Отъ первобытной псни къ искусственной поэзіи.
Отъ первобытной псни къ искусственной поэзіи.
I.
II.
III.
IV.
А. И. Яцимирскій.
‘Встникъ Иностранной Литературы’, No 6, 1905
От первобытной песни к искусственной поэзии, Яцимирский Александр Иванович, Год: 1905
Время на прочтение: 19 минут(ы)
Происхожденіе искусства долгое время объяснялось исключительно эстетической теоріей. Ученые рисовали привлекательную картину ‘пасторальной’ Аркадіи, фантастическаго Эдема, блаженной страны первобытныхъ людей. Французскіе философы конца XVIII вка какъ будто врили въ реальное существованіе такой ‘страны счастливыхъ’ и — въ противовсъ всмъ ужасамъ революціи — рисовали жизнь доисторическаго человка необыкновенно привлекательными красками, взятыми напрокатъ изъ ложно-классическихъ идиллій. На земл царили полное равенство и любовное братство. Трудъ и собственность были общіе, и никто не говорилъ: ‘Это мое’. Люди были незлобивы, дтски простодушны и жили дружными общинами. Гордый левъ лежалъ въ тни деревьевъ съ кроткой ланью, пестрая змя лобызалась съ блоснжнымъ голубемъ, и вся природа была нжной матерью-благодтельницей всего человчества. И когда человкъ на зар выходилъ изъ пещеры или удалялся въ нее, осняемый лучами заходящаго солнца, онъ не могъ удержать своихъ восторженныхъ чувствъ предъ красотой экзотическаго доисторическаго пейзажа и въ чудныхъ гимнахъ, словно беззаботная птица, плъ гимнъ вчно юной и прекрасной природ. А когда небо становилось свинцово-мрачнымъ, и изъ зловщихъ тучъ исходили грозныя блестящія молніи при могучихъ раскатахъ грома,— первобытный человкъ чувствовалъ себя подавленнымъ среди этого величественнаго метеора, среди ‘невдомаго’, и также плъ гимнъ въ честь незримаго и непонятнаго… Отсюда — начало земной поэзіи, родной сестры небесной религіи.
Такова заманчивая и красивая теорія эстетовъ XVIII вка о происхожденіи поэзіи. Но она неврна въ своемъ корн, и наблюденія надъ жизнью и психологіей дикарей, дтей, сельскихъ жителей, вообще организмовъ мене культурныхъ показали, что интересъ въ природ — явленіе самаго поздняго времени въ поступательномъ движеніи человчества, что ‘первобытный’ человкъ какъ будто даже не замчаетъ красотъ природы, такъ какъ он всегда у него подъ руками и всегда имются въ большомъ количеств. А мы цнимъ только то, чего у насъ мало, чего мы временно лишены. Приходилось искать другой источникъ для происхожденія поэзіи, и на сцену выступили боле точныя соціальныя науки. Въ центр ихъ интересовъ лежалъ вопросъ о человческомъ труд, какъ основ индивидуальной и соціальной жизни, и эстетическая теорія окончательна пала. Теперь ученые привлекли къ изслдованію результаты соціологіи, къ исторіи литературы присоединили экономическія теоріи, и получилась возможность объяснять происхожденіе и дальнйшую исторію народной псни боле правдоподобными и вполн научными теоріями, недавно собранными и примненными къ славянскимъ пснямъ Е. Аничковымъ {‘Весенняя обрядовая псня на Запад и у славянъ’. Изданіе Императорской Академіи Наукъ. Ч. I. СПБ. 1903 г. Ч. II. СПБ. 1905 г.}. Съ результатами его двухтомнаго изслдованія мы и познакомимся въ настоящемъ очерк.
Въ жизни первобытнаго человка ‘искусствомъ’ можно было назвать все, что было сдлано ручнымъ трудомъ, что возвышалось надъ природой, что являлось побдой надъ нею. Въ первый день появленія на свтъ животное встаетъ уже на ноги, однако, человкъ выучивается ходить посл нсколькихъ упражненій, значитъ, это — результатъ какого-то ‘искусства’. Распространяя это опредленіе, замчаемъ, что вс сложныя физическія упражненія являются результатомъ искуснаго управленія нашими членами, а искусство помочь себ въ болзни — это уже зародышъ медицины, точно такимъ же образомъ искусство создало первую одежду, жилище, оружіе и т. д., однимъ словомъ, вс первоначальные предметы искусства возникли для успшной борьбы за существованіе, такъ какъ чмъ изобртательне извстное племя, тмъ скорй оно вытсняетъ другія племена.
Съ теченіемъ времени являются уже примитивные виды украшеній въ одежд и жилищ. Эти украшенія не есть что-то лишнее, какъ могло бы показаться на первый взглядъ, и что человкъ сдлалъ ради какой-то прихоти или удовольствія, онъ сдлалъ это, имя въ виду только пользу. Напримръ, если онъ украшалъ свое тло татуировкой, то и эти украшенія преслдовали только пользу, такъ какъ служили всегда для выраженія превосходства въ общественномъ или половомъ отношеніи. Кром того, татуируя свое тло, человкъ часто застраховывалъ свою жизнь, напримръ, извстно, что у нкоторыхъ дикарей дитя, рожденное отъ нетатуированной женщины, убивалось. Однимъ словомъ, все было направлено единственно къ тому, чтобы поддержать жизнь, возбудить жизненную энергію. Военачальникъ украшаетъ себя для того, чтобы возбудить уваженіе къ своей особ, воинъ — чтобы устрашить врага, женщина — чтобы привлечь къ себ любовь мужчины и т. д. Благодаря тому же закону, и костюмъ во время пляски является ея необходимою принадлежностью, измняясь, сообразно характеру пляски: при воинственной пляск костюмъ увеличиваетъ воинственность, при религіозной выражаетъ религіозное настроеніе, при любовной оттняетъ физическую красоту и т. д. Украшенія орудій и жилищъ служили для тхъ же цлей. Они должны были, по мннію дикаря, съ одной стороны, предохранить хозяина отъ всего худого, съ другой — содйствовать его успху въ данномъ предпріятіи. Онъ хотлъ при посредств незатйливыхъ украшеній, придавая имъ таинственный смыслъ, покорить природу, властвовать надъ окружающимъ. Въ пониманіи природы долго еще царствовалъ религіозно-мистическій элементъ, долго человкъ считалъ вылпленныхъ божковъ за самихъ боговъ, наказывалъ ихъ или благодарилъ. Значитъ, искусство во всхъ его видахъ является не ‘надстройкой’ въ жизни, не чмъ-то лишнимъ, а необходимой потребностью человка. Только съ нимъ общественная и частная жизнь могла развиться и подняться на должную высоту.
