николаевна, какимъ позоромъ покрыть я въ моихъ собственныхъ глазахъ по случаю своей отвратительной лности. Здшніе кавказцы — чудо радушія, услужливости и угодливости, узнавъ, что я пріхалъ смотрть Кавказъ, мн отовсюду предлагаютъ конвои, попутчиковъ, рекомендательныя письма, совты и поученія. Сегодня меня зовутъ въ такую-то крпость, завтра предлагаютъ прокатиться въ Алагирское ущелье, верстъ за четыреста. Будь на моемъ мст французъ или туристъ-англичанинъ, сколько бы онъ высмотрлъ, какими свдніями онъ обогатилъ бы свою голову! А я сижу, любуюсь на горы и только изрдка предпринимаю мелкія поздки въ стороны, да и то забочусь, чтобы лошадь не была тугоуздая и чтобы солнце не грло непозволительнымъ образомъ. Недавно одинъ ногайскій уздень возымлъ ко мн страшную преданность и ломанымъ русскимъ языкомъ звалъ меня къ себ въ гости, общая зарзать корову, три барана и накормить всхъ моихъ нукеровъ. ‘А далеко твоя живеть?’ — спросилъ я.— ‘Два ста верстъ,— на гор’. Я общалъ захать и, конечно, не поду. Путешествіе интересно, но два ста верстъ меня пугаютъ.
Кисловодскъ нравится мн чуть ли не боле, чмъ Пятигорскъ, такъ удивительный воздухъ, богатая растительность, пропасть цвтовъ и, наконецъ, несравненный Нарзанъ, къ которому ходятъ съ благоговніемъ, какъ ко гробу Господню, чудная вода шумитъ, брызжетъ кверху, бросается въ носъ, подкрпляетъ силы и служитъ славою Кавказу. Весь Кавказъ встревожился, когда былъ пропущенъ слухъ, что источникъ Нарзана закрылся. Къ счастью, слухъ оказался ложнымъ и я въ состояніи истреблять живительной воды стакановъ по пятнадцати ежедневно. По поводу Нарзана я имю одну великолпную исторію, которую храню въ своемъ сердц и обязываюсь передать Осипу Ивановичу въ часъ разсказыванія веселить анекдотовъ, а если можно, то состряпаю изъ нея разсказъ наиигривйшаго содержанія для печати и посвящу вамъ и Софь Ивановн, какъ извстнымъ любительницамъ подобныхъ анекдотовъ {Маленькая насмшка надъ серьезнымъ настроеніемъ Софьи Ив. Снессоревой и моимъ.}. Мн иногда бываетъ скучно, не по Петербургу, бсъ бы его побралъ, а по многимъ изъ тамошнихъ жителей и жительницъ, къ которымъ, безъ сомннія, причисляю васъ и всхъ нашихъ добрыхъ знакомыхъ. Будьте такъ добры я передайте мой усердный поклонъ нашимъ общимъ друзьямъ и знакомымъ. Осипу Ивановичу засвидтельствуйте мое глубочайшее и, съ тмъ вмст, нижайшее почтеніе. Что подлываетъ Михаилъ Николаевичъ {Мой братъ. Е. А.} и какъ ему нравится служба въ с.-петербургскомъ присутственномъ мст? Я думаю, ему ‘задаютъ фарнапиксу’ (каково слово! для него одного стоило здятъ на Кавказъ, фарнапиксъ значитъ скучная, тяжелая и противная работа и вообще великое страданіе душевное). Какъ поживаетъ Александръ Васильевичъ Никитеніо? Что глаза Софьи Ивановны и часто ли бываетъ у васъ нашъ другъ Гаевскій?
Я надюсь, что вы ко мн напишете и даже если что-нибудь сочините въ это время, то пришлете мн оттискъ. Я нахожусь во мрак касательно россійской и иностранной литературы, читаю только Indpendance Belge. Вотъ гнусный журналъ: вообразите, что эти канальи белгійцы осмливаются сообщать мн новости о бельгійскихъ происшествіяхъ и печатать compte rendu своихъ наимерзостнйшихъ палатъ. Дло идетъ о Франція и вдругъ на той же страниц мн осмливаются доносить, что въ Гент умеръ синдикъ Гаанесенъ! Мн-то до него что за дло? И печатаются же такія дерзкія газеты! Не здите въ Брюссель, если подете за границу, впрочемъ, я знаю, что вы не подете. Проклятая Indpendance Belge! Хуже Ниссенъ-Coломанъ!

Душевно преданный вамъ. Будьте здоровы.
А. Дружининъ.

——

Предположеніе А. В. Дружинина не сбылось. Когда онъ вернулся въ Петербургъ осенью 1851 года, меня уже тамъ не было и я опять увидала Александра Васильевича въ конц 1853 г., по возвращеніи моемъ изъ Италіи.
За границу Александръ Васильевичъ написалъ мн слдующія четыре письма:

С.-Петербургъ, октября 14.

