О погромных делах, Короленко Владимир Галактионович, Год: 1908 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 19 минут(ы)

Полное собраніе сочиненій
В. Г. Короленко.

Томъ девятый

Изданіе Т-ва А. Ф. Марксъ въ Петроград. 1914

http://az.lib.ru

О погромныхъ длахъ.
(Предисловіе къ собранію рчей по дламъ о еврейскихъ погромахъ).

Картина, которая въ разнообразныхъ подробностяхъ развертывается передъ читателемъ въ этой книг, — чрезвычайно характерна и поучительна. Вдуматься въ нее необходимо всякому, кто любитъ родину и интересуется ея судьбами. Понять ее — значитъ понять очень многое въ наши знаменательные дни, когда русская жизнь стоитъ передъ обновленіемъ.

Залъ суда… просторный, высокій и свтлый, или наоборотъ, тсный и затхлый, смотря по мсту дйствія и обстоятельствамъ. За столомъ, на которомъ стоитъ зерцало съ квинтъ-эссенціей закона, какъ его понималъ великій преобразователь Россіи, — сидятъ судьи. Въ восьмидесятыхъ годахъ — это были члены окружныхъ судовъ съ присяжными засдателями или военные судьи въ эполетахъ, въ послдніе годы — это члены особыхъ присутствій судебныхъ палатъ съ сословными представителями или, наконецъ, гг. сенаторы, разсматривающіе дла въ послдней инстанціи…

Направо отъ судейскаго стола — обвинитель. Налво, за ршеткой, окруженная стражей — толпа обвиняемыхъ, толпа разнообразная, разносословная, разночинная и разнолицая. Вс эти люди обвиняются въ грабежахъ, въ уничтоженіи чужаго имущества, въ насиліяхъ или въ убійствахъ, мрачная жестокость которыхъ почти заставляетъ терять вру въ человческую природу.

Рядомъ съ ними — защитники, назначенные отъ суда или выступающіе по добровольному соглашенію съ подсудимыми. Ряды этой защиты далеко не однообразны и не солидарны. Здсь есть люди, скромно и честно исполняющіе свою задачу, старающіеся облегчить участь подсудимыхъ, но воздерживающіеся отъ изъявленія сочувствія ихъ ужасному длу, а порой рзко отгораживающіеся отъ подозрнія въ такомъ сочувствіи. Ряды эти не блещутъ крупными именами, стяжавшими извстность вн погромныхъ длъ, но порой на этой скамь являются все-таки и боле характерныя, рзко окрашенныя фигуры, врод г. Булацеля, г. Шмакова и др. Тогда отсутствіе солидарности въ рядахъ защиты доходитъ порой (какъ въ дл о симферопольскомъ погром) до того, что защитники по назначенію ‘одинъ за другимъ просятъ судъ о сложеніи съ нихъ обязанностей, такъ какъ точки зрнія у нихъ съ г. Булацелемъ будутъ различныя’ (а въ одномъ случа отъ услугъ г. Булацеля отказывается даже подсудными). Иногда эта скамья гремитъ рчами, не чуждыми темперамента и своеобразнаго паоса. Ненависть къ освободительному движенію, тяготніе къ ‘вковымъ устоямъ’ и реакціи — таковы черты ‘идеологіи’, которой проникнуты рчи наиболе яркихъ защитниковъ. Надъ ихъ скамьей ветъ порой мало скрываемымъ сочувствіемъ не только къ положенію подсудимыхъ, но нердко и къ ихъ длу.

Особое мсто занимаетъ многочисленная группа адвокатовъ, представителей потерпвшихъ. Эта группа состоитъ изъ евреевъ и русскихъ. Достаточно назвать имена И. А. Андреевскаго, А. С. Заруднаго, Н. И. Карабчевскаго, H. K. Муравьева, Н. Д. Соколова, кн. А. И. Урусова, М. М. Винавера, О. О. Грузенберга, Л. А. Куперника и др., чтобы увидть, на какой сторон стоятъ въ этихъ процессахъ лучшія силы русской адвокатуры… Разнородная по національному составу, эта группа объединена полной солидарностью во взглядахъ на свои задачи. Отвращеніе къ національной травл, принципіальная защита равноправности, снисхожденіе къ статистамъ погромныхъ трагедій, т. е. къ ‘погромной толп’ и нескрываемое сочувствіе къ общимъ тенденціямъ освободительнаго движенія — таковы характерныя черты, объединяющія эту группу, гд бы она ни выступала въ лиц наиболе извстныхъ или самыхъ скромныхъ своихъ представителей.

Эта книга не есть полная исторія погромовъ, хотя бы только тхъ, которые въ ней пройдутъ передъ глазами читателей. Здсь нтъ ни обвинительныхъ актовъ, ни подробныхъ судебныхъ отчетовъ. Исторія однихъ послднихъ лтъ такъ богата этими позорными вспышками вковой тьмы изврства, что для подробнаго свода хотя бы сухихъ отчетовъ понадобились бы цлые фоліанты. Въ настоящей книг читателю предлагаются только ‘рчи’ съ самымъ краткимъ изложеніемъ поводовъ для ихъ произнесенія. Такимъ образомъ читатель какъ бы приглашается въ изображенномъ выше судебномъ ансамбл занять мсто на скамь гражданскихъ истцовъ, съ этого пункта разсзматривать все происходящее и вмст съ представителями потерпвшей отъ погромовъ стороны переживать разные эпизоды судебной драмы.

Это, быть можетъ, односторонне. Но самыя дла такъ ярки, смыслъ ихъ такъ элементарно простъ и ясенъ, что сколько нибудь безпристрастному и неослпленному человконенавистничествомъ читателю едва ли грозитъ опасность заблудиться. Хотя въ этой книг почти одн только рчи, — но и въ нихъ ясно отразились черты ужасающей погромной трагедіи. Тхъ клочковъ, которые попадутъ въ наше поле зрнія, совершенно достаточно, чтобы оцнить ея внутреннее значеніе и ея характеръ. Но, быть можетъ, главное значеніе книги — въ ясной постановк принципіальныхъ началъ права и закона, которыя выставляются лучшими представителями русской адвокатуры навстрчу кликамъ человконенавистничества, племенной вражды и одичанія.