Въ самомъ начал развитія человчества, когда не могло быть еще и рчи о поэзіи и религіи, можно уже замтить тсную связь между зачатками поэзіи и первобытнымъ религіознымъ сознаніемъ. Эта связь проходитъ красной нитью въ исторіи вплоть до христіанства, а въ настоящее время сохраняется у многихъ дикарей Свера и Юга. Въ классическую эпоху Греціи и Рима взаимодйствіе между религіей и поэзіей обрисовывается тоже ясно, почему первыя поэтическія произведенія вызваны и неразрывно связаны съ религіознымъ сознаніемъ Греціи и Рима. Великая задача человка состоитъ въ томъ, чтобы отыскать истину, цль жизни человка, найти законы, согласующіе его внутренній міръ съ вншнимъ. Наряду съ этимъ у человка наблюдается способность, которая зависитъ отъ его высшей умственной организаціи,— это способность воздйствовать на природу, постепенно покоряя ее и длаясь ея царемъ.
Первыя попытки человка согласовать внутренній міръ съ вншнимъ создали первоначально религіозное сознаніе, и сознаніе это выразилось въ особой ‘псн-заклинаніи’. Съ другой стороны, трудъ человка надъ покореніемъ природы нашелъ себ выраженіе или, врне, потребовалъ ‘рабочую’ псню. Наконецъ, самое первоначальное желаніе дикаря разсказать о своей охот, о какой-нибудь встрч, о доблестномъ геро прошлаго и т. д. положило основу для эпической псни. Поэтому нужно различать два главныя начала въ человческомъ дух, родившемъ поэзію,— религіозное сознаніе и трудъ. Сообразно съ этимъ, существуютъ дв теорія происхожденія псни: ‘обрядовая’ и ‘рабочая’.
Такъ какъ обрядъ есть выраженіе религіознаго міросозерцанія первобытнаго человка, то знакомство съ этимъ міросозерцаніемъ, съ психологической его основой, служитъ этнографамъ исходнымъ пунктомъ для выясненія происхожденія псни, а затмъ и поэзіи. Обрядъ западно-европейскихъ и славянскихъ народовъ вытекалъ изъ первобытныхъ врованій, причемъ обряды эти имютъ видъ заклинанія и очищенія. Первобытное міросозерцаніе — эгоцентрическое, т. е., объясняя себ силы природы, человкъ заключаетъ’ что все создано для него, для удовлетворенія его потребностей, а что не служить для этой цли въ природ, то человкъ можетъ заставить природу сдлать по его желанію. Часто человкъ воздйствуетъ на природу пріемами, такъ сказать, ирраціональными. Такъ, онъ убираетъ самого себя цвтами, чтобы зацвлъ его хлбъ, обливаетъ дерево водою, чтобы выпалъ дождь, и т. д., т. е. онъ схожими дйствіями вызываетъ схожія явленія. Однако, провряя эти обряды у народовъ первобытныхъ, ученымъ пришлось натолкнуться на тотъ фактъ, что зулусу гораздо лучше, чмъ европейцу, знакомы т явленія, которыя только недавно открыты наукой, напримръ: галлюцинаціи, внушеніе, вліяніе на разстояніи. Испробовавъ вс естественныя средства, дикарь сознательно обращается къ сверхъестественнымъ, такъ какъ наукой теперь доказана особая умственная дятельность, которая помогаетъ человку. Основная черта его религіи-философіи — дуалистическая: это вра въ одинаковую судьбу хозяина и его поля. Вполн естественно, это исходитъ изъ эгоцентризма, увренности въ цлесообразности явленій природы. Дикаря не интересуютъ законы природы, ему важны только ея явленія въ ихъ процесс и результат, а эти явленія онъ знаетъ лучше кого-либо другого и пользуется ими, а поэтому и думаетъ, что природа создана для него.
Бываютъ, однако, случаи, когда эта увренность нарушается ‘вреднымъ’ въ экономическомъ отношеніи вліяніемъ природы. Если съ такимъ случаемъ встрчается современный намъ крестьянинъ, то онъ знаетъ, что ему не побдить природы, но дикарь не нарушалъ своего общаго міросозерцанія, потому что признавалъ за собой способность воздйствовать на природу,— и онъ ‘боролся’ съ нею до конца. Такъ, знахарь лечитъ дикаря, давая ему рвотное, потому что онъ представляетъ болзнь чмъ-то конкретнымъ, какъ бы впившимся въ тло. Предъ нами жрецъ, языческій шаманъ, который лечитъ больного дикаря, для этого онъ призываетъ на помощь духовъ и приходитъ въ экстазъ. Средствомъ же служитъ у него, во-первыхъ, псня, сосредоточивающая его вниманіе на необходимости вылечить больного, во-вторыхъ, вншніе пріемы, врод круженія, пляски и другихъ ритмическихъ тлодвиженій. Заклинатель заботится въ эту минуту единственно о томъ, чтобы увеличить свою энергію, удесятерить свою нравственную силу и быть въ состояніи сдлать что угодно. Шаманъ — непростой обманщикъ: онъ вритъ въ себя и внушаетъ эту вру больному или его родственникамъ, а внушаемость допускаетъ и медицина. ‘Фокусы’, которые онъ можетъ продлать только въ состояніи экстаза, напримръ, выдыханіе огня, прыганье по раскаленному желзу и т. д., все это поступки вполн ‘разумные’, такъ какъ они передаютъ другимъ собственную вру шамана. И не надо забывать, что заклинаніе теперь вытснилъ не опытъ, а перемна взгляда на природу.