Вы не поврите, добрый и дорогой другъ Лизавета Николаевна, въ какую плачевную фигуру преобразился я, когда, по моемъ возвращеніи людъ петербургскія небеса, ваша двушка отперла мн дверь квартиры въ дом Крыловой и сообщила, что Лизаветы Николаевны давно нтъ въ Петербург. Я говорю: вы не поврите — потому, что давно знаю вашу маленькую привычку считать меня какимъ-то балованнымъ существомъ, испорченнымъ фортуною и, вслдствіе того, неспособнымъ на какую-нибудь прочную привязанность. А, между тмъ, я ршительно могъ служить подлинникомъ для статуи Горести, если горесть только можетъ быть изображена въ вид человка, одтаго въ коротенькое пальто и круглую шляпу. Потолковавши о васъ съ Михаиломъ Николаевичемъ и не зная, что Сенковскіе перемнили квартиру, я пошелъ на другое крыльцо того же дома.
Позвонилъ — никто не отворяетъ, какъ говорить мой другъ Струговщиковъ въ которомъ-то изъ своихъ переводовъ съ Гёте: повсюду глушь и распаденіе, dcadence {Упадокъ.}, уныніе и печаль. Софья Ивановна, о которой я собралъ свднія въ тотъ же вечеръ, все хвораетъ и въ опасномъ положеніи, однимъ словомъ, было открыто мною, что весь нашъ кружокъ, собиравшійся по субботамъ, велъ себя въ мое отсутствіе непозволительнйшимъ способомъ. Когда-то мы вс сойдемся съизнова и будемъ изустно передавать другъ другу свои путевыя впечатлнія?
Гаевскій сегодня передалъ мн ваше письмецо и мн пріятно сообщить вамъ, что я ране, чмъ его получилъ, подумалъ о Библіотек. У меня былъ Старчевскій и я далъ ему общаніе участвовать въ литературной лтописи и съ новаго года писать обзоры журналистики. Повсть примусь отдлывать на-дняхъ и, кром того, у меня лежитъ начало монографіи Босвель и Джонсонъ, которую я предложу вашему журналу. Такъ какъ мои литературныя воззрнія совершенно поперечатъ воззрніямъ Современника, то я не желаю продолжать Писемъ иног. подписчика и тмъ пріобртаю себ нсколько лишняго времени, которое буду длить между обоими журналами. Кавказскіе литераторы общали мн присылать цлыя горы ученыхъ и беллетристическихъ статей, если они сдержатъ общаніе я, что еще трудне, если статьи выйдутъ не совсмъ постыдныя, то часть изъ нихъ я стану отправлять въ редакцію Библіотеки. Отъ васъ ожидаемъ путевыхъ замтокъ. Я совтовалъ бы вамъ раздроблять на маленькіе разсказцы, какъ у Сувестра или Тургенева, съ отступленіями, описаніями и такъ дале.
Окончаніе моего путешествія было еще разнообразне его начала: во-первыхъ, я длалъ позди по сторонамъ, а, во-вторыхъ, возвращаясь домой, предался волокитству за одной изъ самыхъ милыхъ особъ, посщавши въ этомъ году кавказскія воды. Новые мои спутники (** за гнусное поведеніе былъ брошенъ съ безчестіемъ въ Есентукахъ) безъ моего вдома дали слово нкоему господину **, обладателю премиленьной жены, провожать ихъ до Москвы. Спутники эти, по своему безобразію и плачевныхъ свойствамъ души, прозванные носорогами, были вс до одного влюблены въ розу минеральныхъ водъ, окружали ее почестями и угодливостью и избаловали до такой степени, что мн оставалось одно средство быть замченнымъ: сердить и дразнить ихъ богиню при всякомъ удобномъ случа. Вообразите себ положеніе капризной, избалованной и богатой женщины, которая, посреди своихъ тріумфовъ, встрчаетъ дерзкаго, осмивающагося въ глаза называть ее дитятею, а ея пріятелей — носорогами. Этой тактик я обязанъ былъ милліономъ забавнйшихъ сценъ, веселою дорогой и, наконецъ, прочнымъ знакомствомъ съ женщиной дйствительно капризной, но умной, доброй и достойной всякаго уваженія. Въ одномъ изъ эпизодовъ нашего странствованія, который слишкомъ дивенъ для описанія, участвовала, кто бы вы думали? Угадывайте, je vous le donne en million {Держу милліонъ, что не угадаете.}, пвица H., пвшая осенью въ Воронеж и квартировавшая рядокъ со мной въ главной гостиниц города! Пвица Н.— мой кошмаръ, съ которымъ я неожиданно столкнулся три раза въ два дня — въ концерт, въ квартир розы минеральныхъ водъ и на лстниц гостиницы передъ отъздомъ. Такъ я имлъ счастіе бесдовать съ Н., глядть на ея противную физіономію и слушать ея душу возмущающій голосъ! И посл этого говорите* что жизнь хуже романа!
Жду отъ васъ письма я буду отвчать на него въ тотъ же день. Будьте здоровы и счастливы, если итальянская природа не разгонитъ вашей меланхоліи, я не буду знать, что о васъ подумать. Пишите побольше, выписывайте себ русскіе журналы, читайте романъ Зотова, сидя на берегахъ По, гд родилась Франческа ди-Римини. Можетъ быть, повсть Буткова много выиграетъ, если ее развернуть, сидя подъ лимоннымъ деревомъ, я же, зная, что на туманномъ свер этого не будетъ, радуюсь тому, что до января мсяца не прочту одной строки русской. Цлую тысячу разъ вашу ручку и остаюсь навсегда преданнйшимъ и врнйшимъ другомъ

А. Дружининъ.
С.-Петербургъ, декабря 29.