Бросимъ же съ этой скамьи, на которой сидятъ ‘представители потерпвшей стороны’, общій взглядъ на эпопею погромныхъ длъ и борьбы за попираемое право.

Первое мсто въ панорам принадлежитъ, конечно, подсудимымъ, такъ какъ именно для нихъ создана эта судебная рамка.

Что же это за люди, обвиняемые въ томъ, что они нападали на сосдей, громили ихъ имущество, грабили и убивали?

Въ очень многихъ погромахъ ясно сказывается работа самыхъ нижнихъ слоевъ городского общества, его подонковъ, озлобленныхъ, извращенныхъ и почти нечеловчески жестокихъ. Отчего бы ни происходило ихъ хроническое и часто безпредметное озлобленіе и чмъ бы оно ни объяснялось, — легко представить себ, что вполн сформировавшійся и прочно отложившійся ‘на дн’ городской жизни, — это типъ, неспособный внушить симпатіи. ‘Меркурія и его пріятеля Максима вс боятся въ мстечк (и не въ погромное время), — говоритъ кн. А. И. Урусовъ (погромъ въ мстечк Окн).— Одинъ крикъ: Меркурій и Максимъ дйствуютъ — вызываетъ ужасъ’. Что же сказать, когда эти Меркуріи и Максимы безпрепятственно кидаются на евреевъ и даютъ тонъ. Тогда озвренію и жестокости нтъ предловъ. Это какой-то кошмаръ. Вотъ, напримръ, фигура какого-то Демьяновича въ блостокскомъ погром: ‘онъ бралъ булыжникъ и съ размаху мозжилъ головы уже кончавшимся жертвамъ’. А вотъ Беззубикъ, его достойный товарищъ, почему-то ускользнувшій отъ суда и даже явившійся, чтобы свидтельствовать въ пользу Демьяновича: ‘сутулая фигура съ желтымъ лицомъ, съ каплями пота на лбу, съ стеклянными, полными ужаса глазами’ (рчь Л. А. Хоментовскаго). Свидтели устанавливаютъ, что онъ ‘работалъ’ вмст съ Демьяновичемъ. Вотъ двое хулигановъ, забгающихъ въ Симферопол въ лавку къ Маріи Желзнякъ, чтобы обмыть руки, запятнанныя человческой кровью. Когда г-жа Желзнякъ (христіанка) выноситъ имъ икону, одинъ изъ нихъ хватаетъ ее окровавленными руками и хочетъ бросить на полъ (рчъ г. Лейбзона). Совершенно понятна роль этихъ ‘героевъ’, дающихъ тонъ погромной толп, а также кошмарный ужасъ еврейской массы, отдаваемой на жертву людямъ такихъ инстинктовъ. Нужно сказать, однако, что въ масс подсудимыхъ бывшихъ людей хотя и немало, но все же меньше, чмъ можно ожидать по описаніямъ самыхъ погромовъ. И это понятно: день погрома — день ихъ разгула и безнаказанноcти, своего рода праздникъ, когда они пользуются просторомъ и свободой дйствій. Онъ миновалъ, и они легче, чмъ другіе участники, скрываются туда, гд ихъ нелегко разыскать. Слды ихъ короткаго разгула остались въ вид размозженныхъ череповъ, выбитыхъ глазъ, гвоздй, вбитыхъ въ головы. Но тхъ, кто это сдлалъ, указать трудно. Да не всегда ихъ и разыскиваютъ особенно усердно.

Основной фонъ на скамь подсудимыхъ даютъ не эти ‘герои’ погромовъ, а погромная ‘чернъ’, толпа. Тутъ есть крестьяне, ‘недавно еще честные люди. а нын ждущіе приговора, обвиняющаго ихъ въ грабежахъ и убіиствахъ’ (рчь М. Б. Ратнера. по трояновскому погрому). Въ Балт исправникъ ‘приглашаетъ отъ 300 до 500 благонадежныхъ крестьянъ для противодйствія мщанамъ’, но, по ‘какому-то недоразумнію’, они присоединились къ горожанамъ, да вдобавокъ разграбили еще еврейскую колонію Абазовку (рчь кн. А. И. Урусова). Убиваютъ они рже, чаще грабятъ и увозятъ награбленное въ свои деревни.. Особенно много во всхъ погромныхъ длахъ — мщанъ. Можно даже сказать, что погромы специфически мщанское преступленіе. При этомъ, кидаясь на недавнихъ добрыхъ знакомыхъ и сосдей, съ которыми долго жили въ ладу, — они тоже проявляютъ порой страшную жестокость. Мщанинъ и домовладлецъ Климъ Ижикевичъ въ Балт врывается въ домъ сосда-еврея и ударомъ по голов, какимъ онъ оглушаетъ на бойн быковъ, сваливаетъ старика на полъ. Рейзя Финкельманъ, знавшая Ижикевича боле 5 лтъ, кидается къ нему съ мольбою: ‘Климъ! Что ты длаешь… Вдь мы знакомые, Климъ!’ — ‘Я сегодня не Климъ’, — отвчаетъ Ижикевичъ и нсколькими ударами расколачиваетъ старику черепъ (рчь кн. Урусова). Такіе ‘сосдскіе’ мотивы встрчались также въ Кишинев и другихъ мстахъ, и фигура Ижикевича является типичной для этого мщанскаго озврнія… Вчера онъ былъ Климъ и добрый сосдъ. Сегодня онъ палачъ и убійца…

