‘Объ одной старой книжк’.
‘Объ одной старой книжк’.
(Къ годовщин смерти А. С. Суворина).
В. К.
‘Русское Богатство’, No 8, 1913
‘Об одной старой книжке’, Короленко Владимир Галактионович, Год: 1913
Время на прочтение: 6 минут(ы)
‘И, наконецъ, что такое убжденія? Не парусъ ли это, движимый втромъ времени и опыта? Но времена перемнчивы и втеръ бываетъ то съ юга, то съ свера, однимъ словомъ, со всхъ сторонъ. Не противуестественно ли двигаться противъ втра? (А. С. Суворинъ: ‘На бирж и у плутократовъ’).
Этотъ ироническій эпиграфъ я взялъ изъ маленькой книжечки, вышедшей въ свтъ въ 1875 г. Это былъ сборникъ разсказовъ и фельетоновъ А. С. Суворина, кажется — второй. Было извстно, что первый (‘Всякіе’) былъ конфискованъ и сожженъ. Въ томъ же 1875 году Суворину и его литературной групп былъ нанесенъ жестокій ударъ. У нихъ была отнята аренда ‘Петербургскихъ Вдомостей’, газеты, которую они подняли на высоту лучшаго органа тогдашней ежедневной прессы. Эта исторія, сопровождавшаяся, между прочимъ, скандальнымъ взяточническимъ эпизодомъ, въ которомъ былъ замшанъ извстный ретроградный писатель Болеславъ Маркевичъ,— вызвала къ кружку ‘Петерб. Вдомостей’ живыя симпатіи передовыхъ круговъ общества. Сборникъ, вышедшій въ март 1875 г.,— въ апрл уже потребовалъ второго изданія. Имя Суворина было тогда именемъ талантливаго и преслдуемаго журналиста.
Теперь эта давно забытая книжка представляетъ интересъ совершенно особаго рода, и ироническій отзывъ о ‘втрахъ, дующихъ и съ свера, и съ юга, однимъ словомъ, со всхъ сторонъ’ — является вдвойн ироническимъ и въ высшей степени характернымъ для того дла, которому ‘талантливый и преслдуемый журналистъ’ отдалъ вторую половину своей жизни. Въ виду этого мы считаемъ поучительными нкоторыя выдержки изъ этого ‘молодого’ сборника…
Вотъ статья: ‘Необыкновенное путешествіе’. По форм это пародія на тургеневскій разсказъ ‘Призраки’. Фантастическая Эллисъ уноситъ автора въ пространство и показываетъ ему разныя картины… Они летятъ надъ Вильгельмсъ-Гёэ, гд спитъ и тяжко грезитъ въ плну у нмцевъ Наполеонъ III.
— Дитя мое!— говоритъ онъ, обращаясь во сн къ сыну.— Царствуй счастливо! Я водворилъ порядокъ, порядокъ, порядокъ!
А надъ его постелью встаетъ образъ Франціи. Это величавая женщина… ‘Глаза ея дышали (sic) гнвомъ и отчаяніемъ и въ нихъ стояли слезы. Лицо подергивалось судорогой… Обнаженная грудь была изранена и кровь струилась изъ ранъ на платье’. Устремивъ пылающіе глаза на спящаго, она заставляетъ его подняться на постели, но вдругъ онъ падаетъ опять на подушку и смется беззвучнымъ деревяннымъ смхомъ.
— ‘Все вычищу, выглажу и приведу въ порядокъ,— говоритъ онъ.
— ‘Ему снится Франція’,— поясняетъ Эллисъ.
Дальше онъ видитъ французскихъ солдатъ, только что перенесшихъ пораженіе, а затмъ водворявшихъ на родин ‘порядокъ, порядокъ, порядокъ’… ‘Руки у нихъ были вс въ крови, по кровь застыла на нихъ и одла ихъ, какъ въ перчатку. Привычка, это чудовище, уничтожающее въ душ сознаніе зла (по выраженію Гамлета), сдлала то, что руки въ крови сдлались явленіемъ обыкновеннымъ’ {‘Необыкновенное путешествіе’, стр. 32.}.
Но воображеніе тогдашняго Суворина витало не надъ одной Франціей. Эллисъ несла его также надъ печальными равнинами Россіи. Здсь, въ убогомъ постояломъ двор онъ слышалъ, между прочимъ, скорбные разговоры мужиковъ-гласныхъ, сбжавшихъ изъ собранія собственно по той причин, что тамъ ‘ошарашатъ предложеніемъ… Встанешь, а тутъ, гляди, на теб уже новый налогъ лежитъ… на мужик то-есть, а вс прочіе ничего. Ужь одинъ конецъ, пущай разоряютъ!’ (стр. 35).
