Изъ трудовъ Разряда изящной словесности Россійской Академіи Наукъ.
ПЕТРОГРАДЪ.
12 Государственная типографія.
Вас. Остр., 9 лин., No 12.
1921.
Предварительная справка (о первыхъ 17 главахъ)
XVIII. — Полемика съ В. В. Лесевичемъ и К. Д. Кавелинымъ.
XIX.— Брачные планы. Отъздъ за-границу
XX.— Водвореніе въ Лондон.
XXI.— Лондонское житье-бытье
XXII.— Переселеніе въ Каиръ.
XXIII. — Пребываніе въ Египт.
XXIV.— Въ пустын
XXV.— Обратный путъ на родину
Предварительная справка
(о первыхъ 17 главахъ).
Предлагаемый вниманію читателей трудъ мой: О Вл. С. Соловьев въ его молодые годы, предпринятый мною нсколько лтъ тому назадъ, печатался первоначально отдльными главами въ Журнал Министерства Народнаго Просвщенія въ теченіе 1915, 1916 и 1917 гг.
Первыя двнадцать главъ появились въ мартовской (главы I и II), майской (главы III и IV), іюльской (глава V), сентябрской (глава VI) и ноябрской (глава VII) книжкахъ названнаго журнала за 1915 г. и въ январской (глава VIII), мартовской (глава IX), майской (глава X), іюльской (глава XI) и сентябрской (глава XII) книжкахъ за 1916 г. Главы эти, посл переверстки, были перепечатаны въ вид отдльной книги, выпущенной въ свтъ въ очень ограниченномъ числ экземпляровъ (и не для продажи), съ обозначеніемъ ея книгой первой.
Послдующія пять главъ были опубликованы въ томъ-же журнал въ 1917 г., а именно въ январской (глава XIII), мартовской-апрльской (глава XIV), іюньской (глава XV), сентябрской (глава XVI) и ноябрской-декабрской (глава XVII) книжкахъ. Предполагалось, что вмст съ дальнйшими главами, имвшими появиться въ 1918 г., эти главы составили бы, въ отдльной перепечатк съ переверсткою, книгу вторую.
По особымъ обстоятельствамъ переживаемаго вами времени, только-что выраженному предположенію не суждено было осуществиться. Журналъ Министерства Народнаго Просвщенія прекратилъ свое существованіе на ноябрской-декабрской книжк за 1917 г., а преемникъ его подчиненъ былъ иной программ и получиль иную вншность.
Озабочиваясь дальнйшею судьбою своего труда, я позволилъ себ обратиться къ содйствію Академіи Наукъ по Разряду изящной словесности Отдленія русскаго языка и словесности, причемъ мною было принято въ соображеніе, что покойный Вл. С. Соловьевъ состоялъ почетнымъ академикомъ по названному Разряду, и что Академія уже не разъ проявляла заботливость о разработк данныхъ, относящихся до біографій ея славныхъ дятелей.
Къ моему великому утшенію, обращеніе мое увнчалось полнымъ успхомъ. Письмомъ на мое имя отъ 29-го (16-го) мая 1918 г. за No 155 ординарный академикъ А. А. Шахматовъ, предсдательствующій въ Отдленіи русскаго языка и словесности, увдомилъ меня, что въ засданіи 27-го (14-го) мая Отдленіе, между прочимъ, постановило принять печатаніе труда о Вл. С. Соловьев на счетъ Отдленія, съ предоставленіемъ мн для сего серіи выпусковъ подъ общимъ заглавіемъ: Изъ трудовъ Разряда изящной словесности.
Съ благодарностью освдомившись объ этомъ постановленіи, я приступилъ безъ промедленія къ печатанію заготовленныхъ частей рукописи, охватывающихъ нсколько очередныхъ главъ. Не теряю надежды, что главы XII—XVII, независимо отъ опубликованія ихъ въ Журнал Министерства Народнаго Просвщенія, будутъ изданы также отдльно, въ вид книги второй, хотя-бы и въ половинномъ противъ книги первой объем и въ очень ограниченномъ числ экземпляровъ. {Надежда, выраженная въ этихъ словахъ, уже осуществилась. Предисловіе къ книг второй помчено 19-ымъ (6-ымъ) іюня 1918 г.} Сообразно съ симъ, настоящій выпускъ предположенной серіи является какъ-бы книгой третьей по общему счету.
Чтобы не нарушать принятаго плана изложенія, который выдерживался въ теченіе трехъ лтъ, я сохраняю обще-порядковую нумерацію главъ и примчаній. Полагаю, что лица, пользующіяся изданіями Академіи Наукъ, не встртятъ затрудненій въ доступ и къ прекратившемуся Журналу Министерства Породнаго Просвщенія, а потому такой пріемъ нумераціи едва-ли можетъ вызвать какія-нибудь возраженія. Относительно вншности изложенія слдуетъ, дале, замтить, что различные виды кавычекъ (‘ ‘ и ‘ ‘), скобокъ ([ ] и ()) и многоточія (… и …..) примняются при печатаніи въ академическомъ изданіи на тхъ-же основаніяхъ, какъ, и въ изданіи министерскомъ, и что сокращенныя обозначенія нкоторыхъ литературныхъ источниковъ: П., I, II, III, Соч., Стих. имютъ здсь то-же значеніе, что и раньше. {Въ кавычки особаго вида: ‘ ‘ заключаются, въ подлежащихъ случаяхъ, слова, находящіяся внутри какого-либо текста, приводимаго въ кавычкахъ обычнаго вида: ‘ ‘. Въ прямыя скобки берутся наши пояснительныя слова въ чужихъ текстахъ, а скобки кривыя употребляются въ другихъ случаяхъ примненія скобокъ вообще (ср. прим. 20 главы первой). Многоточіемъ изъ пяти точекъ отмчаются пропуски въ цитируемыхъ текстахъ, многоточіе изъ трехъ точекъ есть обычная форма многоточія вообще (см. прим. 22 главы первой). Подъ ‘П., I’ подразумваются Письма Владиміра Сергевича Соловьева, подъ редакціей Э. Л. Радлова, т. I, С.-Петербургъ, 1908 г. (ср. прим. 70 главы второй), подъ ‘П., II’ — Письма его-же, подъ той-же редакціей, т. II, С.-Петербургъ, 1909 г. (ср. прим. 29 главы первой), подъ ‘П., III’ — Письма его-же, подъ той-же редакціей, т. III, С.-Петербургь, 1911 г. (ср. прим. 17 главы первой), подъ ‘Соч.’ — Собраніе сочиненій Владиміра Сергевича Соловьева, изд. 1, С.-Петербургь, въ 9 томахъ (ср. прим. 12 главы первой), подъ ‘Стих.’ — Стихотворенія Владиміра Соловьева, изд. 4 (ср. прим. 62 главы первой). При ссылкахъ на другія изданія сочиненій прозаическихъ и стихотворныхъ нашего автора длаются, конечно, соотвтствующія указанія въ иной форм.} Только въ одномъ пункт допустилъ я небольшое отступленіе отъ прежняго порядка печатанія, а именно въ настоящемъ изданіи я снабжаю каждую главу краткимъ обозначеніемъ ея содержанія, по примру книги первой и подготовляемой книги второй} тогда-какъ въ самомъ Журнал Министерства Народного Просвщенія такого обозначенія не длалось. Эта мелочь еще больше уподобляетъ настоящій выпускъ первый новой серіи книг третьей серіи не состоявшейся.
Въ краткомъ предисловіи къ книг первой мною было ужо оговорено, что обычные справочные указатели, а равно дополненія и исправленія, поскольку они окажутся необходимыми, будутъ представлены по завершеніи всего труда. То-же самое долженъ я повторить и въ настоящее время.
Въ заключеніе приходится лишь указать самымъ краткимъ образомъ, къ чему сводится, въ существенномъ, содержаніе семнадцати главъ, уже отпечатанныхъ въ 1915, 1916 и 1917 гг. Вдаваться въ пересказъ всего этого содержанія, хотя-бы и сжатый, представляется мн нецлесообразнымъ и неудобнымъ въ виду повствовательнаго способа ‘изложенія и обилія частностей, не поддающихся сокращенію, а потому я и воздерживаюсь отъ подобнаго воспроизведенія уже извстнаго текста. Какъ кажется, будетъ всего проще ограничиться повтореніемъ заглавій упомянутыхъ семнадцати главъ по отдльному изданію. Вотъ эти заглавія.—
Глава I.— Семья. Родня.— Глава II.— Дошкольное дтство.— Глава III.— Въ гимназіи.— Глава IV.— Отрочество и ранняя юность.— Глава V.— Студенческіе годы.— Глава VI.— Университетскія дла.— Глава VII.— Профессора. Однокурсники.— Глава VIII.— Возмужалость.— Глава IX.— Юношескій романъ.— Глава X.— Въ духовной академіи.— Глава XI.— Оставленіе при университет.— Глава XII.— Полученіе степени магистра.— Глава XIII.— Оппоненты на магистерскомъ диспут.— Глава XIV.— Избраніе въ доценты.— Глава XV.— Начало преподавательской дятельности.— Глава XVI.— На курсахъ Герье.— Глава XVII.— Критика М. И. Владиславлева и А. А. Козлова.
Если теперь принять въ разсчетъ, что Вл. С. Соловьевъ родился 17-го января 1853 г., а критическія статьи, посвященныя его магистерской диссертаціи: Кризисъ западней философіи, противъ позитивистовъ (Москва, 1874 г.), и принадлежащія перу М. И. Владиславлева и А. А. Козлова, появились въ печати въ начал 1875 г., то легко усмотрть, что въ опубликованныхъ досел главахъ настоящаго труда подвергнуты боле пли мене обстоятельному изученію первые 22 года жизни нашего философа, и что мы присутствуемъ какъ разъ при ближайшихъ послдствіяхъ его перваго выступленія на общественномъ поприщ. До конца ‘молодыхъ годовъ’, областью которыхъ ограничивается пока предпринятое мною изслдованіе, еще довольно далеко, ибо, согласно сказанному во вступительныхъ замчаніяхъ, предпосланныхъ глав первой, конецъ разумемаго періода пріурочивается безъ искусственной натяжки къ 1881 г., къ началу царствованія Александра ІІІ-го…
Объ общемъ характер и задачахъ изслдованія, подводимаго водъ широкое понятіе ‘матеріаловъ къ біографіи’, говорится мною въ тхъ-же вступительныхъ замчаніяхъ, предпосланныхъ глав первой. Во избжаніе недоразумній, считаю, впрочемъ, необходимымъ повторно пояснить, что какъ раньше, такъ и теперь я понимаю подъ указаннымъ терминомъ не сырые біографическіе матеріалы, случайные и разрозненные, а матеріалы извстнымъ образомъ обработанные и систематизированные. Можетъ-быть, въ силу этого обстоятельства, ‘матеріалы къ біографіи’, впредь до боле полной и всесторонней разработки біографическихъ данныхъ, будутъ замнять собою и самую біографію.
XVIII.— Полемика съ В. В. Лесевичемъ и В. Д. Кавелинымъ.
Обозрвая въ настоящей глав статьи В. В. Лесевича и К. Д. Кавелина, выступившихъ противъ Кризиса западной философіи, и отвты на эти статьи со стороны Соловьева, будемъ держать въ памяти, что на этотъ разъ противъ 22-лтняго молодого человка ополчились лица, значительно опередившія его по возрасту: В. В. Лесевичу было въ эту пору около 38 лтъ, а К. Д. Кавелину — около 67…
Статья В. В. Лесевича, подъ заглавіемъ: Какъ иногда пишутся диссертаціи, воспроизводитъ, насколько можно судить, въ переработанномъ и распространенномъ вид вс т возраженія, которыя авторъ ея длалъ Соловьеву на магистерскомъ диспут его изустно. {В. В. Лесевичъ, Какъ иногда пишутся диссертаціи. Вл. Соловьевъ, ‘Кризисъ западной философіи противъ позитивистовъ. М. 1874. Отечественныя Записки, 1875 г., январь, отдлъ: ‘Современное обозрніе,’ стр. 38—66.— См. также Собраніе сочиненій В. В. Лесевича, Москва, 1915 г., т. II, стр. 427—449. Здсь внизу помтка — ссылка на Отечественныя Записки и 1877 г. (должно быть, опечатка).} — ‘Общій взглядъ г. Соловьева на современное состояніе философіи на Запад’ критикъ изображаетъ такъ: — ‘недавнее еще всеобщее господство позитивизма смнилось теперь всеобщимъ господствомъ философіи безсознательнаго, небывалый успхъ которой представляется не только Фактомъ, свидтельствующимъ о современномъ умонастроеніи европейскаго Запада, но и ршающимъ принципіально вопросъ о значеніи метафизики въ ход умственнаго развитія человчества.’ Опредливши такимъ образомъ сущность того воззрнія, котораго якобы держится Соловьевъ, критикъ задается вопросомъ: — ‘Посмотримъ: такъ-ли это?’ — В. В. Лесевичъ указываетъ, прежде всего, что если дло обстоитъ такъ, какъ представляетъ-де Соловьевъ, то ‘кризисъ, очевидно, былъ пережигъ позитивизмомъ, а не западною Философіею, которая нашла себ благополучный исходъ въ философіи безсознательнаго’ Сообразно съ этимъ, слдовало бы измнить самое заглавіе диссертаціи: нельзя говорить о кризис западной философіи противъ позитивистовъ, когда подразумвается собственно реакція противъ позитивистовъ. ‘Это, конечно, мелочь, но мелочь, свидтельствующая о такомъ смшенія понятій, которое относится не къ какой-нибудь частности избраннаго авторомъ вопроса, а къ общей его постановк.’ — Дале, критикъ возражаетъ противъ мннія, будто-бы успхъ той или другой философской системы разршаетъ философскіе вопросы по существу. ‘Давно-ли система Гегеля производила боле шуму, чмъ теперь производитъ система Гартманна. А столоверченіе, а спиритизмъ! Ужели передъ ними слдуетъ благоговть, только ради громкаго успха, выпавшаго имъ на долю?’ — Дло вообще не въ успх той или другой системы философіи, а въ очевидной и рзкой противоположности между метафизикою, какъ ‘воображаемымъ знаніемъ’, и наукою, какъ ‘знаніемъ положительнымъ’. По изверженіи метафизики изъ науки, наступаетъ такая пора, когда является возможность ‘осуществленія основанной на наук философіи’. ‘Съ силою генія кладетъ Ог. Контъ краеугольный камень этой философіи — свой Cours de philosophie positive и даетъ задач ршеніе, подготовлявшееся вками’, {Огюстъ Контъ родился въ Монпелье 19-го января 1798 г., умеръ въ Париж 5-го сентября 1857 г. Въ поминкахъ, устроенныхъ Петербургскимъ философскимъ обществомъ во случаю столтней годовщины со дня рожденія Конта, участвовалъ и Соловьевъ (си. выше, въ глав двнадцатой, прим. 782). Cours de philosophie positive изданъ въ Париж, въ 6 тонахъ, въ 1839—1842 гт., 2-ое изданіе, съ предисловіемъ Литтре, вышло въ свтъ тамъ-же въ 1864 г. См., между прочимъ, Альфреда Вебера. Исторія европейской философіи, пер. подъ ред. А. А. Козлова, Кіевъ, 1882 г., стр. 396—402.} но Контовскіе элементы позитивизма еще не исчерпываютъ всего содержанія позитивизма. Какъ возникновеніе позитивизма не было внезапнымъ, такъ и развитіе его не идетъ скачками, при этомъ вполн возможно и нарожденіе новыхъ метафизическихъ системъ.— ‘Утвержденіе г. Соловьева, что чей бы то ни было умъ можетъ успокоиться на результат позитивизма’, кажется В. В. Лесевичу легкомысленнымъ, ибо позитивизмъ не успокаиваетъ умы, а лишаетъ ихъ покоя, требуя точнаго научнаго изслдованія въ замнъ игры воображенія. Не отвчаетъ дйствительности, по мннію критика, и ‘утверждаемый г. Соловьевымъ фактъ, что въ недавнее еще время умъ человческій, представляемый западными мыслителями, подчинился господству позитивизма.’ Позитивистовъ на Запад вовсе не очень много, да и вообще картона умственнаго движенія на Запад, рисуемая Соловьевымъ, можетъ быть названа ‘картиною суздальской работы: мазнулъ суздальскій художникъ краскою позитивизма, потомъ мазнулъ краскою философіи безсознательнаго — и картина готова.’ Повсемстное господство позитивизма вымышлено Соловьевымъ, какъ вымышлено имъ и то, что ‘позитивисты всхъ оттнковъ, полу-позитивисты и представители всхъ родственныхъ позитивизму философскихъ системъ, вс сдлались послдователями и поклонниками Гартманна.’ Въ самой Германіи, гд система Гартманна получила особенно большую извстность, философія безсознательнаго встртила и весьма существенныя возраженія — между прочимъ, со стороны Ланге, автора Geschichte des Materialismus. Воззрнія Гартманна Ланге сближаетъ съ воззрніями австралійскихъ дикарей… {Ф. А. Ланге родился въ 1828 г., умеръ въ 1875 г. Его Geschichte des Materialismus (Iserlohn, 1866) была переведена на русскій языкъ H. Н. Страховымъ съ 3-го нмецкаго изданія и издана въ 2 томахъ въ Петербург въ 1881—1883 гг. Переводъ съ 6-го нмецкаго изданія былъ изготовленъ подъ редакціей Вл. С. Соловьева и изданъ въ Кіев — Харьков, въ 2 томахъ, въ 1899—1900 гг.— Къ переводу Соловьевъ прибавилъ предисловіе, перепечатанное въ Соч., VIII, 405—408. Здсь онъ выражается, между прочимъ, такъ: — ‘Матеріализмъ, какъ низшая элементарная ступень философіи, иметъ всегдашнее, прочное значеніе, но, какъ самообманъ ума, принимающаго эту низшую ступень за цлую лстницу, матеріализмъ естественно исчезаетъ при повышеніи философскихъ требованій,— хотя, конечно, до конца исторія будутъ находиться умы элементарные, для которыхъ догматическая метафизика матеріализма останется самою соотвтственною философіей.’ L. с., стр. 406.— Напомнимъ, что въ незнакомств съ Ланге укорялъ Соловьева В. В. Лесевичъ и на самомъ магистерскомъ диспут (ср. выше, въ глав двнадцатой).— Относительно сопоставленія философіи безсознательнаго съ нкоторыми первобытными воззрніями см. Ф. А. Ланге, по переводу подъ редакціей Соловьева, т. II, стр. 179 и прим. 84-ое къ этой-же страниц.} — Убдившись въ несостоятельности ‘общаго взгляда’ Соловьева, В. В. Лесевичъ обращается къ обсужденію дальнйшаго вопроса: да ужъ хорошо-ли знакомъ Соловьевъ съ тми двумя моментами, изъ которыхъ сложился въ его голов ‘небывалый, невозможный и невообразимый кризисъ’?— Относительно позитивизма задача разршается критикомъ чрезвычайно просто. Напомнивши читателямъ о столкновеніи Соловьева съ С. В. де-Роберти на диспут, В. В. Лесевичъ разными сопоставленіями и справками старается привести читателей къ. тому заключенію, что слово: ‘spontan», встрчающееся у Ог. Конта, отнюдь нельзя переводить словомъ: ‘произвольное’, какъ то длаетъ Соловьевъ на стр. 133 своей диссертаціи. {Соч., I, 150.— Ср. выше, въ глав двнадцатой, прим. 804-ое.— Приведемъ здсь для ясности и самый спорный текстъ (отрывокъ изъ приложенной къ Кризису западной философіи статьи: Теорія Огюста Конта о трехъ фазисахъ въ умственномъ развитіи человчества): — ‘Для Конта религія происходитъ и существуетъ единственно для объясненія вншнихъ явленій, какъ первоначальная ихъ теорія, теорія неудовлетворительная и произвольная, которую поэтому человчество в отвергаетъ по мр своего прогрессивнаго развитія, замняя ее другими теоріями, сначала метафизическими, а потомъ и окончательно научными или положительными. Вотъ слова самого Конта: ‘Если, съ одной стороны, всякая положительная теорія должна быть основана на наблюденіяхъ, то столь-же ясно, съ другой стороны, что для правильнаго наблюденія умъ человческій нуждается въ какой -нибудь теорія.