Описание примечательных кораблекрушений, в разные времена претерпенных русскими мореплавателями, Головнин Василий Михайлович, Год: 1853

География
Время на прочтение: 156 минут(ы)
Скачать в PDF

ОПИСАНІЕ
ПРИМЧАТЕЛЬНЫХЪ
КОРАБЛЕКРУШЕНІЙ,
ВЪ РАЗНЫЯ ВРЕМЕНА ПРЕТЕРПННЫХЪ
РОССІЙСКИМИ МОРЕПЛАВАТЕЛЯМИ.

СОБРАНЫ, ПРИВЕДЕНЫ ВЪ ПОРЯДОКЪ И ПОПОЛНЕНЫ ПРИМЧАНІЯМИ И ПОЯСНЕНІЯМИ
флота Капитанъ-Командоромъ ГОЛОВНИНЫМЪ.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ,

служащая продолженіемъ

КЪ ОПИСАНІЮ ПРИМЧАТЕЛЬНЫХЪ КОРАБЛЕКРУШЕНІЙ,

Г. Дункена.

Напечатано по повелнію Государственнаго Адмиралтейскаго Департамента.

ИЗДАНІЕ ВТОРОЕ,

УДОСТОЕНО МОРСКИМЪ УЧЕНЫМЪ КОМИТЕТОМЪ.

САНКТПЕТЕРБУРГЪ.

Въ Типографіи. Н. Греча.

1853.

ПЕЧАТАТЬ ПОЗВОЛЯЕТСЯ:

съ тмъ, чтобы по напечатаніи представлено было въ Ценсурный Комитетъ узаконенное число экземпляровъ. С. Петербургъ, 12-го Іюля 1852 года.

Ценсоръ А. Крыловъ.

ОГЛАВЛЕНІЕ ЧЕТВЕРТОЙ ЧАСТИ.

Гибель 74-хъ-пушечнаго корабля Принцъ Густавъ, подъ начальствомъ Капитана Трескина и подъ флагомъ Контръ-Адмирала Карцова, у норвежскихъ береговъ, 4-го Ноября 1798 года
Бдственное и крайне опасное положеніе корабля Ретвизанъ, подъ начальствомъ Капитана Грейга, на мели при входъ въ портъ Гелдеръ, что у острова Текселя, въ Августъ 1799 года
Крушеніе Россійско-Американской Компаніи судна Святый Николай, подъ начальствомъ Штурмана Булыгина, при съверо-западныхъ берегахъ Америки, въ широтъ около 47 1/2 град., у острова, названнаго Ванкуверомъ Destruction island (Пагубный Островъ) 1-го Ноября 1808 года
Крушеніе военнаго брига Диспачъ, подъ начальствомъ Капитанъ-Лейтенанта Касливцова, у береговъ острова Ругена, въ ночи съ 5-го на 6-е Октября 1805 года
Крушеніе корвета флора, подъ начальствомъ Капитанъ-Лейтенанта Кологривова, погибшаго въ ночи на 28-е Января 1807 года, въ Средиземномъ Моръ у береговъ албанскихъ
Гибель Россійско-Американской Компаніи корабля Нева, на сверозападномъ берегу Америки, у Мыса Эджкома, къ широтъ 50 11′, 9-го Января 1813 года
Гибель Россійскаго Императорскаго фрегата Поллюксъ, подъ начальствомъ Капитанъ-Лейтенанта Тротскевича, близъ острова Унаса, 25-го Октября 1809 года
Крушеніе 74-хъ-пушечнаго корабля Тольская Богородица, на Черномъ Мор, у береговъ Мингреліи, при усть рки Копи, 8-го Декабря 1804 года
Крушеніе Россійскаго военнаго брига Фалькъ, погибшаго у Толбухина Маяка, въ семи верстахъ отъ Кронштадта, 20-го Октября 1818 года. 86 Разбитіе Русскаго военнаго корабля у береговъ Швеціи, въ 1771 году 93 Крушеніе 48-ми-пушечнаго фрегата Герой, погибшаго 21-го Сентября 1808 года, въ Балтійскомъ портъ, гд онъ сталъ на мель при снятіи съ якоря
Гибель 44-хъ-пушечнаго фрегата Аргусъ, у Кокшкарскаго Маяка, 22-го Октября 1808 года
Бдственное положеніе корабля Нева, ставшаго на коралловую мель, въ ночи съ 15-го на 16-е Октября 1805 года, въ Сверномъ Великомъ Океанъ

ОПИСАНІЕ ПРИМЧАТЕЛЬНЫХЪ КОРАБЛЕКРУШЕНІЙ.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ.

Гибель 74-хъ-пушечнаго корабля Принца Густава (*), подъ начальствомъ Капитана Трескина и подъ флагомъ Контръ-Адмирала Карцева (*), у норвежскихъ береговъ, 4-го Ноября 1798 года.

(*) Этотъ корабль знаменитъ въ Исторіи Русскаго флота: въ 1788 году на немъ былъ взятъ въ плнъ Шведскій Вице-Адмиралъ Вахмейстеръ въ сраженіи, происходившемъ между двумя флотами.
(**) Петръ Кондратьевичъ, въ послдствіи Адмиралъ, Государственнаго Совта и Адмиралтействъ-Коллегіи Членъ, Сенаторъ и Морскаго Кадетскаго Корпуса Директоръ.
Блаженной памяти Государь Императоръ Павелъ Первый, желая усилить морское Свое ополченіе, въ союз съ Англичанами противъ общихъ враговъ дйствовавшее, повеллъ въ 1798 году, отправить въ Англію еще одну эскадру, долженствовавшую тамъ вступить подъ начальство Вице-Адмирала Макарова. Эскадра сія состояла изъ пяти кораблей и одного фрегата {
74-хъ-пушечный, Принцъ Густавъ, Капитанъ Трескинъ,
74′ ‘ Св. Петръ ‘ Галлъ,
74′ ‘ Софія Магдалина’ Штейнгель,
74′ ‘ Алексй’ Борисовъ,
66-ти’ Изяславъ ‘ Клокачевъ,
44-хъ-пуш. Фрег. Рига’ Ф. Быченскій.}, и была Высочайше вврена начальству Контръ-Адмирала Карпова.
Въ слдствіе сей Монаршей воли, Г. Контръ-Адмиралъ, подмявъ свой флагъ на корабл ‘Принцъ Густавъ’, 21-го Августа 1798 года отправился со всею эскадрою въ путь съ ревельскаго рейда, и не встртивъ ничего достопримчательнаго, 31-го числа прибылъ на копенгагенскій рейдъ, откуда вышелъ 12-го Сентября, и того же дня сталъ на якорь въ Гельсинер. Здсь, для полученія лоцмановъ {Наши корабли, слдуя Англичанамъ, брали лоцмановъ для Свернаго, или Нмецкаго Моря.} и исправленія разныхъ другихъ надобностей, эскадра простояла пять дней, а 17-го числа, при ровномъ юговосточномъ втр, снялась съ якоря, и мене чмъ въ сутки прошла Каттегатомъ: 18-го числа, въ четыре часа по полудни, она находилась уже сверне мыса Скагена, но на этомъ мст, казалось, судьба изрекла, здсь предлъ, его же не прейдеши! Благополучное плаваніе эскадры кончилось: втеръ постепенно сталъ усиливаться, а въ девятомъ часу вечера нашелъ отъ W прежестокій порывъ, и покрылъ корабли такою пасмурностью, что не взирая на близкое между ими разстояніе, они другъ друга не могли видть. За порывомъ послдовала съ той же стороны ужасная буря, которая вскор заставила корабли закрпить марсели.
19-го числа буря свирпствовала съ прежнею жестокостью, и произвела такое сильное волненіе, что на корабл ‘Принцъ Густавъ’ повредился бушпритъ и гальюнъ, а сверхъ того, въ носовой части и около грузовой ватеръ-линеи открылась течь, и вода прибывала но десяти дюймовъ въ часъ. Положеніе адмирала было весьма непріятное, но еще боле безпокоился онъ объ участи другихъ судовъ эскадры, ибо на сигналы его: показать свои мста, не отвчалъ никто. На другой уже день, когда пасмурность уменьшилась, показались подъ втромъ два корабля {Софія Магдалина и Изяславъ.} и фрегатъ, къ которымъ онъ тотчасъ спустился, но нашедшая снова густая мрачность скрыла ихъ вновь.
Около полуночи на 21-е число, втеръ, не перемняясь въ жестокости, перемнился въ направленіи, и сдлался отъ свера, попутный въ Англію. Тогда адмиралъ веллъ править на W, и въ то же время сигналомъ приказалъ кораблямъ показать свои мста, нашлось, что съ нимъ были корабль ‘Софія Магдалина’ и фрегатъ, а ‘Изяславъ’ и по разсвт не показывался.
22-го числа буря смягчилась, и потомъ, утихая понемногу, уступила мсто штилю. Адмиралъ, пользуясь благопріятствомъ обстоятельствъ, старался, сколько было возможно, исправить поврежденія своего корабля, и привести оный въ безопасное положеніе. Капитанъ Трескинъ, по внимательномъ осмотр корабля, нашелъ, что въ носовой части подъ баргоутомъ, на обихъ сторонахъ въ настоящей обшивк, выбило конопать на четыре сажени въ длину, также была выбита или выжата пёнька у двухъ баргоутныхъ досокъ въ шпунтахъ, подл форъ-штевня. Все это тотчасъ законопатили, а гальюнъ и бушпритъ укрпили найтовами. Между тмъ течь прежде была по десяти, а когда стихло, но шести дюймовъ въ часъ. Посл тишины насталъ опять противный втеръ, который потомъ усилился, и 24-го числа началъ снова вредить эскадр и умножать течь въ корабляхъ. Адмиралъ, зная долговременными опытами, какъ продолжительны и пагубны бываютъ здсь западные втры въ осеннее время, поступилъ весьма благоразумно, ршась зайти въ одинъ изъ норвежскихъ портовъ, гд могъ бы исправить поврежденія, и простоять, пока свирпствуютъ противные втры. На сей конецъ, приблизившись къ берегамъ, взялъ онъ лоцмановъ, и вошелъ въ заливъ Мандель, вмст съ кораблемъ ‘Софіею Магдалиною’ и фрегатомъ. При вход же въ портъ видли они корабль ‘Св. Петръ,’ лавировавшій подл береговъ Норвегіи, безъ форъ-стенги и съ изорваннымъ гротъ-марселемъ. Усмотрвъ адмирала, онъ донесъ ему сигналомъ о своихъ поврежденіяхъ, и въ отвтъ получилъ приказаніе, итти въ способный порть.
Хорошо отъ всхъ втровъ закрытый, безопасный портъ доставилъ эскадр случай исправить свои поврежденія. Контръ-Адмиралъ Карцовъ и Капитанъ Трескинъ, мореходцы опытные и искусные, не упустили ничего, чмъ только можно было поправить и укрпить корабль свой, и привести его въ состояніе совершить безопасно переходъ въ Англію. Корабль ‘Принцъ Густавъ’ былъ крененъ на об стороны, вс пазы, лишившіяся конопати, были законопачены снова. Водорзъ, гальюнъ и бушпритъ укрпили найтовами, словомъ сдлано было все возможное по обстоятельствамъ. Посл сихъ поправокъ корабль сталъ течь только по два дюйма въ часъ.
Начальникъ эскадры, ревнуя съ точностью и со всею возможною поспшностью исполнить Монаршую волю, при первомъ удобномъ случа вышелъ изъ залива съ судами, при немъ бывшими, но едва усплъ удалиться отъ него на нсколько миль, какъ опять встртили его противные крпкіе втры, и тотчасъ причинили кораблямъ новыя поврежденія. Адмиралъ видлъ, что борьба его съ стихіями была вовсе безполезна, въ плаваніи не доставляла она ему ни какого успха, а могла только боле разслабить корабли, и подвергнуть ихъ гибели, и потому разсудилъ вторично зайти въ безопасную гавань. На сей разъ убжищемъ ему послужилъ норвержскій портъ Эквогъ, въ которомъ крпкіе втры съ южной стороны продержали его почти цлый мсяцъ, и онъ вышелъ не прежде 28-го Октября: ‘Софія Магдалина’ и фрегатъ ему сопутствовали.
Втеръ былъ попутный, эскадра правила къ Англіи, и 29-го числа находилась уже на Доггеръ-банк. Въ то время втеръ сталъ дуть порывами, и часто перемнялся, а на другой день, утвердясь на румб WNW, началъ усиливаться: тогда же огромная зыбь предзнаменовала бурю, которая со всею яростью настала въ третьемъ часу пополудни. Ужасный сей штормъ повлекъ съ собою дождь и пасмурность, и адмиралъ потерялъ изъ виду свою эскадру. Что же принадлежитъ до его корабля, ‘Принцъ Густавъ,’ то онъ, кром нижнихъ, не могъ нести ни какихъ другихъ парусовъ, и вскор отъ чрезвычайной качки и многихъ поврежденій, получилъ столь сильную течь, что экипажъ, дйствуя всми помпами, едва могъ отливать воду. Капитанъ Трескигіъ, неусыпный въ своей должности, свидтельствуя вс части корабля, вскор нашелъ, что въ носу концы обшивныхъ досокъ, вышедши изъ шпунтовъ, оставляли вод свободный проходъ, которымъ она лилась съ такимъ стремленіемъ, что даже слышно было ея журчаніе. Это крайне опасное положеніе корабля угрожало всему экипажу неизбжною гибелью, оставалась нкоторая надежда на помпы, но и та скоро исчезла, ибо звенья цпей отъ безпрестаннаго дйствія начали ломаться. Капитанъ и Офицеры, не теряя ни мало присутствія духа, прилагали неусыпное стараніе содержать помпы въ исправности, и ломанныя звенья немедленно замняли новыми, но, не смотря на то, воды въ трюм часъ отъ часа становилось боле, а въ пять часовъ вечера поднялась она уже выше четырехъ футъ. Такая пагубная течь возлагала на адмирала обязанность принять нужныя мры для спасенія экипажа. Употребивъ вс способы, какіе только опытность и совершенное знаніе морскаго искусства могли изобрсти для отвращенія течи, и не получивъ отъ нихъ ни какого успха, адмиралъ прибгнулъ къ послднему средству: приказалъ спуститься отъ втра, и править къ Мысу Фланборгетъ, чтобъ укрыться въ гавани.
31-го Октября втеръ часто перемнялся, однако жъ напослдокъ опять утвердился на румб WNW, только дулъ уже умренно. Въ три часа пополудни съ корабля ‘Принцъ Густавъ’ увид’ли къ NO трехмачтовое судно, адмиралъ тотчасъ къ нему спустился, и вскор посл того, къ неизъяснимой радости всего экипажа, открылось, что это былъ корабль ‘Изяславъ,’ которому тогда же сигналомъ повелно было: держаться близь адмиральскаго корабля: большая течь въ послднемъ требовала этой осторожности. Втеръ, между тмъ, началъ утихать, и 1-го Ноября, перешедши къ NO, сдлался совсмъ тихимъ, но течь въ корабл ни сколько не уменьшалась, по этой причин Капитанъ Трескинъ, обращая бдительное вниманіе на все, происходившее въ его корабл, и безпрестанно осматривая вс части, нашелъ и донесъ адмиралу, что, кром прежней течи, открылась еще другая съ обихъ сторонъ въ подводной части противъ средняго лага водяныхъ бочекъ, и столь опасная, что въ трюм даже слышно, какъ бжить вода. Адмиралъ, желая испытать вс возможныя средства для спасенія корабля, далъ приказаніе подвестъ подъ него паруса, нашпигованные пенькою, которые во всякомъ другомъ случа могли бы совершенно соотвтствовать своей дли, но теперь большою зыбью корабль качало такъ сильно, что ихъ тотчасъ изорвало. Къ несчастію, и помпы отъ безпрерывнаго дйствія начали чаще портиться, и запасныхъ матеріяловъ для починки ихъ почти совсмъ не осталось. И такъ, для спасенія корабля, предстояло только одно средство: войти скоре въ портъ, но противные тихіе втры и теченія отъ береговъ препятствовали этому. На другой день во вс сутки экипажъ занимался безпрестаннымъ отливаніемъ воды, а 3-го числа корабль находился въ небольшомъ разстояніи {Въ Собраніи Морскихъ Журналовъ (Часть I. Стран. 119) сказано: ‘Въ разстояніи четырехъ нмецкихъ миль,’ но это, безъ сомннія, ошибка, ибо за двадцать восемь верстъ, на берегахъ, гд ходитъ большой бурунъ, пушечныхъ выстрловъ слышать нельзя, да и лоцмана въ открытое море на такое разстояніе, въ зимніе короткіе дни, ни за что не отважатся хать.} отъ мстечка Дроммель, на норвежскомъ берегу, и для призыва лоцмановъ налилъ временно изъ пушекъ, ко никто къ нему не пріхалъ.
4-го Ноября корабль находился также вблизи береговъ, и пушечными выстрлами требовалъ помощи, но тщетно. Между тмъ положеніе его становилось ежеминутно отчаянне: вода, можно сказать, уже не прибывала въ корабль, а лилась въ него, ибо течь дошло почти до десяти футовъ въ часъ {Въ Собраніи Морскихъ Журналовъ (Часть I. Стран. 119) сказано: ‘прибываніе воды дошло до двухъ дюймовъ въ минуту.’}, вс помпы испортились, люди, отъ безпрестанной и продолжительной работы, потеряли силы: словомъ, не оставалось ни какихъ способовъ отливать воду, слдовательно и средствъ спасти корабль. Въ этомъ-то крайнемъ, совершенно отчаянномъ положеніи, когда уже и самая надежда оставила бдствующихъ, но не прежде, желаніе адмирала не оставлять корабля уступило его долгу, и онъ ршился спасти экипажъ. На сей конецъ былъ призванъ сигналомъ на адмиральскій корабль командиръ корабля Изяслава {Капитанъ Клокачевъ, бывшій въ послдствіи Вице-Адмираломъ и Генералъ-Губернаторомъ трехъ сверныхъ губерній.}. Тогда, собравъ всхъ офицеровъ, адмиралъ составилъ совтъ, въ которомъ единогласно признано было, что для спасенія экипажа не остается другаго средства, какъ оставить корабль ‘Принцъ Густавъ,’ и перехать на ‘Изяславъ.’ Въ слдствіе сего опредленія, тогда же приступили къ исполненію: въ полдень спустили на воду съ обоихъ кораблей вс гребныя суда, и начали перевозить людей: при семъ случа, къ чести офицеровъ должно сказать, никто не помышлялъ о своемъ имуществ, они слдовали примру безкорыстнаго и великодушнаго своего адмирала. Въ шестомъ часу вечера Капитанъ Трескинъ, исполнивъ совершенно свой долгъ по званію корабельнаго командира, съ преисполненнымъ горести сердцемъ, послдній оставилъ утопающій корабль свой, въ которомъ тогда было двнадцать футовъ воды. Вскор посл того втеръ повялъ отъ свера, и дулъ тихо. Изяславъ, по повелнію адмирала, во всю ночь держался подл оставленнаго корабля, который въ девятомъ часу скрылся въ темнот, а поутру его уже не видали: во время ночи онъ, безъ всякаго сомннія, погрузился въ морскую бездну.
Провидніе, благотворившее экипажу корабля ‘Принцъ Густавъ,’ какъ бы нарочно укротило бурю на короткое время, чтобъ дать только ему возможность найти свое спасеніе на другомъ корабл, ибо 5-го числа сдлался опять прекрпкій втеръ отъ сверо-востока. Слдовательно о корабл ‘Изяслав,’ по всей справедливости, можно сказать то, что сказалъ о немъ достопочтенный и краснорчивый исторіографъ нашего флота {Адмиралъ, Членъ Государственнаго Совта, Президентъ Россійской Академіи и Членъ Адмиралтейскаго Департамента Александръ Семеновичъ Шишковъ, въ Собраніи Морскихъ Журналовъ.}): ‘явился онъ (Изяславъ), какъ нкій ниспосланный съ небесъ ангелъ-хранитель для спасенія шести сотъ человкъ.’
Пользуясь попутнымъ втромъ, адмиралъ спшилъ исполнить данное ему Высочайшее именное повелніе, а потому приказалъ править къ берегамъ Англіи, и вскор, прибывъ на ярмутскій рейдъ, вступилъ подъ начальство Главнокомандующаго Россійской вспомогательной эскадры, Вице-Адмирала Макарова {При чтеніи описанія сего кораблекрушенія естественно долженъ родиться вопросъ: какъ могло случиться, что для плаванія по морямъ бурнымъ и на долгое время послали такой слабый и худо скрпленный корабль? На это могутъ дать отвтъ только порто-начальники и кораблестроители того времена, а мы станемъ надяться, что при ныншнемъ попеченіи правительства о приведеніи въ совершенство морскихъ военныхъ силъ, и наши мореплаватели никогда не будутъ доведены до такой крайности.}.

Бдственное и крайне опасное положеніе корабля Ретвизана {Шведскій корабль, взятый въ 1790 году на погон фрегатомъ Венусомъ, подъ начальствомъ Капитана (въ послдствіи Адмирала) Кроуна.}, подъ начальствомъ Капитана Грейга {Алексй Самойловичъ, бывшій потомъ Адмираломъ и Главнымъ Командиромъ Черноморскаго флота и Портовъ.}, на мели при вход въ портъ Гелдеръ, что у острова Текселя, въ Август 1799 года.

Въ Август 1799 года Англійскій флотъ, вспомоществуемый союзною ему нашею эскадрой, высадилъ войска на голландскіе берега, между мстечками Кисъ-доуномъ и Камперь-доуномъ, и овладлъ укрпленіями мыса Гелдера. На рейд предъ симъ мысомъ находилась тогда голландская эскадра, состоявшая изъ осьми линйныхъ кораблей, трехъ фрегатовъ и одного шлюпа. Чтобъ взять эту эскадру, надлежало аттаковать ее морскою силою. Исполненіе сего предпріятія было возложено на Вице-Адмирала Митчеля, которому для того поручено было въ начальство восемь англійскихъ линйныхъ кораблей, но главнокомандующій всего ополченія, Адмиралъ Дункень, желая, чтобъ Русскіе имли случай раздлись славу подвига съ его соотечественниками, предписалъ командующему союзной эскадры, Вице-Адмиралу Макарову, назначить изъ оной два корабля для содйствія Англичанамъ. Вице-Адмиралъ избралъ корабли Ретвизанъ и Мстиславъ, подъ начальствомъ Капитановъ Грейга и Моллера {Антонъ Васильевичъ, въ послдствіи Адмиралъ, Морской Министръ.}, которые тотчасъ вступили подъ команду Вице-Адмирала Митчеля.
19-го Августа былъ день, назначенный Вице-Адмираломъ Митчелемъ для нападенія на непріятеля, и союзная эскадра въ пять часовъ утра, при попутномъ втр и теченіи, пошла, такъ называемымъ, большимъ проходомъ, къ острову Текселю. Но какъ въ этомъ проход Голландцами сняты были вс баканы, и направленіе теченій между мелями Англичанамъ неизвстно, то путь сей подвергалъ эскадру большой опасности. Передовымъ кораблемъ въ боевой линіи былъ Глагонъ, который, при одномъ изгиб прохода, коснулся мели, но, по малому своему углубленію, прочертилъ только по ней килемъ, и избжалъ опасности, а корабль Ретвизанъ, второй въ линіи, шедшій непосредственно за Глатономъ, будучи грузне его, сталъ плотно на мель, прочіе же корабли, увидвъ опасность, легко могли уже миновать ее, вышедши на настоящій фарватеръ, кром корабля Америки и фрегата Латоны, которые, но близости Ретвизана, также стали на мель.
Въ слдующую ночь втеръ усилился, и Ретвизанъ находился на краю гибели, капитанъ его, въ своемъ до несеніи говоритъ: ‘Я находился въ совершенно отчаянномъ состояніи, и спасся не иначе, какъ особливымъ Божіимъ милосердьемъ.’ А я къ тому утвердительно {Я тогда находился флагъ-Офицеромъ при Вице-Адмирал Макаров, слдовательно имлъ случай знать состояніе каждаго корабля, бывшаго въ вспомогательной эскадр, а будучи употребляемъ къ переводамъ и въ сношеніяхъ Главнокомандующаго съ англійскими адмиралами, я зналъ также хорошо и ихъ мнніе о каждомъ изъ нашихъ кораблей и капитановъ.}, могу присовокупить, что корабль Ретвизанъ, посл всесильной помощи Божіей, безъ коей вс наши усилія бываютъ тщетны, обязанъ своимъ спасеніемъ присутствію духа и искусству своего начальника, твердости и непоколебимому усердію офицеровъ, расторопности нижнихъ чиновъ и вообще рдкому порядку и дисциплин, существовавшимъ на семъ корабл во всю кампанію. При семъ случа особенно содйствовали Капитану Грейгу, и отличились Капитанъ-Лейтенантъ Быченскій {Михайло Тимоеевичъ, въ послдствіи Адмиралъ въ Черноморскомъ флот.}, первый Лейтенантъ Миницкій {Степанъ Ивановичъ, въ послдствіи Генералъ-Интендантъ флота.} и Лейтенантъ Хвостовъ {Николай Александровичъ Хвостовъ, извстный по Двукратному путешествію морскихъ офицеровъ въ Америку.}. Бдственное положеніе Ретвизана описано уже краснорчивымъ перомъ знаменитаго нашего исторіографа флотовъ {См. Собраніе Морскихъ Журналовъ, часть 2-я, стр. 108.}, притомъ съ такою справедливостью, что мн остается только помстить здсь описаніе его почти отъ слова до слова.
‘Двукратное стояніе на мели корабля Ретвизана, и наипаче въ этотъ второй разъ, было столь бдственное, что весьма любопытно {Любопытно, а для морскихъ офицеровъ сверхъ того и полезно имть такой поучительный примръ предъ глазами.} знать о подробностяхъ сего несчастнаго происшествія. Мы помстимъ здсь описаніе объ ономъ, почерпнутое частію изъ журнала сего корабля, частію же изъ разсказовъ и записокъ бывшихъ на немъ офицеровъ. По занятіи сухопутными войсками всхъ на Гельдер береговыхъ укрпленій, Вице-Адмиралъ Митчель на канун снятія своего съ якоря, получа, какъ мы уже то видли, на вс корабли свои лоцмановъ, рано поутру, при втр SWtS, вступилъ подъ паруса, и направилъ путь свой къ NNO. Корабль Ретвизанъ въ линіи былъ вторымъ, и шелъ за Глатономъ. Вскор по вступленіи ихъ подъ паруса, на корабл Вице-Адмирала Митчела сдланъ былъ сигналъ: приготовиться къ сраженію. Въ шесть часовъ утра проходили они между мелями, имя при свжемъ втр до^ вольно скорый ходъ. Капитанъ корабля Ретвизана, вс Офицеры и лоцманъ находились тогда на шканцахъ. Капитанъ, почувствовавъ вдругъ прикосновеніе корабля къ мели, закричалъ, ‘руль на бордъ!’ Но едва усплъ онъ произнесть сіи слова, какъ уже корабль стукнулся и слъ плотно на мель. Тогда было время прилива, и вода шла еще на прибыль. Тотчасъ начали крпить паруса, завозить верпъ и сигналами требовать помощи.
‘Немедленно присланы были къ нимъ два шлюпа, именуемые Барбетъ и Дартъ, но какъ въ то же время одинъ изъ заднихъ англійскихъ кораблей, а именно Америка, сталъ также на мель, то шлюпъ Дартъ пошелъ на помощь къ нему, а Барбетъ неподалеку отъ нихъ легъ на якорь. Завезли на него два кабельтова, изъ которыхъ одинъ на шлюп, а другой на корабл положили на шпиль. Тогда уже было восемь часовъ, начали общими силами вертть какъ сіи кабельтовы, такъ равно и кабельтовъ завезеннаго верпа, корабль тронулся съ мста, и сталъ понемногу двигаться, но вдругъ на шлюп, подумавъ, что онъ сошелъ уже съ мели, и опасаясь сближенія съ нимъ, тмъ паче, что и самый шлюпъ нсколько къ нему дрейфовало, перестали вертть шпиль, и отдали кабельтовъ. Корабль остановился.
‘Надлежало употребить новыя силы и средства для вторичнаго покушенія стягивать оный, но, по несчастію, это было уже поздно, ибо во-первыхъ завезенный верпъ, частію отъ того, что ползъ по дну моря, частію же отъ движенія къ нему корабля, находился въ близкомъ отъ него разстояніи, во-вторыхъ вода, достигнувъ уже до высочайшаго предла своего, начинала сбывать, и такъ должно было, оставя надежду снятія корабля съ мели до будущаго прилива, помышлять о томъ, чтобъ во время малой воды не повалило его на бокъ.
‘Да позволено мн будетъ прервать на время сіе описаніе, дабы сказать, сколь приключеніе сіе при таковыхъ обстоятельствахъ долженствовало быть горестно для находившихся на семъ корабл офицеровъ: не столько опасность жизни, сколько соревнованіе къ слав ихъ безпокоило. Я не могу лучше и справедливе изобразить чувствъ ихъ, какъ помстивъ здсь точныя слова, взятыя мною изъ писанныхъ въ сіе самое время однимъ офицеромъ {Лейтенантомъ Хвостовымъ.} черныхъ записокъ, которыя нечаянно попались мн въ руки: ‘Состояніе наше (пишетъ онъ) весьма несносно: вс корабли проходятъ мимо насъ, а мы стоимъ на мели, и служимъ имъ вмсто бакана. Вся наша надежда быть въ сраженіи и участвовать во взятіи Голландскаго флота исчезла! Въ крайнемъ огорченіи своемъ вс мы злились на лоцмана и осыпали его укоризнами, но онъ и такъ уже былъ какъ полумертвый. Англійскій корабль Америка сталъ на мель, это принесло намъ нкоторое утшеніе. Хотя и не должно радоваться чужой напасти, но многія причины насъ къ тому побуждаютъ: по крайней мр Англичане не скажутъ, что одинъ Русскій корабль сталъ на мель, и можетъ быть, Митчель безъ двухъ кораблей не ршится дать баталіи, а мы между тмъ снимемся, и поспемъ раздлить съ ними славу {Въ послдствіи оказалось, что на счетъ славы забота офицеровъ корабля Ретвизана была напрасна, ибо начальникъ голландской эскадры, Контръ-Адмиралъ Стори, принужденъ былъ отдать ее Англичанамъ, не сдлавъ ни одного выстрла, потому, что, кром его самого и офицеровъ, вс служители цлой эскадры признали единодушно прежнее правительство и не хотли сражаться противъ союзниковъ Принца Оранскаго.}.’ Таковы были чувства ихъ, и они тмъ боле надялись на отложеніе до снятія ихъ аттаки, что когда вс прошли мимо ихъ, и передовой корабль Глатонъ подходилъ къ Голландскому флоту, Вице-Адмиралъ Митчель сдлалъ ему сигналъ: нейти дале, и какъ онъ не взирая на то, продолжалъ еще путь свой, то вице-адмиралъ, при поднятіи вымпела его, повторилъ ему оный съ пушечнымъ выстрломъ. Посл чего Глатонъ легъ на якорь, и весь флотъ сдлалъ то же. Но обратимся къ кораблю Ретвизану.
‘Предупреждая отливъ моря, и опасаясь, какъ выше сказано, чтобъ при сбытіи воды не повалило корабль на бокъ,- принуждены они были съ обихъ сторонъ его спускать за бордъ запасныя стенги и реи, привязывая къ нижнимъ концамъ ихъ по нскольку чугунныхъ баластинъ, а верхніе концы оныхъ упирая въ порты нижняго дека, и снайтовливая оные между собою такъ, чтобъ эти деревья могли служить подпорами кораблю, не допуская его при обмеленіи ложиться на бокъ {Нкоторымъ эти подробности могутъ показаться излишними, напримръ замтятъ: ‘довольно было бы сказать: ‘корабль поставилъ стрлы, чтобъ его не повалило, тутъ бы уже и разумлось, что баластъ былъ привязанъ, найтовы положены и проч., ибо вс морскіе знаютъ, какъ становятся подпоры, стрлами у насъ именуемыя.’ Но я, съ моей стороны, думаю, что ни какая подробность, служащая къ наставленію молодыхъ офицеровъ, какъ поступать при кораблекрушеніяхъ, не можетъ быть лишнею, и горжусь тмъ, что мнніе мое о семъ предмет согласуется съ мнніемъ почтеннаго и ученаго нашего исторіографа.}. Многотрудная работа сія продолжалась до двухъ часовъ посл полудня. Въ это время, ожидая прибыванія воды, и не надясь на прежнія свои къ стягиванію средства, велли они на случившуюся у нихъ по счастію лодку положить якорь плехтъ съ канатомъ, и сдлавъ завозъ, стали но немъ тянуться. Употребили вс свои силы: люди для способнйшаго дйствованія сняли съ себя платье, и въ однхъ рубахахъ вертли шпиль: вс измучились, но стянуть не могли, корабль подвинулся на одинъ только кабельтовъ. Глубины воды было вокругъ его слишкомъ три сажени.
‘Между тмъ втеръ, постепенно прибавляясь, развелъ великое волненіе, и корабль било о грунтъ съ такою силою, что едва можно было стоять на ногахъ. Капитанъ созвалъ всхъ офицеровъ и сдлалъ консиліумъ. Сначала полагали срубить мачты, но разсудили оставить это до нужнйшаго времени. Въ пятомъ часу оторвало отъ корабля одно изъ гребныхъ судовъ, на которомъ были три человка. Приключеніе это могло бы въ другое время произвесть сожалніе о сихъ несчастныхъ, но въ это время невозможность снасти ихъ и собственная своя опасность не позволяли никому о томъ думать.
‘Вскор потомъ шлюпъ Барбетъ подрейфвало, онъ распустилъ паруса и ушелъ. Въ то же почти время сорвало съ якоря лоцманскую лодку, на коей было пятнадцать матросовъ съ Мичманомъ Александровымъ, и которую унесло въ Тексель. Въ шестомъ часу принуждены были спустить стеньги и реи панизъ, производя безпрестанную изъ пушекъ пальбу, въ знакъ требованія помощи. Въ седьмомъ часу прислано къ нимъ было одно дессантное судно, которое ни какого пособія подать имъ было не въ состояніи, кром, въ случа крайности, могло нсколько человкъ спасти. Они взяли его на багштовъ. Между тмъ время приближалось уже къ осьми часамъ вечера, и вода начала убывать: надлежало брать предосторожности, прибавляя новыя и укрпляя прежнія подпоры, дабы корабль не повалило на бокъ. Наконецъ не оставалось ничего длать. Дали людямъ выпить по чарк вина и състь по сухарю. Праздность еще боле умножала уныніе.
‘Горизонтъ, отъемля остатокъ свта, начиналъ покрываться угрюмыми облаками и черными тучами. Въ десять часовъ налетлъ порывистый шквалъ, который свирпость прежняго втра боле усилилъ. Вскор волненіе сдлалось подобно превеликимъ блющимся въ мрачности горамъ, нападающимъ на корабль съ ужасною лютостью. Совершенная темнота ночи, визгъ втра, ревъ буруновъ, безпрестанная пушечная пальба, слышимая отъ претерпвающихъ подобное же бдствіе англійскихъ судовъ, и притомъ удары корабля о землю, потрясавшіе вс его члены, и отъ которыхъ, казалось, раздробляется онъ на части, удобны были самый твердый духъ привесть въ трепетъ и содроганіе. Скоро появилась въ немъ течь, люди, не отходя отъ помпъ, едва могли отливаться. Въ одиннадцать часовъ стоящее на багштов дессантное судно залило и поворотило вверхъ дномъ, для чего принуждены были отрубить багштовъ.
‘Наступила полночь, и часъ пополуночи. Вода стала убывать. Тогда положеніе ихъ сдлалось еще худшимъ. Валъ, приподнимая корабль высоко и разверзаясь подъ нимъ, съ такою силою опускалъ его внизъ, что при жестокихъ его о неровный грунтъ ударахъ, не только вс члены его расходились, но и палубы гнуло, такъ, что ожидали ежечаснаго преломленія корабля, и что можетъ быть, корма его останется на мели, а носъ, оторвавъ, унесетъ въ море. Въ семъ гибельномъ состояніи, ожидая ежеминутно конца и не видя ни какого къ спасенію средства, прибгнули однако жъ они еще къ нкоторому опыту: велли отдать канату въ той надежд, что, можетъ быть, корабль подвинется и станетъ плотне, чрезъ что удары его хотя нсколько уменьшатся, и можно будетъ получить надежду, что по крайней мр до разсвта его не разобьетъ. Отдали канату до полутораста саженъ: корабль немного подвинулся, но тотчасъ остановился, и состояніе его ни мало не облегчилось.
‘Въ три часа разрушеніе его казалось уже быть неминуемымъ: палубы начали трещать, полъ въ констапельской кают приподняло, румпель переломился, руль и тиллеръ-транецъ повредило. Въ половин четвертаго часа ужасъ ихъ еще боле умножился: они въ темнот увидли влекомый по мелямъ сближающійся съ ними корабль Америку, который, какъ думать надлежало, былъ не въ лучшемъ ихъ состояніи. Въ это время отчаяніе у нихъ было всеобщее: никто уже не помышлялъ о своемъ спасеніи, везд было единое приготовленіе къ смерти, люди стояли вс на колняхъ и съ горестными слезами приносили теплыя и послднія къ Всевышнему молитвы. Капитанъ, видя, что не остается уже ни какихъ къ спасенію корабля и людей способовъ, посовтовавшись съ офицерами, ршился, если не къ лучшему, то по крайней мр къ скорйшему концу, перемнить безнадежное положеніе свое и предать себя на произволъ судьб. Для чего приказалъ отрубить канатъ, и распустить стаксели {Если бъ Капитанъ Грейгъ думалъ, что сей маневръ послужитъ только къ скорйшему концу, а не къ лучшему, то врно не поторопился бы достичь худаго конца, но онъ, какъ опытный мореходецъ, видлъ уже, что только и было одно средство спасти корабль и экипажъ, хотя средство это могло быть пагубно, но обстоятельства и положеніе корабля оправдывали оное, потому-то онъ и ршился отважиться на него, и не ошибся: успхъ увнчалъ его предпріятіе.}.
‘Паруса наполнились: корабль двинулся и пошелъ, стуча о землю. Ужасна была его неподвижность, но движеніе его было еще ужасне: громада эта, лишенная руля, ставъ совершеннымъ игралищемъ свирпаго втра и волненія, шествуетъ, безъ всякаго управленія, по мелямъ, влача съ собою подставы свои и раздирая килемъ своимъ дно моря, толстыя обшивныя доски отрываются отъ ней и позади ея всплываютъ вверхъ, казалось, что сильное треніе и удары въ скорости обнажатъ ее до самыхъ ребръ и наполнятъ водою, но рука Господня спасаетъ ихъ: ибо кто въ семъ совершенномъ отчаяніи могъ ожидать мгновенной перемны? Кто вообразитъ себ радость ихъ, когда они вдругъ почувствовали, что корабль ихъ сошелъ на глубину, и иметъ подъ собою одиннадцать саженъ воды?
‘Тотчасъ бросили якорь. Тогда начинало уже разсвтать. Немедленно приступили къ исправленію всего того, что могли, и капитанъ, видя, что Вице-Адмиралъ Митчель стоитъ еще на якор, и думая, что онъ, по причин уменьшенія двумя кораблями линіи своей, не вступаетъ въ сраженіе, тотъ же часъ, не взирая на чрезмрное корабля своего поврежденіе и на великое, посл столь страшнаго бдствованія, силъ своихъ изнуреніе, послалъ къ нему рапортъ, что онъ снялся съ мели и вскор мсто свое въ линіи заступить и бой начать готовъ. Чрезъ краткое время, въ самомъ дл, былъ уже онъ въ своемъ мст {Это происшествіе съ кораблемъ Ретвизаномъ напомнило мн т счастливыя для Россійскаго флота времена, въ которыя оно случилось. Кто бы могъ поврить, чтобъ люди, взятые въ морскую службу, большею частію отъ сохи, и посланные съ береговъ какой нибудь рчки, озера, лужи, по волнамъ свирпаго океана, въ нсколько мсяцевъ сравнялись съ англійскими матросами, и даже часто въ манёврахъ превосходили ихъ? Я не говорю уже о тхъ корабляхъ, гд прилагаемо было особенное стараніе довести ихъ до совершенства, но даже и у капитановъ, не слишкомъ много обращавшихъ вниманія на сей предметъ, экипажи ничмъ не хуже Англичанъ управлялись съ кораблями. Отчего же это происходило? Отъ охоты, съ какою тогда вс служили на корабляхъ. Въ сей эскадр вс, отъ главнокомандующаго адмирала до послдняго матроса, были совершенно довольны своимъ состояніемъ. Капитаны и Офицеры гордились своею службою и порядкомъ и дисциплиною своихъ кораблей, хотли сравняться съ Англичанами, и безъ всякихъ инструкцій, предписаній, и проч., успвали въ своемъ желаніи. Охота къ служб до то.то простиралась, что нкоторые изъ капитановъ много неположенныхъ по штату вещей длали на свой счетъ. Когда, бывало, чужой корабль снимался съ якоря, ложился на якорь, или длалъ какой либо манёвръ, офицеры оставляли обдъ и всякое дло, и выбгали съ зрительными трубками наверхъ, чтобъ только видть, замчать, перенимать, какъ что длается, нижніе чины снимали съ нихъ примры. Словомъ во всхъ было какое-то особенное благородное честолюбіе превзойти другъ друга въ познаніи своей должности и искусства по служб. Мн кажется, если не ошибаюсь, судя по собственнымъ моимъ чувствамъ, что для усовершенствованія какой либо части, не столько нужны деньги, предписанія и даже самые планы и проекты у какъ искусство вселять къ ней охоту: такъ сказать, облагородствовать часть, чтобъ занимающіеся ею гордились, а не краснли, что принадлежатъ къ ней, и отправляли свою должность точно изъ чести и для чести.}.’

Крушеніе Россійско-Американской Компаніи судна Святаго Николая, подъ начальствомъ Штурмана Булыгина, при сверо-западныхъ берегахъ Америки, въ широт около 47 1/2 град. у острова, названнаго Ванкуверомъ Destruction island (Пагубный Островъ), 1-го Ноября 1808 года.