Очень интересно посщеніе въ полночный часъ кабинета ‘вліятельнаго редактора’. ‘Самымъ вліятельнымъ редакторомъ’ тогда, конечно, былъ еще не А. С. Суворинъ, а М. Н. Катковъ… Суворинъ съ Эллисъ подслушиваютъ откровенные разговоры Каткова съ его сподвижникомъ Леонтьевымъ.
— ‘А знаешь,— говоритъ Катковъ — если они тамъ, въ Петербург заважничаютъ и сдлаютъ не по моему,— я сковырну ихъ одной статьей’…
— ‘Экіе авгуры’,— шепнула Эллисъ.
Самъ авторъ ‘едва сдерживался отъ смха’,— до такой степени комическимъ въ то время казалось ему зрлище ‘самаго вліятельнаго россійскаго редактора’. ‘Веселость разбирала меня — повствуетъ нашъ авторъ — и я сказалъ:
— ‘Благоденственное и мирное житіе вамъ, Михаилъ Никифоровичъ, и всмъ отсутствующимъ сотрудникамъ вашимъ… Какую повсть готовитъ вамъ Болеславъ Маркевичъ, какихъ безкорыстныхъ чиновниковъ (sic) вамъ онъ нарисуетъ своимъ великосвтскимъ перомъ, а?’ {Ib. 47-48.}.
‘Боже мой! Какъ опишу я волненіе, овладвшее обоими этими мужами!’ {Намекъ на свжую тогда взяточническую исторію. В. К.} — иронически восклицаетъ Суворинъ.
Писалъ онъ и о другомъ редактор, г. Саліас. Онъ принялъ редакторство ‘Петерб. Вдомостей’, отнятыхъ у суворинскаго кружка, но не понималъ самыхъ общеизвстныхъ, повидимому, вещей, а именно: ‘что газета не чайный столикъ’ и что для совмстной работы въ газет нужно единство убжденій. Онъ думалъ, очевидно, что убжденія ‘это парусъ, движимый втромъ времени и опыта’, поэтому ‘Петерб. Вдомости’ въ его рукахъ стали повторять ‘ретроградные зады, бросая камешки въ земство, въ суды и въ порядочныхъ людей’ {‘Изъ записокъ фельетониста’: ‘Петерб. Вдомости новой окраски’ стр. 6.}. ‘Петербургскія Вдомости’ Саліаса, какъ извстно, провалились, но… что отвтилъ бы позднйшій Суворинъ на вопросъ: такъ ли ужь въ самомъ дл необходимо ‘единство убжденій’ для успха газеты?
‘И многое другое видлъ я (такъ заключаетъ авторъ свое ‘Необыкновенное путешествіе’), боле страшное и боле возмутительное, что совершается подъ покровомъ ночи, и мн слышались голоса: ‘единственное спасеніе — смертная казнь!..’ И зачернлись по городамъ и селамъ плахи, и палачъ въ красной рубах помахивалъ топорикомъ, въ который привтливо глядла луна и на который благонамренные люди смотрли, какъ на восходящее солнце нравственности и просвщенія. У меня (т. е. у тогдашняго Суворина) голова кружилась и казалось мн, что въ воздух несутся тьмы чертей, держащихъ обезглавленныя тла въ одной рук, а головы — въ другой. Въ аду они приставятъ одно къ другому и проворчатъ про себя: чортъ бы ихъ побралъ съ ихъ нововведеніями. Приставляй теперь головы’… (‘Необ. путеш.’ — 45).
Дальше А. С. Суворинъ съ злымъ сарказмомъ приводитъ слова одного тогдашняго дятеля:
— ‘Такой-то министръ желаетъ просвщеннаго деспотизма, такой-то проводитъ экономическій принципъ, такой-то аристократическое начало! А я буду связующимъ цементомъ, чтобы слить эти три начала и направлять печать къ ихъ общей цли {‘На бирж у гг. плутократовъ.— Обдъ у В. А. Полетики’. Стр. 49.}’.