Милый и добрый другъ, Лизавета Николаевна, письмо ваше изъ Генуи мною получено и прочитано съ чувствомъ душевнаго соболзнованія о слабомъ состояніи вашего здоровья. Впрочемъ, я утшаю себя тмъ, что быстрыя и радикальныя измненія болзни едва ли бываютъ возможны,— нужно прожить подоле на юг, чтобы почувствовать истинное облегченіе. Лишу къ вамъ за два дня до новаго года въ расположеніи духа угрюмомъ и тягостномъ, какъ бываетъ со мной всегда въ то время, когда все вокругъ меня веселится до свирпства и изнеможенія. Я сижу дома вечеромъ, истасканный и слабый, и, припоминая вс событія этого года, довольно-обильнаго ими, нахожу величайшія причины быть собой недовольнымъ. Все время посл моего возвращенія съ Кавказа прошло въ праздности жизни la Чернокнижниковъ, судьба сблизила меня съ однимъ милйшимъ товарищемъ и мы поселились вмст, думая, трудиться и пользоваться тихими наслажденіями жизни, но, вмсто трудовъ и прочаго, мы бросились dans іа vie de boh&egrave,me, въ студенческую жизнь (только безъ занятій) и, посреди разныхъ валтазаровскихъ торжествъ, забывали о всей вселенной. Здоровье мое, уже нсколько изнуренное долгою поздкой, еще ослабло вслдствіе жизни во вкус древнихъ римлянъ или грековъ, и докторъ мой строжайше предписалъ мн полное успокоеніе, угрожая въ противномъ случа участью Дафана и Авирона (какова же была участь сихъ библейскихъ особъ, я того не знаю, но, вроятно, очень ужасная).
И вотъ теперь я сижу одинъ въ десятомъ часу вечера и мрачно кидаю нравственные взоры вокругъ себя. Что длать, что предпринять, отвыкнувъ отъ чтенія, правильной работы и почти весь годъ занимаясь пустяками? Есть у меня въ голов огромный романъ, но подступиться къ нему страшно, повсть не ‘вытанцовывается’, какъ теперь говорятъ, ибо ее некогда обдумать. Редакція Современника должна мн едва не милліонъ ю платитъ очень неисправно или очень исправно не платитъ. Зима стоить подлйшая, всякій день превращаясь въ грязную осень. Одна изъ моихъ искреннйшихъ пріятельницъ опасно больна и живетъ за семь верстъ отъ моей квартиры. Повсюду уныніе и бдствіе,— изо всего этого можно выпутаться разв какою-нибудь очень энергическою мрой, а я ее еще не придумалъ. Но что-нибудь будетъ сдлано: можетъ быть, я стану вставать въ шесть часовъ, можетъ быть, уду въ деревню посреди февраля мсяца, можетъ быть, сочиню трагедію или похищу какую-нибудь riche hriti&egrave,re {Богатую наслдницу.} — только, наконецъ, выйду изъ этого отчаяннаго положенія безпутной лности и недовольства самимъ собою. Ршительно на свт нтъ наслажденій безъ труда, и труда весьма труднаго, разумнаго, упорнаго. Однако, а замчаю, что говорю общія мста, что не можетъ быть замчательно.
Сенковскій пріхалъ въ Петербургъ, онъ любезенъ и добръ попрежнему, жилище его украсилось присутствіемъ его племянницы une tr&egrave,s jolie dame lithuanienne, qui ressemble une demoiselle s’y mprendre {Очень хорошенькою литовскою дамой, которая походитъ на двицу какъ дв. капли воды.} и которая ко всмъ своимъ достоинствамъ присоединяетъ оригинальный порокъ лности, и лности самой креольской и привлекательной. Эта лность ршительно заразительна, сидя подл означенной молодой особы, чувствуешь особенное расположеніе и говорить лнясь, и волочиться какъ будто лнясь, к лниво спорить, и лниво наслаждаться и изо всей этой лности создавать нчто очень дятельное и очень милое. Я бы дерзнулъ предать свое сердце на произволъ m-me ***, если бы въ настоящее время не ухаживалъ за одною юною особой, до того вспыльчивой и капризной, что самое отдаленное счастіе не можетъ мн теперь представиться безъ акокпанимана шума, ссоры и даже опрокинутыхъ стульевъ. Я длаю все возможное для взятія сердца сей поистин оригинальной особы, даже уморилъ ея мужа (увы, только на словахъ, это вы увидите изъ моей повсти, которую перешлетъ вамъ Гаевскій), но, увы, мужъ процвтаетъ и здоровъ и вс мои литературные haut faits {Подвига.} не существуютъ для моей доньи, не знающей ни одного слова по-русски. Мы бранимся ровно три раза въ недлю и вчера еще она меня чуть не изгнала изъ своей гостиной за то, что я не желалъ танцовать съ какимъ-то рыломъ, хуже котораго не видало еще вчно озаряющее насъ свтило дня. Вчера же я обдалъ у Осипа Ивановича, а третьяго дня у Старчевскаго былъ пиръ въ память 18-ти лтія Библіотеки. Тамъ я видлъ Софью Ивановну, вашего брата, Гаевскаго и другихъ общихъ знакомыхъ.
Жду отъ васъ письма и поподробне. Пожалуйста, если будете писать жъ Фелиціи Николаевн, передайте ей и ея супругу мое истиннйшее и задушевное привтствіе. Писать на Кавказъ черезъ Италію изъ Петербурга, конечно, неудобно, но что же длать? При занятіяхъ Александра Оттовича ‘му не до переписки, писать къ вашей сестриц неловко, а, между тнь, мн хотлось бы, чтобъ и она, и онъ были уврены въ моей глубокой а неизмнной къ нимъ привязанности.
Кстати, вчера Адель Александровна сообщила мн кое-что неописанно-коварное съ вашей стороны. Вы и Софья Ивановна утверждаете, будто бы я уврялъ публику печатно, что посл 23 лтъ всякая женщина есть старуха. Если бы мы жили въ Париж, я бы напечаталъ въ газетахъ un dmenti formel {Формальное опроверженіе.}. Гд это вы ухитрялись пріискать подобный текстъ? Мною было сказано, что я люблю 19-ти и 23-хъ лтній возрастъ и ничего боле. Вы подрываете мое благосостояніе и за это я не стану писать ничего боле.
Старчевскій говоритъ, что подписка идетъ быстро. Впрочемъ, вс редакторы въ этомъ отношеніи вры не заслуживаютъ. Григоровичъ будетъ работать для Библіотеки. Это извстіе вамъ будетъ пріятно.
Будьте здоровы и не скучайте.

