H. А. ЛЕЙКИНЪ.
ГОЛУБЧИКИ
РАЗСКАЗЫ
съ рисунками художника А. И. Лебедева.
Премія къ журналу ‘Осколки’ за 1889 годъ.
С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Типо-Литографія Р. Голике, Троицкая улица, No 18
1889.
![[]](https://electronic-library.ru/wp-content/uploads/2023/05/l01-37.jpg)
ОКАЗІЯ.
ОКАЗІЯ.
Оказия, Лейкин Николай Александрович, Год: 1889
Время на прочтение: 4 минут(ы)
Въ сорокакопечныя бани входитъ купецъ съ бородой лопатой. Одтъ онъ въ пальто на овчин и въ барашковую шапку. Въ рук узелъ съ бльемъ. Купецъ подаетъ сторожу билетъ и говоритъ:
— Отведи-ка, почтенный, раздвальное стойлочко поукромне.
— Пожалуйте-съ… Парфенка! Зажигай газъ въ угловомъ кабинет! крикнулъ сторожъ подручному мальчишк.
Въ это время изъ-за драпировки одного изъ раздвальныхъ кабинетовъ выглянула всклокоченная голова съ бородой окомелкомъ и сказала:
— Нечего для него и газа зажигать. Загоняй его въ нашу клтку.
Купецъ съ бородой лопатой взглянулъ на голову съ бородой окомелкомъ и воскликнулъ:
— Василій Емельянычъ! Господи Іисусе! Гора съ горой не сходится, а человкъ съ человкомъ сойдется. Какими судьбами?
— Также, какъ и вы, гршныя тлеса омывать пришли. Милости прошу къ нашему шалашу. Разоболокайся. Въ компаніи сидть повадне.
— Да ты ужь вымылся и вытираешься…
— И вымылся, и прніе совершилъ на полк, такую потогонію себ задалъ, что въ лучшемъ вид.
Купецъ съ бородой лопатой вошелъ въ кабинетъ и началъ раздваться. Борода окомелкомъ, красная какъ вареный ракъ, тяжело дышала и отиралась полотенцемъ.
— Здоровъ ли сердцемъ? спросила борода лопатой.
— Теперь-то ничего, слава теб Господи, отвчала борода окомелкомъ.— А то съ самой масленой недли все былъ не совсмъ въ порядк.
— Хворалъ?
— Не то чтобы хворалъ, а такъ… Оказія тутъ одна вышла. Недли дв настоящимъ манеромъ не могъ прійти въ себя. И по сейчасъ вспомню, такъ инда въ дрожь…
— Что же съ тобой было?
— Да что! И разсказывать-то не хочется! Разв ужи такъ, что человкъ-то ты хорошій. Только ты про себя знай, а другимъ ни гу-гу…
— Гробъ… Могила… Въ кутузк за что-нибудь просидлъ?
— Что ты… Богъ миловалъ… Ни въ жизнь со нмой не бывало. Содержу себя солидарно.
— Отъ сумы да отъ тюрьмы никто не отказывайся.
— Ни, Боже мой… А такъ вышла оказія… То-есть, если сравнить, что я натерплся, такъ хуже всякой тюрьмы. Злому врагу того не желаю.
— Ну?
Купецъ съ бородой лопатой приготовился слушать.
— Только ужь ты пожалуйста насчетъ того, чтобы пустого разговору не было. А то въ рынк у насъ узнаютъ, разнесется и тогда мн прохода не будетъ. Задразнятъ… еще разъ предупредила борода окомелкомъ.
— Ну. вотъ… Сказалъ ужь, что буду содержать въ своей нутренности — и буду. Слава Богу. вдь по жен теб нсколько сродни даже прихожусь.
— Ну, то-то… отвчала борода окомелкомъ, заглянула въ сосдній кабинетъ, увидала, что тамъ никто не подслушиваетъ, и начала:— Дло было въ прощеное воскресенье… Хотлъ я этотъ день тихо и солидарно провести, къ вечерн даже съ женой въ Невскую лавру създилъ и смотрли мы, какъ монахи другъ дружк въ ноги кланялись, вернулись домой благообразно, но къ вечеру бсъ Павла Кондратьева къ намъ принесъ. ‘Пойдемъ да пойдемъ въ балаганы на вечернее представленіе’. И не хотлось мн, но пошелъ. Жена у меня на сносяхъ, послднее время ходитъ, и дома осталась. Чудесно… Похали съ Павломъ Кондратьевымъ въ балаганъ и тамъ все какъ слдоваетъ, благообразно. Вышли изъ балагана — глядимъ: девять часовъ. Навелъ Кондратьичъ и говоритъ: ‘Зайдемъ въ трактиръ чайку напиться, да по баночк хватимъ’. Зашли. А бсъ-то вдь силенъ — зашли выпить по баночк, а выпили, будемъ говорить такъ, что по десяти…
— Ну, ужь порядокъ извстный… кивнулъ головой купецъ съ бородой лопатой.— Послдній день масленой, такъ чего тутъ!..
