Очерки Лондона, Диккенс Чарльз, Год: 1836

Книга очерков
Время на прочтение: 69 минут(ы)
Скачать в PDF

Очерки Лондона.

Нравоописательные очерки Ч. Диккенса.

Современникъ.— Спб., 1852.— Т. 33, No 6.

Очерки Лондона. Нравоописательные очерки Ч. Диккенса (I. Лондонскія улицы утромъ. — II. Лондонскія улицы ночью. — III. Магазины и лавки съ ихъ обитателями. — IV. Шотландскій дворъ. — V. Семь Угловъ. — VI. Размышленія на улиц Монмаутъ. — VII. Биржи для наемныхъ каретъ. — VIII. Лондонскія удовольствія. — IX. Темза. — X. Омнибусы. — XI. Циркъ Астли.)

1. ЛОНДОНСКІЯ УЛИЦЫ УТРОМЪ.

Видъ, представляемый улицами Лондона въ лтнюю пору, за часъ до восхожденія солнца, покажется весьма поразительнымъ даже и для тхъ, которые, благодаря или жалкому стремленію за удовольствіями, или необходимости снискать себ трудами дневное пропитаніе, уже давно знакомы съ этой сценой. Холодъ и пустота среди безмолвныхъ улицъ, на которыхъ мы во всякое другое время дня привыкли видть дятельныя и шумныя толпы народа, среди на-глухо закрытыхъ зданій, въ которыхъ днемъ совершаются различныя хлопоты и кипитъ жизнь, производятъ сильное впечатлніе.
Съ наступленіемъ утра улицы замтно пустютъ. Начиная отъ полночнаго труженика до разгульнаго весельчака, вс и все исчезаетъ на нихъ. Вотъ уже послдній гуляка, который спшитъ возвратиться домой до разсвта, прошелъ по улиц нетвердыми шагами, напвая вакхическую псню протекшей ночи, вотъ уже и бездомный бродяга, котораго нищета и полиція оставили на улицахъ, свернулся въ глухомъ уголк,чтобы хотя во сн полакомиться вкуснымъ блюдомъ и отдохнуть въ тепломъ пріют…. Боле трезвая и скромная часть народонаселенія не пробуждалась еще къ трудамъ наступившаго дня, и надъ всмъ городомъ могильная тишина. Срый и угрюмый свтъ наступающаго утра придаетъ улицамъ еще боле холодный и безжизненный видъ. Извощичьи биржи на углахъ многолюднйшихъ улицъ совершенно пусты, публичные дома закрыты… Почти ни души на улицахъ….
Иногда только покажется на перекрестк полицейскій стражъ, который безмолвно устремляетъ внимательный взглядъ на отдаленный конецъ безлюднаго проспекта, или изрдка, крадучись пробжитъ черезъ улицу блудная кошка и съ хитрою осторожностью спустится въ нижніе апартаменты своего жилья. Сначала она вскочитъ на дождевую кадку, потомъ спрыгнетъ на мусорную яму и наконецъ уже тихонько прокрадется къ лстниц, какъ будто вся репутація ея зависитъ отъ того, чтобы ея ночныя похожденія не обратили на себя вниманія соннаго народонаселенія. Мстами вы видите полуоткрытыя окна въ верхнихъ этажахъ, обличающія душный воздухъ въ комнат или безпокойный сонъ, а иногда увидите тусклый огонекъ ночной лампады, врной предвстницы мучительной безсонницы или тяжелаго недуга. Не будь этихъ немногихъ исключеній, и вы не замтили бы на улицахъ ни малйшихъ признаковъ жизни, не ршились бы подумать, что въ домахъ обитаютъ живыя созданія….
Но вотъ проходитъ часъ времени. Церковные шпицы и кровли высокихъ зданій мало по малу озаряются блдно-розовымъ свтомъ восходящаго солнца, и на улицахъ мало по малу обнаруживается движеніе и раздается шумъ. Въ отдаленныхъ концахъ ихъ появляются рыночныя телги: сонный вагонщикъ нетерпливо понукаетъ своихъ усталыхъ лошадей или тщетно старается разбудить мальчика, который, безпечно развалившись на корзинахъ съ фруктами, погруженный въ упоительное самозабвеніе, забываетъ чудеса столицы, давно возбуждавшія его любопытство.
Грубыя, немытыя, съ заспанными глазами, созданія страннаго вида, что-то среднее между дворникомъ и конюхомъ, начинаютъ вынимать ставни изъ оконъ раннихъ гостинницъ, и на извстныхъ мстахъ показываются небольшіе деревянные столы, съ обыкновенными приготовленіями для уличнаго завтрака. Множество мужчинъ и женщинъ (преимущественно послднихъ), съ тяжелыми корзинами фруктовъ на голов, тихо пробираются къ Ковентъ-Гарденскому рывку, но той сторон Пикадилли, которая усажена деревьями, и, слдуя другъ за другомъ въ близкомъ разстояніи, образуютъ, отъ самого начала Пикадилли до поворота къ мосту Найтъ, длинную, безпрерывно измняющуюся линію.
Иногда вы увидите каменьщика, который, съ обдомъ въ носовомъ платк, отправляется на дневную работу, а иногда встртите нсколько ребятишекъ, которые тайкомъ отъ своихъ родителей весело бгутъ по мостовой купаться. Ихъ шумная радость производитъ сильный контрастъ съ угрюмымъ выраженіемъ маленькаго трубочиста, который, простучавъ въ скобу и прозвонивъ въ колокольчикъ до боли въ рукахъ, терпливо сидитъ у порога и ждетъ, когда изволитъ проснуться горничная или кухарка соннаго дома.
Ковентъ-Гарденскіи рынокъ, съ переулками, ведущими къ нему, унизанъ телгами всхъ родовъ, величинъ и описаній, начиная отъ огромнйшаго грузового вагона съ четверкой рослыхъ, здоровыхъ лошадей до дребезжащей таратайки яблочника съ чахоточнымъ осломъ. Мостовая уже усыпана завялыми капустными листьями, охапками сва и все-возможнымъ соромъ, составляющимъ неотъемлемую принадлежность фруктоваго и зеленного рынка. Мужчины кричатъ, телги переходятъ съ мста на мсто, лошади ржатъ, ребятишки дерутся, торговки болтаютъ, пирожницы превозвосятъ до небесъ свои произведенія, ослы пронзительно визжатъ. Вс эти голоса и сотни другихъ сливаются въ одинъ нестройный гулъ, довольно непріятный для слуха лондонскаго жителя, но еще боле непріятный для тхъ провинціяльныхъ жителей, которые въ первый разъ явились въ Лондовъ и поселились въ гостинниц, ближайшей къ Ковентъ-Гардену.
Проходитъ еще часъ, и день вполн начался. Служанка, и вмст съ тмъ исполнительница всхъ возможныхъ домашнихъ работъ, не обращаетъ ни малйшаго вниманія, конечно, по поводу крпкаго сна, на звонки своей госпожи, которые продолжались по крайней мр съ полчаса. Она получаетъ наконецъ приказаніе вставать чрезъ господина, котораго госпожа нарочно посылаетъ самого для этой цли, и который, выступивъ въ постельномъ костюм на площадку лстницы, повелительнымъ голосомъ восклицаетъ, что уже половина седьмого часа, и что пора подумать о хозяйств. При этомъ служанка внезапно вскакиваетъ, выражаетъ изумленіе, съ недовольнымъ видомъ спускается въ нижніе апартаменты и такъ лниво выбиваетъ огонь, какъ будто думаетъ, что онъ самъ собою воспламенится. Сдлавъ первый приступъ къ дневнымъ занятіямъ, служанка отворяетъ уличную дверь, чтобы принять молоко, какъ вдругъ, по самому невроятному стеченію обстоятельствъ, оно открываетъ, что сосдняя служанка также вышла принять молоко, и что молодой прикащикъ мистера Тодда, по той же самой необыкновенной причин, вышелъ открыть ставни своего дома. Неизбжнымъ слдствіемъ подобнаго открытія бываетъ то, что служанка, съ кувшиномъ молока въ рук, подходитъ къ ближайшему сосp3,днему дому, собственно затмъ, чтобъ поздороваться съ Бэтси Кларкъ, и что молодой прикащикъ мистера Тодда переходитъ черезъ улицу, затмъ только, чтобы поздравить обихъ сосдокъ ‘съ добрымъ утромъ’. А такъ какъ помянутый молодой прикащикъ мужчина прекрасной наружности и такой же любезный кавалеръ, какъ и самъ булочникъ, мистеръ Тоддъ, то между сосдями быстро завязывается самый интересный разговоръ, и, вроятно, продолженіе его было бы въ тысячу разъ интересне, если бы госпожа Бетси Кларкъ, которая слдитъ за каждымъ движеніемъ своей служанки, не постучала весьма сердито въ окно своей спальни. При этомъ сигнал молодой прикащикъ, стараясь сохранить приличное хладнокровіе, начинаетъ что-то насвистывать и возвращается къ своему дому удвоеннымъ шагомъ, а сосдки-служанки бгутъ по мстамъ и, затворивъ за собой дверь, съ изумительной тишиной, черезъ минуту высовываются изъ окна гостиной. Другой пожалуй вздумаетъ, что он смотрятъ на почтовую карету, которая въ эту минуту прозжаетъ мимо оконъ: о, нтъ! тотъ ошибется, кто подумаетъ это. Он высунулись изъ оконъ для того, чтобы еще разъ взглянуть на молодого прикащика, который въ свою очередь большой охотникъ любоваться почтовыми каретами, а еще боле добрыми сосдками, и на этомъ основаніи бросаетъ бглый взглядъ на карету и самый продолжительный на Бетси Кларкъ и ея подругу.
Между тмъ почтовая карета мчится своимъ чередомъ къ контор дилижансовъ, пассажиры, вызжающіе изъ Лондона въ раннемъ дилижанс, съ величайшимъ изумленіемъ смотрятъ на пассажировъ възжающихъ. Вытянутыя лица послднихъ принимаютъ плачевный видъ и покрываются какимъ-то жолто-синеватымъ цвтомъ. По всему видно, что они находятся подъ вліяніемъ того страннаго ощущенія, которое рождается во время отъзда, — ощущенія, производящаго то, что событія вчерашняго утра кажутся какъ бы случившимся по крайней мр мсяцевъ шесть тому назадъ. Въ контор дилижансовъ замтна необыкновенная дятельность. Дилижансы, готовые отправиться въ дорогу, окружены неизбжной толпой евреевъ и другихъ промышленныхъ людей, которые постоянно пребываютъ въ полномъ убжденіи, Богъ знаетъ только почему, что ни одинъ пассажиръ не сядетъ въ дилижансъ не купивъ полъ-дюжины грошовыхъ апельсиновъ, или перочиннаго ножика, памятной книжки, прошлогодняго календаря, мднаго рейсфедера, кусочка грцкой губы или наконецъ собранія оборванныхъ каррикатуръ.
Проходитъ еще полчаса, и уже солнце весело бросаетъ свои яркіе лучи на улицы, въ половину еще пустыя, и свтитъ съ достаточнымъ блескомъ для того, чтобы разогнать утреннюю лнь прикащика, который, выметая лавку и вспрсыкивая мостовую, поминутно оставляетъ свою работу, чтобы сообщить другому прикащику (точно также лниво занимающемуся подобной же работой), что сегодня будетъ очень жарко. Иногда онъ облокотится одной рукой на метлу, а другой отнитъ себ глаза и пристально начнетъ смотрть на ‘Чудо’, или ‘Молнію’, или ‘Нимрода’, или на какой нибудь другой дорожный экипажъ, и смотритъ до тхъ поръ, пока дилижансъ не скроется, въ пыльномъ туман, на отдаленномъ конц улицы. Тогда онъ совершенно оставляетъ свое занятіе и съ унылымъ духомъ возвращается въ лавку. У него возродилась зависть къ пассажирамъ, которые умчались изъ душнаго Лондона, онъ вспомнилъ о своей далекой и милой родин, о красномъ кирпичномъ домик, въ который онъ ходилъ учиться. Жалкія порціи молока, разведеннаго водой, толстые куски хлба, чуть-чуть намазанные масломъ, уничтожаются передъ сладкими воспоминаніями о зеленыхъ поляхъ, на которыхъ онъ рзвился съ другами ребятишками, о широкомъ пруд, который постоянно покрывался яркою зеленью, и за который его выскли, потому что онъ осмлился упасть въ него, и наконецъ о тысяч другихъ предметовъ, тсно связанныхъ съ счастливымъ школьнымъ временемъ.
Но вотъ на улицахъ начинаютъ показываться кэбы. Одни шагъ за шагомъ тянутся по мостовой, другіе быстро несутся къ конторамъ дилижансовъ или къ пароходамъ, что легко можно замтить по чемоданамъ и узламъ, чрезвычайно уютно размщеннымъ на извощичьихъ козлахъ. Извощики кэбовъ и колясокъ, поставленныхъ у биржъ, дятельно занимаются полировкою орнаментныхъ частей своихъ закоптлыхъ возницъ. Первые изъ нихъ не могутъ надивиться, какимъ образомъ благомыслящіе люди ршаются предпочитать ‘огромнйшіе, чудовищные омнибусы прекраснйшему кэбу съ чуднымъ рысакомъ’, а послдніе никакимъ образомъ не могутъ объяснить себ опрометчивость людей, которые рискуютъ головой, ‘нанимая эти дряхлые, никуда негодные кабы, въ то время, какъ имъ, по видимому, ничто бы не мшало взять легонькую коляску, съ парой отличныхъ лошадей, которыхъ никто еще не обгонялъ.’
Магазины и лавки почти вс уже открыты, и прикашики другъ передъ другомъ стараются выказать свое усердіе, очищая и украшая окна на предстоящій день. Пекарни въ город наполнены множествомъ слугъ и дтей, которые съ нетерпніемъ ожидаютъ, когда появится первый выпускъ булокъ. Въ предмстіяхъ города эта операція уже совершилась давнымъ-давно, потому что народонаселеніе Сомерстоуна, Камдентоуна, Эйлингтона и Пентонвила состоятъ по большей части изъ конторскихъ прикащиковъ и писцовъ, которые съ наступленіемъ ранняго утра цлыми толпами спшатъ въ Сити или направляютъ свой путь къ судебнымъ мстамъ. Пожилые мужчины, жалованье которыхъ, увы! не увеличивается пропорціонально приращенію семейства, довольно быстро совершаютъ свой путь, по видимому, не имя передъ собой никакой другой цли, кром счетной конторы. Они знаютъ по взгляду почти всхъ, кто встрчается имъ, или кого они перегоняютъ, потому что т же самыя лица попадаются имъ почти ежедневно въ теченіе двадцати лтъ, хотя эти встрчи отличаются совершеннымъ безмолвіемъ съ той и другой стороны. Если имъ и случится свести личное, или, лучше сказать, мимоходное знакомство, то оно выряжается при встрч быстрымъ приподнятіемъ шляпы, безъ всякаго привта. Они не считаютъ себя вправ остановиться на секунду и обмняться пожатіемъ руки или взять подъ руку добраго пріятеля, потому что это удовольствіе не включено въ ихъ жалованье. Мелкіе писцы, юные сподвижники на поприщ торговой бухгалтеріи, которые обратились въ мужей не побывавъ юношами, торопятся къ своимъ мстамъ попарно, въ огромныхъ шляпахъ, въ первый разъ надтыхъ и тщательно вычищенныхъ фракахъ и въ блыхъ панталонахъ, или, лучше сказать, въ панталонахъ, которые были блы въ прошлое воскресенье, но съ того времени уже порядочно покрылись пылью и черными пятнами. Кто не согласится, что нужно имть твердую силу воли для избжанія употребить часть обреченныхъ дневному пропитанію денегъ на покупку черствыхъ тортовъ, соблазнительно разложенныхъ на желзныхъ листахъ у дверей пирожной давки? Но сознаніе собственнаго достоинства, семь шиллинговъ жалованья въ недлю и блестящая перспектива на полученіе въ непродолжительномъ времени восьмого шиллинга являются на помощь нашимъ друзьямъ, и вслдствіе этого они еще боле набекрениваютъ свои шляпы и заглядываютъ подъ шляпки молоденькихъ швеекъ и модистокъ. Бдныя двушки! мы не знаемъ, существуетъ ли въ Лондон, кром ихъ, другой классъ общества, который такъ тяжело трудится, и который получаетъ за свои труды такую ничтожную плату!
Пробило одинадцать часовъ, и новый классъ народа наполняетъ улицы. Товары въ окнахъ магазиновъ разставлены весьма заманчиво. Магазинщики и прикащики, въ блыхъ галстукахъ и щегольскихъ фракахъ, не даютъ вамъ ни малйшаго повода сдлать заключеніе, что они занимались утромъ уборкою лавки, вы непремнно подумаете, глядя на нихъ, что они ни за что не примутъ на себя столь низкаго занятія, даже если бы отъ того зависла ихъ жизнь. Телги съ Ковентъ-Гарденскаго рынка исчезли. Огородники возвратились домой съ пустыми вагонами. Писцы засли за свои дла, кабріолеты, кэбы, омнибусы и верховыя лошади развозятъ по служебнымъ мстамъ людей боле достаточныхъ. По улицамъ толпятся люди богатые и бдные, праздные и трудолюбивые, въ щегольскихъ костюмахъ и въ лохмотьяхъ. Мы слдимъ за ними и незамтно вступаемъ въ зной, шумъ и дятельность полудня.