Въ бытность мою (1810) въ Америк, получилъ я отъ компанейскаго правителя, Коллежскаго Совтника Баранова, журналъ, въ которомъ описано это кораблекрушеніе однимъ изъ прикащиковъ Компаніи, находившимся на погибшемъ судн. Прикащикъ сей, Тимоей Таракановъ, разумлъ изрядно мореплаваніе и былъ, какъ говорится, мужикъ смышленый и прямой, но малограмотный, и потому для уразумнія его журнала, я долженъ былъ нсколько разъ призывать его и другихъ бывшихъ съ нимъ промышленниковъ, для изъясненія мстъ темныхъ и непонятныхъ. Повствованіе ихъ весьма любопытно, и хотя, при самомъ кораблекрушеніи не было показано ни какого искусства или твердости, которыя могли бы служить примромъ и были достойны подражанія, но въ послдствіи Русскіе показали свой духъ и характеръ съ самой выгодной стороны. Замчанія ихъ о дикихъ сверо-западнаго берега Америки также весьма занимательны, и тмъ боле, что народъ сей еще очень мало извстенъ географамъ. По симъ причинамъ, въ лестной надежд угодить просвщеннымъ читателямъ, я ршился приложить здсь, если можно такъ сказать, въ перевод весь журналъ Тараканова, котораго слогъ я перемнилъ совсмъ, но вс мысли и происшествія остались т же безъ малйшей прибавки и безъ сокращенія. Въ семъ описаніи повствователемъ я поставилъ самаго Тараканова, который о себ везд говоритъ въ первомъ лиц.
‘Компанейскій бригъ Святой Николай, на коемъ я находился въ званіи суперкарга, состоялъ подъ начальствомъ флотскаго штурмана офицерскаго чина Булыгина, и былъ назначенъ съ особыми порученіями отъ Главнаго Правителя Колоній къ берегамъ Новаго Албіона. 29-го Сентября 1808 года отправились мы въ путь, а около 10-го Октября подошли къ мысу Жуанъ-де-фука, лежащему въ широт 48 22’ {На англійскихъ картахъ Ванкувера положенъ онъ въ широт 48 25х, подъ именемъ Льстиваго Мыса: Cape Flattery.}. Тутъ безвтріе продержало насъ четверо сутокъ, потомъ повялъ легкій западный втерокъ, съ которымъ шли мы по близости береговъ къ югу, и описывая оные, клали на карту и длали на нихъ наши замчанія. На ночь обыкновенно мы отъ берега нсколько удалялись, а днемъ подходили къ нему весьма близко, и въ это время прізжало къ намъ много жителей на своихъ лодкахъ, такъ, что иногда число лодокъ у борта простиралось до нсколькихъ десятковъ и даже до ста. Впрочемъ он были не очень велики: рдкія могли вмстить человкъ десять, а въ большей части изъ нихъ находилось по три и по четыре человка. Совсмъ тмъ однако жъ мы остерегались, и ни какъ не впускали на бригъ въ одно время боле трехъ человкъ. Эта предосторожность казалась намъ тмъ нужне, что жители были вооружены. Многіе изъ нихъ имли даже ружья, а у другихъ были стрлы, сдланныя изъ оленьяго рога, желзныя копья безъ древокъ и костяныя рогатины, на длинныхъ шестахъ насаженныя: послднія походили на наши снныя вилы. Сверхъ того имли они особаго рода оружіе, сдланное изъ китовой кости наподобіе косаря или турецкой сабли, длиною до полу-аршина, шириною въ два съ половиною дюйма, четверть дюйма въ толщину, и съ обоихъ краевъ тупое. Сначала мы ни какъ не могли догадаться, къ чему могло бы служить такое оружіе, но посл узнали, что оно употребляется при ночныхъ нападеніяхъ, столь обыкновенныхъ между здшними народами: пробравшись въ шалаши непріятельскіе, они бьютъ сими косарями сонныхъ враговъ своихъ по головамъ.
‘Жители привозили къ намъ на продажу морскихъ бобровъ, оленьи кожи и рыбу. За большаго палтуса я имъ платилъ по нитк въ четверть аршина голубыхъ корольковъ и по пяти и по шести вершковъ такого же бисера, но за бобровъ не только корольковъ или бисера не хотли они брать, но даже отвергали съ презрніемъ китайку и разные желзные инструменты, а требовали сукна, какое они видли на камзолахъ нашихъ промышленныхъ, но какъ мы его не имли, то и торговля наша не состоялась.
‘Тихіе втры и благопріятная погода продолжались нсколько дней, наконецъ, не припомню котораго числа, около полуночи сталъ дуть ровный втеръ отъ SO, который къ разсвту усилился до степени жестокой бури. Начальникъ брига приказалъ закрпить вс паруса, кром совсмъ зарифленнаго грота, подъ которымъ мы лежали въ дрейф. Буря съ одинаковою силою свирпствовала трое сутокъ, изъ коихъ въ послднія дула отъ S. Потомъ, передъ разсвтомъ, вдругъ утихла, и наступила тишина, но зыбь была чрезвычайная, и туманъ покрылъ насъ совершенно. Вскор по восхожденіи солнца туманъ исчезъ, и тогда показался намъ берегъ не дале трехъ миль отъ насъ, мы бросили лотъ: глубина пятнадцать саженъ. Тишина не позволяла удалиться отъ опасности подъ парусами, а зыбь мшала употребить буксиръ или весла, она же прижимала насъ ближе и ближе къ берегу, къ которому, наконецъ, подвинуло насъ такъ близко, что мы простыми глазами весьма явственно могли видть птицъ, сидвшихъ на каменьяхъ. Мы въ это время находились, по нашему счисленію, противъ бухты, именуемой жителями Клоукоты, южный мысъ коей лежитъ въ широт 49 и нсколькихъ минутъ {Около сей широты есть много заливовъ и потому неизвстно, который изъ нихъ жители называютъ Клоукоты.}. Американскіе корабли въ тихіе втры часто заходятъ въ сію бухту, но въ бурю или при большомъ волненіи такое покушеніе было бы сопряжено съ крайнею опасностью. Гибель брига казалась намъ неизбжною, и мы ежеминутно ожидали смерти, докол Божіимъ милосердіемъ не повялъ сверо-западный втеръ, пособившій намъ удалиться отъ береговъ. Но втеръ сей, поблагопріятствовавъ намъ шесть часовъ, превратился въ ужасную бурю, и заставилъ лечь въ дрейфъ, убравъ вс паруса. Посл того, какъ буря укротилась, втры дули съ разныхъ сторонъ и съ разною силою, а мы, пользуясь оными, подавались къ югу*
’29-го Октября, при умренномъ западномъ втр, приблизились мы къ берегу, и зашли на островъ Дистракшинъ, лежащій въ широт 47 33′ {На карт Ванкувера сей островъ (Destruction island) положенъ въ широт 47 38′.}, обойдя по южную его сторону. Но къ несчастію нашему, за островомъ не было удобнаго якорнаго мста, и мы нашлись принужденными опять выйти въ море. Едва успли мы удалиться отъ берега мили на три, вдругъ сдлалось тихо, и во всю ночь не было никакого втра, отчего зыбью валило насъ къ берегу, а 31-го числа въ два часа по полудни протащило мимо вышеупомянутаго острова по сверную его сторону, и приблизило къ каменной гряд, находившейся не дале одной мили отъ твердой земли.
‘Командиръ брига, Штурманъ Булыгинъ, не зная, что предпринять, прибгнулъ къ общему совту, въ слдствіе коего стали мы держать мимо каменьевъ къ самому берегу, съ намреніемъ зайти за оные, и пройдя ихъ, очутились въ средин надводныхъ и скрытныхъ подъ водою рифовъ, тогда командиръ приказалъ положить якорь, а вскор потомъ и другой, но они не могли задержать судна, которое, безпрестанно дрейфуя, приближалось къ берегу. Но когда брошены были остальные два якоря, оно остановилось, однако жъ не надолго, ибо вечеромъ, когда стемнло, подорвало у насъ два перетертые а каменья каната, а около полуночи съ третьимъ случилось то же, и вскор потомъ поднялся свжій втеръ отъ SO, которымъ подорвало послдній канатъ. Теперь намъ не оставалось другаго средства спасти бригъ и себя, какъ отважиться на выходъ въ море между каменьями. Тмъ путемъ, которымъ мы вошли, втеръ не позволялъ итти, и такъ мы пустились, какъ говорится, куда глаза глядятъ, и подъ руководствомъ Всемощнаго Провиднія, къ общему нашему удивленію, не взирая на чрезвычайную темноту, прошли столь узкимъ проходомъ, что наврное ни одинъ мореплаватель и днемъ не осмлился бы итти онымъ. Но лишь успли миновать опасность, какъ переломился у насъ фока-рей, положеніе наше не позволяло убрать паруса для починки рея, и мы принуждены были нести оный докол было можно.
‘На разсвт втеръ, дувшій до сего отъ SO, перешелъ къ S, а вскор потомъ къ SW: прямо на берегъ. Фока-рея исправить мы не могли, и запаснаго не имли, а безъ фока не было ни какой возможности отлавировать отъ берега, къ которому насъ приближало весьма скоро, и наконецъ въ десятомъ часу утра 1-го Ноября бросило валомъ въ буруны, а потомъ на берегъ въ широт 47 56Л И такъ участь брига ршилась: надлежало помышлять о нашей собственной. Мало того, что мы сами могли спастись, намъ должно было также спасти оружіе, безъ котораго не имли мы ни какихъ средствъ сохранить свободу, а сдлавшись плнными, должны были влачить въ рабств у дикихъ жизнь, стократъ ужаснйшую самой смерти. Судно нате валяло бурунами съ боку на бокъ страшнымъ образомъ, и оно въ полтрюма наполнилось уже водою, мы съ оружіемъ въ рукахъ выжидали время: когда находилъ большой валъ, ударялъ въ судно и, разсыпавшись, опять сливался съ береговъ, тогда мы бросались съ борта и выбгали на берегъ за предлы воды, тамъ принимали отъ своихъ товарищей, оставшихся на бриг, ружья и аммуницію. Къ великому нашему счастію случилось, что мы стали на мель при отлив и на мягкомъ грунт, ибо хотя вс члены судна расшатало, и оно наполнилось водою, но уцлло, и по сбытіи воды осталось на суш.
‘Мы тотчасъ сняли съ него пушки, порохъ и разныя другія, нужныя намъ вещи, потомъ перечистили огнестрльное оружіе и приготовили заряды, чтобъ быть въ состояніи отразить нападеніе дикихъ, которыхъ мы имли причину теперь страшиться боле всего на свт. Наконецъ поставили изъ парусовъ дв палатки въ разстояніи саженъ семи одна отъ другой: меньшую изъ нихъ Николай Исаковичъ {Имя штурмана Булыгина.} и я назначили для себя. Сдлавъ все это, развели большой огонь, обогрлись и обсушились.
‘Едва успли мы кончить эти первыя наши занятія, какъ появилось множество здшнихъ жителей, которые, усмотрвъ насъ, тотчасъ къ намъ приблизились. Между тмъ штурманъ, взявъ съ собою четырехъ промышленниковъ, отправился на бригъ, съ намреніемъ спустить стенги и реи и снять съ него верхнюю оснастку, чтобъ при большой вод мене его валяло. Въ предосторожность они взяли съ собою горящій фитиль, ибо на судн оставалось еще нсколько пушекъ. Самъ командиръ, стоя подл брига, распоряжалъ работами, а мн приказалъ наблюдать за движеніями и поступками дикихъ. Около нашей ставки (или табора, какъ говоритъ Таракановъ) въ приличныхъ мстахъ поставили мы караулъ и часовыхъ.
‘Въ нашей палатк сидла супруга Г. Булыгина, Анна Петровна, одинъ кадьякскій Алеутъ, женщина того же народа, я и двое изъ здшнихъ жителей, вошедшихъ къ намъ безъ приглашенія. Одинъ изъ нихъ, молодой человкъ, называвшій себя тоёномъ (старшиною), приглашалъ меня посмотрть его жилище, отстоявшее недалеко отъ насъ, я согласился было съ нимъ итти, но товарищи мои, подозрвая со стороны дикихъ вроломство, меня удержали. Я старался всми способами внушить сему старшин миролюбіе, и уговаривалъ его насъ не обижать, и не выводить изъ терпнія. Онъ общался поступать съ нами по-дружески и вселить то же расположеніе къ намъ въ своихъ единоземцевъ. Между тмъ два раза уже приходили мн сказывать, что Колюжи {Симъ именемъ называется одно поколніе жителей сверо-западнаго берега Америки, имя это наши промышленники распространили и на вс народы здшняго края.} растаскиваютъ наши вещи. Я уговаривалъ своихъ людей сколько возможно стараться не начинать ссоры: Сносите, братцы, говорилъ я имъ, поелику можно, а старайтесь какъ нибудь отжитъ ихъ отъ табора безъ ссоры {Косыя буквы означаютъ собственныя слова Тараканова, я ихъ иногда помщалъ для показанія, что онъ хотя не умлъ писать, но умлъ дло длать.}. Въ то же время представлялъ я тоёну о неблагонамренныхъ поступкахъ его подчиненныхъ, и просилъ его приказать имъ оставить насъ въ поко, но какъ мы не очень хорошо понимали другъ друга, то разговоры наши были весьма продолжительны, и пока я съ нимъ разсуждалъ и велъ переговоры, а тамъ уже дло дошло и до расправы.
‘Наши стали дикихъ гнать прочь отъ табора, а они начали въ нихъ бросать каменьями. Анна Петровна первая увидла это и сказала мн: ‘Въ нашихъ бросаютъ каменьями.’ Въ то же время промышленные открыли огонь по Колюжамъ. Я бросился изъ палатки, но меня встртили копьемъ и ранили въ грудь. Воротясь, схватилъ я ружье, и выбжавъ, увидлъ ранившаго меня дикаго: онъ стоялъ за палаткой и держалъ въ лвой рук копье, а въ правой камень, который такъ сильно бросилъ мн въ голову, что я не могъ на ногахъ устоять и прислъ на колоду, но выстрливъ, повергъ врага моего мертваго на землю. Вскор посл того дикіе ударились въ бгство, при семъ случа успли они и командира нашего ранить копьемъ въ спину, а камнемъ въ ухо. Впрочемъ, кром четверыхъ, бывшихъ на судн, вс до одного человка потерпли отъ каменьевъ боле или мене. Изъ непріятелей же убито было трое, изъ коихъ одного они утащили, а сколько раненыхъ, не знаю, въ добычу намъ досталось много оставленныхъ на мст сраженія копій, плащей, шляпъ, и проч.
‘На ночь одна смна заняла кругомъ табора караулъ, а прочіе, собравшись въ палатку, оплакивали горькую свою участь. Поутру ходили мы осматривать окружность, и выбирали мсто, гд можно было бы намъ расположиться зимовать и обезопасить себя укрпленіями. Но нашли, что берегъ здсь имлъ самое неблагопріятное намренію нашему положеніе и свойство: онъ былъ покрытъ дремучимъ лсомъ, и столь низокъ, что большими водами его заливало. Начальникъ, собравъ всхъ насъ, открылъ, намъ свое намреніе слдующею рчью: ‘Господа! По предписаніямъ, даннымъ мн отъ Главнаго Правителя Колоній, я знаю, что въ непродолжительномъ времени долженъ прійти къ здшнимъ берегамъ компанейскій корабль Кадьякъ, и именно въ гавань, отстоящую не дале шестидесяти пяти миль отъ мста, гд мы теперь находимся. Между сими двумя мстами на карт не означено ни бухтъ, ни заливовъ, и ни одной рки, а потому мы весьма скоро можемъ достигнуть помянутой гавани. Вы сами видите, что здсь, не подвергая себя очевидной и почти врной гибели, намъ оставаться нтъ ни какой возможности: дикіе весьма легко могутъ истребить всхъ насъ. Если же мы немедленно тронемся съ мста, то они останутся здсь грабить судно, и длить поживу, и врно за нами не погонятся, потому что не будутъ имть въ томъ ни какой нужды.’ На это мы вс единогласно отвчали: въ вол вашей, мы изъ повиновенія не выходимъ {Каковъ отвтъ? Если промышленники, люди изъ разныхъ званій, бойкіе, по большей части съ пороками и служащіе Компаніи по уговору за плату, и отнюдь не обязанные присягою, если, говорю, такіе люди столь неограниченно повинуются поставленному надъ ними начальнику и въ такомъ состояніи, когда несчастіе нкоторымъ образомъ поравняло ихъ, чего же не сдлаютъ по вол командира настоящіе служивые: Русскіе матросы или солдаты? Въ одной только Россіи нижніе чины повинуются своимъ начальникамъ для Вры, Царя и Отечества, и дай Богъ, чтобъ это продолжилось до скончанія вка! Но во многихъ другихъ государствахъ управляютъ ими деньги и вислица.}.’
‘И такъ взявъ съ собою на каждаго человка по два ружья и по одному пистолету, вс патроны въ сумахъ, три боченка пороху и небольшое количество състныхъ припасовъ, выступили мы въ походъ. Что принадлежитъ до оставшагося оружія, то пушки мы заклепали, у ружей и пистолетовъ переломавъ замки, побросали ихъ въ воду, порохъ, копья, топоры и вс желзныя вещи также бросили въ море. Походъ нашъ начался перездомъ чрезъ рку на своемъ ялик, потомъ прошли мы лсомъ три мили, и вечеромъ за темнотою, расположились ночевать, ночь провели очень покойно подъ охраненіемъ четырехъ часовыхъ’
‘Поутру вышли мы изъ лса на морской берегъ, отдохнули, и перечистивъ оружіе пошли дале. Часу во второмъ пополудни догнали насъ двое дикихъ, одинъ изъ нихъ былъ тотъ самый старшина, который видлъ насъ въ палатк при начал ссоры. На вопросъ что имъ надобно, отвчали они, что пришли нарочно показать намъ дорогу: ибо идучи берегомъ мы встртимъ много излучинъ и непроходимые утесы, но лсомъ- есть хорошая, прямая дорога, которую они намъ показали и совтовали итти по ней, а сами хотли удалиться. Тогда я просилъ ихъ подождать и посмотрть дйствіе нашего оружія, потомъ сдлавъ на доск кружокъ, выстрлилъ въ нее изъ винтовки въ разстояніи саженъ тридцати, попалъ въ цль и пробилъ доску. Симъ способомъ я желалъ имъ показать опасность, какой они подвергнутся, если вздумаютъ нападать на насъ. Дикіе, посмотрвъ пробоину и измривъ разстояніе, оставили насъ, а мы пошли дале своимъ путемъ, и расположились ночевать въ лсу подъ утесомъ, гд случайно попалась намъ на глаза пещера.
‘Ночью свирпствовала жестокая буря съ дождемъ и снгомъ, поутру втеръ утихъ, но дурная погода продолжалась, и заставила насъ передневать въ пещер. Въ теченіе дня падали съ утеса подл насъ каменья, сначала мы ни какъ не могли постигнуть сему причины, но посл узнали, что непріятели наши, дикіе, скатывали ихъ на насъ. Мы видли, какъ изъ нихъ три человка пробжали мимо насъ впередъ по тому пути, по которому намъ итти надлежало.
‘Слдующаго утра, при ясной, весьма хорошей погод, отправились мы въ дорогу, и около полудня достигли небольшой, довольно глубокой рчки, вдоль коей вверхъ была пробита тропинка, по которой пошли мы въ надежд сыскать бродъ, и вечеромъ подошли къ одному большому шалашу. Въ немъ не было ни одного человка, но висло много вяленой рыбы кижучъ {Кижучь, симъ именемъ въ Камчатк и Америк называется особый родъ лососей.}, подл разведенъ былъ огонь, а въ рк противъ шалаша находился для рыбной ловли заколъ. Мы взяли тутъ двадцать пять сушеныхъ рыбъ, и повсили на дверяхъ сажени три бисеру и нсколько корольковъ, зная, что вещи эти у здшнихъ дикихъ въ большомъ уваженіи. Учинивъ такимъ образомъ заочную за рыбу плату, отошли мы отъ шалаша въ лсъ саженъ на сто, и расположились ночевать.
‘Когда поутру мы готовы были выступить, тогда увидли, что насъ окружили дикіе, вооруженные копьями, рогатинами и стрлами. Я пошелъ впередъ, и не желая никого изъ нихъ ни убить, ни ранить, выстрлилъ изъ ружья вверхъ. Громъ выстрла и свистъ пули произвели желанное дйствіе: Колюжи, разсявшись, спрятались между деревьями, а мы пошли въ путь. Боже мой! кто повритъ, чтобъ на лиц земли могъ существовать такой лютый, варварскій народъ, какъ тотъ, между которымъ мы теперь находилась? Не взирая на то, что кром небольшаго числа оружія, мы оставили симъ дикимъ наше судно со всмъ грузомъ, они ограбили его и сожгли, и не бывъ еще симъ довольны, преслдовали насъ, чтобъ лишить жизни, которая для нихъ не могла быть ни вредна, ни опасна: казалось, что они завидовали самому нашему существованію {Таракановъ судитъ по своимъ понятіямъ, думая, что все должно покоряться и раболпствовать предъ Европейцами, которыхъ дикіе считаютъ грабителями, похищающими ихъ собственность, и потому признаютъ должнымъ и справедливымъ умерщвлять ихъ повсюду, гд только есть случай.}.
‘Такимъ образомъ до 7-го Ноября, мы, можно сказать, отступали отъ дикихъ, которые, преслдуя насъ, выжидали благопріятнаго случая сдлать на насъ ршительное нападеніе, между тмъ временно производили надъ нами поиски. Но поутру сего числа встртили мы трехъ мужчинъ и одну женщину, которые, снабдивъ насъ вяленою рыбою, начали поносить то поколніе, отъ котораго мы столько потерпли, и хвалить свое собственное. Люди сіи послдовали за нами, и мы вс вмст, уже поздно вечеромъ, пришли къ устью небольшой рки, на другой сторон коей находилось ихъ жилище, состоявшее изъ шести большихъ хижинъ. Мы просили у нихъ лодокъ для переправы за рку, а они совтовали намъ подождать прилива, говоря, что въ малую воду перезжать черезъ рку неудобно, и что съ прибылою водою они перевезутъ насъ ночью, но мы въ темнот хать съ ними не согласились, а потому, отойдя назадъ около версты, переночевали.
‘Рано поутру, возвратясь къ устью рки, требовали мы перевоза. Дикихъ тогда сидло подл своихъ хижинъ около двухъ сотъ человкъ, они не отвчали намъ ни слова, а потому, подождавъ нсколько минутъ, пошли мы вверхъ по рк, чтобы сыскать удобное мсто для переправы. Колюжи, увидвъ наше намреніе, тотчасъ отправили къ намъ лодку съ двумя нагими гребцами, лодка эта могла поднять человкъ десять, и потому просили мы ихъ прислать другую, чтобъ намъ всмъ можно было перехать вдругъ. Дикіе исполнили паше желаніе: прислали другую лодку, но такую, въ которую ни какъ не могло помститься боле четырехъ человкъ:, въ ней пріхала та самая женщина, которая вмст съ тремя мужчинами встртила насъ на дорог. Въ ея лодку сли Г-жа Булыгина, одна Кадьякская островитянка, малолтный ученикъ Котельниковъ и одинъ Алеутъ, а въ большую помстились девять человкъ самыхъ отважныхъ и проворныхъ промышлениковъ, вс же прочіе остались на берегу.
‘Когда большая лодка достигла средины рки, бывшіе въ ней дикіе, выдернувъ пробки, на дн ея воткнутыя въ нарочно сдланныя диры, бросились въ воду и поплыли къ берегу, а лодку понесло мимо хижинъ, откуда колюжи, закричавъ страшнымъ образомъ, начали бросать въ нашихъ копья и стрлы. Къ счастію, скоро подхватило ее отраженное теченіе и принесло къ берегу на нашу сторону, прежде нежели успла она наполниться водою и потонуть. Такимъ образомъ, по благости Божіей, спаслись они чудеснымъ образомъ, однако жъ вс были переранены и двое {Собачниковъ и Птуховъ.} весьма опасно. Находившіеся же въ малой лодк, взяты были въ плнъ.
‘Дикіе, заключивъ, что бывшіе въ лодк ружья должны быть подмочены и къ дйствію не годятся, немедленно перехали на нашу сторону, будучи вооружены копьями, стрлами, а двое ружьями. Мы же, видя злодйскій ихъ умыселъ, укрпились (говоритъ Таракановъ отаборясь) наскоро, какъ могли. Дикіе, ставъ въ строй отъ занятаго нами мста въ разстояніи около сорока саженъ, начали бросать въ насъ стрлы, и одинъ разъ сдлали ружейный выстрлъ. Мы имли еще нсколько сухихъ ружей, которыми отражали непріятеля въ продолженіе около часа, и не прежде обратили его въ бгство, какъ переранивъ многихъ изъ его ратниковъ, и положивъ двоихъ на мст. Съ нашей стороны, одинъ Собачниковъ былъ смертельно раненъ стрлою, которой обломокъ остался у него въ живот. Онъ ни какъ не въ силахъ былъ итти съ нами, а мы ни подъ какимъ видомъ не хотли его оставить на жертву варварамъ, и потому понесли съ собою на рукахъ.
‘Когда мы прошли съ версту отъ мста сраженія, раненый нашъ товарищъ, чувствуя нестерпимую боль и скорое приближеніе смерти, просилъ насъ оставить его умереть въ тишин лсовъ, и совтовалъ, чтобъ мы старались скоре удалиться отъ дикихъ, которые конечно сберутъ новыя силы и будутъ насъ преслдовать. Простившись съ несчастнымъ нашимъ другомъ и оплакавъ горькую его участь, мы оставили его уже при послднихъ минутахъ жизни, и пошли въ путь, а для ночлега избрали удобное мсто въ горахъ, покрытыхъ лсомъ.
‘Опасность, въ коей мы находились въ продолженіе дня, страхъ и безпрестанная забота о сохраненіи своей жизни не оставляли намъ времени на размышленія, но теперь, ночью, на досуг первая мысль наша обратилась на чрезвычайное многолюдство дикихъ: мы не могли понять, какъ помщалось боле двухъ сотъ человкъ въ шести хижинахъ. Посл мы уже узнали, что они изъ разныхъ мстъ собрались нарочно для нападенія на насъ: боле пятидесяти человкъ въ числ ихъ находилось изъ того народа, который нападалъ на насъ при кораблекрушеніи, и многіе даже были съ мыса Гревиля {Въ широт 47 21’.}. Гибельное наше положеніе приводило насъ въ ужасъ и отчаяніе, но боле всхъ страдалъ несчастный командиръ нашъ: лишившись супруги, которую онъ любилъ боле самого себя и не зная ничего о ея участи въ рукахъ варваровъ, Г. Булыгинъ мучился жестокимъ образомъ: нельзя было смотрть на него безъ крайняго сожалнія и слезъ!
‘9-го, 10-го и 11-го чиселъ шелъ проливной дождь, не зная сами куда шли, мы бродили по лсу и по горамъ, стараясь только укрыться отъ дикихъ, которыхъ мы страшились встртить въ такую ненастную погоду, когда ружья наши были бы безполезны. Голодъ изнурилъ насъ совершенно, мы не находили ни грибовъ, ни другихъ дикихъ произведеній, и принуждены были питаться древесными губками (наростами), подошвами отъ тарбасовъ {Тарбасами въ Камчатк и Америк называются большіе сапоги, кои наши рыбаки именуютъ иногда бахилами.}, кишечными и горловыми камлеями {Камлея, платье покроемъ рубахи: кишечныя шьются изъ медвжьихъ кишокъ, а горловыя, изъ горловъ сивучей или морскихъ львовъ (phoca leonina).} и лахтачными {Лахшакъ, выдланная сивучья кожа.} чахлами съ ружей. Наконецъ и этого запаса не стало, тогда мы ршились опять подойти къ прежней рк, на берегу коей увидли дв хижины, но какъ погода тогда была чрезвычайно мокрая, то мы, опасаясь встртить тутъ большое число дикихъ, отошли отъ берега въ лсъ верстъ пять, поставили шалашъ и ночевали. 12-го числа мы не имли уже ни куска пищи, а потому начальникъ нашъ послалъ отрядъ въ лсъ сбирать по деревьямъ губки. Но можно ли было симъ способомъ насытить шестнадцать человкъ? Мы ршились заколоть постояннаго нашего друга, неизмннаго стража, врную собаку, и мясо раздлили на всхъ поравну. Въ это злополучное время Г. Булыгинъ, собравъ насъ, со слезами на глазахъ сказалъ: ‘Братцы! Мн въ такихъ бдствіяхъ прежде бытъ не случалось, и теперь почти ума своего лишаюсь, и управлять вами боле не въ силахъ, я теперь препоручаю Тараканову, чтобъ онъ управлялъ всми вами, и самъ изъ послушанія его выходитъ не буду, сверхъ того, если вамъ не угодно, выбирайте изъ своихъ товарищей кого хотите!’ Однако жъ вс единодушно изъявили свое согласіе на предложеніе Николая Исаковича, тогда онъ, написавъ карандашемъ о возведеніи меня на степень начальника бумагу, самъ первый ее скрпилъ своею рукою, а ему послдовали и вс другіе, кто умлъ писать.
’13-го Ноября шелъ сильный дождь, заставившій насъ цлый день пробыть на мст, мы съли остатокъ собачьяго мяса, и не имя боле пищи, согласились на другой день напасть на дв виднныя нами хижины. 14-го числа погода намъ благопріятствовала: день былъ ясный. Подкравшись къ хижинамъ и окруживъ оныя, мы закричали, чтобъ вс находившіеся въ нихъ вышли вонъ, но нашли только одного плннаго мальчишку лтъ тринадцати, который знаками показалъ намъ, что люди вс, испугавшись нашихъ слдовъ, переправились за рку. Взявъ здсь на каждаго изъ насъ по двадцати пяти рыбъ въ связкахъ, пошли мы на прежній свой станъ, но едва успли отойти съ версту отъ хижинъ, какъ увидли бгущаго за нами дикаго, который кричалъ что-то для насъ непонятное. Боясь, чтобъ онъ не открылъ мста нашего убжища, мы прицлились въ него ружьями и тмъ заставили отъ насъ удалиться. На пути нашемъ въ овраг находилась рчка, у которой товарищи мои съ моего согласія расположились отдыхать и завтракать, а я, съ промышленникомъ Овчинниковымъ и однимъ Алеутомъ, въ это время вздумалъ подняться на близлежащую гору, чтобъ осмотрть окружныя мста. Овчинниковъ поднялся первый, и лишь ступилъ на самую вершину горы, какъ я увидлъ, что онъ былъ пораженъ стрлою въ спину, я тотчасъ закричалъ слдовавшему за нимъ Алеуту выдернуть у него изъ спины стрлу, но въ самую эту минуту и его ранили, тогда я, оборотясь, увидлъ на гор, противъ насъ за рчкою, множество Колюжей, а сверхъ того человкъ двадцать бжавшихъ, чтобъ отрзать насъ троихъ отъ нашихъ товарищей, между тмъ стрлы сыпались на насъ, какъ градъ. Я тотчасъ выстрлилъ по нимъ изъ винтовки и ранилъ одного въ ногу, тогда дикіе, подхвативъ его на плеча, ударились бжать, а мы соединясь съ своими товарищами, достигли благополучно ночлега, гд осмотрвъ раненыхъ, нашли, что раны ихъ были не опасны. На семъ мст, для возстановленія силъ своихъ пищею и для отдохновенія раненыхъ, пробыли мы двое сутокъ.
‘Здсь мы изобрли и утвердили новый планъ нашимъ дйствіямъ. Время года не позволяло намъ уже достичь гавани, чтобъ встртить тамъ ожидаемое судно, ибо неизвстно, когда мы будемъ въ состояніи переправиться чрезъ рку, и для того мы ршились итти вверхъ по ней, докол не встртимъ озера, изъ коего она вытекаетъ, или на ней самой удобнаго для рыбной ловли мста, гд, укрпясь, зимовать, а весною уже дйствовать, смотря по обстоятельствамъ. Посл сего, достигнувъ рки, шли мы безпрестанно вверхъ по ней, а удалялись въ горы тогда только, когда встрчали непроходимую чащу или утесы, но вскор опять выходили къ ея берегамъ. Ненастныя погоды, почти безпрерывно продолжавшіяся, много препятствовали успху нашего путешествія: мы подавались впередъ весьма медленно. Къ счастію, нердко попадались намъ жители, здившіе по рк на лодкахъ, нкоторые изъ нихъ, по приглашенію нашему, приставали къ берегу и продавали намъ рыбу за бисеръ, пуговицы и другія мелочи. Въ нсколько дней прошли мы довольно большое разстояніе по излучинамъ рки, но взявъ оное по прямой черт, неболе какъ верстъ двадцать, и наконецъ вдругъ очутились подл самыхъ дверей двухъ хижинъ. Мы спросили продажной рыбы, и получили весьма малое количество: жители отзывались, что боле не имютъ, и этотъ недостатокъ приписывали большой вод, покрывшей заколы, чрезъ кои рыба уходитъ. Крайность заставила насъ прибгнуть къ насильственнымъ мрамъ, которыя, впрочемъ, совсть наша совершенно оправдывала: жители довели насъ до послдней степени человческаго злополучія, слдовательно мы имли полное право не только силою взять необходимое для нашего существованія отъ ихъ единоземцевъ, но даже и мстить имъ, а потому съ нашей стороны и то можетъ почесться уже великодушіемъ, что мы не хотли сдлать имъ ни какого вреда. И такъ грознымъ, повелительнымъ голосомъ приказали мы обитателямъ нашимъ немедленно вынесть къ намъ всю рыбу, у нихъ бывшую. Требованіе наше тотчасъ было исполнено, и мы взяли на каждаго изъ насъ рыбы по связк въ подъемъ человка, да два мтка сдланные изъ тюленьихъ кожъ, съ икрою, за все это заплатили дикимъ бисеромъ и корольками, и какъ казалось, къ совершенному ихъ удовольствію. Потомъ выпросивъ у нихъ двухъ человкъ, пособить намъ донести запасъ до перваго ночлега, мы пошли въ путь, и отойдя версты дв, расположились ночевать. Дикимъ за труды дали мы по бумажному платку, и отпустили ихъ.
‘На другой день поутру прибыли въ нашу ставку двое Колюжей, и очень смло вошли въ шалашъ: одинъ изъ нихъ былъ хозяинъ хижины, гд мы взяли рыбу, а другой незнакомый. Они принесли на продажу пузырь китоваго жира. Потолковавъ съ нами кое о чемъ, незнакомый спросилъ у насъ, не хотимъ ли мы выкупить у его соотечественниковъ нашу женщину Анну, разумя подъ симъ именемъ Госпожу Булыгину. Предложеніе это всхъ насъ удивило и обрадовало, а Г. Булыгинъ, услышавъ эти слова, вн себя былъ отъ радости: мы тотчасъ открыли переговоры о выкуп. Г. Булыгинъ предложилъ ему послднюю шинель за свою супругу, къ шинели я прибавилъ свой новый китайчатый халатъ, вс прочіе наши товарищи, не исключая даже и Алеутовъ, также каждый прибавлялъ что нибудь: кто камзолъ, а кто шаровары, и наконецъ изъ сихъ вещей составилась порядочная груда, но дикій уврялъ, что землякамъ его этого мало, и, требовалъ въ прибавокъ четырехъ ружей. Мы прямо ему не отказали, но объявили, что прежде заключенія условія хотимъ видть Анну Петровну. Дикій общалъ доставить намъ это удовольствіе и тотчасъ отправился. Вскор соотечественники его привели ее на другой берегъ рки, прямо противъ насъ, мы просили привести на нашу сторону, тогда они, посадивъ ее въ лодку съ двумя человками, и подвезя къ нашему берегу на разстояніе саженъ пятнадцати или двадцати, остановились и начали съ нами переговариваться. Я не въ силахъ изобразить того положенія, въ какомъ находилась несчастная чета при семъ свиданіи. Анна Петровна и супругъ ея заливались слезами, рыдали и едва могли говорить, глядя на нихъ и мы вс горько плакали, одни лишь дикіе были нечувствительны къ сему горестному явленію. Она старалась успокоить своего супруга и увряла насъ, что ее содержатъ хорошо, обходятся съ него человколюбиво, что взятые вмст съ нею люди живы, и находятся теперь при усть рки. Поговоривъ съ лею, мы стали разсуждать съ дикими о выкуп и предлагали за нее вс прежнія вещи и въ прибавокъ одно испорченное ружье, но они стояли въ своемъ и хотли непремнно получить четыре ружья, когда же увидли, что мы ршительно на ихъ требованіе ничего ее отвчаемъ, то увезли ее немедленно за рку.
‘Въ это время Г. Булыгинъ, принявъ на себя видъ начальника, приказывалъ,.чтобъ я веллъ отдать требуемый дикими выкупъ, но я ему представилъ, что у насъ осталось только по одному годному ружью на каждаго человка, что мы не имемъ ни какихъ инструментовъ для починки оныхъ, и что въ ружьяхъ состоитъ единственное наше спасеніе, слдовательно лишиться такого значительнаго числа ружей крайне неблагоразумно, а если взять еще въ разсужденіе, что эти самыя ружья будутъ тотчасъ употреблены противъ насъ, то исполненіе его приказанія совершенно насъ погубитъ, и потому я просилъ его извинить меня, что въ семъ случа осмливаюсь его ослушаться. Но онъ, по причинамъ, ему безъ сомннія простительнымъ, не хотлъ уважить моихъ доводовъ, а старался убдить другихъ ласками и общаніями согласиться на его желаніе. Тогда я сказалъ твердо и ршительно моимъ товарищамъ, что если они согласятся отдать Колюжамъ хотя одно годное ружье, то я имъ не товарищъ и тотчасъ послдую за дикими. На это вс до одного человка въ голосъ отвчали, что покуда живы, съ ружьями ни за что не разстанутся. Мы чувствовали, что отказъ сей долженъ былъ какъ громомъ поразить злосчастнаго нашего начальника! Но что намъ было длать? Жизнь и свобода человку миле всего на свт, и мы хотли сохранить ихъ: въ томъ суди насъ Богъ и Государь.
‘Посл этого горестнаго происшествія, шли мы нсколько дней вверхъ по рк, и часто видли ходившія по оной лодки, изъ сего заключили, что въ верху рки долженствовало быть не въ дальномъ разстояніи селеніе, котораго намъ достичь хотлось. Но выпавшій 10-го Декабря еще первый глубокій снгъ уничтожилъ наше намреніе. Снгъ не сходилъ, а оттого мы ни какъ не могли продолжать путь. Теперь надлежало пещись, какъ бы провести зиму лучше и прокормиться. На сей конецъ я веллъ при рк расчистить мсто и рубить лсъ для построенія избы, а между тмъ мы жили въ шалашахъ. Забота о доставленіи себ пищи безпокоила насъ боле всего. Пока мы устраивали свое жилье, однажды подъ вечеръ пріхала къ намъ лодка съ тремя человками, изъ нихъ одинъ молодой, проворный малый, показался намъ сыномъ какого нибудь тоёна, въ чемъ мы и не ошиблись. На вопросъ нашъ о ихъ жилищ, онъ намъ сказалъ, что оно находится отъ насъ весьма близко. Мы спросили не возьмутъ ли они съ собою одного изъ нашихъ людей, который купитъ у нихъ рыбы, а они бы его къ намъ опять доставили. На это предложеніе они тотчасъ съ радостью согласились, и начали чрезвычайно торопиться къ отъзду: они безъ сомннія радовались, что имютъ прекрасный случай захватить въ плнъ такъ легко еще одного изъ насъ. Изъ нашихъ промышленниковъ Курмачевъ былъ готовъ хать съ ними, но когда они приглашали, чтобъ онъ скоре садился въ лодку, мы потребовали, чтобъ они вмсто его оставили у насъ аманата. Это имъ крайне не понравилось, но длать было нечего, желаніе наше надлежало исполнить. Дикаго мы строго караулили во всю ночь, а на другой день освободили, когда привезли Курмачева. Онъ пріхалъ однако жъ съ голыми руками: Колюжи ничего ему не дали и не продали. Жилище ихъ состояло въ одной хижин, въ которой Курмачевъ видлъ шестерыхъ мужчинъ, кром троихъ къ намъ прізжавшихъ, и двухъ женщинъ.
‘Дикари насъ обманули, за то мы положили перевдаться съ ними иначе: посадивъ подъ караулъ гостей своихъ, мы отправили на ихъ лодк къ хижин съ ружьями шесть человкъ, которые, взявъ у нихъ всю рыбу, вечеромъ привезли домой, тогда мы задержанныхъ отпустили, одаривъ ихъ чмъ могли. Вскор за симъ одинъ старикъ привезъ къ намъ въ лодк девяносто кижучей (лососей), и продалъ за мдныя пуговицы.
‘Чрезъ нсколько дней поспла наша изба или казарма, и мы перебрались на новоселье. Она была квадратная съ будками по угламъ для часовыхъ. Вскор потомъ постилъ насъ тотъ же молодой тоёнскій сынъ, съ которымъ мы имли дло. Мы опять спрашивали у него продажной рыбы, но получили грубый отказъ, за что посадивъ его подъ караулъ, объявили, что не дадимъ ему свободы, докол онъ не доставитъ намъ на зиму нужнаго количества рыбы. Мы требовали отъ него четырехъ сотъ лососей и десяти пузырей икры, отмтивъ ему количество это черточками на палк. Узнавъ, въ чемъ состоитъ наше требованіе, онъ немедленно отправилъ своихъ товарищей, а куда, намъ было неизвстно. Посл того, въ продолженіе недли, прізжали они къ нему два раза, и говорили между собою потихоньку. Когда они были во второй разъ, аманатъ нашъ сталъ просить, чтобъ пропустили внизъ по рк лодки его съ людьми, мы на это охотно согласились, и чрезъ полчаса потомъ спустились мимо насъ тринадцать лодокъ, на которыхъ было обоего пола до семидесяти человкъ. Люди сіи вскор возвратились и доставили намъ требуемое количество рыбы и икры, а сверхъ того выпросили мы у нихъ одну лодку, способную поднять до шести человкъ. Тогда мы отпустили задержаннаго молодаго человка, подаривъ ему испортившееся ружье, суконный плащъ, ситцевое одяло и китайчатую рубаху.
‘Имя теперь свою лодку, мы часто отправляли ее съ вооруженными людьми вверхъ по рк за рыбою, которую находили въ разныхъ хижинахъ и брали по праву сильнаго. Однажды, когда лодка наша была въ отсутствіи, мы задержали до ея возвращенія партію дикихъ, хавшихъ вверхъ ркою, объявивъ имъ, что у насъ тамъ есть люди, и мы боимся, чтобъ они не сдлали имъ какого либо вреда. По возвращеніи лодки, мы ихъ отпускали, но дикіе уже не хотли хать вверхъ, сказавъ, что теперь имъ тамъ нечего длать, ибо они видятъ, что вся ихъ рыба находится въ нашей лодк. При семъ случа я изъяснилъ имъ, что такъ какъ они сами загнали насъ сюда и принудили здсь зимовать, то мы считаемъ за справедливое присвоить себ все, что есть вверху рки, а имъ предоставляемъ право пользоваться низомъ ея, и даемъ честное слово, что внизу по рк ничмъ вредить имъ не будемъ, и даже лодки посылать не станемъ, равнымъ образомъ и они не должны мшать нашему плаванію и дйствіямъ вверху по ней, иначе поступимъ съ ними непріятельски. Колюжи насъ оставили, а мы, ршивъ сію важную дипломатическую статью, на долгое время оставались единственными владтелями присвоеннаго себ участка земли и водъ, и въ продолженіе уже всей зимы жили покойно, и имли изобиліе въ пищ {Люди, привыкшіе къ хлбу и разнороднымъ яствамъ, назвали бы пропитаніе одною рыбою голодомъ, но промышленики наши и въ добрую пору, въ своихъ собственныхъ селеніяхъ, почти всегда питались рыбою, къ которой имъ все приправа: и трава, и дикіе коренья, и раковины.}.
‘Цлую зиму занимались мы составленіемъ плана будущимъ нашимъ дйствіямъ. Я предложилъ, а товарищи мои приняли и утвердили построить другую лодку, весною хать вверхъ по рк, докол будетъ можно, а потомъ оставивъ лодки, итти въ горы, и склоняясь къ югу, выйти на рку Колумбію, по берегамъ коей обитаютъ народы не столь варварскіе, какъ т, съ коими мы должны имть здсь дло. Къ сему, впрочемъ весьма трудному въ исполненіи предначертанію побудила насъ совершенная крайность, мы знали, что дикіе при усть рки сбирали большія силы съ намреніемъ длать намъ вс возможныя препятствія въ нашемъ пути вдоль морскаго берега, и производить безпрестанныя надъ нами поиски. Мы приготовили лодки, и ожидали только наступленія теплыхъ дней, вдругъ повстрчалось съ нами неожиданное происшествіе, совершенно уничтожившее вс прежнія наши намренія.
‘Г. Булыгинъ объявилъ, что желаетъ опять принять начальство надъ нами, и сталъ входить въ распоряженія по команд. Я безъ малйшаго прекословія возвратилъ ему право, `и былъ очень доволенъ, что избавился заботы и безпокойствъ, сопряженныхъ съ должностью начальника, въ столь критическомъ положеніи. 8-го Февраля 1809 года, оставивъ нате жилище и въ немъ не малое количество рыбы, пустились мы внизъ по рк, и остановились на томъ самомъ мст, гд въ прошломъ году Колюжи предлагали намъ на выкупъ Г-жу Булыгину. Мы видли цль нашего начальника и къ чему дло клонилось, но уважая его страданія и жалостное положеніе супруги его, ршились лучше подвергнуть себя опасности, чмъ сопротивленіемъ довести его до отчаянія.
‘Здсь постилъ насъ одинъ старикъ и подарилъ намъ ишкатъ пареныхъ квасныхъ кореньевъ {Ишкатъ: изъ прутьевъ или кореньевъ сплетенная корзинка столь плотная, что не пропускаетъ воды, а квасными кореньями называется растеніе пупырья, потому что промышленные длаютъ изъ нихъ кислый напитокъ подобный квасу.}. Онъ любопытствовалъ знать куда мы демъ, и услышавъ отвтъ нашъ: къ устью рки, хотлъ вывдать, куда пойдемъ оттуда, но этого мы и сами не знали. Старикъ былъ очень услужливъ, а съ какою цлію, это другое дло. Увидвъ, что нашъ огонь заливаетъ сильнымъ дождемъ, онъ насъ оставилъ и вскор возвратился съ двумя широкими досками, которыми могли мы прикрыть его отъ втра и дождя. За это дали мы ему платокъ и шапку. Потомъ вызвался онъ хать съ нами до устья рки, чтобъ служить намъ путеводителемъ, и предохранять наши лодки отъ наноснаго лса. Мы приняли его услуги, и были ими очень довольны: онъ халъ впереди и показывалъ намъ безопаснйшій путь, а гд было много деревъ, онъ садился въ наши лодки, и препровождалъ насъ съ великою осторожностью. Такимъ образомъ, продолжая наше плаваніе, пріхали мы къ небольшому острову, тогда проводникъ вдругъ остановился и совтовалъ намъ пристать къ берегу, а самъ похалъ на островокъ, на которомъ вскор увидли мы нсколько человкъ въ суетахъ и тревог бгавшихъ взадъ и впередъ съ луками и стрлами. Старикъ между тмъ отваливъ, вскор къ намъ возвратился, и извстилъ насъ, что на остров собралось много людей, которые хотятъ бросать въ насъ стрлы и копья, коль скоро мы подемъ мимо ихъ, а потому онъ взялся проводить насъ другимъ, весьма узкимъ проходомъ, и исправно сдержалъ свое слово.
‘Достигнувъ устья рки, остановились мы противъ селенія дикихъ на противоположномъ берегу, гд поставили шалашъ, и лодки свои вытащили на берегъ, а провожавшему насъ старику подарили рубашку и шейный платокъ. Сверхъ того наградили мы его медалью, нарочно на сей случаи изъ олова вылитою: на одной сторон изобразили мы кое-какъ орла, означающаго Россію, а на другой годъ, мсяцъ и число, когда этотъ дикій, по имени Лютлюлюкь, получилъ ее: мы велли ему носить ее на ше.
‘На другой день поутру пріхало къ намъ изъ-за рки множество людей, въ числ ихъ находились дв женщины, одна изъ нихъ была та самая плутовка, которая участвовала въ обманываніи насъ на дорог, и перевозила Г-жу Булыгину и другихъ троихъ чрезъ рку, когда дикіе захватили ихъ въ плнъ. Схвативъ тотчасъ эту женщину и одного молодаго мужчину. t мы посадили ихъ въ колодки, объявивъ тогда же ихъ единоземцамъ, что не освободимъ ихъ, докол не возвратятъ нашихъ плнныхъ. Вскор посл сего происшествія явился къ намъ мужъ задержанной женщины, онъ уврялъ насъ, что нашихъ людей здсь нтъ, ибо они достались по жеребью другому поколнію, но что онъ нарочно за ними пойдетъ, и чрезъ четыре дня возвратитъ намъ всхъ ихъ, если только мы дадимъ ему общаніе, что не умертвимъ жены его.
‘Начальникъ нашъ, слышавъ сіи увренія, былъ вн себя отъ радости, и мы тотчасъ ршились провести здсь нсколько дней, но какъ занятое нами мсто было очень низко, и при крпкомъ втр въ ночь его затопило, то мы, удалясь на гору, въ разстояніи отъ берега около версты, тамъ укрпились. Спустя восемь дней посл переговора о размн плнныхъ, прибыло на берегъ рки около пятидесяти человкъ Колюжей, расположась на противномъ берегу, они хотли открыть съ нами переговоры, я съ нкоторыми изъ своихъ товарищей тотчасъ спустился къ берегу. Дикіе были подъ предводительствомъ одного пожилаго человка, въ куртк и панталонахъ и въ пуховой шляп. Между ими, къ великой нашей радости, увидли мы свою Анну Петровну. Посл первыхъ взаимныхъ привтствій, Г-жа Булыгина объявила, что задержанная вами женщина родная сестра старшины по-Европейски одтаго, что какъ она, такъ и братъ ея люди весьма добрые, оказали ей большія услуги, и обходятся съ нею очень хорошо, а потому требовала, чтобъ мы освободили немедленно эту женщину. Когда же я ей сказалъ, что супругъ ея желаетъ освободить плнныхъ не иначе, какъ въ размнъ за нее, тогда Г-жа Булыгина дала намъ отвтъ, поразившій всхъ васъ какъ громомъ, и которому мы нсколько минутъ не врили, принявъ за сновидніе. Мы съ ужасомъ, горестью и досадою слушали, когда она ршительно сказала, что будучи теперь довольна своимъ состояніемъ, не хочетъ быть вмст съ нами, и совтуетъ намъ добровольно отдаться въ руки того народа, у котораго находится она, что старшина человкъ прямой к добродтельный, извстенъ по всему здшнему берегу, и врно освободитъ и отправитъ насъ на два европейскіе корабля, находящіеся въ это время въ пролив Жуанъ-де-Фука. О троихъ, плнныхъ вмст съ нею, она объявила, что Котельниковъ достался народу, живущему на мыс Гревилл, Яковъ у того поколнія, на берегахъ коего разбилось наше судно, а Марья у здшняго племени, на усть рки.
‘Я не зналъ, какъ сказать Г. Булыгину, страстно любившему свою супругу, о такомъ ея отвт и намреніи. Тщетно уговаривалъ я ее опомниться и пожалть о несчастномъ своемъ муж, которому она была всмъ обязана. Долго я колебался, но длать нечего: таить правду было нельзя, надлежало все открыть злополучному нашему начальнику и сразить его! Выслушавъ меня, онъ, казалось, не врилъ моимъ словамъ, и полагалъ, что я шучу. Но подумавъ нсколько, вдругъ пришелъ въ совершенное бшенство, схватилъ ружье и побжалъ къ берегу, съ намреніемъ застрлить свою супругу. Однако жъ пройдя нсколько шаговъ, остановился, заплакалъ, и приказалъ мн одному итти и уговаривать ее, и даже погрозить, что онъ ее застрлитъ. Я исполнилъ приказаніе несчастнаго моего начальника, но успха не было: жена его ршилась оставаться съ дикими. ‘Я смерти не боюсь, сказала она: для меня лучше умереть, нежели скитаться съ вами по лсамъ, гд, можетъ быть, попадемся мы къ народу лютому и варварскому, а теперь я живу съ людьми добрыми и человколюбивыми, скажи моему мужу, что я угрозы его презираю.’
‘Г. Булыгинъ, выслушавъ меня терпливо, долго молчалъ и стоялъ, подобно человку, лишившемуся памяти, наконецъ вдругъ зарыдалъ и упалъ на землю, какъ мертвый. Когда мы привели его въ чувство и положили на шинель, онъ сталъ горько плакать, и не говорилъ съ нами ни слова, а я между тмъ, прислонясь къ дереву, имлъ время подумать о затруднительномъ нашемъ положеніи. Начальникъ нашъ, лишась супруги, которая за его любовь и привязанность ему измнила и презрла его, не помнилъ уже самъ что длалъ, и даже желалъ умереть, за что же мы должны были погибать? Разсуждая такимъ образомъ, я представилъ Г. Булыгину и всмъ нашимъ товарищамъ, что если Анна Петровна, будучи сама Россіянка, хвалитъ сей народъ, то неужели она къ тому научена дикими и согласилась предать насъ въ ихъ руки? Мы должны ей врить, слдовательно лучше положиться на нихъ и отдаться имъ во власть добровольно, чмъ бродить по лсамъ, безпрестанно бороться съ голодомъ и стихіями, и сражаясь съ дикими, изнурить себя, и наконецъ попасться къ какому нибудь зврскому поколнію. Г. Булыгинъ молчалъ, а вс прочіе опровергали мое мнніе и не хотли со мною согласиться. Тогда я имъ сказалъ, что уговаривать ихъ боле не смю, но самъ ршился поступить, какъ предлагалъ, и отдамся на волю дикихъ. Въ это время и начальникъ нашъ объявилъ свое мнніе: онъ былъ во всемъ согласенъ со мною, а товарищи наши просили позволенія подумать. Такимъ образомъ кончились въ тотъ день переговоры: дикіе удалились къ устью рки, а мы остались ночевать на гор.
‘Поутру дикіе опять явились на прежнемъ мст, и снова стали просить объ освобожденіи ихъ плнныхъ. Тогда я объявилъ старшин, что изъ нашего общества пять человкъ {Штурманъ, Таракановъ, Овчинниковъ и два Алеута.}, считая ихъ людьми честными и добродтельными, ршились имъ покориться, въ надежд, что они намъ ни какого зла не сдлаютъ, и на первомъ корабл позволятъ отправиться въ свое отечество. Старшина уврялъ насъ, что мы въ предпріятіи своемъ не разскаемся, и уговаривалъ остальныхъ послдовать нашему примру, но они упорно стояли на своемъ, и выпустивъ изъ-подъ караула дикихъ, простились съ нами со слезами и по-братски: мы отдались дикимъ, и пошли съ ними въ путь, а товарищи паши остались на прежнемъ мст.
‘На другой день достигли мы Купищатскаго {Имя одного поколнія, недалеко отъ мыса Жуанъ-де-Фука (Flattery) живущаго.} селенія, гд хозяинъ мой, коему я достался, вышеупоминаемый старшина, но имени Ютрамаки, въ эту зиму имлъ свое пребываніе. Г. Булыгинъ достался тому же хозяину, но по собственному своему желанію, перешелъ къ другому, которому принадлежала его супруга, Овчинниковъ и Алеуты также попались въ разныя руки. Что же принадлежитъ до прочихъ нашихъ товарищей, то они того же числа, какъ съ нами разстались, вздумали перехать на островъ Дестракшинъ, но на семъ перезд нашли на камень, разбили свою лодку, подмочили весь порохъ, и сами едва спаслись. Лишась единственной своей обороны — пороха, хотли они насъ догнать и отдаться Куиищатскому поколнію, но не зная дороги, встртили при переправ чрезъ одну рку другой народъ. Дикіе эти на нихъ напали и всхъ взяли въ плнъ, а потомъ нкоторыхъ продали Купищатамъ, а другихъ оставили у себя.
‘Хозяинъ мои, пробывъ около мсяца у Куиищатъ, вздумалъ перехать въ свое собственное жилище, находящееся на самомъ мыс Жуанъ-де-Фука, но прежде воего отправленія выкупилъ Г. Булыгина, давъ ему общаніе выкупить вскор и супругу его, ко гора я уже теперь получила отъ своего мужа прощеніе, и жила съ нимъ вмст. Перехавъ на новоселье, мы жили съ Г. Булыгинымъ у своего хозяина очень покойно: онъ обходился съ нами ласково и содержалъ насъ хорошо, докол не случилась ссора между имъ и прежнимъ хозяиномъ Г. Булыгина. Послдній прислалъ назадъ данный за Николая Исаковича выкупъ, состоявшій въ одной двк и двухъ саженяхъ сукна, и требовалъ возвращенія своего плнника, но Ютразнаки на это не соглашался. Наконецъ Г. Булыгинъ объявилъ ему, что по любви къ жен своей, непремнно желаетъ быть вмст съ нею, и просилъ продать его прежнему хозяину. Желаніе его было исполнено, но посл того дикіе безпрестанно насъ изъ рукъ въ руки то продавали, то мняли, или но родству и дружб уступали другъ другу и дарили. Николай Исаковичъ съ своею Анною Петровною имли самую горькую участь: иногда ихъ соединяли, а иногда опять раздляли, и они находились въ безпрестанномъ страх увидть себя разлученными навки. На конецъ смерть прекратила бдствія злополучной четы: Госпожа Булыгина скончалась въ Август 1809 года, живя врознь съ своимъ супругомъ, а онъ, узнавши о ея смерти, сталъ боле сокрушаться сохнуть и въ самой жестокой чахотк испустилъ духъ 14-го Февраля 1810 года. Г-жа Булыгина, при смерти своей, находилась въ рукахъ столь гнуснаго варвара, что онъ не позволилъ даже похоронить тло ея, а веллъ бросить въ лсъ.
‘Между тмъ самое большое время моего плна я находился у добраго моего хозяина Ютрамаки, который обходился со мною какъ съ другомъ, а не такъ какъ съ плнникомъ: я старался всми способами заслуживать его благорасположеніе. Люди эти совершенные дти: всякая бездлица имъ нравится и утшаетъ ихъ. Пользуясь ихъ невжествомъ, я умлъ заставить ихъ себя любить и даже уважать. Напримръ, я сдлалъ изъ бумаги змя и, приготовивъ изъ звриныхъ жилъ нитки, сталъ спускать его. Поднявшійся до чрезвычайной высоты змй изумилъ дикихъ, приписывая изобртеніе это моему генію, они утверждали, что Русскіе могутъ достать солнце. Но ни чмъ я такъ не услужилъ моему хозяину, какъ пожарною трещеткою (сполошная пожарка, по именованію Тараканова). Къ счастію мн удалось растолковать ему, что разнотонные звуки трещетки могутъ означать разныя движенія въ войн, и что она весьма полезна при нападеніи на непріятеля и при отступленіи отъ него. Инструментъ сей довершилъ мою славу: вс удивлялись моему уму, и думали что подобныхъ мн геніевъ мало уже осталось въ Россіи.
‘Въ Сентябр мсяц мы оставили мысъ Жуанъ-де-Фука, и перехали на зиму дале вверхъ по проливу сего же имени. Тутъ построилъ я себ особую отъ всхъ, небольшую землянку, и жилъ одинъ. Осенью занимался я стрляніемъ птицъ, а зимою длалъ для своего хозяина и на продажу разнаго рода деревянную посуду: для сей работы сковалъ я скобель и зауторникъ изъ гвоздей посредствомъ каменьевъ. Труды мои дикіе видли и удивлялись. Старшины въ общемъ собраніи положили, что человкъ, столь искусный, какъ я, долженъ непремнно быть самъ старшиною, или тоёномъ. Посл сего меня везд звали въ гости вмст съ моимъ хозяиномъ, и угощали во всемъ наравн съ своими старшинами. Они крайне удивлялись, какимъ образомъ Булыгинъ, не умвшій ни птицы застрлить на лету, ни хорошо владть топоромъ, могъ быть нашимъ начальникомъ.
‘Въ эту зиму здшніе жители терпли большой недостатокъ въ продовольствіи, такъ что принуждены были другъ другу платить по бобру за десять вяленыхъ лососей, и мой хозяинъ употребилъ много бобровъ на покупку рыбы. Но у нкоторыхъ изъ старшинъ былъ совершенный голодъ: промышленники Птуховъ, Шубинъ и Зуевъ отъ недостатка пищи бжали ко мн, хозяинъ мой ихъ кормилъ, и когда ихъ хозяева требовали ихъ выдачи, онъ сказалъ имъ, что они живутъ у меня, слдовательно и возвращеніе ихъ отъ меня зависитъ. Дикіе отнеслись ко мн, и я отпустилъ бжавшихъ не прежде, какъ на условіи, чтобъ они ихъ не обижали и кормили.
‘Въ Март перехали мы на лтнее жилище, гд я построилъ другую землянку, обширне первой, и укрпилъ ее съ морской стороны бойницами. Слава сего зданія разнеслась далеко, и старшины чрезъ большое разстояніе прізжали смотрть и удивляться ему. Наконецъ милосердый Богъ внялъ мольбамъ нашимъ, и послалъ намъ избавленіе: 6-го Мая рано утромъ показалось двухъ-мачтовое судно, и вскор приблизилось къ берегу. Хозяинъ мой, взявъ меня съ собою, тотчасъ похалъ на судно. Бригъ этотъ принадлежалъ Соединеннымъ Штатамъ, назывался Лидія, и былъ подъ начальствомъ Капитана Броуна. На немъ, къ немалому моему удивленію, нашелъ я товарища своего Валгусова. и узналъ, что онъ былъ перепроданъ на берега рки Колумбіи, гд выкупленъ Капитаномъ Броуномъ. Капитанъ, потолковавъ со мною о нашихъ бдствіяхъ, какъ умлъ, изъяснилъ моему хозяину, чтобъ онъ веллъ своимъ единоземцамъ привести къ нему всхъ плнныхъ Русскихъ, которыхъ онъ намренъ выкупить. Хозяинъ ухалъ, а я остался на бриг.
‘На другой день дикіе привезли бывшаго съ нами Англичанина Джона Вилліамса, за котораго сначала запросили чрезвычайный выкупъ, но потомъ согласились взять пять байковыхъ одялъ, пять саженъ сукна, слесарную пилу, два стальные ножа, одно зеркало, пять картузовъ пороху и такой же величины пять мшковъ дроби. Посл и за всхъ насъ получили они по такому же количеству, кром Болотова и Курмачева, которыхъ дважды привозили къ судну, и въ оба раза просили такой чрезвычайный выкупъ, что плата за каждаго превосходила цною то, что дано за всхъ насъ вмст, но какъ дикимъ требуемаго не дали, то они увезли несчастныхъ сихъ людей назадъ, а притомъ объявили, что и Шубина мы не увидимъ, ибо онъ проданъ хозяину, который ухалъ для китовыхъ промысловъ на островъ Дестракшинъ.
‘Упрямство дикихъ заставило Капитана Броуна принять другія мры: онъ захватилъ одного старшину, роднаго брата тому тоёну, у котораго находились въ невол Болотовъ и Курмачевъ, и объявилъ ему, что онъ дотол не получитъ свободы, докол Русскіе не будутъ освобождены. Поступокъ сей имлъ желанный успхъ: въ тотъ же день привезли Болотова и Курмачева, тогда мы стали требовать Шубина, назначивъ сутки сроку. Но его привезли уже на другой день, когда мы находились въ море, миляхъ въ пятнадцати отъ берега. Тогда Капитанъ Броунъ освободилъ старшину, заплативъ ему за каждаго изъ вырученныхъ людей такой же выкупъ, какой данъ и за другихъ. Такшмъ образомъ Капитанъ Броунъ выкупилъ насъ тринадцать человкъ {Тимоей Таракановъ, Дмитрій Шубинъ, Иванъ Болотовъ, Иванъ Курмачевъ, Аанасій Волгусовъ, Касьянъ Зыряновъ, Сава Зуевъ, Абрамъ Птуховъ, Джонъ Вилліамсъ, Алеутовъ два и Алеутокъ дв.}, во время бдствій нашихъ и въ плну померло семеро {Штурманъ Булыгинъ съ женою, Яковъ Птуховъ, Козьма Овчинниковъ, Харитонъ Собачниковъ и двое Алеутовъ.}, одинъ {Малолтный ученикъ Филиппъ Котельниковъ.} проданъ отдаленнымъ народамъ и остался у нихъ, а одинъ (Алеутъ) былъ еще въ 1809 году выкупленъ Капитаномъ Американскаго корабля Меркурія Парсомъ съ береговъ рки Колумбіи.
’10-го Мая отправились мы въ путь и шли безпрестанно вдоль берега, часто заходили въ разныя гавани для торговли съ дикими, а 9-го Іюня прибыли благополучно въ Портъ Ново-Архангельскъ.’