Есть въ этой коллекціи мщане старообрядцы (погромъ въ Красиловк, Кіевской губерніи). Есть домовладльцы и купцы. Иной разъ эти послдніе принимаютъ непосредственное участіе въ черной работ погромовъ, но это рдко. По большей части они только подготовляютъ почву для другихъ, а сами стараются (довольно успшно) остаться въ сторон. ‘Принимали ли они активное участіе въ самомъ погром или нтъ — неизвстно, — такъ характеризуетъ роль почтенныхъ погромщиковъ-коммерсантовъ Л. А. Куперникъ (дло о красиловскомъ погром). Можетъ быть да, можетъ быть нтъ, — это все равно. Но главное — они подстрекали. Они подговариваютъ, нанимаютъ людей, чтобы совершить погромъ, они дйствуютъ убжденіемъ, ‘угощеніями’. Они читаютъ газеты и проводятъ въ массу изуврскія ‘идеи’ юдофобской печати. Такова общая характеристика этой группы. А вотъ изъ рчи Н. П. Карабчевскаго (погромъ еврейской колоніи въ Нагартов и Березнеговатомъ) выхваченная живьемъ типичная фигура: это Лазарь Веремевъ, лавочникъ изъ посада Березнеговатаго. Подбадривая громилъ, онъ иметъ опредленную экономическую цль: отстранитъ конкурренцію, и значитъ это — особый способъ экономической борьбы. ‘Экономическая теорія’ Веремева не лишена смлаго полета мысли и воображенія. Онъ желалъ бы, повидимому, немногаго: онъ желалъ бы только одного, чтобы на земномъ шар была лишь одна лавка и чтобы эта лавка принадлежала Лазарю Веремеву… Сообразно этому взгляду и этимъ, въ сущности, ‘мирнымъ цлямъ упраздненія конкурренціи’ и самое поведеніе Веремева не лишено нкоторыхъ культурныхъ пріемовъ: утромъ онъ подбадриваетъ парней словами: ‘Бейте жидовъ! Что вы говете? Въ Николаев давно разговлись’, днемъ подпаиваетъ ихъ водкой, а къ ночи, когда толпа вошла во вкусъ и совершенно разнуздалась, онъ ищетъ свидтелей и лицемрно вздыхаетъ передъ нами: ‘ахъ, что только длаютъ!’…

Въ 1882 году Веремевъ не только посаженъ на скамью подсудимыхъ, но и приговоренъ въ арестантскія роты. Позже его тактика была бы успшне: въ послднихъ процессахъ представители потерпвшихъ напрасно требуютъ гг. Веремевыхъ къ отвту: роль ихъ выясняется очень точно, но судебная репрессія ихъ не настигаетъ. Кишиневскіе, симферопольскіе и кіевскіе Веремевы фигурируютъ въ судебной зал только въ качеств свидтелей противъ потерпвшихъ.

Затмъ — въ нкоторыхъ процессахъ, правда, изрдка на скамь подсудимыхъ являются мелкіе чиновники и низшіе полицейскіе. Въ одномъ случа скамья эта украшена цлой группой полицейскихъ чиновъ, начиная съ городовыхъ и кончая кварт. надзирателемъ и помощникомъ пристава. Роль ихъ въ симферопольскомъ погром запечатлна судебнымъ приговоромъ и очень картинно обрисована въ рчи пом. прис. пов. Лейбзона. ‘По саду носится опьяненный не то виномъ, не то кровью околоточный надзиратель Ермоленко… Онъ стрляетъ въ упоръ у буфета въ лежащую глухонмую Толчинскую, онъ шлетъ пулю въ догонку убгающему Дубинскому, онъ поспваетъ внизу, у Салгира, ударить шашкой двухъ двицъ и нанести рану убгающему Спиро… А у входа въ садъ стоитъ величественный и спокойный пом. пристава Чупринко, который рубитъ шашкой евреевъ, пытающихся прорваться черезъ ворота на улицу. Разъ только Чупринко обнаруживаетъ джентльмэнство, соотвтствующее его наружности: когда Рылина съ мужемъ бжитъ къ выходу, Чупринко кричитъ громиламъ: ‘жида — по голов, а жидовку по спин’. Это значитъ, что Чупринко пожаллъ женщину’.

На сцен Ермоленко держится скромно, ‘стараясь избгатъ взоровъ публики’. Очевидно, ‘опьяненіе’ погрома прошло. Чупринко и здсь держится, наоборотъ, полнымъ ‘джентльмэномъ’, съ спокойнымъ упорствомъ отрицая вопреки очевидности свои подвиги {Ермоленко приговоренъ на 3 года и 6 мсяцевъ. Чупринко на 1¹/₂ года арест. ротъ.}.

Въ послдніе годы на этой скамь появилась особая категорія подсудимыхъ, обвиняемыхъ по той же ст. 269¹. Характеристику этой статьи и ея исторію въ погромныхъ процессахъ читатель найдетъ въ нсколькихъ рчахъ {Подобне другихъ останавливаются на ней М. B. Беренштамъ и А. Д. Карголинъ (житомірскій и кролевецкій погромы).}. Всмъ извстно, — говоритъ напр. М. В. Беренштамъ (въ дл о житомірскомъ погром), что 269¹ ст. явилась прямымъ послдствіемъ тхъ анти-еврейскихъ погромовъ, которые разыгрались въ начал 80-хъ годовъ на юг Россіи: въ Кіев, Одесс, Елисаветград и др. городахъ. Тогда-то создался законъ, направленный противъ громилъ въ защиту евреевъ. Вы помните, господа судьи, показаніе, данное на слдствіи офицеромъ, явившимся на Павликовку съ ротой солдатъ. Сначала онъ направилъ штыки въ сторону евреевъ, но, убдившись въ ихъ спокойномъ состояніи, повернулъ роту въ сторону христіанъ’. Нчто подобное, только въ обратномъ смысл, произошло, по мннію М. Б. Беренштама, съ 269¹ статьей. ‘Ея скорпіоны были первоначально направлены противъ погромщиковъ, теперь черезъ 20 лтъ они направляются противъ евреевъ въ лиц еврейской самообороны’…