— Такимъ образомъ, понуждаемый, съ одной стороны, необходимостью наблюдать — для составленія дйствительныхъ теорій, а, съ другой стороны, не мене сильною необходимостью создавать себ какія-нибудь теоріи — для произведенія послдовательныхъ наблюденій,— умъ человческій при самомъ начал явился бы заключеннымъ въ логическій кругъ, изъ котораго онъ никогда не имлъ бы средствъ выйти, еслибы, къ счастью, онъ не открылъ себ естественнаго исхода черезъ произвольное (spontan) развитіе теологическихъ представленій, которыя дали твердую опору его усиліямъ м пищу его дятельности’ и т. д.’} Погршая въ перевод слова: ‘spontan’, авторъ Кризиса западной философіи создаетъ свой собственный позитивизмъ, вмсто Контовскаго.. ‘И забавно смотрть,’ говоритъ критикъ, ‘какъ г. Соловьевъ надрывается надъ этимъ позитивизмомъ собственнаго изобртенія, и ниже-де онъ всякой критики, и несостоятельный, и нелпый, и вульгарный’. Непониманіе Соловьевымъ истиннаго смысла философіи безсознательнаго устанавливается В. В. Лесевичемъ тоже весьма просто. Отмтивши, что основные результаты философіи безсознательнаго пріобртаютъ у Соловьева характеръ ученія религіознаго, а не философскаго, и что простое соединеніе формы и содержанія ошибочно принимается имъ за синтезъ, критикъ старается доказать, что Э. Ф. Гартманнъ не только ршительно противопоставляетъ религію наук, но и, отвергая христіанство (и какъ содержаніе будущей философіи, и какъ содержаніе будущей религіи), предвщаетъ такой грядущій синтезъ религіозныхъ воззрній, господствующей идеей котораго будетъ пантеизмъ, при этомъ критикъ ссылается на одно изъ недавнихъ сочиненій Э. Ф. Гартманна, подъ заглавіемъ: Die Selbstzersetzung des Christenthums und die Religion der Zukunft (Berlin, 1874). Все это совсмъ не то, что у Соловьева. ‘Провозглашать философію Гартманна, увлекаться ею, jurare in verba magistri… и такъ расходиться съ Гартманномъ! Явленіе дйствительно небывалое!’ У Конта Соловьеву пригрезился произволъ, у Гартманна ему мерещатся христіанскія идеи…— Посл разсужденій о непониманіи Соловьевымъ и Конта, и Гартманна, ‘ядро диссертаціи г. Соловьева’ оказывается ‘ликвидированнымъ’. В. В. Лесевичъ спрашиваетъ: ‘что же еще въ ней остается?’ — и отвчаетъ: — ‘Остается жиденькій обзоръ исторіи философіи, который могъ бы быть и прекраснымъ, но который диссертаціи, однакоже, не спасаетъ. Къ несчастью для г. Соловьева, даже и этотъ, обзорецъ нельзя назвать — не говорю прекраснымъ — а даже сноснымъ.’ — Заканчивается статья пожеланіемъ Соловьеву, облеченному уже званіемъ магистра и имющему право учить другихъ тому, чему самъ научился, подвизаться на избранномъ имъ поприщ какъ можно лучше, причемъ въ назиданіе ему приводится длинная цитата изъ Цёльнера на тему объ инстинктивномъ чувств стыдливости. {Приведенныя въ кавычкахъ слова изъ статьи В. В. Лесевича въ Отечественныхъ Запискахъ (прим. 1188) взяты со стр. 38, 39—41, 44, 45, 47, 50, 52—54.— Враждебное отношеніе В. В. Лесевича къ Соловьеву проявлялось и въ послдующее время. См. Е. Ганейзера, В. В. Лесевичъ въ письмахъ и воспоминаніяхъ, Голосъ Минувшаго, 1914 г., августъ, стр. 44—96.}
На критику В. В. Лесевича Соловьевъ отвчалъ антикритикой, подъ заглавіемъ: Странное недоразумніе, помщенной въ журнал М. Н. Каткова. Вмст съ тмъ противъ Отечественныхъ Записокъ выдвинулся, значитъ, Русскій Встникъ. {Соч., I, 195—203. Ср, выше, въ глав шестнадцатой, прим. 1090-ое.}
Соловьевъ признаетъ статью В. В. Лесевича написанной совершенно искренно и даже не безъ горячности, ‘притомъ она, невидимому, стоила своему автору нкотораго труда.’ Тмъ прискорбне, полагаетъ Соловьевъ, что ‘единственнымъ основаніемъ’ для этой статьи сослужило недоразумніе: ‘критикъ мой принялъ за основную мысль разбираемаго имъ сочиненія нчто такое, чего не только въ этомъ сочиненіи не находится, но что мн, автору его, никогда и въ голову не приходило.’ Недоразумніе В. В. Лесевича порождено не только тмъ, что основную мысль сочиненія онъ выводитъ изъ отдльнаго отрывка и изъ заглавія, а не изъ всего со. держанія сочиненія, но и тмъ, что, приводя слова критикуемаго автора, онъ нисколько не занимается ихъ прямымъ смысломъ, а влагаетъ въ нихъ свое собственное содержаніе, которое затмъ и оспариваетъ,— Свои возраженія В. В. Лесевичу Соловьевъ излагаетъ по пунктамъ.— Во-первыхъ, онъ ршительно отрицаетъ, чтобы В. В. Лесевичъ правильно усвоилъ себ его мысль о значеніи философіи безсознательнаго. ‘Фактъ успха Гартманновой философіи’, говоритъ Соловьевъ, ‘свидтельствуетъ для меня лишь о фактической сил метафизическихъ задачъ надъ умомъ человческимъ и вызываетъ меня къ разсмотрнію вопроса о внутренней истин какъ метафизики вообще, такъ въ особенности этой послдней метафизической попытки Изъ дальнйшаго же изслдованія оказывается, что попытку Гартманна должно считать саму по себ весьма неудачною, что система его не только далека отъ совершенства, но представляетъ многія несомннныя нелпости, но ‘что тмъ не мене эта система, составляющая результатъ всего предшествующаго развитія, содержитъ въ себ нкоторыя истинныя начала, какъ маленькое зерно въ толстой скорлуп, и что, развивая логически эти начала, необходимо должно придти къ извстнымъ положительнымъ воззрніямъ въ области существенныхъ философскихъ вопросовъ,— къ воззрніямъ новымъ и для западнаго ума неожиданнымъ.’ — Во-вторыхъ, Соловьевъ останавливается на словахъ В. В. Лесевича о томъ, что позитивизмъ способенъ къ дальнйшему развитію, и что авторъ Кризиса западной философіи легкомысленно-де утверждаетъ, будто-бы на результат позитивизма кто-то успокаивается. ‘Но гд-же я это утверждалъ?’ съ простодушнымъ недоумніемъ спрашиваетъ Соловьевъ. Возможности развитія для позитивизма онъ отнюдь не исключаетъ. ‘Только дло совсмъ не въ этомъ и не объ этомъ я говорю. Развивайте вашу систему, сколько угодно, вдь она все-таки-же останется системой относительныхъ познаній объ относительныхъ поверхностныхъ явленіяхъ или представленіяхъ. Продолжайте плоскость хоть до безконечности, она не получитъ стереометрическаго содержанія. А оно-то и нужно.’ — Въ-третьихъ, Соловьевъ оспариваетъ замчаніе В. В. Лесевича, что будто-бы, по его, Соловьева, мннію, ‘умъ человческій, представляемый западными мыслителями, подчинился господству позитивизма.’ Ничего подобнаго Соловьевъ не утверждалъ и не утверждаетъ. Надо различать позитивизмъ, какъ систему Ог. Конта, и позитивизмъ, какъ антиметафизическое направленіе. О первомъ авторъ диссертаціи говоритъ лишь въ особомъ приложеніи, причемъ о всеобщемъ господств контизма нтъ и помину. Другое дло — позитивизмъ во второмъ смысл. ‘Господство этого отрицательнаго направленія, при всей своей эфемерности, есть фактъ несомннный.’ — Въ-четвертыхъ, Соловьевъ отвергаетъ приписываемое ему В. В. Лесевичемъ мнніе, будто-бы позитивисты разныхъ оттнковъ превратились въ гартманнистовъ. ‘Смю уврить г. Лесевича, что такой вздоръ не только на-яву, но и во сн мн не представлялся.’ — Въ-пятыхъ, Соловьевъ заявляетъ, ‘что ‘кризисъ противъ позитивистовъ’, представляемый философіей Гартманна и составляющій будто-бы основпую мысль диссертаціи, есть пятая нелпость, которою надляетъ’ его ‘щедрость г. Лесевича’. Эту нелпость В. В. Лесевичъ могъ почерпнуть разв изъ заглавія, гд передъ словами: ‘противъ позитивистовъ’ не поставленъ знакъ препинанія. Но вдь ‘такъ-какъ слово: кризисъ никогда не сочиняется со словомъ: противъ, то очевидно, слова: противъ позитивистовъ относятся не къ слову: кризисъ, а ко всему заглавію, означая, что эта книга, озаглавленная: Кризисъ западной философіи, направлена противъ позитивистовъ, какъ, напр., De civitate Dei contra paganos, или De Spiritu Sancto contra Eunomium и т. д.’ Къ этому мсту своей статьи Соловьевъ длаетъ такое примчаніе:— ‘Что слова эти: противъ позитивистовъ составляютъ лишь прибавку къ заглавію, и прибавку несущественную, видно изъ того, что ихъ нтъ въ заглавіи текста посл введенія: тамъ стоитъ просто — Кризисъ западной философіи. Точно также въ періодическомъ изданіи (Православное Обозрніе), въ которомъ первоначально напечатана моя диссертація, она озаглавлена просто — Кризисъ западной философіи, безъ прибавленія: противъ позитивистовъ. Такъ-какъ душевное спокойствіе моихъ ближнихъ дороже мн двухъ столь маловажныхъ словъ, то я даю г. Лесевичу полное право во всхъ экземплярахъ моей диссертаціи, которые ему только попадутся, безъ милосердія зачеркивать эти два несчастныя слова. Но вмст съ тмъ онъ, разумется, долженъ будетъ зачеркнуть и вс свои возраженія.’ {Ср. выше, въ глав двнадцатой, прим. 774-ое.} Соловьевъ изумляется способности В. В. Лесевича ‘такъ много и съ такою серьезностью толковать о такомъ очевидномъ вздор’, какъ этотъ имъ-же самимъ измышленный кризисъ противъ позитивистовъ. Другое дло тотъ несомннный кризисъ западной философіи, о которомъ я говорю, кризисъ, состоящій въ томъ, что эта философія, путемъ внутренняго логическаго развитія, пришла въ послднемъ результат къ своему самоотрицанію, должна отказаться отъ того, на чемъ стояла, и признать то, что отвергала. Но объ этомъ-то дйствительномъ кризис западной философіи, объясненіе котораго составляетъ содержаніе моего сочиненія, г. Лесевичъ, къ сожалнію, не говоритъ ни слова, т. е. онъ не говоритъ ни слова о содержаніи моего сочиненія.’ — Въ дальнйшемъ Соловьевъ разбираетъ соображенія В. В. Лесевича относительно дла ‘съ произволомъ у Конта [слово: ‘spontan’!] и съ христіанскими идеями у Гартманна’. Положимъ, въ нкоторыхъ мстахъ, цитируемыхъ критикомъ изъ сочиненій Ог. Конта, слово: ‘spontan’, дйствительно, неловко перевести черезъ ‘произвольный’. ‘Но чтоже это доказываетъ? Неужели г. Лесевичу неизвстно, что одно и то-же слово одного языка не во всякой связи можетъ передаваться однимъ и тмъ-же словомъ другого языка? Нужно бы было показать, что именно въ данномъ случа нельзя перевести такъ, какъ я перевелъ, во этого оба мои оппонента [т’ е. В. В. Лесевичъ и раньше С. В. де-Роберти] и не пытались сдлать.’ Соловьевъ высказываетъ догадку, что оба оппонента не схватываютъ точнаго и прямого смысла русскаго слова: ‘произвольный’, а потому и заблуждаются на-счетъ допустимости примненнаго имъ оборота. Что касается второго упрека, то объ отношеніи Гартманна къ христіанству въ диссертаціи нтъ ни слова. Впрочемъ, объ отрицательныхъ взглядахъ на христіанство можно судить и по Philosophie des Unbewussten, независимо отъ той брошюры, на которую ссылается В. В. Лесевичъ. ‘Но спрашивается: какое заключеніе противъ меня можно вывести изъ того, что мои взгляды на христіанство противоположны взглядамъ на него Гартманна? Вотъ еслибы я утверждалъ, что Гартманнъ относится къ христіанству положительно и вдругъ оказалось бы нчто противное, тогда дйствительно я былъ бы въ печальномъ положеніи. Но я ничего подобнаго не утверждалъ и утверждать не могъ. Или, можеть-быть, я безусловный послдователь Гартманна и потому долженъ быть съ нимъ во всемъ согласенъ?’ Соловьевъ выдержками изъ своей диссертаціи совершенно отчетливо удостовряетъ, что его отнюдь нельзя считать безусловнымъ поклонникомъ Э. Ф. Гартманна, и что ни о какомъ слпомъ увлеченіи его Философіей безсознательнаго не можетъ быть и рчи.— Подъ конецъ Соловьевъ высказываетъ нсколько краткихъ замчаній о заключительныхъ упрекахъ В. В. Лесевича и заканчиваетъ свой ‘отвтъ’ такими словами:— ‘Ни одного изъ моихъ положеній, ни одной изъ моихъ мыслей, ни одного изъ вопросовъ, затронутыхъ въ моей диссертація, не касается г. Лесевичъ въ своихъ возраженіяхъ. Направлены же его возраженія противъ слдующаго: во-первыхъ, противъ заглавія диссертаціи, понятаго имъ превратно, во-вторыхъ, противъ вступительныхъ словъ первой главы и заключительныхъ словъ главы послдней,— словъ, понятыхъ имъ въ столь-же превратномъ смысл, и, наконецъ, въ-третьихъ, противъ превратно понятаго имъ перевода французскаго слова: ‘spontan’.— Въ виду этого какъ объяснить статью г. Лесевича? Къ сожалнію, совершенно очевидно, что единственное объясненіе состоитъ именно въ томъ, что г. Лесевичъ совсмъ ничего не понялъ въ разбираемомъ имъ сочиненіи. А въ такомъ случа мн остается только дать ему одинъ добрый совтъ — исполнить высказанное имъ на моемъ диспут намреніе и убжать какъ можно дальше не только отъ моей, но и отъ всякой философіи.’ {Слова въ кавычкахъ, заимствованныя изъ отвтной статьи Соловьева (прим. 1193), взяты послдовательно со всхъ страницъ этой статьи.— О ‘бгств’ В. В. Лесевича отъ философіи ср. въ глав двнадцатой, соотвтственно прим. 811-му и 814-му.}
Оглядываясь на эту полемику, отдленную отъ насъ боле чмъ -40-лтнимъ промежуткомъ времени, невольно задаешься вопросомъ: неужели, въ самомъ дл, такъ трудно было тогда понять, что главная и основная задача Соловьева состояла не въ приниженіи контизма и не въ возвеличеніи философіи безсознательнаго tout prix, а въ возможно точномъ опредленіи характера того глубокаго внутренняго переворота, который стало переживать въ новйшее время философское сознаніе, европейскаго человчества? неужели такъ трудно было тогда догадаться, что въ міровой исторіи назрваютъ такія условія, при которыхъ окажутся уже совершенно недостаточными привычныя ‘плоскости’ традиціоннаго эмпиризма и традиціоннаго раціонализма, и которыя властно потребуютъ новаго философскаго содержанія для ‘стереометрическаго’ заполненія душевной пустоты? И трудность была, очевидно, значительная, если даже такіе серьезные представители тогдашней русской интеллигенціи, какъ B. B. Лесевичъ, не сознавали всего трагизма современныхъ философскихъ переживаній и готовы были поврить, что распря между философіей и наукой разршается такъ-же просто, какъ противорчіе между ‘воображаемымъ знаніемъ’ и ‘знаніемъ положительнымъ.’ Нельзя не поражаться тмъ, до какой степени плохо подготовленными для оцнки этого трагизма оказались тогда ‘передовые’ круги русскаго образованнаго общества, не взирая на недавніе труды хотя-бы И. В. Киревскаго и А. С. Хомякова, старавшихся уяснить коренные недочеты западноевропейскаго просвщенія и намчавшихъ нкоторыя весьма цнныя новыя чаянія…
Вскор посл В. В. Лесевича отозвался на диссертацію Соловьева и К. Д. Кавелинъ, издавшій въ начал 1875 г. брошюру подъ заглавіемъ: Апріорная философія или положительная наука?— съ пояснительнымъ добавленіемъ: По поводу диссертаціи С. В. Соловьева. На заглавномъ лист брошюры имется помтка: ‘Дозволено цензурою. С.-Петербургъ, 11-го марта 1875 года.’ {Названная брошюра перепечатана въ состав т. ІІІ-го Собранія сочиненій К.Д. Кавелина (С.-Петербургь, изданіе В. Глаголева), стр. 285—320.}