Тимоей Таракановъ.

Крушеніе военнаго брига Диспача, подъ начальствомъ Капитанъ-Лейтенанта Касливцова (*) у береговъ острова Ругена, въ ночи съ 5-го на 6-е Октября 1805 года.

(*) Александръ Петровичъ Касливцовъ находился въ отставк и жидъ въ Казанской Губерніи.
Контръ-Адмиралъ Сарычевъ {Гаврило Андреевичъ, въ послдствіи Адмиралъ, Государственныхъ Адмиралтействъ-Коллегіи и Адмиралтейскаго Департамента Членъ и Генералъ-Гидрографъ.}, лтомъ 1805 года, по Высочайшему повелнію начальствовалъ небольшою эскадрою, которая плавала въ Балтійскомъ Мор для окончанія произведенныхъ имъ въ прежніе годы астрономическихъ наблюденій, и для обученія гардемариновъ на самомъ дл управленію кораблей или, такъ называемой, морской практик. Въ Август предписано ему было нанять и приготовить въ Ревел и Риг нужное число купеческихъ судовъ, для отвоза въ Померанію дессантныхъ войскъ. Исполняя это вновь возложенное на него порученіе, Контръ-Адмиралъ Сарычевъ прибылъ въ Ригу 21-го Августа, а 17-го Сентября пришелъ туда же бригъ ‘Диспачъ,’ подъ начальствомъ Капитанъ-Лейтенанта Касливцова. Онъ присланъ былъ къ Г. Контръ-Адмиралу именно для препровожденія конвоя съ войсками. Бригъ сей, построенный въ Англіи, былъ одинъ изъ лучшихъ въ своемъ род военныхъ судовъ, и управляемъ весьма искуснымъ морскимъ офицеромъ.
22-го Августа, конвой, состоявшій изъ двадцати шести судовъ, отправился въ путь, подъ предводительствомъ Контръ-Адмирала Сарычева, имвшаго свое пребываніе на бриг ‘Диспачъ.’ Сначала плаваніе ихъ продолжалось благополучно, выключая нкоторыхъ непріятныхъ, впрочемъ не слишкомъ важныхъ поврежденій, приключившихся двумъ или тремъ изъ купеческихъ судовъ, но въ ночи на 25-е число, когда конвой выходилъ уже изъ пролива между курляндскимъ берегомъ и островомъ Эзелемъ въ Балтійское Море, ‘Диспачъ’ коснулся дна рулемъ, который тремя ударами сбросило съ петель, и вовсе оторвало. Контръ-Адмиралъ полагалъ, что это несчастіе случилось на четырехъ-саженной банк, находящейся посреди пролива при выход въ море.
Потеря руля привела бригъ въ самое опасное положеніе, и даже угрожала ему крушеніемъ, котораго онъ, можетъ быть, и не избжалъ бы, если бъ управлялся мене искусными мореходцами, ибо дувшій тогда крпкій сверный втеръ прижималъ его къ курляндскому берегу, а безъ руля нельзя было имъ править. Въ такомъ гибельномъ состояніи, онъ обязанъ своимъ спасеніемъ присутствію духа начальствующаго конвоемъ, который говоритъ {См. Дневныя Записки плаванія Вице-Адмирала Сарычева, Стран. 134.}: ‘Я ршился на послднее средство къ избавленію судна отъ кораблекрушенія: стать на якорь на глубин двнадцати саженъ, но какъ, но положеніи трехъ якорей, бригъ дрейфовало, то приказалъ я обрубать стенги, на коихъ изорванные и незакрпленные паруса много противостояли втру. Тогда втеръ пересталъ тащить насъ съ якорей, и мы остановились на глубин девяти саженъ, при песчаномъ грунт, въ двухъ италіянскихъ миляхъ отъ берега, между мысомъ Люзерортомъ и городомъ Виндавою.’
На семъ мст, стоя на якор, въ теченіе трехъ дней экипажъ усплъ исправить вс поврежденія брига, и сдлать фальшивый руль, ‘употребивъ на оный гротъ-стеигу, придлавъ къ ней перо, продли се въ эзельгофтъ, и съ помощью привязанныхъ къ нему багштаговъ навсили на мсто.’. Но когда бригъ готовъ уже былъ отправиться въ путь къ острову Ругену, начальникъ конвоя получилъ увдомленіе, что въ прошедшую бурю нсколько судовъ его конвоя претерпли крушеніе по курляндскому берегу между мысами Люзерортомъ и Домеснесомъ. Это заставило его постить берегъ, осмотрть что потеряно и что спасено, и сдлать нужныя, судя по обстоятельствамъ, распоряженія.
Осматривая берегъ между вышеупомянутыми двумя мысами, Г. контръ-адмиралъ нашелъ, что на семъ пространств, въ числ многихъ погибшихъ судовъ, были восемь, принадлежавшія къ его конвою, и что на нихъ погибли изъ казачей команды Маіоръ Фроловъ, одинъ хорунжій и 91 рядовыхъ. При семъ кораблекрушеніи съ двухъ судовъ были спасены лошади чуднымъ образомъ: ‘казаки вытаскивали ихъ на веревкахъ изъ шггрюма, налившагося уже водою и съ борта судна толкали прямо въ воду, тогда он сами выплывали на берегъ, и ни одна изъ нихъ не потонула.’ Сдлавъ распоряженія касательно спасшихся людей и снятыхъ съ потерянныхъ судовъ снарядовъ и състныхъ припасовъ, Контръ-Адмиралъ Сарычевъ возвратился на бригъ 1-го Октября, и того же числа въ восемь часовъ вечера, при югозападномъ втр, отправился въ путь.
Поутру 3-го числа бригъ увидлъ мысъ Гоборгъ, составляющій южную оконечность острова Готланда, а на разсвт слдующаго дня встртилъ корабль Януарій, шедшій отъ Ругена въ Россію, отъ котораго узналъ, что флотъ нашъ стоитъ у сего острова противъ мыса Перта. Въ семь часовъ вечера прошли Боригольмъ, а поутру 5-го числа подошли къ Ругену, но какъ втеръ, дувшій тогда отъ SO, усилился и поднялось большое волненіе, то бригъ ни какъ не могъ обойти восточнаго мыса сего острова, и принужденъ былъ во весь день лавировать подъ одними нижними парусами. Между тмъ, отъ чрезвычайной качки, безпрестаннымъ сильнымъ движеніемъ руля перетерло державшіе оный нижніе бакштаги, отчего руль сталъ дйствовать слабо, и бригъ не могъ уже поворачивать чрезъ фордевиндъ. Тогда ему оставалось только стать на якорь, который они положили въ десять часовъ вечера у мстечка Виттова, на глубин семнадцати саженъ и иловатомъ дн. Но какъ одинъ якорь не задержалъ, то въ помощь ему былъ брошенъ другой, и бригъ остановился, Однако жъ не надолго: чрезъ часъ опять стало его дрейфовать и глубина скоро уменьшилась до шести саженъ.
Въ это время опасное положеніе брига требовало скорыхъ и ршительныхъ мръ, опытность и искусство Контръ-Адмирала Сарычева и Капитана Касливцова ручаются, что все то, что только было можно и должно сдлать для спасенія брига, конечно сдлано, но судьба превыше всхъ человческихъ усилій и мудрости: бригу ‘Диспачъ’ опредлено было погибнуть у ругенскихъ береговъ, и ничто уже не могло спасти его. Контръ-Адмиралъ Сарычевъ повствуетъ о семъ несчастномъ событіи такимъ образомъ {См. Дневныя Записки плаванія Вице-Адмирала Сарычева. Стран. 136.}: ‘Для остановленія и спасенія брига веллъ я срубить мачты, но при всемъ томъ не переставало его дрейфовать, и въ одиннадцать часовъ ночи принесло къ мели, поворотило поперегъ волненія, начало сильно бросать съ боку на бокъ и бить о грунтъ, тогда свирпыя волны вздымались подобно горамъ, разбивались о бортъ и съ сдою пною переливаясь чрезъ судно, сильно потрясали его, двигая по мели, каждый изъ насъ старался держаться крпче, чтобъ волненіемъ не сбросило его въ море, ожидая ежеминутно потопленія. Положеніе наше тмъ было ужасне, что темнота ночи препятствовала видть, сколь далеко находимся мы отъ берега. Когда судно наполнилось водою, поворотило его носомъ къ берегу, и волненіе, разбиваясь о корму, не столь уже его потрясало. Нкоторые изъ служителей усмотрли предъ судномъ чернющійся берегъ и закричали: земля видна! Тогда вс люди собрались на бакъ, обрадовавшись показавшейся надежд къ спасенію, измокши и перезябши, ожидали съ нетерпніемъ наступленія дня. Между тмъ лекарь нашъ, умя хорошо плавать, раздвшись, бросился въ море, и мы тотчасъ потеряли его изъ виду въ свирпющихъ волнахъ. На разсвт увидли мы, что находимся въ полу?верст отъ высокаго и крутаго берега, подъ которымъ примтили людей. Съ великимъ трудомъ спустили мы на воду яликъ, и привязавъ къ нему веревку, отправили съ тремя человками къ берегу. Они долго пробивались между буруновъ и каменьевъ, наконецъ когда преодолли большія трудности, выкинуло ихъ на сушу, и островитяне помогли имъ выйти. Такимъ образомъ, имя уже завезенную на берегъ веревку, спустили мы еще два гребныя судна, и на нихъ, съ помощію сего завоза, перевезли всхъ служителей съ судна.’
Жители Ругена тотчасъ развели огни по берегу, чтобъ согрть спасшихся и въ послдствіи обходились съ ними весьма хорошо: Контръ-Адмиралъ Сарычевъ пишетъ {См. Дневныя Записки плаванія Вице-Адмирала Сарычева. Стран. 138.}:
‘Графъ Ливенъ {Генералъ-Маіоръ при десантныхъ войскахъ, онъ находился на Диспач.} и я съ великимъ трудомъ взобрались на высокій и крутой берегъ. Отъ сего мста надобно было еще итти пшкомъ до селенія цлую версту, но я, посл претерпннаго въ прошедшей ночи отъ мокроты и стужи, такъ ослаблъ, что не въ силахъ былъ итти дале и палъ бы тутъ отъ изнеможенія, если бъ великодушный графъ, будучи и самъ почти въ такомъ же положеніи, но напрягая послднія свои силы, не подалъ мн помощи и не довелъ меня до избы, гд добродушные поселяне сняли съ насъ мокрое платье, положили въ постели, укутали теплыми одялами и тмъ отогрли.’
Здсь нашли они отважнаго своего доктора {Имя его Василевскій.}, который къ берегу приплылъ благополучно, но тутъ волнами о каменья избило его жестокимъ образомъ, и онъ нсколько времени былъ очень боленъ. Мужественный его поступокъ достоинъ величайшей похвалы, ибо онъ, не взирая на усталость и ушибы, кое-какъ добрался до селенія и первый увдомилъ жителей о бдствующемъ судн, въ слдствіе чего они тотчасъ собрались и пошла къ берегу на помощь претерпвающимъ кораблекрушеніе.
Контръ-Адмиралъ въ послдствіи осматривалъ стоявшій на мело бригъ и нашелъ, что вс его скрпленія были цлы и крпки, и члены во всхъ частяхъ тверды, это приписываетъ онъ особенно хорошей постройк, а потому старался сыскать въ Стральзунд корабельнаго мастера, который взялся бы спять его съ мели и исправить. Мастеръ хотя былъ найденъ и подряженъ за шестнадцать тысячъ талеровъ снять бригъ съ мели, однако жъ въ предпріятіи своемъ не усплъ, но спасъ съ него только то, что было можно. Между тмъ экипажъ брига былъ размщенъ по кораблямъ эскадры, стоявшей у Ругена, а самъ Контръ-Адмиралъ перехалъ на корабль Рафаилъ, на которомъ и находился до прибытія его въ Кронштадтъ.

Крушеніе корвета Флоры, подъ начальствомъ Капитанъ-Лейтенанта Кологривова (*) погибшаго въ ночи на 28-е Января 1807 года, въ Средиземномъ Мор у береговъ албанскихъ.

(*) Всеволодъ Семеновичъ Кологривовъ извстенъ Русскому флоту какъ по своему искусству и свдніямъ въ морскомъ дл, тукъ по любезнымъ качествамъ и веселому, живому характеру, онъ умеръ въ чин капитана перваго ранга.
Корветъ Флора погибъ на берегахъ Албаніи въ то время, когда Турки уже объявили войну Россіи, и потому экипажъ сего судна, спасшись при кораблекрушеніи, попался въ плнъ къ народу, поступившему съ нимъ, по обыкновенію своему, жестокимъ и, можно сказать, варварскимъ образомъ. По симъ обстоятельствамъ кораблекрушенія, командиръ корвета не могъ сохранить морскаго журнала и ни какихъ другихъ бумагъ, изъ которыхъ можно было бы составить полное оному описаніе, но какъ самое кораблекрушеніе, такъ и происшествія, случившіяся посл того съ экипажемъ въ плну у Турокъ, весьма хорошо описаны въ журнал служившаго тогда на семъ корвет Лейтенанта Сафонова {Василій Алексевичъ Сафоновъ нын въ отставк и живетъ въ Москв: кто во флот его не зналъ и не любилъ?}, то я здсь выписку изъ него помщаю. Она взята изъ сочиненія почтеннаго издателя Отечественныхъ Записокъ {Павелъ Петровичъ Свиньинъ, писатель извстный публик по многимъ полезнымъ и пріятнымъ своимъ сочиненіямъ.}, напечатаннаго имъ подъ заглавіемъ: Воспоминанія на флот.
‘7-го Января, со всею эскадрою Адмиралъ {Главнокомандующій: Вице-Адмиралъ Дмитрій Николаевичъ Сенявинъ.} вышелъ изъ Бокка-ди-Каттаро въ море, втеръ быль крпкій, погода пасмурная со шквалами. Ночью втеръ сдлался противный въ Корфу, и по темнот мы съ адмираломъ разлучились, втеръ крпчалъ до чрезмрности и къ утру снесло насъ къ Курцол, куда мы наконецъ и спустились.
‘9-го Января, на курцольскомъ рейд нашли два нашихъ корабля ‘Елену’ и ‘Уріила,’ поставленныхъ для защиты крпости отъ непріятеля.
’24-го Января, съ первою перемною втра вышли въ море, втеръ былъ пресильный, но благополучный: въ одинъ рифленный гротъ-марсель шли по тринадцати узловъ, а когда поставили форъ-марсель, то начало корветъ заливать, почему и убрали его къ ночи.
’26-го Января, втеръ боле и боле усиливался, и наконецъ сдлался противнымъ, облака летали подобно молніи, слышенъ былъ глухой подземный шумъ, и чувствуемъ запахъ сала отъ воды, потомъ все небо покрылось однимъ чернымъ облакомъ. Съ страшнымъ шумомъ возсталъ вихрь, и порывисто перемнялъ свое направленіе вокругъ всего компаса, море воздымало валы свои до необъятной высоты, вдали слышенъ былъ громъ, молнія сверкала безпрестанно, вдругъ воздухъ сдлался теплымъ, и въ туч показалось страшное явленіе кроваваго цвта. Это послужило намъ врнымъ признакомъ жестокаго шквала. Немедленно послали людей крпить паруса, но не успли дойти до марсовъ, какъ жестокій шквалъ повалилъ судно на бокъ.— Увы! хотли уже проститься съ свтомъ: но, къ счастію нашему, въ тотъ же моментъ молнія ударила въ мачты, он сломились и упали въ море. Отъ убавки сверху тяжести корветъ пришелъ въ прежнее положеніе, немедленно бросились спасать погибающихъ людей, двадцать спасли, а двадцать два утонули. Вскор потомъ ярость стихій мало по малу укротилась, настала тишина, и взору представились повсюду печальные слды опустошенія.— По счисленію нашему, мы находились близко отъ берега и по лоту видя уменьшеніе глубины, стали на якорь около мыса Дурацо (въ Далмаціи). На другой день, исправясь фальшивымъ вооруженіемъ, направили путь въ Корфу, до одиннадцати часовъ шли благополучно, ввечеру втеръ сдлался противный отъ ZW, и чрезвычайно крпкій: насъ начало валить къ албанскому берегу. Не имя возможности нести паруса, не могли удалиться отъ береговъ, а глубина безпрестанно убавлялась, ршились стать на якорь, но, къ несчастію нашему, первый якорь не задержалъ, бросили другой и тотъ также, наконецъ и третій — все тщетно. Лишь только хотли бросить четвертый, какъ уже корветъ ударило объ мель и вышибло руль. Боже! вскричали вс, погибаемъ! Не было возможности спастись: вода въ трюм увеличивалась, дождь лилъ ливмя, ночь претемная, везд стонъ и молитвы — ожидали каждую минуту своей погибели, но Богъ не допустилъ насъ до сего — увидли утро. Втеръ сдлался немного мягче, но жестокій бурунъ ходилъ вокругъ судна. Сдлали консиліумъ и положили, не смотря на угрожающую опасность, спасать людей, по крайней мр тхъ, которыхъ удастся, но Всевышній былъ милосердъ ко всмъ, и мы съ капитаномъ послдніе по спасеніи команды съхали на берегъ. (28-го Января) принеся Богу благодареніе, развели огонекъ и расположились переночевать на непріятельскомъ берегу, во всю ночь втеръ былъ крпкій и съ проливнымъ дождемъ, но посл нашихъ несчастій и трудовъ мы спали замертво и не слыхали дождя. Поутру корветъ уже былъ разбитъ и видны были одни члены. Дв бды миновались — настаетъ третья: толпы Албанцевъ самымъ варварскимъ образомъ берутъ насъ несчастныхъ, обезоруживаютъ, сдираютъ послднее на насъ платье и отводятъ въ Бератъ къ паш. Великодушный Турокъ дозволилъ намъ принести жалобу на варваровъ, веллъ возвратить все отнятое и потомъ объявилъ несогласіе Оттоманской Порты съ Россіею, а что мы плнные.
‘9-го Февраля, по повелнію его, отправились въ Царьградъ при конво подъ начальствомъ аги.
’10-го Февраля прибыли мы въ загородный дворецъ паши, построенный въ азіатскомъ вкус на гор. По приказанію паши, дано намъ было здсь на десять человкъ по барану, которыхъ мы по-албански изготовили сами, изжаривъ цликомъ надъ огнемъ, и растерзали руками по порціи. Переночевавъ довольно изрядно на двор, въ четыре часа утра отправились дале, провожатые наши начинаютъ быть съ нами уже посмле и обыскиваютъ наши карманы, но, къ несчастій), не находятъ въ нихъ ни гроша.
’11-го Февраля прибыли въ Албесанъ, гд жители, по врожденной ненависти къ Христіанамъ, приняли насъ съ большимъ руганіемъ и побоями, но квартира была порядочная, и хозяинъ дома. Грекъ, былъ къ намъ милостивъ, одн только толпы Турокъ, желавшихъ насъ видть, какъ какое либо чудо, до самой ночи безпокоили насъ мучительно, наутро отправились, дорога шла горами.
’12-го Февраля прибыли въ крпость Огеру, коей управленіе зависитъ отъ Паши Бератскаго, она построена на высокой гор при озер. Строеніе готическое, но защищено довольно изрядно, жители, большею частію, Булгары и Греки. Обидъ въ этомъ город мы не терпли, но кормили насъ весьма худо — объдками хлба, остававшагося посл провожатыхъ. Съ тощими желудками горестно перешли мы разстояніе, ведущее высокими горами.
’13-го Февраля пришли въ городъ Монастырь, населенный большею частію Турками и Албанцами Магометанской Вры, Булгаръ и Грековъ весьма мало. Варварскій народъ встртилъ насъ еще за триста шаговъ отъ воротъ, и провожалъ до самой квартиры ругательствами и бросаніемъ въ насъ каменьями и грязью. Въ добавокъ къ сему мученію дали намъ предурную квартиру: на голомъ полу принуждены были за худою погодою пролежать двое сутки, Во все это время Турки не переставали насъ безпокоить, такъ что одинъ изъ старшихъ Турокъ принялъ въ насъ участіе и отгонялъ сихъ злодевъ нсколько разъ отъ окошекъ. Къ счастію нашему, мы рано вышли изъ сего проклятаго мста, а то досталось бы намъ еще, дорога была грязная.
’18-го Февраля, прибыли въ Прилпъ. Онъ окруженъ лсами и населенъ Булгарами, кои встртили насъ съ неожиданною радостью, чего ни какъ мы не ожидали. Хотя квартирою нашею былъ сарай, но впрочемъ мы были очень довольны. Добрые жители принесли намъ мяса, вина (не красна изба углами, а красна пирогами), и, къ нашему счастію, пробыли мы здсь двое сутокъ. Добрые Булгары брали столь живое участіе въ горестномъ нашемъ положеніи, что проклятые наши стражи, примтивъ это, били ихъ и отгоняли отъ насъ палками. Слава Богу! ноги отдохнули, погода была прекрасная, кажется, все намъ благопріятствовало, какъ проклятый одинъ провожатый подъзжаетъ ко мн, и требуетъ у меня платка съ шеи, я прошу оставить его требованіе, но вижу — онъ вынимаетъ ятаганъ и я, не дожидаясь комплиментовъ, отдалъ ему требуемое. До сего считалъ я себя счастливымъ противъ товарищей моихъ, у которыхъ было уже все отобрано: видно, дошла очередь и до меня: однако жъ я взялъ свои мры: выучилъ наизусть албанскую псню, и по приказанію солдатъ и аги плъ, когда имъ было скучно, такимъ образомъ, угождая имъ, не платилъ пошлины. Когда развеселятся ихъ рожи (что мы прилежно замчали) и они закричатъ: ‘гей, капитанъ Василій!’ давая знакъ головою, чтобъ я плъ съ ними — я тотчасъ начинаю подражать ихъ манеру, кривляюсь и гнушу вносъ, сколько можно боле, пропвъ такимъ образомъ куплетъ, получалъ похвалу, заключавшуюся въ сихъ словахъ: ‘ай, собака неврный’, и прочее. Такимъ образомъ продолжая напвать, да подпвать, да выдумывать разныя проказы, кои отчасти были мн знакомы съ дтства и весьма теперь пригодились, продолжалъ я путь съ большою выгодою противъ моихъ товарищей.
’19-го Февраля пришли въ городъ Крюперли, при подошв горы населенный Турками, Грековъ и Булгаръ немного. Онъ зависитъ отъ Али-Паши. Городъ большой и многолюдный, насъ порядочно покормили — и поколотили.
’20-го Февраля, прошли крпость Иштипъ, построенную на гор.
’21-го Февраля находились въ небольшомъ город Родовишт, заселенномъ на равнин, простирающейся верстъ на семь вокругъ и кончащейся высочайшими горами. Природа обогатила мстоположеніе это всми прелестями и украсила обработанными полями и виноградниками, жители — Булгары, мы отгостили у нихъ, по врожденному ихъ состраданію-къ несчастнымъ, довольно хорошо. Здсь заслуживаетъ вниманіе кладбище: каждая могила обсажена кипарисомъ и тополемъ, что вмст составляетъ прелестнйшую рощу, испещренную мавзолеями. Такія кладбища должны быть во всей Турціи по закону Алкорана, деревья сажаются у головы, которая всегда кладется обращенною къ Мекк, и у ногъ. Мнніе народа таково, что ежели деревья эти не примутся, покойника считаютъ недостойнымъ быть въ раю съ Магометомъ,— Христіане также слдуютъ сему обычаю: насаждаютъ деревья при могилахъ своихъ, но только не кипарисы, ибо они принадлежатъ исключительно Туркамъ.
’22-го Февраля ночевали въ город Стромиц. Достойно похвалы устройство и повиновеніе народа къ начальникамъ. Ни одинъ Турокъ не осмлился подойти къ намъ безъ дозволенія. Кормили насъ довольно изрядно, и квартира была порядочная. Время намъ къ пути благопріятствовало, только паша одежда едва уже прикрывала наготу, и что было покрпче, то отнято нашими сторожами. Вчера бдныя мои пуговицы были оторваны прежнимъ Албанцемъ, который уврялъ меня, что он золотыя и никакъ не врилъ, что мдныя, этого звря, одного изъ провожатыхъ, не могъ я сдлать къ себ великодушнымъ или сострадательнымъ.
’23-го Февраля пришли въ Петриче, большой и многолюдный городъ, окруженный каменною стной, нужда заставила меня время отдыха употребить на выдлываніе деревянныхъ застежекъ вмсто пуговицъ, и такимъ образомъ привязавъ къ веревочкамъ палочки, соорудилъ порядочно оборванный вицъ-мундиръ свой и потомъ показалъ злодю мое положеніе, до коего онъ довелъ меня: онъ усмхнулся и одобрилъ, сказавъ: ‘Мудренъ, собака!’ —
Кормили насъ хотя дурно, но мы были спокойны со стороны обидъ, на другой день при пасмурной погод отправились въ городъ Демисарь, окруженный высокими горами: на нкоторыхъ видны были развалины крпостей, самъ паша приходилъ насъ смотрть, разговаривалъ съ нами ласково, и веллъ накормить и не обижать, но по выход изъ города все-таки каждому досталось удара гіо два палкой по спин, а бдному нашему доктору разбили сверхъ того камнемъ носъ.
’25-го Февраля, при хорошей погод и прекрасной дорог, по съ худыми сапогами прибыли мы въ большой и торговый городъ Севасъ. Въ немъ паша иметъ великолпный дворецъ въ азіатскомъ вкус, любопытствуя видть насъ, приказалъ онъ привести къ себ на дворъ, гд окружила насъ его гвардія и народъ. Самъ же онъ съ своею свитою смотрлъ на насъ изъ великолпной галереи, между тмъ шуты, принадлежащіе его особ, бгали около насъ и забавляли его разными кривляньями, по окончаніи сего парада, препроводили насъ съ крикомъ, шумомъ и барабаннымъ боемъ въ сарай (обыкновенную пашу квартиру на станціяхъ). Мимоходомъ замтилъ я великолпныя торговыя лавки съ хорошо расположенными товарами. Въ это время было тамъ множество войскъ, собранныхъ нашею противъ Георга Чернаго, и все это валилось насъ смотрть, тутъ мы испытали вс непріятности, какія только можно себ вообразить, особливо уставъ отъ дальняго перехода, день былъ жаркій, томительный, мы была измучены совершенно и даже въ отчаяніи отъ сихъ наглецовъ. Дерзость одного изъ нихъ простиралась такъ далеко, что онъ пнулъ нашего Офицера, ругая его сколько можно боле и привелъ насъ, давно уже привыкшихъ къ подобнымъ поступкамъ, въ ожесточеніе — я забылъ самъ себя и ударилъ этого бусурмана такъ крпко, что онъ полетлъ стремглавъ. Въ минуту засверкали сабли, и я получилъ такой сильный ударъ въ голову, что упалъ безъ памяти, но дло этимъ бы не кончилось, если бъ по счастію не случился тутъ французъ, служащій въ турецкой артиллеріи, онъ умлъ привести все въ порядокъ и утишить волненіе. Не имвъ во весь день и ночь покоя, отправились мы въ дальнйшій путь, меня же, по болзни, посадили на осла. При выход изъ города народъ не упустилъ случая поподчивать насъ палками и грязью, и опять боле всхъ досталось доктору, его трехъ-угольная шляпа казалась имъ смшною, и мы неоднократно просили его скинуть ее, а надть какую нибуіь скуфейку, чтобы избавить себя и насъ отъ побоевъ, но онъ былъ упрямъ и терплъ за то до самаго Царяграда.— Версты дв дорога продолжалась аллеею, насаженною престарлыми кипарисными деревьями. По выход изъ оной представилось намъ прелестное поле, на которое природа истощила, кажется, вс дары свои. Потомъ дорога привела насъ къ высочайшимъ горамъ, гд между оврагами прошли мы разстояніе часовъ на восемь времени- По истин искусный живописецъ не въ состояніи изобразить этихъ скалъ, висящихъ надъ нашими глазами, на которыхъ дикіе кустарники и разнаго рода деревья, переплетясь между собою, пустили корни и отрасли свои чрезъ трещины камней по бокамъ глубоко въ овраги. Къ Виновнику сихъ чудесъ, ко всеобщему Отцу обращаюсь я ежедневно со внутреннимъ ощущеніемъ ничтожества моего, и поклоняясь со страхомъ, препинающимъ языкомъ произношу: помилуй меня, о Вчный! сохрани пылинку, о! Всемогущій! соблюди слабаго, странствующаго во тм, бднаго, немощнаго! Такимъ образомъ, удивляясь премудрости Божіей, дошли до фонтана и караванъ-сарая, за два года предъ симъ построенныхъ однимъ пашею. Вода течетъ съ высоты горъ, клубится, кипитъ и падаетъ чрезъ нсколько каменныхъ пороговъ въ глубокую яму, которая обведена мраморною стною съ четырьмя кранами, при коихъ висятъ на цпочкахъ ковшики. Старецъ вышелъ къ намъ навстрчу и утолилъ жажду нашу. Стна вся исписана турецкими золотыми буквами, означающими имя строителя и годъ. Сей почтенный старецъ съ участіемъ смотрлъ на насъ, и замтивъ, что я боленъ, изъ состраданія вынесъ мн кусокъ хлба, за что я очень его благодарилъ, ибо два дня ничего не лъ. Вскор закричали наши провожатые гайда!— и мы разстались съ нимъ. Вдали сквозь долину открылся прелестный видъ города Мири, лежащаго на берегу Архипелага, а въ правую сторону видны были острова Имбро и Самондраки, потомъ показались корабли и — врно Русскіе, по вмсто радости произвели они въ насъ горестное ощущеніе, я почувствовалъ всю жестокость своей участи, представляя себ соотечественниковъ своихъ, сотоварищей, торжествующими владыками сихъ морей, страхомъ Мусульманъ, а себя въ рубищ, въ самомъ жалкомъ, низкомъ положеніи, страшащимся ежеминутно умереть отъ голода, изнуренія, или, подобно собак, отъ руки послдняго Турка въ забаву его или изъ презрнія…. Къ вечеру пришли въ городъ Мири, квартиру дали намъ, какъ обыкновенно, самую скверную и по куску хлба, и то дожидались, пока собрали съ домовъ объдки, но насъ это уже не безпокоило, мы къ тому привыкли,— только бъ поскоре отдохнуть и быть готовымъ къ маршу. Наутро, слава Богу! мн гораздо было лучше, и, кажется, я сдлался крпче. Погода намъ благопріятствовала, верстъ восемь шли аллеею изъ оливковыхъ деревъ вдоль моря. Въ шесть часовъ пополудни, прибыли въ небольшой городъ Феріеи, обведенный каменною стною и очень бдный. Не понимаемъ, по какимъ причинамъ нашъ ага расположился здсь на двое сутокъ. Въ эти два дня получили мы по маленькому куску хлба, и квартира была самая несносная, безъ пола, полная сору, паутины и мышей, вмсто разбитыхъ стеколъ, на случай нашего прибытія приколотили къ окошкамъ доски, мы и тому были рады, ибо он препятствовали черни плевать на насъ. Одинъ дерзкій Турокъ вошелъ посмотрлъ насъ въто время, какъ я спалъ и своею шляпою прикрылъ лице, безъ всякихъ церемоній онъ чубукомъ столкнулъ съ лица моего шляпу, я проснулся и сказалъ съ досадою, что теб надобно? Купекъ! отвчалъ онъ мн съ презрніемъ (т. е. собака), разумя эти слова, я усмхнулся и онъ тоже, назвавъ меня опять гяуромъ (неврнымъ). Мы съ товарищами засмялись такимъ привтствіямъ, за которыя попросилъ я у него табаку, онъ далъ мн его довольно щедро и мы закурили съ нимъ трубки, я заплъ албанскую псню, и такъ его развеселилъ, что подъ конецъ не хотлъ онъ съ нами разстаться, потомъ пошелъ домой, и вскор принесъ кусокъ сыраго мяса, и бросилъ мн, какъ собак, я поблагодарилъ его, а онъ быль свидтелемъ, какъ мы растерзали сей кусокъ на части и тотчасъ изжарили на палочкахъ. Давая намъ еще мяса, просилъ онъ меня повторить псню. Двухъ-дневное отдохновеніе, а боле діета, хотя и невольная, совершенно поправили мое здоровье. На третій день, при холодной и дождливой погод, дошли до рки Морища, тутъ принуждены мы были дожидаться за скопившеюся при переправ многочисленною конницею Измаила-Бея. Хотя ожидали мы много себ обидъ, побоевъ, ругательствъ отъ необузданныхъ разбойниковъ, но кром обыкновенной брани ничего отъ нихъ не получили, нкоторые даже давали намъ хлба, чрезъ два часа переправились и мы, и вскор прибыли въ большой городъ Кешанъ, лежащій на гор, и окруженный также стною, отъ которой до подошвы горы простираются обработанныя поля, видъ прекрасный! Жители большею частію Греки, квартиру имли мы изрядную, и кормили насъ довольно хорошо, здсь услышали мы, будто Англичане прошли Дарданеллы и сожгли Турецкій флотъ.
’10-го Марта прибыли въ небольшое селеніе Моятжери, разоренное отъ междоусобной брани, квартирою нашею была тюрьма, но кормили насъ изрядно, и огня было довольно, слдовательно и обсушиться было время. На другой день въ четыре часа утра отправились дале, дорога была хорошая и день ясный, чрезъ пять часовъ вышли на видъ Мраморнаго Моря и наконецъ достигли торговаго и приморскаго города Родоса, лежащаю при пролив. Видъ прекраснйшій! Природа не поскупилась убрать его всми красотами, и въ самомъ город домы и улицы очень хорошія, множество лавокъ, набитыхъ товарами. Насъ вели по всмъ улицамъ, какъ будто для показа, стеченіе народа было вокругъ насъ ужасное, чернь примтнымъ уже образомъ становилась образованне, хотя и не ласкове, по крайности мы не имли обидъ, кормили насъ порядочно, и квартирою были довольны, только во все время любопытные не отходили отъ окошекъ. На другой день, 12-го числа, время также было хорошее, но утро было очень холодное, а ветхое наше платье, едва прикрывавшее наготу, не защищало отъ холода и втра. Въ десять часовъ утра прибыли на постоялый дворъ, принадлежащій одной сумасшедшей женщин, бывшей наложниц Султана. Она по близости иметъ свой замокъ и земли, узнавъ о прибытіи нашемъ, прискакала вооруженная, какъ мужчина и съ открытымъ лицемъ, въ пребогатйшемъ плать и, чуждая нжности, свойственной прекрасному полу, исполнена дерзости и жестокости, не давъ отдохнуть и не накормивъ насъ, велла выгнать изъ селенія. Ага и прочіе провожатые, не смя противорчить, принуждены были вести насъ дале. По крайней мр дорога была нескучна: вс заняты были проклинаніемъ этой женщины, и отъ Турокъ ей досталось. Наконецъ прибыли въ приморскій городъ Селиврію. На пути до онаго одинъ Турокъ, навшійся опія, присталъ къ намъ, и вт* сумасшествіи подобно пьяному длалъ большія забіячества какъ съ нами, такъ и съ товарищами своими, никто изъ провожатыхъ не могъ его унять, одного покусившагося на то ударилъ онъ по голов ятаганомъ, проскъ скуфейку и шаль, а другаго чуть не убилъ до смерти изъ пистолета, къ счастію, не попалъ въ него. Не знали, какъ отдлаться отъ такого товарища. Наконецъ ршились связать его, выколотили по пятамъ палками, и оставили больнаго на дорог.— Городъ сей также иметъ пріятный видъ и многолюденъ. Квартирою былъ намъ сарай, кормили досыта. 14-го отправились въ путь, дорога и день были прекраснйшіе, повсюду представлялись обработанныя поля и виноградные сады. Чрезъ шесть часовъ прибыли въ селеніе, гд дали намъ позавтракать, и такимъ образомъ приготовили ввести въ столицу. Мы весьма радовались скорому концу нашего несчастія. По крайней мр избавимся, думали мы, отъ ежедневныхъ побоевъ и безпрестанной опасности жизни. Прибытіе наше было уже извстно въ Стамбул. У шлагбаума мы были встрчены вновь присланными для конвоя янычарами, а старые должны были сдать насъ у воротъ. Принявъ насъ, они по обычаю осмотрли наши карманы, и что осталось не взятаго старыми, отнято было новыми, даже и платки съ шеи не постыдились стащить, варвары. Представьте теперь наше положеніе! Въ изорванномъ плать, босикомъ, на то?лов тряпки, оброслыя бороды, блдныя, сухощавыя лица, неизвстность будущаго…. Народъ по улицамъ дожидался нашего шествія, насъ раздлили попарно, къ каждой пар приставили по четыр янычара и одного впереди адабаша, т. е. сержанта, такимъ образомъ растянули линію, дабы уврить народъ, что взято много, и даже старались разглашать, что взяли насъ сопротивляющимися въ Албаніи, которую хотли мы покорить! Одна Турчанка, старая вдьма, сопровождая насъ по всмъ улицамъ, немилосердымъ образомъ поносила насъ по-русски, выговаривая самымъ чистымъ языкомъ вс площадныя ругательства, наконецъ привели насъ на дворъ къ Визирю, и поставили попарно. Такимъ образомъ дожидались мы около часа. Дворъ и домъ преогромные, народу вкругъ насъ собралось множество, караульные наши стояли съ дубинами и съ ятаганами, а нкоторые изъ чиновниковъ и съ плетьми, признаться, не безъ ужаса посматривали мы на нихъ — вдругъ шумъ въ толп утихаетъ, является на балкон Визирь. Посмотрвъ на насъ, и не спрося ни слова, сдлалъ онъ знакъ чубукомъ, и насъ повели на приготовленные баркасы для перевоза чрезъ заливъ мимо Перы и Галаты. Вскор привезли насъ на каторжный дворъ, называемый курень или банья. Пройдя нсколько воротъ за карауломъ, дошли до послднихъ, тамъ заковали носъ въ желза попарно, но какъ я по жребію остался одинъ въ нечегахъ, то припади лежащія двумъ кандалы, долженъ былъ принять одинъ, наконецъ отворились и послднія желзныя ворота, тюремщикъ, сосчитавъ насъ, закричалъ — гайда! указывая на тюрьму… Боже мой! какое зрлище представилось намъ темнота, смрадъ, грязь — и по угламъ послышались стенанія и вздохи. То были бдные Русскіе больные и израненые. Немедленно бросились мы къ нимъ съ вопросами: откуда они и какимъ образомъ попались въ адское сіе мсто? Потомъ потушили вмст, порадовались и посмялись… На другой день меня сковали съ донскимъ казакомъ Ивановымъ, предобрымъ человкомъ, и въ такомъ положеніи боле мсяца щеголяли мы съ нимъ въ желзахъ. Наконецъ узнавши, что мы офицеры, чрезъ разныя постороннія доказательства, а не по одежд, ибо мы были въ совершенномъ рубищ и обросли бородами, Турки заковали насъ поодиначк.
Тюрьма представляетъ большое четыреугольное каменное зданіе, оно выстроено нарочно для государственныхъ преступниковъ и раздлено на два этажа, изъ коихъ верхній, родъ палатей, поддерживаемыхъ столбами, съ прибитыми къ нимъ цпями, на кои сажаютъ самыхъ важныхъ преступниковъ, а прочіе вс до единаго человка скованы попарно. Въ наше время преступниковъ находилось до шести сотъ человкъ, да плнныхъ Русскихъ, боле изъ драгунъ, 200. Свтъ въ тюрьму проходитъ изъ слуховыхъ окошекъ и изъ дверей, а по стнамъ окошекъ нтъ, противъ дверей отгороженъ небольшой уголокъ для Греческой Церкви. Говорятъ, что Императрица Екатерина Великая была виновницею сего спасительнаго для Христіанъ утшенія.— Гд отрада Богъ, тамъ можно еще переносить несчастія! Каждое воскресенье для службы приходитъ греческій священникъ, которому строго воспрещено впрочемъ имть какія либо сношенія съ узниками. Въ другомъ углу въ стн находятся два крана съ водою для питья съ двумя мдными кувшинами на цпочк. Всего несносне, что тутъ же немного въ сторону отведено мсто для всякой нечистоты, которая не прежде какъ чрезъ недлю очищается: ужасное зловоніе исходитъ изъ сего мста. Каждое утро въ шесть часовъ узники ходили на работу въ адмиралтейство, не снимая желзъ, кром насъ офицеровъ, и ввечеру въ семь часовъ возвращались въ тюрьму, и получали по два небольшихъ хлбца и кашицу, изъ крупъ и волы. Тюремщики въ это время считаютъ число людей, потомъ еще выгоняютъ вонъ и опять пересчитываютъ, и наконецъ запираютъ желзныя двери. Одинъ изъ каторжныхъ опредленъ старшиною — смотрть за внутреннимъ спокойствіемъ, чрезъ каждые три часа къ дверямъ подходитъ дозоръ, человкъ изъ двадцати находящихся при тюремщик янычаръ, и переставъ бить въ барабанъ, тюремщикъ спрашиваетъ Киріаки (имя внутренняго старшины) хорошо ли все? онъ отвчаетъ: хорошо, и вс закричатъ: ишалла! Всю ночь продолжаютъ ходить кругомъ тюрьмы, и бить въ барабанъ, поутру пересчитываютъ вновь и выгоняютъ на работу.— Здсь также производится казнь надъ преступниками: имъ рубятъ головы и удавливаютъ, наканун роковаго дня заковываютъ ихъ кругомъ, нкоторые остаются здсь въ заключеніи вчно.— Въ то время какъ бунтъ въ Константинопол возгорлся противъ Султана Селима, мы были еще въ тюрьм. Можно представить себ, въ какой опасности мы тогда находились: ожидали каждую минуту, что бунтовщики, возставшіе противъ всего европейскаго, вломятся къ намъ въ тюрьму и перерубятъ насъ всхъ. Каждый выстрлъ, глухо отдававшійся въ сводахъ нашей преисподней, казался намъ предтечею нашей погибели, три дня не смыкали мы глазъ отъ страха. Но Богъ помиловалъ — буря обошла насъ, и рушилась надъ визиремъ и вельможами, они были изрублены въ куски и не могли спастись ни коимъ образомъ, одного жиды хотли вынесть въ гробу за городъ, но онъ*былъ найдемъ и также изрубленъ.
Нжное отеческое сердце Государя Императора Александра проникло и въ это адское мсто, и въ эту преисподнюю. Онъ не забылъ о несчастныхъ и повеллъ чрезъ датскаго агента давать намъ содержаніе, которое и производилось офицерамъ по піастру, а рядовымъ вполовину. До сего совершенно терпли мы голодъ, получая одинъ маленькій хлбецъ, и будучи изнурены побоями и усталостью. Подъ конецъ, сверхъ того, я нечаянно открылъ еще способъ помогать себ и любезнйшимъ моимъ товарищамъ: выпросивъ красокъ и бумаги, нарисовалъ я однажды маленькой морской эстампецъ для Турка, которому чрезвычайно онъ понравился, посл сего многіе Турки приходили меня видть и просили рисовать, задавая мн свои мысли. Но я рисовалъ всегда, что турецкій корабль разбилъ трехъ англійскихъ и нсколько французскихъ, за это получалъ деньги, а иногда и състное, которое длилъ съ товарищами, сверхъ сихъ выгодъ для рисовки выводило меня изъ тюрьмы — и я пользовался еще чистымъ воздухомъ. Такимъ образомъ напослдокъ не только жили мы безнужно, но и довольно весело….