Дмствительно, на скамь подсудимыхъ въ послдніе годы рядомъ съ громилами сидятъ уже евреи, по большей части юноши, виновные въ томъ, что они подъ вліяніемъ извстій о полномъ бездйствіи (какъ въ Кишинев), а иногда и несомннномъ содйствіи властей (какъ въ Симферопол), — вооружались для защиты и, дйствительно, защищались противъ погромщиковъ. Анализируя дальше это ‘новое явленіе’, М. В. Беренштамъ обращаетъ вниманіе на то, что, какъ это стало совершенно ясно, никакого антихристіанскаго погрома въ Житомір, напримръ, не было: на 16 еврейскихъ труповъ приходится одинъ христіанскій (о гибели студента Блинова, убитаго громилами, ораторъ считаетъ лучшимъ не упоминать), многіе евреи стали нищими, тогда какъ ни одинъ христіанинъ не сталъ бдне, чмъ былъ до погрома, слухи о бомбахъ подъ костеломъ остались слухами, въ то время, какъ еврейскія синагоги разгромлены… Евреи, какъ масса, какъ толпа, какъ скопище, ничего въ Житомір не сдлали… ‘Они не подставляли покорно свои головы подъ удары дубинъ и топоровъ, а защищались или пытались защищаться’. И только въ дальнйшей рчи того же оратора, а также въ другихъ — развивается точка зрнія защитниковъ потерпвшей стороны на самооборону, какъ на естественную реакцію разгромляемыхъ противъ активныхъ нападеній погромщиковъ и пассивнаго положенія властей. Съ этой точки зрнія самооборона лишена признаковъ племенной вражды или революціонныхъ цлей. ‘Убитые, легши трупами въ больницы, прекратили погромъ’, — говоритъ полицейскій свидтель Курбатовъ, который заявилъ на суд, что измнилъ свой прежній взглядъ на самооборону. Наконецъ, слдуетъ указать на случай, когда такъ называемая еврейская ‘самооборона’ сливается съ христіанской ‘обороной’, образуя для водворенія порядка общую временную милицію (такъ, въ Кролейк, если не ошибаюсь, даже по даннымъ обвинительнаго акта, погромъ (на четвертый день!) ‘былъ прекращенъ полиціей совмстно съ образовавшейся изъ горожанъ милиціей’.

Если не типичнымъ, то во всякомъ случа чрезвычайно характернымъ представителемъ этой группы подсудимыхъ евреевъ, обвиняемыхъ въ томъ, что они ‘изъ племенной вражды’ ршались защищать оружіемъ свою жизнь и имущество, является (въ дл о житомірскомъ погром) фигура стараго еврея Броварника). Объ его ‘преступленіи’ разсказалъ одинъ изъ подсудимыхъ, христіанинъ. Когда разсказчикъ въ субботу вечеромъ подошелъ къ его дому, — Броварникъ въ одномъ бль (старикъ уже спалъ) выскочилъ изъ дверей и сталъ стрлять изъ револьвера. ‘Сопоставьте.— говоритъ М. Б. Беренштамъ, — эти мелочи:— спалъ… въ одномъ бль… около собственнаго дома… выстрлы въ сторону того, кто нын обвиняется въ погром… припомните. что выстрлы эти никому не причинили вреда’. Гд тутъ въ самомъ дл признаки 269¹ статьи и организаціи скопища изъ племенной ненависти. Безъ сомннія, въ самооборон участвовали не одни Броварники, и но вс ея выстрлы оставались столь же безвредными для нападающихъ. Но уже то, что этотъ ‘жалкій старый ломовой извозчикъ’, всю жизнь не разгибавшій спины въ тяжкомъ труд и ршившійся защищать семерыхъ дтей отъ нападенія погромщиковъ, тоже посаженъ на скамью подсудимыхъ, является несомннно знаменательной чертой этой судебной эпопеи. Она показываетъ, съ какой широтой примнялась ст. 269¹ къ защищавшимся евреямъ.

Таковъ въ общихъ чертахъ составъ подсудимыхъ. Нужно ли говоритъ о потерпвшихъ? Стало уже общимъ мстомъ, что погромы настигаютъ по общему правилу бдноту. ‘Кто является, главнымъ образомъ, пострадавшими?— спрашиваетъ И. А. Андреевскій (погромъ въ Карповичахъ).— Въ громадномъ большинств случаевъ это круглые бдняки, которые сами влачили жалкое существованіе и едва находили средства избавить себя отъ голодной смерти. Это именно та масса евреевъ мастеровыхъ и евреевъ мелкихъ торговцевъ, которая кишитъ въ грязи еврейскихъ мстечекъ и неистово плодится, не смотря на вчную угрозу голодной смерти’… ‘Какой вредъ могъ приносить христіанамъ вотъ этотъ портной, — продолжаетъ тотъ же ораторъ, — который существовалъ своимъ трудомъ и котораго единственное достояніе, пріобртенное имъ посредствомъ столькихъ лишеній — швейная машина — на глазахъ его разбита въ мелкіе кусочки, а съ нимъ самимъ поступили, какъ съ собакой, бросая въ него кольями и дрючками, когда онъ отдавалъ все грабителямъ и просилъ только пощадить его и малолтнихъ дтей’. Это говорилось въ 1882 году и съ тхъ поръ осталось основной чертой потерпвшей отъ погромовъ еврейской массы. И нын, конечно, разсказъ объ этихъ зврствахъ, разыгравшихся на жалкихъ чердакахъ и въ жалкихъ подвалахъ, ‘не можетъ не тронуть всякаго, въ комъ бьется человческое сердце, и не вселить полицій отвращенія къ тому, что творится на нашихъ глазахъ въ послдніе годы’ (рчь П. А. Андреевекаго).

Я не задаюсь, разумется, цлью исчерпать въ этихъ краткихъ указаніяхъ все содержаніе этой книги. Внимательный читатель шагъ за шагомъ можетъ прослдить по ней главные мотивы погромныхъ драмъ, ихъ причины, поводы, возникновеніе, слухи и часто провокаторскія дйствія, имъ предшествующія, характеръ самихъ погромовъ, роль пассивную или активную, которую принимаютъ въ нихъ въ томъ или другомъ направленіи разные элементы общества и власти: администрація, полиція, войска. Здсь же мн придется остановиться не на той борьб, которая происходила на улицахъ, а на той, которая, въ качеств эпилоговъ погромныхъ трагедій, разыгрывалась въ залахъ судебныхъ установленій…

Чего требовала защита потерпвшей стороны, и какъ эти требованія удовлетворялись?

Въ огромномъ большинств рчей представители гражданскаго иска отстраняютъ, прежде всего, вопросъ, который въ обычныхъ гражданскихъ процессахъ играетъ главную роль: вознагражденіе за убытки отодвигается ршительно на задній планъ. ‘Не для того пришли мы сюда, — говорилъ Л. Я. Айзенштейнъ (въ симфероп. процесс), — чтобы требовать отъ этихъ людей уплаты за пролитую кровь. Среди насъ нтъ Шейлоковъ! И если бы вашъ приговоръ касался только нашихъ исковъ… мы отъ имени нашихъ доврителей сказали бы по адресу обвиняемыхъ то, что сказала раззоренная и обездоленная старушка Горфинъ: ‘Богъ съ ними! Пусть Богъ имъ воздастъ’. Этотъ мотивъ повторяется почти всми защитниками и почти во всхъ процессахъ. За рдкими исключеніями,— иски прощаются или сводятся на минимумъ {Въ одномъ случа размръ исковъ сведенъ до одного рубля.}, тмъ боле, что и взысканіе съ этой погромной бдноты почти безнадежно, а боле видные дятели не попадаютъ на скамью подсудимыхъ.