Истинно преданный вамъ
А. Дружининъ.

С.-Петербургъ, 5 ноября.

По содержанію письма вашего, добрый и дорогой другъ Лизавета Николаевна, я вижу, что мое посланіе, писанное въ конц апрля мсяца, не застало васъ во Флоренціи или погибло на почт. До прізда моего въ Петербургъ не у кого было мн узнать вашего адреса, къ тому хе, я ожидалъ, не дадите ли вы о себ всти. Я здоровъ, лто провелъ частью въ деревн, частью въ разъздахъ по чухонщин и петербургскому краю, являлся на время на дачу брата, гд крестилъ Александра Дружинина No 2 и затмъ опять ухалъ въ свое Эльдорадо, гд выжилъ почти до половины октября. Время идетъ недурно, но я занятъ неслыханнымъ образомъ. Кром Библіотеки и Современника, который оказался полонъ рыцарскихъ чувствъ и сдлался мн попрежнему близкимъ, я управляю самъ имніемъ, которое все пошло въ мои руки, читаю, мняю квартиры, вызжаю и съумлъ такъ обработать свои дни и часы, что до моего прізда не усплъ ни разу быть въ опер. Я почти увренъ, что женюсь эту зиму, ибо ко всей этой суматох и чепух недостаетъ одного только — жены наиболе нестерпимой.
Очень, очень благодарю васъ за все, что вы писали обо мн и моихъ трудахъ. Я работаю много, и знаю, что тружусь не безъ пользы, хотя наши взгляды на трудъ не одинаковы. Я, дйствительно, всегда чувствовалъ пренебреженіе къ повстямъ и фельетонной работ и знаю, что не тутъ моя сила. У меня два настоящихъ боевыхъ коня: знаніе англійской словесности и способность популяризовать всякій предметъ, къ которому я касаюсь. Потому я будто созданъ для настоящаго періода нашей словесности, когда должно не творить, а готовить матеріалы для будущаго. Девизъ какого-то короля je mantiens можетъ быть моимъ девизомъ и вотъ отчего злйшіе мои непріятели теперь лзутъ ко мн въ друзья. Если бы я былъ бденъ, изъ меня вышелъ бы превосходный редакторъ журнала и въ нкоторомъ смысл просвтитель публики. Потому я всегда буду стоять въ первомъ ряду, пока на Руси что-нибудь пишется, а на Полинькахъ, Юлинькахъ и любовныхъ романахъ я никогда не отъду далеко, особенно при настоящемъ состояніи журнальныхъ, независящихъ отъ редакцій, обстоятельствъ. И такъ, вы видите, что, пренебрегая частями, я уважаю литературный трудъ, какъ цлое, и, конечно, давно бы не работалъ ничего, если бы сама работа не доставляла мн удовольствія.
Теперь поспшимъ кончить съ Библіотекой. Изъ вашего письма, читая между строками, я увидлъ ясно, что вы сами меня оправдываете и сознаете, что съ моей стороны сдлано все, что только можетъ быть сдлано для изданія, давно подорваннаго. Если вашъ трудъ пропадалъ даромъ и вы узнали, какъ тяжело спасать тхъ, кто самъ не хочетъ спасаться, то вы можете сообразить, каковъ долженствовалъ выйти результатъ моего труда. Когда мы съ Некрасовымъ чуть ли не три года выносили на своихъ плечахъ Современникъ, у насъ были деньги и товарищи,— задуманное и присовтованное поступало въ нижнюю инстанцію и являлось на свтъ Божій. Вы сами знаете, что Библіотека для Чтенія, довольно исправная съ первыми сотрудниками (и я не могу на нее очень жаловаться), неисправна съ остальными, и пока между мной и редакціей не будете вы посредникомъ, я не рискну никому совтовать для нея трудиться.