II. ЛОНДОНСКІЯ УЛИЦЫ НОЧЬЮ.

Если вы хотите видть улицы Лондона въ полномъ великолпіи, то надобно взглянуть на нихъ въ темную, пасмурную ночь, когда воздухъ бываетъ пропитанъ влагой, которая, незамтно спускаясь на мостовую, покрываетъ не жидкою скользкою грязью, или когда тяжелая неподвижная мгла, обнимая каждый предметъ, длаетъ свтъ газовыхъ фонарей гораздо ярче и блестящее освщеніе магазиновъ гораздо ослпительне. Счастливъ тотъ, кому судьба не предназначала находиться на улиц въ подобную ночь! онъ по возможности старается пріютить себя въ своемъ уголку, и прохожіе на улицахъ имютъ полное право позавидовать тмъ счастливцамъ, которые беззаботно сидятъ подл яркихъ каминовъ.
Въ лучшихъ улицахъ города вы видите, что занав 123,си столовыхъ плотно задернуты, огни водъ очагами пылаютъ ярко, и вкусный, аппетитный запахъ обда пріятно поражаетъ обоняніе голоднаго пшехода, въ то время, какъ онъ, утомленный, тихо проходитъ мимо желзныхъ ршотокъ, прикрывающихъ подвальные этажи. Въ предмстіяхъ города, по узенькой улиц, пробирается мальчикъ-разнощикъ сдобныхъ лепешекъ, и пробирается гораздо тише, чмъ ему хочется, потому что едва мистриссъ Маклинъ, изъ No 4, открыла дверь и самымъ громкимъ голосомъ прокричала: ‘лепешки!’, какъ въ ту же минуту изъ окна No 5 высовывается голова мистриссъ Вокаръ и повторяетъ тотъ же самый призывъ. И едва только слова мистриссъ Вокаръ слетли съ ея устъ, какъ мистриссъ Пепло, изъ противоположнаго дома, спускаетъ съ рукъ своего сына, который летитъ по улиц съ такой быстротой, какую могли внушить одн только ‘сдобныя лепешки’, хватаетъ разнощика и насильно влечетъ его къ своему дому. Между тмъ мистриссъ Маклинъ и мистриссъ Вокаръ, чтобъ избавить бднаго разнощика отъ лишнихъ хлопотъ, и чтобъ сказать своей сосдк пару дружескихъ словъ, перебгаютъ черезъ улицу и покупаютъ лепешки у дверей мистриссъ Пепло. Изъ добровольнаго признанія мистриссъ Вокаръ мы узнаемъ, что ‘чайникъ ея кипитъ, и что на стол уже давно разставлены чашки’, а такъ какъ погода на двор чрезвычайно непріятная, то она ршилась выпить чашку вкуснаго горячаго чаю. Съ этимъ заключеніемъ, по какому-то весьма непостижимому стеченію обстоятельствъ, соглашаются и прочія лэди.
Посл непродолжительнаго разговора о суровости погоды и о достоинствахъ горячаго чаю, о всеобщей склонности дтей къ шалостямъ и объ исключеніи изъ этого правила скромнаго поведенія мастера Пенло, мистриссъ Вокаръ примчаетъ въ отдаленномъ конц улицы своего супруга. А такъ какъ бдняжка супругъ ея, посл тяжелой работы въ докахъ, захочетъ выпить чашку горячаго чаю, то она быстро бросается къ дому. Мистриссъ Маклинъ слдуетъ примру мистриссъ Вокаръ, и, обмнявшись на прощанье еще нсколькими словами, об он скрываются за двери, которыя остаются посл этого закрытыми до слдующаго утра и открываются разв только для ‘разнощика нива’, который является съ лоткомъ, освщеннымъ тусклымъ фонаремъ, и, передавая мистриссъ Вокаръ кружку нива и нумеръ старой газеты, сообщаетъ ей, что ‘онъ не помнитъ такой холодной ночи, исключая разв той, когда на сосднемъ пол замерзъ человкъ.’
Поговоривъ на перекрестк съ полицейскимъ стражемъ касательво весьма вроятной перемны въ погод и наступленія жестокаго мороза, вечерній разнощикъ пива возвращается къ хозяину и въ теченіе остального вечера прилежно занимается помшиваньемъ каменнаго огня, а между дломъ вмшивается въ интересный разговоръ особъ, которыя собрались вокругъ камина.
Улицы, сосднія съ Маршгэтомъ и театромъ Викторіи, представляютъ въ подобную ночь непривлекательный видъ. Топкая грязь нисколько не уменьшается въ нихъ отъ безпрестаннаго движенія народа, который толпами снуетъ около этого мста. Даже маленькій оловянный сосудъ, посвященный печеному картофелю и окруженный пестрыми фонарями, потерялъ свою привлекательность, а что касается до прилавка съ пирогами изъ почекъ, то его привлекательность совсмъ исчезла. Свча въ прозрачномъ фонар — домашняго приготовленія изъ пропитанной масломъ бумаги — разъ пятьдесятъ уже потухала, такъ что пирожникъ, утомленный, бгая взадъ и впередъ къ ближайшему винному погребу за огнемъ, съ отчаяніемъ отказался отъ своей иллюминаціи, и единственными признаками его мстопребыванія служатъ блестящія искры, которыя каждый разъ, какъ только пирожникъ открывалъ свою портабельную печь, далеко разносятся по улиц.
Продавцы рыбы, устрицъ и фруктовъ томятся въ своихъ конурахъ, тщетно стараясь привлечь покупателей. Оборванные ребятишки, которые, несмотря ни на какую погоду, привыкли проводить свободное время на улицахъ, скорчившись, стоятъ небольшими группами подъ дверными навсами или подъ парусиннымъ зонтомъ у окна сырной лавки, гд яркіе рожки газоваго свта озаряютъ огромные круги краснаго и блдно-жолтаго сыру, копченыхъ окороковъ, языковъ и различнаго рода и величины темныхъ колбасъ. Здсь ребятишки забавляются повтореніемъ театральныхъ сценъ, которыхъ они были свидтелями, выраженіемъ восторга при воспоминаніи страшной канонады, которая каждый вечеръ безъ всякихъ измненій повторяется на театр Викторіи, и наконецъ краснорчивыми похвалами въ честь неподражаемаго Билля Томнсова, за его акробатическіе подвиги и непостижимыя тлодвиженія въ національномъ морскомъ танц.
Вотъ уже одинадцать часовъ. Холодный мелкій дождь, который такъ долго все еще накрапывалъ, начинаетъ теперь падать крупными каплями. Печеный картофель оставилъ улицу до слдующаго утра, пирожникъ съ своей подвижной кладовой отправился къ дому, сырная лавка закрыла свои ставни, и ребятишки исчезли. Безпрерывный стукъ деревянныхъ башмаковъ по скользкой мостовой, шорохъ зонтиковъ и глухое завываніе втра свидтельствуютъ о безпощадной погод, и полицейскій стражъ, въ лакированномъ плащ, плотно застегнутомъ вокругъ его особы, бдный, никакъ не можетъ поздравить себя съ блестящей перспективой, особливо въ то время, когда онъ хочетъ отвернуться отъ сильнаго порыва втра и дождя и скрыться за угломъ, гд эти дв стихіи нападаютъ на него еще свирпе.
Мелочная лавочка, съ разбитымъ звонкомъ на дверяхъ, который уныло дребезжитъ при каждомъ требованіи какихъ нибудь подъ-унца чаю и четверти фунта сахару, запирается на ночь. Толпы народа, которыя сновали взадъ и впередъ въ теченіе цлаго дня, быстро начинаютъ рдть, Шумъ, крики и брань, вылетающіе изъ трактировъ и винныхъ погребковъ, составляютъ почти единственный гулъ, нарушающій грустное безмолвіе ночи.
Правда, среди этого безмолвія раздается другой, раздирающій звукъ, но онъ замолкъ почти при самомъ начал. Несчастная женщина, съ ребенкомъ на рукахъ, бережно завернутымъ въ оборванную шаль, длала попытку пропть какую-то народную балладу, въ надежд вынудить нсколько пенсовъ отъ сострадательныхъ прохожихъ. Но этотъ подвигъ — это жалкое усиліе жалкой нищеты — былъ встрченъ безчеловчнымъ смхомъ. Слезы градомъ покатились по блдному, изнуренному лицу матери. Ребенокъ озябъ, голоденъ, его тихіе, полу-подавленные стоны еще боле усиливаютъ мучительную тоску матери, и она съ воплемъ опускается на мокрое, холодное крыльцо ближайшаго дома. О, какъ мало найдется такихъ людей, которые, проходя мимо подобнаго созданія, представляютъ себ пытку сердца и паденіе духа, производимыя въ несчастной даже однимъ только усиліемъ пропть что нибудь! Болзнь, лишенія и голодъ грустно отзываются въ каждомъ слов знакомой псенки, которая часто оживляла часы вашего досужнаго веселья. Зачмъ же вы сметесь надъ этимъ пніемъ? Неужели вы не слышите, что въ трепетномъ голос пвицы высказывается ужасная повсть нищеты? Неужели вы не подумали, что, не давъ докончить этой раздирающей душу псни, несчастная мать отвернется отъ вашего пренебреженія для того только, чтобъ умереть отъ холода и голода, и умереть съ невиннымъ младенцемъ на рукахъ?
Часъ ночи. Но грязнымъ улицамъ возвращаются партіи изъ различныхъ театровъ. Кэбы, коляски и омнибусы шумно катятся по мостовой. Лодочники, съ тусклыми, грязными фонарями въ рукахъ и огромными мдными бляхами на груди, возвращаются къ своимъ пловучимъ жилищамъ или на покой, или наслаждаться удовольствіемъ за кружкой крпкаго пива и трубкой табаку. Покровители партера стремятся къ домамъ, гд во всякое время могутъ найти для себя подкрпленіе. Котлеты, почки, кролики, устрицы, портеръ и сигары подаются среди облаковъ табачнаго дыму, бготни, стукотни ножами и клокотанья бутылочной жидкости и множества другихъ подобныхъ звуковъ.
Боле музыкальная часть театральнаго общества отправляется на какой нибудь гармоническій митингъ. Изъ любопытства пойдемте вслдъ за ними и посмотримте, что творится на этихъ одушевленныхъ собраніяхъ.
Въ высокой и довольно просторной комнат сидятъ отъ восмидесяти до ста человкъ гостей. Вс они безъ милосердія стучатъ по столу рукоятками ножей и произносятъ оглушительныя крики одобренія. Съ перваго взгляда вы отнюдь не отгадаете, что все это значитъ. Но мы постараемся разсять ваше недоумніе и скажемъ, что этотъ стукъ и эти крики служатъ выраженіемъ чистосердечной похвалы веселой круговой псн, которая только что передъ нашимъ приходомъ была торжественно пропта тремя ‘пвцами-джентльменами’, которые сидятъ по средин стола. Одинъ изъ нихъ, маленькій человчекъ съ надменнымъ видомъ и лысой головой, которая высовывается изъ воротника зеленаго фрака, другой, какъ видно, одаренъ отъ природы расположеніемъ къ тучности и кром того пронзительно-визгливымъ дискантомъ, третій иметъ длинное смуглое лицо и черный костюмъ. Маленькій человчекъ — особа весьма замчательная: о, если бы вы знали, какъ онъ снисходителенъ къ ближнему и какой у него удивительный голосъ!
— У него удивительнйшій басъ! замчаетъ своему товарищу молодой джентльменъ въ голубомъ платк: едва ли кто можетъ спускаться такъ низко, какъ онъ спускается. Да, милостивый государь, такъ низко, что всегда вы не въ состояніи разслышать его голоса.
И дйствительно, слова молодого джентльмена были совершенно справедливы, Кажется, ничего не могло быть въ свт восхитительне, какъ только слушать его октаву, когда она постепенно спускается ниже и ниже, до тхъ поръ, пока подняться наверхъ не будетъ никакой возможности. Безъ душевнаго волненія и трогательнаго впечатлнія невозможно было слышать его сердечныхъ изліяній въ торжественныхъ псняхъ: ‘Я оставилъ свое сердце въ шотландскихъ горахъ’, или ‘Мой старый храбрый другъ Гаукъ’. Толстый человкъ въ свою очередь пускался въ сантиментальность. Съ нжностью пвицы и самымъ плнительнымъ тоненькимъ голоскомъ онъ ворковалъ и »Лети, лети со мной, моя подруга Бесси!’ и тому подобные нжные романсы.
— Сдлайте одолженіе, джентльмены, приказывайте себ подавать, что вамъ угодно! пожалуста приказывайте! кричалъ блднолицый мужчина съ рыжей головой, и требованія на джинъ, вино, портеръ и сигары громогласно посыпались изъ всхъ частей комнаты.
‘Пвцы-джентльмены’ находятся на самомъ верху своей славы, самымъ кроткимъ и покровительнымъ образомъ она разсыпаютъ снисходительные поклоны и награждаютъ ласковыми словами боле извстныхъ имъ постителей комнаты.
А вотъ этотъ коротенькій круглолицый джентльменъ, въ узкомъ коричневомъ сюртук, въ блыхъ чулкахъ и башмакахъ, разъигрываетъ роль комика. Посмотрите, до какой степени онъ привлекателенъ. Съ какимъ самоотверженіемъ и сознаніемъ собственныхъ своихъ способностей принимаетъ онъ предлагаемый стулъ.
— Джентльмены! говоритъ басъ-джентльменъ — онъ же и предсдатель собранія — сопровождая свой возгласъ ударомъ молотка. — Джентльмены! позвольте мн завладть вашимъ вниманіемъ…. нашъ другъ мистеръ Смуггинсъ желаетъ быть полезнымъ и любезнымъ для всего собранія.
— Браво! раздается се стороны собранія.
Смуггинсъ продолжительно прокашлялся — такъ, для симфоніи — раза два чихнулъ, къ беспредльному восторгу публики, а началъ пть комическую псню припвая: ‘фал-де-ралъ, тол-де-ралъ’, посл каждой строфы, которая всегда оказывалась вдвое короче припва. Эта псня оканчивается оглушительнымъ рукоплесканіемъ, съ окончаніемъ котораго предсдатель общества снова ударяетъ молоткомъ и восклицаетъ:
— Джентльмены! не угодно ли вамъ пропть круговую псню?
Предложеніе принимается съ шумнымъ восторгомъ, для сильнйшаго выраженія котораго нкоторые энергическіе джентльмены отбиваютъ донышки у рюмокъ. Девизъ этотъ не лишенъ юмора, но часто служитъ поводомъ къ легкой брани и именно при конц засданія, когда лакей сдлаетъ предложеніе удовлетворить его за пострадавшую посуду.
Подобныя сцены продолжаются до трехъ и до четырехъ часовъ утра. Хотя он и не оканчиваются этимъ засданіемъ, потому что плодовитая изобртательность пирующихъ друзей открываетъ широкое поле для новыхъ подвиговъ, но для описанія ихъ потребовался бы цлый томъ, содержаніе котораго при всей назидательности, лишено бы было интереса. А потому мы длаемъ низкій поклонъ и опускаемъ занавсъ.

III. МАГАЗИНЫ И ЛАВКИ СЪ ИХЪ ОБИТАТЕЛЯМИ.

Какой неистощимый источникъ для размышленія представляютъ намъ улицы Лондона! Мы ни подъ какимъ видомъ не модемъ согласиться съ сожалніемъ Стерна о человка, который, объхавъ полъ-свта, сказалъ, что видлъ одну лишь пустыню, не хотимъ и сами имть ни малйшаго сожалнія къ человку, который, взявъ шляпу и трость, прогулялся бы отъ, Ковентъ Гардена до ограды св. Павла, и обратно, и потомъ сказалъ бы, что не извлекъ изъ этой прогулки не только удовольствія, но даже пользы. А надобно правду сказать, подобные люди существуютъ на бломъ свт: мы каждый день встрчаемся съ ними. Огромные черные шейные платки, свтлые жилеты, замысловатыя трости и недовольныя лица составляютъ главную ихъ характеристику. Другой человкъ быстро проходитъ мимо насъ, серьезно отправляясь къ занятіямъ или безпечно гоняясь за удовольствіями. Напротивъ того, эти люди безмолвно и медленно катаются по улиц и выражаютъ на своихъ лицахъ необыкновенное счастіе и одушевленіе. Ничто, по видимому, не производитъ на нихъ впечатлнія, ни что, кром толчка со стороны какого нибудь невжды-дворника или быстраго кэба, не можетъ нарушить ихъ холоднаго ко всему равнодушія. Вечеромъ, въ хорошую погоду, вы всегда встртите ихъ въ табачномъ магазин, изъ оконъ котораго они выглядываютъ, прикрытые отъ нескромныхъ взглядовъ синими кисейными занавсками. Только тамъ они вполн наслаждаются своимъ существованіемъ, приглаживаютъ свои роскошные бакенбарды, играютъ огромной золотой цпочкой и въ полголоса выражаютъ нжный вздоръ хозяйк магазина, молоденькой лэди, которая, при яркомъ блеск газоваго свта, служитъ предметомъ восторга для всхъ служанокъ изъ цлаго квартала и предметомъ зависти для модныхъ магазинщицъ на дв мили въ окружности.
Къ числу главныхъ нашихъ удовольствій принадлежитъ удовольствіе наблюдать на постепеннымъ ходомъ, за возвышеніемъ или паденіемъ нкоторыхъ магазиновъ. Съ весьма многими изъ нихъ, расположенными въ различныхъ частяхъ города, мы уже успли не только свести довольно короткое знакомство, но и подробно узнать всю ихъ исторію. Мы сразу можемъ насчитать до двадцати такихъ магазиновъ, которые не платили пошлины въ теченіе послднихъ шести лтъ. Они никогда не любовались своими владтелями боле двухъ мсяцевъ сряду, но зато были свидтелями всхъ возможныхъ родовъ мелочной торговли.
Мы представимъ вамъ одинъ изъ этихъ магазиновъ, который можетъ служить образцемъ для всхъ другихъ, и въ судьб котораго мы постоянно принимали живйшее участіе, будучи знакомы съ нимъ съ тхъ поръ, какъ онъ открылся въ город подъ названіемъ мелочной лавочки. Онъ расположенъ на Сюрревской сторон Темзы, недалеко отъ Мэршгэта. Съ самого начала это былъ частный домъ, весьма благовидной наружности, но впослдствіи времени обстоятельства владльца этого дома приведены были въ крайне стснительное положеніе, такъ что домъ поступилъ въ казенное управленіе, хозяинъ дома выхалъ, и его родное пепелище постепенно стало превращаться въ жалкія руины. Вотъ съ этого-то періода и начинается наше знакомство: когда штукатурка и краска во многихъ мстахъ совершенно исчезли, спускъ въ подвальный этажъ покрылся зеленой плесенію и грязью, водосточныя трубы во многихъ мстахъ были переломаны, — словомъ сказать, когда весь домъ представлялъ изъ себя жалкую картину запустнія. Ребятишки изъ здшняго квартала находили безпредльное удовольствіе собираться на крыльц этого дома и по очереди стучать въ уличную скобу, къ величавшему удовольствію сосдей вообще и въ особенности нервной старой лэди, жившей черезъ домъ. Жалобамъ на шалуновъ не было числа, и даже пробовали отучить ихъ отъ этого мста холодной водой, неожиданно орошавшей ихъ съ головы до ногъ, — но безъ всякаго успха. При такомъ положеніи дла, содержатель лавки на ближайшемъ углу, въ которой продавались корабельныя принадлежности, самымъ обязательнымъ образомъ снялъ мдную скобу съ уличныхъ дверей, продалъ ее, и съ той поры несчастный домъ принялъ видъ гораздо печальне прежняго.
Обстоятельства принудили насъ разстаться съ нашимъ пріятелемъ на нсколько недль. Но можете представить себ наше изумленіе, когда, возвратившись, мы не нашли слдовъ существовавшія заброшеннаго дома! На его мст очутилась прекрасная лавка, быстро приближающаяся къ принятію титула ‘магазина’. На ставняхъ и въ окнахъ ея были выставлены объявленія, извщающія публику, что ‘въ самомъ непродолжительномъ времени будетъ открыта продажа шолковыхъ, шерстяныхъ, бумажныхъ и полотняныхъ матеріи самаго высшаго достоинства и по самымъ сходнымъ цнамъ.’ И дйствительно, магазинъ открылся въ надлежащее время и надъ окнами его закрасовалась надпись владтеля и ‘К®’. Золотыя буквы этой надписи до такой степени были ослпительны, что невозможно было смотрть на нихъ, не подвергая опасности свое зрніе. А какія ленты, какія шали выглядывали изъ оконъ! какія прекрасные молодые люди находились внутри магазина! съ какими чистыми манишками и блыми шейными платками! Что касается владтеля магазина, то онъ ршительно ничего не длалъ, какъ только ходилъ взадъ и впередъ по магазину, подавалъ стулья прекрасному полу, являвшемуся за покупками, или держалъ весьма серьёзныя совщанія съ помянутыми прекрасными молодыми людьми, которые, судя по опыту и дальновидности, сосдей, принадлежали къ числу членовъ ‘К®’. Мы смотрли на все это съ чувствомъ глубокаго сожалнія: мы предвидли роковую участь магазина, и предчувствіе не обмануло васъ. Паденіе его было медленно, но врно. Въ окнахъ начали показываться билетики съ назначеніемъ пониженныхъ цнъ на товары, посл того на удачныхъ дверяхъ появилось объявленіе объ отдач въ наемъ нижняго этажа ‘безъ мебели’, потомъ одинъ изъ молодыхъ людей исчезъ, неизвстно куда, прочіе его товарищи надли черные галстуки и глухіе жилеты, а содержатель магазина обнаружилъ сильную наклонность къ употребленію горячительныхъ напитковъ. Магазинъ сдлался грязнымъ, разбитыя окна оставались безъ починки и товары стали исчезать по цлымъ кускамъ безъ посредничества покупателей. Наконецъ компанія сняла золотую вывску, и содержатель магазина, при искреннемъ своемъ почтеніи, препроводилъ ключъ отъ дома по принадлежности.
Новый жилецъ былъ содержатель моднаго магазина. Магазинъ хотя и былъ украшенъ скромне прежняго, но въ немъ во всхъ частяхъ обнаруживалась чистота и опрятность. Несмотря на то, мы всегда считали и это дло неблагонадежнымъ. При всемъ нашемъ желаніи новому жильцу всякаго благополучія, мы трепетали за его успхъ. По видимому, онъ былъ вдовецъ и имлъ другія занятія, потому что каждое утро проходилъ мимо насъ по направленію къ Сити. Торговля въ магазин производилась его старшей дочерью. Бдняжка! для этого занятія ей не нужно было помощниковъ. Иногда намъ случалось замтить въ задней половин магазина двухъ-трехъ дтей, одтыхъ, по примру матери, въ глубокій трауръ, а вечеромъ мы никогда не проходили не видавъ у окна содержательницы магазина за какой нибудь работой для дтей или для продажи. Когда блдное лице ея, освщенное тусклымъ свтомъ сальной свча, казалось намъ печальне и задумчиве обыкновеннаго, мы всегда думали, что если бы безразсудныя матери семействъ, которыя такъ стараются, какъ говорятся, сбыть съ рукъ своихъ дочерей, если бы он хотя вполовину знали страданія и лишенія, которымъ подвергаются ихъ дочери, для того только, чтобы честнымъ трудомъ пріобрсть себ дневное пропитаніе, то, можетъ быть, он очень умрили бы старанія видть дочерей своихъ какъ можно скоре замужними и чрезъ минутное удовлетвореніе тщеславія не подвергали бы ихъ страшной нищет!
Но возвратимся къ магазину. Мы продолжали наблюдать за нимъ и видли ясно, что нищета въ немъ усиливалась съ каждымъ днемъ. Правда, дти постоянно были чисты и опрятны, но ихъ платьица покрылись безчисленнымъ множествомъ заплатокъ. Верхняя часть дома отдавалась въ наемъ, для уплаты части аренднаго содержанія, но охотниковъ поселиться въ ней не являлось. Медленный, изнурительный недугъ старшей дочери лишилъ ее возможности продолжать вечернія занятія. Наступилъ срокъ платежа аренды. Владтель дома пострадалъ отъ неудачи послдняго жильца, а потому не имлъ никакого состраданія къ безуспшному предпріятію содержателя моднаго магазина. Онъ подалъ ко взысканію, и въ одно прекрасное утро мы имли несчастіе быть свидтелями, какъ прикащики ‘Лондонскаго Дядюшки’ вывозили изъ дому скудную мебель, и на самомъ дом увидли новый билетъ съ крупною надписью ‘отдается въ наемъ’. Что сдлалось впослдствіи съ жильцами, для насъ закрыто непроницаемой завсой, но полагаемъ, что бдная мать, совершивъ свое трудное земное поприще, навсегда освободилась отъ скорби и страданій.
Любопытство, сильно подстрекало насъ узнать, что будетъ въ домомъ посл этого. Теперь уже ясно было видно, что это мсто несчастливо. Билетъ былъ вскор снятъ, и внутри магазина длались нкоторыя измненія. Мы находились въ лихорадочномъ ожиданіи. Догадки ваши истощились: мы перебрали въ нашемъ ум вс роды торговли, но ни одинъ изъ нихъ не согласовался съ предубжденіемъ въ постепенное раззореніе новыхъ постояльцевъ. Наконецъ магазинъ открыли, и мы удивились, что до сихъ поръ не могли отгадать настоящаго положенія дла. Магазинъ — весьма небольшой даже и въ цвтущую свою пору — раздлился на дв лавки: одна была занята шляпнымъ мастеромъ, а другая табачникомъ, который кром табаку продавалъ трости и палки и былъ коммиссіонеромъ воскресной газеты. Об лавки отдлялись одна отъ другой тоненькой перегородкой, обклеенной яркими полосатыми шпалерами.
Табачникъ занимался своимъ промысломъ дольше всхъ постояльцевъ, которые сохранились въ нашей памяти. Это былъ краснолицый, нахальный, негодный человкъ, по видимому, привыкшій принимать вещи, какъ он есть, и изъ самыхъ дурныхъ обстоятельствъ извлекать, по возможности, лучшее. Сигары онъ продавалъ по мр требованій, а остальныя выкуривалъ самъ. Онъ содержалъ свою лавку до тхъ поръ, пока на нарушались мирныя отношенія между нимъ и хозяиномъ дома, но при первомъ нарушеніи спокойствія онъ прехладнокровно заперъ лавку и исчезъ. Съ этого времени дв маленькія конурки подвергались безчисленнымъ перемнамъ. Табачнику наслдовалъ театральный парикмахеръ, который украсилъ свое окно грошевыми отпечатками театральныхъ сценъ и страшныхъ кровопролитныхъ сраженій. Мсто шляпнаго мастера заступилъ зеленщикъ, а парикмахеръ, въ свою очередь, уступилъ давку портному. Короче сказать, перемны постояльцевъ до того были многочисленны, что мы не успвали замчать ихъ. Однакожь, въ послднее время въ дом обнаружились врные признаки постоянныхъ жильцовъ. Эта перемна случилась самымъ незамтнымъ образомъ. Содержатели лавокъ постепенно отдавали въ наемъ одну комнату за другою, такъ что подъ конецъ принуждены была стснить себя до крайности. Прежде всего появилась на отдльной двери мдная дощечка съ надписью ‘Пансіонъ для двицъ’. Спустя немного времени, мы замтили другую мдную дощечку, потомъ колокольчикъ и потомъ другой колокольчикъ.
Остановившись передъ фасадомъ нашего стараго пріятеля и замчая эти несомннные признаки распространенія бдности въ дом, мы заключили, по предъидущимъ фактамъ, что домъ достигъ послдняго предла своего періодическаго назначенія, и что скоро совершенно опустетъ. Но на этотъ разъ мы ошиблись. Когда случай привелъ насъ въ послдній разъ пройти мимо дома, то въ подвальномъ этаж его учреждено было молочное заведеніе, и мы своими глазами видли, какъ стадо тощихъ дворовыхъ птицъ вбгало въ одн двери и выбгало въ другія. Прочіе этажи были пусты.