Разумется, гражданскіе защитники не могутъ примириться съ оправданіемъ виновныхъ. Идея о безнаказанности погромовъ витаетъ надъ всми этими кровавыми событіями. На лицахъ подсудимыхъ гражд. защитникъ Айзенштейнъ (Симферополь) даже въ зал суда видитъ вопросъ: ‘Что же преступнаго въ еврейскомъ погром? Что безнравственнаго въ убійств евреевъ? Особенно, если это длалось, какъ думаетъ и г. тов. прокурора, въ защиту Бога и царя’. Разсять это ужасное кровавое недоразумніе — одна изъ врныхъ задачъ суда. ‘Я прошу, — говоритъ защитникъ Головчинеръ (трояновскій погр.), чтобы сидящіе на этой скамь люди не вышли отсюда съ патентомъ патріотовъ’… ‘Нужно, чтобы они знали, что пролитая кровь лежитъ пятномъ на ихъ совсти’…. ‘что завты Бога и Христа, что велнія законовъ и морали относятся и къ евреямъ’. Въ сознаніи подсудимыхъ, — говоритъ М. Б. Ратнеръ (Житоміръ), — прочно засла мысль о безнаказанности еврейскихъ погромовъ и о какой-то связи, существующей между погромными зврствами съ одной и патріотическими подвигами съ другой стороны. Является поэтому необходимость расторгнуть эту связь. Защитникъ надется, что въ судебномъ приговор подсудимые прочтутъ, ‘что нельзя грабить и убивать даже евреевъ и даже тогда, когда полиція даетъ на это свое благосклонное разршеніе’.

Съ этой точки зрнія полное оправданіе даже тхъ, кто является лишь темнымъ орудіемъ въ рукахъ боле сознательныхъ подстрекателей, истинныхъ интеллектуальныхъ виновниковъ, — было бы опасно и для общества, и для идеи правосудія. Но ‘мене всего защитники потерпвшихъ стремятся къ строгимъ приговорамъ’ и отягченію участи погромныхъ статистовъ. Еще въ 1882 году, когда и власти, и суды смотрли на погромныя дла гораздо серьезне и строже, чм въ послдніе годы, — стоя передъ военнымъ судомъ, грозившимъ погромщикамъ каторгой и смертной казнью, — представитель гражд. иска кн. А. И. Урусовъ такъ опредлялъ свою задачу:

‘Не жаждой мести, не внушеніями злобы, не усердіемъ наемника и не ограниченностью фанатика должна быть проникнута рчь гражданскаго защитника. Служа прежде всего правосудію и закону, защитникъ потерпвшихъ не можетъ упустить изъ виду общихъ причинъ того преступленія, которое подлежитъ вашему суду. Чувство человческой солидарности связываетъ насъ какъ съ потерпвшнни, такъ и съ виновными. И во имя этой солидарности, этого братства я позволю себ обратиться къ вамъ, гг. судьи, съ просьбой, въ которой вы, быть можетъ, мн не откажете. Просьба эта: будете милосердны’ (рчь А. И. Урусова въ военномъ суд по длу о погром въ Албановк).

И этотъ мотивъ остается почти неизмннымъ на всемъ дальнйшемъ протяженіи погромныхъ процессовъ, даже тогда, когда погромы почти стихійно разростались, а репрессія тоже какъ бы стихійно слабла. ‘Мы не заинтересованы въ жестокомъ приговор, — говоритъ М. Б. Ратнеръ въ трояновскомъ процесс.— Мы не взываемъ къ чувству мести. Эти люди, на которыхъ давили вка предразсудковъ, были лишь мертвымъ орудіемъ въ чужихъ рукахъ’… ‘Если значитъ что-нибудь предъ вами слово потерпвшихъ, — заявляетъ H. K. Муравьевъ (погромъ въ Ярцев), — оно будетъ за смягченіе наказанія’. И т. д., и. т. д.

Итакъ, — не взысканіе убытковъ и не отягченіе репрессій. Что же является цлью представителей потерпвшихъ? ‘Въ борьб за правду, въ борьб за право, — отвчаетъ А. Д. Mapголинъ {Дло о погром въ Черкассахъ.}, — нельзя уступать ни пяди. Гражданскій искъ въ уголовномъ процесс, — это позиція. Пусть конечная цль иска (формально) найти то, чего ищешь. т. е. получить матеріальное вознагражденіе. Но для того, чтобы найти, необходимо и закономъ дозволено искать. И мы пользуемся этимъ правомъ, мы ищемъ. Въ настоящемъ процесс эти поиски являются не средствомъ, а цлью. И мы пришли сюда не для полученія исполнительныхъ листовъ, мы не собираемся описывать домашній скарбъ подсудимыхъ. Но мы желаемъ возстановить во всей нагот, во всей правд потрясающую картину погрома, мы желаемъ доказать, что насъ громили, увчили, оскорбляли безъ всякаго съ нашей стороны повода, но той лишь причин, что мы — евреи’.

Во всякомъ уголовномъ процесс, — говоритъ И. А. Андреевскій, — всегда есть дв стороны: потерпвшій и обвиняемый. Всякій судъ своимъ ршеніемъ въ сущности произноситъ приговоръ надъ обими сторонами, ибо каждымъ процессомъ выясняется, такъ сказать, нравственная личность обихъ сторонъ {Погромъ въ Карповичахъ 1882 г. Кіевскій воен.-окруж. судъ.}. И вотъ почему — ‘въ тогахъ гражданскихъ истцовъ въ судъ явились въ сущности защитники потерпвшихъ’ (Марголинъ).