Выписавши въ начал статьи заглавіе магистерской диссертаціи Соловьева, авторъ начинаетъ свои разсужденія такими словами:— ‘Эта небольшая книжка есть диссертація на степень магистра, защищенная г. Соловьевымъ въ С.-Петербургскомъ университет 24-го ноября минувшаго года. И самъ авторъ, и его книжка, и диспутъ обратили на себя вниманіе и сдлались предметомъ оживленныхъ толковъ въ петербургскихъ кружкахъ, интересующихся Философіей. На это было много причинъ.’ Тутъ К. Д. Кавелинъ указываетъ и на юный возрастъ Соловьева, и на блистательную сдачу имъ магистерскаго экзамена, и на основательное знаніе предмета, и на талантливость изложенія.— Тезисы диссертаціи, воспроизводимые критикомъ полностью, и заключительныя слова диссертаціи о возстановленіи совершеннаго внутренняго единства умственнаго міра Даютъ ему поводъ выставить такое общее замчаніе: — ‘Выписанные тезисы и основная заключительная мысль послдовательно проведены въ диссертаціи, отъ первой страницы до послдней, черезъ все развитіе философіи у новыхъ европейскихъ народовъ, и составляютъ основный тонъ критическаго разбора философскихъ системъ. — Не желая останавливаться на подробностяхъ и частностяхъ диссертаціи, хотя посреди нихъ ‘очень нердко встрчаются глубокія и врныя замчанія’, К. Д. Кавелинъ считаетъ . необходимымъ выяснить, какъ ршаетъ Соловьевъ главнйшій философскій вопросъ,— вопросъ о томъ, ‘что человкъ познаетъ и какъ познаетъ’.— Въ диссертаціи, по словамъ критика, доказывается,. что самобытная дйствительность дается во внутреннемъ опыт, и что въ этомъ внутреннемъ опыт обманчивый покровъ реальности снимается. Сообразно съ этимъ, ‘наше настоящее существо вовсе не есть какая-то трансцендентная, вн сознанія пребывающая субстанція — чудовищный и мертворожденный плодъ беззаконнаго союза грубой фантазіи съ отвлеченнымъ разсудкомъ,— истинное существо нашей личности выражается и познается въ дйствительности внутренняго опыта, въ дйствительномъ хотніи, въ дйствительномъ мышленіи и въ дйствительной постоянной связи обоихъ въ единств самосознанія, которое и есть дйствительное я.’ {См. Соч., I, 70.} Познавая въ опыт внутреннемъ свое субъективное бытіе въ его дйствительности, мы познаемъ тмъ самымъ истинно-сущее, хотябы это познаніе и не было абсолютно-адэкватнымъ въ данный моментъ. Вторымъ источникомъ познанія является опытъ вншній. Тутъ познается вншнее бытіе въ его реальности. Третій источникъ познанія — разсужденіе, или познаніе чисто логическое. Въ разсужденіи мы не познаемъ никакой дйствительности и никакой реальности, а утверждаемъ только извстныя необходимыя условія или законы бытія. Познаніе чисто логическое и вншній опытъ не существуютъ въ отдльности другъ отъ друга, а всегда соединены въ той или другой степени. Такое-же отношеніе обнаруживаетъ чисто логическое познаніе и къ внутреннему опыту. ‘Элементы внутренняго міра, такъ-же какъ и вншняго, могутъ быть образованы въ дйствительное познаніе только при посредств извстныхъ логическихъ условій или законовъ’ {См. Соч., I, 123.}. Сдлавши въ общемъ довольно обширныя выписки изъ диссертаціи Соловьева, К. Д. Кавелинъ высказывается затмъ такъ:— ‘Если я правильно понялъ выписанныя мною мста, то смыслъ ихъ вотъ какой. Вншній міръ не иметъ дйствительнаго реальнаго бытія вн насъ, не существуетъ вовсе самъ по себ вншній міръ есть только явленіе, не есть непосредственное явленіе дйствительно сущаго, а вторичное,— потому, что дйствительно сущее непосредственно въ немъ не выражается, а проявляется лишь черезъ насъ, какъ наше представленіе….. Познающій субъектъ есть вмст и познающее, и познаваемое, и такимъ образомъ представляетъ непосредственное единство апріорныхъ логическихъ формъ и эмпирическаго содержанія. Такое единство, предшествующее познанію, и есть непосредственное проявленіе метафизической сущности, которую мы, такимъ образомъ, можемъ познать, хотя и не вполн, лишь черезъ внутренній опытъ, черезъ непосредственное сознаніе этого проявленія въ насъ. Коренная ошибка западной философіи заключается, слдовательно, въ томъ, что она, разложивъ конкретное проявленіе дйствительно сущаго на логическія апріорныя формы и категоріи, съ одной стороны, и ихъ эмпирическое содержаніе, съ другой, думала познать метафизическую сущность отдльно или въ первыхъ, или въ послднемъ, тогда-какъ она проявляется въ ихъ данной совокупности, предшествующей сознанію, и потому доступна одному конкретному мышленію.’ — Въ соотвтствіи съ только-что сказаннымъ, ‘исходными истинами въ воззрніяхъ г. Соловьева’, по мннію К. Д. Кавелина, ‘являются: феноменальность вншней природы, субстанціальность прирожденныхъ всеобщихъ логическихъ формъ и категорій (пространства, времени и причинности), какъ проявленій всеединой метафизической сущности, единаго дйствительно сущаго, которое поэтому лишь отчасти, не вполн, доступно конкретному мышленію отдльныхъ человческихъ личностей.’ — Съ такими основными воззрніями (‘если дйствительно таковы основныя воззрнія г. Соловьева’) критикъ согласиться не можетъ. К. Д. Кавелинъ полагаетъ, что ‘они плодъ важныхъ недоразумній, проистекающихъ изъ ошибочной постановки вопроса о бытіи и познаніи.’ — Свои возраженія К. Д, Кавелинъ начинаетъ съ утвержденія, что ‘съ личной точки зрнія’, съ точки зрнія личнаго разума, ‘нельзя, не длая важныхъ ошибокъ, придти къ отрицанію дйствительнаго существованія вншняго міра’. Откуда-же, однако, берется это отрицаніе, исповдуемое многими философскими системами? ‘Причина этого заключается не въ томъ, что вншняго міра не существуетъ, а единственно въ томъ, что наше о немъ предоставленіе есть Фактъ субъективный, не самъ вншній міръ, а образъ его въ насъ, ему соотвтствующій, и притомъ далеко неполный и несовершенный.’ Конечно, образъ предмета и самый предметъ могутъ быть очень различными, ‘первый во всякомъ случа есть только символъ послдняго.’ Но поскольку образъ предмета и самый предметъ оказываются въ постоянномъ и правильномъ соотвтствіи между собою, мы считаемъ наше знаніе о вншнемъ мір достоврнымъ. На это возражаютъ, что ‘вся сущность и смыслъ знанія’ не во вншнихъ впечатлніяхъ, а въ тхъ всеобщихъ логическихъ формахъ и категоріяхъ, ‘которыя отъ насъ привносятся къ вншнему впечатлнію, и изъ него никакъ выведены быть не могутъ’ По мннію К. Д. Кавелина, и эта аргументація не доказываетъ, будто вншній міръ не существуетъ вн насъ. Не слдуетъ забывать, ‘что представленія вншнихъ предметовъ не являются вамъ, какъ прежде думали, сразу, готовыми, а вырабатываются постепенно, актами непосредственнаго или безсознательнаго мышленія Новорожденный ребенокъ, съ самаго своего появленія на свтъ, уже начинаетъ безсознательно совершать акты мышленія. Очень можетъ быть, что они даже предшествуютъ его рожденію.’ Всеобщія логическія формы и категоріи ‘суть или обобщенія явленій, или отвлеченія отъ ихъ свойствъ и принадлежностей, и потому имютъ чисто положительный характеръ, примненіе же ихъ къ эмпирическому матеріалу есть одинъ изъ необходимыхъ и всегдашнихъ пріемовъ сознательнаго и безсознательнаго мышленія.’ Путемъ послдовательныхъ отвлеченій постепенно вырабатываются понятія о времени, пространств, количеств, причин, сущности или субстанціи. К Д. Кавелинъ полагаетъ, что, напр., ‘понятіе о пространств выработалось чрезъ сравненіе между собою разстояній между тлами, отвлеченныхъ отъ самыхъ тлъ.’ {Недостаточность подобнаго разсужденія, повидимому, совсмъ не замчается К. Д. Кавелинымъ. Тла, какъ протяженныя отдльности, и разстоянія между ними, какъ опредленія изъ области протяженіи, уже предполагаютъ Форму пространства, какъ таковую…} Найдя такой простой выходъ изъ затрудненія по отношенію къ пространству, критикъ столь-же легко справляется и съ ‘категоріей причинности’. ‘Категорія эта есть обобщенный результатъ наблюденія, что при существованіи данныхъ такихъ-то явленій непремнно возникаетъ другое такое-то явленіе или явленія.’ {И тутъ оставляется безъ объясненія, какъ-же возможны самыя обобщаемыя наблюденія съ усвоеніемъ отдльнымъ Фактамъ того характера, который сказывается въ обобщенномъ результат.} ‘Вопросъ бытія и знанія и ихъ взаимныхъ отношеній’ ршается, такимъ образомъ, въ примненіи къ вншнему міру безъ всякихъ затрудненій, почти играючи. То-же можно сказать и про внутренній міръ (духовный, психическій). ‘Вся разница только въ томъ, что психическіе факты доставляются мышленію не вншними чувствами, а внутреннимъ, психическимъ зрніемъ, и что многіе изъ этихъ ‘актовъ имютъ свои особенности, свои характеристическія свойства, вслдствіе чего и продукты умственныхъ операцій надъ психическими явленіями выходятъ другіе, чмъ т, которые вырабатываетъ мышленіе, обращенное на вншній міръ.’ Отсюда, однако, еще не слдуетъ, чтобы стояло придавать особенную важность тому обстоятельству, ‘что во внутреннемъ опыт познающій субъектъ и познаваемый объектъ составляютъ одно, и только различаются между собою.’ К. Д. Кавелинъ безъ колебаній указываетъ, что ‘способность человка изучать міръ явленій, происходящихъ въ его душ, относиться къ нимъ объективно, какъ къ явленіямъ вншнимъ’, находитъ себ простое объясненіе въ способности души ‘раздвоиться въ себ, оставаясь единой’. Выражая подобный взглядъ, критикъ, само собою разумется, отказывается понять, почему только одни психическіе факты ‘суть дйствительно сущіе’. ‘Какъ вншній міръ существуетъ независимо отъ того, знаемъ-ли мы его или нтъ, точно такъ-же и міръ психическій. Общія формы, которыя мы примняемъ къ психическимъ явленіямъ, тоже не суть апріорныя, а выработаны безсознательными операціями мышленія надъ психическими фактами,— операціями, предшествующими сознательному мышленію….. Такимъ образомъ, познаваемая нами, по мннію г. Соловьева, метафизическая сущность не есть такая сущность, а….. результатъ психическихъ операцій…..’ Утверждая, что метафизическая сущность не можетъ быть подлиннымъ предметомъ знанія, К. Д. Кавелинъ допускаетъ, что мы можемъ вровать въ нее, созерцать ее какъ субъективное чаяніе, не поддающееся ни доказательству, ни опроверженію. ‘То, что мы познаемъ черезъ изученіе психическаго міра, не есть знаніе метафизическаго существа, а только знаніе нашей психической природы, и притомъ не метафизическое, а положительное, такое-же, какъ и знаніе вншняго міра, только имющее предметомъ не вншнія, а внутреннія психическія явленія. Дале этихъ явленій знаніе, по существу своему, и не можетъ проникнуть.’ — Отвергая основныя воззрнія Соловьева, критикъ отвергаетъ и его выводы.— ‘Г. Соловьевъ, мн кажется, неправъ,’ говоритъ К. Д. Кавелинъ, ‘признавая возможность универсальнаго синтеза науки, философіи и религіи…..’ Наше мышленіе обусловливается возможностью различенія: ‘гд нтъ различенія, тамъ дятельность мышленія прекращается.’ Вслдствіе этого умъ нашъ не въ силахъ дойти до того общаго и отвлеченнаго, которое обнимаетъ собою все. Другими словами, единое начало, необходимое для общаго синтеза, сокрыто отъ нашего познанія. ‘Единое есть предметъ созерцанія, чувства, а не знанія.’ И недаромъ религія учитъ, что ея тайны не могутъ быть постигнуты умомъ, не безъ причины также относилась отрицательно къ религіи сама философія какъ въ греко-римскомъ мір, такъ и въ послдующія времена. Философія, опирающаяся на одно мышленіе, добраться до единаго общаго начала не въ состояніи. ‘Мышленіе вступаетъ въ свои права только тамъ, гд есть расчлененіе, различеніе, чтобы начать свои операціи, оно должно имть возможность разложить единое.’ На основаніи подобныхъ соображеній К. Д. Кавелинъ приходитъ къ тому заключенію, ‘что безусловная истина не есть удлъ разума, что мы должны удовлетвориться однимъ положительнымъ знаніемъ, т. е. изслдованіемъ законовъ явленій, доступныхъ наблюденію и опыту, совершенно отказавшись отъ метафизическаго знанія.’ Стремленіе къ универсальному синтезу естественно при этомъ отпадаетъ, какъ несбыточная мечта.— Можно было бы предположить, что отказъ отъ ‘метафизическаго знанія’ предршаетъ, въ глазахъ К. Д. Кавелина, цнность этого soi-disant знанія въ совершенно отрицательномъ смысл. Оказывается,— отнюдь нтъ. ‘Въ общей экономіи человческой жизни умъ, способность мышленія, иметъ опредленную задачу — создавать новыя сочетанія вншнихъ впечатлній и психическихъ фактовъ,— сочетанія, отличныя отъ тхъ, какія эти явленія и факты имютъ въ дйствительности, и черезъ противопоставленіе тхъ и другихъ создавать условіе для творческой дятельности человка во вншнемъ мір и надъ самимъ собой.’ Пользуясь этими все новыми и новыми сочетаніями, человкъ прилаживаетъ все лучше и полне окружающую дйствительность къ своимъ нравственнымъ и матеріальнымъ потребностямъ. И замчательно, что тутъ оправдываетъ себя не одно ‘положительное знаніе’. ‘Тысячелтія, проведенныя въ попыткахъ открыть умомъ безусловную истину, не прошли даромъ. Работая надъ задачей невозможной и безплодной, мы изучили законы психическихъ явленій, изслдовали тайники психической жизни, формулы умственныхъ процессовъ и выучились анализировать ихъ продукты.’ {Если работа надъ задачей невозможной и безплодной оправдала себя въ такой мр въ прошломъ, то не слдуетъ-ли продолжать эту столь отрицательно аттестуемую работу и дальше? Вдь никто-же не согласится признать результаты, достигнутые въ области изученія психическихъ явленій, стоящими на предльной высот научнаго совершенства…} — Въ заключеніе К. Д. Кавелинъ обсуждаетъ отношеніе Соловьева къ философскихъ системахъ Шопенгауэра и Гартманна и къ позитивизму {Въ разсматриваемой брошюр фамилія: Шопенгауэръ пишется почему-то всюду черезъ два ‘и’. Въ собраніи сочиненій эта ошибка исправлена.}. Признавая извстныя заслуги и за Шопенгауэромъ, и за Гартманномъ, критикъ полагаетъ все-таки, что Соловьевъ преувеличиваетъ значеніе этихъ мыслителей. Съ одной стороны, надо имть въ виду, что воля есть не только импульсъ къ дятельности, но и самопроизвольность импульса, а съ другой стороны, надо не забывать и того, что цлесообразность дйствія, находящаяся въ тснйшей связи съ самопроизвольностью импульса, неразрывно связана съ сознаніемъ, съ сознательностью. Да и вообще философскіе пріемы Шопенгауэра и Гартманна представляются К Д. Кавелину неудовлетворительными. ‘Это то-же гипостазированіе обобщеній, то-же принятіе отвлеченностей за дйствительныя сущности.’ Въ системахъ Шопенгауэра и Гартманна критикъ видитъ не ‘поворотъ западно-европейской философіи на правильный путь’, а ‘послднія вспышки угасающаго отвлеченнаго идеализма, который, выяснивъ логическія формы психической дятельности, сдлалъ свое дло и навсегда сошелъ со сцены.’ Крайнюю строгость и несправедливость Соловьева къ позитивизму К. Д. Кавелинъ выясняетъ такъ. Умозрительная философія должна была, рано или поздно, уступить свое мсто положительному знанію. Позитивизмъ и обозначаетъ собою наступленіе соотвтствующаго момента. А такъ какъ ‘вся западно-европейская философія есть не иное что, какъ не понимающая себя психологія’, то и не удивительно, что ‘неизбжнымъ исходомъ всего философскаго движенія западной Европы былъ переходъ философіи въ психологію, какъ положительную науку.’ {Какъ кажется, своеобразная догадка К. Д. Кавелина о томъ, что вся западно-европейская философія есть безсознательно замаскированная психологія, является плодомъ нсколько чрезмрнаго увлеченія его своими тогдашними психологическими работами, а также послдствіемъ того впечатлнія, которое произвелъ на него М. М. Троицкій своею докторской диссертаціей. Ср. выше, въ глав четырнадцатой, прим. 934-ое. Повидимому, сыграло тутъ нкоторую роль и то обстоятельство, что психологію, какъ положительную науку, К. Д. Кавелинъ отчасти смшивалъ съ гносеологіей.} Провозвстники этого перехода — Локкъ въ Англія, Кантъ въ Германіи, Ог. Контъ во Франціи. ‘Но, какъ всегда бываетъ въ исторіи, новый шагъ сдланъ былъ ощупью.’ Въ частности относительно Ог. Конта К. Д. Кавелинъ выражается такъ: — ‘Провозгласивъ необходимость замнять метафизику положительнымъ знаніемъ, Контъ высказалъ великую истину, къ осуществленію которой мы приближаемся съ выходомъ каждаго новаго серьезнаго психологическаго изслдованія. Но Контъ былъ математикъ и естествовдъ. Онъ натолкнулся на новую мысль съ предпосылкой, взятой изъ естественныхъ наукъ, что каждое явленіе вполн, совершенно опредляется одной его матеріальной стороной, и перенесъ эту предпосылку въ выработку цлаго зданія новой науки, даже тхъ ея частей, къ которымъ такая предпосылка непримнима.’ Талантливйшіе изъ послдователей Ог. Конта старались исправить эту погршность, но сдлали еще мало. Но убжденію критика, ‘самыя тщательныя изслдованія матеріальныхъ субстратовъ психической жизни не могутъ замнить изученіе психической жизни въ ея прямыхъ, непосредственныхъ выраженіяхъ, которыя непосредственно доступны только внутреннему психическому зрнію, а наружу выступаютъ лишь въ значкахъ и символахъ, къ которымъ пріурочиваются.’ Равнымъ образомъ, ‘вся область знанія тогда только превратится въ положительную науку, когда психическая жизнь съ ея явленіями будетъ признана за самостоятельный Факторъ дйствительности, равноправный съ матеріальною жизнью и ея явленіями и совершенно одинаково съ нею подлежащій положительному изученію, хотя и при помощи другихъ пріемовъ, обусловленныхъ особенностями самаго предмета изслдованія…. Съ той минуты, когда позитивизмъ, отбросивъ всякія предпосылки и аксіомы, перенесенныя изъ области естественныхъ наукъ, начнетъ изучать міръ психическихъ явленій какъ положительный фактъ, его отрицательное отношеніе къ метафизик превратится въ ясное знаніе и пониманіе такъ назыв. метафизическихъ фактовъ. Кругъ позитивизма, т. е. положительнаго знанія, завершится тогда вполн, позитивизмъ замнитъ философію и вмст съ тмъ не будетъ больше имть теперешняго, специфическаго значенія между другими философскими ученіями, а вполн сольется съ положительнымъ знаніемъ, съ положительной наукой.’ {Характерное для нашихъ 70-ыхъ годовъ заявленіе, особенно любопытное въ устахъ К. Д. Кавелина, какъ человка иного поколнія. Въ сущности, вдь онъ отрицаетъ не только метафизическое познаніе, но и вообще философію, признавая въ предл, какъ званіе, одну ‘положительную науку’. Цлый типъ познанія вычеркивается — съ сохраненіемъ полнаго спокойствія за грядущее развитіе человческаго духа.} Новйшіе труды Вэна и Льюиса свидтельствуютъ, что позитивизмъ уже вступилъ на замчаемый здсь путь,— путь ‘единственно возможный и единственно плодотворный въ наук.’ Этими словами и заканчивается брошюра К. Д. Кавелина. {Слова изъ брошюры К. Д. Кавелина, приведенныя нами въ кавычкахъ, взяты со стр. 3, 6, 10, 12, 17—25, 27, 28, 30—35, 37, 39, 40, 45—48.}
Отвтъ Соловьева на брошюру К. Д Кавелина послдовалъ въ стать: О дйствительности вншняго міра и основаніи метафизическаго познанія. И въ этомъ случа Соловьевъ пользовался услугами Русскаго Встника. {Соч., I, 204—213.— Русскій Встникъ, 1875 г., іюнь, стр. 696—707.} Но еще раньше К. Д Кавелинъ опубликовалъ въ Недл небольшую замтку, подъ заглавіемъ: Философская критика, съ пояснительнымъ подзаглавіемъ: По поводу полемики и. Лесевича и В. Соловьева. {Недля, 1876 г., 18-го апрля, No 15, стр. 498—501.— См. также Собраніе сочиненій К. Д. Кавелина, т. III (прим. 1196), стр. 319—326.} Считаемъ небезполезнымъ сказать сначала нсколько словъ объ этой замтк.