IV. ШОТЛАНДСКІЙ ДВОРЪ.

Шотландскій дворъ занимаетъ небольшую, очень небольшую полосу земли, которая граничитъ съ одной стороны грязной водой рки Темзы, а съ другой — садами Нортумберландскаго дворца, и примыкаетъ съ одного конца къ Нортумберландовой улиц, а съ другого — къ задней половин площади Вайтъ-Голлъ. Когда эта область была въ первый разъ и случайнымъ образомъ открыта провинціальнымъ джентльменомъ, заблудившимся нсколько лтъ тому назадъ на улиц Страндъ, то коренными обитателями въ ней оказались: портной, трактирщикъ, два содержателя състныхъ лавокъ и пирожникъ. Кром этихъ лицъ открылось еще племя сильныхъ и рослыхъ людей, которые регулярно каждое утро, около пяти и шести часовъ, отправлялись къ пристани Шотландскаго двора, нагружали каменнымъ, углемъ тяжелые вагоны, отправлялись съ этими вагонами въ отдаленныя мста Лондова и за Лондовъ и снабжали тамошнихъ жителей горючимъ матеріаломъ. Разгрузивъ вагоны, они снова отправлялись за свжимъ запасомъ, и эта исторія продолжалась изо дня въ день въ теченіе цлаго года.
Такъ какъ поселенцы извлекали средства къ своему существованію изъ удовлетворенія нуждъ этихъ неутомимыхъ промышленниковъ, то предметы, назначаемые въ продажу, и мста, гд они продавались, носили на себ сильныя отпечатки примненія ко вкусу и желаніямъ покупателей. Портной, напримръ, выставлялъ въ своемъ окн пару лиллипутскихъ кожаныхъ штиблетъ и самаго миніатюрнаго вида кафтанъ, а при вход въ его мастерскую на каждой половин дверей приколочены были образцы угольныхъ мшковъ. Содержатели състныхъ лавокъ выставляли на показъ огромнйшія части жареной говядины и массивныя пудинги, достоинство которыхъ могли оцнить одни только угольщики. Изъ окна пирожника выкатывались блыя куски печенаго теста, съ красноватыми пятнами, которыми обнаруживалось мсто пирожной начинки, и всегда возбуждали аппетитъ проходящихъ работниковъ.
Но самое лучшее мp3,сто изъ всего Шотландскаго двора, это — старый трактиръ, расположенный на углу. Здсь, въ мрачной комнат стариннаго вида, озаряемой яркимъ каминнымъ огнемъ и украшенной огромными стнными часами съ блымъ цыферблатомъ и черными цыфрами, сидятъ мужественные угольщики, поглощая страшныя кружки барклеевскаго портера и выпуская клубы табачнаго дыму, который клубится надъ ихъ головами и покрываетъ комнату густымъ, мрачнымъ облакомъ. Изъ этой комнаты въ зимніе вечера часто раздаются веселые голоса и достигаютъ до самой рки, особливо когда пніе совершается цлымъ хоромъ или когда на нкоторыхъ выразительныхъ словахъ псни потребуется сдлать удареніе.
Въ этой же комнат разсказываются старинныя преданія о, томъ, что такое была Темза въ прежніе годы, когда еще не было выстроено бумаго-прядильной мануфактуры, и когда о Ватерлоосскомъ мост никто еще не думалъ. При подобныхъ случаяхъ заключеніе всякаго разсказа сопровождалось киваніемъ головъ и выраженіемъ ужаса, къ глубочайшему назиданію подростающаго поколнія угольщиковъ, которые столпились вокругъ разскащиковъ и спрашивали, къ чему ведутъ вс эти измненія. При этомъ вопрос портной торжественно оставлялъ свою трубку и отвчалъ, что, безъ всякаго сомннія, это ведетъ, къ лучшему, но только въ томъ онъ сомнвается, хорошо ли это будетъ для Шотландскаго двора. Это таинственное мнніе, выраженное съ видомъ полу-предсказанія, никогда не оставалось безъ одобрительнаго согласія со стороны всего собранія. Бесда продолжается часовъ до десяти. Въ это время является жена портного, уводитъ его домой, и общество расходится, для того только, чтобъ на слдующій вечеръ, въ тотъ же самый часъ, снова встртиться въ той же самой комнат и потолковать ршительно о тхъ же самыхъ предметахъ.
Около этого времени, до дня, отправляющіеся вверхъ по Темз, начали привозить на Шотландскій дворъ городскіе слухи, что будто бы лордъ-мэръ грозилъ срыть до основанія старый лондонскій мостъ и выстроить новый. Слухи эти приняты были съ самаго начала за простыя городскія сплетни, не имющія ни какого основанія, потому что на Шотландскомъ двор никто не сомнвался, что если лордъ-мэръ дйствительно задумалъ подобный планъ, то, прежде чмъ приступитъ къ исполенію, его посадятъ въ Товеръ и будутъ судить военнымъ судомъ, какъ государственнаго измнника.
Между тмъ слухи распространялись быстре и быстре и принимали видъ правдоподобія. Наконецъ одна лодка, нагруженная лучшимъ валсэндскимъ углемъ, привезла утвердительныя свднія, что уже нсколько сводовъ стараго лондонскаго моста закрыто, и что сдланы уже обширныя приготовленія для постройки новаго моста. О! какое волненіе произвела эта новость въ постителяхъ старинной комнаты на Шотландскомъ двор! Каждый членъ собранія, блдный отъ изумленія и страха, смотрлъ въ лицо своего собесдника и читалъ на немъ отголосокъ грустныхъ ощущеній, которыя тснили его собственную грудь. Самый старшій угольщикъ, для утшенія себя и своихъ товарищей, старался доказать, что въ ту минуту, какъ только разрушатъ перемычки и своды стараго моста, вся вода изъ Темзы выбжитъ и оставитъ сухое дно. Что тогда будетъ съ угольными лодками? что станетъ съ торговлей Шотландскаго двора и его народонаселеніемъ? Портной печальне прежняго качалъ головой, уныло посматривалъ на дно портерной кружки и говорилъ: ‘подождите немного…. вы увидите, что изъ этого будетъ…. Не будь я портной Шотландскаго двора, если военный судъ не приговоритъ лорда-мэра, къ смертной казни.’
Угольщики ждали. Лодка за лодкой являлись на Шотландскій дворъ, а о приговор военнаго суда не было и помину. Вотъ, уже положенъ и основный камень, и положенъ герцогомъ, роднымъ братомъ короля. Прошли годы, и мостъ былъ открытъ самимъ королемъ. Вслдъ за тмъ перемычки и старый мостъ были срыты до основанія, и изумленіе обитателей Шотландскаго двора было безпредльно, когда они, проснувшись на другое утро съ полнымъ убжденіемъ, что пройдутъ къ пловучей пристани не замочивъ подошвы башмаковъ, увидли, что вода по прежнему находилась въ своемъ мст.
Результатъ этого перваго нововведенія, хоти ни въ какомъ отношеніи не согласный съ ожиданіями обитателей Шотландскаго двора, произвелъ, однако же, надъ ними полное свое дйствіе. Одинъ изъ содержателей състной давки началъ придерживаться общему народному мннію и искать себ постителей между новымъ классомъ народа. Онъ разостлалъ на своихъ маленькихъ столахъ чистыя скатерти и пригласилъ городского маляра сдлать нкоторыя измненія въ вывск и кром того написать на окнахъ красными буквами объявленіе, что горячія блюда можно видть въ его лавк отъ двнадцати до двухъ часовъ. Улучшенія всякаго рода и нововведенія быстрыми шагами распространялись по Лондону и подступали къ самому порогу Шотландскаго двора. На Гуегерфордской пристани открылся новый рывокъ, и въ Вайтъ-Голл учредилась Контора Полицейскихъ Коммиссіонеровъ. Торговля на Шотландскомъ двор увеличилась. Къ числу членовъ Нижняго Парламента прибавлено еще нсколько человкъ. Провинціяльные депутаты нашли, что Шотландскій дворъ можетъ служить къ сокращенію дороги, примру же ихъ послдовали и многіе другіе пшеходы.
Мы замчали развитіе цивилизаціи и смотрли на него съ глубокимъ сожалніемъ. Содержатель състной лавки, который мужественно сопротвлялся введенію салфетокъ и скатертей, терялъ свое мсто съ каждымъ днемъ, между тмъ какъ его противникъ выигрывалъ, и вслдствіе этого между обими сторонами родилась смертельная вражда. Угольщики новаго поколнія не хотли пить портера въ трактир Шотландскаго двора, но отправлялись наслаждаться грогомъ въ Парламентскую улицу. Пирожникъ все еще продолжалъ посщать старинную комнату, но полюбилъ сигары, началъ именоваться кандитеромъ и читать газеты. Старые угольщики по прежнему собиралась, къ знакомому камину, но бесда ихъ сдлалась печальна, и уже громкіе крики и веселыя псни не оглашали боле окрестностей Шотландскаго двора.
Но посмотрите, что такое Шотландскій дворъ въ настоящее время. О! какъ замтно измнились его древніе обычаи! и куда двалась прежняя простота нравовъ тамошнихъ обитателей! Старый, ветхій трактиръ обращенъ въ обширные и великолпные погреба. Листовое золото было употреблено въ значительномъ количеств для сооруженія буквъ, которыя украшали входъ въ эти погреба, а рука неизвстнаго поэта тутъ же начертала весьма привлекательные вакхическіе стансы. Портной выставилъ въ своемъ окн образецъ моднаго коричневаго сюртука съ мховымъ воротникомъ, съ шолковыми пуговицами и мховыми обшлагами. Онъ носитъ штрипки на своихъ панталонахъ, и кром того мы зам 23,тили, что его подмастерья (у него уже есть подмастерья!) занимались работой на широкомъ стол, также въ штрипкахъ, неизвстно только, длалось ли это изъ подражанія своему хозяину, или изъ подражанія мод.
Въ другомъ конц небольшого ряда домиковъ поселился сапожникъ и выставилъ для продажи сапоги — настоящіе веллингтоновскія сапоги! — о которыхъ нсколько лтъ тому назадъ никто изъ обитателей Шотландскаго двора не только не имлъ понятія, но и никогда не слышалъ. Вслдъ за сапожникомъ появился дамскій портной, и въ то время, какъ мы полагали, что стремленіе къ нововведенію не можетъ произвесть боле никакихъ измненій, вдругъ появился ювелиръ, и, не довольствуясь тмъ, что выставилъ въ своемъ окн огромнйшій запасъ золоченыхъ колецъ и бронзовыхъ браслетокъ, онъ еще привсилъ объявленіе, которое и теперь можно увидать въ его окн, что ‘въ его мастерской промыкаются дамскія уши’. Дамскій портной нанимаетъ молодую лэди, которая носитъ передникъ съ карманами, а портной извщаетъ почтеннйшую публику, что джентльмены могутъ длать у него заказы изъ своихъ матеріаловъ.
Среди всхъ этихъ перемнъ, среди всхъ улучшеній и нововведеній существуетъ на Шотландскомъ двор одинъ только старикъ, который, по видимому, оплакиваетъ паденіе этого древняго мста. Онъ ни съ кмъ не говоритъ, но, обыкновенно, сидитъ на деревянной скамейк, подл стны, обращенной къ Вайтъ-Голлу, и любуется ласками и прыжками тучныхъ породистыхъ собакъ. Его можно назвать господствующимъ духовъ Шотландскаго двора. Годы и годы промчались надъ его головой, но въ хорошую погоду и въ дурную, въ теплую и холодную, въ мокрую и сухую, въ снгъ, градъ и дождь старикъ всегда сидитъ на одномъ и томъ же мст. Нищета и страданія сдлали сильный отпечатокъ на его лиц, уже станъ его согнулся отъ старости, уже голова его ублилась сдиною отъ тяжкихъ испытаній, но онъ не покидаетъ своего мста и съ грустью вспоминаетъ о прошедшемъ. Онъ не перестанетъ влачить туда дряхлыхъ своихъ членовъ, пока глаза его не закроются на вки не только для Шотландскаго двора, но и для цлаго міра.
Пройдутъ годы, и антикварій новйшаго поколнія, взглянувъ въ какую нибудь заплсневлую рукопись о борьб и страстяхъ, волновавшихъ міръ въ эти времена, быть можетъ, заглянетъ и на страницы, которыя мы только что написали. Но, несмотря на его обширныя свднія въ исторіи прошедшихъ вковъ, несмотря на всю его книжную премудрость, на искусство собирать драгоцнныя книги, на сухія занятія въ теченіе продолжительной жизни, на фоліанты, которые покрыты слоями полу-вковой пыли, и которые стоили ему огромнйшаго капитала, ему не отъискать того мста, гд находился Шотландскій дворъ, — не отъискать даже по примтамъ, которыя мы выставили въ этомъ описаніи.

V. СЕМЬ УГЛОВЪ

Мы всегда такого мннія, что если бы никто изъ поэтовъ не обезсмертилъ Семи Угловъ, то Семь Угловъ сами непремнно пріобртутъ себ безсмертіе. Семь Угловъ! Это — страна музыки и поэзіи, страна первыхъ изліяній пламеннаго сердца и замчательныхъ предсмертныхъ изрченій, страна, освщенная именами Катнака и Питтовъ, тсно связанными съ яблочниками и шарманками, въ ту пору, когда дешевые литературные журналы наполнялись аршинными балладами, и когда, къ смягченію наказаній за уголовныя преступленія, не предпринималось въ Парламент никакихъ ршительныхъ мръ.
Взгляните на устройство этого мста. Вы на каждомъ шагу встрчаете здсь гордіевъ узелъ, встрчаете лабиринтъ Гамптонъ-Корта, лабиринтъ Бюла-Спа {Гамптонъ-Кортъ и Бюла-Спа — загородныя увеселительныя мста, съ прекрасными садами.}, встрчаете узлы благо шейнаго платка, трудность завязать которые можно сравнить только съ очевидною невозможностью развязать. Вообще говоря, какая путаница можетъ сравниться съ путаницей Семи Угловъ? гд вы найдете другой подобный лабиринтъ улицъ, дворовъ, переулковъ и аллей? гд вы найдете такое скопище англичанъ и ирландцевъ, какое встрчается въ этой запутанной части Лондона.
Чужеземецъ, очутившись въ первый разъ у Семи Угловъ и остановившись у семи мрачныхъ переулковъ, съ видимою нершимостью, который изъ нихъ избрать для своего дальнйшаго шествія, невольнымъ образомъ посвятитъ значительное время для удовлетворенія своего любопытства и внименія. Отъ весьма неправильнаго сквера, на который случайно забрелъ путешественникъ, тянутся улицы и переулки по всмъ возможнымъ направленіямъ, до тхъ поръ, пока не скроются въ вредныхъ испареніяхъ, которыя нависли надъ вершинами домовъ, и отъ которыхъ мрачная и грязная перспектива длается еще неопредленне и сжате. На каждомъ углу вы увидите толпы празднаго народа, которыя собрались сюда какъ будто затмъ, чтобъ подышать чистымъ воздухомъ, непроникающимъ въ мутныя улицы и аллеи. Наружность этихъ людей и ихъ жилищъ внушаютъ невольное удивленіе во всхъ, кому придется взглянуть на нихъ, быть можетъ, на одного только коренного жителя Лондона не произведутъ они никакого впечатлнія.
Вонъ тамъ, на томъ углу, собралась небольшая толпа вокругъ двухъ женщинъ, которыя, опорожнивъ въ теченіе утра три различные сосуда джину и горькой, поссорились изъ за какого-то домашняго распоряженія и наконецъ готовы даже покончить свою ссору кулаками, къ величайшему удовольствію и участію другихъ женщинъ, которыя жили въ томъ же дом и которыя весьма охотно являлись партизанками той или другой стороны.
— Почему ты, Сара, не вцпишься въ нее? восклицаетъ полуодтая баба. — Чего ты думаешь? Да еслибъ только она сдлала со мной подобную штуку, я не стала бы долго думать: и въ ту же минуту выцарапала бы ей глаза…. Этакая дрянь!
— О чемъ мы шумите ? въ чемъ дло? спрашиваетъ другая женщина, только что явившаяся на мсто брани.
— Въ чемъ дло?! воскликнула первая ораторша съ бшенымъ негодованіемъ указывая на обвиняемую преступницу: — въ чемъ дло?! Бдная мистриссъ Сулливинъ! Пятеро дтей на рукахъ — да не смй еще выйти со двора достать для нихъ кусокъ хлба!… Гд это видано, чтобы стали приходить безъ нея всякія шлюхи да таскать мужа на прогулки по аллеямъ!… Вдь вотъ ужь въ оминъ Понедльникъ двнадцать лтъ, какъ они женаты….. я своими глазами видла свидтельство, когда пила вмст съ ними чай въ Страстную Пятницу…. Этакія шлюхи!…
— Кого ты называешь шлюхами? прерываетъ защитница другой стороны, обнаруживая сильное желаніе принять на свою долю часть предстоящей схватки.
— Ай да, Мэри! вотъ такъ! хорошенько ее, хорошенько! восклицаетъ сосдній лавочникъ.
— Кого ты называешь шлюхами? снова повторяетъ освирпвшая Мэри.
— Не твое дло, отвчаетъ противница, весьма выразительно: — не въ свое дло не суйся…. убирайся домой да проспись сначала, а потомъ принимайся штопать чулки.
Этотъ нескромный намекъ не только на нетрезвое поведеніе, но и на ветхое состояніе гардероба доводитъ раздраженіе буйной соперницы до высочайшей степени, и вслдствіе того она съ жаромъ убждаетъ окружающихъ вступиться за нее, и мужественно вступаетъ въ бой. Схватка начинается всеобщая и оканчивается прибытіемъ полицейскихъ чиновниковъ
Въ дополненіе къ многочисленнымъ группамъ, которыя или толпятся около питейныхъ лавокъ, или ссорятся посреди дороги, каждый фонарный столбъ на открытомъ мст иметъ своего обладателя, который, прислонившись къ этому столбу, безмолвно проводитъ цлые часы. Странно довольно, но мы замтили, что одинъ классъ лондонскаго народонаселенія считаетъ за величайшее наслажденіе простоять нсколько часовъ прислонившись къ стн или къ столбу. Мы никогда не видли, чтобы лондонскій каменьщикъ принималъ участіе въ какихъ нибудь другихъ удовольствіяхъ, за исключеніемъ драки, въ которую онъ готовъ вступить во всякое время. Пройдите вечеркомъ по улиц Ст.-Джойлзъ въ какой угодно день недли, и вы непремнно увидите ихъ у фонарныхъ столбовъ, въ ихъ бумазейныхъ костюмахъ, забрызганныхъ известью и покрытыхъ грязноватою пылью. Прогуляйтесь въ воскресенье мимо Семи Угловъ, и вы снова увидите ихъ у столбовъ въ чистыхъ полосатыхъ панталонахъ, въ свтлыхъ сапогахъ, въ синихъ курткахъ и огромныхъ желтыхъ камзолахъ. Они какъ будто нарочно затмъ и надваютъ свои лучшія платья, чтобъ простоять цлый день прислонившись къ фонарному столбу!
Особенный характеръ этихъ улицъ и необыкновенное сходство ихъ между собою нисколько не уменьшаютъ того замшательства, въ которое бываетъ поставленъ неопытный пшеходъ при посщеніи Семи Угловъ. Онъ проходитъ улицы грязи и разбросанныхъ зданій, встрчается съ обширными дворами, наполненными какъ безобразными и непропорціональныхъ размровъ домами, такъ и полу-нагими ребятишками, которые валяются въ собачьихъ конурахъ. Мстами показываются мрачныя мелочныя лавки съ разбитымъ колокольчикомъ, который прившенъ позади дверей и который или возвщаетъ о приходp3, покупателя, или измннически предаетъ таинственное появленіе молодого джентльмена, у котораго страсть къ чужой собственности и въ особенности къ лавочнымъ выручкамъ развита превосходно еще съ самой юности. Иногда какъ будто напоказъ встрчается высокое, прекрасное зданіе, которое прикрываетъ собой вязкій и грязный сосдній трактиръ. Въ длинныхъ рядахъ полу-разбитыхъ и мстами заклеенныхъ бумагой окнахъ выставлены въ горшкахъ, грязныхъ какъ и сами Семь Угловъ, цвты, которые существуютъ, можетъ быть, съ самого основанія Семи Угловъ. Лавка для покупки тряпокъ, костей, стараго желза, кухонной посуды не уступаютъ въ чистот птичникамъ и клткамъ для кроликовъ…. Лавки подержанныхъ и заложенныхъ вещей, учрежденныя, по видимому, самыми гуманными существами (потому что он служатъ прибжищемъ цлымъ легіонамъ моли) и усянныя безчисленнымъ множествомъ объявленій о пансіонахъ, о грошовыхъ театрахъ, о ходатаяхъ по чужимъ дламъ, о мебели, о музык для баловъ и раутовъ дополняютъ мстную картину, а грязные мужчины, оборванныя женщины, полу-нагіе ребятишки, шумные воланы, дымящіяся трубки, гнилые фрукты, боле чмъ сомнительныя устрицы, тощія кошки, печальныя собаки и сухія какъ скелеты курицы оживляютъ эту картину и придаютъ ей невыразимую прелесть.
Если наружность домовъ или взглядъ на обитателей этихъ домовъ представляютъ мало привлекательнаго, то мы не полагаемъ, чтобы боле близкое знакомство съ ними измнило первое впечатлніе. Каждая комната иметъ отдльнаго жильца, и каждый жилецъ обыкновенно бываетъ главою многочисленнйшаго семейства.
Для примра заглянемъ хоть въ одинъ домъ. Вотъ этотъ лавочникъ, занимающійся продажею по части печенья, или по части горючихъ матеріяловъ, или по другой какой нибудь части, которая требуетъ для ежедневнаго оборота отъ полутора до двухъ шиллинговъ, проживаетъ со всмъ своимъ семействомъ въ самой лавк и въ задней маленькой комнатк. Въ задней половин кухни живетъ ирландскій поденщикъ съ семействомъ, а въ передней — какой нибудь разнощикъ, также съ семействомъ. Въ передней половин перваго яруса живетъ другой мужчина съ женой и семействомъ, а въ задней подовин, — ‘молодая женщина, которая занимается тамбурной работой и одвается весьма джентильно, которая часто говоритъ о своей подруг изъ знатной фамиліи и терпть не можетъ вульгарностей.’ Второй этажъ и его обитателей можно назвать вторымъ изданіемъ перваго, разв только на исключеніемъ джентльмена оборванца, занимающаго чердачекъ. Этотъ джентльменъ каждое утро получаетъ полъ-кружки кофе изъ ближайшей кофейной, которая помщается въ крошечной конурк, и надъ каминомъ которой, въ деревянной рамочк, красуется надпись, учтиво предлагающая постителямъ, ‘для избжанія недоразумній, деньги за требуемые предметы платить предварительно’. Джентльменъ-оборванецъ служитъ для здшняго квартала весьма загадочнымъ предметомъ. Но такъ какъ онъ ведетъ затворническую жизнь и на исключеніемъ полъ-кружки кофе и пенсовой булки покупаетъ иногда перья и чернила, то немудрено, что онъ прослылъ за сочинителя. У Семи Угловъ распространились даже слухи, что онъ пишетъ поэмы для мистера Варрена.
Если кому нибудь придется проходить мимо Семи Угловъ въ лтній знойный вечеръ и видть, какъ дружелюбно разговариваютъ женщины, то невольнымъ образомъ подумаетъ, что это согласіе между ними никогда не нарушается, и что обитатели Семи Угловъ могли бы служить прекраснымъ примромъ для другихъ. Но, увы! мы по опыту знаемъ наврное, что лавочникъ какъ нельзя хуже обходится со своимъ семействомъ, что разнощикъ — онъ же большой мастеръ выколачивать пыль изъ ковровъ — часто обращаетъ свое искусство на жену. Переднія жильцы перваго этажа находятся въ непримиримой вражд съ передними жильцами второго этажа, за то, что послдніе имютъ обыкновеніе заводить танцы въ то время, когда первые ложатся спать. Жильцы второго этажа ссорятся изъ за дтей съ обитателями кухни. Ирландскій поденьщикъ каждый вечеръ возвращается домой въ нетрезвомъ вид и нападаетъ ршительно на всхъ. Короче сказать, между всми этажами существуетъ непрерывная вражда, даже самые подвалы принимаютъ въ ней живйшее участіе. Мистриссъ А. колотитъ ребенка мистриссъ Б. за то, что онъ длаетъ гримасы. Мистриссъ Б. обливаетъ холодной водой ребенка мистриссъ А. зато, что онъ употребляетъ неприличныя выраженія. Мужья вступаются: длается общая ссора, слдствіемъ которой бываетъ драка, а результатомъ — полицейскій чиновникъ.