Эта постановка защиты потерпвшихъ выводитъ ее изъ обычной прозаической сферы ‘гражданскаго иска’ и поднимаетъ на высоту важнаго, почти рокового общественнаго вопроса. Нигд уже, быть можетъ, ни въ одной стран, гд укоренились прочно элементы правового порядка,— такого значенія погромные процессы пріобрсти не могли бы. Всюду сдъ разсматривалъ бы вопросъ совершенно вн національцыхъ рамокъ, независимо отъ того, чье имущество разгромлено и въ чью голову преступная рука вогнала желзный гвоздь. Подъ эгидой закона должны находить убжище вс люди, вс граждане безъ различія племени, націи, религіи, сословія, класса и политической партіи. Многоразличны классификаціи людей, но одинъ и всеобъемлющій законъ — въ этомъ его авторитетъ и могущество. Насколько объективенъ и равенъ законъ, настолько же объективно должно быть и его примненіе. И только т приговоры пролагаютъ въ нашей спутанной, омраченной тяжкими событіями жизни свтлый, примиряющій путь, по которому шествуетъ безпристрастная Немезида, не различающая ни эллина, ни іудея’. Эти одушевленныя слова — въ сущности полный юридическій трюизмъ, котораго вы не услышите уже ни въ Англіи, ни въ Германіи, потому что тамъ повторять его давно уже нтъ надобности. У насъ въ погромныхъ процессахъ это пунктъ спора, около котораго вскипаетъ борьба мнній и страстей, и въ послдніе годы, особенно, мнніе о необходимости одной мрки для ‘эллина и іудея’ въ устахъ короннаго представителя правосудія звучитъ такой пріятной неожиданностью, что составители настоящей книги сочли нужнымъ среди рчей ‘защитниковъ потерпвшихъ’ помстить цликомъ и рчь обвинителя, прок. С. М. Пенскаго, изъ которой мы ‘заимствовали цитированныя слова {Харьковскій окруж. судъ. Дло о погром 1905 г.}.

Въ другихъ случаяхъ вопросъ о томъ, что такое погромъ — преступленіе или патріотическій подвигъ, — ршается не такъ просто даже оффиціальными представителями правосудія, а въ сред защитниковъ подсудимыхъ самая постановка этого вопроса вызываетъ порой волненіе и шумъ. ‘Не думаете ли вы, — возбужденно спрашивалъ С. Е. Кальмановичъ во время кіевскаго процесса, — что мы пришли сюда для того, чтобы доказывать виновность вотъ этихъ подсудимыхъ… Нтъ, мы пришли сюда, чтобы опровергать т клеветы, которыя возводятся на всю народность… Пытаются доказать, что гнусные поступки грабителей и разбойниковъ являются патріотическимъ подвигомъ’…

Сухой лаконическій отчетъ отмчаетъ въ этомъ мст ‘волненіе среди подсудимыхъ и защитниковъ’. Г. Шмаковъ кричитъ:— ‘Вы поосторожнй выражайтесь!’ — Не пугайте меня, г. Шмаковъ, я васъ не боюсь, — отвчаетъ Кальмановичъ…

Изъ отчета не видно, что вызвало такое волненіе: то ли что г. Кальмановичъ назвалъ погромы ‘гнусными поступками грабителей и разбойниковъ’, или то, что онъ приписываетъ защит взглядъ на эти поступки, какъ на ‘патріотическій подвигъ’. Несомннно, однако, что эта точка зрнія, такъ рзко подчеркнутая г. Кальмановичемъ, проходитъ красною нитью во многихъ рчахъ защиты въ погромныхъ процессахъ послднихъ годовъ.

Другимъ мотивомъ, придающимъ этимъ процессамъ захватывающее драматическое движеніе, является стремленіе защиты потерпвшихъ (отмченное еще въ рчи кн. А. И. Урусова) выяснить съ своей точки зрнія общія причины, обусловливающія эпидемію погромовъ, а также — вовлечь въ сферу судебной репрессіи ихъ зачинщиковъ, вдохновителей, интеллектуальныхъ виновниковъ, организаторовъ и, наконецъ, попустителей. Погромные процессы, — говоритъ одинъ изъ гражданскихъ истцовъ, — напоминаютъ, по выраженію древняго мудреца, — паутину, страшную только для мелкихъ мухъ, но которую крупные шмели легко прорываютъ {Симферопольскій процессъ. Рчь Я. П. Айзенштейна.}. Вотъ почему на скамь подсудимыхъ околоточный надзиратель Ермоленко и помощникъ пристава Чупринко представляютъ высшую ступень чиновной іерархіи… Защита потерпвшихъ стремится уловить и выяснить прежде всего истинную роль попустительства и бездйствія, которыми ветъ отъ всхъ погромовъ и которыя выступаютъ во всхъ процессахъ. Въ нкоторыхъ случаяхъ она можетъ опереться на оффиціальное признаніе такого бездйствія, которое, напримръ, въ кишиневскомъ процесс констатировано и въ оффиціально оглашенномъ сообщеніи министра внутреннихъ длъ, и въ приговор суда. М. М. Винаверъ (въ сенат), опираясь на эти оффиціальныя данныя и на объясненіе самого губернатора, — рисуетъ во весь ростъ фигуру генерала Ф. Разбена, просидвшаго у телефона первые дни погрома и тормозившаго попытки военныхъ властей. На третій день онъ, наконецъ, передалъ власть генералу Бекману, и — погромъ прекращенъ въ 2 часа. Не мене ясна роль кишиневскаго же вице-губернатора Устругова. Въ качеств цензора онъ допустилъ, вопреки прямому закону, оглашеніе данныхъ судебнаго слдствія по знаменательному дубоссарскому длу, при чемъ въ теченіи недли ‘Бессарабецъ’ изображалъ подробности небывалаго ритуальнаго убійства, которое волновало толпу и подготовляло къ погромамъ. Г. Уструговъ не могъ не знать, что законъ воспрещаетъ оглашеніе предварительнаго дознанія, и въ этомъ случа ‘данныя’ были вдобавокъ завдомо ложны и имли явною цлью возбудить погромные инстинкты. Когда же погромъ разразился, то генералъ фонъ-Раабенъ ‘заперся у себя, слушалъ рапорты о погром и ждалъ’. Вице-губернаторъ Уструговъ самолично стоялъ на улиц, созерцалъ погромъ и ‘тоже ждалъ’. Истецъ Фишманъ показалъ, что ‘при разгром его лавки присутвовали вс представители всхъ четырехъ ступеней кишиневской администраціи: вице-губернаторъ, полицеймейстеръ, приставъ и помощникъ пристава’. ‘И это заявленіе Фишмана, — прибавляетъ М. М. Винаверъ, — нын подтверждено приговоромъ уголовнаго суда’. Когда представителямъ администраціи приходится передъ лицомъ суда объяснять причины этого бездйствія, то порой въ атмосферу. насыщенную глубокимъ и мрачнымъ трагизмомъ, врывается струя чисто-комическая. Такъ приставъ Войцеховичъ (въ дл о кролевецкомъ погром) говоритъ, что ‘на четвертый день приняты были ршительныя мры, и погромъ прекратился’. Защитникъ потерпвшихъ А. Д. Марголинъ интересуется вопросомъ, почему ‘ршительныя мры’ не были приняты раньше. Свидтель отвчаетъ наивно, что только на четвертый день догадались воспользоваться пожарными лошадьми, а ‘верхомъ на лошадяхъ уже возможно было прекратить погромъ’. Между тмъ, въ блостокскомъ процесс полковникъ Штриттеръ на вопросъ о томъ, какъ могло случиться, что въ пяти шагахъ отъ коннаго отряда драгунъ громилы (Демьяновичъ съ своими достойными сподвижниками) безпрепятственно убивали людей, — отвтилъ, что драгуны не могли оставить лошадей (рчь М. Б. Ратпера по длу о погром на блостокскомъ вокзал)!.. Иногда гг. губернаторы въ ршительныя минуты облекались таинственными нимбами и вщали врод древнихъ оракуловъ. Такъ въ начал житомірскаго погрома поручикъ Матерно проситъ у губернатора позволенія разогнать громилъ нагайками и… получаетъ отказъ. Когда же помощникъ пристава Добровольскій является за руководящими приказаніями, — то ‘г. губернаторъ рекомендовалъ ему принять благоразумныя мры’.— Какія?— съ понятнымъ отчаяніемъ спрашиваетъ подчиненный. ‘Губернаторъ повернулся спиной и захлопнулъ дверь’.