Въ связи съ заклинаніемъ стоить очищеніе, этимъ терминомъ называется отрицательное заклинаніе — изгнаніе или ‘перегонка’ болзни. Психологія его такова. Исходя изъ эгоцентрическаго міровоззрнія, первобытный человкъ вритъ, что своимъ экстазомъ онъ можетъ изгнать болзнь, заставить идти дождь, обезпечить цвтъ хлбовъ, успхъ на охот и т. д., и поступаетъ сообразно этому. Разъ, по его мннію, природа помогаетъ только человку, и онъ можетъ на нее воздйствовать, то онъ самъ является богомъ. Это понятіе концентрируется особенно на кудесник или шаман. Представленіе себя богомъ и теперь существуетъ у дикарей, у которыхъ шаманы представляются своего рода божествами, родственниками вызываемыхъ духовъ, поэтому они и помогаютъ другимъ, причемъ ‘божественность’ жреца основана на желаніи уравновсить внутренній и вншній міръ. Жрецъ можетъ, по желанію, придти въ экстазъ, а такъ какъ ‘нтъ религіи, нтъ бога безъ желанія’, то жизненная потребность оказывается той средой, гд возникло религіозное сознаніе. Поэтому, если заклинаніе возникло на чисто-экономическихъ потребностяхъ и основано на представленіи о божественности жреца, то и существованіе этой божественности вносило въ жизнь человка равновсіе, а религіозный ритуалъ являлся совершеннымъ выраженіемъ религіознаго сознанія.
Слдующій видъ заклинанія — поздравительная псня, которая произошла изъ заклинанія отъ шамана, изъ пожеланія долговчія, счастья, довольства. Заклинанія дождя, смени, дичи и т. д. состояли, какъ прежніе виды, изъ психологической сущности и ритуала. Первое — опредленное желаніе, приводящее въ экстазъ, а ритуаломъ служитъ псня пляска. Назначеніе псни-пляски — это проявленіе экстаза и выраженіе желанія словами. Отсюда ясно, что основные мотивы такихъ псенъ приспособлены всецло къ хозяйственнымъ потребностямъ и вытекали изъ религіознаго міровоззрнія. Затмъ эта же псня стала напвать молодежи будущее счастіе, а родителямъ — радость видть дтей женатыми и замужними. Особый родъ псенъ, которыя у славянъ назывались ‘веснянками’, воспвалъ цвты, весну, танцы, пніе — время, къ которому всегда готовилась молодежь.
На основаніи всего сказаннаго можно заключить, что псня-заклинаніе возникла вмст съ религіознымъ сознаніемъ и представляетъ совершенно самостоятельный и первоначальный видъ поэзіи.
Кром религіознаго сознанія, источникомъ псни былъ еще трудъ. Поэтому есть особая теорія возникновенія поэзіи, основанная на процесс труда, по этой теоріи — родоначальницами всей поэзіи были ‘рабочія псни’. Нкоторые ученые говорятъ, что псня при работ направлена только въ сторону пользы. Человкъ путемъ опыта убдился, что при псн мускульная сила возрастаетъ, производительность труда увеличивается, а это сознаніе и породило рабочія псни. Ритмъ ихъ какъ разъ пріуроченъ къ ритму работы и является какъ бы принужденіемъ къ труду, онъ заставляетъ человка преодолвать природу и помогаетъ ему въ борьб за существованіе. Какъ псня-заклинаніе, такъ и рабочая псня служитъ возбужденію, напряженію умственной и мускульной энергіи. За этими пснями слдуютъ псни плясовыя, любовныя или военныя. Плясовая псня, т. е. музыка при пляск, также возбуждаетъ мускульную энергію и длаетъ тлесныя движенія боле пластическими, красивыми. Любовныя псни у дикарей являются поэтическимъ выраженіемъ чувства, а военныя должны довести бойцовъ до такого состоянія, чтобы они бросались въ битву съ остервенніемъ. ‘Австралійцу псня то же, что матросу понюхъ табаку,— говоритъ Грей.— Разсердитъ его что-либо — онъ поетъ, счастливъ онъ — поетъ, голоденъ — поетъ, пьянъ (конечно, въ случа, если не пьянъ, какъ стелька) — онъ поетъ еще веселе, чмъ когда-либо’.
Является новый вопросъ: какое отношеніе къ искусственной и эстетической псн иметъ первобытная неэстетическая псня? Прежде чмъ подробно говорить о видахъ народной и о возникновеніи личной искусственной поэзіи, мы должны прослдить зарожденіе и развитіе эстетическаго сознанія, которое необходимо для пониманія произведеній искусства. Какъ и все начальное искусство, первобытная псня является антихудожественнымъ произведеніемъ. Это и понятно, такъ какъ первобытное искусство преслдовало исключительно пользу, практическія цли. Слдовательно, она вызвана не эстетическимъ сознаніемъ человка, а хозяйственными потребностями, къ эстетическому же сознанію, по новйшимъ теоріямъ, насъ привела не жизнь, а какъ разъ развитіе искусства. Дло въ томъ, что развитіе чувства прекраснаго совсмъ не было цлью первобытной псни, поэтому развитіе этого чувства съ связи съ развитіемъ искусства Кантъ опредляетъ, какъ ‘безцльную цлесообразность’. Это значитъ, что человкъ первоначально не имлъ цлью созданіе эстетическаго чувства, которое развилось само и было настоящей и притомъ конечной цлью развитія искусства. Постепенно псня утрачивала полезную цль, и нарождалась сама собой ‘цлесообразность безъ цли’. Напримръ, во время сраженія при Гастингс, изъ исторіи завоеванія Англія норманнами, Тольферъ проплъ ‘Псню о Роланд’. Нкоторые ученые думаютъ, что онъ сдлалъ это ради возбужденія эстетической эмоціи, но естественне предположить, что онъ проплъ это для возбужденія воинской удали. А когда впослдствіи такая прямая цль искусства утратилась, то псня пріобрла ‘безцльную цлесообразность’, т. е. на насъ она можетъ произвести только эстетическое впечатлніе.