— Я одинъ разъ попробовалъ и кажется, что особа, мной рекомендованная, до сихъ поръ ни гроша не получила. Все это, разумется, я прошу васъ держать въ тайн. Если къ этимъ плохимъ ддамъ присоединится еще неудовольствіе, я ретируюсь. Сверхъ того, бдность не порокъ, хотя и ‘заслуживаетъ презрнія’, по словамъ одного друга. Мало этого, для вся* наго предпріятія нуженъ интересъ по чувству, а Библіотека не иметъ для меня ровно никакого интереса, кром того, что она дорога вамъ. Впрочемъ, теперь Осипъ Ивановичъ взялся за работу, и я надюсь, wo дло пойдетъ ладне.
Вотъ вамъ, милый и дорогой другъ, въ краткихъ, но сильныхъ выраженіяхъ мое оправданіе. На словахъ можно сказать, боле, но, зная характеръ дйствующихъ лицъ, вы можете догадаться, почему пьеса нейдетъ. Впрочемъ, не смотрите на предметъ съ слишкомъ черной точки: у Библіотеки есть дв защиты — снисхожденіе публики и неудовлетворительное состояніе другихъ журналовъ. Съ вашимъ пріздомъ дла еще выиграютъ,— а до сихъ поръ упадка нтъ, и того довольно. Отъ души желаю поскоре повидаться съ вами. Постарайтесь хорошенько поправиться до весны, боюсь только, чтобы зима въ Неапол я морскіе втры, вчно тамъ бушующіе, не заставили васъ жалть о русской зим, о нашихъ печахъ и каминахъ. Этотъ мсяцъ я буду бесдовать съ вами, читая вашу повсть {Кандидатки на званіе старыхъ двъ. Е. А.}. Общихъ пріятелей нашихъ я вижу довольно часто, и когда вы вернетесь къ намъ, то застанете всхъ совершенно въ томъ же вид, какъ ихъ покинули, Что вы не попробуете писать какихъ-нибудь путевыхъ замтокъ? Для этого вы находитесь въ положеніи очень выгодномъ. Такъ какъ вы путешествуете совершенно одна, то самое это обстоятельство, побуждающее васъ самихъ во все входить и сходиться съ людьми, можетъ дать много пищи для наблюдательности. Хорошо ли вы изучили итальянскій языкъ и можете ли по возвращеніи подновить мое знаніе языка черезъ практику? Боле писать пока еще нечего, я недавно вернулся въ городъ, не знаю никакихъ новостей, объ одной только холер, у насъ появившейся, наслушался до пресыщенія. Изъ литературныхъ извстій знаю одно только: принципъ Чернокнижникова одоллъ, и составилась компанія для производства новаго романа, въ томъ же, однако, улучшенномъ вкус. Моя прошлогодняя жизнь даетъ чрезвычайно много матеріала. Какъ перемняются времена и вкусы! О будущемъ Чернокнижникова говорятъ почти столько же, какъ о холер, и уже листки рукописей гуляютъ по рукамъ и желающихъ участвовать больше, чмъ нужно будетъ для работы. Не посвятить ли нсколько самыхъ вопіющихъ главъ вамъ, гонительниц Чернокнижникова?
Вотъ мой адресъ: на Васильевскомъ острову, въ 7 линіи, близъ набережной, въ дом Катера. Посл долгихъ исканій я, наконецъ, пріобрлъ квартиру, въ которой жило англійское семейство, стало быть, устроенную самымъ комфортабельнымъ образомъ. Я теперь буду жить вмст съ моею родительницей, что полагаетъ конецъ баламъ во вкус Поль де-Кока и приключеній Чернокнижникова. Не знаю, долго ли мн будетъ нравиться жизнь въ семейств съ разными родственными наслажденіями, обдали дона и тому подобными пріятностями, совершенно несродными моей натур. Будьте здоровы и не забывайте истинно преданнаго вамъ друга

Александра Дружинина.