‘Въ конц прошлаго года’, пишетъ К. Д. Кавелинъ, ‘въ Петербургскомъ университет происходилъ одинъ изъ самыхъ оживленныхъ диспутовъ, какіе здсь когда-либо бывали. Неожиданность и многозначительность этого событія заключается въ томъ, что споръ вызванъ въ наше практическое время и въ нашемъ ультрапрактическомъ город не какимъ-нибудь политическимъ, административнымъ, Финансовымъ или экономическимъ, а чисто философскимъ вопросомъ. Г. В. Соловьевъ защищалъ диссертацію на степень магистра, подъ заглавіемъ: Кризисъ западной философіи, противъ позитивистовъ. Позитивисты возражали. Изъ университетской залы споръ перешелъ въ газеты и журналы. Одинъ изъ частныхъ оппонентовъ, г. В. Лесевичъ, напечаталъ въ январской книжк Отечественныхъ Записокъ разборъ диссертаціи г. Соловьева, подъ заглавіемъ: Какъ иногда пишутся диссертаціи. Г. Соловьевъ отвчалъ въ Февральской книжк Русскаго Встника статьею, подъ заглавіемъ: Странное недоразумніе. Оба противника ссылаются на то, что говорилось на диспут, и изъ этихъ ссылокъ видно, что споръ былъ съ обихъ сторонъ горячій, не безъ нкотораго раздраженія.’ Затмъ К. Д. Кавелинъ излагаетъ вкратц содержаніе обихъ статей, при чемъ находитъ, что ‘въ заключеніе оппоненты обмниваются выраженіями далеко не дружелюбными’, а между тмъ ‘основныя задачи высшаго знанія’ оставляются ими въ пренебреженіи. ‘Бдный русскій читатель!’ восклицаетъ авторъ. ‘Покуда онъ интересуется чмъ бы то ни было, кром философіи, печать оказываетъ ему всевозможное вниманіе я предупредительность. Каждый вопросъ разбирается подробно и обстоятельно. Какъ только онъ затронуть,— вс относящіеся къ нему и освщающіе его факты снова приводятся, снова группируются, снова обсуждаются. Но въ той области знанія, которая ему всего мене доступна, тутъ-то печать его и оставляетъ на произволъ судьбы.’ Большинство публики совершенно не понимаетъ, изъ-за чего препираются В. В. Лесевичъ и Соловьевъ,— ‘и борцы не заботятся растолковать, въ чемъ дло.’ Это тмъ боле прискорбно потому, что теперь уже многіе приходятъ и у насъ къ заключенію о пригодности философіи для ршенія практическихъ вопросовъ. ‘Преданія слабютъ не въ одной западной Европ. Заведенный прежде порядокъ замняется другимъ въ нравахъ и понятіяхъ. Почва уходитъ изъ-подъ ногъ, и поступь не иметъ прежней твердости. Въ такія эпохи люди вынуждены искать себ точки опоры въ систем осмысленныхъ воззрній, прошедшихъ черезъ критику.’ При сходныхъ обстоятельствахъ, въ эпоху возрожденія, западные европейцы обратились къ греко-римской философіи. На нашу долю выпадаетъ обращеніе къ философіи западно-европейской. ‘Это совершенно естественно, у кого нтъ своего, тотъ занимаетъ у другого и при помощи позаимствованнаго мало-по-малу вырабатываетъ свое самостоятельное міровоззрніе. Какъ въ Европ были послдователи Платона, Аристотеля, стоиковъ и эпикурейцевъ, пока не появились Декартъ, Спиноза, Лейбницъ, такъ и у насъ сложились теперь Философскіе взгляды въ дух и направленіи современныхъ европейскихъ философскихъ ученій.’ Къ сожалнію, наше положеніе оказывается мене благопріятнымъ, чмъ положеніе западной Европы. ‘Существенная разница, происходящая отъ различія историческаго возраста и степени культуры, состоитъ въ томъ, что у насъ пробужденіе Философскаго сознанія выражается не въ систематически научно проведенныхъ взглядахъ, а скоре въ общихъ, полу инстинктивныхъ расположеніяхъ и наклонностяхъ къ тому или другому міровоззрнію. Выяснить и опредлить ихъ и есть задача критики. Пока она будетъ ограничиваться частными и личными вопросами, публика останется неудовлетворенной въ своихъ справедливыхъ требованіяхъ, и философскіе споры останутся ей совершенно чуждыми.’ {Слова К. Д. Кавелина, приведенныя въ кавычкахъ, взяты послдовательно со стр. 819—326 т. III-го собранія его сочиненій (прин. 1196).— Злая судьба преслдуетъ и въ атомъ случа заглавіе магистерской диссертаціи Соловьева. Въ начал только-что разсмотрнной статьи К. Д. Кавелинъ, приводя это заглавіе, употребляетъ въ Недл правильное выраженіе: ‘противъ позитивистовъ’: между-тмъ въ т. III-емъ собранія сочиненій является уже почему-то выраженіе: ‘противъ позитивизма’. Выше мы проставили правильную редакцію.— Выраженіе: ‘противъ позитивизма‘ подвернулось подъ руку и В. В. Розанову. Ср. выше, въ глав семнадцатой, прим. 1184-ое.}
Хотя въ только-что разсмотрнной замтк К. Д. Кавелинъ направляетъ свои укоризны одинаково противъ обоихъ ‘бордовъ’, тмъ не мене едва-ли ему не было ясно, что всего боле он заслужены В. В. Лесевичемъ, какъ зачинщикомъ раздражительнаго ‘спора’. Какъ бы то ни было, на эти укоризны отозвался именно В. В. Лесевичъ, Соловьевъ же сосредоточилъ свое вниманіе на брошюр: Апріорная философія или положительная наука? Чтобы не уходить слишкомъ далеко въ сторону, объ отзыв В. В. Лесевича мы тутъ распространяться не будемъ. {В. В. Лесевичъ, Отвтъ на статью ‘. Кавелина, Недля, 1876 г., 4-го мая, No 18, стр. 596—599.— В. В. Лесевичъ полагаетъ, что выставленные имъ предметы спора съ Соловьевымъ имютъ достаточное основаніе, и ‘поданная полемика затронула многіе важные вопросы. ‘Если же это такъ, то я думаю, что и во всхъ будущихъ случаяхъ философской полемики можно будетъ безъ смущенія преслдовать частныя цли, вытекающія изъ обстоятельствъ даннаго случая, предоставляя разработк всей совокупности философскихъ вопросовъ, такъ-же какъ и пропаганд философскихъ идей, идти своею отдльною дорогою. Это заключеніе и было основнымъ побужденіемъ къ написанію этой замтки.’ Этими словами и заканчивается ‘отвть’.}
Въ начал своей отвтной статьи {См. выше, прим. 1206-ое.} Соловьевъ указываетъ, что ‘критика г. Кавелина совершенно свободна отъ полемическаго характера и нисколько не требуетъ съ моей [т. е. Соловьева] стороны мелочнаго и скучнаго труда самозащиты.’ Свою задачу Соловьевъ видитъ въ томъ, чтобы дать нкоторымъ философскимъ вопросамъ постановку боле опредлительную и боле ясную, чмъ та, какую они могли получить въ диссертаціи. Здсь разумются вопросы о дйствительности вншняго міра и о возможности метафизическаго познанія.— Что касается перваго вопроса, то безспорно, что прежде всего міръ есть мое представленіе. Нкоторые готовы, повидимому, остановиться на этой точк зрнія, но едва-ли кто-нибудь удерживается на ней послдовательно до конца. Отрицая собственное бытіе предметовъ вншней природы въ тсномъ смысл, обыкновенно не ршаются отрицать собственное бытіе другихъ людей. А между-тмъ, ‘чтобы быть здсь послдовательнымъ, я долженъ отрицать собственное существованіе не только всхъ предметовъ безличной природы, но и всхъ другихъ личныхъ существъ, кром себя самого. На такую точку зрнія, которую я вмст съ Гартманномъ назову солипсизмомъ и которая была бы очень на-руку нашему практическому эгоизму, въ дйствительности, однако, врядъ-ли кто серьезно становился. Это, конечно, не есть еще философскій аргументъ. Но, къ несчастію для всего этого воззрнія, оно не можетъ остановиться даже на солипсизм: оно должно идти дале къ такимъ заключеніямъ, которыми само себя уничтожаетъ.’ Вдь и свое собственное существованіе, какъ субъекта сознанія, я долженъ бы отрицать, ибо и оно доступно мн лишь въ состояніяхъ сознанія. ‘Вс вещи и вс существа исчезаютъ, остаются только состоянія сознанія.’ Тутъ, однако, кроется логическое противорчіе. ‘Ясно, въ самомъ дл, что если я не имю самобытности, не есмь существо само по себ, то я долженъ имть лишь бытіе для другого, но этого другого нтъ, потому-что все существующее уже признано мною какъ только состояніе моего-же сознанія, слдовательно, уже предполагаетъ меня. Я могъ считать весь вншній міръ за представленіе, за бытіе для другого, потому-что для него было это другое, именно я самъ. Но если я и себя самого долженъ призвать лишь за бытіе для другого, лишь за объектъ, то тутъ другого, т. е. субъекта, по отношенію къ которому я былъ бы представленіемъ или объектомъ,— такого субъекта тутъ уже нтъ, ибо все остальное признано тоже только за объектъ. Такимъ образомъ мн приходится утверждать, что я семь только объектъ себя самого, только состояніе моею собственнаго сознанія, но мое сознаніе уже предполагаетъ меня какъ субъекта и нелпость положенія вполн очевидна. И нелпость эта распространяется на все воззрніе….. я отнимаю субъектъ и у вншняго міра, онъ превращается въ объектъ безъ субъекта, въ представленіе безъ представляющаго, въ бытіе для другого безъ другого. Но это, очевидно, немыслимо….. Объектъ безъ субъекта перестаетъ быть объектомъ, представленіе не есть представленіе, когда нть представляющаго.’ {Соображенія, излагаемыя здсь Соловьевымъ, очень напоминаютъ соображенія П. Д. Юркевича, въ томъ вид, какъ ихъ около того-же времени изображалъ самъ Соловьевъ. См. выше, въ глав седьмой.} Выходитъ, что ‘мы имемъ здсь нелпость, которая сама себя уничтожаетъ я переходить въ свою истину.’ — Ошибочность разсмотрннаго воззрнія заключается не въ томъ, что міръ есть мое представленіе, а въ томъ, что онъ будто-бы вмст съ тмъ не можетъ имть собственнаго бытія независимо отъ меня. ‘Феноменальность міра не противорчитъ его самобытности’, ибо ‘все существующее иметъ совмстно какъ бытіе въ себ и для себя, такъ и бытіе для другого, есть и сущность, и явленіе, но въ двухъ радикально различныхъ отношеніяхъ.’ Соловьевъ отвергаетъ гегеліанское положеніе, что ‘сущность въ различіи отъ явленія есть только разсудочная абстракція, и что познаніе логическихъ формъ явленія есть тмъ самымъ уже и познаніе сущности, абсолютное знаніе.’ ‘Но если невренъ Гегелевскій принципъ, отождествляющій внутреннюю сущность съ логическими формами явленія, то столь-же неврно и то основное предположеніе такъ назыв. позитивизма, что если мы, въ своемъ предметномъ познаніи, имемъ только явленія, то внутренняя сущность недоступна намъ уже никакимъ способомъ.’ — Изъ вышесказаннаго усматривается, что обвиненіе въ отрицаніи дйствительности вншняго міра предъявляется къ Соловьеву К. Д. Кавелинымъ несправедливо. Достойно вниманія, по мннію Соловьева, что Феноменальность вншняго міра признается въ настоящее время и физическою наукою. {Соловьевъ упускаетъ изъ виду, что феноменальность въ разумніи собственно научномъ не тождественна съ феноменальностью въ разумніи философскомъ. Сошлемся здсь на краткія наши замчанія въ глав пятнадцатой во поводу вступительной лекціи Соловьева: Метафизика и положительная наука.} ‘Самъ г. Кавелинъ очень хорошо выражаетъ эту истину, говоря, что вс познаваемые нами предметы суть лишь значки того, что существуетъ въ независимомъ отъ насъ дйствительномъ мір.’ — Дале, Соловьевъ обращается къ разсмотрнію второго вопроса. ‘Другое доступно мн только съ своей феноменальной стороны, именно какъ другое, потому-что быть явленіемъ и значить только быть для другого, но самъ я себ доступенъ и со внутренней стороны какъ существо, ибо еслибы мое существо было мн не доступно, то оно было бы уже другое, a не мое существо, и слдовательно, я самъ не былъ бы существомъ, а только явленіемъ, что, какъ мы видли, невозможно….. Другое я знаю только во вншнемъ явленіи, себя — какъ собственное существо, въ противномъ случа между мною и другимъ не было бы никакого различія, что нелпо. Эта апріорная логическая необходимость осуществляется въ факт внутренняго непосредственнаго знанія или самосознанія, которое вполн признаетъ и г. Кавелинъ, называя его внутреннимъ или психическимъ зрніемъ.’ Соловьевъ выражаетъ удивленіе, что, несмотря на это признаніе, К. Д. Кавелинъ отрицаетъ всякое познаніе по существу. Это выступаетъ-де у него и въ полемик съ И. М. Сченовымъ. {Объ этой полемик будетъ еще сказано нсколько словъ ниже.} ‘Но это очевидное недоразумніе. Разъ допущено особое внутреннее познаніе, отличное отъ моего познанія другихъ предметовъ черезъ вншнія чувства, должно опредлить, въ чемъ заключается это отличіе. Но очевидно, что оно заключается только въ томъ, что во внутреннемъ познаніи познаваемое не есть другое для познающаго, а онъ самъ, и такимъ образомъ это внутреннее познаніе есть непосредственное саморазличеніе, самопознаніе психическаго существа.’ — Рекомендуется не смшивать существенное познаніе съ познаніемъ о существ. {Припомнимъ, что, по словамъ Соловьева, П. Д. Юркевичъ настаивалъ на необходимости различать понятія: знаніе объ абсолютномъ и абсолютное знаніе. Ср. выше, въ глав седьмой, соотвтственно прим. 412-му. Конечно, это не тождественныя по существу различенія, но различенія близкія по формальному пріему.} ‘Существенно или по существу я могу познавать только свои внутреннія психическія состоянія, какъ непосредственныя выраженія я моего собственнаго существа. Но я могу имть посредственное познаніе и о существ другого, хотя это не будетъ уже существенное познаніе въ показанномъ смысл.’ На вопросъ о томъ, имю-ли я, дйствительно, какое-нибудь познаніе о существ другого, Соловьевъ отвчаетъ ршительнымъ да. ‘Я непосредственно увренъ и знаю, что человкъ, съ которымъ я разговариваю, не есть проявленіе какого-то неизвстнаго мн Ding an sich, а самостоятельное существо, имющее такую-же внутреннюю дйствительность, какъ и я самъ.’ Слдуетъ, однако, выяснить, можетъ-ли эта увренность быть сведена къ какому-нибудь необходимому логическому закону. Соловьевъ полагаетъ, что можетъ, а именно къ закону, который аналитически выводится изъ закона тождества и выражается такъ, ‘постоянная и непосредственная однородность (матеріальная и формальная) независимыхъ другъ отъ друга проявленій (точне: рядовъ проявленій) предполагаетъ внутреннюю однородность проявляющихся существъ? {На этомъ закон и относящихся къ нему разсужденіяхъ Соловьева останавливается И. И. Лапшинъ въ гл. VIII-ой своего обстоятельнаго изслдованія: Проблема ‘чужого я’ въ новйшей философіи (С.-Петербургъ, 1910 г., извлеч. изъ Журнала Министерства Народнаго Просвщенія, за 1909 г.), стр. 71 и дале. По словамъ И. И. Лапшина, Вл. С. Соловьевъ ‘былъ первымъ въ русской философской литератур писателемъ, поставившимъ вопросъ о ‘чужомъ я’.’ Вопросъ ршается Соловьевымъ въ разсматриваемой здсь стать въ дух монадологіи.} Кругъ примненія этого логическаго закона чрезвычайно широкъ, законъ этотъ простирается я на неорганическій міръ. На основаніи этого закона, ‘мы должны признать, что все существующее состоитъ изъ единичныхъ недлимыхъ или монадъ, имющихъ собственную внутреннюю дйствительность, однородную съ тою, какую мы знаемъ непосредственно въ своемъ собственномъ внутреннемъ опыт.’ Внутренній опытъ и логическое примненіе его данныхъ къ міру вншнему учатъ насъ, что ‘въ основ всхъ вещественныхъ явленій находится извстное психическое бытіе, такое-же въ существ, какъ и наше собственное, такъ-что все существующее представляетъ различія лишь въ степеняхъ.’ Называя всякое познаніе о существ другого познаніемъ метафизическимъ, мы можемъ сказать, что имемъ тутъ нкоторое метафизическое познаніе. ‘Но это познаніе весьма односторонне.’ Дло въ томъ, что въ конкретной дйствительности единичныя существа пребываютъ въ постоянной, необходимо опредленной связи между собою. ‘Міръ не есть только простая совокупность единичныхъ существъ, а ихъ логическій и теологическій порядокъ — космосъ.’ Бытіе міра, какъ единаго цлаго, предполагаетъ особое абсолютное первоначало, которое есть также и основаніе единичнаго бытія, ибо единичныя существа существуютъ лишь въ отношеніи къ космосу. Высшую задачу философіи и составляетъ опредленіе этого абсолютнаго первоначала или метафизической сущности въ собственномъ смысл. Соловьевъ полагаетъ, что задача эта разршима, ‘поскольку дйствительный космосъ, какъ проявленіе метафизической сущности, доступенъ намъ черезъ внутренній и вншній опытъ и поскольку характеромъ проявленія опредляется характеръ проявляющагося. И еслибъ оказалось, что отношенія дйствительнаго космоса заставляютъ предполагать въ ихъ метафизическомъ первоначал опредленія аналогичныя съ тми, какія мы знаемъ въ своемъ духовномъ бытіи, то мы получили бы положительное, хотя и весьма общее, познаніе о метафизическомъ существ космоса по аналогіи съ своимъ собственнымъ существомъ.’ — Соловьевъ высказываетъ затмъ надежду, что посл всхъ этихъ указаній К. Д. Кавелину будетъ ясно, почему оспариваемый имъ авторъ приписываетъ большую важность философіи Шопенгауэра и Гартманна, не смотря на ихъ слабыя стороны, и почему онъ не придаетъ никакого положительнаго значенія такъ назыв. позитивизму.— Въ заключеніе онъ даетъ такое rsum своей статьи:— ‘1) Во вншнемъ или предметномъ познаніи, т. е. въ познаніи, происходящемъ изъ данныхъ вншнихъ чувствъ, мы познаемъ только реальныя отношенія дйствительныхъ существъ, т. е. ихъ вншнее взаимодйствіе.— 2) Въ опыт внутреннемъ, т. е. происходящемъ изъ данныхъ самосознанія, мы познаемъ уже не отношенія только, а нкоторое дйствительное психическое существо, именно наше собственное, и только во внутреннемъ опыт возможно непосредственное познаніе существа вообще или то, что я называю существеннымъ познаніемъ.— 3) Чрезъ логическое соотношеніе данныхъ внутренняго и вншняго опыта мы можемъ имть и имемъ нкоторое познаніе и о другихъ существахъ вн насъ, притомъ какъ о частныхъ существахъ, такъ и о всеединомъ метафизическомъ существ или абсолютномъ первоначал космоса.’ {Отмченныя кавычками подлинныя слова Соловьева взяты изъ его статьи послдовательно со стр. 204—213 (Соч., I).}
Уже при бгломъ сравненіи обихъ отвтныхъ статей Соловьева легко замтить, что къ критик К. Д. Кавелина онъ отнесся иначе, чмъ къ критик В. В. Лесевича. Это, впрочемъ, совершенно понятно, ибо и манера письма у К. Д. Кавелина была не та, что у В. В. Лесевича… Выступленія К. Д. Кавелина на отмченныхъ статьяхъ не оборвалось. Поздне, хотя еще и въ томъ-же 1875 г., К. Д. Кавелинъ снова обратился къ диссертаціи Соловьева, или, врне, къ соображеніямъ, изложеннымъ въ стать: О дйствительности вншняго міра и основаніи метафизическаго познанія. Мы имемъ здсь въ виду статью К. Д. Кавелина, подъ. заглавіемъ: Возможно-ли метафизическое знаніе? Статья эта нашла себ мсто точно также въ Недл. {Недля, 1874 г., 19-го октября, No 42, стр. 1364—1371.— Собраніе сочиненій К. Д. Кавелина, т. III (прим. 1196), стр. 325—336.}