Въ начал прошлаго вка подъ ‘цлесообразностью безъ цли’ понималась вообще красота, по преимуществу — красота природы въ особенности. Обращалось вниманіе лишь на форму произведенія, которое должно обладать общеобязательной красотой. Теперь подъ этимъ терминомъ понимаютъ особенное состояніе нашего сознанія, вызываемаго художественнымъ наслажденіемъ. Современное же эстетическое сознаніе основано единственно и исключительно на ‘симпатіи’. Подъ симпатіей нужно разумть способность человка переживать и перечувствовать воспринимаемое, въ какую бы форму оно ни облеклось. Это переживаніе даетъ возможность на время покинуть ‘бренный’ міръ и переселиться въ другой — ‘золотой міръ искусства’, какъ сказалъ Гёте. Въ моментъ переживанія намъ не важно знать, каковъ другой міръ, хорошо ли тамъ или нтъ, важно лишь то, что на время мы удовлетворяемъ нашимъ духовнымъ потребностямъ, согласуемъ нашъ внутренній міръ съ міромъ вншнимъ. Всегда, когда мы слушаемъ музыку, смотримъ картину, читаемъ поэтическое стихотвореніе не ради практической пользы, а ради эстетическаго удовольствія,— является ‘цлесообразность безъ цли’. По мннію Ницше, греки смотрли на музыку, какъ на способъ смягчать и очищать душу, т. е. она служила средствомъ къ нравственному исправленію. Нарушенная гармонія души излечивалась у грековъ тми же танцами подъ музыку. И современными психологами признается за эстетическимъ сознаніемъ способность ‘очищать и исправлять душу’, особенно это наблюдается при музык, самомъ эмоціональномъ изъ искусствъ. Эта способность искусства служитъ звеномъ, соединяющимъ ‘этотъ’ міръ съ ‘золотымъ’ міромъ.
Теперь является возможность намтить разницу между искусствомъ первобытнымъ и личнымъ. Побуждаемое религіозно-бытовыми потребностями, первобытное искусство привлекало вниманіе слушателей или зрителей совсмъ не съ цлью дать художественное впечатлніе. Только съ теченіемъ времени у человка появилась потребность эстетическаго созерцанія,— и художественное произведеніе приняло независимую роль вмсто ‘служебной’. Сначала оно привлекало вниманіе въ той полезной цли, которая имъ преслдовалась, теперь же оно само сдлалось предметомъ вниманія не ради пользы, а только для полученія художественнаго впечатлнія.
Рабочая псня лучше всего можетъ убдить насъ въ томъ, что первоначальное вниманіе обращалось не на псню, а на ея цль, что псня воспринималась совершенно безсознательно. При танцахъ никто не воспринимаетъ музыку сознательно, а она служитъ единственно для того, чтобы побудить насъ къ опредленной работ, въ данномъ случа — къ опредленнымъ тлеснымъ движеніямъ. Всякій же трудъ является результатомъ вниманія, результатомъ воли, по опредленію психологіи, господствующей въ данный моментъ мысли въ нашемъ сознаніи. Для поддержки этой воли, а значитъ, для поддержанія труда и увеличенія суммы его производительности, была необходима псня или музыка, которая сосредоточивала все вниманіе рабочаго на одной мысли: сдлать извстную работу. Какъ музыка въ танцахъ, такъ псня при работ воспринимается безсознательно, на ея слова и музыку не обращается вниманія, такъ какъ все дло заключается только въ ритм. Форма первобытной рабочей псни нкоторыхъ народовъ ясно покажетъ намъ это, Напримръ, въ суданской псн при молотьб зерна говорится, что ‘надо зерно молоть, а то надсмотрщикъ вытянетъ палкой или выстрлить изъ ружья’, успшная же работа ‘служитъ къ довольству хозяина’. Второй примръ — изъ области женскаго труда. Когда двушка пряла пряжу, она пла о своемъ замужеств. Это и понятно, потому что пряжа для нея была единственнымъ или главнымъ приданымъ, поэтому чмъ больше она напрядетъ, тмъ скоре выйдетъ замужъ. Изъ этого видно, что ‘произвольное’ вниманіе при рабочей псн направлено на работу — какъ на процессъ ея, такъ и на результатъ, самая же псня воспринимается ‘непроизвольнымъ’ вниманіемъ. Поэтому впечатлніе отъ художественнаго произведенія первобытнаго искусства нельзя назвать эстетическимъ сознаніемъ, такъ какъ здсь имется въ виду только возбужденіе къ работ. Но кром вниманія, въ впечатлніи отъ рабочей псни участвуетъ еще особый психологическій процессъ — гипнозъ или внушеніе, опредляемый, какъ прививаніе однимъ лицомъ другому собственной мысли или чувства при нкоторомъ или совершенномъ отсутствіи сопротивленія воли другого лица. Такъ, шаманскся псня посредствомъ гипноза способствуетъ излеченію. Теперь гипнозомъ объясняютъ нкоторые массовые поступки, напримръ, пляску дикарей и дервишей, возбужденіе воиновъ и толпы, массовыя увлеченія, даже преступленія. Это — соціальный гипнозъ.
Слдя за дальнйшей эволюціей первобытной псни, связанной съ обрядомъ, мы находимъ, что начальная цль псни постепенно забывается, отходитъ на задній планъ,— и остается то, что Кантъ опредляетъ, какъ ‘безцльную цлесообразность’. Чтобы выяснить подобный переходъ, нужно прежде всего припомнить, что давно прошло то время, когда религіозные обряды, о которыхъ говорится въ народныхъ псняхъ, исполнялись серьезно. Даже въ Средніе вка на ихъ исполненіе смотрли, какъ на игру, забаву. Заплетенные внки, березки, бросаніе внковъ въ воду, пніе подъ окнами и другіе обряды, связанные съ весной,— во всемъ этомъ народъ видлъ лишь праздничную потху.