Въ Симферопол роль губернатора г. Волкова очень ярко вырисовывается на судебномъ слдствіи. Цлый день въ город свирпствовалъ погромъ ‘въ грабежами и ужасающими убійствами, подъ звуки народнаго гимна. ‘И только на другой день губернаторъ Волковъ ршается заявить, что правительство не нуждается въ защит громилъ. Еще наканун (18 октября) онъ колебался по этому вопросу… Весьма вжливо, никого не арестуя, проситъ убійцъ разойтись. И знаете ли почему? Потому что музыка устала, та самая музыка, которая играла народный гимнъ… даже во время убійствъ у самыхъ дверей его превосходительства. Еще боле замчательно, продолжаетъ защитникъ, — дальнйшее поведеніе г-на Волкова, на глазахъ котораго совершаются убійства на площади. между синагогой и 1-мъ полицейскимъ участкомъ…’

Предсдатель: Прошу васъ не касаться личности Волкова.

Защитникъ подчиняется и переходитъ къ дйствіямъ симферопольскаго полицеймейстера Кузьменка. ‘Довольно, — говоритъ этотъ полицеймейстеръ громиламъ, но не въ начал каждаго погромнаго дйствія, а по его окончаніи. Объ образ дйствій этого чиновника разсказываютъ очень интересныя вещи даже свидтели полицейскіе. Онъ, по нкоторымъ показанія, заготовляетъ дубины. ‘Вмст съ гражданскимъ полковникомъ Загоскинымъ онъ сбиваетъ евреевъ съ толку… гонитъ ихъ изъ 1-й полицейской части, наслаждаясь убійствами евреевъ у самыхъ парадныхъ дверей этого учрежденія. А передъ вечеромъ 18 октября Кузьменко говоритъ громиламъ: ‘Спасибо, братцы’, — какъ будто рчь идетъ о законченномъ смотр или парад’.

Предсдатель: Прошу васъ больше не говорить о Кузьменк.

Айзенштейнъ: Хорошо, я подчиняюсь. Но въ такомъ случа мн нельзя будетъ говорить и о бывшемъ гражданскомъ полковник Загоскин.

Предсдатель: Конечно.. Какое отношеніе это иметъ къ гражданскимъ искамъ?

Уже въ этомъ діалог, въ форм еще сравнительно мягкой, опредлились отношеніе суда къ гражданскимъ истцамъ и та задача, которую въ восьмидесятыхъ годахъ не только формулировали, но и выполняли передъ судомъ защитники потерпвшихъ кн. А. И. Урусовъ и И. А. Андреевскій: всестороннее выясненіе причинъ, вызывающихъ погромныя вспышки и содйствующихъ имъ — снималось съ очереди. Задачи ‘иска’ вводились въ узкіе предлы взысканія убытковъ, поле зрнія суда боле и боле ограничивается. ‘Для насъ важно доказать, что погромъ былъ организованъ, — восклицаетъ въ Кіев г. Кальмановичъ, — дайте же намъ возможность доказать это. Если говорятъ, что евреи оскорбили Государя, — то выслушайте же и наше опроверженіе этого’… Окружный судъ не соглашается. Онъ постановляетъ вызвать новыхъ свидтелей по требованію г. Шмакова и отказываетъ въ вызов свидтелей другой стороны…

Правда, положеніе суда трагично, какъ трагична и самая русская жизнь. Защитники потерпвшихъ пытаются на суд схватить нить, которая несомннно протянулась далеко за предлы судебной залы… За рядами боле или мене характерныхъ, боле или мене безцвтныхъ фигуръ погромныхъ статистовъ въ туманной перспектив виднются фигуры и боле сознательныя, и боле значительныя. Въ судебный залъ врываются отголоски разоблаченій, которыя съ каедры первой Государственной Думы облетли весь цивилизованный міръ, всюду вызывая негодующее изумленіе…

Поэтому понятно, что около этого мотива судебная драма достигаетъ наибольшаго напряженія. Суду приходится длать усилія, чтобы локализировать разоблаченія скрытыхъ погромныхъ пружинъ. Предсдатели требуютъ, чтобы представители гражданскаго иска не касались роли лицъ, не привлеченныхъ къ суду, чтобы они не говорили объ общихъ причинахъ, чтобы они не касались общихъ условій, вызывающихъ погромы… Идя послдовательно этой дорогой, судъ вводитъ разсмотрніе длъ въ боле и боле узкую сферу, замыкаетъ ихъ въ своего рода ‘черту осдлости’. Въ кишиневскомъ, гомельскомъ, блостокскомъ, кіевскомъ процессахъ это достигаетъ апогея. Запрещается, напримръ, касаться дйствій, происходившихъ за извстной чертой: городская черта въ Гомел, площадь у вокзала въ Блосток, не ране и не позже такого-то числа… Все за этими предлами ршительно устраняется.