Кстати еще о Библіотек. Сейчасъ вышелъ и что же?— на первой страниц сіяетъ наиподлйшее изъ когда-либо написанныхъ стихотвореній одного Б., шута, надъ стихами котораго еще вчера потшалась одна компанія весьма умныхъ людей. Вотъ вамъ трудъ Пенелопы. Сегодня же вечеромъ поду ругаться. А, между тмъ, насмшки пойдутъ на весь мсяцъ.

С.-Петербургъ, 29 декабря 1862 г.

Начинаю мое письмо, добрый и дорогой другъ Лизавета Николаевна, извстіемъ, которое должно отнять хотя часть вашихъ безпокойствъ. По увренію Старчевскаго, подписка идетъ не въ примръ лучше прежнихъ годовъ, если это правда, то я радуюсь, что содйствовалъ вашему желанію. Затмъ, кажется, хорошаго сказать нечего,— весь міръ болнъ. Петербургъ пораженъ постыдными болзнями, вс наши знакомые больны и я болнъ, какъ это всегда со мной бываетъ ко всякому празднику. Отъ моего сотворенія до настоящихъ дней у меня постоянно вс болзни подходятъ къ новому году и Пасх, на масляниц же является недугъ другого рода,— двадцать масляницъ кряду я бываю въ подлйшей бдности. Это ужь какая-то особенная игра природы, съ которой бороться невозможно. Въ настоящее время я уже вторую недлю сижу дома, лечусь и читаю Поль де-Кока, почерпая изъ него то, что можетъ украсить собой страницы грядущаго Чернокнижникова.
Какъ вамъ извстно изъ моихъ прежнихъ писемъ, я теперь живу семейнымъ образомъ, и хотя оградилъ свою независимость всми возможными особыми ходами, рабочими кабинетами и такъ дале, однако, нахожу этотъ образъ жизни самымъ разрушительнымъ для человчества. Нтъ боле у меня поль-декоковскихъ вечеровъ, веселыя донны и любители чернокнижія забыли мсто моего жительства, прекратились собранія, на которыхъ часть гостей ходила на головахъ, а 50-лтній хозяинъ дома танцовалъ въ присядку передъ какою-нибудь Lisette во вкус Беранже. Судьба устроила такъ странно, что подобныхъ увеселеній человку нигд нельзя имть, кром своего дома,— чуть отправляешься ихъ искать, все дло начинаетъ принимать оборотъ грязный и развратный. Вслдствіе того петербургская жизнь теперь мн нравится очень мало, и я съ нетерпніемъ жду весны, чтобъ ухать или къ себ въ деревню, или куда-нибудь дальше,— даже, чтобъ сократить срокъ ожиданія, уду въ январ на мсяцъ въ Москву. Сегодня былъ у меня Сенковскій, и, узнавши, что я пишу къ вамъ, просилъ вамъ кланяться. Онъ хвораетъ, его домъ тоже. Мн кажется, ему просто скучно, потому что его домашняя обстановка очень печальна, а для нервнаго человка даже нестерпима. Софью Ивановну я видлъ на-дняхъ, она такъ же добра и мила, какъ всегда. Сообщите мн что-нибудь о Фелиц Николаевн, доволенъ ли ея мужъ новымъ мстомъ, получилъ ли чинъ и вообще что это за мсто и гд? Я привязанъ всмъ сердцемъ къ ней и ея мужу, боле милыхъ и добрыхъ людей я мало знаю. Я хотлъ бы, чтобъ ихъ сдлали намстникомъ и намстницей кавказскими. Передайте имъ съ моей стороны, когда будете писать, милліонъ привтствій. Извстіе о томъ, что вы не прідете къ намъ весной, очень меня огорчило. Я начинаю забывать васъ, точно также какъ и вы меня и какъ всякій человкъ забываетъ тхъ, кого не видлъ около двухъ лтъ, особенно если въ эти два года оба лица, каждое съ своей стороны, видало до нсколькихъ тысячъ людей разнаго званія, пола и состоянія. Однако, если здоровье того требуетъ, подождемъ осени и постарается другъ друга вспомнить хорошенько. Опять будемъ собираться по субботамъ, я стану приходить пораньше, чтобъ говорить по-итальянски. Пожалуйста, когда будете въ Рим, обратите вниманіе на транстеверинокъ: я всегда чувствовалъ къ нимъ адскую слабость, не видавши никогда ни одной. Если я пріду въ Римъ, я тамъ и погибну, оттого нужно похать за границу какъ можно позже.
На-дняхъ я видлъ одну вашу старую знакомую. Я сидлъ дома къ весьма небрежномъ наряд (хорошо, однако, что я халатовъ не употребляю), когда ко мн вторгнулась мадамъ ***, о которой Адель Александровна не можетъ говорить безъ содроганія. Что до меня, то я содрогаюсь при воспоминаніи объ обихъ сторонахъ. У моей постительницы имлось какое-то литературное дло, причемъ открылось, что она васъ знаетъ и очень уважаетъ. Спшу передать вамъ эту отдаленную всть изъ родины. Ея прелестная сестра все хвораетъ, вотъ это женщина, такъ женщина! Гаевскій тоже хвораетъ. Однако, я забываю, что пора отправлять письмо на почту. Будьте здоровы, милый и дорогой другъ, и не забывайте

истинно преданнаго вамъ
Александра Дружинина.