Но скоро рядомъ со смхомъ появилась другая черта обряда — красота. Къ матеріальному, хозяйственно-экономическому значенію весны для человка присоединилась ея красота. Въ это время природа какъ бы улыбается человку, ласковое весеннее солнце освщаетъ весеннюю зелень и цвты. Во всей природ чувствуются надежда, обновленіе, нескрываемая радость, красота весенняго убранства, праздникъ 1-го мая привлекаетъ къ себ своей красотой, человкъ убираетъ березками и внками свое жилище и самого себя. Конечно, кром матеріальнаго значенія, цвты имютъ значеніе еще эстетическое — красоту, которую понимаютъ и дти, и дикари. Сначала цвточный праздникъ имлъ практическое значеніе и былъ заклинаніемъ цвта злаковъ (‘цлесообразность’ праздника), но скоро онъ сдлался первымъ проблескомъ эстетическаго сознанія (‘цлесообразность безъ цли’). Такимъ образомъ, матеріальное значеніе всякаго праздника утрачивается, и вниманіе обращается на самый процессъ празднованія, который принимаетъ эстетическое значеніе. Среди всеобщей радости псня становится только эстетической, а художественное искусство — искусствомъ праздничнымъ. Теперь вниманіе слушателей останавливается уже на словахъ псни и на ея обрядахъ. Выраженные псней образы и называются поэзіей.
Въ чемъ же заключаются эти образы? Мы уже знаемъ, что обрядъ вмст съ псней какъ бы ‘напрягаетъ’ желаніе, это приводитъ человка въ возбужденіе, а въ возбужденіи онъ можетъ легко представить себ все то, чего требуетъ его желаніе. Желаемое, напримръ, счастливая жизнь — для всхъ вообще, для двушекъ — замужество и т. д., заполняетъ сознаніе и получаетъ выраженіе въ псн. Слдовательно, псня не только излагаетъ намъ ходъ обряда, но вмст съ тмъ и выражаетъ ‘желаемое’, возбужденіе же приводитъ къ воображенію, усиливаетъ его. Конечно, воображеніе въ старой обрядовой псн выражаетъ ‘желаемое’ въ очень причудливыхъ и сложныхъ формахъ, напримръ, въ такъ называемыхъ ‘волочобныхъ’ псняхъ работ на пол у крестьянина помогаютъ святые, а картина счастья слишкомъ преувеличена: реальный урожай хлба изображенъ въ псн такимъ, какимъ на самомъ дл онъ никогда не бываетъ. Въ цломъ ряд другихъ псенъ выражается тоже ‘желаемое’ въ необыкновенно ужь привлекательномъ вид. Часто въ нихъ изображаются трагическія черты изъ той же праздничной радости, напримръ, споръ матери съ дочерью, жены съ мужемъ, участниковъ веселья съ его противниками. Но этотъ трагизмъ служитъ для выраженія еще большей привлекательности праздничныхъ потхъ, такъ какъ ‘цнный предметъ для насъ дороже, когда онъ сломанъ’.
Итакъ, мы застаемъ псню въ тотъ моментъ, когда обрядъ уже теряетъ свое утилитарное значеніе, а празднество длается эстетическимъ, красивымъ. Всего замтне этотъ переходъ на псняхъ хороводныхъ. ‘Желаемое’ этихъ псенъ — сама празднично-плясовая радость, которая приходитъ вмст съ самой псней, ее изображающей, такъ что впечатлнія и отъ празднества, и отъ псня — совершенно одинаковы. А разъ праздникъ пріобрлъ только эстетическое значеніе, то такая же перемна произошла и въ псн. Слдовательно, художественность — главная цль хоровой псни, теперь въ ней нтъ ни малйшаго намека на матеріальное значеніе, иными словами, достигнута ‘безцльная цлесообразность’. Теперь самые образы псни привлекаютъ къ себ вниманіе слушателей, заставляютъ ихъ переживать то, о чемъ поется, уносятъ въ ‘золотой міръ искусства’ и т. д.
Рядомъ съ хороводными пснями нужно поставить привтственныя (или ‘волочобныя’) псни, у славянъ — ‘лазарицы’ и ‘кларицы’. Эти псни тоже утратили значеніе заклинаній и величаній, и если хозяева ждутъ молодежь, то совсмъ не ради заклинанія, а ради псни. Эту псню они не только слышатъ, но и слушаютъ — слушаютъ внимательно, для полученія одного художественнаго впечатлнія. Слдовательно, такія псни ближе къ поэзіи, чмъ хороводныя, которыя не имютъ ‘слушателей по профессіи’, такъ какъ исполнители ихъ являются въ то же время и участниками обряда. Этимъ можно объяснить то, что хороводныя псни дали мало сюжетовъ позднйшимъ пснямъ. Въ поздравительной псн вниманіе всецло поглощено образомъ, а музыка помогаетъ псн сдлаться поэзіей. Итакъ, псня только тогда стада обращаться въ поэзію, когда человкъ измнилъ свое отношеніе къ обряду, утратившему свое утилитарное значеніе. На основаніи наблюденій надъ народными пснями этнографы длаютъ заключеніе, что поздравительная псня дала начало лиро-эпической псн, баллад, а хороводная внесла много образовъ въ искусственную поэзію.
Необыкновенно интересенъ переходъ отъ ‘народной’ поэзіи къ ‘личной’ или, какъ выразился академикъ А. Н. Веселовскій,— отъ ‘пвца къ поэту’. Конечно, теперь уже не т времена, когда можно встртить въ чистот народную средневковую псню, такъ какъ измнялся языкъ, измнялся и строй псни. Однако, мы знаемъ, что эта псня была очень схожа у многихъ народовъ, и благодаря сравненіямъ можетъ быть возстановлена довольно хорошо. Какимъ образомъ возникла личная, искусственная поэзія? Какая разница между ‘пвцомъ’ и ‘поэтомъ’?