Тогда напряженная атмосфера разряжается наконецъ открытымъ конфликтомъ. Въ отчетахъ о процессахъ 80-хъ годовъ читатель встртитъ еще случаи, когда прокуроръ-обвинитель и гражданскій истецъ шли рука объ руку, какъ солидарныя стороны. Посл 1905 года мы видимъ, какъ, наоборотъ, дороги короннаго суда, обвинителя и гражданскихъ истцовъ все боле и боле расходятся, происходитъ рядъ столкновеній, предсдатели порой, въ виду чрезвычайной трудности положенія и самой задачи, теряютъ самообладаніе. и напряженіе разршается коллективными отказами представителей потерпвшей стороны отъ исполненія своихъ обязанностей. Защитники потерпвшихъ оставляютъ залы засданій…

Здсь я не стану цитировать этихъ заявленій, отсылая читателей къ подлинникамъ, которые онъ найдетъ въ этой книг. При всей сдержанности ихъ формы, при всей корректности ихъ юридическаго стиля — все внутреннее значеніе этого эпилога судебной драмы и весь ея паосъ чувствуются ясно. Комментаріи могли бы только ослабить впечатленіе.

Повторяю: я далеко не исчерпалъ въ этомъ небольшимъ обобщающемъ очерк содержанія приводимыхъ въ этой книг рчей, и мн остается еще разъ рекомендовать ихъ вниманію читателей. Въ заключеніе позволю себ указать только еще одну черту этой эпопеи. Въ рядахъ ‘защиты потерпвшихъ’ солидарно выступали адвокаты русскіе и евреи. Во время самыхъ погромовъ кровь русскаго Блинова, убитаго въ Житомір, Кравцова и Бердникова (раненыхъ въ Харьков) и еще многихъ и многихъ другихъ — была пролита на защиту избиваемыхъ… ‘Мы скорбимъ, — говоритъ H. K. Заболотный во время симферопольскаго процесса, — что въ этой тяжб, гд такъ часто упоминается всуе имя русскаго народа, насъ не судитъ русскій судъ присяжныхъ, судъ русской общественной совсти’.— ‘Я, какъ русскій, — говоритъ прис. пов. Хоментовскій (блостокскій погромъ), — пережилъ въ этомъ процесс такія впечатлнія стыда и отвращенія, которыя заставили меня густо краснть за своихъ соплеменниковъ, занимающихъ скамью подсудимыхъ, и за нкоторыхъ свидтелей, которымъ мсто рядомъ съ ними’… ‘Сначала, — говорилъ кн. А. И. Урусовъ въ 1882 г., — нкоторые, не видавшіе лично погромовъ, утшали себя мыслью, будто эта ‘расправа’ иметъ какой-то возвышенный и безкорыстный характеръ’. Но вскор, по словамъ этого русскаго защитника потерпвшихъ, не осталось мста такимъ иллюзіямъ. И, дйствительно, прозрніе касается порой даже самихъ подсудимыхъ. Такъ группа рабочихъ, которая произвела погромъ евреевъ въ Ярцев, явилась на судъ съ раскаяніемъ и заявленіемъ, что они узнали (въ тюрьм!), какъ глубоко несправедливо и позорно было ихъ нападеніе на евреевъ, которыхъ теперь они считаютъ братьями… Кое-гд читатель и въ ‘рчахъ’ встртитъ указанія на благоразумныя усилія тхъ или другихъ лицъ, въ томъ числ, конечно, и властей — полицейскихъ и военныхъ — заступиться за избиваемыхъ, не допустить или прекратить начавшіеся погромы. Въ дйствительности ихъ, конечно, было еще больше, и попытки эти, конечно, бывали и успшны. Но тамъ, гд погромы уже разыгрались, — не он, къ сожалнію, опредляли общій тонъ событій.

Въ рчи И. И. Лебединскаго (симфероп. процессъ) мы встртили характерную черту, которая запечатллась въ его памяти изъ свидтельскихъ показаній. Среди убитыхъ, искромсанныхъ, оскверненныхъ тлъ лежали люди, притворившіеся мертвыми, и среди нихъ врачъ Усмановичъ замтилъ мальчика съ черными глазами.

Другой свидтель установилъ, что въ толп, бжавшей съ бульвара и принимавшей участіе въ убійств Ефетовича, были также мальчики-подростки… русскіе.— ‘Великій нмецкій поэтъ и мыслитель, — продолжаетъ защитникъ, — замтилъ, что наша жизнь почти всецло окрашивается впечатлніями дтства. Если такъ, — печально пройдетъ жизнь мальчика съ черными глазами… Печально и будущее этихъ ‘русскихъ подростковъ’.

А вдь они — и ихъ много — ростутъ. И съ ними ростетъ будущее нашей страны. Можно разно смотрть на государственныя формы, можно соглашаться или не соглашаться съ защитниками потерпвшихъ въ опредленіи сложныхъ причинъ погромовъ, можно разно оцнивать роль и значеніе національнаго вопроса. Но достаточно быть только неослпленнымъ и безпристрастнымъ, чтобы почувствовать, что передъ всми, кто не забылъ еще простыхъ и ясныхъ завтовъ любви и братства, — стоитъ та самая задача, которую по мр силъ стремились выполнить рука объ руку адвокаты евреи и русскіе въ погромныхъ процессахъ. Эта задача — защитить хоть въ будущемъ и этого еврейскаго мальчика съ черными глазами отъ ужаса лежать, притворяясь мертвымъ, среди искромсанныхъ тлъ его близкихъ, и этихъ русскихъ подростковъ — отъ ужаса одичанія и озврнія.

1908 г.

О погромныхъ длахъ.(Предисловіе къ собранію рчей по дламъ о еврейскихъ погромахъ).

Читайте также:

О погромныхъ длахъ.
(Предисловіе къ собранію рчей по дламъ о еврейскихъ погромахъ).