Гибель Россійско-Американской Компаніи корабля Невы (*), на сверозападномъ берегу Америки, у Мыса Эджкома (**), въ широт 57 11′, 9-го Января 1813 года.

(*) Сей корабль знаменитъ въ лтописяхъ Россійскаго мореплаванія: на немъ, подъ командою Капитана Лисянскаго, а подъ главнымъ начальствомъ Командора И. . Крузенштерна, Русскіе совершили первое путешествіе вокругъ свта. Онъ же былъ употребленъ къ содйствію компанейской рати, подъ предводительствомъ Коллежскаго Совтника А. А Баранова, при покореніи Колюжинской крпости, на остров Ситх.
(**) Cape Edgecurabe: такъ сей мысъ названъ Англичанами и подъ симъ именемъ стоитъ на ихъ картахъ, но Русскіе, въ Америк живущіе, дали ему имя Трубицына, въ память ботсмана, служившаго съ Чириковымъ и умершаго у здшнихъ береговъ.
Въ Ноябр 1813 года, возвратясь изъ Японіи въ Камчатку, нашелъ я въ Петропавловской Гавани флота Лейтенанта Подушкина и нкоторыхъ другихъ чиновниковъ, бывшихъ въ служб Россійско-Американской Компаніи, и находившихся на корабл ‘Нева’ во время крушенія онаго. Отъ нихъ получилъ я свднія касательно несчастнаго сего кораблекрушенія, и по обыкновенію моему записалъ оное со всми подробностями въ журналъ свой. Слдующее повствованіе взялъ я изъ моихъ записокъ, и при составленіи онаго воспользовался также замчаніями Василія Николаевича Берга {Имя Г. Берга хорошо извстно публик по разнымъ его любопытнымъ и общеполезнымъ сочиненіямъ. Описаніе сего кораблекрушенія напечатано имъ особою книжкою подъ заглавіемъ: Описаніе несчастнаго кораблекрушенія фрегата Россійской Американской Компаніи Невы.}, нкогда служившаго во флот, и совершившаго путешествіе вокругъ свта. Впрочемъ не вс происшествія, случившіеся въ плаваніи корабля ‘Нева’ изъ Охотска до Америки и при самомъ кораблекрушеніи, я описалъ такъ, какъ он помщены у сего почтеннаго человка, онъ писалъ съ показанія, какъ и самъ говорить, Г. Терпигорева, который былъ тогда отставнымъ кадетомъ изъ Морскаго Корпуса, и халъ въ Америку съ дядею своимъ Коллежскимъ Совтникомъ Борноволоковымъ. Ни по званію его, ни по лтамъ, не могъ онъ пріобрсти той опытности, которую нужно имть, чтобъ безошибочно судить о морскихъ происшествіяхъ, а особливо при кораблекрушеніяхъ, бывали примры, что и людямъ совершенныхъ лтъ, носъ корабля казался кормою, и потому-то я думаю, что мое описаніе, составленное со словъ не одного лица, а многихъ, разсказывавшихъ въ присутствіи другъ друга, будетъ ближе къ истин.
Главный Правитель Компанейскихъ Колоній, Коллежскій Совтникъ Барановъ, проведя въ Америк безпрерывно двадцать лтъ, желалъ подъ старость возвратиться въ отечество, чтобъ остатокъ жизни провести въ кругу родственниковъ и друзей, на сей конецъ просилъ о назначеніи ему преемника. Сначала выборъ Компаніи палъ на Коллежскаго Ассессора И. Г. Коха, человка пожилаго, умнаго и въ длахъ свдущаго, онъ могъ быть особенно для нея полезенъ, потому что долговременное его служеніе въ Сибири, и боле въ Охотск, доставили ему случай совершенно узнать производство длъ промышленническихъ и научиться какъ управлять людьми сего разбора, но судьба не опредлила ему быть въ Америк: на пути туда онъ остался въ Камчатк зимовать, и въ Январ 1811 года скоропостижно умеръ. Тогда предложилъ Компаніи свои услуги Коллежскій Совтникъ Тертій Степановичъ Борноволоковъ, котораго лично я не зналъ, но по отзыву другихъ онъ былъ человкъ съ большими достоинствами’ Лтомъ 1812 года прибылъ онъ въ Охотскъ, чтобъ оттуда хать въ Америку.
Для доставленія Г. Борноволокова въ Америку, директоры назначили корабль ‘Нева’, надъ коимъ начальство поручили флота Лейтенанту Подушкину. Офицеръ сей служилъ съ похвалою въ Средиземномъ Мор, во флот, бывшемъ подъ главнымъ начальствомъ Вице-Адмирала Д. Н. Сенявина, пріобрлъ одобреніе своихъ начальниковъ, и репутацію хорошаго морскаго Офицера. Похвальные о немъ отзывы обратили на него вниманіе и довренность Компаніи. Помощникомъ у него былъ штурманъ 9-го класса Калининъ, совершившій на томъ же корабл путешествіе вокругъ свта, онъ былъ весьма искусный мореходецъ и самый прилежный къ своей должности, неутомимый офицеръ, будучи еще младшимъ штурманомъ, онъ удостоился служить на корабл главнокомандующаго флота, находившагося по союзному договору въ Англіи {Въ 1798, 1799 и 1800 годахъ на корабл ‘Елисавета’ подъ флагомъ Вице-Адмирала Макарова, у котораго я служилъ тогда флагъ-офицеромъ, и зналъ Г. Калинина.}. Я слышалъ отъ всхъ офицеровъ корабля ‘Нева’ о Г. Калинин то же самое, что Г. Бергъ напечаталъ въ описаніи крушенія Невы: Достойно сожалнія, что издателемъ журнала корабля Невы имя его (Калинина] упоминается рдко, и не такъ, какъ бы должно было! Сверхъ вышеупомянутыхъ чиновниковъ, на корабл ‘Нева’ находилось состоявшихъ въ компанейской служб разночинцевъ {Подпоручикъ Шиллингъ, штурманъ 14-го класса Неродовъ, кадетъ Терпигоревъ, ученики Травинъ и Мальцовъ, прикагцики Колобовъ и Сорокинъ, флотскій ботсманъ Григорьевъ, канониръ Волковъ, наемныхъ служителей въ разныхъ званіяхъ пятеро.} четырнадцать человкъ и промышленниковъ пятьдесятъ шесть человкъ, да четыре женщины: жены и дочери компанейскихъ служителей.
Въ послднихъ числахъ Августа 1812 года корабль ‘Нева’ отправился съ охотскаго рейда въ путь при сверозападномъ попутномъ втр, который однако жъ не долго ему благопріятствовалъ. Вскор наступили противные втры, съ небольшою перемною дуя отъ разныхъ румбовъ компаса, они препятствовали успшному плаванію несчастнаго корабля, и въ послдствіи были главною причиною его крушенія и гибели многихъ изъ экипажа. Лейтенантъ Подушкинъ плылъ по близости Алеутскихъ Острововъ, по южную ихъ сторону, но такъ неудачно, что не прежде какъ 6-го Ноября увидлъ американскій берегъ въ окружностяхъ залива Якутата {Въ широт 59 1/4 град., на Англійскихъ картахъ Капитана Ванкувера онъ стоитъ подъ именемъ Берингова Залива, Лаперузъ назвалъ его Baye de Monti, а Диксонъ Port Mulgravc, большой же заливъ, въ коемъ онъ находится, Admiralty Вау.}. Впрочемъ, хотя плаваніе ихъ отъ Охотска было необыкновенно продолжительно, судя по времени года, когда въ высокихъ широтахъ господствуютъ большею частію втры западные, но по крайней мр не случилось съ ними ни какого несчастія, а съ прибытіемъ на видъ американскихъ береговъ, во-первыхъ оказался недостатокъ въ прсной вод, а потомъ, 8-го Ноября ночью, при жестокомъ втр съ восточной стороны, сломило гротъ-стеньгу и изорвало фокъ, гротъ и гротъ-марсель. Досел они старались войти въ какую нибудь изъ гаваней острововъ Кадьяка, или Уналашки, но теперь ршились уже спуститься въ первый способный портъ, гд бы онъ ни находился, и куда только втеръ допуститъ. Лейтенантъ Подушкинь, никогда прежде не служившій на Сверовосточномь Океан и вовсе незнакомый съ американскими берегами, далъ полную свободу Штурману Калинину, какъ мореходцу, коему здшній край хорошо былъ извстенъ по прежнимъ его плаваніямъ и опытамъ, вести корабль, куда онъ заблагоразсудитъ для общей ихъ безопасности. Г. Калининъ принялъ ‘Неву’ въ свое управленіе, воспользовался втрами, и привелъ корабль въ небольшую безопасную гавань {Извстную на англійскихъ картахъ подъ именемъ Snug-corner-cove и Port Etches, а наши промышленики называютъ ее губою Нучекъ и Воскресенскою, въ широт 60 град., долгот 147 град. 48′ западной.} Чучатской Губы. Къ несчастію экипажа, раздоры и несогласія, возникшіе между старшими офицерами на пути ихъ до сего мста, здсь еще боле усилились. Не станемъ много говорить о ссорахъ и распряхъ, которыя надлежало бы предать вчному забвенію, если бъ он не служили урокомъ неопытнымъ еще молодымъ офицерамъ, сколь пагубны бываютъ слдствія несогласій между начальниками въ опасныхъ и критическихъ положеніяхъ. Довольно сказать, что Г. Подушкинъ предлагалъ прозимовать въ семъ порт, представляя неизбжную опасность сопряженную съ плаваніемъ въ зимнее время по морямъ бурнымъ, на старомъ, худомъ корабл, съ поврежденными снастями, неполнымъ комплектомъ парусовъ и съ неопытнымъ экипажемъ, между коимъ начали уже показываться разныя болзни. Но Г. Калининъ былъ противнаго мннія: онъ думалъ, что зимованіе въ толь свирпомъ климат, не имя удобнаго жилья, достаточной пищи и занятія для служителей, повергнетъ ихъ въ пагубную недятельность и распространитъ между ими цынготную болзнь, которая, можетъ быть, истребитъ большую часть экипажа, а вроятно лишитъ столь многихъ изъ нихъ жизни, что корабль будетъ приведенъ въ невозможность достичь какого либо порта, обитаемаго Русскими. По симъ причинамъ Калининъ думалъ, что имъ надлежитъ непремнно выйти въ море, и стараться достичь Ново-Архангельской Крпости, на остров Ситх, господствующіе при здшнихъ берегахъ въ сіе время года сверные и сверозападные втры общали ему успхъ. Оба они отчасти были правы: каждый изъ нихъ имлъ на своей сторон сильные и убдительные доводы, но какъ бы хороши предположенія ни были, изъ двухъ одно всегда должно быть лучше другаго. Въ званіи будущаго Главнаго Правителя Компанейскихъ Колоній и начальника морскихъ и сухопутныхъ ея силъ, Г. Борноволоковъ долженъ былъ ршить споръ между двумя мореходцами: страхъ пуститься зимою въ море сильно располагалъ правителя въ пользу плана Г. Подушкина, а дознанная опытность Г. Калинина убждала его принять мнніе послдняго: онъ долго колебался, наконецъ ршился послдовать совту Калинина. Послдствія не оправдали его выбора, но выборъ былъ, по мннію моему, хорошъ, на мст Г. Борноволокова я самъ сдлалъ бы то же. Г. Калинину, конечно, былъ извстенъ примръ англійскаго мореплавателя Мирса {Мирсъ (Mears), командуя купеческимъ судномъ, остался для торговыхъ выгодъ зимовать въ гавани Нучекъ Чугатской Губы. Въ продолженіе зимы лишился онъ почти всхъ своихъ людей, умершихъ въ цынготной болзни, о тмъ былъ доведенъ до такой крайности, что не могъ оставить пагубнаго ему мста. Къ счастію, весною пришелъ въ губу англійскій торговый корабль, капитанъ коего удлилъ ему нсколько матросовъ и потомъ возвратился въ Кантонъ.}, зимовавшаго въ той же самой губ, гд находилась ‘Нева,’ а сего примра слишкомъ было достаточно, чтобъ отвлечь всякаго мореходца отъ послдованія ему.
Вмст съ утвержденіемъ плана Г. Калинина поручено ему было и начальство надъ кораблемъ, ибо Лейтенантъ Подушкинъ отказался отъ командованія онымъ. Исправивъ корабль, сколько возможность и обстоятельства позволяли, Г. Калининъ, около 1-го Декабря вышелъ въ море, и направилъ путь къ мысу Эджкому, лежащему при самомъ вход въ Ситхинскій Заливъ, гд находится Крпость Ново-Архангельская. Чрезъ три или четыре дня пришли они на видъ высокой горы на семъ мысу, казалось, что конецъ ихъ бдствіямъ приблизился, и они уже поздравляли другъ друга съ скорымъ прибытіемъ въ безопасную, давно желанную пристань, но Провидніе шествуетъ своей стезей, съ которой никто изъ смертныхъ еще не совращалъ его. Въ первыхъ числахъ Декабря начались жестокіе противные втры, которые скоро удалили корабль отъ береговъ, и потомъ, перемняясь носили его по волнамъ моря около мсяца. Въ продолженіе сего времени несчастный экипажъ не столько страдалъ отъ холода, ненастья, свирпыхъ бурь и недостатка пищи и воды, сколько отъ несогласія управлявшихъ имъ, ибо раздоры и безпорядокъ на корабл между офицерами вселяли въ нижнихъ чиновъ недоврчивость къ своимъ начальникамъ, и служители имли причину полагать, что офицеры не были уврены въ своемъ искусств и сами не знали, что длали. Я не думаю, чтобъ Терпигоревъ былъ правъ, когда уврялъ Г. Берга, что ‘въ иной день перемняли они пять разъ курсъ свой: то шли въ Ситху, то въ Кадьякъ, Уналашку или Якутатъ.’ Едва ли сыщется нын въ нашемъ флот офицеръ, столь малодушный, который бы съ каждою перемною втра перемнялъ и портъ своего назначенія, чтобъ только плыть съ попутнымъ втромъ! Но мн извстно, что на корабл ‘Нева’ въ это время господствовалъ совершенный безпорядокъ. Г. Борноволоковъ не зная науки мореплаванія, со всмъ своимъ умомъ, не могъ ршительно приказывать, что длать надлежало, и но необходимости слдовалъ внушеніямъ другихъ, а посему повелнія его часто перемнялись. Однажды веллъ онъ править къ Сандвичевымъ Островамъ, о которыхъ читалъ въ одномъ путешествіи, и плнился ими, мысль его была весьма основательна, но морскіе офицеры объявили ему, что на переходъ туда нтъ у нихъ ни състныхъ припасовъ, ни прсной воды, о чемъ прежде, какъ человкъ не морской, онъ не догадался справиться. Экипажъ и пассажиры, глядя на своихъ старшинъ, также раздлились на партіи, которыя между собою враждовали. Недоброжелатели прежняго командира, каковыхъ всякій начальникъ боле или мене иметъ между своими подчиненными, старались даже распространить молву будто бы онъ, на зло Г. Калинину, научалъ рулевыхъ сбиваться непримтнымъ образомъ съ опредленнаго курса, чтобъ только запутать его въ счисленіи пути. Но я, съ моей стороны, ни какъ этому не могу поврить: не говоря уже о такомъ поступк въ отношеніи къ крайней его подлости, собственная безопасность заставила бы каждаго воздержаться отъ онаго, да и рулевые, зная, что цлость корабля и собственная ихъ жизнь зависятъ отъ врности счисленія, ни какъ не согласились бы исполнить столь пагубное приказаніе. Надобно сказать, что корабль въ мор нкоторымъ образомъ уподобляется маленькому государству, независимому отъ посторонняго вліянія. Если на немъ, отъ слабости и неблагоразумія управляющихъ, прекратится повиновеніе одному, тотчасъ обнаружатся характеры, которые въ подобныхъ обстоятельствахъ мы видимъ на большомъ еатр свта. Дла на корабл находились въ такомъ горестномъ положеніи, пока судьба не положила конца имъ самымъ ужаснымъ кораблекрушеніемъ!
8-го Января 1813 года, вскор по захожденіи солнца, увидли влво высокій берегъ, по счисленію и заключеніямъ Г. Калинина, основаннымъ на астрономическихъ наблюденіяхъ въ полдень сего числа взятыхъ, долженствовавшій быть мысъ Эджкомъ. Берегъ открылся точно такимь образомъ и въ самое то время, какъ ожидалъ Г. Калининъ, и потому онъ, въ полной увренности, что наблюденія его были врны, не хотлъ упустить тихаго, попутнаго втра, и ршился, пользуясь онымъ, плыть въ продолженіе ночи въ Ситхинскій Заливъ, чтобъ быть готовымъ тотчасъ по разсвт войти въ Портъ Ново-Архангельск ь. Наружный видъ берега, знакомый Г. Калинину по прежнему его здсь плаванію, уврилъ его еще боле въ точности счисленія, онъ ни мало не сомнвался, что видитъ гору Эджкомъ, по положенію коей опредливъ курсъ, оставался покойнымъ. Втеръ дулъ умренно, и корабль шелъ отъ трехъ до четырехъ миль въ часъ. Ночь была довольно темна, но позволяла увидть берегъ въ такомъ разстояніи, что безъ всякой опасности можно было отъ него отворотить, ибо онъ въ семъ мст чистъ и приглубъ.
Въ полночь они видли берегъ, и продолжали итти тмъ же курсомъ, наконецъ, когда нашла пасмурность съ дождемъ и закрыла берега, Кали ни въ и тогда веллъ продолжать тотъ же курсъ. Трудно изъяснить причину, которая въ это время руководствовала Г. Калининымъ. Онъ поступилъ противъ всхъ правилъ морскаго искусства и тмъ боле, что въ Ситхинскомъ Залив находится много камней наравн съ водою и подводныхъ, и есть довольно сильный приливъ, дйствующій неправильно, слдовательно одни только опытные, мстные лоцманы, коихъ здсь вовсе нтъ, могутъ принимать въ соображеніе дйствіе теченій. Вс сіи обстоятельства, конечно, были извстны Г. Калинину, и потому я думаю, что весьма худое состояніе, въ которомъ находился корабль, заставило его отважиться на столь опасный и при лучшихъ обстоятельствахъ неблагоразумный поступокъ, онъ боялся, что если крпкимъ втромъ отнесетъ ихъ опять отъ береговъ, то они должны будутъ погибнуть въ мор, и для того ршился, во чтобы ни стало, не упускать благопріятнаго втра, позволявшаго ему войти въ желанный портъ. Что же принадлежитъ до объявленія кадета Терпигорева, будто бы когда нашла уже и пасмурность, и корабль приближался къ берегу, Калининъ находился внизу, то ни какъ нельзя ожидать такого небреженія отъ опытнаго, извстнаго своимъ усердіемъ къ должности офицера, а особливо въ такомъ случа, когда не было у него помощниковъ, на которыхъ бы онъ могъ съ довренностью положиться. Впрочемъ: безъ суда никто да не накажется! Калининъ заплатилъ за свой поступокъ жизнію, и боле уже отвчать не можетъ, но если бъ сей мореплаватель остался въ живыхъ, то вроятно оправдалъ бы свои мры — не правилами мореплавательнаго искусства, коему он были совершенно противны, но положеніемъ, въ какомъ находился экипажъ!
Часа за два до разсвта (9-го Января) отчаянный голосъ съ бака: земля вплоть передъ носомъ! сначала произвелъ страхъ, а потомъ замшательство по всему кораблю. Вс кричали, бгали, суетились, вс хотли управлять, совтовать! Словомъ произошелъ величайшій безпорядокъ, какой обыкновенно при опасныхъ случаяхъ бываетъ въ обществахъ, гд нтъ единоначалія и подчиненности. Сперва хотли отворотить, но не знали въ которую сторону, и потому ршились бросить якорь, котораго канатъ въ нсколько минутъ весь высучило, ибо въ испуг и торопяхъ позабыли пристопорить его какъ должно. Посл сего несчастія понесло корабль къ берегу, экипажъ пытался поворотить его, чтобъ отлавировать отъ опасности, однако жъ безъ успха: онъ сталъ на каменья вблизи огромнаго, неприступнаго утеса. Когда это случилось, втеръ дулъ отъ запада очень умренно, но вскор посл того, на самомъ разсвт, отойдя къ SW, началъ усиливаться, и въ самое короткое время разсвирплъ чрезвычайно.
Между тмъ на корабл какъ офицеры, такъ и изъ нижнихъ чиновъ т, которые были посмле и побойче другихъ, умничали и хотли повелвать, всякій по своимъ понятіямъ и на свой ладъ. Срубили мачты: это было нужно и сдлано по морскому. Насажали людей въ барказь и хотли спустить оный на воду: это также иногда удается, когда длается порядкомъ, безъ замшательства и при умренномъ волненіи, но теперь, на несчастіе экипажа корабля ‘Нева’, волненіемъ барказъ былъ залитъ, и нсколько человкъ на немъ потонуло, въ томъ числ женщины и дти. Сдлали плоты изъ запасныхъ стенгъ, реевъ и другихъ деревъ, и хотли на нихъ искать своего спасенія, но плоты сіи разбило и разнесло волненіемъ. Другихъ средствъ экипажъ не испытывалъ, докол около полудня волны не стали ломать корабля на части, а вскор и совсмъ сокрушивъ его, поглотили. Тогда всякій ухватился, кому за что случилось, и искалъ своего спасенія на корабельныхъ обломкахъ. Но бурунъ или прибой у берега былъ столь великъ, что многіе изъ бдствующихъ, приплывъ благополучно къ берегу, были избиты волнами объ утесъ и каменья, или ушибены членами корабля и замертво выкинуты на берегъ, а нкоторые отъ сильныхъ ушибовъ и ранъ даже лишились жизни. Въ числ сихъ послднихъ находились Гг. Борноволоковъ и Калининъ, но прежній командиръ корабля Лейтенантъ Подушкинъ спасся: онъ замертво былъ выкинутъ на берегъ и приведенъ въ чувство попеченіемъ своихъ товарищей, нкоторые же, спасшись ори кораблекрушеніи, померли уже на берегу. Изъ числа служителей и пассажировъ корабля ‘Нева’ остались въ живыхъ только двадцать пять человкъ, около пятнадцати померли во время пути, вс же остальные погибли при кораблекрушеніи.
Но съ разбитіемъ корабля ее кончились бдствія спасшихся: имъ надлежало еще испытать голодъ и суровость зимней стужи сыраго, холоднаго климата. Сверхъ того они пребывали въ ежеминутной опасности, что дикіе ихъ увидятъ, нападутъ и всхъ умертвятъ, съ намреніемъ скрыть отъ Русскихъ гибель корабля, случившуюся у ихъ береговъ, чтобъ безпрепятственно воспользоваться остатками корабля и груза, кои безпрестанно выкидывало на берегъ. По свойствамъ и варварскому расположенію природныхъ жителей сверозападнаго берега Америки, нтъ ни малйшаго сомннія въ томъ, что они не оставили бы въ живыхъ ни одного человка изъ сихъ несчастныхъ, если бъ только они имъ попались: но праведный и милосердый Богъ наказалъ ихъ и помиловалъ: имъ попалась небольшая лодка, на которой двое промышлениковъ достигли Ново-Архангельской Крпости, тогда Г. Барановъ отправилъ къ нимъ вооруженную помощь, которая ихъ спасла и доставила въ крпость.
Спасшіеся разсказывали о многихъ чудесахъ, случившихся при семъ кораблекрушеніи, которыя впрочемъ не заслуживаютъ большаго вроятія, во-первыхъ потому, что самыя происшествія не сбыточны, а во-вторыхъ, что не вс они объ нихъ разсказывали одинакова, напримръ: будто бы т, которые при разбитіи корабля имли на себ платье, были выкинуты на берегъ совсмъ нагіе, и что они не помнятъ, какъ лишились одежды. Между тмъ я знаю, что Лейтенантъ Подушкинъ, когда надобно было спасаться вплавь, для легкости надлъ на себя китайчатую фуфайку и панталоны, его выбросило на берегъ, какъ выше сказано, замертво, но платье уцлло, странно только то, что оно хотя нигд не было изорвано, но между верхомъ и подкладкою набилось большое количество самаго мелкаго песку. Еще увряли, что обшивная мдь корабля волненіемъ была такъ избита и смшана съ пескомъ и другими веществами, что превратилась въ нкоторый родъ руды, и показывали образцы оной, но я за три года до разбитія корабля ‘Нева’ имлъ у себя такой же точно кусокъ, подаренный мн Г. Барановымъ, кусокъ сей, въ числ многихъ, найденъ на американскомъ берегу у мыса Св. Иліи, и былъ не что иное, какъ обыкновенная желзная руда, округленная и сглаженная волненіемъ.
Описаніе это кончу замчаніемъ Г. Берга, потому, что оно полезно мореплавателямъ. Онъ говоритъ: ‘За нсколько дней до отъзда Г. Калинина изъ Перми {Г. Бергъ въ это время служилъ въ Пермской Казенной Палат Совтникомъ, и видлся съ Г. Калининымъ въ проздъ его въ Охотскъ. Оба они совершили путешествіе вокругъ свта на корабл ‘Нева’ въ 1803—6 годахъ.}, имлъ я съ нимъ самый подробный разговоръ на счетъ его плаванія въ Америку: мы заключили тмъ, что онъ выйдетъ изъ Охотскаго Моря четвертымъ Курильскимъ Проливомъ {Между островами Онекотаномъ и Харимкотаномъ.}, пойдетъ до 150 западной долготы отъ Гринича, между 46 и 50 широты, а отъ сего мста начнетъ подниматься къ Ново-Архангельску. Отъ пути сего была бы во-первыхъ та выгода, что крпкіе NW втры, дующіе въ сихъ предлахъ Океана весь Сентябрь, весьма сократили бы ихъ плаваніе. Путь отъ мста сего доставилъ бы еще и ту выгоду, что въ Заливъ Ситхинскій вошли бы они безпрепятственно съ южной стороны. Съ сверной же отъ большой высоты горъ подвергаются втры частымъ измненіямъ, большею частію дуютъ они по направленію отъ NO. Г. Джонсъ, гражданинъ Американскихъ Штатовъ, находившійся въ служб Компаніи, шелъ въ Декабр изъ Якутата въ Ситху, и былъ три раза отбиваемъ, сверовосточными втрами отъ горы Эджкомъ, ибо долженъ былъ заходить въ проливъ съ сверной стороны. Всякій, кому случилось читать или замтить, какое вліяніе производятъ горы на атмосферу, согласится, что если сказанное мною только теорія, то теорія самая близкая къ истин.
‘Извстный мореплаватель нашъ, флота Капитанъ Л. А. Гагемейстеръ, которому я читалъ записки сіи, согласился со мною, что положеніе горы Эджкома и прилежащихъ къ ней горъ, всегда затрудняютъ входъ отъ свера, который, по мннію его, еще тмъ неудобне, что теченіе, какъ онъ нсколько разъ испыталъ, бываетъ почти всегда отъ юга.
‘Г. Борноволоковъ, о свдніяхъ котораго по сей части, говорилъ я выше, былъ со мною также согласенъ, и не знаю, какъ онъ ршился вдругъ перемнить мысли свои по совту неопытнаго офицера…..’
Это замчаніе весьма справедливо: вообще должно взять за правило, что гд нтъ особливыхъ причинъ держаться близъ береговъ, тамъ должно итти дале отъ нихъ открытымъ моремъ, потому что, будучи на простор, можно и при противныхъ втрахъ выбирать выгодные галсы, и всегда править тмъ изъ нихъ, который приближаетъ къ настоящему курсу, что не всегда можно сдлать идучи возл береговъ, гд, напротивъ, часто случается, что надобно итти тмъ галсомъ, который удаляетъ отъ надлежащаго пути, потому что берегъ не позволяетъ править на выгодный галсъ.

Гибель Россійскаго Императорскаго фрегата Поллюкса, подъ начальствомъ Капитанъ-Лейтенанта Тротскевича, близъ острова Унаса, 25-го Октября 1809 года.

Изъ многихъ кораблекрушеній, при всхъ возможныхъ обстоятельствахъ случающихся, нтъ ужасне и достойне большаго сожалнія тхъ, которыя происходятъ отъ неизвстныхъ мелей и подводныхъ камней. Мореходцы, ожидающіе или предвидящіе опасность, заблаговременно приготовляются къ отвращенію оной, для чего на свобод придумываютъ и изобртаютъ способы для избавленія себя отъ гибели, слдовательно когда уже опасность или даже самое бдствіе приблизится и наступитъ, встрчаютъ оное съ твердостью и съ полнымъ присутствіемъ духа. Напротивъ, когда корабль плыветъ на водахъ, по-видимому не представляющихъ ему ни какой опасности, тогда, по большей части, мореплаватели поднимаютъ вс паруса, и давъ ему самый большой, возможный ходъ, пребываютъ въ безпечности и поко, часто проводятъ время въ веселіи и забавахъ, и если тогда корабль набгаетъ на камень или на мель, неожиданное это происшествіе, сопровождаемое всегда страшнымъ трескомъ мачтъ и всхъ его членовъ, приводитъ экипажъ въ неизъяснимый ужасъ! Страхъ и отчаяніе объемлютъ самыя твердыя сердца, и замшательство бываетъ необходимымъ слдствіемъ столь пагубныхъ приключеній, а особливо когда гибель сдлается уже очевидною. Въ нашемъ флот экипажу фрегата Поллюкса опредлено было судьбою испытать всю жестокость такого кораблекрушенія. Безъ ужаса и величайшаго сожалнія нельзя помыслить о несчастныхъ, погибшихъ на семъ фрегат, мореходцахъ! Военный фрегатъ, управляемый искусными офицерами, подъ руководствомъ опытнаго лоцмана, при благопріятномъ втр плыветъ у береговъ своего отечества, по извстнымъ водамъ, которыя однако жъ покрывали гибельную гряду камней, утаившуюся отъ поисковъ прозорливыхъ, свдующихъ, неутомимыхъ гидрографовъ! На эту ужасную гряду набгаетъ онъ среди дня, и чрезъ нсколько часовъ, сошедши съ оной, погружается на дно морское, а вмст съ нимъ изъ двухъ сотъ тридцати двухъ человкъ экипажа, сто сорокъ утопаютъ, въ томъ числ вс офицеры, кром двухъ, длаются {Спаслись Шкиперъ Шестаковъ и Подпоручикъ Корзунъ, а погибли Капитанъ-Лейтенантъ Петръ едоровичъ Тротскевичъ, Мичманы Графъ Толстой и Хрущовъ, Штурманъ Симановъ, констапель Савинъ и Штабъ-Лекарь Мартыновъ. Прольемъ слезы объ участи несчастныхъ и хотя воспоминаніемъ почтимъ ихъ память, которая должна быть отечеству столь же дорога, какъ и память воиновъ, на брани убіенныхъ. Если мореходецъ, находясь на служб своего Государя, претерпваетъ кораблекрушеніе и погибаетъ, онъ умираетъ за отечество, обороняясь противъ стихій, и иметъ полное право наравн съ падшими въ бою на соболзнованіе и почтеніе къ его памяти отъ соотчичей.} жертвою морскихъ волнъ!
Описаніе сего кораблекрушенія составлено мною изъ офиціальныхъ донесеній, которыя, по повелнію Г. Начальника Морскаго Его Императорскаго Величества Штаба, даны мн были изъ Министерскаго Департамента.
Осенью 1809 года Командиру фрегата Поллюкса, Капитанъ-Лейтенанту Тротскевичу, предписано было отъ высшаго начальства, принять подъ свой конвой осьмнадцать транспортныхъ и купеческихъ судовъ, нагруженныхъ провіантовъ для финляндскихъ крпостей и портовъ, и итти съ ними въ Свеаборгъ. Конвой, по причин противнаго втра, попути зашелъ въ портъ Роченсальмъ, и оттуда отправился на разсвт 25-го Октября, при свжемъ благополучномъ втр. До острова Лехты фрегатъ прошелъ подъ препровожденіемъ лоцмановъ весьма хорошо, и, оставивъ тутъ конвой, долженствовавшій итти шхерами, самъ пошелъ въ открытое море замая къ Лакруне большимъ проходомъ и также подъ руководствомъ лоцмана {Имя его Петръ Ивановъ.}, но въ два часа пополудни, пройдя отъ маяка къ западу около осьми миль италіянскихъ, сталъ на мель. Фрегатъ имлъ тогда марсели, фокъ, гротъ и брамсели, и шелъ по семи миль въ часъ. Первый ударъ о каменья быль столь жестокъ, что онъ лишился руля, и отбило часть киля отъ самаго стема до гротъ-мачты. Весьма естественно, что неожиданное это происшествіе сначала распространило въ экипаж страхъ и безпорядокъ, которые однако жъ присутствіемъ духа и благоразуміемъ капитана и офицеровъ были тотчасъ прекращены, и команда пришла въ полное повиновеніе. Капитанъ немедленно приказалъ спускать гребныя суда и завозить верпы. Между тмъ со всхъ сторонъ сыпались угрозы и укоризны на бднаго лоцмана, который однако жъ оправдывался, что несчастіе это случилось на гряд камней, до того времени никому неизвстныхъ: онъ былъ совершенно невиненъ, ибо опасной сей гряды не было означено ни на одной карт.
Когда два верпа были готовы, на фрегат, бросивъ въ воду нсколько пушекъ, начали вертть шпилями завозы, и симъ средствомъ скоро стащили его на глубину. Но избжавъ одной бды, несчастные мореходцы подверглись другой, несравненно опаснйшей: фрегатъ началъ сильно течь, не было другаго средства спасти его, какъ только поставивъ у берега на мягкую мель. На сей конецъ капитанъ съ безпримрною ршительностью приказалъ отрубить кабельтовы и поставить форъ-марсель, кливеръ и гротъ-стеньги-стаксель, приказалъ лоцману править къ такому берегу, у котораго есть песчаный грунтъ, но малодушный лоцманъ до того ороблъ, что почти себя не помнилъ и не въ силахъ былъ ни за что взяться, а потохчу Капитанъ Тротскевичъ самъ сталъ править къ острову Унасу. Не дошедши однако жъ до него, въ темнот фрегатъ вторично набжалъ на камень, и хотя въ ту же минуту были закрплены паруса и брошенъ якорь, но фрегатъ вскор волненіемъ снесло съ камней, и онъ очутился на глубин двнадцати саженъ. Въ это время оказалась въ немъ страшная течь: воду стали отливать помпами, ведрами, котлами, подвели подъ него паруса, но все было тщетно: фрегатъ началъ опускаться на дно! Тогда капитанъ далъ, повелніе людямъ оставить внизу работу, и спшить наверхъ, а гребныя суда приказалъ подтягивать съ багштова къ борту. Втеръ между тмъ усилился и дулъ отмнно крпко, а течь во фрегат до того увеличилась, что не успли еще подтянуть къ нему гребныхъ судовъ, какъ онъ столько погрузился, что порты сравнялись съ поверхностью моря. Тогда-то наступила страшная роковая минута! Вода съ ужаснымъ стремленіемъ хлынула во вс порты, и въ самое короткое время наполнила фрегатъ, который въ девять часовъ вечера вдругъ пошелъ, какъ камень, ко дну! Служители въ это время, со слезами и воплемъ принося послднія мольбы и покаяніе Богу, бросались во вс стороны: одни успли вскочить на гребныя суда, другіе въ отчаяніи хватались за что ни попало и кидаясь въ море, утопали, а нкоторые, будучи расторопне и легче прочихъ, пустились на верхи мачтъ, и успли уйти отъ воды добравшись до стеньгъ-вантъ, которыя, когда фрегатъ сталъ на дно, были выше морской поверхности. Число сихъ послднихъ простиралось до пятидесяти четырехъ человкъ, между коими находились повствователь злосчастнаго сего кораблекрушенія Шхиперъ Шестаковъ, 3-го Морскаго Полка Подноручикъ Корзунъ, Мичманъ Графъ Толстой и Констапель Савинъ, но Графъ Толстой недолго держался: онъ потерялъ силы, упалъ и утонулъ. Изъ гребныхъ судовъ барказъ и два яла, будучи волненіемъ отбиты отъ фрегата, были столь счастливы, что достигли благополучно дальнихъ подвтренныхъ острововъ, а катеръ во всю ночь держался противъ волненія на веслахъ.
Часа черезъ два посл разсвта 26-го числа, катеръ, усмотрвъ, что на стеньгъ-вантахъ находились люди, приблизился къ фрегату и своимъ появленіемъ, такъ сказать, далъ новую жизнь бдствующимъ мореплавателямъ, которые, сидя по вантамъ, переносили ужасный холодъ, и каждую минуту ожидали, что втеръ еще усилится и подниметъ большіе валы, которые сорвутъ ихъ съ вантъ и унесутъ въ море. Къ большому еще несчастію бывшихъ на крюсъ-стеньгъ-вантахъ, имли они съ собою весьма непріятнаго и опаснаго сосда: медвдь, служившій прежде имъ забавою, взошедши теперь на крюсъ-салингъ, нсколько времени сидлъ смирно, но отъ того ли что озябъ, или отъ голода, началъ спускаться и садиться людямъ на головы, прижимаясь къ нимъ, отъ чего они были въ безпрестанномъ движеніи и страх.
Хотя катеръ подъхалъ къ потонувшему фрегату весьма близко, но долго не находилъ средствъ спасти бдствующихъ, ибо большое волненіе и бившіяся отъ него реи препятствовали ему подойти вплоть къ стеньгъ-вантамъ, чтобъ забирать съ нихъ людей. Наконецъ Шхиперъ Шестаковъ ршился кое-какъ, посредствомъ леера, протянутаго отъ гротъ до крюсъ-стеньгъ-вантъ, ссть на катеръ, и взявъ съ такою же осторожностью около десяти или двнадцати человкъ, отвезъ ихъ на ближайшій островъ Питколодъ, и возвратился къ фрегату за другимъ отрядомъ. Такимъ образомъ перевезъ онъ всхъ остававшихся на вантахъ въ пять разъ. Подпоручикъ при семъ случа совершенно исполнилъ свой долгъ, ибо онъ оставался со служителями до конца, и перехалъ съ послднимъ отрядомъ, При выход на берегъ, также встртили они затрудненіе и даже опасность отъ волненія, разливавшагося сильно по каменьямъ, для сохраненія катера люди должны были входить по-поясъ въ воду и поддерживать его на рукахъ. Шестаковъ, для примра нижнимъ чинамъ, самъ находился съ ними въ вод и работалъ. Вскор по прибытіи на берегъ умеръ констапель, который привезенъ былъ уже безъ памяти.
Съ острова Питколода спасшійся остатокъ экипажа перехалъ на маякъ Лакруне, гд оставался одни сутки безъ пищи, и лишился трехъ человкъ, умершихъ отъ холода и изнуренія. Потомъ, на своихъ гребныхъ судахъ перехали они на островъ Лехту, и получили тамъ помощь състными припасами съ галета Пчелы. На Лехт пробыли они, по причин крпкаго втра, трое сутокъ, а напослдокъ, 30-го Октября, доставлены были въ Роченсальмъ, гд но справкамъ опредлено было число погибшихъ (140) и спасшихся (92).
Если бъ Капитанъ Тротскевичъ помышлялъ только о спасеніи людей, то когда, при первомъ удар фрегата о каменья, увидлъ онъ, что часть киля была оторвана, и что онъ не могъ уже долго держаться на вод, надлежало бы ему положить якоря и срубить мачты, чтобъ фрегата не снесло на глубину, и перевозить людей на гребныхъ судахъ, но онъ въ семъ случа заботился боле о своей чести, нежели о жизни, и поступилъ какъ должно искусному и неустрашимому морскому офицеру: онъ не хотлъ вдругъ оставить ввреннаго ему фрегата, а желалъ испытать все, что было можно и должно, для спасенія его. Опытъ имлъ пагубныя слдствія, но капитанъ не былъ виноватъ, а напротивъ, поступокъ его достоинъ удивленія и подражанія.