Когда трубадуръ, труверъ, миннезингеръ плъ свою псню, совершенно одинаковую по типу съ народной псней, онъ былъ народнымъ пвцомъ. Напримръ, авторъ извстныхъ французскихъ ‘chansons de toile’, авторъ ‘застольныхъ’ псенъ Вильгельмъ IX, графъ Пуату, авторъ женскихъ псенъ Кюренбергъ, Вальтеръ фонъ-деръ-Фогельвейде и др.— вс они въ большинств псенъ являются народными пвцами. Тогда только, когда они пользуются народными сюжетами, но совершенно ихъ передлываютъ, создавая и новую форму,— только тогда они длаются ‘поэтами’ въ обыкновенномъ смысл термина. Это и есть возникновеніе поэзіи личной. Чтобы ясне показать его, обратимся къ типическому примру — поэзіи трубадуровъ. Въ ихъ репертуар народная поэзія долго жила рядомъ съ искусственной, и нкоторые поэты приводятъ у себя и народныя псни для выраженія ими своей симпатіи и такимъ образомъ высказываютъ извстную терпимость къ этимъ пснямъ. Такимъ именно путемъ трубадуры создавали новыя формы творчества, беря сюжеты изъ народныхъ псенъ. Поэзія трубадуровъ считается провансальскаго происхожденія и относится къ XI вку. Виды этой поэзіи — любовная канцона, ‘классическая’ пастораль, ‘псни въ лицахъ’ (chansone personnages) и канцоны. Южнофранцузскій языкъ былъ удобенъ для лирической поэзіи, и южная поэзія трубадуровъ взяла во Франціи верхъ, распространилась по всей Франціи, а впослдствіи мы находимъ извстныхъ лиро-эпическихъ поэтовъ и на свер ея.
Нарожденіе личной поэзіи, по толкованію новйшихъ фольклористовъ, не есть какой-либо необходимый историческій процессъ, скоре это кризисъ, вспышка новыхъ требованій и вкусовъ. Сама по себ эта поэзія чисто-аристократическая, поэзія феодальная, презирающая крестьянъ и мщанъ, какъ лицъ, не принадлежащихъ къ дворянской знати. Поэты — люди именитые или тяготющіе къ знатнымъ. Предъ нами проходятъ такіе аристократы, какъ Вильгельмъ IX, Гюонъ д’О Серкамонъ, Маркарбрю, Жанъ Бадель и др. Какъ же могла возникнуть эта аристократическая поэзія, съ одной стороны презирающая народъ, съ другой — обрабатывающая народные сюжеты? Въ первоначальномъ вид этой поэзіи, въ ‘весеннихъ запвахъ’, наблюдаются два начала: 1) начало народное, обрядъ ‘весенней радости и любви’, народныя псни, и 2) античное начало, отзвукъ ученія античныхъ философовъ, что ‘весна — время любви’. Изъ латинскихъ образцовъ, изъ древней античной любовной поэзіи, главный символъ которой ‘весна — время любви’, пвцы взяли нсколько идей и, заимствуя сюжеты изъ знакомой феодаламъ весенней псни, создали ‘весенній запвъ’. Здсь встртились два теченія: античный эротизмъ и народный обрядъ ‘весенней радости’. Встрча ихъ произвела поэтическій кризисъ, результатомъ котораго и явилась поэзія трубадуровъ. Трубадуры замтили въ этихъ теченіяхъ нсколько одинаковыхъ сюжетовъ, напримръ, распрю жены съ мужемъ, монахиню, страдалицу отъ пострига и ревниваго мужа,— и на этомъ основаніи создали своеобразную теорію, отрицающую супружескую любовь и проповдующую идеальную любовь въ дам сердца. Эта теорія не представляла изъ себя чего-нибудь новаго, такъ какъ культъ дамъ слишкомъ характеренъ для рыцарства. Школьнообразованный поэтъ, который изучалъ классическую поэзію и затмъ принималъ участіе у феодаловъ въ народныхъ празднествахъ, невольно усвоивалъ себ сюжеты народной псни, которые въ порыв вдохновенія влагалъ въ новыя формы. Такъ и создалась поэзія трубадуровъ.
Правда, эта поэзія заимствуетъ народныя формы, но поэтъ смотритъ на крестьянина съ точки зрнія феодала, презирающаго своего ‘вилана’ (крпостного). Но какимъ образомъ гордый феодалъ могъ обратить вниманіе на народные праздники? Этому способствовалъ особый культурно-историческій моментъ. Въ XI и XII вкахъ, когда феодализмъ былъ въ наивысшей стадіи своего развитія, каждое помстье обратилось въ государственную единицу, въ укрпленный замокъ. Политическія и военныя идеи не шли дальше этого замка. Отсутствіе общегосударственныхъ интересовъ привело къ упадку обще-государственныхъ празднествъ. Сидвшіе въ замкахъ феодалы невольно обратили вниманіе на праздники своихъ подданныхъ и аристократическій сезонъ пріурочили въ весеннимъ праздникамъ. Такимъ образомъ гордый феодалъ благосклонно смотрлъ на веселящагося ‘вилана’ и свои интересы соединилъ съ интересами народа. Теперь ‘бряцаніе оружія соединилось съ весеннимъ праздникомъ’, и поэтъ-книжникъ, обученный латинской поэзіи и всецло ей подражавшій, далъ мсто новой поэзіи, соединившей въ себ два начала: античное и народное.