— И пришелъ я, братецъ ты мой, домой совсмъ сизо, продолжалъ разсказчикъ.— Думаю, жена спитъ, и вошелъ я въ спальню на цыпочкахъ, началъ осторожно раздваться, а она вдругъ какъ обозначилась съ кровати да и давай меня піять: ‘Ты и такой, ты и сякой, пьяница, мотыга, полуночникъ шляющійся’.
— Ну, ужь порядокъ извстный. Бабій языкочесальный звонъ начала.
— Вотъ, вотъ… Ссориться мн съ ней не хотлось, потому, думаю, день такой, прощеное воскресенье, скрпилъ я свое сердце, подошелъ къ кровати, началъ раздвшись Богу молиться на образъ, потому, думаю, умолкнетъ піять, видя мое усердіе. И точно, умолкла, а я все молюсь и поджидаю, чтобы заснула. Поклоны земные отвшиваю, на колняхъ стою, а самого такъ сонъ и клонитъ. Долго ли я молился — не помню, но вдругъ чувствую, что проснулся. Лежу на спин и на чемъ-то жесткомъ. Темь непроглядная. Думаю: гд же это я? Хотлъ приподняться — и вдругъ бацъ лбомъ объ доску. Такъ я опять навзничь и полетлъ — и опять головой объ доску. Приподнимаю руки къ верху — доска, распространяю руку въ сторону — доска. Батюшки! Въ гробу лежу… И похоронили. Живого похоронили.
— Господи! Какъ же ты въ гробъ-то попалъ?
— Слушай. Ужасъ обуялъ меня такой, что уму помраченье! Перевернулся я на брюхо, хотлъ привстать на карачки — сверху доски, ну, одно слово: гробъ. Рухнулся опять въ растяжку и заоралъ: спасите, помогите! А голосъ таково глухо раздается и чувствую я, что ужь мн дышать трудно. Я опять кричать — отвта никакого. Перевертываюсь съ боку на бокъ, волосы на себ рву, пальцы кусаю, чтобы убдиться, не сплю ли я. Нтъ, не сплю. Хочу приподняться — башкой о доски… Крикъ у меня ослабъ, растянулся я и застоналъ. Вдругъ слышу голосъ жены. Меня кликаетъ. Собралъ вс силы и крикнулъ: ‘Даша, Даша! Спаси меня’!— и больше ужь ничего не помню.
— Въ обморокъ впалъ? спросила борода лопатой.
— Туманъ нашелъ и какъ бы все померкло передо мной… Никакого головного воображенія. Очнулся я, гляжу — лежу на полу безъ брюкъ и безъ жилетки. Приказчики передо мной въ халатахъ и со свчками стоятъ. Жена въ юбк и кофт передо мной на колняхъ, водой меня поитъ и голову мн прыскаетъ. ‘Ну, думаю, спасли, вытащили’. И сотворилъ я крестное знаменіе.
— Какъ же ты въ гробъ-то попалъ?
— И смхъ, и грхъ. Не въ гробъ попалъ, а когда около нашей двухспальной-то кровати на ковр молился, то заснулъ, да потомъ подъ кровать какимъ-то манеромъ и подкатился. Проснулся тамъ отъ холоду, хотлъ приподняться — доски не пускаютъ, протянулъ руку — въ ящикъ съ сапогами уперся. Вотъ и весь гробъ. Кричу, а жена проснулась и съ просонья не можетъ сообразить, откуда я кричу. Разбудила приказчиковъ. Т прибжали и вытащили меня изъ-подъ кровати въ безчувствіи чувствъ.
Борода лопатой выслушала и произнесла:
— Дйствительно, братецъ ты мой, вдь съ тобой оказія стряслась.
— Еще бы. Всю жизнь буду помнить эту оказію. Дв недли посл этого я ходилъ какъ не въ себ. Спать ложиться боюсь, заснуть боюсь, все думаю — опять гробъ пригрезится. И начали, братецъ ты мой, у меня съ той поры съ перепугу волосы лзть. Во… хоть парикъ заказывай.
Борода окомелкомъ повела по голов, выдернула цлую прядь волосъ и показала ее бород лопатой.
— Только ты, Бога ради, про это происшествіе никому не разсказывай, прибавила она,
— Ну, вотъ… Въ третій разъ повторяешь.
Борода лопатой раздлась и отправилась въ баню.
— Посидишь, можетъ статься, тутъ въ раздвальной-то и подождешь пока я выпарюсь, а потомъ въ компаніи пивка попьемъ, сказала она.
— Ладно… отвчала борода окомелкомъ.