Крушеніе 74-хъ-nyшейнаго корабля ‘Тольская Богородица’, на Черномъ Мор, у береговъ Мингреліи, при устьи рки Копи, 8-го Декабря 1804 года.

Гибель корабля ‘Тольская Богородица’, въ числ многихъ другихъ подобныхъ кораблекрушеній, служитъ къ убжденію мореплавателей, что на открытыхъ рейдахъ большихъ морей никогда не должно полагаться на якоря, нб всегда надлежитъ ставить корабль, если мсто и обстоятельства позволяютъ, въ такое положеніе и держать его въ такой готовности, чтобъ при наступленіи бури съ открытаго моря, тотчасъ можно было вступить подъ паруса, и удалиться отъ береговъ. эта осторожность особенно нужна осенью и зимою, когда бури бываютъ чаще, сильне и продолжительне.
Столь ужасныя слдствія сопровождали разбитіе корабля сего, что изъ двухъ сотъ пятидесяти пяти человкъ, составлявшихъ экипажъ его, погибли восемь офицеровъ {Капитанъ 1-го ранга Шостакъ, Капитанъ-Лейтенант Паніоти, Лейтенантъ Студенцовъ, Мичманы Плетеневъ и Польской 2-й, Шкиперъ Карповъ, Коммиссаръ Рябыхинъ и Лекарь Чорба.} и сто пятьдесятъ нижнихъ чиновъ, сверхъ коихъ потонули еще шесть человкъ солдатъ изъ числа сухопутныхъ войскъ, на семъ корабл привезенныхъ, а остались въ живыхъ пять офицеровъ и девяносто два нижнихъ чиновъ, изъ нихъ однако жъ только двадцать восемь человкъ спаслись при Кораблекрушеніи, прочіе же были столь счастливы, что съхали на берегъ до наступленія бури. Это пагубное происшествіе показываетъ, что экипажу невозможно было при ономъ помышлять о спасеніи журналовъ и другихъ корабельныхъ бумагъ, и потому нельзя было составить подробнаго описанія сему кораблекрушенію, а извстіе о немъ взято съ рапорта Лейтенанта Викорста, одного изъ спасшихся офицеровъ.
2-го Октября 1804 года корабль ‘Тольская Богородица’, подъ начальствомъ Капитана 1-го ранга Шостака, отправился съ отрядомъ сухопутныхъ войскъ и съ провіантомъ къ берегамъ Мингреліи, гд правительство предполагало производить вырубку корабельныхъ лсовъ для черноморскихъ портовъ. Плаваніе корабля, по причин неблагопріятныхъ втровъ, было очень медленно, и онъ принужденъ былъ, для полученія състныхъ припасовъ и прсной воды, зайти въ мстечко Платану, на берегахъ Анатолія, которое Г. Викорстъ представляетъ мстомъ для якорнаго стоянія безопаснымъ и изобильнымъ во всхъ нужныхъ для мореплавателей припасахъ. ‘Тольская Богородица’ въ Платан простояла тринадцать дней, и 24-го Ноября отправилась въ путь, а 2-го Декабря прибыла къ берегамъ Мингреліи и стала на якорь противъ устья рки Копи, на глубин осьми съ половиною саженъ, въ двухъ верстахъ отъ берега.
Шесть дней корабль стоялъ очень покойно, въ это время главною заботою капитана было отправленіе на берегъ солдатъ и провіанта, и онъ усплъ высадить весь привезенный имъ отрядъ и перевести 600 четвертей муки и 32 четверти крупъ. Но 8-го Декабря съ полуночи, втеръ, дувшій отъ запада, началъ усиливаться, и въ самое короткое время превратился въ жестокую бурю. Въ шесть часовъ утра корабль подрейфовало на разстояніи трехъ кабельтововъ, и онъ очутился на глубин четырехъ съ половиною саженъ. Тогда стало его бить о дно страшнымъ образомъ, выбило руль и пять портовъ нижняго дека съ лвой стороны, въ то же время посредин корабля сдлался переломъ, а чрезъ нсколько минутъ посл того разсыпало по мелкимъ штукамъ всю часть корабля до нижней палубы и только барказъ и два катера находятся въ цлости на берегу, а изъ остатковъ корабельныхъ вынуто на берегъ 175 пудъ желза.
Вотъ все, что находится въ выписк изъ рапорта Лейтенанта Викорста, присланной къ Морскому Министру, касательно сего крайне гибельнаго кораблекрушенія. Не сказано въ ней, какія мры употреблены, были экипажемъ для удержанія корабля на якоряхъ, какъ, напримръ: сколько якорей было положено, сколько каната отдали и когда, срубили ли мачты, и проч. Также не изъяснено, старался ли экипажъ облегчить корабль для уменьшенія силы ударовъ, когда его начало бить о дно, равнымъ образомъ ни слова не упомянуто о средствахъ, употребленныхъ экипажемъ для своего спасенія, когда уже не осталось надежды на сохраненіе корабля въ цлости. Безъ сихъ свдній нельзя судить о поступкахъ капитана, офицеровъ и нижнихъ чиновъ: все ли они сдлали, что морское искусство, долгъ службы и честь намъ предписываютъ, или при первомъ появленіи опасности думали только о себ.
Въ это же самое время и на томъ же рейд разбился военный бригъ ‘Александръ,’ съ котораго погибло только семь человкъ, въ томъ числ командиръ онаго Капитанъ-Лейтенантъ Влито, а спаслись семьдесятъ одинъ человкъ. Экипажъ брига былъ счастливе вроятно потому, что бригъ, но малому его углубленію, разбило ближе къ берегу.

Крушеніе Россійскаго военнаго брига ‘Фалькъ,’ погибшаго у Толбухина Маяка, въ семи верстахъ отъ Кронштадта, 20-го Октября 1818 года.

Страшна и жестока должна быть участь странника, погибающаго среди снговъ отдаленной пустыни, гд нтъ ни какого для него убжища, ниже селеній, откуда могъ бы онъ надяться получить помощь, но стократно ужасне и мучительне гибель несчастнаго, который замерзаетъ такъ сказать, на порог собственнаго своего дома и для спасенія котораго стоило бы только отворить двери, если бъ домашніе его, покоящіеся въ сладкомъ сн, знали о мст его пребыванія. Подобную сей, горькую чашу суждено было испить злосчастному экипажу брига ‘Фалькъ,’ разбившагося при самомъ вход въ главный нашъ портъ Кронштадтъ. Крушеніе брига описано въ журнал Сынъ Отечества, изъ коего я взялъ это описаніе и помщаю здсь отъ слова до слова.
‘Жизнь человческая исполнена сама по себ опасностей, военная служба умножаетъ ихъ, но опасности сухопутной службы ограничиваются одними ужасами войны, въ морской же, напротивъ, сверхъ военныхъ случаевъ, человкъ подвергается часто большей погибели отъ стихій, устроенныхъ природою на благо и пользу его, нежели въ самымъ жестокихъ сраженіяхъ.— Спшу представить тому разительный примръ.
‘Цлое лто ныншняго 1818 года не было жестокихъ втровъ: первая буря случилась 20-го Октября, и начавшись рано поутру отъ сверо-запада съ морозомъ въ 3 1/2 градуса, продолжалась почти до полудня 21-го числа. Въ продолженіе сей бури, по извстіямъ, дошедшимъ досел, разбило англійскій купеческій корабль Индастри, шедшій изъ Бергена съ сельдями, у мыса Стирсудена, лежащаго верстахъ въ тридцати отъ Кронштадта по правую сторону финскаго Залива, люди съ сего корабля съ трудомъ спаслись на берегъ. Любекское судно Гофнунгъ, ушедшее съ грузомъ изъ Кронштадта, близъ Гогланда брошено было на мель, и едва спаслось раченіемъ шкипера, который со всмъ тмъ принужденъ былъ воротиться въ Кронштадтъ по причин великой течи.— Два галіота россійскіе потеряли мачты, и одинъ выбросило на берегъ на кронштадтскомъ рейд.— Россійское судно Магдалена, шедшее изъ Ливерпуля съ солью, кинуло на мель на кронштадтскомъ же рейд, сорвавъ оное съ якорей. Это самое, будучи снято съ мели, оказало такія поврежденія и течь, что принужденнымъ нашлось войти въ гавань и остаться тамъ на зиму для починокъ.— Четыре лодки съ зеленью и състными припасами, и одинъ плотъ изъ бревенъ разбило на берегахъ, многія суда потеряли свои якоря.
‘Теперь приступаю къ описанію важнйшаго изъ всхъ сихъ несчастныхъ приключеній. Все мною изочтенное до сихъ поръ состоитъ изъ обыкновенныхъ только случаевъ, встрчающихся съ мореплавателями весьма часто.
’22-го числа, по утишеніи немного сей бури и по прочищеніи пасмурности, съ Толбухина Маяка, отстоящаго отъ Кронштадта верстъ на четырнадцать, сдланъ былъ телеграфомъ сигналъ, что отъ него къ западу военное судно терпитъ бдствіе. Въ слдствіе сего сигнала приказано было отъ Военнаго Губернатора и Главнаго въ Кронштадт Командира, Вице-Адмирала фонъ Моллера, отправить съ дальней брантвахты гребное судно съ офицеромъ, чтобъ развдать, гд стоитъ это судно и для поданія ему помощи. Я былъ посланъ съ потребными орудіями и достаточнымъ числомъ людей. Пріхавъ уже къ самому маяку, увидлъ я судно по близости отъ него вовсе затонувшее, у коего мачты были срублены, а надъ водою оставалась одна только кормовая часть. Подъзжая ближе, мн казалось, что люди на немъ находящіеся, протягивали руки и просили о скорйшей помощи, и потому я поспшилъ перегрести разстояніе ста саженъ или немного боле, отъ маяка до судна, удивляясь однако жъ, какимъ образомъ маякъ, давъ знать сигналомъ о судн, самъ не подаетъ досел помощи, видя людей сихъ въ такомъ положеніи. Но какой ужасъ объялъ меня, когда, приблизясь къ судну, увидлъ я множество людей замерзшихъ и обледенлыхъ въ разныхъ положеніяхъ: одни лежали свернувшись, другіе въ кучахъ, третьи держались за борты, какъ бы прося о спасеніи.— Первый предметъ, поразившій меня, былъ Лейтенантъ Щочкинь, товарищъ и пріятель мой съ самаго малолтства, коего узналъ я въ туже минуту, распростертый навзничь съ обмерзлыми волосами и одеждой, за руку его держался денщикъ, и казалось желалъ согрть оную своими руками, прочіе люди лежали кучами, какъ бы въ намреніи согрть другъ друга взаимною теплотою, подъ одною кучею лежащихъ людей, узналъ я молодаго Офицера Абрютина, коего вроятно матросы хотли согрть собою, унтеръ-офицеръ былъ обложенъ подобнымъ же образомъ, другой офицеръ, облокотясь на бортъ, казался спящимъ. Вс вообще имли видъ спящихъ, или умоляющихъ небо о своемъ спасеніи, одна мертвенная оцпенлость удостовряла меня, что люди эти уже умерли, и я едва могъ опомниться отъ новаго мн чувства — большаго нежели страхъ и сильнйшаго жалости. Скрпивъ однако же, сердце, я думалъ было осматривать, нтъ ли еще живыхъ людей, какъ пріхала съ маяка лодка, съ коей меня извстили, что старанія мои будутъ безполезны, и что двое изъ сихъ несчастныхъ, найденные въ живыхъ, давно уже сняты съ судна. Осмотрвъ однако же хорошенько, и не нашедъ ничего, я вышелъ на маякъ, чтобы развдать о семъ приключеніи, и нашелъ тамъ двоихъ спасенныхъ: коммиссара Богданова и унтеръ-офицера Изотова, столь слабыхъ, что они едва были въ состояніи отвчать на мои вопросы. Они объявили слдующее:
‘Военный бригъ ‘Фалькъ’, нагружённый мукою, отправился 25-го Сентября изъ Кронштадта въ Свеаборгъ подъ управленіемъ Лейтенанта Щочкина 1-го. съ Мичманами Жоховымъ, Абрютиными 2-мъ и 3-мъ, вышесказаннымъ коммиссаромъ Богдановымъ, Штурманомъ Калашниковымъ, тридцатью пятью человками команды и пассажиркою, пожилою женщиною съ двнадцати-лтнимъ ея сыномъ. Вышелъ изъ Кронштадта съ благополучнымъ втромъ, вскор получили противный. Дувшіе безпрерывно западные втры, заставляли бригъ нсколько разъ спускаться въ разныя мста и останавливаться тамъ на якор. Дважды онъ стоялъ за Гогландомъ, дважды въ Біорк. Разъ за Сескаромъ и разъ за мысомъ Стирсуденомъ. Къ сему послднему подошли они 12-го или 13-го сего мсяца. Лейтенантъ Щочкинъ, желая по назначенію попасть скоре въ Свеаборгъ, и выполнить во всей мр долгъ свой, ни какъ не хотлъ итти назадъ въ Кронштадтъ, разсчитывая, что съ первымъ, хотя немного благопріятнымъ втромъ, онъ гораздо легче можетъ сняться съ якоря отъ Стирсудена, нежели изъ Кронштадта, изъ коего не при всякомъ втр удобно выходить. Въ семъ положеніи онъ стоялъ около шести или семи дней.
’20-го числа началась буря, въ семь часовъ по полудни порывъ сверо-западнаго втра, дувшаго со снгомъ и морозомъ, былъ столь великъ, что судно, стоявшее на одномъ якор, потащило. Мичманъ Жоховъ, бывшій на вахт, видя, что при достаточномъ количеств выпускаемаго каната: судно не перестаетъ тащить, хотлъ бросить другой якорь на помощь первому, и для сего якорь сей, обыкновенно привязываемый горизонтально вдоль судоваго борта, былъ отвязанъ и оставленъ вертикально въ висячемъ положеніи, подвшеннымъ къ кокор, называемой кранбалкою {‘Якорь подвшивается на эту кранбалку посредствомъ особенной веревки, продтой сверхъ каната въ якорное кольцо. Когда веревку эту развяжутъ, якорь падаетъ въ воду и тащитъ за собою канатъ, который выдаютъ смотря по сил втра.’}.
‘Лейтенантъ Щочкинъ, увдомленный о семъ въ ту же минуту, вышедъ наверхъ, отмнилъ было кидать другой якорь, но узнавъ, что оный виситъ уже на кранбалк, и зная опасность сего положенія при качк, тотчасъ веллъ бросить.
‘Не напрасно было опасеніе Щочкина, въ слдствіе коего онъ веллъ отдать якорь: обледенвшая веревка, на коей онъ вислъ, не могла въ скорости быть развязана, надлежало ее рубить, и въ это время якорь, раскачиваемый жестокимъ волненіемъ, ударяя безпрестанно однимъ изъ своихъ роговъ въ судно, пробилъ обшивку — и вода хлынула въ большомъ количеств по всему трюму.
‘Спустить якорь на кранбалку, обрубить мерзлую веревку и въ это время получить отъ якорной лапы проломъ, было дло одной минуты. Шхиперскій помощникъ первый увидлъ течь, и извстилъ о томъ начальника. Вс мры противу оной остались тщетными, наконецъ, посл многихъ безполезныхъ усиліи, ршено было отрубивъ якорь спуститься прямо на Толбухинскій Маякъ, видимый отъ Стирсудена, и стать тамъ на мель, чтобы по крайней мр можно было по близости къ берегу спасти людей. Отрубили канаты, распустили паруса, пошли, течь начала усиливаться, отчаяніе овладло всми.— Увщанія начальника не дйствовали: близкая смерть к неизвстность, въ состояніи ли будетъ судно дойти, не затонувъ, до маяка, сдлала всхъ глухими къ приказаніямъ.— Начали прощаться между собою, вс побжали перемнять на себ блье по старинному русскому обычаю {‘Между простымъ народомъ господствуетъ мнніе, что перемнивъ предъ смертію блье, онъ совершилъ свою исповдь, очистился отъ грховъ и готовъ предстать чистымъ на Судъ Божій.’}, наконецъ вода въ судн такъ распространилась, что перемнявшіе внизу блье, иные, не успвъ выскочить, остались тамъ, другіе выбжали въ однихъ рубахахъ, и судно, не дошедъ саженей ста до маяка, сло на дно, такъ однако жъ, что вода не покрывала верха судна. Со всмъ тмъ, волненіе столь было жестоко, что бригъ начало сносить съ мели. Щочкинъ, опасаясь, чтобъ судно не потонуло на глубин, веллъ бросить остальной якорь и верпъ (или якорь меньшаго разбора) чтобы удержаться ими на мелкомъ мст, — веллъ срубить мачты, на коихъ незакрпленные паруса боле и боле сдвигали судно съ мста. Повторяемые удары о каменья отбили руль, киль, и наконецъ нижняя часть судна начала разбиваться въ щепы, бочки и прочія вещи выносило изъ люковъ или выходовъ наверхъ, судно погрузилось совсмъ, одна только задняя часть оставалась сверхъ воды.— Барказъ или большое судно, стоявшее на верху палубы, мгновенно было оторвано стремившимися уже черезъ верхъ волнами и оными поднимаясь, перебило многихъ людей, собравшихся на корм. Въ семъ положеніи во ст саженяхъ отъ маяка, вблизи возможнаго спасенія, должны они были оставаться около двнадцати часовъ подверженными яростнымъ волнамъ. Вс гребныя ихъ суда и барказъ оторвало, прежде нежели могли приступить къ ихъ употребленію, спасаться вплавь, значило ускорить свою смерть.— Ни какого знака не можно было подать на маякъ: пушки, порохъ были въ вод, огня достать было невозможно, — крикъ не помогалъ, тщетны были вс усилія, чтобъ ихъ услышали на маяк,— ревъ волнъ, разбиваемыхъ о каменья, окружающіе маякъ, и свистъ втра въ снасти телеграфа, стоящаго при маяк, препятствовали имъ быть услышанными. Темнота осенней ночи, увеличиваемая снгомъ и свтомъ самого маяка, препятствовали часовымъ съ онаго видть на нсколько саженъ вдаль. Такимъ образомъ несчастные страдальцы принужденными нашлись изъ боязни быть снесенными волнами, держаться другъ за друга, оставаясь такъ безъ всякаго движенія, могшаго ихъ сколько нибудь разогрть и избавить отъ холодной смерти.— Cъ девяти часовъ вечера до самаго разсвта, оставались онb въ семъ положеніи, холодъ увеличился почти до 5, многіе изъ нихъ уже замерзли, многіе снесены были волнами* остальные едва дышали, оцпенвъ отъ холода. Въ исход седьмаго часа, лишь только можно было различать предметы, съ маяка усмотрли несчастныхъ и поспшили отправить небольшую лодку съ семью человками. Другаго судна не можно было послать по чрезмрности волненія, о камни разбивающагося. Со и?ею предосторожностью, лодка опрокинулась на каменьяхъ, и семь человкъ вбродъ едва спаслись сами, однако жъ поймавъ лодку и исправивъ оную по возможности, пустились опять. Часа два или боле прошло, пока лодка могла добиться до судна, такъ, что подъхавъ туда, нашли уже только двоихъ живыми, и то безъ всякаго движенія съ едва замтными знаками жизни, прочіе по одиначк умирали прежде нежели могли дождаться спасенія. Искавъ долго между мертвыми и не находя ни одного человка въ живыхъ, люди сіи съ великою трудностью возвратились на маякъ, гд подавъ возможную помощь двумъ несчастнымъ, къ исходу только дня привели ихъ въ состояніе разсказать вс обстоятельства сего пагубнаго случая.
‘Коммиссаръ обязанъ спасеніемъ своимъ двумъ шубамъ, а унтеръ-офицеръ былъ накрытъ тремя матросами.— Какой примръ любви къ начальству въ людяхъ нашихъ!
‘Люди съ судна были сняты. Въ число всей команды недоставало девяти человкъ и одного Офицера.— Одни осталась внизу, гд старая пассажирка также окончила жизнь свою съ съ сыномъ, другихъ смыло волнами.
‘У Щочкина въ Свеаборг осталась жена, двое Абрютиныхъ, съ нимъ бывшіе, ея родные братья: отецъ ея плацъ-маіоромъ въ Свеаборг. Ударъ слишкомъ жестокій для отца и матери въ одинъ разъ потерять двухъ сыновей и зятя! Старшій сынъ былъ осьмнадцати, младшій семнадцати, а самому Щочкину было не боле тридцати лтъ.
‘Представляя врное описаніе сего происшествія, не хочу ни увеличивать ужасовъ, ни уменьшать ихъ. Пусть каждый, носящій въ сердц искру чувствительности, пожалетъ о несчастныхъ, и иногда въ молитвахъ своихъ попроситъ Бога, чтобъ сохранилъ насъ, бдныхъ мореплавателей, отъ подобныхъ случаевъ, грозящихъ намъ въ море ежечасно.’
Изъ сего описанія видно, что крушеніе брига ‘Фалькъ’ послдовало отъ течи, а течь произошла отъ якоря на кранбалъ отданнаго, и пробившаго лапою на волненіи обшивныя доски. Съ трудомъ можно поврить, чтобъ при ныншнемъ состояніи мореплаванія, сыскался еще морской офицеръ, который бы не зналъ, что на ходу или при волненіи непремнно якорь должно отдавать съ рустова и кранбала вдругъ: опытные мореплаватели во всякомъ случа такъ поступаютъ. Человкъ, вовсе незнакомый съ морскою службою, взглянувъ на якорь, отданный на кранбалъ во время волненія или при большомъ ход, подумалъ бы, что это острое орудіе свшено нарочно для пробитія корабельнаго дна. Въ грубыхъ ошибкахъ по служб молодость извинить не можетъ: для неопытныхъ офицеровъ есть книги, надобно только имть охоту ими пользоваться.

Разбитіе Русскаго военнаго корабля у береговъ Швеціи въ 1771 году. (*)

(Соч. А. С. Шишкова.)