VI. РАЗМЫШЛЕНІЯ НА УЛИЦ МОНМАУТЪ.

Мы всегда питали въ душ особенную привязанность къ улиц Монмаутъ, какъ къ самому врному и самому главному складочному мсту поношеннаго платья. Улица Монмаутъ почтенна по своей древности и вполн заслуживаетъ уваженіе на пользу, которую она приноситъ. Улицы Голивелъ мы не жалуемъ, а рыжихъ евреевъ, которые насильно тащатъ васъ въ свои грязныя жилища и противъ всякаго съ вашей стороны желанія навязываютъ вамъ платье, мы просто презираемъ.
Обитатели улицы Монмаутъ весьма много отличаются отъ прочихъ классовъ лондонскаго народонаселенія. Это — мирное и отшельническое племя, которое заключаетъ себя по большей части въ глубокихъ подвалахъ или въ темныхъ заднихъ комнаткахъ, и которое очень рдко показывается на Божій свтъ,— разв только подъ сумерки прохладнаго лтняго вечера. Тогда они выходятъ на улицу, выносятъ съ собой стулья, располагаются на тротуар, курятъ трубки, любуются дтскими играми. Выраженіе ихъ лицъ носитъ задумчивый, угрюмый отпечатокъ — врный признакъ приверженности къ торговымъ предпріятіямъ. Жилища ихъ отличаются той небрежностью къ украшенію и комфорту, которое такъ обыкновенно между людьми, постоянно преданными глубокимъ размышленіямъ и кабинетнымъ занятіямъ.
Мы не безъ основанія намекнули на древность вашего любимаго мста. ‘Позументный кафтанъ съ улицы Монмаутъ’ — служило поговоркой лтъ сто тому назадъ, но мы находимъ, что улица Монмаутъ и въ настоящее время все та же самая. Правда, хотя великолпные, съ длинными полами, позументные кафтаны уступили свое мсто лоцманскимъ пальто съ деревянными пуговицами, хота шитые узорами камзолы съ огромными фалдами и замнились двухъ бортными жилетами съ откидными воротниками, хотя треугольная форма шляпъ перемнилась на круглую, но вдь эта перемни касается одного только времени. На улицу Монмаутъ она не сдлала никакого вліянія, улица Монмаутъ осталась та же самая. При всхъ возможныхъ переворотахъ и измненіяхъ, улица Монмаутъ постоянно оставалась кладбищемъ переходчивой моды, и этимъ кладбищемъ, судя по всмъ признакамъ, она останется до тхъ поръ, пока мода не будетъ боле нуждаться въ подобномъ мст.
Гулять по этому обширному и въ своемъ род замчательному кладбищу и предаваться размышленіямъ, которыя невольно рождаются въ душ во время прогулки, принадлежитъ къ числу нашихъ любимыхъ удовольствій. Здсь мы, время отъ времени, примряемъ или фракъ, уснувшій для моды сномъ непробуднымъ, или бренныя останки пестраго жилета, украшавшаго кого нибудь изъ подобныхъ намъ созданій, и стараемся, по виду и фасону одежды, представить себ бывшаго владтеля. Мы углубляемся въ подобныя размышленія до такой степени, что казалось, какъ будто цлые ряды разнокалиберныхъ фраковъ опрометью спрыгивали съ своихъ гвоздиковъ и застегивались вокругъ стана воображаемыхъ нами лицъ, разноцвтные панталоны, въ такомъ же количеств, бросались на встрчу своимъ собратамъ, жилеты рвались отъ нетерпнія присоединиться къ своимъ неизмннымъ товарищамъ, и наконецъ полъ-акра башмаковъ быстро находили себ ноги и выступали на безмолвную улицу съ такимъ стукомъ и шумомъ, что мы невольно пробуждались отъ нашихъ сладкихъ мечтаній и съ видомъ замшательства уходили домой, представляя изъ себя предметъ изумленія для добрыхъ обитателей улицы Монмаутъ и предметъ сильнаго подозрнія для полицейскихъ надзирателей, на противоположномъ углу улицы.
Однажды, занимаясь этимъ пріятнымъ развлеченіемъ, мы старались подобрать пару полу-сапожекъ для составленнаго въ вашемъ воображеніи идеала, но, какъ будто нарочно, ни одна изъ паръ не приходилась по мрк. Мы уже хотли оставить свое намреніе, какъ вдругъ взоры ваши остановились на нсколькихъ парахъ платья, выставленныхъ напоказъ изъ окна. Эта неожиданность поразила насъ. Хотя платья были сдланы для различныхъ періодовъ человческаго возраста, но видно было, что вс они принадлежали одной и той же особ, что они носились этой особой, и теперь, по одному изъ тхъ странныхъ стеченій обстоятельствъ, которыя случаются довольно рдко, явились для продажи въ одну и ту же лавку. Идея показалась намъ весьма прихотливою, и мы еще разъ взглянули на платья, съ твердою ршимостью не отрываться отъ нихъ скоро. Чмъ боле мы смотрли на нихъ, тмъ сильне убждались въ безошибочности перваго впечатлнія. На этихъ тлнныхъ нарядахъ была написана цлая человческая жизнь, и написана такъ ясно, какъ будто передъ нами лежалъ пергаментъ съ автобіографіей какого нибудь человка.
Первый изъ выставленныхъ нарядовъ похожъ былъ на изношенный и перепачканный остовъ пары платья. Это былъ одинъ изъ тхъ прямыхъ синихъ суконныхъ чехловъ, которыми обыкновенно покрывались дти до употребленія туникъ и перевязей — этихъ изобртательныхъ выдумокъ для обнаруженія полной симметріи дтскихъ формъ, особливо, когда послднія зашнуруются въ чрезвычайно узкіе корсажи, украшенные на обоихъ плечахъ двумя рядами пуговицъ, и когда надъ этими корсажами наднутся панталоны такъ высоко, что ноги принимаютъ самый неестественный видъ: какъ будто он начинаются прямо отъ верхней части груди. Мы съ перваго раза ршили, что эта одежда дтская, и что она принадлежала лондонскому мальчику, судя по коротенькимъ размрамъ рукъ и ногъ, которые такъ свойственны юному возрасту, встрчаемому на улицахъ Лондона, и по мшковатости или выпуклости на панталонахъ около колнъ. Очевидно было, что мальчикъ принадлежалъ къ числу вольноприходящихъ какого нибудь пансіона. Еслибъ онъ былъ постоянный пансіонеръ, то, вроятно, ему не позволили бы такъ много возиться на поду и до такой степени обшмыгать панталоны. Безчисленное множество пятенъ около кармановъ, отъ какой-то липкой матеріи, — пятенъ, которыхъ не могло вывести искусство опытнаго лавочника, ясно обнаруживали, что у мальчика была добрая мать и часто баловала его деньгами на лакомства. Родители его были люди порядочные, но необремененные богатствомъ, иначе онъ не таскалъ бы такъ долго этой пары платья, и другой, состоящей изъ полосатыхъ панталонъ и курточки, въ которыхъ ходилъ въ ближайшую школу учиться писать, и притомъ весьма черными чернилами, если судитъ по мсту, объ которое онъ постоянно вытиралъ свое перо.
Этотъ нарядъ замненъ былъ впослдствіи миніатюрнымъ фракомъ. Посл кончины отца, мать помстила мальчика въ какую-то контору. Долго носилась эта пара платья: время обнаружило на ней блыя полосы около швовъ и самую ткань, но, несмотря на то, она сохранила ту чистоту, съ которой вышла изъ подъ руки портного. Бдная женщина! Мы воображаемъ ея принужденную радость и веселье за скудной трапезой и ея сбереженія лакомыхъ блюдъ для своего любимаго дтища. Ея постоянное безпокойство за будущее благополучіе сына, ея гордость за его прекрасное поведеніе отравлялось иногда самою горькою, ядовитою мыслію. Ну что, если съ достиженіемъ возмужалаго возраста охладетъ въ немъ прежняя любовь, если изгладится изъ его души сыновняя привязанность, если забудутся вс его прежнія общанія? О! это было бы убійственно для матери! Одно безпечное слово, одинъ холодный взглядъ навсегда разрушили бы ея. обворожительныя надежды!.,. Воображеніе такъ живо рисовало намъ вс эти сцены, какъ будто он совершались, передъ нашими глазами.
Каждому изъ насъ извстно, что подобныя вещи случаются ежечасно. Но, несмотря на то, когда мы увидли, или, лучше сказать, вообразили, что, впрочемъ, одно и тоже, перемну въ молодомъ человк, намъ сдлалось до такой степени грустно, какъ будто возможность подобной перемны представлялась намъ въ первый разъ. Слдующая пара платья была прекрасна, но неопрятна, она обнаруживала большія притязанія на щегольство, но въ чистот далеко уступала своей изношенной предмстниц. Признаки праздности и общества разгульныхъ товарищей говорили, намъ, что спокойствіе матери въ этотъ періодъ быстро исчезало. Намъ нетрудно было представить себ этотъ нарядъ… представить?… мы легко могли видть его! мы даже видли его сотни разъ, когда онъ, въ обществ трехъ или четырехъ другихъ костюмовъ точно такого же покроя, шатался ночью около буйныхъ скопищь.
Для испытанія, мы выбрали въ той же лавк подъ-дюжины такихъ костюмовъ нарядили въ нихъ мальчиковъ отъ пятнадцати до двадцати-лтняго возраста, дали имъ сигары въ зубы, засунули имъ руки въ карманы и стали слдить за ними. Оставивъ улицу Монмаутъ, они съ наглыми шутками и безпрерывно повторяемыми криками завернули за уголъ. Мы ни на минуту не теряли ихъ изъ виду: видли, какъ они нахлобучили на бокъ своя шляпы, приняли надменную осанку и наконецъ вошли въ трактиръ. Пользуясь этимъ случаемъ, мы отправляемся въ одинокій, отдаленный домъ, гд бдная мать одна-одинешенька просиживаетъ далеко за полночь. Мы наблюдаемъ за ней въ то время, какъ она, подъ вліяніемъ лихорадочнаго безпокойства, то сдлаетъ нсколько шаговъ по комнат, то отворитъ дверь, пристально посмотритъ въ мрачную и опустлую улицу, и снова возвратится въ унылую комнату, и снова предается т 123,мъ же грустнымъ и тщетнымъ ожиданіямъ. Мы видимъ взглядъ, въ которомъ выражается все ея терпніе и съ которымъ переноситъ она брань и угрозу, мало того:мы видимъ удары, которые наноситъ ей пьяный, но все еще любимый сынъ…. мы слышимъ тихія рыданія, которыя вылетаютъ изъ скорбной души матери, въ то время, какъ она, удалившись въ свою жалкую комнату, падаетъ на колни и въ пламенной молитв ищетъ утшенія.
Прошелъ длинный промежутокъ времени, и въ костюм сдлалась значительная перемна. Молодой человкъ обратился въ виднаго, широкоплечаго, здороваго мужчину. Взглянувъ на широкополый зеленый сюртукъ, съ огромными металлическими пуговицами, мы сразу догадались, что владтель этого костюма рдко выходитъ изъ дому безъ собаки и безъ пріятеля, такого же безпечнаго гуляки, какъ и онъ самъ. Пороки юности вполн укоренились и въ зрломъ его возраст. Мы представили въ своемъ воображеніи его семейный домъ, если только можно допустить, что домъ его заслуживалъ названіе семейнаго.
И вотъ передъ нами комната, лишенная необходимой мебели и наполненная женой и дтьми, блдными, голодными, изнуренными. Мужчина удаляется въ винный погребъ, изъ котораго только что воротился, и посылаетъ брань на жену и больнаго младенца, которые приступили къ нему и просятъ кусокъ хлба, мы слышимъ борьбу, брань и наконецъ удары, нанесенные несчастной матери несчастнаго семейства…. Вслдъ за тмъ воображеніе уводитъ насъ въ одинъ изъ рабочихъ домовъ столицы, расположенный среди многолюдныхъ улицъ и аллей, наполненныхъ вредными испареніями и оглушаемый шумными криками. Мы видимъ тамъ старую, больную женщину. На смертномъ одр она молитъ о прощеніи сыну. Подл нея н,тъ никого изъ близкихъ сердцу, чтобы въ послдній разъ пожать ея изсохшую, холодную руку: нтъ никого, чтобы навять прохладу на ея тяжелыя вены. Чужой человкъ закрываетъ ей глаза и принимаетъ предсмертныя слова изъ блдныхъ и полузакрытыхъ устъ.
Грубый фракъ съ изношеннымъ, бумажнымъ шейнымъ платкомъ и другими принадлежностями самаго обыкновеннаго наряда заключаютъ всю исторію. Финалъ ея весьма неутшительный: мы видимъ тюрьму, слышимъ судебный приговоръ, въ которомъ слова: ‘ссылка изъ отечества или галеры’, печально поражаютъ нашъ слухъ. О! чего бы не отдалъ этотъ человкъ въ ту пору, чтобъ только еще разъ сдлаться довольнымъ, смиреннымъ прикащикомъ купеческой конторы, чтобъ только на недлю, на день, на часъ, на минуту,— словомъ сказать, на такое время возвратиться къ прежней жизни, которое дало бы ему возможность высказать нсколько словъ чистосердечнаго раскаянія и выслушать хотя бы одинъ только звукъ прощенія отъ холоднаго и бездушнаго трупа матери, который давно уже преданъ земл на кладбищ нищихъ! Его дти бродятъ по улицамъ Лондона, его жена остается безпріютной вдовой! Какъ дти, такъ и жена носятъ на себ неизгладимое пятно позора отца и мужа и подъ гнетомъ прямой необходимости стремятся къ пропасти, которая увлекла несчастнаго къ медленной смерти, продолжавшейся, быть можетъ, многіе годы, за нсколько тысячь миль отъ отечества. Мы не имемъ намренія слдить дале за этимъ грустнымъ разсказомъ, конецъ котораго каждый изъ нашихъ читателей самъ легко можетъ представить себ.
Чтобы настроить наши мысли на боле веселый тонъ, мы отходимъ отъ прежняго мста, длаемъ нсколько шаговъ впередъ, устремляемъ нашъ взоръ на обширный ящикъ, наполненный безчисленнымъ множествомъ сапоговъ и башмаковъ, и начинаемъ примрять ихъ на воображаемыя нами ноги съ такой быстротой, которая изумила бы любого артиста по части сапожной. Вотъ, напримръ, эта пара сапоговъ въ особенности обращаетъ на себя ваше вниманіе. Сшиты эти сапоги довольно аккуратно, имютъ средніе размры и какой-то особенно пріятный, привлекательный видъ, такъ что, спустя полъ-минуты посл нашего знакомства, мы уже выбрали для нихъ владльца, прекраснаго, румянаго и веселаго рыночнаго садовника. Они какъ разъ пришлись ему впору, какъ будто нарочно были шиты для него. Посмотрите, какъ живописно свисли надъ отворотами его полныя икры и обнаружились его синіе чулки и пестрыя подвязки, взгляните на его синій передникъ, заткнутый за поясъ, на его пунцовый шейный платокъ, синюю куртку и блую шляпу, немного натянутую набокъ. Посмотрите, какая пріятная улыбка озаряетъ его разумное лицо, когда онъ стоитъ передъ своимъ цв 23,тникомъ и насвистываетъ псенку, какъ будто ему кром того, чтобъ только быть счастливымъ и спокойнымъ, другой идеи никогда не приходило на умъ.
Вотъ этотъ человкъ пришелся намъ, какъ говорится, по душ. Мы знаемъ о немъ всю подноготную. Мы полъ-тысячи разъ видли, какъ онъ въ своей зеленой телжк, на небольшой крутенькой лошадк, прізжалъ на Ковентъ-Гарденскій рынокъ. Въ то время, какъ мы съ удовольствіемъ продолжали любоваться его сапогами, передъ нами внезапно явился образъ кокетливой служанки въ датскихъ атласныхъ башмакахъ, стоявшихъ подл сапоговъ садовника. Мы сразу узнали эту баловницу, потому что видли ее въ прошедшій вторникъ, возвращаясь изъ Ричмонда. Это та самая двушка, которую садовникъ встртилъ по ту сторону Гаммерсмитскаго подъемнаго моста и сдлалъ ей предложеніе вмст дохать до города.
Между тмъ является бойкая женщина, въ прекрасной модной шляпк, вступаетъ въ сp3,рыя прюнелевыя ботинки, обшитыя сверху черной шолковой тесьмой, а снизу — лакированной кожей. Она тщательно выставляетъ носочки своихъ ботинокъ, по другую сторону сапоговъ садовника, и, по видимому, всми силами старается обратить на себя вниманіе. Но мы не замчаемъ, чтобы подобныя прелести поражали нашего пріятеля-садовника: онъ, понимая вполн прямую цль ихъ и намреніе, бросаетъ на нихъ только одни косвенные, но выразительные взгляды, и затмъ какъ будто вовсе не замчаетъ ихъ. Впрочемъ, его равнодушіе щедро вознаграждается чрезвычайною любезностью престарлаго джентльмена, въ рукахъ котораго находится трость съ огромнымъ серебрянымъ набалдашникомъ, который примряетъ самые просторные башмаки, поставленные въ отдаленномъ углу садика, и вмст съ тмъ длаетъ самые разнообразные жесты, выражающіе его восторгъ при вид лэди въ прюнелевыхъ ботинкахъ. Все это совершается къ безпредльному удовольствію молодого человка, которому надли мы пару лакированныхъ сапоговъ, и у котораго отъ смха едва не лопается фракъ, бросившійся на него съ ближайшей вшалки.
Мы уже нсколько времени и съ величайшимъ удовольствіемъ любовались этой пантомимой, какъ вдругъ, къ нашему безпредльному изумленію, замтили, что вс дйствующія лица, включая въ то число весь corps de ballets сапоговъ и башмаковъ, которыми обули мы такое множество ногъ, какимъ могло располагать наше воображеніе, приготовились къ танцамъ. Раздалась музыка и балетъ начался. Мы съ особеннымъ восторгомъ любовались ловкостью и гибкостью садовника. Его сапоги граціозно выступали то въ одну сторону, то въ другую, то балансировали, то шаркали, то пристукивали передъ датскими атласными башмачками, то приступали къ нимъ, то отступали, то длали кругъ и потомъ снова повторяли прежнія движенія, не обнаруживая при этомъ случа ни малйшей усталости.
Въ свою очередь и атласные башмачки не уступали въ ловкости сапогамъ садовника. Они также припрыгивали, пристукивали и шаркали во всхъ возможныхъ направленіяхъ. Правда, хотя они не такъ врно соблюдали тактъ музыки, какъ прюнелевыя ботинки, но мы ясно видли, что вс ихъ движенія совершались отъ души, и потому, по всей справедливости, должны были отдать имъ предпочтеніе. Самымъ интереснымъ предметомъ изъ всего собранія былъ старый джентльменъ въ просторныхъ башмакахъ, потому что, кром смшныхъ его усилій казаться юнымъ и влюбленнымъ, что уже само по себ было довольно забавно, молодой человкъ, котораго мы обули въ лакированные сапоги, располагалъ своими движеніями такъ ловко, что съ каждымъ приближеніемъ стараго джентльмена къ лэди въ прюнелевыхъ ботинкахъ онъ наступалъ всею своей тяжестью на кончики пальцевъ старика, заставлялъ его кричать отъ страшной боли и, разумется, производилъ во всемъ собраніи чистосердечный и продолжительный смхъ.
Среди полнаго восторга отъ этой очаровательной сцены, мы вдругъ услышали пронзительный и ни подъ какимъ видомъ не музыкальный возгласъ:
— Надюсь, что вы узнали меня, любезнйшій!
Мы пристально взглянули въ ту сторону, откуда прилетли эти звуки, и узнали, что они происходили вовсе не отъ лэди въ прюнелевыхъ ботинкахъ, какъ показалось вамъ съ перваго раза, но отъ тучной женщины пожилой наружности, которая сидла на стул при самомъ вход въ лавку, по видимому, съ тою цлью, чтобы присматрввать за распродажею подержаныхъ вещей.
Шарманка, оглушительно игравшая позади васъ, замолкла. Люди, которыхъ мы обули въ сапоги и башмаки, вс разбжались, при первомъ прерваніи звуковъ шарманки. Углубленные въ наши размышленія, мы вовсе не замчали, что простояли цлыхъ полчаса, всматриваясь въ лицо почтенной лэди. Это было съ нашей стороны весьма невжливо, и потому мы немедленно свернули въ сторону и вскор погрузились въ непроницаемый мракъ окрестностей Семи Угловъ.