Это было въ 1875 году. Замчательно, что ровно черезъ 30 лтъ (въ 1905 г.), г. Сигма, долго работавшій вмст съ г. Суворинымъ, примнилъ къ нему самому тотъ же афоризмъ и даже почти въ той же форм. ‘Новое Время’,— писалъ онъ — съ издателемъ котораго я сохранилъ наилучшія отношенія, было склонно смотрть на нужды Россіи то глазами С. Ю. Витте, то глазами А. И. Куропаткина, то глазами В. К. Плеве’ {Цитирую по ‘Нижег. Листку’, отъ 2 февр. 1905 г., No 32.} (иначе сказать: ‘служило цементомъ, чтобы слить три начала’). Вслдствіе этого министролюбія г. Суворина, г. Сигма якобы увидлъ себя даже вынужденнымъ уйти изъ ‘Новаго Времени’ въ… ‘Россію’, гд, очевидно, такого министролюбія уже не требуется.
Есть въ книжечк г. Суворина и разсказъ о томъ, какъ въ т далекія времена его судили за обличеніе союза бюрократіи съ ‘плутократіей’.— ‘Какъ поживаешь скамья подсудимыхъ?’ — дружески привтствовалъ онъ тогда эту скамью, проходя за судебную ршетку.— ‘Сколько лтъ не видались! Сколько перебывало потомъ на этой скамь и сколько тутъ перечувствовалось’ (ib. 131— 132). И посмотрть на г. Суворина на этой скамь, по его словамъ, пришелъ тогда ‘тотъ штатскій генералъ, qui touche sur la caisse d’Etat 11.000 roubles et quelques milles sur la socit d’Ore-lVitebsk’ {‘Получающій 11 тысячъ р. отъ казны и нсколько тысячъ отъ общества Орловско-Витебской и. д.’ (стр. 133).}).
‘Все это прожито и утонуло въ рк забвенія’ (131). Сохранилась только маленькая забытая книжечка, которая такъ ярко напоминаетъ и о томъ времени, когда А. С. Суворина судили, и о томъ, когда его чествовали… М. Н. Катковъ, и Леонтьевъ, и дятель, составлявшій печатные цементы, умерли ране А. С. Суворина. Онъ дожилъ до глубокой старости и до высокихъ почестей Два его юбилея представляли полуоффиціальный апоеозъ, и по характеру, и по размрамъ небывалый въ лтописяхъ русской журналистики. И если тотъ штатскій генералъ, который (по словамъ ‘подсудимаго’ Суворина) ‘злорадно присутствовалъ на суд’ — дожилъ до этихъ юбилеевъ, то даже и у него наврное не было бы причинъ не почтить ихъ своимъ присутствіемъ. Конечно, очень вроятно, что онъ и теперь, при конституціи, touche 11 milles roubles sur la caisse d’Etat et quelques milles sur la socit d’Orel-Vitebsk… Но онъ забылъ старые счеты и, поднимая бокалъ ‘за вліятельнйшаго редактора’, могъ это длать съ тмъ большимъ удовольствіемъ, что… въ сущности не онъ пришелъ къ задорному когда-то журналисту, а этотъ журналистъ, умудренный годами и средой, въ которой прошла вторая половина его жизни,— пришелъ къ нему, отринувъ свои молодыя заблужденія… И уже не ироніей отзывались бы слова маститаго издателя ‘Нов. Времени’, еслибы онъ захотлъ повторить старую формулу изъ своей ‘молодой’ книжки:
‘Наконецъ, что такое убжденія? Не парусъ ли это, движимый втромъ времени и опыта? Но времена перемнчивы, и втеръ бываетъ то съ юга, то съ свера, однимъ словомъ — со всхъ сторонъ. Не противуестественно ли двигаться противъ втра?’
Да, эволюція А. С. Суворина — одна изъ печальнйшихъ страницъ въ драматической исторіи русской журналистики… Ироническое божество, которое управляло его жизненной ладьей въ самыя трудныя для русской печати времена,— называлось не корыстолюбіемъ. Это была только ‘жажда наибольшаго возможнаго успха’… Этимъ опредлилось все. Чтобы ладья не потерпла неожиданнаго крушенія (какъ аренда ‘Петербургскихъ Вдомостей’),— было необходимо облегчить ее отъ груза какихъ бы то ни было устойчивыхъ и требовательныхъ убжденій… Чтобы она при этомъ все-таки имла успхъ и у ‘общества’,— нужно было не бороться съ взглядами большинства, а плыть по теченію этихъ массовыхъ взглядовъ, направляя ладью въ серединное русло, угождая перемнчивымъ взглядамъ толпы…
Стоитъ разъ вступить на этотъ путь, направить въ эту сторону и опытъ, и дарованіе, и политическія способности,— остальное понятно: въ этомъ основная нота того явленія, которое явилось главнымъ (по объему) дломъ жизни А. С. Суворина и которое въ цломъ называется: ‘Новое Время’…