(*) По дламъ Морскаго Вдомства видно, что корабль сей назывался Вячеславъ и состоялъ подъ начальствомъ капитана 1-го ранга.
Подъ симъ заглавіемъ въ журнал Отечественныя Записки {Въ книжкахъ на Декабрь 1821, и на Январь и Февраль 1822 года.}, напечатано описаніе бдствій, претерпнныхъ однимъ русскимъ линйнымъ кораблемъ. Описаніе это, съ позволенія почтеннаго издателя {Павелъ Петровичъ Свиньинъ.}, я помщаю здсь отъ слова до слова, пополнивъ оное нкоторыми моими собственными замчаніями.
‘Въ начал 1771 года посланы мы {Кадеты Морскаго Кадетскаго Корпуса.— Изд.} были сухимъ путемъ, подъ начальствомъ кадетскаго капитана, къ городу Архангельску съ тмъ, чтобъ оттуда моремъ возвратиться на построенныхъ тамъ корабляхъ. Насъ было слишкомъ тридцать человкъ.
‘Мы жили въ прилежащей къ городу слобод, называемой Соломбола, въ обнесенныхъ тыномъ казармахъ. По вскрытіи Двины и по спуск на воду трехъ шестидесяти-шести-пушечныхъ кораблей, расписали насъ по онымъ. Я написанъ былъ на корабль N {Вячеславъ.}. Прежде нежели приступлю къ описанію нашего путешествія, нужно читателю узнать свойства и нравы бывшихъ на семъ корабл офицеровъ. Начальствовавшій надъ онымъ капитанъ 1-го ранга N. былъ человкъ довольно добрый, но властолюбивый, пылкій и не совсмъ трезвый. Второй по немъ, нашъ кадетскій капитанъ, также человкъ весьма добрый, услужливый, усердный къ служб и довольно неглупый, но часто заблуждавшійся отъ излишнихъ умствованій, и притомъ предъ старшими себя до крайности робкій. Два лейтенанта, изъ коихъ одинъ М…. видный собою, искусный въ дл своемъ и дружный съ кадетскимъ капитаномъ, W…. человкъ простой во всемъ пространств слова, два мичмана, одинъ констапель (артиллерійскій офицеръ) и насъ восемь человкъ гардемаринъ, да при солдатской команд капитанъ D. человкъ дородный, толстый, грубый и свирпый. О нравахъ двухъ первыхъ начальниковъ моихъ можно посудить изъ слдующаго со мною приключенія: перейдя чрезъ находящійся при усть Двины баръ (мелководье, которое съ пустыми безъ груза кораблями переходятъ въ полную воду), мы стояли на якоряхъ и грузились, въ разстояніи около тридцати верстъ отъ гавани и крпости, называемой Лопоминка, и столько же еще отъ города Архангельска. Въ одинъ день одному изъ мичмановъ даютъ подъ начальство ботъ (судно) и посылаютъ его въ Лопоминку, чтобъ тамъ налить нсколько бочекъ свжей воды и привезть на корабль. Погода была прекрасная. Я былъ праздненъ, нкоторые изъ моихъ товарищей отпросились и похали въ городъ Архангельскъ, мн также захотлось погулять. Я просилъ отпустить меня съ посылаемымъ въ Лопоминку мичманомъ: меня отпустили. Мичману вздумалось, пока ботъ будетъ наливаться водою, създить на шлюпк въ городъ Архангельскъ. Не желая одинъ безъ него остаться въ Лопоминк, я похалъ съ нимъ. Пробывъ тамъ нсколько времени, мы возвратились, но бота уже не нашли: онъ, налившись водою, къ великому удивленію и досад мичмана, ушелъ къ кораблю. Мы похали за нимъ. По несчастію, ботъ пришелъ за часъ или за два передъ нами. Капитанъ нашъ въ это самое время былъ у другаго капитана въ гостяхъ и, обременивъ себя излишне напитками, возвращался на свой корабль. Увидвъ пришедшій ботъ, подъхалъ къ нему и спросилъ: гд мичманъ? сказали, что онъ ухалъ въ городъ. Поднялась тревога! ‘Какъ смлъ онъ оставить порученное ему судно и отъ него отлучиться!’ Разгнванный капитанъ, услышавъ обо мн, что я съ нимъ ухалъ, приказываетъ, какъ скоро мы возвратимся, мичмана запереть на хлбъ и на воду въ каюту, а меня поставить на цлую ночь подъ лоты {Это жестокое наказаніе давно уже вывелось изъ нашего флота, и нын большая часть офицеровъ не знаютъ даже, что оно существовало. Прим. В. М. Головнина.}! Наказаніе тяжкое, особливо въ мои лта: продержать всю ночь на плечахъ дв свинцовыя гири, боле пуда всомъ! Когда мы возвратились съ мичманомъ на корабль — капитанъ спалъ. Намъ объявляютъ приговоръ: его запираютъ, а меня хотятъ ставить подъ лоты. Я бросаюсь къ кадетскому, собственно нашему, капитану, и прошу его защитить меня, говоря, что я ничмъ не виноватъ, потому что не по должности посланъ былъ на бот, не самовольно отъ него отлучился, а отпущенный, куда мн хотлось, погулять, возвратился съ тмъ, съ кмъ похалъ. Кадетскій капитанъ, признавая мою невинность, сожалетъ обо мн, однако приказываетъ класть на меня лоты. Я въ отчаяніи! обливаюсь горькими слезами, умоляю, убждаю его, говоря, что я никогда не былъ наказанъ, что ему поведеніе мое извстно, что онъ настоящій нашъ начальникъ, что это тяжкое, неприличное для юноши и ни чмъ не заслуженное мною наказаніе можетъ вогнать меня въ чахотку, и что директоръ нашъ, узнавъ о семъ, конечно за меня вступится.— Строгій исполнитель воли начальника отвчаетъ мн безъ гнва и съ сожалніемъ: ‘Такъ, мой другъ, ты правъ, я все это знаю, но какъ я могу оставить безъ исполненія приказаніе капитанское?’ Тутъ вооружаюсь я всмъ моимъ краснорчіемъ и доказываю ему, что онъ не выйдетъ изъ повиновенія, что я прошу только отсрочить наказаніе мое до утра, пока капитанъ проснется, и что если не отмнитъ онъ своего приказанія, то и тогда успетъ оно быть исполненнымъ. Насилу, убжденный напослдокъ моими слезами и представленіями, онъ на то согласился. Поутру я прихожу къ капитану, объясняю ему мою невинность и прошу его меня простить. Онъ отвчаетъ мн: ‘За что простить? ты ни мало невиноватъ. Я вчера не разобралъ хорошенько, и напрасно смшалъ тебя съ мичманомъ. Поди и будь покоенъ.’
‘По нагруженіи кораблей, мы отправились въ походъ, и плыли по Блому Морю съ перемнными и тихими втрами. Въ одинъ день, во время густаго тумана, при бросаніи лота оказалось, что вдругъ съ глубины двадцати пяти саженъ взошли мы на глубину семи саженъ. Устранюсь сего обстоятельства, стали мы тотчасъ на якорь. Но какъ туманъ не прочищался и втеръ длался свже, то опасаясь стоять тутъ доле, и обмря на посланныхъ шлюпкахъ вокругъ себя глубину, подняли якорь и пошли въ ту сторону, гд становилось глубже. Теченіе моря было съ нами, и втеръ дулъ намъ попутный. Мы шли нсколько часовъ, и стали опять на якорь. Посл полудня туманъ прочистился, и мы увидли, верстахъ въ трехъ или четырехъ предъ собою, крутой каменный берегъ. Сей грозный сосдъ принуждалъ насъ удалиться отъ него поскоре. Но какъ довольно свжій втеръ, дующій прямо на берегъ и сильное туда же теченіе моря наводили намъ страхъ, чтобъ при медленности подниманія обыкновеннымъ образомъ якоря, не прижало насъ къ берегу, то разсуждали, чтобъ вступить подъ паруса вдругъ, т. е. распустить и наполнить ихъ, не поднимая якоря, и когда корабль возьметъ движеніе, отрубить канатъ. Однако жъ капитанъ былъ на то не согласенъ: ему не хотлось лишиться якоря. Онъ спросилъ, нтъ ли на корабл кого нибудь изъ архангельскихъ рекрутъ? Сыскали одного матроса. Спрашиваютъ его: хаживалъ ли онъ по Блому Морю? (Архангельскіе жители почти вс рыболовы). Онъ отвчалъ: ‘Хаживалъ.’ — Какой же это берегъ?— ‘Тотъ, который идетъ отъ Орлова Носа.’ — А гд Орловъ Носъ?— ‘Остался назади, мы его прошли.’ (Это сказаніе матроса не согласно было съ нашимъ исчисленіемъ, ибо мы по карт считали себя далеко еще не дошедшими до мыса, называемаго Орловъ Носъ).— Можно ли намъ сняться съ якоря?— Можно, отвчалъ онъ: берегъ приглубъ, теченіе хотя и броситъ насъ къ нему, но встрчное отъ него теченіе понесетъ насъ вдоль его.’ Капитанъ ведлъ сниматься съ якоря. Лейтенантъ М… представлялъ, что въ подобныхъ случаяхъ не должно полагаться на слова матроса, и лучше потерять одинъ якорь, чмъ подвергать корабль опасности. Однако жъ капитанъ веллъ немедленно сниматься. Опытъ показалъ, что матросъ говорилъ правду: лишь якорь отдлился отъ дна моря, корабль какъ стрла полетлъ на каменный утесъ: мы до смерти перепугались, но чмъ ближе къ берегу, тмъ быстрота его становилась меньше: отражающееся отъ берега теченіе спиралось натекающимъ на оное, и не допускало насъ къ нему приблизиться: мы успли вывертть якорь, убрать его, наполнить паруса и направить путь свой въ море.
‘По выход въ Океанъ и по долгомъ плаваніи, при противныхъ втрахъ зашли мы, чтобъ запастись прсною водою, въ проливъ между лапландскимъ береговъ а островомъ Кильдюйпомъ. Островъ сей Необитаемъ, нашли на немъ нсколько рыбачьихъ хижинъ. Лтомъ прізжаютъ на него рыболовы, и осенью узжаютъ назадъ. Они сказывали мн, что ходятъ для промысла въ Океанъ, и удаляются верстъ по сту отъ берега. Видя худыя суда ихъ, я спросилъ, какъ могутъ они на такихъ судахъ такъ далеко ходить: ‘Ну, ежели застанетъ буря?’ — Такъ что жъ? отвчали философы съ холодностію: ‘кого застанетъ, тотъ утонетъ.’ Я видлъ тутъ еще семидесятилтняго старика, сторожа оленей, который во всю свою жизнь, какъ себя запомнитъ, изъ Кильдюйна никуда не отлучался. Лтомъ, мсяца три проводитъ онъ съ прізжающими рыбаками, а въ остальное время года живетъ одинъ. Разговаривая съ нимъ, я спросилъ у него: ‘Какъ же зимою, когда проливъ замерзаетъ, не боишься ты забгающихъ сюда волковъ и медвдей?’ — ‘Чего бояться, отвчалъ онъ, съ увренностью: они меня ужъ знаютъ и не тронутъ.’
‘Простоявъ дня три въ Кильдюйн, пошли мы опять въ Океанъ, и продолжали путь свой. Сдлались противные и крпкіе втры, мы долго съ ними боролись и ничего не видали, кром кувыркающихся китовъ, которые изъ воды выставляли хребты свои, наподобіе черныхъ холмовъ, и, фыркая, пускали изъ ноздрей высокіе водометы. Мы забрались далеко къ сверу, такъ что солнце въ самую полночь не заходило уже подъ горизонтъ. Смотря въ сіи часы на это величественное свтило, которое казалось гораздо больше и красне, нежели въ полуденной высот, и любуясь озаряющими поверхность моря лучами его, я съ восхищеніемъ вспоминалъ стихи Ломоносова:
‘Достигло дневное до полночи свтило,
Но въ глубин лица горящаго не скрыло,
Какъ пламенна гора, казалось межъ валовъ,
И простирало блескъ багровый изъ-за льдовъ.
Среди пречудныя, при ясномъ солнц ночи
Верхи златыхъ зыбей пловцамъ сверкаютъ въ очи.’
Мн мечталось, что я смотрю на него глазами Ломоносова и плыву съ Петромъ Великимъ.
‘Посл долгаго времени, втры стали становиться попутне, ночи длинне и темне. Мы перешли великое разстояніе, миновали опасную пучину, называемую Мальштромъ. Я въ свободные часы занимался разсматриваніемъ разныхъ явленій: иногда днемъ по цлому часу смотрлъ въ воду, которая была такъ прозрачна, что, опустя въ неё блый камушекъ, можно было видть его нсколько секундъ, пока не погрузится онъ саженъ на двадцать или боле. Иногда любовался плавающими въ ней цвтами, которые показывались изъ-подъ кормы наподобіе пестрыхъ распустившихся колпаковъ. Прекрасный видъ ихъ, когда ихъ поймаешь и вынешь изъ воды, тотчасъ исчезалъ и превращался въ нкую ссдшуюся непріятную слизь. Всего же боле нравилось мн, по ночамъ сидть на носу корабля, вода имла нкое лучезарное свойство, такъ что обмоченная въ нее вещь казалась въ темнот огненною. Валы, ударяя въ носъ и отражаясь отъ него, раздроблялись на безчисленное множество брызговъ, свтящихся подобно разноцвтнымъ искрамъ. Казалось, корабль, шествуя, сражается ежеминутно съ нападающими на него исполинами, и въ гнв попирая ихъ, сыплетъ отъ себя огонь и пламя. Въ одинъ день достали мы лотомъ дно морское: глубина была семьдесятъ саженъ. Мы нахали въ это время на необъятное количество сельдей. Корабль нашъ нсколько часовъ, почти при совершенной тишин втра, плылъ тихо, какъ бы посреди ихъ, ибо отъ самаго верха воды до такой глубины, до какой взоръ при чистот и прозрачности ея проницать могъ, вся она наполнена была слоями сихъ рыбъ, и вокругъ корабля, сколько зрніемъ при ясной погод можно было обнять, повсюду гладкая поверхность воды рябла отъ прикосновенія ихъ къ оной.
‘Наконецъ, по долгомъ странствованіи и по претерпніи многихъ бурь, пришли мы уже въ половин Октября (21-го Сентября) въ Копенгагенъ, гд пробывъ нсколько дней, спшили отправиться въ путь. Мы снялись съ якоря {6-го Октября въ девятомъ часу пополуночи, при втр отъ WNW.} около полудня, и съ крпкимъ попутнымъ втромъ въ весьма темную ночь стали приближаться къ острову Борнгольму. Въ восемь часовъ вечера, по означеніи на карт пункта {Въ восемь часовъ вечера по счисленію NW оконечность Борнгольма находилась на NO 61 град. въ разстояніи двадцати семи миль.} (т. е. мста, бъ которомъ мы себя считали), и по опредленіи отъ него курса {На NO.} (т. е. пути, которымъ кораблю плыть надлежало), капитанъ, давъ о томъ приказаніе свое вахтенному (на страж стоящему) лейтенанту, легъ спать. Насталъ десятый часъ, время, въ которое по соображенію скорости хода, должны мы были проходить между шведскимъ берегомъ и островомъ Борнгольмомъ. Втеръ усилился. Ходъ корабля былъ чрезвычайно быстрый — по двадцати верстъ {По журналу видно, что корабль тогда шелъ по осьми узловъ. Прим. В. М. Г.} въ часъ. Ночь претемная. Поставленные нарочно для смотрнія на бак (т. е. на носу корабля) люди, на вопросъ часто повторяемый: не видать ли земли? Отвтствовали всегда — ‘Ничего не видать!’ Въ сихъ обстоятельствахъ штурманъ (исчислитель пути корабельнаго) беретъ карту, смотритъ на нее, мряетъ и пожимаетъ плечами. Вахтенный лейтенантъ подходитъ къ нему и спрашиваетъ: ‘Что ты посматриваешь на карту и пожимаешься? Онъ отвчаетъ: ‘Островъ этотъ меня крпко безпокоитъ, курсъ нашъ по карт, конечно, хорошъ, ведетъ мимо его, но кто можетъ положиться на точность исчисленія? Притомъ же мрачность погоды не позволила намъ яснымъ разсмотрніемъ береговъ хорошенько поврить онаго, и такъ если положить, что подлинное мсто наше въ восемь часовъ было мористе (дале отъ шведскихъ береговъ), нежели какъ означенный нами на карт пунктъ показываетъ, то мы, идучи симъ курсомъ, попадемъ на островъ, а берега его такъ круты и приглубы, что при такой темнот и скорости хода, не успемъ мы его увидть, какъ уже объ него ударимся, и можетъ быть разобьемся въ щепы.’ — Сомнніе это устрашило лейтенанта, онъ говоритъ: ‘Что жъ намъ длать? Не разбудить ли капитана?’ Штурманъ отвчаетъ: ‘Капитанъ не поможетъ, потому что, полагая погршность счисляемаго пункта въ одну сторону, путь сей опасенъ, а полагая ее въ другую, перемна онаго опасна, и такъ капитанъ, не больше нашего о врности пункта извстный, будетъ точно въ такой же нершимости, какъ и мы.’ Разговоръ сей умножалъ отъ часу боле страхъ ихъ, у котораго, какъ говорится пословица, глаза велики. Лейтенантъ нсколько разъ спрашивалъ: не сказать ли капитану? Штурманъ отвчалъ всегда, что оттого не произойдетъ никакой пользы. ‘Мое бы мнніе, продолжалъ онъ, не сказывая ему, спуститься не много къ шведскимъ берегамъ, и чрезъ полчаса взять опять тотъ путь, которымъ идемъ теперь. Такимъ образомъ, если бъ и была предполагаемая мною погршность въ счисленіи, то мы, не давъ никому того примтить, поправили бы оную и миновали бы островъ.’ Лейтенантъ, по нкоторомъ колебаніи, согласился на его предложеніе. Они перемняютъ путь, спускаются на два или на три румба {По слдственному длу видно, что они стали держать на NWtN, слдовательно перемнили курсъ на семъ румбовъ. Прим. В. М. Г.} къ шведскому берегу, чтобъ уклониться отъ ужасающаго воображеніе ихъ острова. Не прошло десяти минутъ, какъ люди, стоящіе на носу корабля, стали кричать: ‘Кажется, какъ будто земля чернется!’ — Гд?— ‘Въ правой рук, передъ носомъ.’ — ‘Вотъ, вскричалъ обрадованный штурманъ: это Борнгольмъ! Хорошо, что мы отъ него отворотили, а то бы попали прямо на него.’ Въ это самое время капитанъ выходитъ изъ своей каюты, ему говорятъ: Борнгольмъ виднъ. Онъ спрашиваетъ: гд, въ которой сторон? Ему указываютъ. Онъ смотритъ и говоритъ: ‘У меня глаза худы, я ничего не вижу.’ — Чрезъ дв или три минуты, съ носу корабля вдругъ нсколько голосовъ закричали: ‘Кругомъ видна земля!’ Эти слова всхъ какъ громомъ поражаютъ. Кадетскій капитанъ и лейтенантъ М… выбгаютъ снизу наверхъ. Послдній изъ нихъ, посмотрвъ на компасъ и видя, что корабль лежитъ не на томъ пути, какой положено было держать, закричалъ: лво руля!— Но едва онъ усплъ это произнести, какъ вдругъ почувствовали мы такой ударъ, что едва могли устоять на ногахъ. Корабль тотчасъ повернуло. Онъ сталъ бокомъ противъ втра. Паруса заполоскали. Втеръ, не надувая ихъ боле, началъ сильно рвать и бить ихъ объ мачту. Подъ кораблемъ было только три сажени воды: онъ стоялъ уже дномъ своимъ на дн моря. Волны, подобныя горамъ, то поднимали его къ верху, то опускали стремительно внизъ. Тяжелая громада эта, имющая около двухъ сотъ тысячъ пудовъ всу, съ такою силою ударялась о землю, что, казалось, вс члены ея мгновенно расторгнутся и разсыплются, высота и тяжесть мачтъ съ висящими на нихъ реями и снастями, при каждомъ удар, наклоняла ее часъ отъ часу ниже на бокъ, такъ, что напослдокъ верхнія пушки стали доставать до воды, и на палуб не можно было стоять, не схватясь за что нибудь руками. Сначала людямъ велли итти на мачты, чтобъ убрать и закрпить паруса, они въ числ около ста человкъ, не смотря на трудность и угрожающую имъ великую опасность, ползли смло, и въ дв или три минуты были уйсе тамъ, но когда, при повтореніи нсколькихъ ударовъ, капитанъ увидлъ, что мачты, сами по себ высокія и тяжелыя, но еще боле тяжестью людей вверху обремененныя, повалятъ корабль на бокъ, то веллъ тотчасъ рубить ихъ. Время не позволяло обождать столько, чтобъ дать людямъ сойти на низъ. Должно было ими пожертвовать. Для того удовольствовались только тмъ, что закричали имъ: ‘мачты рубятъ!’ Минута погибели наступала (ибо съ первымъ или со вторымъ наклономъ корабля ожидали, что онъ повалится), надлежало ее предупредить, но Какъ можно было въ нсколько секундъ срубить три дерева, каждое охвата въ два толщиною? Въ невозможности сего. велли, какъ можно скоре съ надвтренной стороны перерубить только по нскольку талреповъ у вантъ каждой мачты.
‘Въ это время одинъ изъ матросовъ, самый пьяный, и за худое поведеніе всегда почти содержимый въ оковахъ, оказываетъ удивительное усердіе и расторопность. Онъ подбгаетъ съ топоромъ къ капитану и говоритъ ему, ‘Наложи руку, тюкни одинъ только разъ, остальное я все сдлаю.’ Капитанъ беретъ топоръ и ударивъ имъ по веревк, отдаетъ ему обратно {Эта накладка руки произошла, я думаю, отъ того, что встарину капитаны часто не помнили своихъ приказаній и отпирались отъ нихъ. Корабельный командиръ долженъ оставить шканцы, присутствіе главнаго начальства, откуда раздаются повелнія по всему кораблю — и зачмъ? Чтобъ итти на бакъ и разъ ударить топоромъ по мачт, или спуститься въ самую нижнюю палубу, чтобъ взять въ руки топоръ и опустить его на канатъ! И притомъ, когда же эта торжественная церемонія совершается? Когда корабль въ опасности и когда минутное отлагательство какого либо дйствія можетъ навлечь гибель ему и всему экипажу!!! Прим. В. М. Г.}. Онъ цпокъ и скоръ, какъ дикая коза, въ одно мгновеніе перелетаетъ, обрубая веревки, отъ одной мачты къ другой. Корабль, между тмъ ударясь еще разъ объ землю, клонится съ великою быстротою на бокъ. Мачты, освобожденныя уже отъ поддерживанія веревками, не переносятъ боле стремительности наклона, и вс три въ одинъ мигъ съ ужаснымъ трескомъ ломаются и падаютъ въ море. Изъ бывшихъ на нихъ людей ни одинъ не погибаетъ: вс они съ удивительнымъ проворствомъ успли по висячимъ веревкамъ спуститься нанизъ. Матросъ, оказавшій толь великую расторопность при срубк оныхъ, оказываетъ еще примрное великодушіе. Перерубивъ послднія веревки у кормовой мачты, и въ то самое время, какъ уже наступаетъ мгновеніе ей сломиться, онъ видитъ впереди себя стоящаго спиною къ нему Офицера, и усматриваетъ, что когда мачта сломится, концемъ висящаго на ней косвенно рея (бревна) его убьетъ. Не имя ни времени ему закричать, ни надежды, чтобъ онъ въ шум услышалъ его, онъ бросается съ верхняго помоста, на которомъ стоялъ, внизъ къ сему офицеру, толкаетъ его обими руками въ спину, но самъ не успваетъ уже отскочить: бревно ударяетъ его и кидаетъ безчувственнаго къ борту.
‘Облегченный отъ мачтъ корабль перестало валять съ боку на бокъ, но продолжало приподнимать валами и стучать о землю. Темнота ночи не позволила намъ осмотрть, гд мы и на какую мель сли. Въ опасеніи, чтобъ корабль, двигаясь по дну моря, не насунулся на такой величины камень, который могъ его проломить, положили мы якорь. Вскор руль выбило, многія наружныя доски или пояса, называемые обшивкою, отодрало, и въ корабл показалась течь, такъ что накопляющуюся въ него воду едва всми помпами могли отливать. Состояніе наше посл срубленія мачтъ сдлалось бездйственное, но тмъ боле ужасное. Сильные удары потрясали вс члены корабля. Каждый часъ угрожалъ гибелью. Люди, приготовляясь къ смерти, надвали на себя блыя рубашки. Священникъ въ облаченіи читалъ предъ образомъ молитвы, вс въ отчаянномъ страх: иные падши ницъ, иные стоя на колняхъ, иные съ воздтыми къ небу руками, молились, и, какъ обреченныя жертвы, оплакивали послднія свои минуты. Между тмъ шумъ моря, скрипъ членовъ корабля, унылый свистъ втра вокругъ обломковъ мачтъ, и пушечные, для призванія помощи, ежеминутно производимые выстрлы, напоминали безпрестанно, что мы гибнемъ и нтъ спасенія. Посреди сей всеобщей горести и плача, всхъ бодре, всхъ веселе былъ между нами констапель, лифляндскій дворянинъ N…. человкъ молодой, статный собою и хорошій мн пріятель. Онъ съ распущенными волосами бгалъ по кораблю и поминутно кричалъ: пали! Часто подходилъ ко мн, шутилъ, смялся и, утшая меня, говорилъ: ‘Не бойся, я сдлаю, что насъ услышатъ и подадутъ намъ помощь.’ — Наконецъ, посл ужасныхъ часовъ безконечной ночи, разсвтаетъ день. Мы видимъ себя въ двухъ или мене верстахъ подл шведскаго берега. Мнимый островъ Борнгольмъ былъ мысъ сего берега. Погршность въ счисленіи дйствительно оказалась, но только съ тою еще ошибкою, что штурманъ полагалъ настоящее мсто корабля дале отъ береговъ, нежели счисляемый на карт пунктъ, а оно, напротивъ того, было ближе, и потому для избжанія опасности надлежало бы не отъ Борнгольма къ нимъ, но отъ нихъ къ Борнгольму придержаться, то есть сдлать противное тому, что мы, по несчастію, сдлали {Если корабль, приближаясь ночью къ берегамъ, до того запутается въ счисленіи, что не будетъ знать своего мста, въ такомъ случа благоразуміе заставляетъ лечь въ дрейфъ и дождаться разсвта, ибо лучше потерять ночь хода, чмъ подвергать себя гибели. Прим. В. М. Г.}.
‘Настало утро: мы узнали мсто пребыванія своего, но положеніе наше ни мало не сдлалось чрезъ то лучше. Втеръ дулъ тотъ же и столь же крпкій. Сила ударовъ не уменьшалась. Корабль нашъ приходилъ въ худшее состояніе, и сокрушеніе онаго становилось чрезъ нсколько часовъ неминуемымъ. Внутри онаго царствовали смятеніе и страхъ. Капитанъ заперся въ кают и не выходилъ изъ нее. Лейтенантъ W…. былъ почти въ изступленіи ума! онъ лежалъ въ постел своей и безпрестанно повторялъ: ‘Я виноватъ! я матросъ! я погубилъ!’ Оставались дйствующими лицами кадетскій капитанъ и Лейтенантъ М….. которые оба, а особливо первый изъ нихъ, сохранили въ себ отличное присутствіе духа и не преставали обо всемъ пещись. Капитанъ приставилъ къ виннымъ бочкамъ часовыхъ съ ружьями, дабы люди изъ отчаянія не покусились предаться пьянству, и далъ приказаніе, перваго, кто станетъ употреблять къ тому насильство, заколоть на мст. Онъ созвалъ къ себ офицеровъ, урядниковъ и нсколько человкъ изъ старшихъ матросовъ {Во всю жизнь мою, въ первый разъ еще слышу, что на военномъ корабл сильной, просвщенной державы матросы были призываны на совтъ вмст съ офицерами! Никакіе законы не даютъ имъ права на эту честь! и въ Морскомъ Устав, гд говорится о консиліумахъ, упоминаются одни только оберъ и унтеръ-офицеры {Книга 3. Глава I. 41, 55, 94.}, долженствующіе составлять оные. Какъ и въ самыхъ государствахъ, такъ въ частныхъ малыхъ обществахъ нтъ ничего вредне и опасне, какъ людямъ непросвщеннымъ, въ длахъ несвдущимъ, дать поводъ думать, что они имютъ право участвовать въ правленіи. Прим. В. М. Г.} для совта (консиліума), на которомъ положено было слдующее: ‘Какъ нтъ никакой надежды къ спасенію корабля (ибо онъ при столь сильныхъ ударахъ черезъ нсколько часовъ долженъ сокрушиться), то остается только помышлять о спасеніи людей: для сего приступить немедленно къ выпусканію каната’ дабы сила втра могла безпрепятственно двигать корабль ближе къ берегу. Но какъ, вроятно, глубина станетъ по мр того уменьшаться и корабль остановится, въ такомъ случа стараться всми средствами облегчать его, а именно сталкивать и выбрасывать пушки и вс большія тягости въ воду, рубить помосты, пояса, доски, связывая ихъ веревками вмст, дабы въ то время, когда корабль погибать начнетъ, люди на сихъ плотахъ могли спасаться,’ Совтъ сей вс, бывшіе на немъ, утвердили и подписали. Кадетскій капитанъ, какъ второй на корабл начальникъ, понесъ оный къ капитану на утвержденіе. Мы вс, стоя предъ дверями капитанской каюты, ожидали съ нетерпніемъ выхода его изъ оной. Но вдругъ услышали гнвный крикъ: ‘вонъ отсел, вонъ! не смй ко мн ходить, я хочу умереть здсь, и пусть вс со мною умираютъ!’ Кадетскій капитанъ выходитъ смутенъ, блденъ, и повторяетъ слышанный уже нами капитанскій отвтъ.— Стопъ и вопль распространяются между всми, а особливо между нами — юношами. Мы вс, гардемарины, одинъ за другимъ бжимъ къ нему въ каюту и передъ и имъ рыдаемъ. Онъ, вмсто того, чтобъ сжалиться надъ слезами нашими выталкиваетъ и прогоняетъ насъ съ угрозами {И за дло! Гардемарины, нижніе чины, которые должны учиться порядку службы и подчиненности, осмливаются итти толпою къ капитану въ каюту, плакать и выть, и совтовать ему, что длать въ опасномъ случа! Офицеры должны была уговаривать капитана и даже, согласно съ законами, требовать отъ него должнаго, а не нижніе чины, которыхъ обязанность есть повиноваться и исполнять приказанія офицеровъ. Прим. В. М. Г.}. Новый плачь и горе! Солнце приближалось уже къ полудню, и воображеніе, что корабль въ наступающую ночь развалится, увеличивало наше нетерпніе. Вс ропщутъ, пристаютъ къ кадетскому капитану, чтобъ онъ принялъ начальство надъ кораблемъ. Онъ отказывается, не хочетъ, уговариваетъ всхъ, чтобъ отстали отъ сего требованія. Однако оно усиливается и всми единодушно повторяется. Кадетскій капитанъ, видя непреклонную всхъ волю, напослдокъ соглашается. Онъ со всми офицерами, гардемаринами, урядниками и многими матросами (всего человкъ сорокъ) входитъ въ каюту къ капитану, бросается предъ нимъ на колни, проситъ, чтобъ онъ согласился на положенное въ совт всхъ общее желаніе и единственное къ спасенію средство, нетерпящее отлагательства времени. Вс другіе длаютъ то же, окружаютъ капитана, ползаютъ предъ нимъ на колняхъ, цлуютъ полы платья его, рыдаютъ, молятъ {Прежде въ Европ морскіе капитаны почитали за безчестіе пережать потерю своего корабля, это нкоторымъ образомъ понятно, когда они сами причиною оной. Но во всякомъ случа, если бъ они и имли власть надъ собственною своею жизнію, то не были въ прав лишать своего Государя нсколькихъ сотъ полезныхъ ему подданныхъ. Впрочемъ капитанъ корабля ‘Вячеславъ’ шутилъ только, какъ видно изъ послдствія. Прим. В. М. Г.}. Онъ, непреклонный ни чмъ, упорствуетъ и гнвается: весь отвтъ’ его состоитъ въ словахъ: ‘Трусы! вы не хотите умереть со м*пою, вонъ отсел!’ Тогда кадетскій капитанъ встаетъ и говоритъ ему почтительнымъ, по твердымъ голосомъ: ‘Батюшка, N… N…, необходимо надобно согласиться: вс чины и служители корабельные сего желаютъ и въ случа сопротивленія вашего требуютъ, чтобъ я, смня и засадя васъ подъ стражу, принялъ надъ ними начальство.’ При сихъ словахъ повелительный голосъ капитана умолкаетъ, онъ задумывается, слезы появляются у него въ очахъ, онъ упадаетъ на грудь кадетскаго капитана и съ кротостью говоритъ ему: ‘Начинай съ Богомъ! я соглашаюсь. Впрочемъ, если надобно — принимай начальство надъ кораблемъ.’ — ‘Нтъ, вскричалъ тогда кадетскій капитанъ, я иду исполнять не свою, не общую, но вашу единственную волю.’
‘Сказавъ сіе, выходятъ изъ каюты. Тотчасъ приступаютъ къ исполненію того, что положено въ совт. Сперва хотятъ столкнуть за бортъ нсколько пушекъ, но Лейтенантъ М..- возражаетъ противъ сего, представляя опасность, что корабль объ самыя сіи пушки, когда он упадутъ подл него на дно моря, можетъ быть проломленъ. И такъ отступаютъ отъ сего намренія и велятъ только выпускать канатъ. Корабль, неудерживаемый боле якоремъ, и посл всякаго удара подъемлемый волною, сходитъ съ мста своего и силою втра двигается по земл. Едва перешелъ онъ сорокъ или пятьдесятъ саженъ, какъ мряющій на корм глубину подштурманъ закричалъ: ‘Воды подъ кораблемъ три съ половиною сажени.’ Слова сіи произвели неописанную радость. Полсажени прибавилось — повторили вс. Вскор потомъ закричалъ онъ опять: ‘Четыре сажени!’ и вслдъ за тмъ опять — ‘четыре съ половиною сажени!’ — Каждое восклицаніе было какъ бы нкій благодатный гласъ, отсрочивающій пашу погибель. Вс закричали тотчасъ: ‘Положить якорь! положить якорь!’
‘Дйствительно, якорь въ ту же минуту былъ брошенъ, и корабль, ставъ на вольной вод, пересталъ ударяться о землю. Восторгъ нашъ въ первыя минуты былъ чрезвычайный: мы обнимались, цловались, плакали отъ радости, поздравляли другъ друга, но вскор оный весьма уменьшился: размышленіе, что мы безъ мачтъ, безъ руля, что корабль нашъ течетъ, что, вроятно, глубина эта есть небольшая, окруженная мелью яма, изъ которой намъ нельзя будетъ выйти, что, можетъ быть, якорь насъ не удержитъ, или что втеръ, сдлавшись съ другой стороны, поворотитъ корабль и кинетъ опять на ту мель, съ которой онъ сошелъ. Вс сіи размышленія снова погрузили насъ въ уныніе, и наступающая ночь казалась намъ столь же страшною, какъ и прошедшая.
‘Между тмъ однако жъ съ великимъ трудомъ спустили мы шлюпку, съ тмъ, чтобъ отправить ее на берегъ для требованія помощи. На ней посылался констапель и при немъ два человка солдатъ съ унтеръ-офицеромъ. Я въ это время былъ внизу корабля въ моей кают. Констапель прибгаетъ ко мн и съ восхищеніемъ говоритъ: ‘Знаешь ли что? меня посылаютъ на берегъ. Подемъ Со мною, здсь опасно оставаться, а тамъ мы будемъ спокойны. Хочешь ли, я скажу капитану, что ты мн надобенъ?’ Я съ радостію согласился, и мы пошли вмст, но лишь приходимъ мы къ дверямъ капитанской каюты, какъ вдругъ, не знаю отъ чего родившійся во мн страхъ перемняетъ во мн мысли. Я останавливаю констапеля, и усильно прошу его: ‘Ради Бога! не говори обо мн капитану: я не хочу хать.’ — Онъ удивляется, спрашиваетъ меня, что съ тобою сдлалось? просить, убждаетъ, говоритъ: ‘Эй! ты будешь жалть о томъ, да ужъ поздно. Черезъ пять минутъ мы будемъ на берегу.’ Но вс слова его были тщетны, я стоялъ упорно въ моемъ намреніи, и просилъ его убдительно не упоминать имени моего предъ капитаномъ. Онъ вошелъ въ каюту, и, получивъ приказаніе, вышелъ оттуда, чтобъ ссть въ шлюпку, которая стояла уже у борта, совсмъ готовою. Мы примтили въ немъ великую перемну: онъ былъ смутенъ, обыкновенная веселость его исчезла, слезы катились по лицу. При сход съ корабля на шлюпку, сказалъ онъ намъ: ‘Прощайте, братцы! Я первый ду на смерть!’ — и шлюпка отвалила, распустила паруса, понеслась птицею по морю, ныряетъ между валами, мы провожаемъ ее глазами и наконецъ видимъ, что подходя къ берегу — опрокидывается .. Тутъ бросился я въ свою каюту, затворился въ ней и, упавъ на колни, изъ глубины души моей благодарилъ Бога за внушенную въ мысли мои перемну, избавившую меня отъ предстоявшей мн погибели. Потомъ легъ въ постель. Печальное воображеніе о пріятел моемъ, несчастномъ констапел, долго меня тревожило, пока напослдокъ усталость и проведенныя въ страх и безпокойств ночь и утро погрузили меня въ крпкій сонъ….
‘Но сонъ мой недолго продолжался, вдругъ будятъ меня съ торопливостью и говорятъ: ‘Капитанъ спрашиваетъ, скоре!’ Я испугавшись и съ просонку вскочилъ и бгу, какъ былъ, въ тулуп. Вижу, что уже смерклось, нахожу на борт {Бортомъ называется вершина корабельнаго бока, покрываемая досками или довольно широкимъ помостомъ, по которому можно ходить. Такъ и весь бокъ подъ симъ именемъ разумется.} много людей, смотрвшихъ на лодку съ двумя человками, держащуюся въ нкоторомъ отдаленіи отъ корабля. Капитанъ приказываетъ мн распросить у нихъ, откуда они и кто ихъ прислалъ? (Надобно знать, что на всемъ корабл не было никого, выключая констапеля и меня, кто бы на какомъ либо другомъ язык, кром русскаго, умлъ говорить) {Иностранцы, путешествовавшіе по Россіи, давно замтили, что у насъ вс лучшаго состоянія люди знаютъ разные чужіе языки, и между собою даже не иначе хотятъ говорить, какъ по-французски. Изъ сего конечно они заключаютъ, что если мы, вкъ свой живучи внутри Россіи и не имли никакой надобности прибгать къ иностраннымъ языкамъ, стараемся ихъ изучать, то конечно уже морскіе ваши офицеры, почти безпрестанно находящіеся между иностранцами, знаютъ каждый по нскольку языковъ. Но какъ бы они удивились, если бъ узнали, что изъ всхъ офицеровъ и гардемариновъ линйнаго корабля, только двое могли объясняться съ иностранцами! Къ чести ныншнихъ морскихъ офицеровъ надобно сказать, что они боле прежнихъ стараются выучивать какъ чужіе языки, такъ и словесность своего собственнаго, и нкоторые изъ нихъ занимаются съ успхомъ полезными переводами и сочиненіями. И дйствительно, ни что такъ не нужно морскому офицеру въ чужомъ порт, какъ знаніе иностранныхъ языковъ, и боле потому, что нашъ языкъ весьма мало еще извстенъ чужестранцамъ. Сколь непріятно и тягостно должно быть для начальника корабля или эскадры, находящейся за границами, какъ въ сношеніяхъ его съ разными державами, такъ и въ частныхъ, обществахъ съ иностранцами, употреблять безпрестанно переводчиковъ! Когда одинъ адмиралъ пнялъ (1799 г.) Главнокомандующему Англійскаго флота, что онъ не сообщилъ ему тайной цли нкоторыхъ военныхъ приготовленій, о которыхъ знать адмиралъ имлъ право, Англичанинъ извинялся тмъ, что онъ не могъ иначе съ нимъ говорить, какъ посредствомъ молодыхъ офицеровъ, его переводчиковъ, которымъ онъ опасался вврить тайну столь великой важности. Но незнаніе во время сей тайны адмиралу надлало много хлопотъ! Прим. М. В. Г.}. Я спрашиваю, они худымъ нмецкимъ языкомъ отвчаютъ, что послалъ ихъ нкто господинъ Салдернъ изъ города Истада, для провданія о нашемъ корабл. Капитанъ веллъ ихъ звать на корабль, однако жъ они на то несогласились, отзываясь, что, по причин ночи и крпчающаго втра, не могутъ доле оставаться, въ самомъ же дл казалось, что они считая насъ въ крайности, опасались, чтобъ мы не завладли ихъ лодкою. Насилу, по великой просьб и убжденіямъ, чтобъ взяли отъ насъ съ собою человка, пристали они, и то не къ борту, а къ висячей съ кормы веревочной лстниц, и притомъ требуя, чтобъ посылаемый туже минуту сошелъ, или они отвалятъ и удутъ. Капитанъ, оборотясь ко мн, приказываетъ, чтобъ я тотчасъ по сей лстниц спустился къ нимъ въ лодку и халъ съ ними. Это неожиданное приказаніе и скорость времени, съ какою надлежало оное исполнить, такъ меня поразили, что я, какъ бы обезумленный, не зналъ что со мною длается, и не прежде опомнился, какъ уже въ нкоторомъ разстояній отъ корабля. Обезображенный видъ онаго и горящіе на немъ огни привели мн на память, что я уже не на немъ больше, не съ товарищами вмст, но одинъ, на малой лодк посреди бурнаго моря. Мы плыли не прямо на берегъ, куда послана была наша погибшая шлюпка: опасность отъ буруна {Симъ именемъ называется волненіе, производимое сильнымъ втромъ, дующимъ съ моря. Бурунъ бываетъ также и при безвтріи на открытыхъ берегахъ, гд есть приливъ.} не позволяла намъ туда хать, а держали въ небольшой городокъ, называемый Истадъ. Онъ лежалъ верстахъ въ десяти отъ корабля. Мы должны были плыть противъ втра, противъ валовъ, которые въ темнот, какъ бы нкія мрачныя горы, бжали поглотить щепку, на коей мы сидли, но не могши, по уступчивой имъ легкости ея, всею своею глыбою на нее обрушиться, казалось, довольствовались только тмъ, что пнящимися вершинами своими съ яростью на нее брызгали. Однако жъ и одн эти брызги были не безопасны: вода накоплялась отъ нихъ въ лодк, такъ что изъ двухъ бывшихъ на ней человкъ, одинъ только гребъ веслами, а другой безпрестанно выливалъ воду. Въ страх, чтобъ насъ не залило, слъ я въ самый носъ лодки, чтобы спиною своею сколько нибудь удерживать летящія съ волнъ брызги. Состояніе мое было со всхъ сторонъ жалкое: я былъ въ одномъ тулуп (какъ всталъ съ постели): не знаю, кто сунулъ мн въ руки матросскую шляпу, ибо и той у меня въ ту минуту, какъ вдругъ меня послали, не было, и время не позволяло взять. Я не имлъ съ собою ни полушки денегъ, ниже куска хлба, не зналъ съ кмъ, куда и зачмъ ду, ибо не сказано мн было ни одного слова, кром сего: ‘Ступай, ступай скоре!’ — Плаваніе наше продолжалось слишкомъ восемь часовъ. Во все это время холодный осенній втеръ дулъ въ меня, обмоченнаго съ ногъ до головы такъ, что не осталось на мн ни одной сухой нитки. Мы пріхали въ городъ часу въ третьемъ пополуночи. Я вышелъ изъ лодки, какъ сонный, почти безъ намяти. Матросы мои привели меня въ какой-то домъ, подали огня, разбудили хозяина. Онъ вышелъ ко мн и сталъ со мною говорить, но я не могъ отвчать ни слова: языкъ мой не ворочался, та былъ какъ деревянный. Хозяинъ веллъ подать мн рюмку вина, я выпилъ, онъ начинаетъ опять говорить со мною, но видя, что я ничего не отвчаю, оставляетъ меня одного и уходитъ. Я не. знаю самъ, что длаю, иду вонъ изъ горницы, схожу съ низкаго крыльца, и, отойдя саженъ двадцать, останавливаюсь. Память возвращается ко мн, и я думаю: куда я иду? Осматриваюсь кругомъ, и въ темнот ничего не вижу. Хочу итти назадъ, но не могу вспомнить, съ которой стороны я пришелъ на это мсто. Въ этомъ недоумніи прихожу я въ отчаяніе, ноги мои подкашиваются подо мною, я невольно сажусь на землю и теряю совершенно всякое понятіе и память. По долгомъ нкоемъ забытьи, съ отмнною легкостью и свободою чувствъ, открываю глаза: вижу свтъ, вижу, что я въ какой-то избушк лежу раздтый на соломянной постел, между двумя какими-то незнакомыми мн человками, которые подл меня крпко спятъ. Протираю глаза, не врю самъ себ, думаю, Wo это мн видится во сн. Но между тмъ чувствую въ себ новыя силы, новую бодрость, свжесть и веселіе. Напослдокъ хозяева мои просыпаются, и я узнаю отъ нихъ, что они т самые матросы, которые привезли меня на лодк (ибо я до сего времени въ лице ихъ не видалъ за темнотою). Они, возвращаясь домой изъ того дома, куда меня проводили, нечаянно наткнулись на меня, сидящаго согнувшись на улиц, и видя, что я въ безпамятств, подняли меня, отвели, или, лучше сказать, отнесли въ свою хижину, раздли, разули и положили между собою въ постель, гд я успокоенный, обсохшій и согртый, сладко уснулъ. Не имя чмъ возблагодарить сихъ добрыхъ людей, я только обнималъ ихъ и цловалъ. Тутъ я обулся, надлъ на себя едва просохшій и весь оскорузлый мой тулупъ, и просилъ ихъ отвести меня къ тому господину Салдерну, у котораго мы были прошедшую ночь. Я объяснилъ ему причину, по которой за нсколько часовъ предъ симъ не могъ ему на вопросы его отвчать, просилъ, чтобъ онъ подалъ кораблю нашему помощь. Онъ сказалъ мн: ‘Я
здсь человкъ зазжій, случайно остановившійся и не имющій никакой власти надъ городомъ, братъ мой родной находится въ вашей служб, и потому принимая въ васъ участіе, и услышавъ о бдствіи русскаго корабля, нанялъ я лодку и послалъ о томъ провдать. Здсь начальствуетъ бургомистръ, сходите къ нему и требуйте отъ него помощи, — но совтую вамъ не говорить, что вы въ крайней опасности, для того, что эти люди, въ ожиданіи добычи, обыкновенно при разбитіи судовъ получаемой, не станутъ вамъ охотно помогать.’ Съ симъ сдланнымъ мн наставленіемъ пошелъ я къ бургомистру, но не зналъ самъ хорошенько, какихъ пособій мн отъ него требовать. Отъздъ мой съ корабля былъ съ такою поспшностью, что капитанъ не усплъ ничего мн приказать {Вс подобные сему неслыханные безпорядки должно относить къ старымъ временамъ, но нын едва я и случиться можетъ, чтобъ начальникъ, отправляя куда нибудь своего подчиненнаго, позабылъ сказать ему, зачмъ онъ его посылаетъ. Прим. В. М. Г.}. Идучи дорогою, размышлялъ я о семъ: первое представлялось мн самонужнйшимъ, истребовать лоцмановъ, которые бы взялись проводить (буде можно) корабль въ безопасное мсто, второе, у насъ было много больныхъ, а именно боле ста человкъ, и потому казалось мн нужнымъ, послать на корабль нсколько лодокъ, которыя бы всхъ ихъ свезли на берегъ. Съ сими мыслями пришелъ я къ бургомистру. Онъ принялъ меня ласково, охотно выслушалъ мою просьбу, и тотчасъ отправилъ на корабль двухъ лоцмановъ и десять или боле лодокъ.
‘По счастію, втеръ сдлался тише, и вс больные въ тотъ же день свезены были на берегъ къ тому мсту, куда послана была наша шлюпка. Бургомистръ пригласилъ меня у него отобдать, чему я былъ очень радъ, потому что крпко проголодался, и, не имя денегъ, не имлъ надежды что нибудь пость. За столомъ онъ много разговаривалъ со мною (разумется, по-нмецки), и казалось, меня полюбилъ. Посл обда былъ я въ великомъ затрудненіи, гд ночевать: отыскалъ одну маленькую гостиницу (трактиръ), но хозяинъ не хотлъ меня пустить, отговариваясь, что онъ не принимаетъ боле никакихъ постояльцевъ, въ самомъ же дл (какъ онъ посл самъ мн признался) опасаясь имени Русскаго, которое со временъ Петра Великаго не преставало у нихъ быть страшнымъ. Наконецъ однако жъ далъ мн комнату и постель. Я ночевалъ спокойно, и, поутру проснувшись, узналъ, что ночью втеръ скрпчалъ такъ, что лодки не могли боле ходить по морю, и всякое сообщеніе между берегомъ и кораблемъ пресклось. Зная, что на томъ мст (ибо въ бытность мою на корабл я оное видлъ), куда свезены больные, нтъ никакого строенія, кром одной малой избушки, и воображая, что они должны лежать на открытомъ воздух, пришелъ я объ нихъ въ сожалніе. Я захотлъ ихъ увидть. Какъ ни трудно казалось мн, итти туда и назадъ пшкомъ (ибо мсто это находилось верстахъ въ осьми отъ города), однакожъ я пошелъ. Дующій съ моря бурный втеръ, сырая погода и непротоптанная по песчанымъ буграмъ дорога, весьма меня утомляли, а печальный видъ стоящаго вдали корабля нашего, и воображеніе, что иду туда, гд шлюпка наша погибла, наводили на меня уныніе. По приход же моемъ представилось мн плачевное зрлище: больные, слиткомъ сто человкъ, лежали на берегу, ничмъ отъ втра не закрытые, безъ пищи, безъ одежды, безъ всякаго призрнія. По своз ихъ съ корабля, втеръ вдругъ сдлался крпокъ, такъ, что ничего для нихъ свезти не могли, даже и самъ лекарь не усплъ съхать. Они, увидя меня, вс застонали и стали жаловаться, что умираютъ отъ голода и холода. Жалко было смотрть на нихъ, но чмъ помочь? По несчастію, съ ними присланъ былъ солдатскій капитанъ, человкъ (какъ уже сказано) безразсудный, жестокосердый, и тмъ больше дерзкій, что корабельный капитанъ, но нкоторымъ обстоятельствамъ, его опасался и не смлъ раздражать. Сей жестокій человкъ, вмсто того, чтобъ одного или двухъ изъ находящихся при немъ здоровыхъ людей послать для закупки хлба въ городъ, употреблялъ ихъ, и такъ уже измученныхъ и голодныхъ, на такую работу, гд они подвергались не только совершенному изнуренію силъ, но и опасности утонуть, а именно: къ берегу прибило наши сломленныя мачты, онъ, подъ видомъ соблюденія казеннаго интереса, въ самомъ же дл для собственной своей корысти, посылалъ людей сихъ по поясъ въ воду, обрзывать отъ мачтъ снасти (веревки).— Второе зрлище было еще плачевне: неподалеку отъ страдающихъ больныхъ лежали выкинутыя со шлюпки тла, изъ коихъ иныя столь обезображены были, что на лицахъ ихъ невидно было ни глазъ, ни носа: такъ волнами разбило ихъ о шлюпку! Между ими лежалъ и пріятель мой, констапель. Проливъ о немъ слезы, я возблагодарилъ еще Бога за Его чудесное спасеніе меня отъ одинакой съ ними участи. Мы вырыли въ песк яму и, оплакавъ ихъ, похоронили, Ихъ всхъ минутъ черезъ десять выкинуло изъ воды, но, отъ смерти, изъ тринадцати человкъ избавились только два гребца. Одинъ изъ нихъ разсказалъ мн, какъ онъ спасся: ‘Когда шлюпку опрокинуло (говорилъ онъ), я, умя хорошо плавать, хотлъ бороться съ волнами, но вдругъ почувствовалъ, что нкто тянетъ меня на дно, это былъ сидвшій подл меня унтеръ-офицеръ, который такъ крпко за меня уцпился, что я никакъ оторваться отъ него не могъ, пока онъ самъ потерялъ чувство и меня привелъ въ такое же состояніе. Я, уже не помня, что со мною происходило, очувствовался на берегу подл камня, волна, выбросившая меня, набжала опять, покрыла меня снова, и, стекая съ берега, силилась увлечь съ собою, я схватился за камень, и когда увидлъ себя опять на суш, то спшилъ скоре всползти на берегъ, и хотя волна еще разъ догнала меня, однако была уже такъ слаба, что не могла стащить меня съ мста, и я отъ нее ушелъ.’
‘Выслушавъ повствованіе матроса, и видя, что уже день клонится къ вечеру, я спшилъ возвратиться въ городъ, обнадеживъ больныхъ, что приложу объ нихъ всевозможное попеченіе. На возвратномъ пути утшало меня немного то, что съ корабля присланы ко мн были мундиръ мой, шляпа и нсколько денегъ. Я пришелъ уже ночью, потому что отъ усталости часто принужденъ былъ отдыхать на дорог, однако ту жъ минуту пошелъ къ бургомистру, и, разсказавъ ему о несчастномъ положеніи нашихъ больныхъ, просилъ, чтобъ онъ скорымъ пособіемъ постарался избавить ихъ изъ такого состоянія, въ которомъ, если оно еще продолжится, многіе изъ нихъ лишатся жизни. Онъ отвчалъ мн, что для сего надобно непремнно письменное требованіе отъ того, кто надъ ними начальникъ, и что какъ скоро онъ получитъ оное, то немедленно по немъ исполнитъ, но что безъ сего требованія, которое надлежитъ ему объявить въ магистрат, онъ ничего сдлать не можетъ. Я отъ него пошелъ къ Салдерну: услыша обо всемъ мною сказанномъ, онъ веллъ тотчасъ отвезти на лошади къ больнымъ нашимъ нсколько хлбовъ, боченокъ пива и нкоторое число денегъ, сказавъ, что онъ желалъ бы сдлать для нихъ что нибудь боле, но никакой другой помощи подать не въ состояніи. Мы съ нимъ простились, потому что онъ чрезъ нсколько часовъ сбирался ухать.