VII. БИРЖИ ДЛЯ НАЕМНЫХЪ КАРЕТЪ

Мы можемъ почти утвердительно сказать, что наемныя караты принадлежатъ исключительно одной столиц. Конечно, другіе могутъ возразить на это, что биржи для такихъ каретъ находятся и въ Эдинбург, но зачмъ пускаться за возраженіемъ въ такую даль: можно бы просто напомнить намъ, что Ливерпуль, Манчестеръ ‘и другіе огромные города’ (употребляя парламентское выраженіе) имютъ свои биржи для наемныхъ каретъ. Мы весьма охотно допускаемъ этимъ мстамъ содержаніе возницъ, которыя, если хотите, точно также грязны и отличаются точно такою же медленностію зды, какъ и лондонскія наемныя кареты, но ни подъ какимъ видомъ не можемъ согласиться, и даже утвердительно отрицаемъ, что эти экипажи, въ отношеніи биржъ, извощиковъ и лошадей, отнюдь не могутъ быть похожи на столичные.
Для примра возьмите настоящую лондонскую карету — огромную, полновсную, стараго фасона карету — и осмльтесь сказать, что вы когда нибудь и гд нибудь кром Лондона видали подобный экипажъ. Не такъ давно и съ чувствомъ глубокаго сожалнія, мы замтили на нкоторыхъ биржахъ новомодныя кареты и коляски ярко-зеленаго или жолтаго цвта, съ колесами точно такого же цвта, между тмъ какъ каждому, кто только изучалъ этотъ предметъ, извстно, что въ наемныхъ каретахъ одно колесо непремнно должно отличаться отъ другого и краской и величиной. По невол скажемъ, что это все нововведенія, улучшенія, или, врне, несомннные признаки непостоянства вкуса и пренебреженія въ обычаямъ, освященнымъ давностію времени. Ну, согласитесь сами, къ чему наемныя кареты должны быть чисты? Наши предки находили, что он очень хороши и въ грязномъ вид, въ этомъ самомъ вид он дошли и до насъ. Къ чему мы, подъ вліяніемъ лихорадочнаго нетерпнія ‘прокатиться’, станемъ желать быстрой зды, въ то время, какъ наши предки оставались какъ нельзя боле довольны самой ровненькой рысцей? Не правда ли, что наши замчанія весьма справедливы?… Зачмъ же допустили кэбамъ и омнибусамъ наводнить нашу столицу? зачмъ позволяютъ людямъ весьма быстро прохать милю за восемь пенсовъ, въ то время, какъ слдуетъ прохать ту же самую милю за шиллингъ и притомъ весьма тихо? Мы затрудняемся сдлать отвтъ на эти вопросы и, не надясь даже придумать его въ скоромъ времени, переходимъ къ описанію нашего предмета.
Надобно замтить, что наше знакомство съ биржами наемныхъ каретъ продолжается съ давняго времени. Мы можемъ похвастаться этимъ знакомствомъ, потому что оно обратило насъ въ подвижную таксу на экипажи. Мы знакомы на взглядъ со всми лодочниками на три мили отъ Ковентъ-Гарденскаго рынка и готовы утвердительно сказать, что на томъ же самомъ пространств насъ знали бы на взглядъ вс наемныя лошади, еслибъ большая часть изъ нихъ не поражена была слпотою. Мы принимаемъ самое живое участіи въ наемныхъ каретахъ, не никогда не ршимся править лошадьми, въ томъ убжденіи, что при первой нашей попытк мы непремнно будемъ опрокинуты. Мы большіе охотники до лошадей, но никогда не здимъ верхомъ. Предоставляя это средство быстро носиться по земной поверхности тмъ, кому оно нравится, мы смирно обращаемся къ биржамъ и начинаемъ длать свои наблюденія.
Вотъ, напримръ, подъ самымъ нашимъ окномъ, у котораго мы пишемъ, стоитъ биржа наемныхъ каретъ. На ней теперь только одна грязно-желтоватая карета, но зато какая огромная, какая тяжелая, какая безобразная! Дверцы съ крошечными стеклами, но съ большими рамами, украшены полинялымъ гербомъ, оси окрашены красной краской, а большая часть колесъ — зеленой. Козла по бокамъ покрыты сукномъ изъ старыхъ кафтановъ, изъ чрезвычайнаго множества фуражекъ и другихъ принадлежностей мужского наряда. Изъ подъ подушки, обтянутой засаленной парусиной, торчатъ соломенки и какъ будто соперничаютъ съ сномъ, которое высовывается изъ щелей ящика подъ козлами. Лошади, съ понуренными головами, съ выщипанными гривами и хвостами, стоятъ на мокрой солом и время отъ времени дрожатъ и брянчатъ сбруей. Иногда одни изъ нихъ поднимаетъ свою морду на ухо своей подруги и какъ будто шепчетъ, что готова всякую минуту терзать своего хозяина. Извощикъ удалился въ водокачальную будку, содержатель которой отогрваетъ себ ноги, выплясывая передъ помпой національный танецъ.
Но вдругъ служанка сосдняго дома отворяетъ дверь, и изъ ней бросаются четверо маленькихъ дтей, которыя хоромъ кричатъ: ‘карету!’ Танцоръ-водопойщикъ бросается къ бирж, хватаетъ уздечки и тащитъ лошадей и карету къ сосднему дому и вмст съ тмъ самымъ громкимъ голосомъ прикываетъ извощика. Дверь водокачальной будки распахнулась, и извощикъ, въ деревянныхъ башмакахъ, бросается къ своей возниц. Отголосокъ отъ стука деревянныхъ башмаковъ замолкнетъ, но зато начинаются страшная борьба и шумъ около кареты, когда извощикъ и водовозъ, общими силами и къ безпредльному восторгу маленькихъ дтей, стараются поставить карету такимъ образомъ, чтобы дверцы ей пришлись аккуратно противъ уличныхъ дверей сосдняго дома. О, какое всеобщее волненіе происходитъ въ этомъ дом! Старушка лэди, бабушка семейства, отгостила опредленный срокъ и теперь возвращается домой, куда-то далеко въ провинцію. Изъ дверей выносятъ коробку за коробкой, чемоданъ за чемоданомъ, и вскор одна половина кареты набивается биткомъ. Дти суетятся, вмшиваются въ общую суматоху, и вотъ одинъ изъ нихъ, самый маленькій, хватаетъ зонтикъ, бросается на улицу, падаетъ на лстниц, и его, разбитаго и вопіющаго, уносятъ домой. Но вотъ семейство исчезаетъ съ улицы, наступаетъ пауза, въ теченіе которой, вроятно, бабушка прощается съ внучатами. Наконецъ и она появляется на улиц, сопровождаемая замужней дочерью съ семействомъ и двумя служанками,которыя, при помощи извощика и водовоза, усаживаютъ старушку въ загруженную карету. Замужняя дочь подаетъ салопъ и маленькую корзиночку, въ которой наврное помщены маленькая фляжка съ желудочными каплями и сверточекъ сандвичей. Ступеньки кареты поднимаются, дверца хлопаетъ. ‘Къ Золотому Кресту въ контору дилижансовъ’ — прокричалъ водовозъ, ‘прощайте, бабушка!’ — провизжали дти, и карета съ звонкимъ дребезгомъ покатилась по улиц самой скромной рысью. Мама и дти удаляются въ покои, одинъ только шалунъ опрометью бросается на улицу и заставляетъ преслдовать себя молоденькую горничную, которая не безъ удовольствія пользуется этимъ случаемъ и обнаруживаетъ всю свою ловкость и граціозность. Возвратясь съ бглецомъ къ крыльцу, она бросаетъ черезъ дорогу выразительный взглядъ (не знаемъ только, на кого — на насъ или молодого лавочника), запираетъ дверь, и биржа передъ нашимъ окномъ совершенно опустла.
Часто, и притомъ съ особеннымъ удовольствіемъ, любовались мы безпредльнымъ восторгомъ какой нибудь служанки, когда она помстится въ карету, которую наняла для своихъ господъ, или тмъ неизъяснимымъ удовольствіемъ, которое испытываютъ мальчики, когда имъ сдлаютъ подобное порученіе и когда они взберутся на козлы. Но не помнимъ забавне сцены, которую представила намъ свадебная партія, въ одно прекрасное утро, на улиц Тоттенхамъ. Эта партія выступила изъ маленькой улицы, расположенной близъ сквера Фитцрой, и состояла изъ невсты въ бломъ кисейномъ плать, изъ свадебной подруги — маленькой, полненькой и веселой молодой женщины, одтой въ точно такой же костюмъ, какъ и невста — изъ жениха и его избраннаго друга, въ синихъ фракахъ, жолтыхъ жилетахъ, блыхъ панталонахъ и, въ добавокъ, въ берлинскихъ лайковыхъ перчаткахъ. Вс они остановились на углу улицы и кликнули карету съ видомъ неизъяснимаго достоинства. Едва только помстились они, какъ подруга невсты сняла съ себя пунцовую шаль, небрежно набросила ее на дверцы и прикрыла нумеръ кареты,— вроятно, съ тою цлью, чтобы привести въ заблужденіе простодушныхъ прохожихъ, заставивъ ихъ подумать, что карета не наемная, но принадлежитъ частному лицу. Вполн увренная въ успхъ этой выдумки, партія продолжала свой путь въ полномъ удовольствіи, вовсе не подозрвая, что позади кареты прибитъ былъ измнническій нумеръ, огромный какъ аспидная доска какого нибудь школьника. Шиллингъ за милю! да это неслыханная дешевизна! За подобное удовольствіе право можно заплатить и пять шиллинговъ, особливо при свадебной оказіи.
Если вникнуть во вс подробности наемной кареты, отъ начала ея существованія до окончательнаго разрушенія, то, безъ сомннія, изъ этого вышла бы преинтересная брошюрка. По нашему мннію, автобіографія наемной кареты, окончившей свое земное поприще, должна быть такъ же интересна, какъ и автобіографія какого нибудь непризнаннаго драматурга. Сколько повстей мы бы услышали о людяхъ, которыхъ возила она по поводу занятій, удовольствій или печальныхъ происшествій! сколько грустныхъ разсказовъ объ однихъ и тхъ же людяхъ, не въ различные періоды: о молоденькой провинціялк, обратившейся впослдствіи въ модную и нарядную женщину, а наконецъ въ нищую! о неопытномъ прикащик, обратившемся впослдствіи въ расточительнаго мота и наконецъ въ позорнаго мошенника!
Говорить ли что нибудь о кэбахъ? Кэбъ весьма хорошій экипажъ, особливо, когда дло пойдетъ на быстроту, когда вы рискуете своей головой, когда вамъ дается на выборъ жизнь или смерть — ваше временное жительство или вчное. Кром недостатка въ кэб той величественной осанки, которую мы съ перваго взгляда усматриваемъ въ наемной карет, не должно забывать и того, что кэбъ принадлежитъ къ числу новйшихъ экипажей, и что онъ никогда не подвергался превращеніямъ. Кэбъ всегда, отъ перваго его появленія въ свтъ, былъ и будетъ кэбомъ, между тмъ какъ наемная карета служитъ врнымъ выраженіемъ минутнаго блеска и великолпія: это — жертва прихотливой моды, возница какой нибудь старинной англійской фамиліи, носящей гербъ, — парадный экипажъ, украшаемый нкогда ливрейными лакеями. Прошла пора, мода измнилась — и карета, лишенная всхъ блестящихъ украшеній, быстро перенесла вс степени униженія, поступила на руки извощиковъ и наконецъ является на бирж!