Сообщаю вамъ одинъ планъ, который вы врно одобрите. Тотчасъ посл моего выздоровленія, я, въ компаніи трехъ любителей всего необыкновеннаго, нанимаю квартиру на три дня въ Пассаж. Мы тамъ поселяемся, давъ другъ другу клятву извдать вс тайны этого петербургскаго Cour des Miracles. Въ эти три дня каждый обязуется никуда не длать шагу изъ Пассажа, отречься отъ друзей и родныхъ. Живыя картины, подземелье, кабаки, кегли, дтскіе театры, концертъ цыганъ, вс потаенные вертепы ужаса и беззаконія должны быть извданы. Недавно, разсказываютъ, шла рчь о томъ, чтобы закрыть Пассажъ. ‘Не нужно закрывать,— отвчалъ одинъ генералъ,— слдуетъ только навести на него съ обихъ сторонъ пушки, заряженныя картечью’. Пока еще не прибгну ли къ такимъ мрамъ, нужно насладиться пассажемъ.

Спб., февраля 17.

Милый и дорогой другъ Лизавета Николаевна, если вы очень смялись надъ моимъ прошлымъ письмомъ, — настоящее покажетъ вамъ, что мой духъ измнчивъ, какъ волны морскія. На двор весна и я, по обыкновенію, отдался весь злобной болзни, которой начало, конечно, въ моемъ организм, то-есть, тоск безпредльной и неслыханной. Со всякою весной она подступаетъ ко мн зле и зле, а на этотъ разъ дло доходитъ до того, что я бросилъ всхъ своихъ знакомыхъ, сижу одинъ дома и въ ноетъ ду изъ города въ Москву, гд меня будутъ лечить нравственнымъ образомъ мои друзья, которыхъ я вижу очень рдко и оттого еще люблю. Единственное существо, преданнйшее изъ преданныхъ, милое изъ милыхъ, имющее возможность видть меня и отгонять отъ меня тоску, есть моя прошлогодняя подруга души, двушка, не умющая ни читать, ни писать и неспособная обходиться безъ двухъ или трехъ, а иногда и четырехъ новыхъ любовниковъ въ мсяцъ. Смло скажу, что если бы наша цензура не преслдовала всхъ исторій о двицахъ легкаго поведенія, русская словесность обогатилась бы новою Manon Lescaut въ исторіи Лизы, которую мы называемъ транстеверинкою за то, что ея волосы едва ли не первые въ Петербург падаютъ ниже колнъ и заставляютъ ее носить шляпки особаго покроя. Кстати о транстеверникахъ: позвольте вамъ не врить въ вашихъ нападкахъ на итальянокъ, — вы прямо идете противъ мнній всей Европы, Жоржъ-Санда, Бальзака и, наконецъ, господина Нарышкина, котораго исторія помщена мною въ печать безъ малйшей прикрасы. Не странно ли, что вы, наслаждаясь Италіей и югомъ, тоскуете о Петербург, между тмъ какъ половина нашихъ жителей, и я въ тонъ числ, дали бы годъ жизни, чтобъ поскоре увидть и Римъ, и Венецію, и Неаполь? Не то вы скажете, когда очутитесь опять у насъ и въ такую погоду, которая, напримръ, стоитъ эти дни — оттепель совершенная, на улиц моря и зловонный паръ. Извольте при такой погод и въ такомъ воздух предаваться поэзіи, а, между тмъ, нужно отдать справедливость натур петербургскихъ людей: она какъ-то со всмъ этимъ уживается. Вчера же одинъ изъ моихъ прізжихъ друзей, хавши вмст со мной, кричалъ, что воздухъ его душитъ, и захворалъ къ вечеру, а я съ своею несчастною грудью выдерживаю эту атмосферу и даже занимаюсь поэзіей. Знаете ли вы, Лизавета Николаевна, что я пишу стихи, занимаюсь дломъ, котораго вы терпть не можете, и что одно мое стихотвореніе вы’ вроятно, уже прочли? Гд оно и о чемъ тамъ идетъ рчь, я не скажу, и когда напечатаю еще нсколько готовыхъ вещей, постараюсь, чтобъ вы ихъ не узнали. Стихъ мн дается чрезвычайно тяжело и оттого самый трудъ мн интересенъ: имя вкусъ и ухо, я добиваюсь чистаго совершенства во всякой строк и веду бой безпощадный съ языкомъ. Если весь этотъ трудъ не приведетъ къ осязательнымъ результатамъ, онъ, все-таки, принесетъ много косвенно! пользы моему слогу и манер, я всегда былъ того мннія, что въ приготовительныхъ трудахъ писателя должны занимать важное мсто два занятія, именно живопись и писаніе стиховъ. Живонись даже нужне, но приниматься за нее поздно.
Нашихъ общихъ знакомыхъ вижу я весьма рдко. Сенковскій хвораетъ и хандритъ, Софья Ивановна тоже хвораетъ. Библіотека свое! неисправностью наполнила чашу моего терпнія такъ, что я уже не даю ни писемъ о журналахъ, ни статей. Въ этомъ отношеніи я немного виню и друга нашего Осипа Ивановича, онъ очень могъ бы длать то, что длай вы, то-есть войти со мною въ сношенія самому, хотя до вашего прізда. Просить объ этомъ я не желаю, потому что, все-таки, наносить обиды другимъ лицамъ я не люблю, но можно бы иногда и обо мн подумать. Вообще, какъ это, вроятно, замтили и вы, у лицъ, существующій’ чрезъ Библ. для Чтенія, есть странный предразсудокъ о томъ, что трудиться для ихъ благополучія есть неслыханная радость для каждаго смертнаго. Нужно было видть, какими нападками и возгласами они (конечно, кром О. И.) надляли Григоровича, не желавшаго дать имъ повсти, и Гаевскаго, помстившаго чье-то письмо о Брюлов въ Отечественныхъ Запискахъ! Я слушалъ и думалъ, что нахожусь гд-нибудь въ Бедлам. Такъ дла не длаются. Изъ всего этого не выйдетъ добра. Когда вы явитесь сюда, отбросьте снисходительность и скажите, какъ первый консулъ посл Маренго: ‘Вы бездарный народъ,— что вы сдлали изъ иною порученной вамъ Франціи?’ Хорошо, что я заговорилъ о Гаевскомъ, онъ написалъ прекраснйшую вещь или, скоре, начало отличнаго труда о Дельвиг и пушкинской эпох. Вотъ это исторія литературы и критика, которою, наконецъ, можно похвастаться! Истинно радуюсь за нашего добраго Виктора Павловича, одного изъ милйшихъ людей во всей вселенной. Прощайте, милый и дорогой другъ, будьте здоровы и не забывайте истинно преданнаго вамъ