Въ существенномъ содержаніе разсужденій К Д. Кавелина сводится на этотъ разъ къ нижеслдующему.— Выразивъ глубокую признательность Соловьеву за то, что онъ принялъ его возраженія ‘какъ поводъ къ строго-научному разсмотрнію научнаго предмета’, и съ благородной откровенностью сознавшись въ своей неправот по вопросу о томъ, что Соловьевъ будто-бы отрицаетъ дйствительное бытіе вншняго міра, К. Д. Кавелинъ посвящаетъ все дальнйшее изложеніе второй половин названной выше статьи Соловьева. Онъ полагаетъ, что въ разъясненіяхъ критикуемаго имъ автора, по вопросу ‘о возможности метафизическаго познаванія’, имются недоразумнія и ошибки, которыя онъ и пытается устранить. Противоположеніе явленія сущности лишено, по мннію К. Д. Кавелина, твердаго основанія. Не входя въ подробности его аргументаціи, замтимъ лишь, что это противоположеніе объясняется имъ исключительно изъ психологическихъ данныхъ. ‘Результаты умственныхъ нашихъ операцій надъ представленіемъ о вншнемъ предмет мы пріурочиваемъ къ самому предмету и придаемъ значеніе дйствительнаго факта тому, что совершается въ нашей душ, ходомъ нашего мышленія.— Всякій актъ мышленія, сознательный и безсознательный, начинается съ сравненія. То, чего мы не знаемъ, мы сравниваемъ съ тмъ, что знаемъ. Вншній предметъ, который мы разсматриваемъ, т. е. наше чувственное представленіе о немъ, мы сравниваемъ съ собою. Въ насъ самихъ есть внутренняя и вншняя сторона, внутренняя опредляетъ вншнюю — наши слова и поступки. Не зная вншняго предмета, мы начинаемъ съ того, что переносимъ на него свое представленіе о себ и говоримъ, предметъ иметъ вншнюю и внутреннюю сторону, послдняя опредляетъ первую, во внутренней сторон, стало быть, сущность, вся суть предмета.— Эта антропоморфическая точка зрнія, наивно выражавшаяся въ первобытныхъ врованіяхъ, удержалась и посл, когда они пали такимъ образомъ, въ основаніи отличенія въ предметахъ вншней стороны отъ внутренней, явленія отъ сущности, лежитъ примненіе аналогіи къ изученію окружающаго міра, но примненіе непроизвольное, безсознательное, которое потому и привело къ иллюзіи.’ К. Д. Кавелинъ утверждаетъ, что ‘для насъ, для нашего знанія нтъ въ предмет ничего, кром того, что нашему знанію подлежитъ и доступно. Тмъ же, что предметъ есть самъ по себ, помимо вашего знанія, означается не внутреннее его существо, а только то, что предметъ есть, существуетъ, хотя-бы мы его существованія и не подозрвали.’ Соглашаясь, что, крох знанія при помощи вншнихъ чувствъ, мы располагаемъ еще знаніемъ безъ помощи вншнихъ чувствъ, авторъ не допускаетъ, однако-же, чтобы это второе знаніе, называемое внутреннимъ, открывало намъ доступъ къ какимъ-то особеннымъ глубинамъ. Вдь даже т психическія состоянія, которыя находятся, по видимому, въ полной независимости отъ вншнихъ вліяній, длаются для насъ какъ-бы посторонними, вншними, когда они смняются другими состояніями, и мы относимся къ нимъ критически. ‘Если они и выражали прежде наши собственныя внутреннія состоянія, то теперь они уже ихъ не выражаютъ, я мы относимся къ нимъ точно такъ-же, какъ къ вншнимъ впечатлніямъ, хотя и знаемъ, что они не вншнія, а внутреннія, собственныя наши.’ Въ связи съ-этими соображеніями, К. Д. Кавелинъ снова выдвигаетъ мысль о своеобразной способности души къ раздвоенію. ‘Способность души раздвоиться, оставаясь одной, относиться къ себ самой какъ къ вншнему и постороннему, оставаясь въ себ, и даетъ человку возможность различать въ себ, какъ и во вншнемъ мір, бытіе для себя отъ бытія для другого, существованіе отъ званія.’ Соловьевъ, какъ мы знаемъ, считаетъ недоразумніемъ со стороны К. Д. Кавелина, что онъ не допускаетъ познанія по существу. Теперь К. Д. Кавелинъ заявляетъ, что, допустивъ такое знаніе въ принцип, хотя и съ оговоркою на-счетъ его недоступности для насъ, онъ впалъ въ ошибку, теперь онъ ршительно утверждаетъ, ‘что такого знанія вообще не можетъ быть.’ Да это и понятно: вдь, съ точки зрнія автора, ‘сущность есть созданіе нашего ума, которому нтъ соотвтствующаго вншняго факта и которое мы, по недоразумнію, принимаемъ за такой фактъ. Сущность есть такая-же иллюзія ума, какъ безконечное время, безпредльное пространство, безчисленное количество.’ Положимъ, ‘безъ такихъ созданій умъ не можетъ производить своихъ операцій, какъ безъ свта нтъ пламени, но они не имютъ соотвтствующаго противня въ дйствительности, какъ свтъ можетъ быть и безъ пламени.’ — Въ заключеніе К. Д. Кавелинъ снова выясняетъ общее значеніе знанія: ‘его роль и призваніе ограничиваются задачею сдлать для человка возможной сознательную творческую дятельность и посреди окружающаго міра, и надъ самимъ собою, а именно — пересоздавать его и себя, примняя данныя сочетанія фактовъ и условій въ виду своихъ психическихъ а матеріальныхъ потребностей и согласно съ условіями и законами психической и матеріальной природы.’ На пути къ установленію возможнаго соотвтствія между идеаломъ и дйствительностью необходимая приготовительная работа заключается въ выработк такихъ значковъ или символовъ, которые бы все полне и все совершенне соотвтствовали фактамъ, а также во все боле и боле точномъ различенія и разграниченіи различныхъ операцій мышленія. ‘Чрезъ вс вка и у всхъ народовъ, развитіе философіи вело, сознательно или безсознательно, къ разршенію только этихъ задачъ, и высокій интересъ исторіи философіи существенно состоитъ въ постепенномъ открытіи и изслдованіи законовъ умственной дятельности и въ устраненіи создаваемыхъ ею иллюзій при выработк психическихъ значковъ или символовъ.’ Изложенный взглядъ длаетъ понятнымъ, почему коренную ошибку позитивизма К. Д. Кавелинъ усматриваетъ въ томъ, ‘что онъ признавалъ за дйствительныя реальности одни матеріальныя явленія и не придавалъ самостоятельнаго значенія психическимъ фактамъ, наравн съ матеріальными.’ Авторъ находитъ, впрочемъ, что постепенно позитивизмъ освобождается отъ этой односторонности. Въ подтвержденіе своихъ словъ онъ ссылается на сочиненіе Льюиса: Вопросы жизни и духа. {См. выше, въ глав пятнадцатой, прим. 1033-е.} ‘Изслдованія его выводятъ позитивизмъ изъ узкой рамки философской доктрины на широкій путь положительнаго научнаго знанія. {Слова К. Д. Кавелина, приведенныя здсь въ кавычкахъ, взяты со стр. 325, 329, 330, 334, 335, 337, 333 т. ІІІ-го его сочиненій (прим. 1196, ср. прим. 1217).— Отмтимъ мимоходомъ, что въ то время, когда К. Д. Кавелинъ ршалъ въ отрицательномъ смысл вопросъ о возможности метафизическаго знанія, Православное Обозрніе продолжало вести свою линію относительно позитивизма. Въ октябрской книжк этого журнала за 1875 г. помщена статья М. И. Каринскаго: Къ вопросу о позитивизм, стр. 345—375, а въ декабрской — статья А. . Гусева: Огюстъ Контъ, какъ авторъ курса положительной философіи и положительной политики, стр. 690—730. М. И. Каринскій на Соловьева не ссылается, а А. . Гусевъ указываетъ на его разсужденіе о позитивизм, составляющее приложеніе къ Кризису западной философіи.}
Послдняя статья К. Д. Кавелина осталась безъ отвта со стороны Соловьева, который во время ея опубликованія, въ половин октября 1875 г., находился уже за-границей, на пути изъ Лондона въ Египетъ. Впрочемъ, врядъ-ли была и надобность въ продолженіи полемики. К. Д. Кавелинъ выдвинулъ два общихъ вопроса, тсно и непосредственно съ Кризисомъ западной философіи не связанныхъ, и по одному изъ нихъ вполн согласился съ Соловьевымъ. Что касается другого вопроса, то тутъ, повидимому, обоимъ противникамъ, въ данное время, нечего было сказать другъ другу въ дополненіе къ сказанному. Пошелъ-ли дальше въ своемъ пониманіи метафизическихъ задачъ К. Д. Кавелинъ впослдствіи, сказать трудно, судя по тому, что даже по такому основному вопросу, какъ возможность или невозможность познанія по существу, онъ обнаруживаетъ, какъ это вытекаетъ изъ его собственнаго заявленія, извстную неустойчивость, слдуетъ, во всякомъ случа, признать, что ему еще было, куда двигаться впередъ. Дальнйшая эволюція Соловьева не подлежитъ сомннію. Такъ, въ годы боле зрлые онъ уже обходится безъ ‘логическаго закона’ о томъ, что постоянная и непосредственная однородность проявленій предполагаетъ внутреннюю однородность проявляющихся существъ, {Можетъ-быть, будетъ нелишнимъ представить попутно краткія разъясненія относительно этого сомнительнаго закона.— Положимъ, передъ нами независимые другъ отъ друга ряды проявленіи: а, b, с, d, е…. а’, b’, с’, d’, e’…, а’, b’, с’, d’, е’… Пользуясь пріемами сравненія и сопоставленія, примняемыми нами вообще въ области проявленій, мы усматриваемъ постоянную и непосредственную (матеріальную и формальную) однородность этихъ рядовъ (что и выражено въ принятыхъ нами обозначеніяхъ). ‘Логическій законъ’, формулированный Соловьевымъ, утверждаетъ, что названные однородные ряды проявленій предполагаютъ внутреннюю однородность тхъ существъ, которыя въ этихъ рядахъ проявляются, т. е. что, соотвтственно рядамъ проявленій: а, b, с, d, е…. а’, b’, с’, d’, e’ мы имемъ проявляющіяся существа А, A’, А’…. обладающія внутреннею однородностью, а не какія-либо другія существа А, В, С… такою однородностью не обладающія (что опять-таки выражено въ принятыхъ нами обозначеніяхъ).— Это было бы врно, еслибы было доказано, что проявленія того иди другого существа представляютъ собою неизбжно и всегда нчто въ род его отпечатковъ (хотя-бы и искаженныхъ, лишь-бы искаженія подчинялись опредленнымъ законностямъ). Но вдь даже для области собственно феноменальной, подлежащей изученію научному, доказать это нельзя, а законъ специфической энергіи, установленный нервной физіологіей, говоритъ и прямо-таки нчто противоположное. Еще затруднительне было бы отстаивать подобный тезисъ, если подъ проявленіями и существами мы будемъ подразумвать не наши представленія и вызывающія образованіе ихъ вншнія реальности, поскольку эти послднія опредляются научнымъ изслдованіемъ, а феномены и ноумены, какъ они намчаются философскимъ мышленіемъ. Помимо многаго другого, тутъ вдь нужно было бы еще разобрать, насколько понятія объ однородности и разнородности, выработанныя въ план феноменальномъ, могутъ быть такъ или иначе сопоставляемы съ однородностью и разнородностью въ план ноуменальномъ.— Достойно вниманія, что въ Оправданіи добра, когда Соловьеву пришлось, конечно, встртиться съ вопросами о бытіи или небытіи вншняго міра и другихъ людей, ближнихъ и неближнихъ, ссылокъ на соображенія, изложенныя въ стать: О дйствительности вншняго міра и основаніи метафизическаго познанія, не содержится.} извстно также, что мысль о познаніи въ опыт внутреннемъ нашего собственнаго психическаго существа имъ впослдствіи отвергалась… {Соч., VIII, 165 (въ стать: Первое начало теоретической философіи).— Ср. С. М. Лукьянова (прим. 701), стр. 8 и слд.}
Краткія свднія о В. В. Лесевич были уже представлены раньше, въ глав тринадцатой. Здсь мы удляемъ мсто для К. Д. Кавелина.
Константинъ Дмитріевичъ Кавелинъ родился 4-го ноября 1818 г’ скончался 3-го мая 1885 г. Въ числ учителей, подготовлявшихъ его къ поступленію въ Московскій университетъ, былъ, между прочимъ, В. Г. Блинскій. {Очень цнную общую характеристику В. Г. Блинскаго даетъ К.Д., Кавелинъ въ своей стать: Воспоминанія о В. Г Блинскомъ. Собраніе сочиненій К. Д. Кавелина, т. III (прим. 1196), стр. 1081—1098.} Въ 1835 г. К. Д. Кавелинъ поступилъ на философскій Факультетъ, по первому его отдленію, но вскор-же перешелъ на Факультетъ юридическій. ‘Въ это время начали читать лекціи Рдкимъ, Крыловъ, Крюковъ, Чивплевъ и др. У нихъ-то и пришлось учиться Кавелину и его сверстникамъ, образовавшимъ зерно той благородной группы мыслителей и общественныхъ дятелей, которая извстна подъ именемъ ‘людей сороковыхъ годовъ’. Изъ товарищей Кавелинъ ближе сошелся съ бр. Елагиными, {К. Д. Кавелинъ посвятилъ воспоминаніямъ объ А. П. Елагиной особую статью. Собраніе сочиненій К. Д. Кавелина, т. III (прим. 1196), стр. 1116—1132 (статья: Авдотья Петровна Елагина).} Валуевымъ и П. В. Киревскимъ и получилъ, благодаря имъ, доступъ въ Елагинскій литературный салонъ.’ Окончаніе курса въ университет послдовала въ 1839 г. Черезъ 2 года К. Д. Кавелинъ сдалъ экзаменъ на магистра гражданскаго права. Затмъ онъ перехалъ въ сверную столицу. ‘Въ Петербург Кавелинъ снова сошелся съ Блинскимъ и сблизился съ кружкомъ молодыхъ людей — Тютчевымъ, Кульчицкимъ, Панаевымъ, Тургеневымъ и В. Боткинымъ.’ По защит диссертаціи на степень магистра гражданскаго права, онъ былъ назначенъ въ 1844 г. исполняющимъ должность адъюнкта по каедр исторіи русскаго законодательства въ Московскомъ университет, вскор ему поручили также чтеніе лекцій о русскихъ государственныхъ и губернскихъ учрежденіяхъ и законахъ о состояніяхъ. Преподавательская дятельность К.Д. Кавелина имла большой успхъ. Его особая заслуга состояла въ томъ, что ‘его курсъ былъ первымъ опытомъ стройно построенной философіи русской исторіи…… этотъ свой опытъ онъ конспективно изложилъ въ стать: Взглядъ на юридическій битъ древней Россіи (Современникъ, 1847 г.).’ Къ сожалнію, уже весною 1848 г. К. Д. Кавелину пришлось оставить Московскій университетъ — изъ-за столкновенія съ проф. Крыловымъ. {Н. И. Крыловъ былъ женатъ на Любови едоровн Коришъ, а К. Д. Кавелинъ — на ея родной сестр Антонин едоровн. У супруговъ Крыловыхъ произошли тяжелыя недоразумнія. Противъ Н. И. Крылова выступили К. Д. Кавелинъ и Б. . Коршъ, а также ихъ друзья П. Г. Рдкинъ и T. Н. Грановскій. Отношенія обострились до того, что П. Г. Рдкинъ и К. Д. Кавелинъ вышли въ отставку… Подробности этой печальной исторіи см. у Н. Барсукова, Жизнь и труды М. П. Погодина, кн. 8, С.-Петербургь, 1894 г., стр. 375 и слд., а также у С. М. Соловьева въ его Запискахъ (прим. 11), май, стр. 24 и слд.} Переселившись въ Петербургъ, онъ въ теченіе ряда лтъ занимался неучебной служебной дятельностью. ‘Вскор наступила эпоха великихъ реформъ. Въ проведеніи послднихъ Кавелину не пришлось принимать оффиціальнаго участія, но благотворное вліяніе его на судьбу нкоторыхъ изъ нихъ, особенно крестьянской реформы, не подлежитъ сомннію.’ Онъ былъ сторонникомъ освобожденія крестьянъ съ землею и съ выкупомъ ими надла въ собственность, что и сблизило его съ Ю. . Самаринымъ и братьями Н. А. и Д. А. Милютиными. ‘Въ 1857 г. Кавелинъ былъ приглашенъ на каедру гражданскаго права въ Петербургскій университетъ и одновременно получилъ порученіе преподавать правовдніе наслднику престола, великому князю Николаю Александровичу. Послднее, однако, продолжалось недолго.’ Оставленіе придворной службы произошло изъ-за неудовольствія, вызваннаго запиской К. Д. Кавелина по крестьянскому вопросу. Недолго профессорствовалъ онъ и въ Петербургскомъ университет, который онъ покинулъ въ конц 1861 г., посл извстныхъ волненій, вмст съ товарищами по профессур А. Н. Пыпинымъ, М. М. Стасюлевичемъ и Б. И. Утинымъ. {Осенью 1861 г. произошли и въ Москв, и въ Петербург еще не виданные до того времени уличные студенческіе безпорядки. Петербургскій университетъ былъ закрытъ на довольно продолжительный срокъ, а министръ народнаго просвщенія гр. Е. В. Путятинъ смненъ.— Кром названныхъ выше лицъ, тогда-же покинулъ Петербургскій университетъ и В. Д. Спасовичъ. Кружокъ этотъ сгруппировался около Встника Европы.— Б. И. Утинъ — братъ Л. И. Утиной, на которой женился М. М Стасюлевичъ. Б. И. Утинъ умеръ въ 1872 г.— О пріязни Соловьева къ М. М. Стасюлевичу и его ближайшимъ работникамъ рчь можетъ пойти не здсь.— Много любопытныхъ бытовыхъ подробностей о тогдашней университетской жизни и о кратковременной дятельности гр. Е. В. Путятина находимъ у А. В. Никитенко (прим. 114), съ его записяхъ, относящихся къ 1861,г. (т. II, стр. 1—05). Подъ 5-ымъ февраля 1861 г. онъ отмчаетъ, что онъ ознакомился съ тремя публичными лекціями, недавно прочитанными П. Л. Лавровымъ, о современномъ значеніи философіи. При этомъ онъ выражается, между прочимъ, такъ:— ‘Боже мой! И это философія! Я не говорю уже о томъ, что тутъ все одинъ матеріализмъ. Но что за путаница! Что за хаосъ мыслей! Что за безтолковое изложеніе! Разв только на Сандвичевыхъ островахъ можно признать за философію весь этотъ бредъ, все это шатаніе не установившейся мысли. И этого Лаврова хотятъ навязать вамъ въ университетъ въ профессоры. Меня особенно огорчаетъ то, что его, между прочимъ, поддерживаетъ Кавелинъ.’ L. с., стр. 5.} Въ 1864 г. К. Д. Кавелинъ поступилъ на службу въ министерство Финансовъ, по департаменту неокладныхъ сборовъ, въ качествъ юрисконсульта. Примрно со второй половины 60-ыхъ годовъ онъ отдается изученію общественныхъ и философскихъ вопросовъ. ‘Тремя основными элементами нашей общественности Кавелинъ считалъ общинное землевладніе и самоуправленіе, крестьянство, освобожденное отъ помщиковъ и чиновниковъ, и земскія учрежденія, вмст съ мировой юстиціей.’ Враждебныя реформамъ теченія, постепенно усиливавшіяся съ половины 60-ыхъ годовъ, приводили его ‘къ убжденію, что, помимо административныхъ реформъ, нужна переработка общественныхъ нравовъ, выясненіе вопросовъ объ отношеніи личности къ обществу.’ Такимъ путемъ и подошелъ К. Д. Кавелинъ къ своимъ работамъ въ области психологіи и этики. Въ 1878 г. онъ въ третій разъ обращается къ профессорской дятельности, занявъ каедру гражданскаго права въ военно-юридической академіи. ‘Въ 1883 г., на короткое время, Кавелинъ выступилъ президентомъ вольно-экономическаго общества. Онъ принялъ на себя это званіе съ цлью поработать и здсь надъ выясненіемъ все того-же крестьянскаго вопроса, но скоро долженъ былъ сложить съ себя новую обязанность, такъ-какъ не желалъ выступить на арену мелочной борьбы, ему угрожавшей.’ {Статьи о К. Д. Кавелин въ Новомъ Энциклопедическомъ Словар, т. XX, С.-Петербургъ, стр. 267—275, стр. 267—260 (дв статьи безъ подписи, одна — М. М. Ковалевскаго и одна — за подписью: А. Г.).— См. также статью Дювернуа въ Біографическомъ Словар и т. д. (прим. 141), т. I, стр. 289—297, статью И. Щербова въ Православной Богословской Энциклопедіи, т. VII, С.-Петербургъ, 1906 г., стр. 633—640, и данныя, сопоставленныя у Ибервега-Гейнце (прим. 377), стр. 564, 565.}
K. Д. Кавелинъ — личность чрезвычайно многосторонняя. Біографы именуютъ его знаменитымъ писателемъ, юристомъ, психологомъ, этнографомъ, общественнымъ дятелемъ, о немъ говорятъ, какъ о сравнительномъ этнограф-фольклорист и историк права, и находятъ, что цивилистъ заслоняется въ немъ историкомъ, публицистомъ и общественнымъ дятелемъ. При такой многосторонности не удивительно, что его живо занимали философскіе вопросы, но не удивительно и то, что онъ не могъ сосредоточить на нихъ всхъ своихъ силъ, всего своего вниманія…
Сочиненія К. Д. Кавелина изданы Н. Глаголевымъ въ 4 томахъ (С.-Петербургь, 1904 г.). Въ этомъ изданіи философскіе труды входятъ въ составъ т. ІІІ-го, главнйшими между ними являются Задачи психологіи (1872 г.), {Ср. выше, въ глав четырнадцатой, прим. 935-ое.— Задачи психологіи посвящены памяти T. Н. Грановскаго, первоначально он печатались въ Встникъ Европы, за 1872 г.} Задачи этики (1885 г.) {Задачи этики, имющія дополнительное заглавіе: Ученіе о нравственности при современныхъ условіяхъ знанія, посвящены ‘молодому поколнію’. Сочиненіе это печаталось первоначально въ Встник Европы, за 1884 г. Отдльною книгою оно издано во второй разъ въ 1886 г.} и О задачахъ искусства (1878 г.). {Статья эта, посвященная Н. А. Ярошенко (ср. прим. 80), была опубликована въ октябрской книжк Встника Европы за 1878 г.} Изъ-за Задачъ психологіи произошла довольно упорная полемика между К. Д. Кавелинымъ и H. М. Сченовымъ, который держался той мысли, что психологію должны разрабатывать физіологи. {Для сужденія объ этой полемик, въ условіяхъ того времени, немалый интересъ представляетъ очеркъ А. Стадлина: ‘Рефлексъ’ передъ судомъ рефлексіи (по поводу ‘Психологическихъ этюдовъ’ профессора Сченова), Русскій Встникъ, 1874 г., октябрь, стр. 834—882. Свою статью авторъ заканчиваетъ такъ:— ‘Въ виду такихъ печальныхъ результатовъ неравной борьбы, предпринятой проф. Сченовымъ противъ логики, нельзя не пожелать, чтобы война прекратилась прочнымъ миромъ. Конечно, автору Психологическихъ этюдовъ придется сдлать первый шагъ къ примиренію, такъ-какъ сила на сторон врага, т. е. логики. Поединокъ смертнаго,— будь онъ даже реальнйшій реформаторъ психологіи,— съ логикою слишкомъ неравенъ: исходъ несомнителенъ, ибо люди и ихъ заблужденія проходятъ какъ призраки, разумъ же и логика останутся, потому что въ нихъ и только въ нихъ есть сила, только черезъ нихъ можетъ быть и реальность въ нашемъ познаніи.’ L. с., стр. 882.— Относительно общей неудовлетворительности гносеологическихъ построеній у И. М. Сченова немало полезныхъ замчаній длаетъ Э. Л. Радловъ въ своей стать: Натуралистическая теорія познанія (по поводу статей проф. И. М. Сченова), Вопросы философіи и психологіи, 1894 г., ноябрь, стр. 682—693.— Справедливость требуетъ, впрочемъ, прибавить, что И. М. Сченовъ признавался самъ въ позднйшіе годы, что свою полемику онъ затялъ, ‘не зная лично Константина Дмитріевича [Кавелина], ни его благороднаго образа мыслей, ни его заслугъ, какъ ученаго’, и что, усмотрвъ въ Задачахъ психологіи ‘существенныя нападки на’ свою ‘психологическую вру’, онъ ‘зарвался въ первый и послдній разъ въ жизни.’ Извстно также, что, не желая выступать въ роли ‘ненамреннаго проповдника распущенныхъ нравовъ’ и ‘философъ нигилизма’, онъ весьма ршительно отвергалъ нкоторыя крайнія заключенія, которыя выводились изъ его работъ по нервной физіологіи. Автобіографическія записки Ивана Михайловича Сченова, Москва, 1907 г., стр. 140, 126 и слд.} Полемизировалъ съ авторомъ и Ю. . Самаринъ. Э. X Радловъ врно указываетъ, что въ эпоху господства матеріализма для пропаганды идеи психологіи, какъ самостоятельной науки, К. Д. Кавелинъ сдлалъ весьма много. {Э. Л. Радловъ, Очеркъ исторіи и т. д. (прим. 877), стр. 247.