VIII. ЛОНДОНСКІЯ УДОВОЛЬСТВІЯ.

Желаніе людей средняго сословія подражать нравамъ и обычаямъ тхъ, кого богатство и почести введи въ высшій кругъ общества, очень часто составляетъ довольно замчательный предметъ и нердко рождаетъ въ душ благоразумнаго человка искреннее сожалніе. Негоціянты и конторщики, съ супругами, преданными чтенію фэшіонебельныхъ романовъ, и съ дочерьми, непремнными членами какой нибудь столичной библіотеки для чтенія, составляютъ, въ вид скромнаго подражанія баламъ Алмака {Балы Алмака извстны въ Лондон своимъ веліколпіемъ. Они бываютъ по пятницамъ, въ теченіе лтняго сезона, и образуются исключительно изъ членовъ лучшихъ англійскихъ фамилій. Нсколько дамъ изъ высшаго аристократическаго круга назначаются покровительницами этихъ собраній. Желающій участвовать въ этихъ балахъ долженъ сначала записаться въ книгу, которая ведется самими покровительницами (что для нкоторыхъ лицъ бываетъ сопряжено съ большими затрудненіями), и потомъ платятъ за каждое посщеніе по пяти шиллинговъ. Прим. перев.}, свои собственныя собранія и прогуливаются въ закоптлой ‘огромной зал’ второстепенной гостиницы съ такимъ самодовольствіемъ, какое понятно однимъ только весьма немногимъ избраннымъ, получившимъ право выказать все свое наружное великолпіе въ этомъ исключительномъ скопищ моды и моднаго сумасбродства. Съ молоденькими лэди, прочитавшими пламенное описаніе ‘волшебной ярмарки въ аристократическомъ кругу’, внезапно длается стремленіе къ человколюбивымъ подвигамъ. Передъ ихъ хорошенькими глазками начинаютъ возникать очаровательныя виднія страстныхъ поклонниковъ и супружеской жизни. Он вдругъ открываютъ, что какое-то благотворительное и вполн заслуживающее покровительства заведеніе, о которомъ, по неизъяснимому случаю, никогда не было слышно, находится въ самомъ жалкомъ положеніи. Вслдствіе этого открытія, немедленно нанимается огромная зала какого нибудь Томсона или Джонсона, и вышесказанныя лэди, изъ одного лишь человколюбія, обрекаютъ себя выставк на цлые три дня, съ двнадцати до четырехъ часовъ, и собираютъ добровольное приношеніе въ пользу страждущаго заведенія! Впрочемъ, за исключеніемъ этого класса общества и весьма немногихъ безразсудныхъ и незначительныхъ лицъ, мы не думаемъ, чтобы страсть къ подражанію была развита въ другихъ въ высшей степени. Наблюдая съ удовольствіемъ различную характеристику удовольствій, которымъ предаются различныя сословія, мы выбрали ее предметомъ этой статьи и почти уврены, что она не будетъ лишена интереса для нашихъ читателей.
Если можно допустить, что коренной житель Сити, оставивъ въ пять часовъ кофейный домъ Ллойда {Кофейный домъ Ллойда находится близь Лондонской биржи и служитъ любимымъ собраніемъ негоціянтовъ, маклеровъ, конторщиковъ и другихъ торговыхъ лицъ и служитъ также мстомъ справокъ о прибытіи и отбытіи кораблей. Для этой цли ведутся здсь особенныя книги. Морскія новости являются сюда ране всякихъ другихъ мстъ. Прим. перев.} и отправившись въ Хаким, Клаптонъ, Стамфордъ или другое загородное мсто, станетъ искать себ удовольствія, то онъ нигд не отъишетъ его, какъ только въ своемъ садик. Въ этомъ садик онъ ршительно ничего не длаетъ своими руками, но, несмотря на то, чрезвычайно гордится имъ, и если вы хотите, чтобы любезность ваша къ младшимъ дочерямъ богатаго негоціянта не осталась безъ вниманія со стороны родителя, то старайтесь какъ можно больше выхвалять каждый кустикъ, каждый цвточекъ, каждую травку въ его садик. Если вы не имете особеннаго дара краснорчія и не находите предметовъ для интереснаго разговора за обдомъ, то во всякомъ случа, чтобы остаться во мнніи хозяина любезнымъ человкомъ, мы совтуемъ вамъ выражать какъ можно сильне похвалу и восхищеніе его садику,— но отнюдь не его вину. Утромъ, передъ отправленіемъ въ городъ, онъ непремнно обойдетъ вокругъ садика и сдлаетъ замчанія насчетъ сохраненія чистоты въ рыбномъ пруду. Если вы прідете къ нему въ праздничный день, въ лтнюю пору, за часъ до обда, то непремнно найдете его на лугу противъ задняго фасада дома, гд онъ, въ креслахъ, читаетъ воскресную газету. Вблизи отъ него вы, весьма вроятно, увидите прекраснаго попугая, въ огромной мдной клтк. Можно держать пари десять противъ одного, что старшія дв дочери прогуливаются въ одной изъ боковыхъ аллей, въ обществ двухъ молодыхъ джентльменовъ, которые держатъ надъ двицами зонтики и гуляютъ вмст съ нимъ, вроятно, для того только, чтобъ прикрывать ихъ отъ солнца, между тмъ какъ самая младшая отрасль фамиліи, подъ присмотромъ няньки, безмолвно бродитъ въ тни. За исключеніемъ этихъ случаевъ, любовь къ садику проистекаетъ, по видимому, боле отъ сознанія, что онъ владетъ имъ, нежели отъ дйствительнаго наслажденія. Когда онъ увозитъ васъ въ будничный день къ своему обду, то обыкновенно онъ бываетъ очень утомленъ утренними занятіями и въ добавокъ чрезвычайно сердитъ. Но когда скатерть со стола исчезнетъ и когда онъ выпьетъ рюмки четыре своего любимаго портвейна, тогда отдастъ приказаніе открыть французскія окна столовой, которыя, безъ всякаго сомннія, выходятъ въ садъ, накидываетъ на голову шолковый платокъ и, развалившись въ кресла, начинаетъ исчислять вс прелести сада и вс издержки, которыя употребляются на его содержаніе. Конечно, это длается для того, чтобъ произвесть на васъ впечатлніе и дать вамъ понятіе о существенныхъ достоинствахъ сада и о богатств его владтеля. Вы, какъ другъ семейства, слушаете съ величайшимъ вниманіемъ, и когда предметъ разговора совершенно истощится, богатый владтель прекраснаго сада безъ всякихъ церемоній отправляется спать.
Кром этого бываетъ еще другой, совершенно различный классъ народа, для котораго садъ составляетъ неисчерпаемый источникъ удовольствій. Особа этого класса обитаетъ гд нибудь поблизости Лондона: положимъ хоть на Хампстэдской нли Килбурнской дорог, или на какой нибудь другой дорог, гд домики весьма миніатюрны и имютъ позади крошечные садики. Онъ и его жена, которая также опрятна и полна, какъ и супругъ, живутъ въ одномъ и томъ же домик лтъ двадцать, и именно, съ тхъ поръ, какъ онъ оставилъ вс свои занятія. Семейства у нихъ нтъ. Былъ, впрочемъ, нкогда сынокъ, но и тотъ на пятомъ годик скончался. Портретъ ребенка виситъ надъ каминомъ въ лучшей гостиной, и маленькая телжка, которую онъ любилъ возить по садику, хранится какъ самыя рдкая драгоцнность.
Въ хорошую погоду старый джентльменъ почти безвыходно бываетъ въ садик. Если сырость не позволяетъ ему выйти изъ комнаты, то онъ любуется своимъ садикомъ изъ окна. Онъ всегда чмъ нибудь занятъ въ своемъ садик: вы всегда увидите, что онъ или копаетъ землю, или подметаетъ дорожки, или подрзываетъ и пересаживаетъ цвты, и длаетъ это съ чистосердечнымъ удовольствіемъ. Весной, намъ кажется, не бываетъ конца посву смянъ и втыканію надъ ними палочекъ, съ билетиками, которые выглядятъ безчисленнымъ множествомъ надгробныхъ эпитафій. Вечеромъ же, при захожденіи солнца, вы непремнно изумитесь, увид 23,въ, съ какимъ онъ усердіемъ таскаетъ огромную лейку и поливаетъ куртинки. Другое и не послднее его удовольствіе составляетъ газета, которую онъ прочитываетъ каждый день отъ начала до конца, и во время завтрака сообщаетъ своей половин самыя интересныя новости. Старушка-лэди въ особенности любитъ цвты: это подтверждается кустами гіацинтовъ и геранія въ переднемъ полисадник. Садикомъ, впрочемъ, она немало гордится, и когда на одномъ изъ четырехъ кустовъ крыжовника величина ягодъ окажется боле обыкновенной, то подобныя ягоды тщательно собираются и выставляются на столъ подъ стекляннымъ колпакомъ, въ назиданіе постителямъ, которыхъ надлежащимъ образомъ увдомляютъ, что плодъ этотъ дало растеніе, посаженное собственными руками мистера такого-то. Въ лтній вечеръ, когда огромная водяная кадка наполнится и опорожнится по крайней мр разъ пятнадцать и когда старая чета совершенно утомится отъ поливки цвтовъ, вы увидите ихъ въ маленькой бес 123,дк, гд они наслаждаются тихими и теплыми сумерками и наблюдаютъ тни, которыя падаютъ на садъ и которыя, постепенно длаясь гуще и мрачне, затемняютъ наконецъ вс краски любимыхъ цвтовъ. Не правда ли, что эти сумерки и эти тни изображаютъ эмблему тхъ годовъ, которые безмолвно пролетли надъ головами счастливой четы, постепенно заглушая въ своемъ теченіи блестящій радужный цвтъ раннихъ надеждъ и ощущеній. Вотъ въ чемъ состоитъ любимое удовольствіе этихъ двухъ созданій, и они не гонятся за другимъ. Они имютъ въ самихъ себ обильные матеріялы спокойствія и довольствія. Единственное желаніе каждаго изъ нихъ: это — умереть одному прежде другого.
Пусть не подумаетъ читатель, что представленныя нами два лица вымышленныя. Прежде бывало такихъ стариковъ довольно много, но въ настоящее время число ихъ значительно уменьшилось и, можетъ быть, еще боле уменьшится. Женское ли воспитаніе новйшихъ временъ, или стремленіе за безразсудными требованіями свта сдлали ныншнихъ женщинъ неспособными къ подобной спокойной домашней жизни, въ которой он показались бы гораздо прекрасне, нежели въ самыхъ многолюднйшихъ собраніяхъ? Вотъ предметы, которые составляютъ вопросъ, но разршать его мы не имемъ особеннаго расположенія.
Обратимся теперь къ другой части лондонскаго народонаселенія, которой удовольствія представляютъ такой рзкій контрастъ, какой только можно вообразить. Мы хотимъ сказать здсь нсколько словъ о тхъ людяхъ, которые ищутъ удовольствія по однимъ только воскресеньямъ, и потому просимъ нашихъ читателей представить себ, что они стоятъ рядомъ съ нами въ какомъ нибудь извстномъ деревенскомъ ‘чайномъ садик’ {‘Tea gardens’ — ‘чайные садики’. Это названіе придается всмъ вообще небольшимъ загороднымъ публичнымъ мстамъ. Прим. пер.}.
Подуденный зной сегодня невыносимъ, и толпы людей прибываютъ ежеминутно. Какой ужасный шумъ, какая пыль! Мужчины и женщины, мальчики и двочки, хорошенькія двицы и счастливые супруги, грудные ребенки на рукахъ и маленькія дти въ миніатюрныхъ коляскахъ, трубки и шримсы, сигары и цвты, чай и табакъ! Джентльмены, въ яркихъ жилетахъ, съ стальными цпочками, прогуливаются по узенькимъ аллейкамъ, по трое въ рядъ, съ изумительной важностью. Лэди, въ огромными, длинными блыми носовыми платками, похожими на небольшія скатерти, гоняются одни за другой по зеленому лужку самымъ игривымъ и интереснымъ образомъ, съ той цлью, чтобы привлечь къ себ вниманіе помянутыхъ трехъ джентльменовъ. Мужья, въ отдаленіи, съ безпечнымъ видомъ приказываютъ подать имбирнаго пива своимъ супругамъ, въ то время, какъ послднія, съ тою же безпечностью къ своему здоровью и безъ всякаго вниманія на дурныя послдствія, уничтожаютъ огромныя количества шримсовъ. Юноши, съ огромными шолковыми шляпами, балансируюшими у нихъ на затылкахъ, курятъ сигары и стараются показать видъ, что они большіе любители ихъ и знатоки. Джентльмены въ розовыхъ рубашкахъ и синихъ жилетахъ время отъ времени спотыкаются на свои трости или поставляютъ этимъ орудіемъ преграду для другихъ пшеходовъ.
Нкоторыя украшенія этихъ людей вызываютъ улыбку на ваши лицо, но замтьте, что вс гости опрятны, счастливы и какъ нельзя боле расположены къ удовольствію, къ добродушію и дружелюбію. Посмотрите, какъ дружелюбно и доврчиво говорятъ между собою вотъ эти дв молоденькія женщины, въ хорошенькихъ шолковыхъ платьяхъ, несмотря, что знакомство ихъ продолжается не боле получаса. Предметомъ разговора ихъ служитъ маленькій мальчикъ, самый миніатюрный образчикъ смертныхъ въ трехъ-угольной розовой атласной шляп съ черными перьями. Этотъ мальчикъ принадлежитъ одной изъ разговаривающихъ женщинъ. Мужья этихъ женщинъ, въ синихъ фракахъ и каштановыхъ панталонахъ, съ трубками, гуляютъ взадъ и впередъ по алле. Партія въ бесдк, противоположной нашей, можетъ послужить прекраснымъ образцомъ большинства здшнихъ постителей. Это — отецъ, мать и бабушка, молодой человкъ, молодая женщина и еще одна особа, которую величаютъ ‘дядюшкой Биллемъ’ и который, какъ видно по всему, служитъ душою общества. При всемъ этомъ собраніи находится съ полъ-дюжины дтей…. но едва ли нужно упоминать объ этомъ, потому что подобное явленіе считается здсь ддомъ весьма обыкновеннымъ.
Замтьте невыразимый восторгъ старушки-бабушки при неподражаемой шутк дядюшки Билля, когда онъ потребовалъ ‘чаю для четверыхъ, а хлба съ масломъ для сорока’, замтьте громкій взрывъ смха, который слдуетъ за тмъ, какъ Дядюшка Билль прилпилъ бумажный хвостикъ къ фалдамъ нерасторопнаго лакея. Молодой человкъ, какъ видно, весьма неравнодушенъ къ племянниц дядюшки Билля, а дядюшка Билль длаетъ въ полголоса своего рода замчанія, какъ, напримръ: ‘не забудьте и меня пригласить къ обду’, ‘я, право, не прочь бы отъ свадебнаго пирога’, ‘я буду крестнымъ отцомъ перваго новорожденнаго, на котораго заране держу пари, что онъ будетъ мальчикъ’, и такъ дале, замчанія эти сколько загадочны для молодыхъ людей, столько же и восхитительны для стариковъ. Что касается бабушки, то она находится въ полномъ восхищеніи и смется до такой степени непринужденно, что ея смхъ обращается въ припадки кашля, которые прекращаются, по совту дядюшки Билля, нсколькими глотками легонькаго грога, составленнаго дядюшкой Биллемъ для всего общества, именно съ тою цлью, чтобы предотвратить вредное вліяніе вечерней атмосферы, особливо посл такого изумительно знойнаго дня!
Но вотъ наступаютъ сумерки, и въ толпахъ народа замтно необыкновенное движеніе. Поле, идущее къ городу, усяно народомъ, маленькія коляски и телжки везутся съ крайнимъ изнеможеніемъ. Дти утомились и утшаютъ себя и общество весьма немузыкальнымъ крикомъ или прибгаютъ къ боле пріятному развлеченію, и именно: ко сну. Матери начинаютъ желать поскоре быть дома. Двицы становятся сантиментальне обыкновеннаго, потому что часъ разлуки быстро наступаетъ. Чайные сады, при свт двухъ тусклыхъ фонарей, повшенныхъ на деревьяхъ, для удобства курящей публики, принимаютъ печальный видъ, и лакеи, которые въ теченіе шести часовъ безпрерывно бгали по саду, начинаютъ чувствовать усталость и вмст съ тмъ пересчитывать посуду и высчитывать свои барыши.

IX. ТЕМЗА.

‘Любите ли вы воду?’ вотъ вопросъ, который безпрестанно услышите въ знойную лтнюю пору отъ многихъ молодыхъ людей.
— Какъ нельзя больше.
Это бываетъ общимъ отвтомъ на предъидущій вопросъ.
— А вы тоже любите ?
— Я все время провожу на вод или въ вод, отвчаетъ молодой человкъ, пополняя свой отвтъ множествомъ восклицаній, выражающихъ всю его преданностъ къ этой стихіи.
Съ глубокимъ уваженіемъ къ мннію общества вообще и рчнымъ клубамъ въ особенности, мы смиренно утверждаемъ, что съ акватическими удовольствіями, въ каждомъ человк, который когда либо ршался прогуляться по Темз, соединяются самыя грустныя воспоминанія. Скажите, слышалъ ли кто нибудь, чтя хотя бы одна рчная прогулка совершилась благополучно? или, предлагая вопросъ въ боле опредлительной форм, мы скажемъ: видлъ ли кто нибудь, чтобы эти прогулки внчались полнымъ успхомъ? Мы сами бывали на подобныхъ прогулкахъ безчисленное множество разъ и торжественно признаемся, что не припомнимъ ни одного случая, который бы не былъ отмченъ печальными событіями въ гораздо большемъ числ, нежели сколько можно было бы ожидать въ теченіе осьми или девяти часовъ. Всегда что нибудь да приключится: или выскочитъ пробка изъ бутылки съ салатнымъ соусомъ, или не явится нетерпливо ожидаемый членъ предполагаемой прогулки, или явится самый непріятный человкъ, котораго вовсе не ожидали, или выкупается въ вод нсколько дтей, или окажется, что джентльмены, которые вызвались грести, вовсе не понимаютъ этого дла и производятъ самыя изумительныя движенія: то запустятъ весло въ воду такъ глубоко, что недостанетъ силы вытащить его, и чрезъ это валятся черезъ скамейку и производятъ страшный безпорядокъ, то вовсе не окунутъ весла въ воду, но сильно промахнутъ имъ по воздуху, къ невыразимому ужасу прекраснаго пола, или наконецъ джентльменъ, вызвавшійся управлять рулемъ, чрезъ оплошность свою подвергаетъ опасности жизнь всего собранія.
Мы согласны, что берега Темзы очаровательны въ Ричмонд, Твикенгам и въ другихъ отдаленныхъ пунктахъ, къ которымъ часто стремятся, да рдко достигаютъ, но отъ Редаса и до Блакфрайарскаго моста сцена замтно измняется. Прибрежныя части города украшены многими превосходными зданіями, — только любоваться ими въ лтній вечеръ пріятно издали. Но когда, возвращаясь домой, вы принуждены бываете приблизиться къ берегу, когда румянецъ на щочкахъ молоденькихъ лэди разъигрывается сильне прежняго и он пристально начнутъ смотрть на противоположный берегъ, когда пожилыя лэди начнутъ покашливать и устремятъ свои взоры въ мутную воду Темзы, вы чувствуете въ себ какую-то неловкость, особливо, если часа два тому назадъ имли вы расположеніе къ сантиментальности.
Хотя заключеніе наше о рчныхъ прогулкахъ основано на опыт и личныхъ страданіяхъ, но мы ни подъ какимъ видомъ не хотимъ оставаться слпыми къ тмъ удовольствіямъ, которыя наблюдатель можетъ извлечь изъ аматёровъ рчного катанья. Что можетъ быть интересне пристани Серлъ въ прекрасное воскресное утро? Эти настоящій Ричмондскій приливъ, и цлыя дюжины лодокъ готовятся для пріема партій, которыя ихъ наняли. Два-три гребца, въ широкихъ грубыхъ панталонахъ и матросскихъ рубашкахъ, приготовляютъ эти лодки исподволь, то придутъ къ пристани съ парою веселъ и подушкой, то поговорятъ съ ‘Джэкомъ’, который, подобно всей своей собратіи, по видимому, ни къ чему боле не способенъ, какъ только бить баклуши, то снова отправятся домой и возвратятся къ пристани съ рулемъ и веревками и снова поболтаютъ съ кмъ нибудь изъ звакъ, то засунутъ свои руки въ широкіе карманы и станутъ удивляться и придумывать причины, по которымъ ‘джентльмены заказали имъ приготовить шестивесельный яликъ’. Одинъ изъ этихъ лодочниковъ, старшина своей партіи, съ засученными внизу панталонами — вроятно, для того, чтобы вода свободне покрывала его ноги, человкъ весьма замчательный и раздляетъ съ покойнымъ устричнымъ обжорой одно и тоже знаменитое имя ‘Дандо’. Полюбуйтесь имъ въ то время, какъ онъ сядетъ отдохнуть на нсколько минутъ на бортъ своей шлюпки и мховой фуражкой станетъ надувать прохладу на свою могучую грудь. Взгляните на его великолпные, хотя немного рыжіе бакенбарды, и замтьте въ немъ врожденный юморъ, съ которымъ онъ подтруниваетъ надъ ребятишками или лукаво вынуждаетъ джентльмена поднести ему стаканчикъ джину, котораго онъ въ теченіе дня проглотитъ боле того, сколько бы нужно было для шести обыкновенныхъ человкъ, и, несмотря на это количество джина, Дандо не измнится ни на волосокъ.
Но вотъ начинаетъ появляться общество избранныхъ друзей, и Дандо, совершенно готовый сняться съ якоря, сбрасываетъ съ себя безпечность, вскакиваетъ на ноги и обращается весь въ дятельность. Общество приближается, въ полныхъ акватическихъ костюмахъ, въ синихъ курткахъ, въ полосатыхъ рубашкахъ и фуражкахъ всхъ возможныхъ размровъ и фасоновъ, начиная отъ бархатной ермолки французскаго надла до легкаго головного убора, знакомаго всмъ, кто только учился во стариннымъ азбукамъ сочиненія высокопочтеннаго мистера Дилворта, и составляющаго, судя по портрету, часть костюма этого джентльмена.
Теперь-то только и наступаетъ самое интересное время для наблюденія надъ настоящими аматёрами праздничныхъ рчныхъ прогулокъ. Весьма вроятно, что до этой поры главные члены общества другъ передъ другомъ старались выказать свои познанія въ наук мореплаванія, но при вид воды храбрость ихъ быстро охлаждается, и самоотверженіе, съ которымъ каждый изъ нихъ убждаетъ другого взяться за весло, не лишено забавнаго интереса. Наконецъ, посл множества перемнъ и споровъ, неизбжныхъ при выбор мста, посл открытія, что одному неловко управлять весломъ на этой сторон, другому на другой, что третій вовсе не уметъ взять весла въ руки, экипажъ шлюпки разслся по мстамъ. ‘Отваливай!’кричитъ рулевой, который смотритъ на всю эту процессію съ такимъ хладнокровіемъ и спокойствіемъ, какъ будто онъ правитъ рулемъ въ Бискайскомъ залив. Приказаніе исполнено и шлюпка длаетъ поворотъ и направляетъ свой носъ прямо къ вестминстерскому мосту, среди такихъ всплесковъ и качаній, какихъ никогда еще не было видано, за исключеніемъ разв одного только случая, когда корабль Ройялъ-Джоржъ отправился на дно.
— Заднее весло пусть гребетъ назадъ! восклицаетъ Дандо, съ пристани. — Назадъ! назадъ!
При этомъ крик каждый изъ гребцовъ, полагая, что приказаніе относится прямо къ нему, начинаетъ табанить весломъ: шлюбка принимаетъ задній ходъ и снова возвращается къ пристани.
— Задній джентльменъ одинъ долженъ табанить, а передній загребать! еще разъ восклицаетъ Дандо, съ видомъ крайняго неудовольствія.
— Томъ! теб нужно загребать, а ты что длаешь! замчаетъ одинъ изъ гребцовъ.
— Вовсе нтъ! мн тоже нужно табанить, а вотъ ты такъ долженъ загребать, отвчаетъ Томъ, съ видомъ знатока.
— Да вдь Томъ не самый передній: онъ сидитъ въ середин, замчаетъ одинъ изъ джентльменовъ.
— Какъ не передній?! посмотрите хорошенько! восклицаетъ другой джентльменъ.
И несчастный молодой джентльменъ, рискуя надорвать себ кровеносный сосудъ, принимается грести, и гребетъ до тхъ поръ, пока шлюбка не приметъ направленія къ Воксальскому мосту.
— Ну вотъ такъ! Теперь гребите вс! кричитъ Дандо и вполголоса прибавляетъ, обращаясь къ товарищамъ, — туда же суются кататься по вод, а сами не смыслятъ и весла взять въ руки!
Шлюбка между тмъ удаляется по извилистому направленію, благодаря дйствію веселъ, которыя одно за другимъ опускаются въ воду. И пристань снова пустетъ до прибытія новой партіи рчныхъ охотниковъ.

——

Гонка шлюбокъ на Темз представляетъ весьма интересную сцену. Поверхность рки бываетъ усяна шлюбками всхъ возможныхъ видовъ и размровъ. Открытыя мста на угольныхъ лодкахъ и пристаняхъ покрываются толпами зрителей. Табакъ и пиво требуются съ непомрномъ количеств. Мужчины, женщины и дти ожидаютъ погони съ нетерпніемъ. Шести и осьмивесельные катера плавно скользятъ по различнымъ направленіямъ, ожидая начала гонки, чтобы въ теченіе ея провожать своихъ protegs. Хоры музыкантовъ дополняютъ одушевленіе, если только не гармонію всей сцены. Группы лодочниковъ собрались у разныхъ пристаней и разсуждаютъ о достоинствахъ гребцовъ, вступившихъ въ состязаніе. Верейка, назначенная въ призъ, медленно буксируется двумя яликами и служитъ предметомъ всеобщаго любопытства и интереса.
Бьетъ два часа, и вс взоры съ безпокойствомъ устремляются къ мосту, изъ подъ котораго должны выступить соперники. Половина третьяго, и вниманіе публики начинаетъ утомляться, какъ вдругъ раздается выстрлъ, и громкое ‘ура!’ оглашаетъ оба берега рки. Зрители наклоняются впередъ. Шумъ и крикъ распространяются боле и боле. Шлюбки, стоявшія подъ мостомъ, мгновенно бросаются оттуда, сопровождаемыя прекраснымъ и хорошо вооруженнымъ катеромъ, съ котораго раздаются крики одобренія.
‘Вотъ он, вотъ он!’ длается общимъ восклицаніемъ, и вслдъ за тмъ показывается первая шлюбка. Люди въ ней почти полу-нагіе, для того, чтобы дать свободу каждому мускулу. Прочія четыре шлюбки слдуютъ за первой почти подл самой кормы. Крики становятся ужасны, и вниманіе народа достигаетъ высочайшей степени.
— Продолжай, Розовый,— продолжай! вотъ такъ! {Каждый изъ гребцовъ, вступившихъ въ состязаніе, получаетъ названіе того цвта, изъ котораго составленъ его легкій костюмъ. Прм. пер.}
— Дай ей больше ходу, Красный!
— Сильне! сильне, Жолтый!
— Браво, Джорджъ!
— Э-эхъ, Томъ, какъ ты отсталъ! закидывай дальше свои весла!
— Десять шиллинговъ противъ одного, на Жолтаго!
И проч. и проч.
Вотъ только эти слова и можно разслышать, среди оглушительнаго народнаго крика. Каждый незначительныій трактиръ безпрерывно стрляетъ изъ ружей и поднимаетъ надъ зданіемъ флагъ. Съ окончаніемъ гонки, толпы народа стремятся отдохнуть въ этихъ гостиницахъ. Невозможно представить себ того шума, крина, брани, похвалы, которыми заключается все торжество и описаніе которыхъ дало бы читателю весьма слабое понятіе.