А. Дружинина.

——

Александръ Васильевичъ не только писалъ ко мн, но и вспоминалъ печатно о моихъ субботахъ. Выписываю нсколько строкъ изъ письма ко мн С. И. Снессоревой:
‘Какъ нарочно, въ будущую зиму я ожидалъ замтнаго уменьшенія я друзьяхъ и будто предвидлъ, что одинъ день въ моей недл, именно суббота,— милая суббота!— съ веселою болтовней и спорами дилетантовъ, съ разсказами о Восток и немного игривыми анекдотами за рюмкой венгерскаго,— суббота, та самая суббота, въ которую меня дразнили пвицей NN, исчезнетъ отъ меня со всми своими дружескими шалостями, крошечными сплетнями, вопіющими разсказами, неслыханными остротами и безконечными бесдами’.
‘Выписываю эти строки,— продолжаетъ Софья Ивановна,— ‘изъ новой повсти Дружинина, напечатанной въ Современник: Пвица. Вы знаете, жилая Лизавета Николаевна, какъ люблю я длиться съ вами удовольствіями, а мн это очень по душ. Повсть очень мила. Дружининъ тутъ весь самъ съ своими милыми свойствами, выводящими изъ терпнія парадоксами, дендизмомъ, выставленіемъ себя выше всхъ ему равныхъ. Оно, можетъ быть, и справедливо, таланта много и я думаю, что сердце у него не совсмъ дурное’.
По возвращеніи моемъ въ Петербургъ, Александръ Васильевичъ пересталъ писать ко мн. Мы видались чаще прежняго и переписываться надобности не представлялось. Потомъ занятія по Собранію Романовъ поглотили все мое время и Александръ Васильевичъ тоже прилежно занялся редактируемой имъ Библіотекой для Чтенія.
Преждевременная смерть Александра Васильевича лишила меня одного изъ лучшихъ друзей моихъ, и воспоминаніе о дружб этого симпатичнаго писателя и человка составляетъ одно изъ самыхъ отрадныхъ въ моей жизни.

Е. Ахматова.

‘Русская Мысль’, кн.XII, 1891

Ахматова Елизавета Николаевна
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. Мое знакомство с Н. С. Лесковым и его письма ко мне, Ахматова Елизавета Николаевна, Год: 1900
  2. Отрывки из старой переписки, Веселовский Алексей Николаевич, Год: 1890
  3. Александр Иванович Урусов и Григорий Аветович Джаншиев, Амфитеатров Александр Валентинович, Год: 1915
  4. Муж Ермоловой, Амфитеатров Александр Валентинович, Год: 1928
  5. По поводу ‘Автобиографии’ Н. И. Костомарова, Чернышевский Николай Гаврилович, Год: 1886
  6. Воспоминания. 1. В юные годы, Вересаев Викентий Викентьевич, Год: 1926
  7. Ахматовой, Зайцев Борис Константинович, Год: 1964
  8. Замечательные изречения, Добролюбов Николай Александрович, Год: 1852
Электронная библиотека