‘На другой день, лишь только разсвло, я опять пошелъ туда пшкомъ. Солдатскій капитанъ принялъ меня сурово, я сказалъ мн съ гнвомъ и угрозами: ‘Знаешь ли ты, что я здсь начальникъ? Какъ ты смлъ вчера уйти отсел безъ спроса? Я не опасался угрозъ его, но боялся слдствій нашей ссоры, ибо, въ случа какой либо дальнйшей отъ него непріятности, я принужденъ былъ бы обратиться къ людямъ съ просьбою защитить меня, а люди такъ были противъ него озлоблены, и столько изъявляли мн благодарности за попеченіе мое объ нихъ, что при малйшемъ отъ меня ободреній легко могло бы родиться изъ сего какое либо несчастное происшествіе. Эта опасность преодолла во мн движеніе гнва, и я отвчалъ ему съ кротостью, что я конечно признаю его. начальникомъ надъ собою и готовъ ему повиноваться, но что я посланъ въ городъ, и тамъ для исправленія порученнаго мн дла быть долженъ, что если онъ задержитъ меня здсь, то воспрепятствуетъ мн исполнить повелнное, и тогда, въ случа какихъ либо съ моей стороны упущеній, останется это на его отвт. Сіи слова нсколько смягчили суровость его, и онъ сказалъ мн: ‘По крайней мр ты долженъ спрашиваться у меня, когда отсел пойдешь.’ Я не сталъ ему въ томъ противорчить, а только сказалъ: вотъ и сегодня я былъ у бургомистра и требовалъ пособій для нашихъ больныхъ: онъ поручилъ мн сказать вамъ, чтобъ вы прислали къ нему съ подписаніемъ вашего имени требованіе, какія вещи и что именно для нихъ и для васъ надобно, тогда онъ все исполнитъ и приготовитъ.— Онъ отвчалъ мн на это: ‘Я не имю ордера, и требовать самъ собою ничего не могу.’ — ‘Но подумайте, возразилъ я, люди и такъ уже другую ночь лежатъ безъ пищи, безъ одежды и безъ прикрытія, крпкій втеръ, не позволяющій имть сообщеніе съ кораблемъ, можетъ продолжиться еще два или три дня, или боле, какъ же могутъ больные вынести это? Они вс помрутъ.’ — ‘Я не знаю этого (отвчалъ онъ), скоро ли стихнетъ втеръ и помрутъ ли они, или нтъ, знаю только, что я, безъ письменнаго капитанскаго ордера, никакой отъ себя бумаги не дамъ.’ — ‘Вы можете подвергнуть себя великой бд и отвту’ (сказалъ я).— Тутъ нахмуря брови, отвчалъ онъ мн съ сердцемъ: ‘Ты, молокососъ, еще не родился, а я ужъ былъ въ служб, такъ я у тебя учиться не стану.’ — Видя, что я ничмъ его убдить не могу, испросилъ я у него позволеніе итти въ городъ, и пошелъ. Нкоторые изъ здоровыхъ матросовъ провожали меня саженъ съ пятьдесятъ, они со слезами просили меня ихъ не оставить, я ободрялъ ихъ, сколько могъ, и поручилъ имъ утшать и обнадежить больныхъ, чтобъ они не унывали и не отчаивались въ помощи. Между тмъ, на вопросъ мой, получили ль они присланные къ нимъ вчера ночью отъ Салдерна хлбы, пиво и деньги? отвчали они, что къ капитану привезли нчто на лошади, но что они совсмъ ничего не видали, и уже двои сутки не имли куска хлба во рту. Это меня крайне удивило и опечалило: какъ, думалъ я, неужели человкъ этотъ до такой степени злонравенъ, что отниметъ у нихъ это малое въ крайности пособіе?
‘Я спшилъ въ городъ, и, не смотря на чрезвычайную усталость, пришелъ прямо къ бургомистру. Первое мое движеніе было броситься къ нему на шею и просить о сохраненіи жизни многимъ несчастнымъ. Онъ удивился и спросилъ меня: какимъ образомъ? Тогда я принужденъ былъ чистосердечно ему открыться и пересказать все, бывшее со мною. ‘Если вы не согласитесь (примолвилъ я) безъ всякаго сношенія съ приставленнымъ надъ ними начальникомъ подать имъ руку помощи, то половина изъ нихъ, а можетъ быть и вс они помрутъ.’ — Бургомистръ долго сомнвался, отговаривался, колебался, однако наконецъ смягченный неотступною моею просьбой, а особливо увреніями, что такое его благодяніе сдлаетъ имя его извстнымъ въ Россіи, далъ мн слово, и спросилъ, какую помощь имъ подать? Я отвчалъ: 1) отвести домъ, который бы не тсенъ, чистъ и тепелъ былъ, 2) купить хлба, зелени, свжаго мяса, и приказать изготовить для нихъ пищу, 3) приставить одного или двухъ лекарей, которые бы за ними ходили и лекарство имъ прописывали, 4) напослдокъ, послать столько подводъ, чтобъ всхъ больныхъ однимъ разомъ забрать и привезти.— Все это исполнено было въ точности. Бургомистръ пошелъ самъ со мною, домъ отвели, вычистили, протопили, постлали соломянныя постели, и стали стряпать кушанья. Привели двадцать подводъ, пришли два лекаря, и я вмст съ ними отправился туда на телг. Солдатскій капитанъ, услыша обо всемъ сдланномъ мною, перемнилъ суровый видъ свой на ласковый, и, ни мало не прекословя, веллъ больныхъ класть и сажать на подводы. Вс они, какъ хворые, такъ и здоровые, чрезвычайно были обрадованы. Мы пріхали въ городъ, когда уже смерклось: освщенный домъ, теплые покои, свжая пища, посл толь долгаго мрака, холода, изнуренія и отчаянія, всхъ ихъ такъ оживили, что у самыхъ слабыхъ и почти безъ движенія лежавшихъ написана была на лиц радость. Я такъ утомился, что какъ скоро пришелъ домой, то кинулся въ постель и тужъ минуту заснулъ крпкимъ сномъ.
‘На другой день втеръ сталъ тише. Я нанялъ лодку и похалъ на корабль, чтобъ донесть капитану о всемъ происходившемъ, и нашелъ тамъ всхъ въ радости: корабль перетянулся, лоцманы вывели его дале въ море, на глубину пятнадцати саженъ. Онъ былъ вн опасности въ разсужденіи мелей, но оставалось еще великое сомнніе въ его спасеніи: гавань въ Истад была такъ мелка, что онъ не могъ въ нее войти, а къ походу былъ безнадеженъ, однако жъ нечего было длать, надлежало помышлять о поход, положили итти въ ближайшій шведскій городъ Карлсгамнъ, имющій хорошую гавань и отстоящій отъ Истада верстъ шестьдесятъ или семьдесятъ, но какъ корабль чрезвычайно текъ и опасно было, чтобъ на мор при умноженіи течи онъ не утонулъ, то разсудили нанять находившіяся на тотъ разъ въ Истадской Гавани два купеческія судна, съ тмъ, чтобъ оныя провожали корабль, и если случится, что онъ будетъ тонуть, то старались бы спасти съ него людей. Въ семъ намреніи капитанъ послалъ меня опять на берегъ, съ приказаніемъ привезти ему отвтъ, пожелаютъ ли корабельщики (шкипера) тхъ двухъ судовъ наняться, и чего будутъ просить. Я създилъ на берегъ, переговорилъ съ ними, и, возвратясь, донесъ, что они соглашаются, но меньше трехъ тысячъ рублей не берутъ. Капитанъ послалъ меня опять и веллъ давать дв тысячи. Корабельщики отвчали мн, что они получили письма, по которымъ нужно имъ итти въ свой путь, и что потому не могутъ они теперь и той цны взять, какую просили, а если хотятъ нанять ихъ, то заплатили бы четыре тысячи рублей, и то съ тмъ, чтобъ чрезъ сутки дать имъ ршительный отвтъ. Съ симъ извстіемъ похалъ я опять на корабль. Надобность принудила капитана дать просимую ими цну, но какъ на корабл столько наличныхъ денегъ не было, то надлежало занять ихъ и съ корабельщиками сдлать письменный договоръ. Капитанъ веллъ мн отправиться на берегъ, и все это, какъ можно скоре привесть къ окончанію. Я пріхалъ къ пріятелю моему бургомистру (ибо онъ меня очень полюбилъ, и я у него всякій день обдалъ). Заемъ денегъ требовалъ нкотораго времени, потому что одинъ бургомистръ безъ собранія магистрата сдлать сего не могъ. Написать договоръ я не умлъ, не только на нмецкомъ, ниже на русскомъ язык, и такъ это весьма меня затрудняло. Бургомистръ вступился въ мои хлопоты, сочинилъ договоръ, который я перевелъ потомъ на русскій языкъ. Въ немъ сказано было, что половинное число денегъ (т. е. дв тысячи руб.) вручить корабельщикамъ на мст, а другую половину заявя о томъ бургомистру, заплатить по прибытіи въ Карлсгамнъ, они же съ своей стороны обязываются тотчасъ, какъ скоро на корабл сдланъ будетъ условный знакъ, забрать на суда свои нашихъ больныхъ, прійти къ кораблю, и во время путешествія его итти съ нимъ вмст до Карлсгамна, не отлучаясь отъ него и держась всегда ближе, чтобы въ случа несчастія можно было съ корабля свезти на нихъ людей, о спасеніи которыхъ должны они прилагать всевозможное стараніе. Корабельщики согласны были на эти условія, и такъ осталось только имъ и капитану подписать ихъ. Я похалъ съ ними на корабль: капитанъ и они подписали договоръ, написанный на нмецкомъ язык съ русскимъ переводомъ. Капитанъ послалъ меня еще разъ на берёгъ, съ тмъ, чтобъ занять въ магистрат половинное число денегъ (дв тысячи рублей) и отдать имъ при бургомистр, заяви ему, что остальныя дв тысячи заплачены будутъ по прибытіи въ Карлсгамнъ. Все это сдлано было, и я простясь съ бургомистромъ и благодаря его за вс ко мн ласки, похалъ на корабль, не имя ни какой боле надобности возвращаться на берегъ.
‘Корабль между тмъ приготовлялся къ походу. На обломки мачтъ поставлены были запасныя стеньги (тонкія мачты) съ поднятыми на нихъ реями и парусами, вмсто руля придланъ былъ искусственный, какимъ по нужд замняютъ иногда настоящій. Оставалось докончить еще нкоторыя работы и ожидать благополучнаго втра. Всего больше устрашало насъ позднее время (ибо тогда былъ уже Ноябрь). Первый мой създъ съ корабля, трудная ходьба пшкомъ нердко ночью и въ сырую погоду по песчаному берегу, частые и далекіе въ глубокую осень по открытому морю перезды съ корабля на берегъ, и безпрестанныя заботы и хлопоты, оказали напослдокъ дйствія свои: я занемогъ, и въ послднее возвращеніе мое на корабль чувствовалъ уже такой жаръ, что по прізд принужденъ былъ тотчасъ лечь въ постель. На другой день стало мн еще хуже. Корабль былъ уже совсмъ готовъ, вдругъ слышу я превеликую радость, кричатъ: ‘Втеръ перемнился! втеръ сдлался благополучный.’ Подняли тотчасъ знакъ, чтобъ нанятыя суда шли къ кораблю. Ожидаютъ ихъ съ нетерпніемъ (ибо вся надежда спасенія состояла въ попутномъ втр, и потому крайне опасались, чтобъ его не упустить). Проходитъ часъ, и другой, и третій — суда нейдутъ. Палятъ изъ пушекъ, даютъ имъ знать, чтобъ он шли немедленно. Нтъ! не появляются. Наступаетъ вечеръ, не знаемъ что думать. Радость’ наша превращается въ непонятное и грустное удивлені. Ночь проходитъ въ безпокойств. Поутру, съ разсвтомъ дня, поднимаютъ опять знакъ и возобновляютъ пальбу изъ пушекъ, нтъ! суда нейдутъ. Капитанъ веллъ спустить шлюпку и сказать мн. чтобъ я халъ на берегъ, узнать о причин сей медленности судовъ. Я отвчаю ему, что я не въ состояніи, лежу въ постел, и не могу встать на ноги. Онъ веллъ мн повторить, что необходимость требуетъ того, и прислалъ людей поднять меня съ постели и отнести на рукахъ. Люди подняли меня, принесли къ борту, подвязали веревками и опустили на шлюпку. По прибытіи въ городъ, два человка отнесли меня къ бургомистру, онъ удивился моему прізду и весьма обо мн сожаллъ, посадили меня въ кресла, обклали подушками, и я пересказалъ ему, зачмъ присланъ. Онъ веллъ позвать къ себ корабельщиковъ, и по объясненіи вышло слдующее недоразумніе: въ договор, въ условіи о деньгахъ поставлено было слово deponiren, которое, я не разумя хорошенько, перевелъ: заявитъ бургомистру, а надлежало перевесть положитъ за руку. Я понималъ такъ, что остальныя дв тысячи рублей заплатить имъ въ Карлсгамн, заявя только, или сказавъ о томъ бургомистру, что оныя еще не заплачены, а корабельщики понимали и требовали, чтобъ эти дв тысячи оставить въ залогъ у бургомистра, и какъ оныя не были оставлены, то суда и не шли, ожидая напередъ выполненія договора. Это обстоятельство чрезвычайно меня растревожило. Поправить оное требовалось, по крайней мр, еще двои сутки, ибо надлежало привезть отъ капитана прошеніе о займ сихъ двухъ тысячъ, должно было собраться магистрату и сдлать свое опредленіе, между тмъ какъ корабль всякій часъ благополучнаго втра упускалъ со страхомъ, и состояніе мое было такое, что мн отъ часу становилось хуже. Я просилъ бургомистра уговорить корабельщиковъ, что это равно, здсь ли оставить за руками деньги, или тамъ заплатить, что ошибка въ перевод вышла отъ моего недоразумнія слова deponiren, но что сія ошибка не длаетъ для нихъ ни какой разности, напротивъ, они еще скоре получатъ свои деньги. Бургомистръ всячески ихъ уговаривалъ, но они, сидя съ важностью и куря табакъ, не хотли согласиться. Споръ нашъ долго продолжался и приводилъ меня въ крайнее безпокойство. Напослдокъ, но истощеніи всхъ моихъ просьбъ и убжденій, вышедъ изъ терпнія, сказалъ я бургомистру: это стыдно для Шведовъ, не врить русскому военному кораблю въ двухъ тысячахъ рубляхъ! Если господа корабельщики сомнваются въ полученіи оныхъ, то я отдаю имъ себя въ залогъ, я остаюсь здсь, покуда они получатъ свои деньги, и если бъ капитанъ не заплатилъ имъ, и правительство наше не удовлетворило ихъ (чему ни какъ статься не возможно), то отецъ мой, русскій дворянинъ и достаточный человкъ, меня выкупитъ.— Эти слова, произнесенныя мною съ жаромъ и досадою, поколебали суровую холодность корабельщиковъ. Они взглянули другъ на друга, встали, походили но горниц, пробормотали нчто между собою, и потомъ подошли сказать, что они соглашаются. Между тмъ насталъ вечеръ, я взялъ съ нихъ слово, что они при первомъ разсвтаніи дня заберутъ больныхъ и, ни мало не мшкая, выйдутъ изъ гавани. Окончи такимъ образомъ мое посольство, веллъ я отнести себя на шлюпку, въ намреніи, не взирая на темноту ночи, хать на корабль (ибо огонь на немъ былъ виднъ), но втеръ такъ скрпчалъ, что бывшіе въ гавани лодочники не совтовали мн пускаться. И такъ я принужденъ былъ ночевать у нихъ въ будк. Какъ скоро стало разсвтать, тотчасъ похалъ, и лишь только успли меня поднять на корабль, какъ и суда въ слдъ за мною вышли изъ гавани. Корабль, по приближеніи ихъ, снялся съ якоря и отправился въ путь.
‘Плаваніе наше продолжалось нсколько дней, потому что попутный втеръ не долго намъ служилъ и не скоро сдлался опять благополученъ. Въ это время болзнь моя до того усилилась, что я въ выздоровленіи моемъ былъ отчаянъ. Воображеніе, что мы не успемъ дойти до берега, и что меня зашьютъ въ дерюгу и бросятъ съ камнемъ въ воду (обыкновенное на мор погребеніе мертвыхъ) меня ужасало. Горячка моя была такого рода, что спирающаяся въ груди мокрота меня задушала, и чмъ легче было днемъ, тмъ тяжеле становилось къ вечеру, такъ что всякую ночь провождалъ я въ безпамятств, въ мечтаніяхъ и бреду. Но несчастію, за два года предъ симъ былъ я болнъ въ кадетской больниц, и подл моей кровати лежалъ товарищъ мой, кадетъ, точно въ такой горячк, какую въ это время примчалъ я въ себ. Онъ на моихъ глазахъ умеръ, и подлекарь, бывшій тогда при насъ, почти при самомъ начал его болзни предвстилъ мн смерть его, сказывая, что онъ боленъ такою горячкою, отъ которой рдко выздоравливаютъ. Эта мысль, какъ скоро я приходилъ въ память, не преставала мн мечтаться и приводить меня въ уныніе. Въ одно утро, посл весьма тяжелой ночи, стало мн отмнно легко, и это привело меня въ крайнюю робость: я почти несомннно уврился, что будущую ночь не переживу, и что если къ вечеру, покуда я въ памяти, не придумаю ничего къ моему спасенію, то уже до утра не доживу. Въ сей тоск, не употребляя сначала самаго ни какихъ лекарствъ (ибо не надялся на искусство лекаря), вдругъ пришло мн въ голову позвать его къ себ и попросить, чтобъ онъ мн бросилъ кровь. За мною ходилъ старикъ матросъ. Онъ позвалъ его, но лекарь, посмотрвъ на меня, отвчалъ, что крови пускать нтъ надобности, да притомъ и неможно, по причин качки корабля. Сказавъ это, ушелъ, и оставилъ меня въ прежней грусти. Старикъ матросъ, поправляя у меня изголовье, и тужа обо мн, шепнулъ мн съ усердіемъ на ухо: ‘Батюшко! позволь мн положить нчто къ теб подъ головы, авось теб будетъ легче.’ Я спросилъ: что такое? Онъ промолчалъ и сунулъ мн подъ подушку какую-то маленькую рукописную тетрадку. Удары въ колоколъ, для возвщенія полудня, напомнили мн о приближеніи тхъ часовъ, въ которые обыкновенно становилось мн тяжеле, и я начиналъ забываться и терять память. Это напоминаніе какъ бы твердило мн: вотъ уже не больше двухъ часовъ остается теб размышлять, и если ты теперь ничего не придумаешь, то жизнь твоя кончится. Вдругъ посреди сего мучительнаго страха и недоумнія представляется мн странная мысль: я чувствовалъ превеликое отвращеніе отъ чаю, а особливо, когда уже онъ нсколько простынетъ, самое это отвращеніе раждаетъ во мн желаніе попросить того, что столько мн противно. Я говорю старику матросу моему: принеси мн стаканъ теплой воды. Онъ пошелъ, я ожидалъ его съ нкіимъ необычайнымъ нетерпніемъ и страхомъ. Когда онъ возвратясь, подошелъ ко мн и сказалъ, что принесъ воду, тогда я содрогнулся отъ ужаса, и насилу слабымъ и дрожащимъ голосомъ могъ промолвить: приподними меня и поднеси мн стаканъ ко рту. Онъ сдлалъ это, и лишь только парной запахъ воды коснулся моему обонянію, какъ вдругъ вся внутренность моя поворотилась, и я не зналъ боле, что со мною длается. Я не прежде очувствовался, какъ чрезъ нсколько часовъ. Слабость моя была такъ велика, что я ни однимъ членомъ моимъ пошевельнуться не могъ. Однако жъ нкое внутреннее спокойствіе и тишина увряли меня въ великой происшедшей со мною перемн. Старикъ мой разсказалъ мн, что ни какое сильное рвотное не могло бы произвести того дйствія, какое произвело во мн одно простое поднесеніе ко рту стакана теплой воды. Силы мои стали отчасу прибавляться, я ночью уснулъ, и поутру могъ уже самъ ворочаться, а потомъ и вставать.
‘Тутъ скоро пришли мы въ Карлсгамнъ. Намъ отвели домъ, въ которомъ внизу жилъ самъ хозяинъ, купецъ Мальмъ, вверху, въ одной половин, кадетскій капитанъ съ лейтенантомъ М….. а въ другой вс мы, гардемарины, въ двухъ смежныхъ комнатахъ. Когда я съхалъ съ корабля и, пришедъ въ теплый покой, слъ подл печки, которая топилась, то мн казалось, что нтъ никого благополучне меня на свт: такъ теплота, здравіе и покой драгоцнны тому, кто давно ими не наслаждался!
‘Чрезъ нсколько дней я совсмъ оправился, и могъ ходить со двора. Кадетскій капитанъ нашъ познакомился съ комендантомъ и съ нкоторыми зажиточными купцами, но какъ онъ не могъ съ ними разговаривать, то всегда, приглашаемый къ обденнымъ столамъ, бралъ меня съ собою для перевода, и чрезъ то я еще боле сдлался съ ними знакомъ, нежели онъ самъ. Домъ нашъ былъ рядомъ съ домомъ довольно зажиточной купеческой вдовы, по имени Берлингери, женщины пожилой и почтенной, весьма счастливой семействомъ, потому что имла трехъ отмнно добрыхъ сыновей и двухъ прекрасныхъ дочерей, изъ которыхъ старшая, Христина, была осмнадцати, а младшая, Ульрика, шестнадцати лтъ. Передъ домомъ ихъ выстроена была свтлая съ сплошными опускающимися окнами и крылечкомъ комната, въ которую он часто выходили. Комната сія была противъ того самаго окна3 передъ которымъ я обыкновенно сидлъ {Хотя здсь начинается повствованіе, весьма уже далеко уклоняющееся отъ моего предмета: отъ наставленія примрами, какъ поступать при кораблекрушеніяхъ и въ бдственныхъ случаяхъ жизни мореплавателей, но такъ какъ многія изъ происшествій, въ ономъ описанныхъ, довольно любопытны, и притомъ живо и разительно показываетъ выгоды и преимущества коими пользуются въ чужихъ земляхъ офицеры, знающіе иностранные языки, противу незнающихъ, то я не могъ не помстить сего Повствованія въ надежд, что оно послужитъ къ убжденію молодыхъ нашихъ офицеровъ, заниматься изученіемъ языковъ, безъ коихъ путешественникъ и глухъ и почти слпъ. Прим. В. М. Г.}, когда что нибудь читалъ или писалъ. Это положеніе нашихъ домовъ длало, что мы всякій день по нскольку разъ видались, и наконецъ стали другъ другу сперва чинно, а потомъ и ласково кланяться, такъ что, не бывъ никогда вмст, сдлались довольно знакомы, и знали имена другъ друга. Однажды послалъ я въ бывшую при дом ихъ лавочку за табакомъ: посланный, возвратясь ко мн, сказалъ, что старшая дочь распрашивала у него знаками, чья это табакерка? и когда онъ указалъ ей на мое окно и назвалъ меня по имени, она спрятала табакерку и ему не отдала. Принявъ это за знакъ, что он желаютъ меня видть въ своемъ дом, пошелъ я къ нимъ, он меня приняли очень ласково. Христина, смючись, отдала мн табакерку, но, къ великому огорченію моему, не могъ я изъ разговоровъ ихъ ни слова понимать, никто изъ нихъ кром природнаго языка своего не зналъ. Он смотрли на меня съ любопытствомъ, старались вопросы свои объяснять знаками, но мало въ томъ успвали. Подали кофе (это было скоро посл обда), мы сли за столикъ, весь разговоръ нашъ состоялъ въ томъ, что он учили меня называть разныя предлежавшія глазамъ нашимъ вещи, какъ-то: кофейникъ, чашку, столъ, голову, руки, носъ, волосы, и проч. Иногда, по нкоторому сходству съ нмецкимъ языкомъ, угадывалъ я ихъ, и тогда, обрадовавшись, длали он мн тысячу вопросовъ, думая, что я всякій разъ угадаю, а иногда, толкуя долго и не могши понять, начинали мы смяться, такъ что время проходило не скучно, и хотя не могъ я никакого привтствія имъ сдлать, однако жъ он, по веселости лица моего, могли примтить, что мн у нихъ быть пріятно. При прощаніи стали он опять нчто мн говорить, и я насилу растолковать могъ, что он на завтрашній день приглашаютъ меня къ себ обдать. Какъ скоро я пришелъ домой, то первое мое стараніе было достать словарь и разговоры на нмецкомъ и шведскомъ язык. Я въ тотъ же самый вечеръ затвердилъ изъ нихъ нсколько словъ и рченій. Хозяинъ нашъ, Мальмъ, съ которымъ я подружился, прослушивалъ меня и поправлялъ мое произношеніе. Назавтра пошелъ я къ нимъ обдать, и тотчасъ проговорилъ имъ, какъ попугай, все то, что зналъ, матери сказалъ: все ли вы въ добромъ здоровь, сыновьямъ: я желаю вамъ всякаго благополучія, дочерямъ: мн очень пріятно васъ видть. Он отмнно были тмъ довольны, и вс приступили со мною разговаривать, точно какъ бы ужъ я совершенно выучился, но какъ дале знаніе мое не простиралось, то довольствовались только частыми повтореніями тхъ словъ, которыя отъ меня слышали. Христина сказанное мною ей рченіе хотла знать по-русски, затвердила его, и мы другъ другу говорили: я ей по-шведски, а она мн по-Русски: мн очень пріятно васъ видть. Я просидлъ у нихъ до самаго вечера и долженъ былъ остаться ужинать. На другой день я шелъ мимо ихъ, он опять меня зазвали, на третій день тоже, и напослдокъ я почти не выходилъ отъ нихъ изъ дому: тутъ обдалъ и ужиналъ. Мсто мое за столомъ всегда было подл Христины: мы скоро сдлались съ нею въ такой дружб, какая могла назваться первою склонностью одного пола къ другому, и потому только не была любовь, что не искала уединенія и не старалась прятаться подъ покровомъ таинства, но тмъ не меньше имла въ себ пріятности и счастія. Мать очень меня полюбила, средній братъ, Никласъ, былъ ко мн до чрезвычайности привязанъ, другіе два брата и сестра всегда съ удовольствіемъ меня видли. Первые дни провождали мы, такъ сказать, въ угадываніи другъ друга, потому что, безпрестанно разговаривая, не могли скоро понимать, ни я ихъ, ни он меня. Часто раждались изъ того смхъ и шутки. Однако же день отъ двя начиналъ я разумть боле, и къ концу двухъ недль могъ объясняться порядочно, а чрезъ мсяцъ не только свободно разговаривалъ, но и книги сталъ читать. Однажды выписалъ я стишки, которые нашелъ приличными къ объявленію моихъ чувствованій, и прочиталъ ихъ Христин. Она улыбнулась и сказала мн: ‘какой ты понятливый!а Я же отвчалъ ей: ‘какая ты мастерица длать людей попятными.’ — Старуха мать часто распрашивала меня о Вр нашей, о церковныхъ обрядахъ, о заповдяхъ, и очень радовалась, находя насъ послдующими тмъ же христіанскимъ правиламъ и добродтелямъ, какъ и они. Ей пріятно было видть во мн почтеніе къ закону, тмъ больше, что она сего неожидала. Я примтилъ, что въ Шведахъ издавна вкорененъ былъ страхъ отъ Русскихъ, они боялись насъ, и эта боязнь внушала имъ странныя объ насъ мннія. Христина разсказывала мн, что когда мы пришли въ Карлсгамнъ, то въ первые дни женщины не смли ввечеру ходить по улицамъ, я часто одна другую пугали именемъ Русскаго. ‘Мы очень боялись (продолжала она), услышавъ, что вы будете жить подл васъ. Но въ тотъ самый день, какъ вы, съхавъ съ корабля, шли мимо нашего крыльца, и мы вс выбжали смотрть на васъ, страхъ этотъ уменьшился: ты первый разсялъ его своимъ веселымъ и ласковымъ взглядомъ. Я тогда еще тебя замтила: ты мн показался боленъ, однако имлъ веселое лице, и взглянувъ на меня, улыбнулся. Не воображая васъ иначе, какъ угрюмыми, мрачными и суровыми, я сказала сестр: посмотри, вонъ одинъ Русскій смется! Потомъ, видая тебя часто въ окн, всегда учтиво и ласково кланяющагося, захотлось намъ увидть тебя въ нашемъ дом, но не зная, какъ это сдлать, употребила я то средство, по которому ты къ намъ пришелъ. Теперь въ город объ васъ не слышно, кром похвалы и всякій желаетъ быть съ вами знакомъ.’ — Дйствительно, мы видли отъ всхъ жителей отличную къ намъ привязанность и превеликое уваженіе. Часто длали для насъ обды, вечеринки, иногда бывали катанья на саняхъ за городъ. Я всегда зжалъ съ Христиною и Ульрикою, а кучеромъ у насъ былъ Никласъ. Корабельный капитанъ велъ уединенную жизнь, напротивъ того кадетскій жилъ довольно хорошо, и не рдко зывалъ къ себ гостей. Онъ любилъ общество, охотно игралъ въ карты, и былъ бы въ обращеніи пріятенъ, если бъ, отъ излишняго желанія кстати и не кстати величаться, не впадалъ иногда въ странности. Однажды позвалъ онъ къ себ ужинать нкоторыхъ стариковъ, часто угощавшихъ васъ обдами, въ этотъ вечеръ въ одномъ дом былъ маленькій балъ, на которомъ одинъ молодой купецъ, искавшій, какъ мн казалось, руки Христины, и пріятель мой Никласъ пришли меня звать, я пошелъ просить позволенія у кадетскаго капитана, но онъ сталъ меня уговаривать, чтобъ я остался у него. Мн очень этого не хотлось, да какъ и хотть — въ мои лта промнять балъ, гд Христина и столько хорошихъ двушекъ, на скучную должность быть переводчикомъ у стариковъ? Я сталъ усильно просить капитана. Онъ сказалъ мн: я знаю, что лишаю тебя большаго удовольствія, и для того не хочу приневолить, но прошу изъ дружбы, сдлай мн величайшее одолженіе, останься у меня сегодня. Просьба эта была не иное что, какъ учтивое приказаніе. И такъ я принужденъ былъ возвратиться къ моимъ пріятелямъ и печально объявить имъ, что меня не пускаютъ. Ихъ это очень огорчило. Никласъ сказалъ мн: сестра велла тебя звать непремнно, и оба они хотли сами увидть кадетскаго капитана, чтобъ исходатайствовать мн позволеніе, они пришли къ нему и просили его самыми убдительнйшими выраженіями, но онъ отвчалъ имъ такъ же, какъ и мн, что воли съ меня не снимаетъ, а проситъ дружески, чтобъ я пожертвовалъ ему этимъ вечеромъ. ‘Я бы самъ пошелъ къ вамъ, примолвилъ онъ, обратясь къ молодому Шведу (ибо онъ въ этомъ бал былъ главнымъ участникомъ), если бъ у меня не болли ноги.’ Шведъ отвчалъ съ великою учтивостью, что они приняли бы за особливое счастіе, когда бы господинъ капитанъ удостоилъ ихъ своимъ посщеніемъ, и если препятствіе состоитъ только въ трудности итти пшкомъ, то онъ сей же часъ пришлетъ за нимъ карету. Я пересказываю слова его капитану, думая тмъ подвигнуть его, чтобъ онъ по крайней мр отпустилъ меня, но пусть посудятъ о моемъ удивленіи, когда я услышалъ отвтъ его: скажи ему, что онъ невжа, и не знаетъ, какъ съ кмъ говорить должно.’ Я остановился, остолбенлъ! Капитанъ приступаетъ ко мн, чтобъ я пересказалъ ему это. Я не смю ни ослушаться, ни повиноваться, потупя глаза, молчу. Шведъ между тмъ, примчая въ лиц и въ голос его нчто гнвное, спрашиваетъ меня: что такое? Я продолжаю молчать. Наконецъ они сами начинаютъ другъ съ другомъ объясняться, каждый на своемъ язык, капитанъ говоритъ Шведу по-русски: ‘Какъ ты смлъ мн, русскому капитану, предлагать карету, словно какъ бы я самъ безъ тебя нанять ее не могу?’ Шведъ отвчаетъ по-шведски: ежели я въ чемъ провинился, прошу меня простить. Оба другъ друга не разумютъ, оба толкуютъ: одинъ обиду будто бы неуважительнаго ему предложенія, а другой свою невинность. Капитанъ не перестаетъ ворчать и сердиться, купецъ, не зная чмъ его умилостивить, длаетъ разныя покорныя ужимки, поетъ и пляшетъ передъ нимъ. Напослдокъ смшная ссора оканчивается тмъ, что Шведы отступаютъ отъ просьбы своей обо мн, откланиваются и уходятъ, не понимая причины капитанскаго на нихъ гнва.
‘ Я остаюсь съ нимъ одинъ, приходятъ гости, садятся играть въ ломберъ, потомъ ужинаютъ, посл ужина одинъ изъ богатйшихъ въ город купцовъ, человкъ уже довольно старый, но проигравшійся въ ломберъ и подгулявшій немного за ужиномъ, хочетъ отыграться и проситъ, чтобъ ему сдлали банкъ.— Кадетскій капитанъ вмст съ лейтенантомъ М….. весьма бойкимъ игрокомъ, длаютъ ему банкъ. Онъ ставитъ противъ нихъ карты и проигрываетъ довольно значительную сумму (талеровъ до шести сотъ). Изъ числа гостей оставался еще одинъ, толстобрюхій и также богатый купецъ, который, по-видимому, былъ недоброхотъ играющему, ибо, казалось, подстрекалъ его, чтобъ онъ больше горячился и проигрывалъ. Но хозяинъ нашъ Мальмъ былъ совсмъ противнаго расположенія: онъ былъ друженъ съ играющимъ купцомъ и почиталъ его своимъ благодтелемъ. Опасаясь, чтобъ сей не проигралъ много, онъ хотлъ его отвесть отъ игры, и для того прибгнулъ къ нкоторой хитрости, а именно: прибжалъ съ торопливостью и сказалъ ему, что у него въ дом случилось нкоторое обстоятельство, которое требуетъ того, чтобъ онъ скоре возвратился домой. Купецъ сперва было поврилъ ему и хотлъ итти, но какъ недоброхотъ его сталъ надъ нимъ смяться, что онъ вритъ обману, какой Мальмъ выдумалъ, чтобъ отвесть его отъ игры, какъ будто слабаго и невоздержнаго юношу, то онъ остался еще и продолжалъ играть. Эта насмшка такъ раздражила Мальма, что онъ бывшую во рту у него глиняную трубку, изъ которой курилъ табакъ, изломалъ въ куски, и съ великою яростью ушелъ къ себ нанйзъ. Напослдокъ игра кончилась. Купецъ, проигравъ еще столько же, пересталъ и ушелъ. Другой толстобрюхій купецъ, недоброхотъ его, остался одинъ. Время было уже гораздо за полночь. Мы ожидаемъ, что онъ поднимется и пойдетъ, однако жъ нтъ: онъ сидитъ и только поглядываетъ часто въ окно. Наконецъ, по нкоторыхъ смутныхъ разговорахъ, сказалъ онъ намъ, ‘Не смю итти, меня прибьютъ’ — Кто? какимъ образомъ?— ‘Хозяинъ вашъ (говоритъ онъ) на меня очень золъ, я вижу людей, скопляющихся у крыльца.’ — ‘Какъ это можно?’ (сказали мы), и я побжалъ тотчасъ провдать. Въ самомъ дл, нашелъ я, что хозяинъ нашъ, сухощавый, длинный, подпоясанный, въ шапк, не спитъ, Ходитъ въ запальчивости по горниц, и человкъ двадцать стоятъ у крыльца. Я возвратился наверхъ, и обо всемъ, Виднномъ мною, увдомилъ капитана. Лейтенантъ М…. надлъ на себя шпагу, взялъ купца за руку, и сказалъ: ‘Пойдемъ со мною, я посмотрю, кто при мн осмлится тебя тронуть!’ Однако жъ купецъ не хотлъ итти и просилъ, чтобъ позволено ему было остаться у насъ до утра. М..’. сошелъ со мною внизъ и веллъ мн спросить у хозяина, для чего онъ такъ одтъ и зачмъ люди стоятъ на улиц? Хозяинъ, снявъ шапку, учтиво отвчалъ, что онъ къ живущимъ у него русскимъ офицерамъ сохраняетъ всякое почтеніе, и въ ихъ комнатахъ ничего длать не посметъ, но что въ своемъ дом и у себя въ горниц, не нарушая къ нимъ уваженія, властенъ длать что хочетъ. Лейтенантъ, разсердился и веллъ мн сказать ему, что онъ знаетъ его намреніе, и обрубитъ ему носъ и уши, ежели онъ осмлится исполнить оное. Зная пылкій нравъ хозяина, я не хотлъ ему пересказать сего, опасаясь, чтобъ не вышло изъ того какихъ худыхъ слдствій, и сказалъ ему нчто иное, не столь колкое, но лейтенантъ примтивъ, что я не то перевожу, началъ самъ ругать его самыми бранными нмецкими словами, какія только зналъ. Хозяинъ мой весь почернлъ, губы у него затряслись, и я ожидалъ отъ него страшнаго грома, но, вмсто сего, онъ снялъ шапку, поклонился низко, и, не сказавъ ни слова, ушелъ въ другую горницу, я заглянулъ т)тда, и вижу, что онъ съ великою яростью распоясывается, срываетъ съ себя одежду и кидается въ постель. М…. вышелъ на крыльцо, обнажилъ шпагу и закричалъ грознымъ голосомъ на стоящую толпу людей, которые тотчасъ вс разбжались. Онъ взошелъ потомъ на верхъ, взялъ купца, и проводивъ его самъ до самыхъ воротъ его дома, возвратился. Такимъ образомъ вмсто веселаго и пріятнаго бесдованія съ молодыми двицами, провелъ я шумный вечеръ съ сварливыми стариками весьма непріятно. Поутру пошелъ я провдать хозяина, и нашелъ его въ жалкомъ положеніи: ouъ весь дрожалъ еще отъ кипвшаго въ немъ гнва и огорченія: ‘Никогда во весь мой вкъ (говорилъ онъ) не слыхалъ я ни отъ кого столь оскорбительныхъ словъ, не думалъ никогда услышать, и еще меньше — перенесть ихъ. Я не знаю, что мн длать. При всемъ моемъ уваженіи къ господину лейтенанту, не достаетъ во мн терпнія. Я долженъ убжать изъ дому, чтобъ съ нимъ не встрчаться.’ — Я утшилъ его, сколько могъ, потомъ пошелъ на верхъ и, пересказавъ слова его лейтенанту, просилъ, чтобъ онъ передъ нимъ извинился. Лейтенантъ не хотлъ, но капитанъ кадетскій, взявъ мою сторону, уговорилъ его. И такъ я побжалъ опять къ хозяину и сказалъ ему, что господинъ лейтенантъ, чувствуя себя передъ нимъ виноватымъ, зоветъ его къ себ и хочетъ съ нимъ примириться. я не могу изобразить радости, въ какую привелъ я сими словами хозяина: самое величайшее благополучіе не могло бы его больше обрадовать. Онъ весь перемнился, сталъ веселъ, пошелъ со мною на верхъ, и когда лейтенантъ, взявъ его руку, сказалъ ему: ‘Помиримся, Господинъ Мальмъ! Я виноватъ предъ тобою,’ онъ отъ радости заплакалъ, и сталъ самъ просить у него прощенія. Подобные знаки уваженія къ намъ отъ Шведовъ неоднократно случались.— Я по обыкновенію пошелъ обдать къ моимъ сосдямъ. Христина предувдомлена уже была отъ брата и молодаго Шведа о случившемся съ нами, и по какой причин я не могъ вчерашній день быть на бал. Она не пеняла мн, но вмст со мною тужила о семъ досадномъ приключеніи. Я разсказалъ ей о бывшемъ у насъ ночномъ происшествіи. Она не дивилась тому, и говорила мн, что оба купца другъ другу не доброхотствуютъ, и что хозяинъ нашъ, Мальмъ, къ одному изъ нихъ весьма приверженъ, а потому не терпитъ другаго, но зная пылкій нравъ его, удивлялась, что онъ обиду свою перенесъ хладнокровно.
‘Удовольствіе мое, видться съ Христиною и быть безпрестанно у нихъ въ дом, гд я такъ со всми свыкся и такъ отъ нихъ былъ любимъ, какъ самый ближайшій ихъ родственникъ, не долго продолжалось. Изъ Стокгольма, отъ Посланника нашего Остермана пришло повелніе, всхъ насъ, гардемариновъ, отправить съ капитаномъ, для продолженія наукъ, въ Карлскрону, шведскій городъ и главный корабельный портъ, гд находился Шведскій Кадетскій Корпусъ. Дня чрезъ три по полученіи повелнія мы отправились. Разлука моя съ домомъ Берлингери была тяжелая. Какъ ни утшались мы надеждою чрезъ нсколько времени опять увидться, однакожъ не обошлось съ обихъ сторонъ безъ пролитія слезъ. Мы заказали на первой почт обдъ. Насъ провожали человкъ двадцать Шведовъ, между которыми былъ и пріятель мои, Никласъ. Мать Христинина снабдила меня разнымъ кушаньемъ и сластями на дорогу. Обдъ былъ шумный: нсколько разъ принимались пить за наше здоровье и за благополучный путь. Наконецъ, при самомъ разставаньи, по окончаніи послдняго стучанія рюмокъ, посл увреній въ дружб, обниманій, поцлуевъ, слезъ, прощаній, сли мы въ сани и похали въ путь, а провожавшіе насъ возвратились домой. Никласъ повезъ отъ меня тысячи и тысячи поклоновъ матери его, братьямъ и сестрамъ, а особливо Христин.
‘По прибытіи въ Карлскрону, гд отведенъ уже былъ для насъ домъ, мы, то есть кадетскій капитанъ и я (ибо прочіе гардемарины, по незнанію языка, никуда не ходили) пошли къ главному надъ городомъ и портомъ начальнику Экеспарре. Онъ принялъ насъ очень учтиво, и услыша, что я говорю по-шведски, тотчасъ позвалъ двухъ дочерей своихъ, и представя имъ меня, сказалъ: ‘Вотъ молодой человкъ, съ которымъ вы можете разговаривать на природномъ вашемъ язык.’ Он начали со мною говорить, и посл нсколькихъ на разные вопросы ихъ отвтовъ моихъ, спросили у меня, не Шведъ ли я? Я отвчалъ имъ: нтъ, я Русскій.— ‘Гд же вы такъ хорошо научились по-шведски?— ‘Здсь, въ Швеціи.’ — Какъ? въ это короткое время?— ‘Такъ точно’.— А прежде ни слова не разумли?— ‘Ни слова.’ — Это удивительно!’ — ‘Ахъ! думалъ я, еслибъ вы знали моего учителя, то не дивились бы!— Мы сдлали еще нсколько посщеній адмираламъ, вице-адмираламъ и другимъ знатнымъ чиновникамъ, и потомъ возвратились домой. Къ пакъ пришли изъ Кадетскаго Корпуса приговоренные уже заране два учителя, для преподаванія шведскаго и французскаго языка. Одинъ изъ нихъ былъ профессоръ, по имени Салдернъ, человкъ ученый, бывшій нкогда воспитателемъ королевскихъ дтей. Онъ былъ знакомъ со всми знатными домами въ город. Они всякое утро ходили къ вамъ поперемнно, и ученіе продолжалось до два часа въ день. Скоро знакомство наше въ город распространилось, и мы часто или сами были въ гостяхъ, или у насъ были гости. Шведскій языкъ доставилъ мн входъ во многіе домы, такъ что ежели бы я не занятъ былъ ученіемъ и не долженъ былъ часто оставаться дома для перевода капитанскихъ разговоровъ съ постителями, то могъ бы быть въ гостяхъ съ утра до вечера. Главный начальникъ города и многіе адмиралы не рдко меня къ себ приглашали. Вс эти знакомства однако жъ не могли замнить мн одного Берлингеріева дома въ Карлсгамн: сердце и мысли мои всегда туда стремились. Въ одинъ торжественный день Экеспарре позвалъ насъ обдать* Столъ былъ огромный. Вс знатнйшіе чиновники приглашены были. Мы въ первый разъ увидлись тутъ съ зятемъ хозяина, Графомъ Вахтмейстеромъ, которому мы, не знаю какимъ образомъ, пропустили сдлать первое посщеніе. За столомъ оба мы (кадетскій капитанъ и я) посажены были въ первыя мста, выше всхъ вице-адмираловъ. Когда подали шампанское, хозяинъ предлагалъ пить одно за другимъ слдующія здоровья: 1) Ея Величества Всероссійской Императрицы, 2) Его Величества Короля Шведскаго, 3) Всего Россійскаго Императорскаго Дома, 4) всего Королевскаго Шведскаго Дома, (при всхъ сихъ здоровьяхъ вставали и палили изъ пушекъ), 5) здоровье было наше (т. е. кадетскаго капитана и мое), 6) всхъ постителей, и наконецъ 7) хозяйское. Можно себ представить, что мы посл сего, толь почетнаго русскому имени пиршества, шли домой съ возвышенными глазами: между тмъ услышали мы, что на другой день будетъ обдъ у Графа Вахтмейстера, но мы не надялись быть приглашены, потому что не сдлали ему посщенія прежде. Однако же поутру онъ самъ прізжаетъ къ намъ и зоветъ къ себ обдать. Профессоръ Салдернъ былъ очень съ нимъ коротокъ и друженъ. Онъ въ это время случился у насъ, и мы сговорились итти съ, нимъ вмст. Пошли, отобдали. Хозяинъ съ, великою ласкою и вжливостью въ прекрасномъ дом своемъ угостилъ насъ сытнымъ столомъ и хорошими напитками. Мы, откланявшись ему, возвращаемся домой.
‘Мы обдали не тамъ, гд жили: одна шведская подполковница нанялась довольствовать насъ обденнымъ и вечернимъ столомъ въ своемъ дом. Мы познакомились тутъ съ однимъ шведскимъ кадетомъ, Барономъ Бойемъ, который такъ свыкся съ нами, что безпрестанно былъ у насъ, и какъ никто изъ прочихъ гардемариновъ (кром одного меня) разговаривать съ нимъ не могъ, то онъ въ короткое время столько научился по-русски, что по нужд могъ объясняться. Всхъ дружне былъ онъ съ гардемариномъ Княземъ Мещ…., они, начавъ нсколько разумть другъ друга, часто по цлымъ часамъ разговаривали и спорили между собою.
Однажды Бойе пріхалъ къ намъ въ коляск и зоветъ меня хать съ нимъ за городъ, смотрть, какъ будутъ казнить преступницу. Я полюбопытствовалъ, похалъ, дорогою разсказалъ онъ мн странное преступленіе несчастной, это была бдная сирота, двка лтъ двадцати трехъ или четырехъ. Она ходила по міру и кормилась милостынею, въ одинъ день приходитъ она въ избу къ женщин, которая пекла пироги и стряпала кушанье для своего мужа, корабельнаго плотника, бывшаго въ это время въ адмиралтейств на работ. Ей надлежало нести къ нему кушанье, но какъ въ изб никого боле не оставалось, кром сына ея, труднаго младенца, лежавшаго въ люльк, то она просила двку побыть въ изб, пока сходитъ къ мужу, дала ей пироговъ и ушла, возвратившись, не находитъ двки, и видитъ ужасное для сердца материнскаго зрлище: младенецъ, сынъ ея, лежитъ въ люльк, мертвый съ распоротымъ брюхомъ! Она съ воплемъ и стономъ выбгаетъ на улицу, зоветъ своихъ сосдей и, рыдая, разсказываетъ имъ происшедшее. Тотчасъ бгутъ во вс стороны искать двку. Видятъ, что она бродитъ по одной ближайшей гор, безъ всякаго намренія укрыться, берутъ, спрашиваютъ ее: какимъ это образомъ сдлалось? Она отвчаетъ спокойно: ‘Я зарзала ребенка.’ — Ты! за что?— ‘Мн наскучило жить на свт, говоритъ она, и какъ я сама себя не хотла лишить жизни, то и пришелъ мн въ голову этотъ способъ, зная, что по нашимъ законамъ положена смерть за смерть.’ — Ее взяли, посадили въ тюрьму, каждую Субботу скли на площади розгами, и наконецъ осудили на смертную казнь. Всякій день священникъ ходилъ приводить ее въ раскаяніе. Она сначала показывала превеликую твердость, но съ приближеніемъ дня казни стала унывать, и напослдокъ впала въ чрезвычайную горесть. Мы остановились противъ лобнаго мста, состоявшаго изъ деревяннаго съ площадкою сруба, на которомъ лежала плаха. Срубъ обмазанъ былъ смолою и обкладенъ хворостомъ, смолою и другими горючими веществами. Вокругъ его стояли солдаты съ ружьями, составляя четверостнникъ (баталіонъ-каре). Преступницу привезли на телг, глаза у нее были завязаны, она пла псалмы и часто восклицала: О Спаситель! Спаситель! По снятіи съ телги, два священника взяли ее подъ руки и повели внутрь четверостнника. Одинъ изъ нихъ прочиталъ надъ нею молитву и, проговоря солдатамъ краткую рчь, сказалъ: ‘Боже насъ сохрани отъ подобнаго преступленія!’ Вс въ голосъ повторили: ‘Боже насъ сохрани!’ Потомъ сняли съ глазъ ея повязку и повели на лобное мсто. Она ступила на первую и на вторую ступеньку, но на третью не могла боле: ноги у нее подкосились, ее встащили и положили на плаху. Палачъ ударилъ скирою: кровь хлынула ркою, голова отскочила, и видны еще были на ней судорожныя движенія. Хворостъ зажгли, и пламень скоро истребилъ остатки убійцы несчастнаго младенца. Я возвратился домой съ исполненнымъ ужаса сердцемъ, долго изъ воображенія моего не могъ изгнать плачевнаго зрлища, и весьма сожаллъ, что согласился хать смотрть его.
‘Въ продолженіе времени ходили мы нсколько разъ осматривать портъ, адмиралтейство и изрытые порохомъ въ каменныхъ скалахъ доки для строенія кораблей. Лейтенантъ М…. пріхалъ къ намъ изъ Карлсгамеа, онъ пробылъ съ нами нсколько дней. Я получилъ съ нимъ письмо отъ Никласа, въ которомъ онъ увдомлялъ меня, что Христина была очень больна, но что теперь ей получше, что она помнитъ меня и велла мн кланяться.
‘Съ прибытіемъ М…. завелись у насъ игры. Всякій разъ Шведы звали насъ къ себ, или прізжали къ намъ играть въ банкъ. Наконецъ онъ ухалъ. Мы пробыли еще нсколько времени, и съ наступленіемъ весны отправились обратно въ Карлсгамнъ. Баронъ Бойе провожалъ насъ. Онъ такъ свыкся съ нами, что при прощаніи плакалъ и разставался какъ съ родными. Профессоръ Салдернъ, по требованію кадетскаго капитана, далъ намъ аттестаты, въ которыхъ иные изъ насъ довольно были похвалены, иные мало, а иные съ замчаніями о неохотномъ ихъ расположеніи къ ученію. Мой аттестатъ былъ лучше всхъ.
‘По прибытіи моемъ въ Карлсгамнъ, первое мое стремленіе было летть въ домъ Берлингери, Я нашелъ Христину немного похудвшею посл болзни. Мать и Никласъ чрезвычайно мн обрадовались. Прежняя жизнь моя возобновилась: то есть, я съ утра до вечера былъ у нихъ въ дом. Корабль-нашъ между тмъ исправлялся, въ него ставили новыя мачты и подводили новый киль {‘Самый нижній брусъ подъ кораблемъ, простирающійся во всю длину его, толстый, составленный изъ многихъ брусьевъ, скрпленныхъ между собою толстыми желзными болтами.’}, потому что старый отъ сильныхъ ударовъ о землю весь истерся. Удивительно было видть въ немъ превеликіе брусья такъ измятыми, какъ мочалы, и желзные, толще руки, болты такъ между собою перевившимися, какъ склоченные волосы.
‘Наконецъ корабль былъ готовъ: наступило время отправиться въ Россію. Прощаніе мое съ домомъ Берлингери было самое чувствительное. Я пришелъ къ нимъ въ послдній разъ. Они вс были вмст. Вс сидли, не говоря ни слова. Печальное молчаніе продолжалось нсколько минутъ. Напослдокъ я всталъ и подошелъ съ сокрушеннымъ сердцемъ къ матери, поцловать у нее руку. Вс встали. Она обняла меня, облилась слезами и сказала: ‘Другъ нашъ узжаетъ отъ насъ, и мы никогда уже на этомъ свт съ нимъ не увидимся!’ Христина стояла съ потупленною головою, я подошелъ къ ней, но мы не имли даже силы сказать другъ другу: прости! Рыданія задушали меня, и я вышелъ отъ нихъ изъ дому, почти не помня самъ себя. Никласъ проводилъ меня до самаго берега, но и тутъ еще не хотлъ разстаться, онъ похалъ со мною на корабль, и мы вовсю дорогу съ нимъ проплакали, на корабл пробылъ онъ до тхъ поръ, пока мы не вступили подъ паруса. Тутъ уже онъ сошелъ на лодку и — мы разлучились.
‘Плаваніе наше не долго продолжалось. Мы пришли въ Кронштадтъ, куда уже Морской Кадетскій Корпусъ, посл бывшаго пожара, переведенъ былъ изъ Петербурга.’
Какой хорошій офицеръ пожелаетъ служить на корабл, такимъ образомъ управляемомъ, какъ управлялся корабль ‘Вячеславъ’? Оставляя уже безъ вниманія ежеминутную опасность, коей подвергались корабль и экипажъ его отъ безпорядочныхъ поступковъ капитана, даже самая честь каждаго изъ офицеровъ съ благородными чувствами отъ нихъ страдала. Если бъ собственный рапортъ капитана {Рапортъ въ Государственную Адмиралтействъ-Коллегію, записанный въ корабельномъ протокол подъ 234, 18-го Октября. Прим. В. М. Г.} и письменное признаніе {Признаніе, сдланное на бумаг лейтенантомъ и штурманомъ въ перемн курса безъ вдома капитанскаго, оно отправлено въ Адмиралтейскую Коллегію, и находится въ ея архив. Прим. В. М. Г.} офицеровъ, тайнымъ образомъ курсъ перемнившихъ, не подтверждали помщеннаго здсь описанія бдствій, съ вышеупомянутымъ кораблемъ случившихся, въ важнйшихъ ихъ происшествіяхъ, то можно было бы даже усомниться въ справедливости его. Кто бы поврилъ, что капитанъ военнаго корабля, идущаго въ темную осеннюю ночь, въ крпкій втеръ, по осьми миль въ часъ, и приближающагося къ берегамъ, пошелъ въ свою каюту покойно спать, и тогда, когда врность корабельнаго счисленія подвержена была большому сомннію {Морскаго Устава въ книг 3. Глав I, 14, строго предписано капитану наблюдать осторожность въ ходу.}?.. Что вахтенный лейтенантъ и штурманъ ршились сами собою перемнить курсъ {Устава Книга 3. Глава IV, 9: ‘Не можетъ (лейтенантъ) перемнить курса, ниже корабль поворотить на другой бордъ безъ доклада капитанскаго, подъ лишеніемъ чина.’ Прим. В. М. Г.}? Что когда корабль сталъ на мель, то капитанъ, вмсто того, чтобъ употреблять вс средства къ спасенію его и экипажа, заперся въ каюту и хотлъ, чтобъ вс вмст съ нимъ погибли? Что вс офицеры, гардемарины и нсколько матросовъ, всего сорокъ человкъ, вошли вдругъ съ представленіемъ къ капитану въ каюту, и тмъ сдлали поступокъ, подобный бунту, а въ послдствіи, ползая передъ нимъ на колняхъ и цлуя полы его платья, унизили себя до крайности? И что наконецъ, когда капитанъ, по угрозамъ экипажа принявшій команду, ршился послать на чужестранный берегъ съ просьбою о помощи, то отправилъ для сего гардемарина въ тулуп, не сказавъ ему, къ кому и зачмъ онъ его посылаетъ, а тотъ похалъ, и самъ не вдая для чего? Самый призывъ матросовъ на совтъ {Изъ рапорта капитанскаго видно, что рядовые были призываны въ совтъ во всхъ случаяхъ, какъ-то: они ршили, что нужно срубить мачты, отдаваться дале на мель по канату, и проч. Прим. В. М. Г.} унижаетъ не только офицеровъ, но и самую службу. Такого рода мірскія сходки могутъ быть терпимы только на купеческихъ судахъ! А притомъ какую пользу капитанъ думалъ изъ того извлечь? Неужели онъ полагалъ, что совты матросовъ, въ дл снятія корабля съ мели, могли быть благоразумне Офицерскихъ? Этому нельзя статься! Если онъ хотлъ посредствомъ ихъ оправдать свои мры предъ военнымъ судомъ, сославшись на согласіе матросовъ, какіе законы давали ему право надяться, что оно должно быть принято въ уваженіе? Мн кажется, одна изъ важнйшихъ обязанностей начальника состоитъ въ томъ, чтобъ всякаго изъ его подчиненныхъ держать въ мст, предназначенномъ ему законами: никого безъ причины и формальнаго отршенія не унижать, и никого, по какимъ либо видамъ и связямъ, не возвышать.
Обхожденіе нкоторыхъ изъ офицеровъ съ чужестранцами также мало приноситъ имъ чести. Кадетскій капитанъ, по званію своему, долженъ быть самый образованнйшій изъ нихъ, но брань за карету, показываетъ уже, что онъ былъ весьма худой наставникъ молодыхъ людей. Учтивость и благопристойное обхожденіе столько же нужны военнымъ офицерамъ, какъ и знаніе должности: если послднее служитъ къ полученію, побды надъ непріятелемъ, первыя даютъ средства пріобрсти его дружбу и уваженіе, которыя нердко приносятъ пользу отечеству воиновъ, умющихъ пользоваться таковымъ расположеніемъ непріятеля.