——

Одно изъ самыхъ любопытныхъ и боле другихъ извстныхъ намъ мстъ на Темз: это — пароходная пристань подл Лондонскаго моста или подл Екатерининскихъ доковъ, особливо въ субботу утромъ, въ лтнее время, когда грэвзендскіе и маргэтскіе пароходы бываютъ набиты биткомъ. А такъ какъ мы успли ужь нсколько познакомить нашихъ читателей съ верхней половиной Темзы, то надемся, что они не откажутся прогуляться вмст съ нами на Грэвзэндскомъ пароход.
Экипажи ежеминутно подъзжаютъ къ пристани, и васъ какъ нельзя боле занимаетъ суетливость пассажировъ, поручающихъ себя и свой багажъ на руки носильщиковъ, которые хватаютъ вс чемоданы безъ всякаго разбора и исчезаютъ съ ними богъ знаетъ куда. Маргэтскій пароходъ стоитъ подл самой пристани, а Гравзендскій (который отправляется первымъ)’ возл Маргэтскаго. Временное сообщеніе между обоими пароходами, образуемое посредствомъ доски съ желзными перилами, нисколько не уменьшаетъ безпорядка, неизбжнаго въ подобныхъ случаяхъ.
— Который изъ нихъ отправляется въ Грэвзэндъ? спрашиваетъ огромный отецъ огромнаго семейства, которое слдуетъ за нимъ подъ руководствомъ матери и служанки, рискующихъ потерять кого нибудь изъ членовъ юной отрасли. — Который изъ нихъ отправляется въ Грэвзэндъ?
— Проходите дальше, сэръ, отвчаетъ пароходный служитель. — Не угодно ли вамъ пожаловать на другой пароходъ.
При этомъ почтенный отецъ семейства, опасаясь быть жертвою мистификаціи, и попечительная мать черезчуръ озабоченная опаснымъ положеніемъ семейства, располагаются на Маргэтскомъ пароход. Поздравивъ себя съ пріобртеніемъ прекраснаго и спокойнаго мста, отецъ отправляется къ труб взглянуть на свой багажъ, который, судя по слабому воспоминанію, онъ отдалъ какому-то человку, чтобы снести куда ему угодно. Но, къ крайнему изумленію джентльмена, между грудами чемодановъ, узловъ, ящиковъ и коробовъ не открылось даже ни малйшаго сходства съ его поклажей. Джентльменъ немедленно обращается къ полицейскому чиновнику и объясняетъ ему свое недоумніе въ присутствіи другого джентльмена — отца другого семейства — маленькаго, худенькаго человка, который вполн соглашается съ предположеніемъ, что въ этомъ пароходномъ обществ начинаютъ быстро наводиться безпорядки, и что для искорененія ихъ непремнно нужно бы принять самыя строгія мры, что пассажиры ни подъ какимъ видомъ не обязаны жертвовать своимъ достояніемъ, и что если пропавшая поклажа не будетъ немедленно отъискана, то онъ непремнно постарается распубликовать объ этомъ въ газетахъ, потому что публика никогда не должна быть жертвою такой обширной монополіи. Въ свою очередь, чиновникъ возражаетъ на это, что Общество Екатерининскихъ доковъ, съ самого начала своего существованія, постоянно старалось охранять жизнь и имущество людей, которые избирали его въ посредники, что онъ нисколько не сталъ бы удивляться, еслибъ подобное обстоятельство случилось въ Обществ пароходовъ ‘Лондонскаго моста’, потому что на нравственность того Общества едва ли кто поручится, что, наконецъ, онъ убжденъ, что тутъ скрывается какое нибудь недоразумніе, и что джентльменъ отъищетъ свою поклажу прежде, чмъ прідетъ въ Маргэтъ.
Нашъ джентльменъ, воображая, что онъ сразу опровергнетъ вс возраженія полицейскаго чиновника, объявляетъ, что онъ и не думаетъ хать въ Маргэтъ, и что на его чемодан весьма ясными двухъ-дюймовыми буквами сдлана надпись: ‘принадлежитъ Грэвзэндскому пассажиру’, При этомъ открытіи, чиновникъ немедленно разъясняетъ ошибку, вслдствіе чего все семейство почтеннаго джентльмена со всевозможною скоростью переправляется на Грэвзэндскій пароходъ и открываетъ, къ своему особенному удовольствію, что чемоданъ ихъ покоится на палуб, а къ крайнему неудовольствію, что покойныя мста давно уже заняты. Вслдъ за тмъ раздается звонокъ, подающій сигналъ къ отплытію парохода, и между пассажирами начинается необыкновенное движеніе. Вы замчаете, что многіе подъ тактъ звонка убгаютъ съ парохода и вбгаютъ на него. Звонокъ замолкаетъ. Пароходъ отваливаетъ. Т, которые прощались съ своими друзьями на пароход, уносятся въ Грэвзэндъ противъ всякаго желанія, а т, которые прощались на пристани, открываютъ, что они очень не кстати растянули церемонію прощальнаго обряда. Т изъ пассажировъ, которые имютъ билетъ для цлаго сезона, спускаются въ каюту завтракать, т,, которые купили нумеръ утренней газеты, располагаются читать ее, и, наконецъ, т, которые въ первый разъ плывутъ по Темз, отправляются къ носу парохода и любуются живописными берегами Темзы.
Одушевленіе пассажировъ начнетъ распространяться вмст съ тмъ, какъ пароходъ, достигнувъ Блаквола, приметъ боле быстрый ходъ. Старыя женщины, которыя принесли съ собой огромныя плетеныя корзины, весьма серьёзно принимаются за уничтоженіе тяжелыхъ сандвичей и съ видимымъ удовольствіемъ прикасаются къ рюмочк, передаютъ ее своимъ друзьямъ и время отъ времени пополняютъ ее изъ плоской фляжки съ желудочными каплями. Не забывается при этомъ случа и джентльменъ въ высокой фуражк, который играетъ на арф, и угощается, частію для выраженія удовольствія, какое онъ доставилъ своей плнительной игрой, а частію и для того, чтобъ заставить его проиграть какую нибудь національную плясовую псню, подъ звуки которой маленькій Аликъ, пузатый ребенокъ въ красныхъ шерстяныхъ чулкахъ, къ невыразимому удовольстію семейнаго кружка, длаетъ на палуб нсколько неловкихъ прыжковъ. Двицы, которыя принесли въ своихъ ридикюляхъ первый томъ новаго романа, длаются чрезвычайно задумчивы и весьма краснорчиво начинаютъ распространяться передъ мистеромъ Броуномъ или мистеромъ О’Бріеномъ о лазури неба по прозрачности воды. Мистеръ Броунъ или мистеръ О’Бріенъ, смотря по обстоятельствамъ, замчаетъ при этомъ случа, что съ недавняго времени онъ сдлался совершенно нечувствителенъ къ красотамъ природы, что вс его мысли и желанія сосредоточены на одномъ только предмет. При этомъ признаніи молоденькая лэди поднимаетъ голову и, не умя скрыть своего смущенія, снова опускаетъ ее и перевертываетъ слдующій листокъ романа съ большимъ затрудненіемъ, — вроятно, для того, чтобы воспользоваться случаемъ продолжительнаго пожатія руки.
Телескопы, сандвичи и холодный грогъ требуются въ большомъ количеств 23,. Боле скромные мужчины, которые до этого посматривали въ машину, находятъ, къ величайшему своему удовольствію, предметъ, на которомъ завязывается между ними разговоръ, и предметъ этотъ не только интересенъ, но и весьма назидателенъ, а именно: водяные пары и примненіе ихъ къ машинамъ всякаго рода.
— Удивительная вещь этотъ паръ! замчаетъ одинъ джентльменъ.
— Ахъ, да! съ глубокимъ вздохомъ отвчаетъ другой.— Вы говорите совершенную правду, сэръ.
— Какая необыкновенная сила въ немъ!
— Огромная! ужасная!
— Чего только ныньче не длается посредствомъ паровъ!
— Правда ваша, милостивый государь!
И глубокій вздохъ снова повторяется и при этомъ случа сопровождается весьма выразительнымъ киваньемъ головы.
— Но при всемъ томъ онъ еще въ младенчеств… требуетъ большихъ усовершенствованій.
Подобныя замчанія, обыкновенно, служатъ ни только началомъ разговора, который продолжается до окончанія поздки, но очень часто основаніемъ знакомства между полдюжтною джентльменовъ, которые имютъ въ Грэвзэнд семейства, берутъ на цлый сэзонъ билетъ на пароходъ и обдаютъ на этомъ пароход регулярно каждый день.

X. ОМНИБУСЫ.

Кто изъ нашихъ читателей не согласятся, что публичныя средства къ перезду изъ одного города въ другой и даже изъ одной улицы въ другую доставляютъ обширное поле для удовольствія и для наблюденія. Изъ всхъ публичныхъ средствъ къ сообщенію, которыя учреждались съ незапамятныхъ и до нашихъ временъ, омнибусы боле всхъ другихъ знакомы намъ. Правда, мы знакомы также и съ почтовыми каретами, но признаемся, что хотя этотъ родъ экипажей прекрасенъ во всхъ отношеніяхъ, но въ немъ замчается весьма важный недостатокъ, и именно: вы не находите въ немъ никакой перемны никакого разнообразія, особливо на длинной станціи, когда внутри кареты помстилось шесть человкъ и когда эти люди остаются вашими спутниками до конца дороги. Кром того, посл первыхъ двнадцати часовъ зды пассажиры длаются весьма серьёзны и начинаютъ обнаруживать сильное расположеніе ко сну, а нужно ли говорить, что когда вы увидите человка въ спальномъ колпак, то теряете къ нему всякое уваженіе? по крайней мр такъ случается съ нами. Дале: на гладкой дорог пассажиры становятся черезчуръ прозаичны и начинаютъ разсказывать вамъ длинныя исторіи, даже и т пускаются въ ораторство, которые вообще небольшіе охотники да пустословія, а это — обстоятельство, согласитесь, весьма непріятное, особливо для путешественника, которому предстоитъ прохать нсколько сотъ миль. Однажды намъ самимъ случилось прохать четыреста миль съ толстымъ джентльменомъ, который при каждой перемн лошадей требовалъ, чтобы ему подали въ окно кареты стаканъ горячаго грога. А вдь это куда какъ непріятно! Въ другой разъ намъ случилось хать съ блокурымъ юношей весьма болзненнаго вида и съ незамтной шеей, который возвращался въ городъ изъ школы, подъ покровительствомъ кондуктора, и которому предназначено было остаться въ мстечк Кроссъ-Кійсъ впредь до востребованія. А это намъ показалось въ тысячу кратъ хуже джентльмена съ безпрерывными стаканами горячаго грога. Дале: вы испытываете цлый рядъ злополучій, неизбжныхъ при выход пассажира, и, въ добавокъ ко всему этому, весьма часто случается, что въ ту минуту, какъ вы начинаете засыпать, у кондуктора является необходимость въ коричневомъ свертк, который сколько ему помнится, положенъ подъ вашимъ сидньемъ. Вы привстаете: начинаются шумъ и шаренье по ящикамъ, и когда ваше расположеніе ко сну совершенно исчезаетъ, когда ноги ваши едва не цпенютъ отъ ненатуральнаго, скорченнаго положенія, кондуктору внезапно приходятъ на память, что онъ положилъ этотъ свертокъ въ ящикъ подъ козлами. Дверца кареты затворяется, свертокъ отъискивается, карета трогается съ мста, и кондукторъ начинаетъ трубить въ свой рожокъ такъ громко и пронзительно, какъ будто нарочно затмъ, чтобъ надсмяться надъ вашей досадой.
Въ омнибусахъ вы никогда не встртитесь съ подобными безпокойствами. Между почтовой каретой и омнибусомъ не существуетъ ни малйшаго сходства. Пассажиры въ омнибус перемняются въ теченіе дороги такъ часто, какъ фигуры калейдоскопа, и хотя они игривостью своею и привлекательностію далеко уступаютъ фигурамъ калейдоскопа, но зато въ тысячу разъ бываютъ интересне и забавне. Мы не знаемъ еще до сихъ поръ ни одного примра, чтобы пассажиры спали въ омнибусахъ. Что касается длинныхъ разсказовъ, то ршится ли кто нибудь на это предпріятіе? а если и ршится, то отъ этого никто не пострадаетъ: по всей вроятности, или разскащикъ самъ не кончитъ своего разсказа до конца дороги, или никто изъ пассажировъ не дослушаетъ конца разскава, а другой не услышитъ и начала, словомъ сказать, никто не пойметъ о чемъ онъ ораторствуетъ. Дти хотя и встрчаются въ омнибусахъ, но не такъ чисто, и притомъ они бываютъ какъ-то не замтны, особливо когда экипажъ полонъ пассажировъ. Короче сказать, что посл здраваго размышленія и продолжительнаго опыта мы остаемся такого мннія, что, начиная отъ модной кареты, въ которой возили насъ въ церковь для совершенія таинства крещенія, до той печальной колесницы, въ которой, по всей вроятности, мы должны совершить наше послднее земное путешествіе, въ цломъ мір не найдется ничего подобнаго омнибусу.
Намъ особенно понравилась одна машина, въ которой мы совершаемъ наши ежедневныя поздки отъ самого начала Оксфордской улицы до Сити, не знаемъ только, почему она поправилась: по наружности ли своей, которая не имла никакихъ украшеній, по простот ли ея внутренности, или по врожденному хладнокровію кондуктора. Этотъ молодой человкъ представляетъ изъ себя замчательный примръ преданности собственной своей персон. Его необузданная ревность къ польз и выгодамъ своего хозяина постоянно вводитъ его въ непріятные хлопоты, а иногда и прямо въ исправительный домъ. Едва только онъ отдлается отъ одной непріятности, какъ снова, и съ удвоеннымъ рвеніемъ, принимаетъ на себя обязанности своей профессіи. Главное его отличіе состоитъ въ дятельности. Онъ постоянно хвалится умньемъ ‘поддть на дорог стараго джентльмена, ловко втолкнуть его въ карету и пуститься въ дальнйшій путь, прежде чмъ джентльменъ узнаетъ, куда его везутъ.’ Эту продлку онъ выполняетъ безпрестанно, къ безпредльному удовольствію каждаго изъ пассажировъ, за исключеніемъ помянутаго джентльмена, который касательно этой шутки остается въ совершенномъ невдніи.
Мы до сихъ поръ не знаемъ, какое число пассажировъ долженъ вмщать въ себ омнибусъ, но, судя по ршительнымъ дйствіямъ кондуктора, мы успли замтить, что въ вашемъ омнибус столько можетъ помститься, сколько встртится желающихъ прохать въ немъ.
— Есть ли мсто? восклицаетъ съ тротуара усталый пшеходъ.
— Сколько вамъ угодно, сэръ, отвчаетъ кондукторъ, постепенно отворяя дверцы и не обнаруживая внутренняго положенія оминбуса, до тхъ поръ, пока пшеходъ не очутится на ступенькахъ.
— Гд же тутъ мсто? спрашиваетъ жертва обмана, длая попытку отступить.
— По обимъ сторонамъ, сэръ, возражаетъ кондукторъ.
И вмст съ тмъ вталкиваетъ джентльмена и захлопываетъ дверцы.
— Пошелъ, Билль! восклицаетъ кондукторъ, отворачиваясь въ сторону.
Ретирада невозможна. Новоприбывшій пассажиръ длаетъ движеніе впередъ, получаетъ толчокъ отъ толчка омнибуса, опускается гд попало и остается тутъ до конца своей дороги.
Мы, обыкновенно, отправляемся въ Сити за нсколько минутъ до десяти часовъ и заране знаемъ, что съ нами въ омнибус будутъ хать пятеро тхъ же самыхъ попутчиковъ. Мы принимаемъ ихъ на тхъ же самыхъ частяхъ города и предоставляемъ имъ въ омнибус т же самыя мста, они всегда бываютъ одты въ тже самыя платья, и постоянно ведутъ разговоръ о тхъ же самыхъ предметахъ, и именно: о распространеніи между кэбами чрезвычайно быстрой зды и о безстыдномъ нахальств омнибусныхъ кондукторовъ. До нашего прихода постоянно бываетъ въ омнибус угрюмый старикъ съ напудреннымъ парикомъ. Онъ всегда сидитъ по правую сторону у самого входа, съ руками, сложенными на рукоятку зонтика. Онъ бываетъ чрезвычайно нетерпливъ и сидитъ на этомъ мст собственно затмъ, чтобы строго наблюдать за кондукторомъ, съ которымъ онъ, обыкновенно, заводитъ бглый разговоръ. Онъ очень вжливъ: помогаетъ пассажирамъ входить и выходить и весьма охотно толкаетъ кондуктора зонтикомъ, когда кто нибудь захочетъ выйти. Онъ, обыкновенно, предлагаетъ дамамъ заране приготовить шесть пенсовъ, чтобы при выход изъ омнибуса не было остановки: а если кто изъ пассажировъ откроетъ окно и если онъ можетъ достать рукой это окно, то непремнно закроетъ его.
— Ты къ чему остановился? каждое утро спрашиваетъ старикъ, въ ту минуту, какъ только предвидится пріемъ лишняго пассажира.
И вслдъ за тмъ между нимъ и кондукторомъ завязывается слдующій разговоръ:
— Ты къ чему остановился?
Кондукторъ начинаетъ свистать и показываетъ видъ, что не слышитъ этого вопроса.
— Послушай! (при этомъ длаетъ толчекъ зонтикомъ) ты къ чему остановился?
— Къ тому, чтобы взять пассажировъ. Въ Ба-а-а-нкъ! въ Си-и-и-ти!
— Я знаю, чтобы взять пассажировъ, но знаешь ли ты, что здсь нтъ больше мста. Къ чему же ты остановился, я тебя спрашиваю.
— Гм! на ваши слова весьма трудно отвчать. Я думаю, для того остановился, чтобы постоять немного да потомъ снова похать.
— Послушай, негодяй! восклицаетъ старикъ. съ видимымъ негодованіемъ. — Я съ тобой завтра же раздлаюсь. Я давно общалъ теб это и теперь непремнно исполню.
— Благодарю покорно, сэръ, отвчаетъ кондукторъ, прикасаясь къ шляп, съ нахальнымъ выраженіемъ благодарности.— Чрезвычайно много обязанъ вамъ.
При этомъ въ омнибус между молодыми людьми поднимается смхъ, старикъ краснетъ какъ вареный ракъ и начинаетъ приходить въ бшенство.
Толстый джентльменъ, въ бломъ шейномъ платк, помстившійся въ самомъ отдаленномъ конц омнибуса, принимаетъ весьма серьезный видъ и говоритъ, что въ отношеніи этихъ негодяевъ непремнно нужно принять какія нибудь ршительныя мры: иначе наглости ихъ никогда не будетъ конца. Оборванецъ-джентльменъ вполн соглашается съ этимъ мнніемъ, и соглашался, сколько намъ извстно, каждое утро въ теченіе шести мсяцевъ.
Приближаясь къ Линкольнскому двору, къ Бедфордскимъ рядамъ и другимъ судебнымъ мстамъ, мы выпускаемъ большую часть нашихъ первоначальныхъ пассажировъ и принимаемъ новыхъ, которые пользуются весьма неблагосклонной встрчей. Замчательно, что люди, помстившіеся въ омнибус, всегда смотрятъ на вновь прибывшихъ пассажировъ съ тмъ выраженіемъ лица, которымъ обнаруживаются внутреннія помышленія, они какъ будто хотятъ сказать: ‘ну, къ чему эти люди лзутъ сами!’ Въ этомъ отношеніи мы вполн убждены, что маленькій старичокъ считаетъ появленіе новыхъ пассажировъ за непрестительную дерзость.
Разговоръ теперь совершенно прекращается. Каждый изъ пассажировъ устремляетъ свой взоръ въ противоположное окно, и при этомъ каждый полагаетъ, что сосдъ его пристально смотритъ на него. Если одинъ изъ пассажировъ выйдетъ у переулка Шу, а другой на улицы Фаррингдонъ, маленькій старичокъ ворчитъ и длаетъ послднему замчаніе такого рода, что если бы и онъ вышедъ у переулка Шу, то избавилъ бы весь омнибусъ отъ лишней остановки. При этомъ замчаніи между молодыми людьми снова поднимается смхъ. Старичокъ-джентльменъ смотритъ весьма серьёзно и ни слова не промолвитъ до самого Банка. Здсь онъ чрезвычайно быстро выскакиваетъ изъ омнибуса, предоставляя намъ сдлать тоже самое. Мы слдуемъ его примру и, вступивъ на тротуаръ, отъ всей души желаемъ оставшимся пассажирамъ насладиться хотя бы частію того удовольствія, которое мы извлекли изъ нашей поздки.