} По словамъ Д. А. Корсакова, ‘въ основ своихъ философскихъ воззрній Кавелинъ является метафизикомъ гегеліанскаго направленія, съ поправками, заимствованными изъ представителей нмецкаго философскаго реализма 50-ыхъ годовъ и французской ‘позитивной философіи’. Тмъ не мене Кавелинъ не эклектикъ: онъ самостоятельно перерабатывалъ указанныя выше философскія положенія, а не компилировалъ ихъ. {Д. А. Корсаковъ, Жизнь и дятельность К. Д. Кавелина, Собраніе сочиненій К. Д. Кавелина, С.-Петербургъ, изданіе Н. Глаголева, т. I, стр. IX—XXX,— стр. ХХVIII.— Какъ великъ былъ уклонъ К. Д. Кавелина въ сторону ‘положительной науки’, имющей поглотить всякое Философствованіе, показываютъ, между прочимъ, заключительныя замчанія его брошюры: Апріорная философія и т. д. (прим. 1106), ср. прим. 1204-ое.} Про религіозную сферу К. Д. Кавелина В. Д. Спасовичъ замчаетъ, что онъ не былъ лишенъ религіознаго чувства и выше всего всегда ставилъ христіанскую мораль, но всегда-же былъ равнодушенъ ко всмъ вроисповднымъ, догматическимъ и обрядовымъ различіямъ. При атомъ В. Д. Спасовичъ длаетъ мимоходомъ такое любопытное поясненіе: — ‘Во всякомъ русскомъ ум, даже наиболе аналитическомъ и радикальномъ, есть всегда какой-нибудь уголокъ, служащій пріютомъ мистицизму. Былъ и у Кавелина такой уголокъ, сближавшій его съ славянофилами. Кавелинъ врилъ безусловно въ великую будущность ‘мужицкаго царства’, въ великорусскій міръ селъ, противопоставляемый имъ европейскому міру городовъ, въ великорусское общинное владніе крестьянами землею, въ которомъ онъ усматривалъ своеобразное средство, предохраняющее отъ пауперизма. Эти мечтанія о будущемъ занимали К. Д. Кавелина въ особенности подъ конецъ его жизни…..’ {В. Д. Спасовичъ, Воспоминанія о К. Д. Кавелин, Собраніе сочиненій К. Д. Кавелина, С.-Петербургъ, изданіе Н. Глаголева, т. II, стр. VII-XXXI,— стр. IX.— Двоюродный братъ К. Д. Кавелина Левъ Александровичъ Кавелинъ принялъ монашество съ именемъ Леонида. Онъ пріобрлъ извстность трудами по исторіи и археологіи. Родился въ 1822 г., скончался въ 1891 г. (въ чин архимандрита, будучи намстникомъ Троице-Сергіевой лавры).} Вообще онъ не желалъ быть причисленнымъ ни къ западникамъ, ни къ славянофиламъ и стремился занять мсто вн обихъ этихъ партій. Подобно многимъ крупнымъ русскимъ людямъ, онъ тяготился узкостью частныхъ политическихъ идеологій. Вотъ характерный въ этомъ отношеніи отрывокъ изъ письма К. Д. Кавелина на имя М. М. Стасюлевича отъ 27-го января 1880 г., ярко рисующій шпроту воззрній ученика В. Г. Блинскаго и друга Ю. . Самарина: — ‘Разные, самые противоположные взгляды, переходя на реальную почву, начинаютъ сближаться Что говоритъ мой пріятель? Вотъ его мысль: у васъ прошедшее совсмъ не такое, какъ у западной Европы, слд., и ршеніе задачи будетъ непремнно другое. Разв это не такъ? Я говорю: нигд въ мір европейскомъ крестьянскій элементъ не является такимъ громаднымъ и по своей громадности такимъ многозначительнымъ и вліятельнымъ факторомъ, какъ у насъ, слд., продолжаю я, ршеніе государственныхъ и общественныхъ задачъ будетъ у насъ непремнно другое, чмъ въ Европ. Разв это несправедливо? Въ этихъ взглядахъ нтъ ни порицанія Европ, ни похвалы мужику, а только актъ самосознанія. Что къ этому акту самосознанія примшивается радостная надежда, что и мы сыграемъ во всемірной исторіи свою роль и роль хорошую, что такая надежда заставляетъ насъ невольно впадать въ нкоторое преувеличеніе нашихъ хорошихъ свойствъ и длаетъ насъ мене чуткими къ нашимъ недостаткамъ — разв это не совершенно естественно? Разв вс народы въ мір, начиная съ грековъ и оканчивая хоть нмцами, не гршили и не гршатъ тмъ-же въ десять разъ больше насъ? Старая славянофильская партія окончательно провалилась, потому-что она формулировала свои идеалы по даннымъ Московскаго государства, давно прошедшимъ въ вчность, но и Катковъ провалился, потому-что Формулировалъ свои идеалы по аристократической Англіи, Валуевъ и Шуваловъ — потому-что проводили въ жизнь идеалы перловниковъ и дворянства, наши революціонеры проваливаются, потому-что формулируютъ свои идеалы по интернаціональному обществу и Бакунину, наконецъ, наше правительство проваливается потому, что не можетъ разстаться съ идеаломъ верховной русской власти въ той Форм, какъ она опредлилась въ теченіе прошедшаго XVIIІ-го и уходящаго ХІХ-го вка’ Новые славянофилы, новые западники, подобно вамъ, и я съ моими идеалами мужицкаго царства ищемъ новаго и отворачиваемся отъ прошедшаго….. Повторяю, различныя воззрнія на будущее уже начинаютъ сближаться между собою и изъ нихъ образуется одна большая политическая партія въ Россіи….. Вдь не думаете-же вы, что мы отольемся когда-нибудь въ теперешнюю Германію….. Нтъ двухъ человкъ совсмъ одинаковыхъ, тмъ паче не можетъ быть двухъ такихъ народовъ. Когда же вс основанія быта, въ которыхъ [— я] когда-то люди твердо врили, на которыя опирались какъ на каменную гору, расшатались и вымираютъ, какъ въ наше время, когда все перестраивается сызнова, по плану, который далеко еще не выяснялся,— въ такое время позволительно, вглядываясь въ будущее, не слишкомъ стсняться прежде бывшими примрами.’ {М. М. Стасюлевичъ и его современники въ ихъ переписк, подъ ред. М. К. Лемке, т. II, С.-Петербургъ, 1912 г., стр. 147—149.— О чувствахъ, которыя питалъ К. Д. Кавелинъ къ ‘славянофилу’ Ю. . Самарину, свидтельствуютъ, между прочимъ, нижеслдующія слова изъ письма К. Д. Кавелина на имя ‘западника’ М. М. Стасюлевича отъ 21-го марта 1876 г.:— ‘Самаринъ — умеръ! Этого я никакъ не могу переварить и до сихъ поръ все еще какъ-то плохо понимаю….. Это одинъ изъ тяжкихъ ударовъ, нанесенныхъ мн судьбой. Въ послднее время мы съ нимъ очень сблизились. Для страны, для дла, это потеря неизмримая.’ Ibidem, стр. 127.— Очень мтко характеризуетъ К. Д. Кавелина, со стороны отношеній его къ нашимъ основнымъ общественно-политическимъ идеологіямъ недавняго прошлаго, А. . Кони. ‘Кавелина’, говорить онъ, ‘называли чуждые ему люди узкимъ западникомъ. Но близкіе, въ дружеской бесд, иногда въ шутку говорили ему, что онъ отъявленный славянофилъ. А онъ не былъ ни тмъ, ни другимъ. Онъ былъ самимъ собою.’ А. . Кони, Памяти К. Д. Кавелина, Собраніе сочиненій К. Д. Кавелина, т. III (прим. 1196), стр. VII-ХХ,— стр. XIV.} Длая эту выписку, мы имемъ въ виду охарактеризовать не только личность К. Д. Кавелина, но и то общее направленіе мыслей, которое какъ-бы подготовляло кружокъ Встника Европы къ появленію въ немъ Соловьева съ его устремленіями по. верхъ двухъ традиціонныхъ русскихъ идеологій къ инымъ, боле широкимъ и боле могучимъ началамъ…
Въ послднихъ двухъ главахъ мы имли дло главнымъ образомъ съ явленіями изъ области книжной и журнальной. Возвращаемся къ жизни бытовой, которая шла, конечно, своимъ чередомъ, какъ-бы вн связи съ вопросами объ эмпиризм и раціонализм, о позитивизм и философіи безсознательнаго, о дйствительности вншняго міра и возможности метафизическаго познанія. И данныя, почерпаемыя изъ этого источника, поучительны сплошь и рядомъ не мене, чмъ свднія, заимствуемыя съ печатныхъ страницъ.
Лтомъ 1875 г., передъ самымъ отъздомъ за-границу, Соловьеву суждено было снова убдиться, что счастье личной любви дается не каждому, и что именно къ нему, Соловьеву, оно какъ-то особенно неблагосклонно. {Для главы восемнадцатой, помимо печатныхъ источниковъ, перечисленныхъ въ примчаніяхъ, мы воспользовались нкоторыми справками, собранными у А. . Кони, Я. Н. Колубовскаго, П. О. Морозова и Э. Л. Радлова.}
XIX.— Брачные планы. Отъздъ заграницу.
Въ числ слушательницъ курсовъ Герье — личныхъ знакомыхъ Соловьева — мы уже назвали въ глав шестнадцатой Е. М. Поливанову. {См. свднія по Третьему годичному отчету и т. д. (прим. 1079).} Въ той-же глав мы ссылалась и на ея воспоминанія, досел не опубликованныя. Пользуясь теперь, съ разршенія автора, переданными намъ матеріалами, мы воспроизводимъ въ настоящей глав лишь ту часть ихъ, которая относится къ первой половин 1875 г., въ надежд, что все остальное найдетъ себ мсто въ той нля другой изъ послдующихъ главъ. {Рукопись Е. М. Поливановой была получена нами 13-го апрля 1917 г. Нкоторыя дополнительныя свднія были доставлены намъ поздне, при письм отъ 3-го іюля 1917 г.}
Вотъ что разсказываетъ Е. М. Поливанова про начальный періодъ своего знакомства съ Вл. С. Соловьевымъ.—
‘Я поступила осенью 1873 г. на высшіе женскіе курсы, основанные и руководимые про’. Владиміромъ Ивановичемъ Герье, и пробыла на нихъ включительно до весны 1875 г. дйствительной слушательницей, сдавъ послдовательно экзамены осенью 1874 г. за первый курсъ и осенью 1875 г. за второй.
Въ послднее полугодіе моего пребыванія на курсахъ читалъ у васъ лекціи о Платон Владиміръ Сергевичъ Соловьевъ.
Помнится мн, что еще осенью 1874 г. въ Москв заговорили, какъ о восходящемъ свтил, о молодомъ Соловьев. Толковали и у насъ на курсахъ о Владимір Сергевич, тмъ боле, что отецъ его, проф. Сергй Михайловичъ Соловьевъ, считался нашимъ начальникомъ, хотя и не бывалъ никогда на курсахъ. {Нкоторыя свднія о положеніи С. М. Соловьева на Московскихъ высшихъ женскихъ курсахъ приведены выше, въ глав шестнадцатой.} И вдругъ до насъ дошла всть, что молодой философъ будетъ также и у васъ читать. Всть эта возбудила всеобщій интересъ на курсахъ.
Въ ожиданіи его первой лекціи у насъ было необычайное оживленіе, вс съ нетерпніемъ ожидали появленія новаго профессора.
Наконецъ, въ большую аудиторію вошелъ В. И. Герье, а съ нимъ и молодой ученый.
Я очень близорука и не могла разсмотрть его наружности,— видла только высокую и очень худую фигуру и густые темные волосы. .
Когда онъ слъ на каедру, все замерло, вс съ затаеннымъ дыханіемъ приготовились слушать.
Раздался голосъ звучный, гармоничный, какой-то проникновенный.
Я не сразу могла приняться записывать: меня слишкомъ поразилъ этотъ обаятельный голосъ.
Замчательно, что у Соловьева не было замтно ни малйшаго смущенія. Онъ говорилъ спокойно, какъ привычный лекторъ, а между тмъ это было дло для него совершенно новое. Впослдствіи, узнавъ его ближе, я поняла, что это происходило вслдствіе того, что онъ обладалъ въ высшей степени рдкимъ качествомъ, а именно отсутствіемъ всякаго мелочного самолюбія, а потому всегда былъ простъ и спокоенъ.
Лекція его произвела на слушательницъ сильное впечатлніе.
Онъ уже умолкъ, сошелъ съ каедры и удалился, а въ зал нкоторое время все еще царила полная тишина, а затмъ вс вдругъ заговорили, затараторили, даже старались перекричать другъ друга. Огромное большинство восхищались новымъ лекторомъ.
Я посл лекціи собралась идти домой, потому-что не чувствовала себя въ расположеніи слушать кого бы то ни было. Однако, товарки чуть не силой оставили меня на лекцію H. С. Тихонравова. Обыкновенно я очень любила его лекціи, но на этотъ разъ я положительно ничего не слыхала, что онъ говорилъ.
Наконецъ, я отправилась домой и со мною еще три курсистки, чтобы составить только-что слышанную и всми нами записанную лекцію Соловьева. Мы шли, настолько горячо разсуждая о своихъ впечатлніяхъ, что, не замтивъ передъ собою большой кучи свта, я упала прямо въ нее. Помнится мн еще забавная подробность. Одна изъ моихъ товаромъ записала только одно слово: ‘улей’ и настойчиво требовала, чтобы это слово было вставлено въ лекцію.
Точныхъ выраженій про улей никто не помнилъ и потому было ршено слово это вовсе не упоминать, но она упрямо твердила по своей привычк по-французски: ‘Mais je me souviens parfaitement du mot ruche, il faut que vous trouviez o le placer.’ Долго еще и впослдствіи мы смялись и дразнили се этимъ ульемъ. Но, какъ бы то ни было, эту лекцію мы все-таки кое-какъ составили, остальныя несравненно удачне. Мн страшно досадно, что у меня, кром первой, вс остальныя лекціи пропали, взяла ихъ переписать одна курсистка и никогда мн ихъ не возвратила.
Вотъ эта первая лекція, слушанная и записанная нами 14-го января 1875 г. {М. Филипповъ, въ одной изъ статей своихъ, разсматривающихъ Философскіе труды Соловьева, оспариваетъ, между прочивъ, принимаемый Соловьевымъ, ‘вслдъ за многими другими авторами’, переводъ выраженія: черезъ: ‘животное общественное’ (см. Оправданіе добра, Соч VII, 273). ‘Аристотелю’, говорить М. Филипповъ, ‘никогда и на умъ не приходило опредлять человка, какъ ‘общественное животное’ Аристотель опредлилъ человка не какъ общественное, а какъ политическое, т. е. гражданское животное. Точно-ли это опредленіе — другой вопросъ, во оно, во всякомъ случа, но приводитъ къ такимъ несообразностямъ, какія получатся, если исключительнымъ признакомъ человка мы признаемъ общественность.’ М. Филипповъ, Судьбы русской философіи, Научное Обозрніе, 1898 г., No 8, стр. 1351—1368, No 9, стр. 1548—1571, No 10, стр. 1793—1812, — No 10, стр. 1797, 1798.— С. А. Жебелевъ соотвтствующее мсто у Аристотеля переводить такъ: ‘Изъ всего сказаннаго слдуетъ, что государство — продуктъ естественнаго развитія, и что человкъ, по природ своей,— существо политическое, кто живетъ, въ силу своей природы, а не вслдствіе случайныхъ обстоятельствъ, вн государства, тотъ или сверхчеловкъ, или существо, недоразвитое въ нравственномъ отношеніи…..’ Политика Аристотеля, переводъ С. А. Жебелева, С.-Петербургъ, 1911 г., стр. 7.} —
‘Между многими характеристичными особенностями человческой природы только одна, исключительно принадлежащая человку, составляетъ его безусловное отличіе отъ другихъ существующихъ животныхъ. Эта характеристическая особенность не есть общественность, какъ это опредляетъ Аристотель, который говоритъ, что человкъ есть животное общественное. {Этой датою совершенно точно устанавливается начало преподавательской дятельности Соловьева, какъ бы ни ршался вопросъ о томъ, когда читалъ Соловьевъ свою вступительную лекцію въ университет — 20-го или 27-го января. 14-oe число приходилось на вторникъ.} Это опредленіе неосновательно, потому-что общественность не только свойственна другомъ животнымъ, но играетъ у никъ гораздо большую роль, чмъ у человка. У человка мы видимъ особенное развитіе индивидуальной, личной жизни. Тоже характеристическая особенность человка заключается въ томъ, что одинъ человкъ иметъ способность смяться. Эта способность чрезвычайно важна и лежитъ въ самомъ существ человческой природы, а потому я опредляю человка, какъ животное смющееся. {А. Бергсонъ выражается такъ: — ‘Il n’y а pas de comique en dehors de ce qui est proprement humain. Un paysage pourra tre beau, gracieux, sublime, insignifiant ou laid, il ne sera jamais risible. On rira d’un animal, mais parce qu’on aura surpris chez lui une attitude d’homme ou une expression humaine. On rira d’un chapeau, maie ce qu’on raille, alors, ce n’est pas le morceau de feutre on de paille, c’est la forme que des hommes lui ont donne, c’est le caprice humain dont il a pris le moule. Je me demande comment un fait aussi important, dans sa simplicit, n’a pas fix davantage l’attention des philosophes. Plusieurs ont dfini l’homme ffitn animal qui sait rire’. Ils auraient aussi bien pu le dfinir un animal qui fait rire car si quelque autre animal y parvient, ou quelque objet inanim, c’est toujours par une ressemblance avec l’bomme, par la marque que l’homme y imprime ou par l’usage que l’homme en fait.’ Henri Bergson, Le rire, essai sur la signification du comique, Paris, 1912, pp. 3, 4.} Вс животныя исключительно поглощаютъ данными имъ чувствами состоянія своей Физической природы, эти состоянія имютъ для нихъ значеніе безусловной дйствительности,— поэтому животныя не смются. Міръ человческаго познанія и воли простирается безконечно дале всякихъ физическихъ явленій и представленій. Человкъ иметъ способность стать выше всякаго явленія физическаго или предмета, онъ относится къ нему критически. Человкъ разсматриваетъ фактъ, и если этотъ фактъ не соотвтствуетъ его идеальнымъ представленіямъ, онъ смется. Въ этой-же характеристической особенности лежитъ корень поэзіи и метафизики. Такъ-какъ поэзія и метафизика свойственны только одному человку, то человкъ можетъ быть также опредленъ, какъ животное поэтизирующее и метафизирующее. Поэзія вовсе не есть воспроизведеніе дйствительности,— она есть насмшка надъ дйствительностью. Сущность метафизики заключается въ слдующемъ. Въ то время, какъ вс животныя, исключая человка, съ наивнымъ и серьезнымъ довольствомъ берутъ все, что имъ даетъ видимая природа, не спрашивая: отчего? откуда?— человкъ иметъ свойство длать всевозможные и безконечные запросы природ. Такъ, напри животное, пользуясь теплотой и свтомъ, не спрашиваетъ: что они и откуда?— для человка же свтъ и теплота не есть одно физическое представленіе, онъ спрашиваетъ: что такое свтъ и теплота? Физика отвчаетъ на это, что свтъ и теплота есть эфирное колебаніе атомовъ.’ {Это ‘эфирное колебаніе атомовъ’ есть, повидимому, плодъ какого-то недоразумнія со стороны слушательницъ Соловьева…} Но и этимъ человкъ не довольствуется,— онъ спрашиваетъ: а атомъ что такое? и т. д. Съ подобными запросами человкъ обращается ко всякому предмету. Всякое данное физическое явленіе природы есть для него личина сущаго. Еслибы для человка истинная дйствительность была чмъ-то сущимъ, то онъ удовлетворялся бы ею и не искалъ бы ничего боле животныя принимаютъ міръ такимъ, каковъ онъ есть, для человка же, напротивъ, всякое явленіе есть только маска, за которою онъ ищетъ невдомую богиню’. Онъ вполн увренъ, что то чувство воспроизведенія, которое ему даетъ физическій міръ, есть только повязка, скрывающая отъ него дйствительно сущее. Итакъ, для человка этотъ реальный физическій міръ, измняющійся во времени и пространств, есть только относительное явленіе, а не истинно-существующее: за нимъ онъ ищетъ что-то другое, которое онъ признаетъ за дйствительное, а не призрачное бытіе. Это признаніе до нкоторой степени свойственно и положительнымъ наукамъ. Положительныя науки отличаются отъ метафизики тмъ, что он въ своихъ объясненіяхъ не договариваются до послдняго безусловнаго начала. Такъ, напр., геометрія изучаетъ формы пространства,— квадратъ, треугольникъ, кругъ,— не существующія въ дйствительности. Такимъ образомъ, геометръ заходитъ за предлы дйствительности, но онъ не заходитъ слишкомъ далеко и не спрашиваетъ: что такое пространство?— Метафизикъ же ищетъ начала безусловнаго и останавливается лишь на томъ, что можетъ дать окончательное удовлетвореніе мысли. Вслдствіе своей метафизической особенности [способности?] человкъ принадлежатъ двумъ мірамъ: міру Физическому, который къ нему ближайшій и который онъ считаетъ призрачнымъ, и міру истинно-сущему, безусловному, который не есть данный, но только требуемый и желаемый. Такимъ образомъ, метафизическая способность человка переходитъ въ метафизическую потребность войти глубже въ этотъ желаемый міръ. Эта метафизическая потребность находила и находитъ себ удовлетвореніе въ ряд метафизическихъ ученій, какъ философской, такъ и религіозной формъ.— Правда, бываютъ извстныя эпохи въ жизни человка, когда онъ начинаетъ почти тяготиться своимъ человческимъ достоинствомъ и умственнымъ превосходствомъ и желаетъ вполн сравняться съ остальными животными. Въ эти эпохи метафизика вполн исключается, исторія философіи и религія признается какою-то органическою болзнью, умопомшательствомъ. Еслибъ это и было такъ, то, по примру одного нашего недавно умершаго писателя, мы могли бы сказать, что лучше бытъ несчастнымъ Сократомъ, чмъ счастливой свиньей. {Повидимому, здсь нужно имть въ виду не ‘одного нашего недавно умершаго писателя’, а Джона-Стюарта Милля, умершаго въ 1873 г. (родился въ 1806 г.). Въ разсужденіи объ утилитаріанизм, широко распространенномъ тогда у настъ въ русскомъ перевод А. Н. Невдомскаго, Милль выражается, между прочимъ, такъ: — ‘Лучше быть недовольнымъ человкомъ, чмъ довольною свиньей,— недовольнымъ Сократомъ, чмъ довольнымъ дуракомъ. Дуракъ и свинья думаютъ объ этомъ иначе единственно потому, что для нихъ открыта только одна сторона вопроса, тогда-какъ другимъ открыты для сравненія об стороны.’ Джонъ-Стюартъ Милль, Утилитаріанизмъ. О свобод. Петербургь, 1866—1869, стр. 23 (изъ отдла перваго: Утилитаріанизмъ, стр. 1— 148).— Указаніемъ на Утилитаріанизмъ Милля мы обязаны въ настоящемъ случа Э. Л. Радлову.} А я скажу лучше быть больнымъ человкомъ, чмъ здоровой скотиной.’