Въ заключеніе нужно еще сказать нсколько словъ о самомъ важномъ въ поэзіи трубадуровъ — ихъ поэтическомъ міросозерцаніи. Любовь понимается трубадурами, какъ ‘нравственный подвигъ, требующій возвышенности чувствъ, беззавтной преданости дам, врности, самоотреченія и доблести’. Поэзія стала иносказаніемъ, ‘скрывающимъ стихомъ’ (vers duz). Въ основ же художественной дятельности трубадуровъ лежитъ неудовлетворенность одной образностью и музыкой словъ, ведущая къ смутному идеализму. Поэзія трубадуровъ — групповая, въ нкоторомъ род даже кастовая, она съ презрніемъ относится и къ ‘виланамъ’, и къ тому классу, которому служитъ. Самое важное въ поэзіи трубадуровъ — не форма, а художественныя идеи. Форма ихъ поэзіи скоро умерла, а идейное содержаніе, истинный смыслъ личнаго художественнаго творчества, послужило основой всей современной поэзія.
Указавъ переходъ отъ первобытной псни къ искусственной, скажемъ нсколько словъ о судьб псни народной. Этнографы давно уже подмтили, что въ народной поэзіи наблюдается очень характерная черта — неустойчивость и подвижность пснетворчества. Текстъ народной псни постоянно мняется, какъ мняется и волнуется поверхность моря. Измненіе это происходитъ отъ случайнаго пропуска, замны словъ, а также отъ внесенія въ псню элементовъ личнаго творчества пвца. Пересоздавая и обновляя псню, народный пвецъ совсмъ не хочетъ проявить свою личность, наоборотъ, онъ хочетъ скрыть ее за псней. Съ другой стороны, народная псня особенно хороша тогда, когда ея образы ясны и опредленны, отчасти банальны и обыденны, почему особенную прелесть мы находимъ въ этихъ именно чертахъ народной псни.
Такъ какъ народная псня первоначально преслдовала чисто утилитарныя цли, то ей нужны были такіе образы, которые удовлетворяли бы религіозно-бытовой потребности. А разъ были созданы такіе образы, то они продолжали жить въ псн до тхъ поръ, пока не измнялся весь религіозно-бытовой взглядъ. Потомъ, когда псня потеряла свою практическую цлесообразность, когда она отдлилась отъ обряда, то ей пришлось жить со старыми образами и вымирать. Какъ замчено въ послднее время, старая народная псня быстро вымираетъ. Вымираніе псни — явленіе естественное, задерживать его или сожалть о немъ мы не должны. Не только народная псня, но и все народное искусство постепенно вымираетъ, не оставляя посл себя почти никакого слда въ народномъ сознаніи.
Хотя народное искусство и вымираетъ, но народъ все-таки выдляетъ изъ своей среды много художниковъ, музыкантовъ и др. Значитъ, исчезновеніе народнаго искусства не можетъ казаться чмъ-то случайнымъ. Обновить народное искусство мы можемъ, только обновивъ его религіозно-бытовой строй. Вс секты, развившіяся въ народ, продолжаютъ снабжать народную поэзію новыми образами. Только въ велико-русскихъ ‘частушкахъ’, благодаря ихъ свжести, видно еще народное творчество, остальные виды псни за ненадобностью исчезаютъ. Вымершая уже на Запад, народная псня въ Россіи начала выпирать только въ XVII вк. Въ деревняхъ она стала замняться полу-литературными пснями изъ народныхъ псенниковъ. Эта замна и сейчасъ происходитъ у насъ на глазахъ, самъ народъ забылъ большую часть старыхъ псенъ, ихъ можно встртить только какъ рдкость, и то въ наиболе глухихъ мстностяхъ. Отсюда несомннно, что личное художественное творчество неизбжно должно было замнить народное творчество и получить особенное значеніе.
Переходъ отъ народнаго творчества къ личному, отъ псни къ поэзіи, можно раздлить на три періода. Сначала мы говорили о первомъ період — о народной псн, возникшей въ силу религіозно-бытовой потребности и служившей только жизненной полезности. Второй періодъ характеризуется тмъ, что псня была ‘безполезна’ съ практической точки зрнія, но она удовлетворяла ‘праздничной’ радости, эстетическимъ запросамъ, т. е. отвчала ‘безцльной цлесообразности’. Наконецъ, передъ нами поэзія личная, которая служить новой, ‘идейной’ цлесообразности. Эта ‘идейность’ личнаго творчества оживляетъ его и длаетъ стойкой, какъ и первоначальную народную поэзію. Напротивъ, ‘праздничная’ народная псня совершенно не жизнеспособна, она въ сапомъ начал обречена на вымираніе,— и факты лучше всего подтверждаютъ высказанную мысль.
Весь процессъ созданія поэзіи иметъ два творческихъ періода и одинъ средній, переходный, когда псня какъ бы ‘ожидала’ поэта, который вдохновилъ бы ее и оживилъ. Поэзія переходнаго періода, празднично-эстетическая, какъ разъ удовлетворяетъ ‘безцльной цлесообразности’. Народную псню долженъ любить и находить прелестной каждый человкъ, имющій хоть сколько-нибудь художественнаго чутья. Эта народная псня послужила для всхъ поэтовъ, начиная хотя бы съ Гёте и кончая ‘символистами’ современной Франціи, Польши и Россіи, послужила имъ основой, какъ природа для живописи. Кром того, народная псня, которая нравится образованному человку, на человка изъ народа производитъ иногда такое сильное впечатлніе, что вызываетъ ‘симпатическое переживаніе’ и ‘очищеніе души’. Вспомнимъ Якова въ ‘Пвцахъ’ Тургенева. Въ ‘Тоск’ Горькаго пьяный купецъ говоритъ: ‘Братцы, больше не могу! Христа ради, больше не могу! Душу мою пронзили! Будетъ — тоска моя! Тронули вы меня за больное сердце, то есть часу у меня такого не было въ жизни. Тронули вы мн душу и очистили ее. Чувствую я себя — ахъ какъ! Въ огонь бы ползъ!’.