XI. ЦИРКЪ АСТЛИ (*).

(*) Astley’s — такъ назывался въ старые годы ныншній Королевскій Амфитеатръ. Первоначально это мсто было обнесено заборомъ и служило открытымъ манежемъ для желающихъ учиться верховой зд. Въ 1780 году его подвели подъ крышу и обратили въ циркъ. Посл того онъ нсколько разъ сгоралъ до основанія и возобновлялся. Со времени появленія труппы Дукро, который совершенно преобразовалъ внутреннее устройство цирка, это мсто пользуется особеннымъ покровительствомъ лондонской полиціи. Прим. пер.
Каждый разъ, какъ только случалось нашимъ взорамъ встртиться съ огромными, изумительными римскими заглавными буквами — въ книг ли, въ окнахъ ли магазиновъ, или на вывскахъ — и въ душ нашей немедленно рождалось неясное, безотчетное воспоминаніе о той счастливой пор, когда приступлено были къ посвященію насъ въ таинства букваря. Мы живо представляемъ себ острый кончикъ булавки, который слдитъ за каждой буквой, для того, чтобы сильне запечатлть форму этой буквы въ нашемъ дтскомъ слабомъ воображеніи. Мы невольно содрагаемся при воспоминаніи костлявыхъ сгибовъ пальцевъ правой руки, которыми почтенная старушка-лэди, внушавшая намъ, за десять пенсовъ въ недлю, первыя правила воспитанія, любила награждать наши юныя головки, ради того, чтобы бы привести въ порядокъ смутныя идеи, которымъ мы нердко предавались. Это неопредленное чувство преслдуетъ насъ во многихъ другихъ случаяхъ, но, кром цирка Астли, намъ кажется, нтъ ни одного мста, которое бы такъ сильно пробуждало въ нашей душ воспоминаніе о дтскомъ возраст. Циркъ Астли въ ту пору не носилъ еще громкаго названія Королевскаго Амфитеатра, тогда еще не являлся Дукро, чтобы пролитъ свтъ классическаго вкуса и портабельнаго газа надъ песчаной площадкой, служившей для конскаго ристалища. Впрочемъ, общій характеръ того мста остался тотъ же самый: пьесы давались тже самыя, шутки паяцовъ были тже самыя, берейторы были одинаково величественны, комическія актеры — одинаково остроумны, трагики одинаково хриплы, и лошади одинаково одушевлены. Циркъ Астли измнился къ лучшему,— и только мы перемнились къ худшему. Вкусъ къ театральнымъ представленіямъ совершенно покинулъ насъ, и, къ стыду нашему, должно признаться, что мы гораздо боле находимъ удовольствія, наблюдая зрителей, нежели мишурный блескъ, который открывается на сцен и который нкогда тамъ высоко цнился нами.
Въ свободное время мы считаемъ большимъ удовольствіемъ любоваться постителями Астли, любоваться па и ма {Pa и ma — слова, замняющій въ разговорномъ язык англичанъ papa и mama. Прим. пер.}, девятью или десятью дтьми, отъ пяти съ половиной до двухъ съ половиной футовъ ростомъ, отъ четырнадцати до четырехъ-лтняго возраста. Однажды мы только что заняли мсто въ лож противъ самой середины цирка, какъ увидли, что сосдняя ложа стала наводняться обществомъ, которое какъ нельзя боле согласовалось съ нашимъ beau ideal, составленнымъ въ воображеніи для описанія группы постителей Астли.
Прежде всхъ вошли въ ложу три маленькіе мальчика и маленькая двочка и, по приказанію папа, довольно громко отданному въ полу-отворенныя двери, заняли переднюю скамейку. Потомъ явились еще дв маленькія двочки, подъ присмотромъ молодой лэди, — весьма вроятно, гувернантки. За двумя двочками слдовали еще три мальчика, одтые, подобно первымъ, въ синія курточки и панталоны, и съ откидными воротничками, потомъ — еще ребенокъ, въ камзол, обшитомъ снурками, съ выраженіемъ на лиц безпредльнаго изумленія я съ большими круглыми глазами. Его подняли черезъ скамейки и при этомъ процесс обнаружили его розовенькія ножки. Вслдъ за ребенкомъ вошли па и ма и, въ заключеніе, старшій сынъ, мальчикъ лтъ четырнадцати, который, весьма очевидно, старался показать себя, какъ будто онъ вовсе непринадлежалъ этому семейству.
Первыя пять минутъ употреблены были на сниманіе платковъ съ двочекъ и на поправку бантовъ, которыми украшались ихъ волосы. Посл того внезапно открылось, что одному мальчику пришлось сидть противъ столба, который закрывалъ отъ него всю сцену, а потому, для устраненія такого неудобства, необходимо было нужно перемнить мста маленькаго мальчика и гувернантки. Посл того па оправилъ платье мальчиковъ и сдлалъ наставленіе, какъ должно держать носовые платочка, а ма сначала кивнула головой гувернантк, потомъ мигнула ея, чтобы та нсколько поболе открыла плечики у двочекъ, и наконецъ приподнялась, чтобъ осмотрть свое маленькое войско. Смотръ этотъ, по видимому, кончился къ полному ея удовольствію, потому что она бросила самодовольный видъ на па, который стоялъ въ отдаленномъ конц ложи. Па отвтилъ точно такимъ же взглядомъ и весьма выразительно высморкалъ носъ. Бдная гувернантка выглядывала изъ за столба и робко старалась уловить взглядъ ма, чтобы, въ свою очередь, выразить ей восхищеніе при вид такого милаго семейства. Двое мальчиковъ разсуждали о томъ, дйствительно ли Астли вдвое больше Друри-Лэнскаго театра, и наконецъ для ршенія столь труднаго вопроса обратились въ Джоржу. При этомъ Джоржъ, который былъ никто другой, какъ молодой вышепомянутый джентльменъ, обратился весь въ негодованіе и — нельзя сказать, чтобы въ нжныхъ выраженіяхъ — замтилъ своимъ братьямъ, какъ грубо и неприлично звать его по имени въ публичномъ мст. Разумется, дти приняли это замчаніе съ чистосердечнымъ смхомъ, и, въ добавокъ, одинъ изъ мальчиковъ заключилъ смхъ весьма справедливымъ мнніемъ, что ‘Джоржъ начинаетъ считать себя большимъ человкомъ’. Па и ма засмялись при этомъ заключеніи, а Джоржъ, проворчавъ, что ‘Вильяму всегда потакаютъ вс его дерзости’, принялъ на себя видъ глубокаго презрнія и оставался съ этимъ видомъ до самого вечера.
Началось представленіе, и вниманію мальчиковъ не было предловъ. Па также принималъ живйшее участіе въ игр, хотя и старался показать видъ, что она вовсе не интересуетъ его. Что касается ма, то восторгъ ея отъ шутокъ главнаго комедіанта доходилъ до изступленія: она такъ усердно хохотала, что ни одинъ бантъ на ея огромномъ чепчик не оставался въ поко. Гувернантка отворачивалась отъ столба, и каждые разъ, какъ только глава ея встрчались съ глазами ма, она прикрывала платкомъ нижнюю часть лица и, какъ слдуетъ, предавалась судорожному см,ху. Въ то время, какъ одинъ изъ актеровъ, въ блестящихъ датахъ, давалъ клятву увезти прекрасную двицу, или погибнуть въ предпріятіи, рукоплесканія мальчиковъ были оглушительны, особливо одного изъ нихъ, который, повидимому, былъ гостемъ въ семейств и который весь вечеръ говорилъ любезности маленькой дввадцатилтней кокетк, представлявшей изъ себя прекрасную модель своей мама.
Но вотъ начались конскія ристалища, и восхищеніе дтей удвоилось. Желаніе видть, что происходило впереди, окончательно побдило достоинство родителя, поднявшись на ноги, онъ апплодировалъ громче каждаго изъ своихъ дтей. Гувернантка между тмъ, нагнувшись къ матери семейства сообщала ей остроумныя замчанія своихъ питомцевъ на сценическія происшествія. Мама, въ безпредльномъ восторг отъ этихъ замчаній и отъ сцены, награждала гувернантку пожатіемъ руки, а гувернантка, совершенно довольная тмъ, что успла обратить на себя вниманіе, прислонялась къ столбу съ лицомъ, сіяющимъ отъ радости, короче сказать, общество казалось совершенно счастливымъ, исключая мистера Джоржа, который былъ слишкомъ великъ, чтобы принимать участіе въ дтскихъ удовольствіяхъ, и слишкомъ незначителенъ, чтобы обратить на себя вниманіе постороннихъ. Онъ, время отъ времени, развлекалъ себя, приглаживая т мста, гд черезъ нсколько лтъ должны показаться бакенбарды, и оставался какъ нельзя боле доволенъ великолпіемъ своей персоны.
Мы не думаемъ, чтобы кто нибудь, побывавъ въ Астли два-три раза, и слдовательно получивъ способность оцнить постоянство, съ которымъ одни и т же фарсы повторяются вечеръ за вечеромъ, сезонъ за сезономъ, мы не думаемъ, чтобы онъ не находилъ удовольствія по крайней мр хота въ одной части всего предстявленія. Что до насъ, то при первомъ поднятіи занавса мы испытываемъ точно такое же удовольствіе, какое выражаетъ самый младшій изъ описаннаго нами семейства, и, по старой привычк, присоединяемся ко всеобщему смху, сопровождающему пронзительный крикъ паяца: ‘вотъ и мы къ вашимъ услугамъ!’ Мы не можемъ даже измнить старинному чувству уваженія къ берейтору, который, съ бичемъ въ рук, слдуетъ за паяцомъ и длаетъ передъ публикой граціозный поклонъ. Онъ не принадлежитъ къ числу обыкновенныхъ грумовъ, въ нанковыхъ курткахъ, обшитыхъ коричневыми снурками, напротивъ того, онъ выглядитъ настоящимъ джентльменомъ, въ военномъ вицъ-мундир, подъ которымъ подложено нсколько фунтовъ ваты. Скоре онъ похожъ…, но къ чему мы станемъ покушаться описывать то, о чемъ никакое описаніе не можетъ сообщить посредственнаго понятія? Мы скажемъ одно: что каждый изъ нашихъ читателей знакомъ съ этимъ человкомъ, каждый изъ нихъ помнитъ его полированные сапоги, его граціозную осанку, немного стянутую (какъ другіе весьма справедливо замчаютъ), его прекрасную голову, украшенную черными, зачесанными кверху волосами, для того, чтобы придать лицу выраженіе глубокомыслія и поэтической меланхоліи. Его звучный и пріятный голосъ находится въ прекрасной гармоніи съ его благородными движеніями, которыми онъ вызываетъ паяца на шутки. Поразительное воспоминаніе о его достоинств, когда, онъ восклицаетъ: ‘Ну-съ, милостивый государь, что же вы мн скажете о миссъ Вудфордъ?’ оставило въ душ нашей неизгладимое впечатлніе. А его удивительная ловкость, съ которой онъ выводитъ миссъ Вудфордъ на арену, сажаетъ ее на сдло и слдуетъ по цирку за ея легкимъ скакуномъ, постояано и сильно волновала грудь хорошенькихъ горничныхъ, внимательно слдившихъ за каждымъ его шагомъ и каждымъ движеніемъ.
Когда миссъ Вудфордъ, ея лошадь и оркестръ внезапно останавливались, чтобы перевести духъ, берейторъ вступалъ съ паяцомъ въ разговоръ обыкновенно слдующаго рода:
— Послушайте, милостивый государь, начинаетъ паяцъ.
— Что вамъ угодно, сэръ?
(Разговоръ продолжается съ обихъ сторонъ самымъ учтивымъ образомъ.)
— Неужели вамъ не случалось слышать, что я учился берейторскому искусству?
— Первый разъ имю удовольствіе слышатъ объ этомъ.
— Ахъ, какъ же! учился, не угодно ли, я покажу вамъ это на дл ?
— Неужели вы покажете?
— Не угодно ли, я покажу вамъ это сейчасъ…. сію минуту ?
— Сдлайте одолженіе, сэръ, но только живе…. какъ можно живе.
И вмст съ этимъ раздается ударъ бича.
— А такъ вотъ въ чемъ дло! Нтъ, милостивый государь, мн это больно не нравится, отвчаетъ паяцъ и въ то же время бросается на землю и начинаетъ выказывать различныя гимнастическія конвульсіи. То перегнется надвое, то снова разогнется и, къ шумному восторгу всей галлереи, старается показать изъ себя человка, который находится въ самыхъ ужасныхъ мученіяхъ. Второй ударъ бича прекращаетъ въ паяц вс крвилянья, и берейторъ приказываетъ: ‘взглянуть, чего же даетъ миссъ Вулфордъ!’
Паяцъ вскакиваетъ на ноги и восклицаетъ:
— Ахъ, миссъ Вулфордъ! что вы прикажете сдлать для васъ: принесть ли что подать ли, отнесть ли ? прикажите, и я готовъ сдлать все, что вамъ угодно.
Миссъ Вулфордъ, съ сладенькой улыбкой, объявляетъ, что ей нужны два флага. Флаги являются и вручаются ей съ смшными гримасами со стороны паяца, который, исполнивъ эту церемонію, длаетъ берейтору слдующее замчаніе:
— Ага! что взяли! а вдь миссъ Вулфордъ знаетъ меня съ прекрасной стороны: вы, вроятно, изволили видть, какъ она улыбнулась мн.
Бичъ снова хлыщетъ по воздуху, оркестръ раздается, лошадь бросается въ галопъ, и миссъ Вулфордъ, къ безпредльному восторгу зрителей, и стараго и малаго, снова носится по цирку. Слдующая остановка представляетъ новый случай къ повторенію тхъ же самыхъ шутокъ, которыя разнообразятся забавными гримасами со стороны паяца, каждый разъ, какъ, только берейторъ отвернется въ сторону, и заключаются тмъ, что паяцъ кувыркается черезъ барьеръ, но предварительно постарается отвлечь вниманіе публики совсмъ въ другую сторону.
Неужели никто изъ нашихъ читателей не замчалъ того класса народа, который находитъ особенное удовольствіе толпиться въ теченіе дня у подъздовъ дешевыхъ театровъ? Вы рдко-рдко пройдете мимо одного изъ этихъ мстъ не замтивъ группы въ два или три человка, которые разговариваютъ на тротуар, съ тмъ заносчивымъ видомъ, который можно замтить въ комнатномъ оратор какого нибудь трактира и который составляетъ исключительную принадлежность людей этого класса. По видимому, они всегда воображаютъ себя созданными для сценической выставки, воображаютъ, что театральныя лампы освщаютъ ихъ и днемъ. Вотъ, напримръ, этотъ молодой человкъ въ полиняломъ коричневомъ пальто и весьма широкихъ свтло-зеленыхъ панталонахъ безпрестанно обдергиваетъ нарукавники своей пестрой рубашки, съ такимъ самодовольнымъ видомъ, какъ будто она сдлана изъ тонкаго батиста, и такъ щегольски загибаетъ на правое ухо свою бдую, запрошлогоднюю шляпу, какъ будто вчера только купилъ ее изъ моднаго магазина. Взгляните на грязныя блыя перчатки и дешевый, шолковый платокъ, котораго полу-чистый уголокъ торчитъ изъ наружнаго кармана, на груди изношеннаго пальто. Неужели вы не догадаетесь съ перваго взгляда,что это тотъ самый джентльменъ, который вечеромъ однетъ синій сюртукъ, чистую манишку и блые панталоны и черезъ полчаса замнитъ ихъ полуоборваннымъ своимъ нарядомъ,— которому каждый вечеръ предстоитъ выхвалять свои несмтныя сокровища, между тмъ какъ строгая дйствительность наводитъ его на грустное воспоминаніе о двадцати шиллингахъ жалованья въ недлю, — которому приходится говорить передъ публикой о богатыхъ помстьяхъ своего родителя и въ то же время вспоминать о маленькой своей квартирк въ предмстьяхъ Лондона, — выказывать себя лестнымъ женихомъ богатой наслдницы, которому вс льстятъ и завидуютъ, и между тмъ не забывать, что вслдствіе недостатковъ его ожидаютъ дома большія непріятности?
Вслдъ за этимъ молодымъ человкомъ, быть можетъ, вы замчали худощаваго блднаго мужчину, съ весьма длиннымъ лицомъ, въ истертой до лоска пар чернаго платья, задумчиво постукивающимъ камышевою тростью ту часть своихъ сапоговъ, которая нкогда носила названіе ‘высокихъ каблуковъ’. Замтьте, что этотъ мужчина принимаетъ на себя самыя трудныя роли, какъ-то: попечительныхъ отцовъ, великодушныхъ лакеевъ, почтенныхъ куратовъ, фермеровъ и такъ дале.
Мимоходомъ, сказавъ объ отцахъ, мы должны упомянуть о нашемъ всегдашнемъ желаніи увидть пьесу, въ которой вс дйствующія лица были бы круглыми сиротами. А то почти въ каждой пьес непремнно явится отецъ и всегда длаетъ герою или героин длинное объясненіе о томъ, что происходило до поднятія занавса, и обыкновенно начинаетъ такимъ образомъ!
‘Вотъ уже прошло девятьнадцать лтъ, мое безцнное дитя, съ тхъ поръ, какъ покойная твоя мать (при этомъ голосъ стараго родителя дрожитъ отъ сильнаго душевнаго волненія) поручила тебя моему попеченію. Ты былъ (или была) тогда еще невиннымъ ребенкомъ’, и проч. и проч.
Или вдругъ онъ открываетъ, что тотъ, съ кмъ онъ находился въ постоянныхъ сношеніяхъ въ теченіе трехъ длинныхъ дйствій, оказывается его роднымъ дтищемъ. При этомъ неожиданномъ открытіи онъ длаетъ самыя патетичныя восклицанія:
— Ажъ, Боже мой! что я вижу! Этотъ браслетъ! эта улыбка! эти документы! эти глаза! — Могу ли я врить своимъ чувствамъ? не ошибаюсь ля я? О, нтъ! это ясно, это такъ и быть должно! — Да, да! это мое дитя, мое безцнное дитя!
— Мой отецъ! восклицаетъ новооткрытое дитя. Оба падаютъ въ объятія другъ друга и поглядываютъ черезъ плечо, какое дйствіе произведи они на публику. Разумется, самое сильное, потому что публика три раза принимается рукоплескать.
Но пора оставить наше отступленіе, которое мы сдлали потому, чтобы объяснить читателю, къ какому классу принаддежатъ люди, которые толпятся у подъздовъ дешевыхъ театровъ. У цирка Астли ихъ всегда бываетъ боле, нежели въ другихъ мстахъ. Тутъ вы всегда увидите двухъ или трехъ оборванцевъ-джентльменовъ, въ пестрыхъ шейныхъ платкахъ, въ жолто-блдныхъ рубашкахъ, съ узелкомъ подъ мышкой, въ которомъ хранятся тоненькіе башмаки для сцены, завернутые въ лоскутокъ старой газеты. Нсколько лтъ тому назадъ, мы имли привычку разиня ротъ смотрть на этихъ людей,— смотрть на нихъ съ чувствомъ таинственнаго любопытства, одно воспоминаніе о которомъ вызываетъ улыбку на наше лицо. Мы ни подъ какимъ видомъ не ршились бы поврить тогда, что эти созданія, окруженныя блескомъ мишуры и сіяніемъ газа, одтыя въ блоснжныя туники и голубые шарфы,— созданія, которыя каждый вечеръ порхали передъ нами на прекрасныхъ лошадяхъ, среди громкихъ звуковъ оркестра и искуственныхъ цвтовъ, могли быть т же самыя блдныя, изнуренныя существа которыхъ мы усматривали днемъ.
Мы съ трудомъ вримъ этому даже и теперь. О низшемъ класс актеровъ мы уже имемъ нкоторое понятіе и находимъ, что не нужно много утруждать наше воображеніе для того, чтобы въ лиц подозрительнаго человка представить себ исполнителя ничтожныхъ ролей, въ трактирномъ оратор — комическаго пвца, въ пьяниц и буян — трагика, но есть изъ нихъ и такія таинственныя существа, которыя никогда не выходятъ изъ предловъ цирка, которыхъ нигд не увидите, какъ только на сцен. За исключеніемъ Дукро, котораго ни подъ какимъ видомъ нельзя причислить къ классу этихъ людей, кто можетъ похвастать знакомствомъ съ наздниками цирка Астли, или кто можетъ сказать, что видалъ ихъ гд нибудь за предлами цирка? Неужели и почтенный другъ нашъ ршится показаться въ изношенномъ плать или надть на себя обыкновенный костюмъ, не подбитый ватой? нтъ! этого быть не можетъ! Мы не можемъ…. мы даже не хотимъ и врить этому.
Диккенс Чарльз
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. Очерки лондонских нравов, Диккенс Чарльз, Год: 1852
  2. Очерки Лондона, Диккенс Чарльз, Год: 1909
  3. Блюмсберийские крестины, Диккенс Чарльз, Год: 1851
  4. Эпизод из жизни мистера Ваткинса Тотля, Диккенс Чарльз, Год: 1851
  5. Сатирические очерки, Теккерей Уильям Мейкпис, Год: 1860
  6. Пантомима жизни, Диккенс Чарльз, Год: 1843
  7. Прогулка на пароходе, Диккенс Чарльз, Год: 1851
  8. Призрак покойного мистера Джэмса Барбера, Диккенс Чарльз, Год: 1851
Электронная библиотека