Уже 42 года прошло съ тхъ поръ, какъ я слушала Соловьева, и, не имя подъ руками остальныхъ его лекцій, я, разумется, не могу сколько-нибудь подробно изложить ихъ содержанія. Однако, я совершенно точно помню, что онъ преимущественно читалъ намъ о Платон, его міровоззрніи, и разбиралъ многіе изъ его діалоговъ.
Лекціи становились все интересне и часто бывали захватывающими, какъ, напр., лекція о діалог, Федрь, гд рчь идетъ о хладнокровномъ оратор и оратор, обладающемъ паосомъ, которымъ въ высшей степени обладалъ и самъ лекторъ. {До Федра въ своей работ надъ переводомъ твореній Платона Соловьевъ не дошелъ.— Какъ извстно, Федрь представляетъ, по содержанію, дв части: первая трактуетъ о любви, а вторая — о правилахъ составленія рчей. Въ первой части имются мста, которыя Сократъ произноситъ съ закрытыми глазами, дабы не краснть отъ стыда и не заикаться. Судя по словамъ автора воспоминаній, можно думать, что при изложеніи названнаго діалога Соловьевъ больше напиралъ на вторую часть. Впрочемъ, и въ первой части содержится много возвышеннаго и безупречнаго, вполн подходящаго для той аудиторіи, которую имлъ передъ собою Соловьевъ.} Увлекательности лекцій Владиміра Сергевича еще много способствовала его великолпная дикція и замчательно красивый голосъ, о чемъ я уже упоминала.
Тмъ не мене были у васъ и ярыя противницы новаго лектора, т. е. врне — противницы его направленія, чисто идеалистическаго, такъ-какъ въ т времена еще очень сильно было противоположное ученіе — матеріалистическое, наслдіе 60-ыхъ годовъ.
Между прочимъ, одна курсистка, въ сущности очень симпатично относившаяся къ Соловьеву, но любительница рисовать карикатуры, изобразила всхъ нашихъ профессоровъ въ ихъ любимыхъ лозахъ и каждому изъ нихъ вложила въ уста особенно характерное, по ея мннію, изреченіе. Вл. С. Соловьева она нарисовала непохоже, но необычайно длиннымъ и необычайно тонкимъ, {Этотъ-же мотивъ былъ использовавъ и въ позднйшее время карикатуристомъ Словца, выходившаго въ свтъ очень недолго, въ 1899—1900 гг. Соловьевъ изображенъ здсь какимъ-то чрезвычайно тощимъ и чрезмрно вытянутымъ въ длину магомъ, возносящимся изъ горной расщелины надъ вопросительными знаками, образующими нчто въ род клубовъ пара или дыма. Наши юмористы за 100 лтъ въ карикатурахъ, проз и стихахъ. Обзоръ русской юмористической литературы и журналистики. С.-Петербургъ, 1904 г., стр. 114. На изданіе это обратилъ наше вниманіе Н. П. Вишилковъ.} и приписала ему слдующія слова:— ‘Какую чепуху городятъ эти господа! Тошно даже слушать. Будто есть что-нибудь реально сущее! Все въ мір — Фантасмагорія. И міръ — призракъ, и я — призракъ, и вс мы — призраки!’
Кстати объ его наружности. Я сидла довольно далеко отъ каедры и довольно долгое время имла о ней самое смутное представленіе. Наконецъ, одна товарка, сидвшая почти возл самой каедры, уступила мн однажды свое мсто, и вотъ что у меня записано въ тетрадк:— ‘У Соловьева замчательно красивые синесрые глаза, густыя темныя брови, красивой формы лобъ и носъ, густые темные довольно длинные и нсколько вьющіеся волосы, не особенно красивъ у него ротъ, главнымъ образомъ изъ-за слишкомъ яркой окраски губъ на матово-блдномъ лиц, но самое это лицо прекрасно и съ необычайно одухотвореннымъ выраженіемъ, какъ-бы не отъ міра сего, мн думается, такія лица должны были быть у христіанскихъ мучениковъ. Во всемъ облик Соловьева разлито также выраженіе чрезвычайной доброты. Онъ очень худъ и хрупокъ на видъ.’ {О наружности Вл. С. Соловьева мы находимъ нижеслдующія общія замчанія у С. М. Соловьева-младшаго:— ‘Наружность Вл. С. весьма рзко мнялась въ разные періоды его жизни. Если мы возьмемъ его молодые портреты, напр., т, которые приложены къ 1-му и 3-му томамъ Полнаго Собранія Сочиненій [т. е. Собранія сочиненій въ 1-омъ и во 2-омъ изданіяхъ], или тотъ, который приложенъ къ книг Величко: Вселенскій христіанинъ, то преобладающей чертой этого прекраснаго лица, нсколько малорусскаго, съ черными сдвинутыми бровями, покажется намъ — строгая чистота, энергія, готовность къ борьб.— На портретахъ 60-ыхъ годовъ, въ соотвтствіи съ характеромъ интересовъ и занятій, лицо Вл. С., обросшее жидкой черной бородой, напоминаетъ лицо священника или монаха, выраженіе лица грустное и набожное. Въ ото время писалъ его портретъ Крамской. Портретъ этотъ находится въ Петербургскомъ музе Александра ІІІ-го. Но Крамской придалъ лицу Вл. С. черты слащавости, совершенно ему чуждой, Соловьевъ Крамского это какой-то charmant docteur Гомана.— Въ другую крайность впалъ Ярошенко. На портрет, написанномъ имъ въ начал 90-ыхъ годовъ и находящемся въ Московской Третьяковской галлере, лицо Вл. С. сильно утрировано въ матеріальную сторону. Вся духовность лица исчезла подъ грубой кистью Ярошенко, врно схвачено только выраженіе непомрной, почти животной или стихійной силы и чувственность нижней части лица. Замчательно похожи и сильно написаны руки. [Ср. выше, прим. 80.] Портретъ этотъ приложенъ къ 1-му изданію Полнаго Собранія Сочиненій Вл. С. [т. е. къ тому VIII-му Собранія сочиненій]. Въ этомъ портрет отразилась отчасти отмченная нами полоса въ жизни Вл. С.: начало 90-ыхъ годовъ было для него временемъ наибольшаго пробужденія страстной природы, затянутости ‘эротическимъ иломъ’. Все усиливающаяся въ немъ въ это время насмшливость нашла выраженіе въ извстныхъ портретахъ московскаго фотографа Асикритова.— Рзко измнилось лицо Вл. С. въ послдніе годы. Съ поразительной точностью оно передано на портрет петербургскаго фотографа Здобнова, приложенномъ къ Х-му тому второго изданія Полнаго Собранія Сочиненій Вл. С. (т. е. Собранія сочиненій]. Въ лиц Вд. С. появляется какая-то призрачность, глубокая грусть и свтлая всть изъ иного міра — свтъ нездшній. Портретъ Здобнова — это какъ-бы иллюстрація къ стихамъ Вл. С.: —
Зло позабытое
Тонетъ въ крови,
Всходитъ омытое
Солнце любви.
Замыслы смлы
Крпнуть въ груди,
Ангелы блые
Шепчутъ: иди.
Различныя показанія имются относительно глазъ Вл. С. Это потому, что они мняли цвтъ. Обыкновенно они были свтло-голубые, сроватые, черными длала ихъ тнь нависшихъ бровей и расширенные зрачки. Вл. С. всегда, съ юности, носилъ длинные волосы, только иногда лтомъ гладко обстригался. Между прочимъ, онъ остригся передъ смертельной болзнью. Странно было видть въ гробу его голову безъ волосъ: онъ весъ какъ-то мнялся, когда остригался, какъ-будто въ волосахъ у него, какъ у Самсона, была тайная сила.— Самой характерной чертой его наружности было что-то монашеское, даже прямо иконописное…..’ Владиміръ Соловьевъ, Стихотворенія (прим. 468), стр. 49, 50 (изъ статьи С. М. Соловьева-младшаго: Біографія Владиміра Сергевича Соловьева).— Статьи, изъ которыхъ составилась неоднократно цитированная нами книжка В. Л. Величко (прим. 10), печатались первоначально въ Книжкахъ Недли и въ Новомъ Дл (1900—1901 гг.). Первоначальное заглавіе этихъ статей и было: Вселенскій христіанинъ.— Книжка В. Л. Величко имется въ двухъ изданіяхъ. Первое изданіе помчено и на заглавномъ лист, и на обложк 1902 г., самый текстъ біографіи начинается на стр. 9 и общее число страницъ въ книжк — 205. Второе изданіе помчено на заглавномъ лист 1903 г., а на обложк — 1904 г., текстъ біографіи начинается на стр. 11, общее же число страницъ — 208. Въ этомъ изданіи два предисловія — первое и второе, почему текстъ біографіи м оказывается нсколько отодвинутымъ. Встрчаются, однако, экземпляры съ помткою: ‘изданіе второе’, но съ однимъ первымъ предисловіемъ и съ началомъ текста біографіи на стр. 9,— вообще сходные съ экземплярами перваго изданія, но съ другой датой. Какъ разъ подобный экземпляръ находится въ нашемъ распоряженіи, и на него длаются наши ссылки. Разницы по существу между различными изданіями книжки нтъ.— Стихи Соловьева, приведенные въ цитат настоящаго примчанія, озаглавлены: Вновь блые колокольчики. См. Стихотворенія (прим. 468), стр. 213, 214, 332.}
До Соловьева я не имла ни малйшаго представленія о философіи, занимаясь исключительно исторіей и языками. Лекціи его были для меня настоящимъ откровеніемъ, и я съ увлеченіемъ принялась за чтеніе такихъ квитъ, къ которымъ прежде и прикоснуться бы не ршилась. Самимъ Соловьевымъ я восхищалась и преклонялась передъ нимъ, какъ передъ какимъ-то высшимъ существомъ: онъ представлялся мн боле духомъ, нежели человкомъ.
И вдругъ, къ концу нашихъ занятій на курсахъ, одна изъ курсистокъ, съ которою я была хороша, Зинаида Александровна Соколова, съ братомъ которой былъ друженъ Соловьевъ, {О З. А. Соколовой мы упоминали въ глав шестнадцатой, когда шла рчь о слушательницахъ курсовъ Герье. Объ А. А. Соколов см. выше, въ глав восьмой, прим. 509-ое, и въ глав десятой, прим. 632-ое, а также въ глав. шестнадцатой.} говоритъ мн, что Владиміръ Сергевичъ очень желаетъ познакомиться со мною. Я страшно удивилась. Какъ? почему? онъ и понятія обо мн не иметъ…
— Значитъ, иметъ понятіе, если желаетъ познакомиться.
— Да почему-же онъ меня знаетъ?
— Ужъ этого я не знаю, а вотъ хочетъ съ вами познакомиться, да и только…
Я никакъ не могла себ представить, гд и какъ намъ познакомиться, тмъ боле, что съ Соколовой мы другъ у друга не бывали. Тмъ не мене она неоднократно заводила рчь на ту-же тему, но занятія наши окончились, а мы такъ и не познакомились.
Но вотъ 3-го мая, въ субботу, я получила отъ Соколовой записку, что въ воскресенье, въ 7 часовъ вечера, Соловьевъ будетъ на Пречистенскомъ бульвар, она прибавляла, что если я также приду, то намъ представится прекрасный случай познакомиться.
Тутъ моимъ всякимъ колебаніямъ наступилъ конецъ. Мы жили въ двухъ шагалъ отъ Пречистенскаго бульвара, и къ назначенному часу я отправилась туда съ нашей нмкой Августой Карловной, которая была нашей бонной въ дтств, а теперь жила у насъ на правахъ друга семьи, разливала чай и гуляла съ вами.
При мысли о предстоящей встрч я сильно волновалась.
На бульвар мы почти тотчасъ-же встртили Соколову, а вскор къ намъ присоединился и Владиміръ Сергевичъ. Соколова представила насъ другъ другу, сама вступила въ бесду съ Августой Карловной, а затмъ куда-то исчезла.
Не успли мы сказать другъ другу нсколько словъ съ Соловьевымъ, какъ отъ моего недавняго волненія не осталось и слда. Я почему-то почувствовала, будто мы съ нимъ уже давнимъ давно знакомы и близки, и разговаривала съ нимъ безъ малйшаго стсненія. Онъ пріятный и интересный собесдникъ, но я не помню, о чемъ мы разговаривали, вроятно, вскользь касались многихъ предметовъ.
Какъ бы по безмолвному уговору, мы снова встртились на бульвар на слдующій день, т. е. въ понедльникъ.
На этотъ разъ, еще издали привтливо улыбаясь, онъ подошелъ къ намъ, какъ уже старый другъ. Мы прогуляли до 9 часовъ вечера. Онъ проводилъ насъ до дому. Я ему сказала, что желала бы поближе съ нимъ познакомиться и была бы рада, еслибы онъ какъ-нибудь зашелъ къ намъ. Онъ тотчасъ-же согласился и назначилъ четвергъ. Во вторникъ была дурная погода, мы не видались. Въ среду снова гуляли и уговорились снова встртиться въ четвергъ, погулять, а потомъ вмст пройти къ намъ.
Все такъ и случилось. Въ четвергъ посл гулянья онъ пилъ у васъ чай и сидлъ довольно долго. Между прочимъ, говорили о спиритизм, о столоверченіи, о разговор съ духами при посредств стола. Онъ разсказывалъ много интересныхъ случаевъ, но также и о томъ, какъ много тутъ обмана, я даже демонстрировалъ, какъ одинъ медіумъ при немъ вызывалъ въ стол фальшивые стуки, заставлялъ столъ вертться и т. д. {Ср. выше, въ глав пятнадцатой, письмо А. Г. Орфано (прим. 1011) и объясненія по поводу этого письма.}
На всхъ у насъ, т. е. на моихъ родителей, тетокъ и братьевъ, Владиміръ Сергевичъ произвелъ самое благопріятное впечатлніе в всмъ казалось, что это старый, близкій другъ, а не совершенно новый знакомый.
Между прочимъ, всеобщее дружеское къ нему расположеніе сразу выразилось въ томъ, что вс съ нимъ уговорились, что завтра мы вс одновременно покинемъ Москву и вмст подемъ по Курской дорог, онъ въ Тулу, а мы на лто въ Дубровицы, куда и онъ общалъ вскор пріхать погостить къ намъ. {Московско-Курская желзная дорога идетъ на Подольскъ, Серпуховъ, Тулу и т. д. Дубровнцы въ Подольскомъ узд, а въ Серпуховскомъ узд — с. Рождествино, или Рождественное, имніе гр. Соллогубовъ. Ужъ не къ графу-ли . Л. Соллогубу (сн. выше, въ глав одиннадцатой) направлялся Соловьевъ, говоря, что детъ ‘въ Тулу’?— А. Н. Шварцъ передавалъ намъ, что въ половин 70-ыхъ годовъ Соловьевъ часто навщалъ семейство Мосоловыхъ, тульское помщичье гнздо. Возможно, что поздка ‘въ Тулу’ предпринималась именно ради посщенія этого семейства. По слухамъ, здсь впослдствіи намчалось точно также нкоторое романическое сближеніе, но и оно осталось безрезультатнымъ.— Назовемъ здсь-же подмосковное село Знаменское, въ 15 верстахъ отъ Серпуховской заставы. Имніе это принадлежало князьямъ Трубецкимъ, а потомъ Катковымъ. Не случалось-ли и въ Знаменскомъ бывать Соловьеву?}
Дйствительно, Вл. С. не замедлилъ исполнить свое общаніе и уже 15-го мая пріхалъ къ намъ въ Дубровицы.
Пріздъ его внесъ много интереса въ нашу жизнь, да и ему самому, по видимому, у васъ нравилось, такъ-какъ онъ прожилъ въ Дубровицахъ нсколько дней, създилъ на два дня въ Москву, потомъ опять вернулся.
Немудрено, что ему пришлось у насъ по душ. Мстность въ Дубровицахъ очаровательная, прогулокъ множество и одна другой лучше. {Дубровицы, по прямой линіи, верстахъ въ 80 къ югу отъ Москвы. Расположены къ западу отъ Подольска, на рк Пахр, чуть пониже въ Пахру впадаетъ необычайно красивая до своимъ берегамъ Десна. Дубровицы стоятъ въ дельт, образуемой этими рками. Въ настоящее время имніе это принадлежитъ княг. Голицыной, рожденной княжн Кудашевой, четвертой жен кн. Серге Михайловича Голицына.— Верстахъ въ 7 отъ Дубровинъ имніе Поливаново, принадлежавшее всегда Давыдовымъ. Въ Поливанов существуетъ учительская семинарія.} Жизнь была у насъ привольная, разнообразная, а главную ея прелесть составляло отсутствіе всякой условности и затмъ необычайное радушіе моихъ родителей и ихъ въ высшей степени доброжелательное отношеніе ко всмъ окружающимъ.
Самое наше семейство было не особенно велико, но въ числ его постоянныхъ членовъ были двоюродные братья и сестры, которые воспитывались вмст съ вами, три тетки, совершенно различныя и по виду, и по характеру, и множество кузинъ и кузеновъ, жившихъ у насъ по мсяцамъ. Кром того, вчно гостило у насъ множество друзей, такъ-что за обдъ обыкновенно садилось отъ 30 до 40 человкъ. Въ дом было 32 комнаты, кром людскихъ, и все-же мы принанимали маленькую дачку въ 5 комнатъ.
Можно себ представить, какое у насъ царило оживленіе!