Тмъ не мене, внушеніе народной псней ‘симпатическаго переживанія’ только задерживаетъ ея вымираніе и ни въ коемъ случа не можетъ спасти ее отъ этого конца. Еще и теперь псня обновляется только ради этого внушенія, но чтобы создать настоящее поэтическое творчество, нуженъ геній. Кантовская ‘цлесообразность безъ цли’ объясняла намъ только художественное воспріятіе, а чтобы объяснить личное художественное творчество, Кантъ сказалъ: ‘Изящное искусство есть искусство генія’. Обыкновенно говорятъ, что понятіе о геніи — понятіе совершенно постороннее и нелогичное, однако, оно очень естественно и необходимо. Произведенія искусства становятся эстетическими только тогда, когда они создаются въ извстномъ направленіи, полезная же цлесообразность утрачивается только при извстномъ отношеніи къ нимъ. Слдовательно, эстетическимъ элементомъ въ псн длается только форма,— и это происходитъ тогда, когда утрачивается ея внутреннее содержаніе. Народная псня возбуждаетъ художественное впечатлніе, но оно не побуждаетъ человка къ творчеству, разв вызываетъ въ. немъ желаніе подражать ея формамъ, и исторія литературы всхъ культурныхъ народовъ показываетъ, что расцвтъ ихъ всегда сопровождался обращеніемъ поэтовъ къ неисчерпаемому источнику народной поэзіи. Для самостоятельнаго же художественнаго творчества необходимъ особый толчокъ къ тому содержанію, которое обусловливаетъ эстетическую форму.
Изъ сказаннаго раньше видно, что древняя псня, какъ и все древнее искусство, возникла подъ вліяніемъ труда, матеріальной выгоды и религіозно-бытовыхъ потребностей, съ цлью усиленія процесса работы, съ цлью возбужденія чувствъ или же желанія счастья, довольства. Повременное произведеніе искусства для своего созданія тоже требуетъ возбужденія чувствъ, но ‘желаніе’ тутъ не при чемъ. Никакихъ ‘полезныхъ’ цлей современное искусство не преслдуетъ, оно служитъ только эстетическому впечатлнію, служитъ напряженію и усиленію нашихъ чувствъ безъ всякаго напряженія желанія. Оно — искусство чисто субъективное, индивидуальное, вся сила его въ иде, принадлежащей только одному лицу. Значитъ, назначеніе искусства — возбужденіе и напряженіе идей, и только это возбужденіе ведетъ къ художественному творчеству. Возбужденіе идей, сопровождающееся созданіемъ произведенія искусства, составляетъ вдохновеніе, а сила, дающая способность возбуждать идеи,— геній.
Прежніе эстеты думали, что ‘геній находится во власти воображенія’, Кантъ называетъ его ‘создателемъ эстетическихъ идей’. Поэтъ-художникъ занятъ тмъ, чему нельзя сдлать опредленной формулировки, онъ — вчный ‘искатель’. Культурно-историческое міровоззрніе, все время перемняющееся подъ вліяніемъ прогресса матеріальнаго и идейнаго, отличается отъ первоначальнаго эгоцентрическаго міровоззрнія именно этимъ ‘исканіемъ’. Поэтому и создававшіе ‘особую общественную среду’ трубадуры тоже могутъ быть названы ‘искателями’. Различіе въ міровоззрніяхъ доисторическомъ и культурно-историческомъ замтно и въ глубокомъ отличіи народнаго символизма отъ символизма современной поэзіи. Символизмъ народной поэзіи чрезвычайно однообразенъ и устойчивъ, онъ какъ бы застылъ, замеръ и всегда означаетъ что-либо вполн опредленное. Извстные символы народной поэзіи тотчасъ же вызывали у слушателей опредленныя представленія, напримръ, псня о моряк, о мост, о стрльц вызывала представленіе о брак. Символъ облегчалъ только выразительность псни, замняя собою опредленное понятіе. Стременные же символисты, давая читателю символы нкоторыхъ представленій, и сами не знаютъ этихъ представленій, а только сознаютъ, чувствуютъ ихъ: никакимъ инымъ боле понятнымъ языкомъ нельзя выразить этихъ представленій. И опредляя это ‘исканіе’ современной поэзіи, Ницше вложилъ въ уста умиравшаго и никогда не понимавшаго искусства Сократа слдующія слова: ‘Можетъ быть, есть такая область мудрости, изъ которой изгнана логика? Можетъ быть, и само искусство находится въ связи съ наукой и составляетъ ея дополненіе?’. Философъ былъ правъ, и какъ теперь оказывается, невозможно отдлить область чувства отъ области разума.
Правда, мы привыкли говорить, что наука и искусство возникаютъ изъ разныхъ сферъ нашего познанія, что изъ мысли рождается наука, изъ чувства — искусство. Но такая классификація основана на несовершенств старой терминологіи, на нашемъ желаніи разграничить ‘чувство’ отъ ‘разума’ — понятіяхъ на самомъ дл неотдлимыхъ. Если въ точныхъ формулахъ математика, въ серьезныхъ фактахъ естествоиспытателя и сухихъ цифрахъ статистики нтъ того, что называется ‘искусствомъ’ или поэзіей, то духъ, творившій эти формулы, факты и цифры, полонъ искусства. Безъ вдохновенія, которое принято считать неотъемлемой принадлежностью однихъ художниковъ, не можетъ обойтись и ученый, творчество одного и другого подчиняется одинаковымъ законамъ.
Отсюда еще одинъ выводъ: причины созданія искусства и процессъ его дальнйшаго развитія должны находить полную аналогію въ подобномъ же зарожденіи науки, а также ея дальнйшемъ ход. Какъ ‘чистая’ наука — явленіе поздняго времени и выродилась изъ науки, преслдовавшей исключительно утилитарныя цли, такъ и ‘чистое’, эстетическое и только изящное искусство стало возможнымъ только тогда, когда человчество добилось нкоторыхъ результатовъ въ долгой борьб за существованіе. Сначала же и наука, и искусство служили одной этой борьб и имли чисто практическія цли. И мы не должны удивляться этому заключенію, такъ какъ общій законъ всякой эволюціи ясно говоритъ, что практика всегда идетъ впереди теоріи: ‘безцльное’ сегодня было вполн ‘цлесообразнымъ’ не дальше какъ вчера.