Крушеніе 48-мы-пушечнаго фрегата ‘Герой,’ погибшаго 21-го Сентября 1808 года, въ Балтійскомъ порт, гд онъ сталъ на мель при снятіи съ якоря.

Одна Великая Монархиня говаривала: ‘Мн надобны не искусные полководцы, а счастливые.’ Она не разумла однако жъ чрезъ это, чтобъ предводители войскъ Ея побждали непріятеля помощію одного слпаго случая, а только хотла сказать, что ни въ какомъ предпріятіи успхъ не зависитъ столько отъ счастія, какъ въ длахъ военныхъ. На сухомъ пути не рдко случается, что мры, самымъ лучшимъ образомъ обдуманныя, и со всею возможною точностью расположенныя, при самомъ исполненіи ихъ не. удаются и въ ничто превращаются отъ большихъ дождей, разлитія ркъ, заразительныхъ болзней, конскаго падежа и тысячи другихъ случаевъ, которыхъ ни предвидть, ни отвратить человкъ не можетъ. На мор такія неожиданныя, внезапно случающіяся препятствія бываютъ еще чаще: одна нечаянная перемна втра или вдругъ нашедшій туманъ можетъ разрушить наилучше устроенный планъ. Кто изъ мореходцевъ можетъ сказать, что за успхи, увнчавшіе его мры и предпріятія, онъ обязанъ единственно своему искусству и благоразумію, и что счастіе не имло въ нихъ ни какой доли? По крайней мр, я съ моей стороны чистосердечно признаюсь, что нсколько разъ по ошибочнымъ соображеніямъ, отъ непредусмотрительности, или рискуя, подвергался опасности, изъ которой извлекало меня счастіе. Въ свт не рдко конецъ дло внчаетъ: если все идетъ хорошо, то ошибокъ никто не замчаетъ, а дурно, то часто и безъ причины винятъ. Но когда дло дойдетъ до суда, то законъ не принимаетъ и не долженъ принимать въ уваженіе неудачу или потерю, происшедшую отъ несчастія, иначе не было бы ни въ чемъ виноватыхъ, всякъ сказалъ бы въ свое оправданіе: я думалъ сдлать къ лучшему, понадясь на мою добрую звзду, она мн измнила, вините ее, а не меня. И потому-то въ военной служб, а особливо на мор, часто случается, что офицеръ, за какой либо проступокъ осужденный строгостью законовъ, оправдывается мнніемъ постороннихъ людей, ибо преступленіе его такого рода, въ которомъ многіе были бы виновны, если бъ не благопріятствовало имъ счастіе. Точно такимъ образомъ законы осудили командировъ ‘Аргуса’ и ‘Героя’: двухъ фрегатовъ, погибшихъ въ 1808 году. Счастіе ихъ оставило и они должны были сдлаться виновными: крушеніе ‘Героя’ описано въ сей стать, а ‘Аргуса’ въ слдующей.
Въ 1808 году, фрегатъ ‘Герой,’ находясь подъ командою Капитанъ-Лейтенанта Зуева, принадлежалъ къ флоту, бывшему подъ начальствомъ Адмирала Ханыкова, а посл, по извстнымъ обстоятельствамъ, порученному Контръ — Адмиралу Ломану. Въ Сентябр флотъ стоялъ въ Балтійскомъ Порт, и имлъ повелніе, не взирая на блокирующія его соединенныя англійскую и шведскую эскадры, выйти въ море, и стараться достигнуть Кронштадта.
Благопріятный для сего случай представился 20-го Сентября: втеръ сдлался отъ SSW, и дулъ порывами довольно крпко. Главнокомандующій, Контръ-Адмйралъ Ломанъ,.въ двнадцатомъ часу пополуночи веллъ сигналамъ всему флоту сняться съ якоря, начиная со подвтренныхъ и ближнихъ къ выходу кораблей. Капитанъ Зуевъ приказалъ тотчасъ отдать марсели, натянуть шхоты до мста, и не поднимая фаловъ, изготовился къ подвертыванію каната въ ожиданіи своей очереди, чтобъ сняться съ якоря посл подвтренныхъ кораблей. Въ семъ случа онъ поступилъ такъ, какъ обыкновенно въ Морскихъ Практикахъ предписывается {Печатныя наши Морскія Практики обыкновенно для снятія съ якоря повелваютъ тотчасъ отдавать и ставить марсели, и проч., и флоты часто для единообразія слдуютъ сему правилу, а отъ сего бываетъ то, что иногда корабль стоитъ на якор подъ парусами нсколько часовъ, въ которые втромъ натягиваетъ канатъ, и боле и боле затягиваетъ въ грунтъ якорь, а притомъ и парусамъ вредитъ безъ нужды. При свжемъ же втр нердко они рвутся, или корабль дрейфуетъ. И потому, когда нельзя всему флоту вдругъ вступить подъ паруса, надлежитъ каждому кораблю тогда отдавать ихъ, когда прійдетъ его очередь сниматься, а до того, закрпивъ марсели кабалками, поднимать фалы до мста, смотря по числу взятыхъ рифовъ, и обрасопивъ реи какъ должно, ждать спокойно своей череды. По крайней мр такъ поступаютъ въ Англійркомъ флот.}. Между тмъ во второмъ часу пополудни втеръ вдругъ перешелъ къ SW и продолжалъ дуть порывами. Начальникъ флота, имя основательную причину думать, что онъ пойдетъ еще дале къ W, и не желая потерять благопріятнаго времени для выхода въ море, тотчасъ сдлалъ сигналъ: отрубитъ или выпустить канатъ, и вступить подъ паруса. Приготовляясь къ исполненію сего сигнала, капитанъ фрегата ‘Герой’ поступилъ весьма осторожно: онъ приказалъ взять съ лвой стороны кормы кабельтовъ и закрпить за канатъ, на коемъ фрегатъ стоялъ, съ тмъ, чтобъ употребить его вмсто шпринга. Польза, которую надлежало ожидать отъ сей мры, для всякаго морскаго Офицера очевидна: фрегатъ могъ уклониться, подъ втеръ, наполнить свои паруса и взять ходъ, ни сколько ни приближаясь къ берегу, бывшему у него подъ втромъ весьма близко, чего безъ помощи шпринга никакъ было бы невозможно сдлать.
Шпрингъ былъ вытянутъ на лвой сторон, марсафалы подняты, гротъ-марсель и крюсель обрасоплены въ бейдевиндъ на правую сторону, форъ-марсель положенъ на стеньгу, кливеръ поднятъ и шхотъ его былъ вытянутъ на лвой сторон, словомъ фрегатъ былъ готовъ вступить подъ паруса на правую сторону. Вс эти приготовленія общали капитану успхъ, и онъ приказалъ отрубить канатъ, но въ самое то время нашелъ сильный порывъ втра отъ WSW, который сообщилъ фрегату, не стоявшему уже на якор, посредствомъ поднятыхъ на немъ парусовъ, быстрый задній ходъ, отчего натянуло шпрингъ до такой степени, что онъ, будучи не совсмъ хорошо закрпленъ на канат, сталъ по оному скользить, и потому не могъ задержать корму какъ должно. Послдствіемъ сего было то, что хотя носъ фрегата могъ уклониться подъ втеръ и форъ-марсель наполнился, но какъ фрегатъ не усплъ взять хода, то и прижало его къ мели.
Капитанъ приказалъ немедленно убрать паруса, и въ то же время далъ повелніе завести на баркас два кабельтова и закрпить за тумбой оставшагося въ вод якоря. Повелніе это было исполнено съ величайшею поспшностью Мичманомъ Шулепниковымъ, и фрегатъ началъ было посредствомъ сего завоза отходить отъ мели, и весьма чувствительно подавался на глубину. Но вдругъ постигло его новое несчастіе: одинъ изъ кабельтововъ, толщиною въ семь съ половиною дюймовъ, въ самомъ штык лопнулъ, тогда фрегатъ бросило опять на мель.
Въ это время Капитанъ Зуевъ ршился прибгнуть къ пособію двухъ находившихся поблизости его фрегатовъ: ‘Счастливый’ и ‘еодосія’, которыхъ въ начал пятаго часа пополудни извстилъ онъ сигналомъ, что иметъ нужду въ завезенномъ якор,, а между тмъ приказалъ класть на баркасъ и завозить стопъ-анкеръ. Порученіе это возложено было на того же мичмана Шулепникова, который тотчасъ приступилъ къ исполненію онаго посредствомъ двухъ баркасовъ, присланныхъ на помощь съ корабля ‘Борей’ и фрегата ‘еодосія’, и одного десяти-весельнаго катера, не взирая однако жъ на всевозможное стараніе Г. Шулепникова и усиліе нижнихъ чиновъ, бывшихъ на гребныхъ судахъ ему ввренныхъ, онъ ни какъ не могъ завести верпъ, ибо усилившійся втеръ не только препятствовалъ имъ подаваться впередъ, но даже принесъ ихъ къ берегу, и баркасъ съ верпомъ повредило о камни. Между тмъ на фрегат ‘Герой’ спустили свой баркасъ на воду: Капитанъ Зуевъ намренъ былъ отправить на немъ другой завозъ, но увидвъ неудачное покушеніе первыхъ судовъ, не могъ уже надяться на успхъ втораго предпріятія, а притомъ не было у него ни одного надежнаго кабельтова, ни верпа, и потому намреніе это осталось безъ исполненія. Въ это же время втеръ постепенно усиливался, и на фрегат спустили стеньги и реи.
Что принадлежитъ до фрегатовъ ‘Счастливый’ и ‘еодосія’, то командиры ихъ {Капитанъ-Лейтенанты Капельцовъ и Подчертковъ.}, кром помощи гребными судами, ни какого пособія бдствующему фрегату оказать не могли по разнымъ причинамъ, ими представленнымъ, кои въ послдствіи военный судъ нашелъ совершенно основательными и стоящими уваженія.
Въ осьмомъ часу вечера втеръ перешелъ къ W и сталъ дуть сильне прежняго, тогда Капитанъ Зуевъ отчаялся уже во всякой посторонней помощи, а въ своихъ собственныхъ средствахъ вовсе ея не имлъ. Около полуночи втеръ опять отошелъ, сдлался NW и дулъ съ большею еще яростію. Въ это время, хотя фрегатъ крпко било объ мель, но течь въ немъ не показывалась, а первую прибыль воды въ трюм замтили во второмъ часу ночи. Капитанъ тотчасъ приказалъ отливать оную, но вскор получилъ рапортъ, что при дйствіи всхъ помпъ, вода не уменьшается, а напротивъ того прибываетъ. Между тмъ, въ три часа по полуночи втеръ отошелъ еще ближе въ N’ и сдлался NNW, не умаляясь въ сил. Съ сею перемною втра фрегатъ еще сильне стало бить о дно, но совсмъ тмъ капитанъ ее отчаивался въ возможности снять его съ мели посредствомъ завозовъ, которые онъ намренъ былъ закрпить на фрегат ‘еодосія’. Посланный для сего катеръ съ превеликимъ трудомъ и опасностью добрался уже до ‘еодосіи’, и Г. Зуевъ продолжалъ питать надежду, что спасетъ фрегатъ, но, къ несчастію, не долго: на разсвт экипажъ усмотрлъ вокругъ фрегата всплывшія доски настоящей обшивки, отбитые куски киля и руль, въ то же самое время вода въ трюм поднялась выше бочекъ нижняго лага, и пустыя изъ нихъ всплыли. По въ самое это время, къ крайнему удивленію всего экипажа, фрегатъ стащило волненіемъ съ мели и понесло по втру вдоль берега, тогда вода съ большимъ стремленіемъ полилась въ трюмъ. Въ столь бдственныя, гибельныя минуты долгъ капитана былъ употребить все свое искусство и твердость для спасенія людей, и къ чести Г. Зуева должно сказать, что онъ исполнилъ эту важнйшую обязанность морскаго офицера, съ надлежащимъ благоразуміемъ и полнымъ успхомъ. Поднявъ фокъ-стаксель, онъ сталъ править прямо въ губу, чтобъ поставить фрегатъ опять на мель, а когда примтилъ, что его несло на шлюпъ ‘Волховъ’, то отдавъ якорь, распустилъ бизань, и тмъ самымъ заворотивъ нсколько корму фрегата, доставилъ ему средство, дрейфуя, миновать шлюпъ, который, по всмъ вроятностямъ, долженъ былъ бы погибнуть вмст съ нимъ, если бъ они сошлись. Посл того фрегатъ принесло къ берегу на разстояніе отъ него полуверсты, противъ деревни Діаттіасъ, и поставило на мель на глубин четырнадцати футовъ, лвымъ бортомъ къ втру, который силою своею такъ много валилъ его, что капитанъ опасался, чтобъ онъ совсмъ не легъ на бокъ, и потому, съ общаго согласія всхъ офицеровъ, около девяти часовъ утра, приказалъ срубить мачты. Отъ сего фрегатъ началъ стоять покойне, и опасность, что его повалитъ на бокъ, миновалась. Тогда Капитанъ Зуевъ сталъ помышлять объ отправленіи людей на берегъ, и уже по сигналу его, на сей конецъ сдланному, прибыли гребныя суда съ фрегатовъ ‘Счастливый’ и ‘еодосія’, но жестокое волненіе, угрожавшее мгновеннымъ разбитіемъ ихъ о каменья, коими берегъ сей усянъ, не позволяло капитану отважиться на такое предпріятіе. По нкоторомъ размышленіи однако жъ, онъ заключилъ, что если бы съ фрегата на берегъ былъ завезенъ перлинь, то гребныя суда могли бы по немъ тянуться, и не доходя до каменьевъ высаживать людей посредствомъ какого нибудь малаго гребнаго судна, тогда была бы возможность перевести весь экипажъ безъ большаго затрудненія, но какъ и перлиня завести нельзя было безъ опасности, то способъ сей оставался безъ дйствія, пока Мичманъ Свшниковъ, присланный на помощь съ фрегата ‘еодосія’, на осьмивесельномъ катер, не предложилъ добровольно услугъ своихъ. Капитанъ Зуевъ согласился на его вызовъ, и назначилъ въ помощь къ его гребцамъ на катеръ своихъ двухъ исправныхъ матросовъ, умвшихъ хорошо плавать. Г. Свшниковъ исполнилъ свое дло какъ нельзя лучше: посредствомъ вымбовокъ усплъ онъ выслать на берегъ людей и закрпить тамъ одинъ конецъ перлиня, а другой былъ вытянутъ на фрегаткъ которому онъ также возвратился* Для удобнйшаго высаживанія людей на берегъ, экипажъ сдлалъ плотъ изъ запасныхъ рангоутныхъ деревъ и люковъ^ плотъ сей хотли поставить у берега вмсто пристани, и тотъ же Мичманъ Свшниковъ довелъ его до берега, но тамъ его разбило и разбросало волненіемъ. Въ послдствіи найдена была рыбачья лодка, которая и послужила къ перевозу экипажа съ гребныхъ судовъ на берегъ. Переправа людей произведена была съ такимъ благоразуміемъ и порядкомъ, что въ девять часовъ того же вечера (21-го числа) не оставалось уже ни одного человка на фрегат, котораго нижняя палуба, въ ночи на 22-е число, совсмъ покрылась водою. Въ слдующіе посл того дни, когда втеръ уже стихъ, снята была съ фрегата и помщена на подведенный къ нему галліотъ вся артиллерія, а также разные другіе снаряды и състные припасы.
Въ продолженіе несчастнаго сего приключенія, но отзыву Г. Капитанъ-Лейтенанта Зуева, вс офицеры {Лейтенанты: Іосифъ Фишеръ, Алексй Поздевъ, Яковъ Сальковъ, мичманъ Петръ Шулепниковъ, Артиллеріи лейтенантъ Яковъ едотовъ и шкиперъ Никифоръ Лезгинъ.} фрегата, начальству его ввреннаго, находились безпрерывно на верху, были въ исправленіи возложенныхъ на нихъ должностей неутомимы, и оказали примрное присутствіе духа, усердіе къ служб и знаніе своего дла. Доказательствомъ сему можетъ служить и то, что во все время бдствія ни одинъ человкъ не лишился жизни.
Изъ сего описанія видно, что гибель фрегата ‘Герой’ послдовала, какъ говорится, отъ воли Божіей, и что въ разбитіи его, судя по общимъ понятіямъ, никто не виновенъ, но законодатели въ мудрости своей постановили, что никакая государственная или общественная потеря не должна оставаться безъ строгаго и подробнаго изслдованія причинъ, отъ коихъ произошла она, и потому-то правительство, руководствуясь симъ общеполезнымъ, необходимымъ для государственнаго блага узаконеніемъ, предписало изслдовать причину потери фрегата ‘Герой’ военнымъ судомъ.
Судъ сей составленъ былъ изъ офицеровъ, извстныхъ своими способностями всему нашему флоту {Капитанъ-Командоръ Быченскій (Филиппъ Тимоеевичъ), капитаны 2-го ранга: Ратмановъ (Макаръ Ивановичъ,) Палицынъ (Степанъ Силичъ, умеръ), Михайловъ (Василій Максимовичъ), Капитанъ-Лейтенанты: Ромбергъ (едоръ Ивановичъ), Тулубьевъ (Иринархъ Степановичъ), и Беллинсгаузенъ (аддей аддеевичъ.)}. Заключеніе его {Его тогда составляли Контръ-Адмиралъ Матвй Михайловичъ Муравьевъ, 4-го класса Игнатьевъ (Николай Александровичъ,) и Военный Совтникъ Ребиндеръ (Борисъ Борисовичъ.)}, основанное на точномъ смысл законовъ, было во всей сил утверждено Аудиторіатскимъ Департаментомъ Морскаго Министерства {Описаніе это составлено изъ дла суда, и потому оное извстно мн во всей подробности.}, въ ономъ судъ отдаетъ полную справедливость Капитанъ-Лейтенанту Зуеву за мры, принятыя имъ для спасенія фрегата и людей, и говоритъ, что: ‘Зуевъ длалъ вс нужныя распоряженія, не упуская ничего изъ виду, какъ должно искусному морскому офицеру, но жестокій перемнившійся тогда втеръ и сильное волненіе обратило въ недйствіе вс мры и пособіе бывшихъ при томъ случа фрегатовъ ‘Счастливый’ и ‘еодосія’.’ Впрочемъ судъ нашелъ Г. Зуева виновнымъ въ постановленіи фрегата на мель, приписывая это несчастіе непредусмотрительности его, что онъ, при порывистомъ, часто перемнявшемся втр, слишкомъ скоро приказалъ отрубить канатъ: ибо сначала должно было бы ему ‘поставить марсели бейдевиндъ, и переднихъ стакселей шхоты натянуть на втр, и потомъ отдавать канатъ, а ширингъ съ кормы вытягивать, дабы поставить фрегатъ ближе къ линіи курса, и потомъ уже отрубить канатъ,’ и проч. Заключеніе это, какъ дло суда, во всякомъ случа долженствующаго руководствоваться точнымъ смысломъ словъ закона, весьма основательно, и иначе быть не могло. Но если мы возмемъ въ разсужденіе, что едва ли возможно человку, при исполненіи его обязанностей, какъ общественныхъ, такъ и частныхъ, а особливо требующихъ необыкновенной скорости, предвидть, исчислить и, такъ оказать, заготовить способы для отвращенія всхъ препятствій, могущихъ внезапно повстрчаться, тогда не станемъ винить Капитана Зуева.
Если бъ не нашелъ шквалъ и втеръ не перемнился на два румба, чего вроятно онъ предусмотрть не могъ, и если бъ не сталъ скользить шпрингъ, при крпленіи коего самъ капитанъ не могъ быть, то фрегатъ, конечно, скоро увалился бы носомъ подъ втеръ, взялъ ходъ и вступилъ бы подъ паруса какъ должно. Притомъ въ подобныхъ сему случаяхъ, отрубить канатъ или выпускать, все равно: то и другое изъ сихъ дйствій служитъ къ тому, чтобъ дать кораблю свободу поворачиваться по втру и вступить подъ управленіе парусовъ и руля, слдовательно, если бъ и канатъ стали отдавать, то при нашедшемъ шквал и шпринг, не хорошо закрпленномъ, фрегатъ также взялъ бы задній ходъ, и не скоро бы пришелъ на ‘румбъ, на какой было должно. Отъ сего однако жъ произошла бы та польза, что задержаніемъ каната можно было бы не допустить фрегата до мели, но вс сіи случаи надлежало, какъ я прежде сказалъ, заблаговременно себ представить, сообразить и запастись средствами противъ ихъ. Но сколь легкимъ такое предусмотрніе кажется по событіи уже происшествій, столь трудно оно на самомъ дл, прежде оныхъ {Когда, въ 1805 году, французскій флотъ ушелъ изъ Тулона, и Главнокомандующій Англійскаго блокировавшаго сей портъ флота, Вице-Адмиралъ Нельсонъ, его преслдовалъ, то сначала, основываясь на предписаніяхъ, данныхъ ему министрами, онъ хотлъ итти въ Ирландію,- но получивъ въ Гибралтарскомъ Пролив сильное увреніе отъ Португальскаго Командора, Шотландца Кампеля, что французы пошли въ Западную Индію, онъ ршился искать ихъ тамъ, и въ тоже время о намреніи своемъ отправилъ къ министрамъ донесеніе, въ которомъ писалъ, что тогда только ободреніе или порицаніе ихъ будетъ считать дйствительнымъ, когда они немедленно изъявятъ ему оныя, т. е. пока сами пребываютъ въ одинакой съ нимъ неизвстности о намреніи непріятеля, ибо посл, когда уже дло обнаружится, всякій будетъ въ состояніи судить безошибочно.}! Обстоятельства сіи не избжали прозорливости милосердаго нашего Монарха: Его Императорское Величество, вмсто строгаго приговора военнаго суда, Высочайше повелть соизволилъ употребить Капитанъ-Лейтенанта Зуева на нсколько времени въ должность младшаго офицера.

Гибель 44-хъ-пушечнаго фрегата ‘Аргусъ’, у Кокшкарскаго Маяка, 22-го Октября 1808 года.

Вотъ что Капитанъ-Лейтенантъ Чеглоковъ доноситъ Главному Ревельскаго Порта Командиру, Адмиралу Алексю Григорьевичу Спиридову, о гибели своего фрегата:
‘По предписанію высшаго начальства, слдуя изъ Кронштадта въ ревельскій портъ на ввренномъ мн фрегат ‘Аргусъ,’ прошлаго 22-го Октября, при благополучномъ втр отъ ONO, сопровождаемомъ частыми шквалами, пасмурностью и снгомъ, продолжалъ я плаваніе на румбъ WtN по осьми узловъ въ часъ, и въ первомъ часу пополудни того же числа увидлъ кокшкарскій маякъ. Держа курсъ сей до двухъ часовъ, я замтилъ, что онъ удаляетъ насъ къ N, въ семъ положеніи приказалъ взять курсъ WtS, и въ три часа пришли мы на перпендикуляръ кокшкарскаго маяка, пеленговавъ оный на StO, въ разстояніи половины нмецкой мили, я приказалъ продолжать плаваніе тмъ же курсомъ, почитая себя безопаснымъ, и не имя свднія, что на банкахъ поставлены, гд слдуетъ, вхи, но въ предосторожность было дано отъ меня приказаніе вахтенному лейтенанту, чтобъ смотрть на бак имющемуся подъ вахтою у него мичману и имть наблюденіе, гд должны быть поставлены вхи.
‘Сдлавъ сіи приказанія, я тотчасъ обратилъ свое вниманіе на разсмотрніе данныхъ мн секретныхъ, опознательныхъ сигналовъ, и сошелъ въ каюту. При возвращеніи моемъ на шканцы, штурманъ донесъ мн, что онъ видитъ красную вху въ лвой сторон отъ фрегата, представляя, что фрегатъ находится въ безопасности. Для удостовренія въ семъ донесеніи, пошелъ я вмст съ нимъ на бакъ, гд штурманъ утверждалъ, что видитъ острова Вульфъ и Наргенъ: мрачность, берега и горизонтъ тогда покрывавшая, хотя и закрывала настоящій видъ предметовъ’ однако жъ я замтилъ ошибку штурмана: онъ считалъ Вульфъ Наргеномъ, а высокость матераго берега Ланга-Кари Вульфомъ, и узнавъ отъ него, на вопросъ мой, что мы правимъ на SW, въ ту же минуту приказалъ положить руль лво на бортъ, но фрегатъ не усплъ еще тронуться къ втру, какъ уже началъ стучать о каменья и остановился на банк Девильсъ-Эй. Это случилось въ исход четвертаго часа, тогда увидли мы блую вху къ N, въ разстояніи не боле одного кабельтова: флагъ у ней былъ изорванъ, а осталась лишь одна рама.
‘Первымъ сильнымъ ударомъ, отъ большаго волненія происшедшимъ, выбило у насъ руль, и фрегатъ проломило. Волненіе, ударяя въ корму, вышибло констапельскіе порты, отчего нижняя палуба въ нсколько минутъ наполнилась водою. Видя, что фрегатъ находится въ самомъ гибельномъ состояніи, и что нтъ ни какой возможности спасти его, ршился я, не взирая на большое волненіе, спустить шестивесельную шлюпку, и посадивъ на оную лучшихъ людей, отправить офицера въ Ревель съ донесеніемъ къ Вашему Высокопревосходительству о бдственномъ положеніи фрегата, и съ просьбою о помощи для спасенія людей. Между тмъ веллъ обмрить глубину около фрегата, которая нашлась подъ ахтеръ-штевнемъ осьмнадцать футовъ, и подъ форъ-штевнемъ столько же, а подъ срединою на обихъ сторонахъ только семь футовъ, тогда нужнымъ счелъ взять мры для спасенія команды, почему и приступилъ къ срубленію мачтъ. По срубленіи оныхъ фрегатъ сталъ мене биться,- но какъ втеръ продолжалъ дуть крпко и около фрегата производилъ сильный бурунъ, то я не смлъ спускать гребныя суда для отправленія людей на берегъ, а ршился ожидать пока втеръ хотя нсколько утихнетъ.
‘Въ восемь часовъ втеръ сдлался тише и бурунъ около фрегата уменьшился, тогда я веллъ спустить гребныя суда, на которыхъ приказалъ отправлять команду, не теряя времени. Но какъ тогда, по причин ночи, мы могли видть только одинъ кокшкарскій маякъ, то я и ршился свозить людей на оный до прибытія присланнаго на помощь катера Нептуна, который прибыль 23-го числа пополудни въ пятомъ часу, обывательскими лодками и его шлюпкою въ тотъ день свезли 63 человка, но втеръ усилился и наступила ночь: перевозитъ боле не могли. 24-го числа до полудня втеръ стихъ, и 48 человкъ перевезли на своихъ гребныхъ судахъ на вышеозначенный катеръ, съ остальною же частію команды я перехалъ на островъ Большой Врангель. О чемъ Вашему Высокопревосходительству симъ честь имю донести.

Капитанъ-Лейтенантъ Чеглоковъ.‘

Для изслдованія причинъ сего кораблекрушенія и изысканія виновныхъ въ ономъ, согласно съ законами и порядкомъ службы, назначенъ былъ военный судъ {Онъ былъ составленъ изъ тхъ же самыхъ членовъ, которые судили командира фрегата ‘Герой’.}, который, въ дополненіе къ описанію гибели фрегата ‘Аргусъ’, Заключающемуся въ рапорт Капитана Чеглокова, открылъ еще слдующія обстоятельства: помянутый капитанъ объявилъ, что ему извстно было о снятіи со всхъ мелей вхъ по причин военнаго времени, и что о постановленіи ихъ вновь онъ не зналъ, а потому и не имлъ ни какой нужды править на SW для осматриванія оныхъ, курсъ же сей велъ прямо на банку, и кто веллъ держать имъ, ему неизвстно, но штурманъ уврялъ его, что виднный ими берегъ былъ не Вульфъ, а Наргенъ, но капитанъ, напротивъ, утверждалъ, что это не могъ быть Наргенъ и представлялъ въ подкрпленіе своего мннія разныя весьма основательныя причины. Капитанъ назначилъ курсъ WtS, и пройдя траверзъ Кокшкара, веллъ, имъ же итти, а самъ пошелъ въ каюту для отысканія (секретныхъ опознательвыхъ сигналовъ, и проч., какъ въ рапорт сказано. Люди съ фрегата вс спасены, впрочемъ, кром малаго числа вещей, ничего: вся артиллерія со снарядами, припасы, провизія, небольшая сумма казенныхъ мдныхъ денегъ, офицерское и служительское имущество — все погибло вмст съ фрегатомъ, даже не спасенъ шканечный журналъ! О потер сего важнаго акта Капитанъ Чеглоковъ объяснилъ военному суду слдующее: когда фрегатъ сталъ на мель, то онъ, зная важность шканечнаго журнала, тотчасъ приказалъ штурману стараться спасти его, въ слдствіе чего оный тогда же былъ вынесенъ на шканцы и хранился у штурманскихъ чиновниковъ, коихъ обязанность была имть о сохраненіи его въ цлости попеченіе, капитанъ же самъ между тмъ длалъ нужныя распоряженія по команд. Когда же ночью съ 23-го на 24-е число сдлался жестокій сверозападный втеръ, то силою волненія наклонило фрегатъ на лвую сторону до того, что нсколько шканечныхъ пазовъ отъ борта были подъ водою, и большіе валы часто перекатывались чрезъ шканцы, оные уносили даже нкоторыя вещи въ море. Жестокій втеръ продолжался до разсвта слдующихъ сутокъ, когда же утихъ, капитанъ тотчасъ спросилъ штурмана о журнал, и получилъ въ отвтъ, что онъ не могъ сохранить его, а унесло оный волненіемъ въ море.
Военный судъ, по справедливомъ и безпристрастномъ изслдованіи дла нашелъ, что если бъ отъ траверза кокшкарскаго маяка фрегатъ продолжалъ итти по румбу WtS, то дошелъ бы до острова Вульфа благополучно, и что гибель его послдовала отъ перемны курса на SW, который привелъ его прямо на мель. Капитанъ утверждалъ, что онъ не приказывалъ перемнять курсъ, но вахтенный лейтенантъ, мичманъ и штурманъ объявили, что курсъ SW былъ взятъ по приказанію капитана. Судъ однако жъ, отобравъ показаніе свидтелей и сообразивъ вс обстоятельства дла, нашелъ достоврно, что капитанъ точно не приказывалъ перемнять курсъ, а веллъ править сначала на WSW, а потомъ на SW штурманъ самъ собою, къ чему допустилъ его вахтенный лейтенантъ, и потому оба они были осуждены и приговорены къ наказанію, какъ слдовало по законамъ. Штурманъ же сверхъ того найденъ виновнымъ и въ томъ, что не опредлилъ мста своего крюсъ-пеленгомъ кокшкарскаго маяка, который доставлялъ ему для сего весьма хорошій случай.
Что же принадлежитъ до Капитана Чеглокова, то и его законы не оправдали: Аудиторіатскій Департаментъ Моренаго Министерства заключилъ: ‘Командовавшаго фрегатомъ ‘Аргусъ’ Капитанъ-Лейтенанта Чеглокова, за неудержаніе въ должномъ повиновеніи подчиненныхъ своихъ, которые осмлились сами собою перемнить курсъ, хотя и надлежало бы строго наказать, но въ уваженіе долговременной, похвальной его службы, разными высшими начальниками засвидтельствованной, ‘Аудиторіатскій Департаментъ присудилъ его на мсяцъ арестовать.’ И такъ несчастіе Капитана Чеглокова произошло отъ того, что онъ имлъ у себя подъ командою офицеровъ, которые не знали законовъ, ибо сошедши на короткое время въ каюту, для сысканія опознательныхъ сигналовъ, могъ ли онъ вообразить, что вахтенный лейтенантъ, который впрочемъ, какъ по слдствію оказалось, всегда служилъ и велъ себя хорошо, осмлится допустить штурмана самовольно перемнить курсъ?
Осужденіе Капитана Чеглокова, за неудержаніе въ должномъ повиновеніи подчиненныхъ своихъ, можетъ на будущія времена служить урокомъ, какъ командирамъ военныхъ судовъ, такъ и прочимъ офицерамъ: первымъ въ отношеніи къ обхожденію и поступкамъ ихъ съ своими подчиненными, а послднимъ въ томъ, что какъ по долгу службы, такъ и по совсти обязаны они въ точности исполнять приказанія начальниковъ, которые за ихъ ослушанія наказываются, и по всей вроятности отъ того, что по добросердечію своему прежнія упущенія оставляли безъ строгаго взысканія. Сей же самый случай убждаетъ насъ сильнымъ образомъ въ необходимости знать законы: штурманъ, который между тмъ не былъ еще и настоящій штурманъ, а только штурманскій помощникъ 14-го класса, возмечтавъ, что онъ лучше знаетъ искусство мореплаванія, нежели капитанъ, прослужившій на мор до сдыхъ волосъ, дерзаетъ самъ собою перемнить курсъ, а вахтенный лейтенантъ на это соглашается: еслибъ имъ было извстно, что по законамъ подвергались они за это лишенію чиновъ и въ такомъ случа, когда бы фрегату не приключилось ни какого несчастія, то врно ни какъ не отважились бы на такой поступокъ.
Крушеніе фрегата ‘Аргусъ’ и въ другомъ еще отношеніи для насъ поучительно: не было еще въ свт ни одного человческаго дянія, о которомъ бы вс люди имли одинаковыя мысли, общему сему жребію подлежитъ и это дло: многіе думаютъ, что капитанъ дйствительно далъ повелніе править на румбъ, приведшій въ послдствіи фрегатъ на мель, и тмъ боле, что въ свжій втеръ наверху, когда корабль находится подъ парусами, можно стоять весьма близко разговаривающихъ между собою людей, и не слыхать, о чемъ они говорятъ. Изъ сего слдуетъ, что когда корабль идетъ такими мстами, гд для безопасности его надлежитъ располагать курсами съ величайшею осторожностью, то тамъ капитанъ долженъ, для собственной своей чести и для успокоенія своихъ подчиненныхъ, отдавать свои приказанія, какимъ румбомъ править, громко и явственно, чтобъ вс слышали и не могло произойти какого либо недоумнія. Если же онъ упустилъ бы это сдлать, то конечно офицеру неприлично и даже неблагопристойно сказать своему начальнику: сдлайте мн это приказаніе при свидтеляхъ, но вахтенный лейтенантъ всегда въ прав приказать штурманскимъ чинамъ, записать въ журналъ всякое капитанское повелніе, и донести о томъ самому капитану.

Бдственное положеніе корабля, ‘Нева’, ставшаго на коралловую мель въ ночи съ 15-го на 16-е Октября 1805 года, въ Сверномъ Великомъ Океан.

Нужно ли упоминать, какой корабль былъ ‘Нева’? Слава его далеко пронеслась: это былъ одинъ изъ двухъ кораблей Россійско-Американской Компаніи, совершившихъ первое вокругъ свта плаваніе подъ Россійскимъ флагомъ. Путешествія Командора И. . Крузенштерна, начальника сей экспедиціи, и Капитана Ю. . Лисянскаго, командира корабля ‘Нева’, напечатанныя на русскомъ и разныхъ другихъ языкахъ, познакомили съ симъ знаменитымъ подвигомъ нашихъ мореплавателей какъ Россію, такъ и всю Европу, съ подвигомъ, который доставилъ имъ завистниковъ и порицателей — участь, коей вс великіе и славные люди при жизни своей бываютъ подвержены: я говорю о нкоторыхъ англійскихъ журналахъ, относившихся на счетъ сихъ путешествій съ колкостью.
То бдствіе корабля ‘Нева’, о коемъ здсь идетъ рчь, претерплъ онъ на пути своемъ отъ сверозападныхъ береговъ Америки къ Кантону, Я составилъ описаніе оному изъ путешествія, напечатаннаго самимъ Г. Лисянскимъ, и изъ шканечнаго журнала сего корабля.
Г. Капитанъ Лисянскій повствуетъ {Часть 2, стран. 216, изданія 1812 года.}: ‘Въ десять часовъ {15-го Октября поутру.} снялъ я нсколько разстояній луны отъ солнца разными секстантами, по которымъ средняя долгота въ полдень найдена 173 23’ W, широта же оказалась 2643, N.’ Отъ сего мста корабль плылъ почти прямо къ югу и замтилъ необыкновенное множество, противъ прежняго, разнаго рода рыбы и морскихъ птицъ. Это обстоятельство обратило на себя вниманіе капитана и боле потому, что около сихъ мстъ Лаперузъ также видлъ признаки близости земли, по сей причин ‘люди были разсажены по всмъ мстамъ для смотрнія, и самъ я (Юрій едоровичъ) не сходилъ внизъ {Вотъ достойный подражанія примръ осторожности: видя признаки близости земли, капитанъ не только ночью, но даже во весь день безпрерывно находится наверху!} во время дня, но судьба, не вбирая на вс наши усилія, кажется, надъ нами издвалась и не прежде ршилась открыть намъ тайну, какъ подвергнувъ терпніе наше еще большему искусу. Въ десять часовъ вечера отдалъ я приказаніе вахтенному офицеру Коведяеву, имть ночью сколько можно мене парусовъ, ежели втеръ сдлается свже. Лишь только хотлъ я сойти въ каюту, какъ вдругъ корабль сильно вздрогнулъ. Руль немедленно положенъ былъ подъ втеръ на бордъ, чтобъ поворотить оверъ-штагъ, но это не помогло, и корабль слъ на мель.’
Въ шканечномъ журнал видно, что съ полудня корабль прошелъ на разные румбы между StO1/2O StW1/2W, 39 1/4 миль, и ровно въ девять часовъ вечера, идучи при умренномъ втр отъ WtS, на румбъ StWV2W, по четыре съ половиною мили въ часъ, сталъ на мель. Тогда онъ имлъ марсели, брамсели, фокъ, гротъ, стаксели и бизань. Положеніе экипажа было ужасно: стать на мель среди неизмримаго океана, гд каждый свжій втеръ производитъ большое волненіе, достаточное въ нсколько минутъ разсыпать корабль на части! Но капитанъ, офицеры и служители не потеряли свойственной мореходцамъ твердости: они тотчасъ убрали вс паруса и спустили гребныя суда на воду, чтобъ осмотрть мель, на которой они стояли. Штурманъ нашелъ, что это была коралловая банка, и что подъ носомъ корабля глубина была девять футовъ, а противъ средины и подъ кормою двнадцать, къ югу отъ нихъ, въ пятидесяти саженяхъ разстоянія, мель уменьшилась до шести футовъ, а къ сверо-востоку въ полуторастахъ саженяхъ нашелъ онъ глубину пять саженъ. На эту послднюю завезли они завозы, посредствомъ коихъ хотли сняться. ‘Почему приказалъ я, продолжаетъ капитанъ, сбросить вс росторы и карронады въ воду съ привязанными къ нимъ поплавками, дабы при удобномъ случа можно было опять ихъ вынуть. Чрезъ это корабль столько облегчился, что съ помощью нсколькихъ завозовъ стянулись мы на глубину къ разсвту 16-го числа.’ Дневной свтъ показалъ имъ въ шестомъ часу утра небольшой низкій островокъ, находившійся отъ нихъ къ западу въ разстояніи около двухъ верстъ, а прямо по направленію курса, коимъ они шли, когда стали на мель, каменную гряду, покрытую страшными бурунами.
‘Сколь положеніе наше ни было худо (слова Капитана Лисянскаго), но такое открытіе (острова) обрадовало всхъ и придало много бодрости къ продолженію работы. Лишь только корабль остановился на завоз, на которомъ его стягивали, чтобы дождаться штурмана, посланнаго для промра, какъ нашелъ жестокій вихрь и бросилъ его вторично на мель {Шканечный журналъ показываетъ, что при нашествіи шквала, пытались отойти отъ мели подъ парусами, и на сей конецъ въ девятомъ часу утра, отрубя кабельтовъ, экипажъ поставилъ кливеръ, форъ-стеньги-стаксель и бизань, но безъ успха.}. Тогда не оставалось намъ ничего боле длать, какъ сбросивъ канаты, якоря и другія самыя тяжелыя, хотя и нужныя вещи, стягиваться сколь можно скоре, ибо втеръ началъ свжть и бить корабль о кораллы жестокимъ образомъ. При неусыпной работ и при величайшихъ трудахъ, мы однако жъ не прежде вечера могли сойти на глубину.’
Не взирая на опасное положеніе, въ коемъ корабль находился, стоя на открытомъ мст подл мелей и камней, капитанъ по необходимости долженъ былъ пробыть тутъ до 19-го числа, какъ для отдохновенія утомленнаго экипажа, такъ и для забранія опущенныхъ въ воду вещей и для приведенія всего по кораблю въ надлежащій порядокъ. Вещи были опущены въ воду съ такою осторожностью, что кром нкоторыхъ рангоутныхъ деревъ, ни одно не пропало, и вообще за стояніе свое на мели корабль заплатилъ дешево: онъ потерялъ часть фалшь-киля, и вода стала прибывать въ немъ не боле двнадцати дюймовъ въ сутки.
Островъ сей, названный капитаномъ корабля ‘Нева,’ по ‘настоянію его подчиненныхъ, островомъ Лисянскаго {Часть II, стран. 226.}’, лежитъ въ широт сверной 26 03′, долгот западной отъ Гринича 173 42′. Провидніе доставило случай экипажу корабля сего оказать величайшую услугу мореплавателямъ всхъ народовъ, посщающимъ Сверный Великій Океанъ, открытіемъ столь пагубнаго, на самомъ пути отъ американскихъ береговъ къ Китайскому Морю лежащаго острова, на которомъ можетъ быть уже сокрушились нкоторыя изъ судовъ, прежде сего безъ всти пропавшихъ! Экипажъ также воспользовался симъ случаемъ для изъявленія своей любви и преданности къ достойному своему начальнику, котораго имя онъ увковчилъ, нарекши онымъ вновь открытый имъ островъ. Какая награда для добраго начальника можетъ сравниться съ тою, которая происходитъ отъ сердецъ его подчиненныхъ? Офицеры и служители корабля ‘Нева’ просятъ, требуютъ, настаиваютъ, чтобъ капитанъ пожертвовалъ на сей разъ усердію и желанію ихъ, свойственною ему скромностью, и возложилъ имя свое на островъ, имъ самимъ случайно найденный! Что можетъ быть пріятне, лестне и почтительне для мореходца, служащаго единственно въ пользу и славу своего отечества, и чуждаго всякой корысти и личныхъ выгодъ? Жаль, что это событіе, приносящее толикую честь начальнику, умвшему заслужить любовь и почтеніе своихъ подчиненныхъ, и имъ самимъ, умвшимъ цнить его достоинства, не записано въ корабельномъ журнал, который могъ бы служить, какъ нкій актъ на эту въ высокой степени почетную награду!
Школьные учители толкуютъ, что исторія есть повствованіе о происшествіяхъ, на Земномъ Шар случившихся, и тому подобное, но философъ говоритъ, что исторія есть наука свта, исторія учитъ насъ, какъ поступать въ разныхъ обстоятельствахъ сей жизни, она есть свтильникъ, возженный въ покрытой мракомъ пустын, путешественниками, кои странствовали по ней прежде насъ, и проч. И дйствительно, всякое событіе можетъ научить насъ чему нибудь, а какое ученіе въ состояніи преподать намъ лучшія правила и убдить сильне, какъ не опыты? Доказательства, основанныя на опытахъ, неопровержимы. Это предисловіе, можетъ быть, уже слишкомъ пышно для предмета, къ коему принадлежитъ оно, но наставленіе примрами мн всегда казалось и кажется столь важнымъ, что я не могъ и въ семъ случа не привести онаго на видъ. Мн неизвстны повелнія, какія имлъ корабль ‘Нева’, на счетъ его плаванія, отъ Общества, въ служб коего онъ находился, вроятно ему было предписано плыть со всевозможною поспшностью, и потому капитанъ, по обязанности и чести своей, долженствовавшій пользу и выгоды Компаніи предпочитать всмъ другимъ видамъ, исполняя ея волю въ точности, не могъ въ ход употребить всхъ нужныхъ осторожностей. По всему кажется, что сіе-то усердіе къ пользамъ Компаніи было причиною бдствія, претерпннаго кораблемъ ‘Нева’, ибо знанія и опытность въ морскомъ искусств Капитана Лисянскаго извстны всему нашему флоту, и трудно согласить, чтобъ онъ, посл полудня видя признаки земли въ такомъ мст, гд и прежде сего было замчено то же, ршился, безъ важныхъ и побудительныхъ причинъ, въ ту же самую, весьма темную ночь, нести вс паруса, какіе только можно поставить бейдевиндъ, и имть ходу по осьми верстъ (четыре съ половиною узла) въ часъ. Ходъ сей былъ слишкомъ великъ въ водахъ, гд ожидали встрчи съ опасностью и при такой темнот, что корабль, ставъ уже на мель, во всю ночь не могъ увидть острова, находившагося мене чмъ въ двухъ верстахъ отъ него. Положимъ даже, что островъ былъ бы приглубъ и корабль разсмотрлъ бы его, подойдя къ нему на полверсты, и тогда не могъ бы онъ избжать опасности: ибо для проплытія сего разстоянія, при ход, какой тогда имлъ корабль, требовалось мене четырехъ минуть. Строгіе морскіе офицеры, можетъ быть, замтятъ и то обстоятельство, почему не вс служители были ночью на верху при своихъ мстахъ {Во второй части Путешествія Г. К. Л. на страниц 217-й, сказано: ‘Руль немедленно положенъ былъ подъ втеръ на бортъ, чтобъ поворотить оверъ-штагъ, но это не помогло, и корабль, слъ на мель. Вся команда, оставивъ свои койки, бросилась крпить паруса,’ и проч.}, какъ сіе бываетъ въ подобныхъ случаяхъ на военныхъ судахъ, ибо скажутъ, если бъ вся команда была на верху по мстамъ, то при первомъ содроганіи корабля, можно было бы въ одну минуту спустить стаксели и положить вс паруса вдругъ на стеньгу, и тмъ не только остановить корабль, но вроятно, что заднимъ ходомъ сдвинуло бы его на глубину безъ всякаго приключенія, что очень нердко случается въ мореплаваніи, вмсто того, поворотъ оверъ-штагъ подвинулъ его дале на мель, потому что когда корабль поворачиваетъ, то онъ не вертится, какъ на шалнер, а иметъ быстрый ходъ впередъ по дуг, докол паруса не лягутъ на стеньгу.
Въ заключеніе скажу, что замчанія сіи помстилъ я отнюдь не въ охужденіе мръ, употребленныхъ на корабл ‘Нева’ во время вышеписаннаго случившагося съ нимъ происшествія, ибо всякій морской Офицеръ знаетъ, что для врнаго сужденія о дйствіяхъ корабля на мор, мало того, чтобъ видть, такъ сказать, наружныя его отношенія, а надлежитъ также знать разныя обстоятельства, и до внутренняго его положенія относящіяся, я же привелъ только сей примръ въ наставленіе, или лучше сказать, какъ дружескій совтъ молодымъ нашимъ Офицерамъ, ибо цль моя при сочиненіи сей книги состояла единственно въ томъ, чтобъ быть для нихъ полезнымъ, пока они не пріобртутъ собственными своими опытами нужныхъ мореходцу познаній, для достиженія коихъ, безъ пособія книгъ, не достанетъ самой долговчной жизни человческой.

Конецъ четвертой и послдней части.

Головнин Василий Михайлович
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. Станция ‘Северный полюс’, Лебедев Николай Константинович, Год: 1926
  2. Архипелаг и Греция в 1830 и 1831 годах. Часть II, Базили Константин Михайлович, Год: 1834
  3. Зимний поход по реке Хунгари, Арсеньев Владимир Клавдиевич, Год: 1919
  4. Слово на день восшествия на престол его величества Александра I, Крылов-Платонов Савва, Год: 1812
  5. Эволюция и этика, Гексли Томас Генри, Год: 1893
  6. Позитивная философия и физика, Хвольсон Орест Данилович, Год: 1898
  7. Воспоминания о Феодосии, Саркизов-Серазини Иван Михайлович, Год: 1932
  8. Сокращенные записки флота капитан-лейтенанта Головнина о плавании его на шлюпе Диане, для описи Курильских островов, в 1811 году, Головнин Василий Михайлович, Год: 1811
Электронная библиотека