Въ нсколькихъ шагахъ отъ дома протекала рка, {Имется въ виду рка Пахра. См. выше, прим. 1200-ое.} на которой стояло дв просторныхъ купальни, а къ маленькому мостику были привязаны дв лодки для нашихъ рчныхъ экскурсій. Было у насъ также много верховыхъ и выздныхъ лошадей, такъ-что постоянно устраивались то кавалькады, то катанье въ экипажахъ. Дома, въ дурную погоду, также были развлеченія: въ большой зал — столовой стоялъ билліардъ и былъ рояль, такъ-что тутъ могли устраиваться танцы и хоры, наверху была еще другая рояль, и пніе иногда происходило тамъ. Два мои меньшіе брата были особенно музыкальны: у старшаго изъ нихъ, Володи, былъ чудный теноръ, а младшій, Сережа, обладалъ выдающимся слухомъ и исключительно превосходными музыкальными дарованіями, вслдствіе чего музыкальная часть стояла у насъ очень высоко.
Никакой нашъ шумъ, никакой нашъ гамъ, никакой нашъ яръ никогда не были въ тягость отцу и матери, а потому ни въ какомъ весель мы никогда не чувствовали никакого стсненія. Съ ранняго дтства отецъ отъ насъ строго требовалъ добросовстнаго отношенія къ урокамъ, зато лтомъ у насъ былъ сплошной праздникъ и мы пользовались полной свободой, а ужъ какъ подросло, то и говорить нечего. Строго воспрещалось только безпокоить слугъ позже 11 вечера. Мы могли возвращаться, когда угодно, но не могли потребовать ни самовара, ни ужина, а должны бывали сами обо всемъ озаботиться. Это тоже бывало очень занимательно.
Я сдлала довольно большое отступленіе, не упомянувъ даже о Владимір Сергевич, я сдлала это не случайно, а умышленно, чтобы было понятно, почему у насъ вс чувствовали себя какъ дома, почему и ему было пріятно въ Дубровицахъ.
Вл. С. Соловьевъ вообще былъ общителенъ, но особенно сблизился онъ съ четырьмя лицами. Онъ очень сошелся съ моимъ отцомъ, который, въ свою очередь, очень высоко цнилъ Соловьева и очень его полюбилъ. Необыкновенно тепло относился Владиміръ Сергевичъ и къ моей матери, питавшей къ нему также большую нжность. {Отецъ автора воспоминаній — Михаилъ Александровичъ Поливановъ, родился 9-го марта 1818 г., скончался 11-го августа 1880 г., 62 лтъ. Матъ — Александра Андреевна, рожденная Протопопова, родилась 2-го ноября 1823 г., скончалась 6-го августа 1904 г., въ возраст около 81 года.— С. М. Соловьевъ-младшій передавалъ намъ, что съ Л. И. Поливановымъ, извстнымъ педагогомъ, Е. М. Поливанова состояла въ очень отдаленномъ родств, семьи даже не были знакомы. О личномъ знакомств Соловьева съ Л. И. Поливановымъ см. въ глав четвертой, прим. 214-ое.} А затмъ онъ очень подружился съ моимъ младшимъ братомъ Сережей. {Четвертымъ лицомъ является, конечно, авторъ воспоминаній}
Эта послдняя дружба была особенно любопытна, ибо Сережа въ то время былъ еще почти ребенокъ, ему было всего 14 лтъ. Правда, это былъ мальчикъ необыкновенный, сверхъ мры одаренный отъ природы множествомъ разнообразныхъ способностей. Я была старше его на 6 лтъ и 4 мсяца, {Е. М. Поливанова родилась 1-го марта 1864 г. Въ іюн 1876 г. ей было, значить, около 21 года. Соловьевъ былъ старше ея на 1 годъ и приблизительно 1 1/2 мсяца.} и на мою долю, по желанію отца, выпала задача заниматься его первоначальнымъ образованіемъ и готовить его къ поступленію въ учебное заведеніе. Такъ вотъ, я совершенно безпристрастно могу сказать, что никогда въ жизни,— а впослдствіи у меня было много учениковъ и ученицъ,— не встрчала я и тни какой-либо одной изъ множества его способностей. Такъ, обучаясь русской грамот, онъ прямо писалъ безъ ошибокъ. Математикъ онъ былъ прирожденный. Когда я стала заниматься съ нимъ геометріей, то мн никогда не приходилось объяснять ему теоремъ: скажу ему теорему, нарисую чертежъ, и онъ тотчасъ-же самъ выведетъ все доказательство. Память у него была изумительная: стоило ему прочесть стихотвореніе или какую-нибудь статью, и онъ уже помнилъ все отъ слова до слова. Всякое знаніе онъ не только легко схватывалъ, но сразу постигалъ его и усваивалъ. Къ сожалнію, при такихъ дарованіяхъ онъ отличался колоссальной безпечностью и всегда занимался не тмъ, что требовалось.
И вотъ съ этимъ самымъ даровитымъ и въ высшей степени интереснымъ Сережей и вошелъ въ тсную дружбу Владиміръ Сергевичъ. И дружба эта философа съ гимназистомъ вовсе не была снисходительнымъ чувствомъ расположенія старшаго къ младшему или интереснымъ наблюденіемъ любопытнаго явленія, а настоящей дружбой какъ-бы между равными и продолжалась она нсколько лтъ, сама судьба не бросила ихъ въ разныя стороны.
Не смотря на цлую массу общихъ прогулокъ и пикниковъ, я также проводила много времени съ глазу на глазъ съ Владиміромъ Сергевичемъ.
Съ нимъ было необыкновенно легко. Бесда всегда лилась сама собою, затрогивая самые разнообразные предметы. Отчасти эта бесда носила поучительный характеръ, и вотъ почему. Зимой я пыталась читать нкоторыя философскія книги, но многое не понимала, и теперь спрашивала у него поясненій. Онъ охотно исполнялъ мое желаніе, и мы оба увлекались бесдой — онъ, давая мн объясненія, а я, слушая его и предлагая все новые вопросы.
Говорилъ онъ также о своихъ широкихъ замыслахъ въ будущемъ. Онъ въ то время горячо врилъ въ себя, врилъ въ свое призваніе совершить переворотъ въ области человческой мысли. Онъ стремился примирить вру и разумъ, религію и науку, {Замтимъ мимоходомъ, что въ 1875 г. печатался въ Отечественныхъ Запискахъ романъ . М. Достоевскаго: Подростокъ. Здсь Версиловъ-отецъ заявляетъ, между прочимъ, что ‘высшая русская мысль есть всепримиреніе идей’… Полное собраніе сочиненій . М. Достоевскаго, изд. 4, т. VIII, С.-Петербургъ, 1892 г., стр. 462.} открыть новые, невдомые до тхъ поръ пути для человческаго сознанія. Когда онъ говорилъ объ этомъ будущемъ, онъ весь преображался. Его, сро-синіе глаза какъ-то темнли и сіяли, смотрли не передъ собой, а куда-то вдаль, впередъ, и казалось, что онъ уже видитъ передъ собой картины этого чуднаго грядущаго.
Въ такія минуты я также уносилась мыслью впередъ, а на него смотрла съ благоговйнымъ восхищеніемъ, думая про себя: ‘Да, онъ пророкъ, провозвстникъ лучшаго будущаго, вождь боле совершеннаго человчества!’
Наряду съ такими возвышенными бесдами, бывали у насъ и другія, въ совершенно другомъ род. Мы оба побили все таинственное, сверхъестественное и на эту тему могли говорить также безъ конца, разсказывая другъ другу всякія чудеса, слышанныя нами отъ очевидцевъ, или изъ вторыхъ и третьихъ рукъ, или даже вычитанныя вами изъ книгъ.
И вотъ, благодаря общности многихъ взглядовъ и вкусовъ, близость между вами росла съ каждымъ днемъ. Намъ было хорошо другъ съ другомъ. Кругомъ все было прекрасно, весело и свтло. Но горе сторожило насъ…
Виновницей всего вынесеннаго нами горя была я, и сознаніе этой вины тяжкимъ гнетомъ легло мн на душу. Прошло слишкомъ 40 лтъ съ тхъ поръ, а я и сейчасъ съ щемящей болью въ сердц вспоминаю это мучительное время и мн трудно говорить о немъ. Но разъ я пишу воспоминанія о Владимір Сергевич, я не могу совсмъ обойти молчаніемъ того, что случилось. Я причинила ему большое страданіе,— правда, и сама мучительно страдала,— но разв наши страданія равноцнны?
А случилось вотъ что.—
1-го іюля, въ самый Троицынъ день, мы были вмст у обдни. Спасаясь отъ нестерпимой духоты, мы пробрались на хоры, а затмъ вышли на крышу храма, откуда открывался на окрестности Дубровицъ чудный видъ, который я давно общала показать ему.
Я сла на порогъ у самой двери, а Владиміръ Сергевичъ стоялъ въ трехъ шагахъ отъ меня на самомъ краю крыши, да еще поставивъ ногу на низкую балюстраду. Было прохладно, дулъ очень свжій втеръ. Боясь, чтобы онъ не простудился, я предложила вернуться на хоры.
— Нтъ, нтъ!— проговорилъ Владиміръ Сергевичъ.
И вдругъ нежданно, негаданно онъ сказалъ мн, что любитъ меня и проситъ меня быть его женой.
Какъ это ни странно, но за все время нашего знакомства мн и мысли о любви не приходило въ голову. Я была поражена, ошеломлена. Я растерялась.
Я видла передъ собой его блдное взволнованное лицо, его глаза, устремленные на меня съ выраженіемъ тревожнаго ожиданія, и въ то-же время сама была охвачена чувствомъ страха, что онъ вотъ-вотъ можетъ сорваться внизъ…
Я что-то пролепетала, сама не знаю что.
Онъ настаивалъ на категорическомъ отвт.
Я отвтила да, и въ этомъ моя глубочайшая вина передъ нимъ. Но въ эту минуту я объ этомъ не думала, да и не знаю, думала-ли о чемъ-нибудь.
Народъ сталъ выходить изъ церкви, мы тоже сошли внизъ.
Дома мы застали гостей, цлый классъ лицеистовъ, товарищей брата Володи.
Весь день вс были заняты этой шумной компаніей. Владиміръ Сергевичъ тоже занимался молодежью, смялся съ ними, шутилъ, былъ необычайно веселъ, видъ у него былъ счастливый.
Вечеромъ, посл отъзда лицеистовъ, вс рано разошлись по своимъ комнатамъ.
Не смотря на Физическое утомленіе этого дня, я спать не могла въ эту ночь. Вмсто ощущенія счастья, въ душ у меня была тревога, тревога невыносимая изъ-за мучительнаго сознанія, что нтъ у меня въ сердц настоящей любви къ Владиміру Сергевичу, что я смалодушествовала, можетъ-быть, изъ чувства страха, ввела его въ заблужденіе. Но въ то-же время мысль сознаться ему, причинить ему страданіе, терзала меня безмрно. А совсть все-таки властно требовала полнаго покаянія передъ нимъ, и въ конц концовъ я ршила сказать ему все откровенно.
Однако, когда на другой день мы встртились, вся моя ршимость исчезла: у него былъ такой радостный, сіяющій видъ! За завтракомъ онъ передалъ мн соль и кто-то сказалъ, что передача соли ведетъ къ ссор. Онъ внезапно поблднлъ такъ, что даже губы у него поблли. Гд-же, какъ тутъ говорить?
Вечеромъ, въ своей комнат, я снова упрекала себя за трусость и набиралась ршимости. На утро, при встрч, отъ ршимости и слда не осталось.
Но вотъ онъ ухалъ на два дня въ Москву, и эти два дня я провела въ самой жестокой борьб сама съ собою. Мысль сознательно причинить ему страданіе была нестерпима. А если такъ, то, стало-быть, надобно забыть вс свои сомннія и думать только объ его счастіи. Да будетъ-ли ему счастіе при отсутствіи полной искренности? Я очень люблю его, но разв такой любви достоинъ такой человкъ, какъ онъ? Любовь къ нему должна быть безпредльна и безъ всякихъ въ себ сомнній. Иначе это будетъ обманъ.
Какъ только онъ пріхалъ, я позвала его на Десннискую скамейку, гд мы оба любили сидть, и разомъ, сама не знаю какъ, сказала ему все, Я чувствовала, что длаю какое-то зло, но поступить иначе я уже не могла. Сама я очень страдала и шакала горючими слезами.
Вотъ тутъ-то сказалась вся доброта этого удивительнаго человка. Онъ совершенно забылъ о своемъ собственномъ страданіи и употреблялъ вс старанія, чтобы успокоить и утшить меня. А вдь я знала, какой у насъ будетъ разговоръ, и смалодушествовала: сама во всемъ была виновата и сама-же плакала, а онъ, пріхавшій съ чувствомъ радости и счастія въ сердц и потерпвшій полное разочарованіе въ своихъ мечтахъ, онъ нашелъ въ себ силу воли все это мужественно перенести и утшалъ меня-же! Какъ великъ онъ былъ въ эти минуты и какъ я была ничтожна!
Когда я нсколько овладла собой, мы медленно побрели домой.
— Я все-таки останусь до посл-завтра, сказалъ онъ, подходя къ дому. Намъ съ вами о многомъ еще переговорить надо.
Я прошла прямо въ кабинетъ отца и, снова заливаясь слезами, все ему разсказала.
Онъ нжно приласкалъ меня.
— Не знаю, кого изъ васъ двухъ мн боле жаль, проговорилъ онъ вздохнувъ. Одно скажу, молоды вы оба очень, все будущее, вся жизнь еще впереди.
На другой день мы пошли съ Владиміромъ Сергевичемъ въ далекую прогулку, чтобы ‘переговорить’, какъ онъ сказалъ.
Онъ предложилъ мн позабыть о всемъ, что было, и вернуться къ прежней простой дружб Я рада была этому предложенію, но смутно чувствовала, что ‘не течетъ рка обратно’.
Однако, Владиміръ Сергевичъ казался совершенно спокойнымъ, говорилъ о задуманныхъ имъ произведеніяхъ, дйствительно ни словомъ не касаясь переживаемаго. ‘Слава Богу, что онъ все принялъ такъ’, думалось мн, и въ душ тоже начало водворяться нкоторое успокоеніе. И вдругъ все это рушилось.
Мы сидли на пригорк, я — повыше, онъ — почти у самыхъ моихъ ногъ. На минуту онъ умолкъ, вдругъ припалъ къ земл, и у него вырвалось стономъ:
— И подумать только, какъ бы мы могли быть счастливы!
У меня снова слезы подступили къ горлу, а затмъ безудержнымъ потокомъ полились изъ глазъ,
— Видите, едва проговорила я, возвратъ къ простой, прежней дружб невозможенъ…
— Невозможенъ… откликнулся онъ, какъ эхо.
Нкоторое время длилось унылое молчаніе, а потомъ мы снова заговорили. Это не былъ разговоръ, скоре мы оба мыслили вслухъ. Не сумю сказать какъ, во въ конц концовъ мы пришли къ ршенію — разстаться.
Онъ сказалъ, что удетъ куда-нибудь далеко, вроятно, за-границу. {Какъ будетъ объяснено ниже, оффиціальное извщеніе о предоставленіи Соловьеву заграничной командировки послдовало со стороны попечителя Московскаго учебнаго округа 12-го іюня 1675 г., a въ университет соотвтствующая бумага была получена 16-го числа. Судя по всему, въ то время, когда Соловьевъ велъ означенный выше разговоръ съ Е. М. Поливановой, онъ еще не зналъ, кокъ будетъ окончательно разршено министерствомъ ходатайство совта.} Въ памяти у меня запечатллись его послднія слова: ‘Если полюбите, напишите, я пріду, когда бы это ни было. Иначе мы не увидимся, разв только мое чувство исчезнетъ…’
Л вотъ что записано у меня въ этотъ вечеръ въ тетрадк:— ‘Лучше, выше, великодушне, добре человка я не знаю и вообразить не могу. И я его люблю, но не той любовью, какъ онъ хочетъ. .. Я врю въ его будущее и только мн больно, что я тотъ ничтожный камышекъ, который попался ему на пути… Господи, дай ему счастіе, силу, славу, все, все! Зачмъ насъ свела судьба? неужели для того, чтобы такъ зло посмяться надъ нами? что мы оба сдлали? въ чемъ виноваты? къ чему, за что эти страданія? ему — неужели за то, что онъ любитъ, мн — за то, что не могу любить?… Какіе тяжелые часы я переживаю, а завтра…’
Когда я дописывала это слово, раздался набатный колоколъ и почти въ ту-же минуту ко мн вбжалъ мой старшій братъ.
— Лиза! кажется, въ Жарков пожаръ. ду туда съ трубой и рабочими!— и онъ исчезъ.
— Я слдомъ за тобой! крикнула я, срываясь съ мста.
Невольно должна сдлать маленькое отступленіе. У моего брата
Александра была героическая натура и необычайно доброе сердце. Въ помощи ближнему, въ минуты опасности, онъ забывалъ себя: сколько спасъ онъ утопающихъ, сколько жертвъ вытащилъ онъ изъ огня! Когда случался пожаръ въ округ, онъ первый спшилъ туда и, благодаря своей способности не теряться и умло и распорядительности, дйствительно приносилъ громадную пользу. На пожарахъ я тоже ему немножко помогала, и онъ всегда бралъ меня съ собою.
Итакъ, я побжала на конный дворъ, гд никого изъ кучеровъ не нашла, тамъ-какъ они вс уже были на пожар съ братомъ, кое-какъ осдлала свою лошадь и помчалась безъ дороги, прямо на огонь, въ Жарково, находившееся верстахъ въ трехъ отъ Дубровицъ.
Брата я нашла въ разгар работы. Онъ поставилъ меня у организованной имъ цпи подачи ведеръ изъ-подъ горы, а самъ тотчасъ-же куда-то исчезъ, и я его больше не видала.
Пожаръ сталъ стихать. Нсколько избъ уже сгорло, остальную часть деревни удалось отстоять. Бабы изъ ведеръ заливали догоравшія разметанныя бревна.
Я направилась къ дереву, гд была привязана моя лошадь. Каково-же было мое изумленіе, когда посреди еще горвшихъ развалинъ одной избы я увидла Владиміра Сергевича, который тоже что-то поливалъ изъ ведра.
— Господи! въ ужас воскликнула я. Да вдь вы такъ сгорть, можете!
— Нисколько! Я принимаю мры! отвтилъ онъ, беря изъ рукъ какой-то бабы ведро и обливая себя, какъ изъ душа.
— Нтъ, нтъ, Владиміръ Сергевичъ! Мн страшно за васъ. Подемте домой.
Онъ послушно выбрался на свободное отъ огня пространство.
— Какъ вы сюда попали?
— Какъ и вы, верхомъ пріхалъ.
— Кто-же вамъ осдлалъ лошадь?
— Вотъ этотъ благодтель. Онъ пріхалъ вмст со мной, сказалъ онъ, указывая на одного изъ нашихъ рабочихъ.
— Емельянъ, гд-же лошади? обратилась я къ тому.
— Сейчасъ приведу.
И вотъ мы втроемъ, грязные, мокрые и закоптлые, потихоньку, молча, похали въ Дубровины.
Было уже совсмъ свтло, и вскор лучи восходящаго солнца брызнули яркимъ свтомъ въ наши усталые глаза.
— Я дописывалъ общанные вамъ стихи, когда ударили въ набатъ, сказалъ Владиміръ Сергевичъ, когда мы подъзжали къ дому.
Прощаясь вечеромъ, я просила его оставить мн какое-нибудь изъ его стихотвореній на намять.
Онъ далъ мн три стихотворенія. Одно изъ нихъ — Ночное плаваніе Гейне, озаглавленное имъ въ данномъ мн рукописномъ списк: Призраки, а затмъ еще два стихотворенія’ которыхъ видала въ печати.
Вотъ они.—
Прометею.
Когда душа твоя въ одномъ увидитъ свт
Ложь съ правдой, съ благомъ зло,
И обойметъ весь міръ въ одномъ любви привт —
Что есть и что прошло,
Когда узнаешь ты блаженство примиренья,
Когда твой умъ пойметъ,
Что только въ призрак ребяческаго мннья
Добро и зло живетъ,—
Тогда наступитъ часъ — послдній часъ творенья:
Твой свтъ однимъ лучомъ
Разсетъ цлый міръ туманнаго виднья
Въ тяжеломъ сн земномъ.
Преграды рушатся, расплавлены оковы
Божественнымъ огнемъ,
И утро вчное восходитъ жизни новой
Во всхъ и вс въ Одномъ.
Вл. Сол.
1.
Въ сн земномъ мы тни, тни…
Жизнь — игра тней,
Рядъ далекихъ отраженій
Вчно свтлыхъ дней.
2.
Но сливаются ужъ тни,
Прежнія черты
Прежнихъ яркихъ сновидній
Не узнаешь ты.
3.
Срый сумракъ предразсвтный
Землю всю одлъ,
Сердцемъ вщимъ ужъ привтный
Трепетъ овладлъ.
4.
Голосъ вщій не обманетъ.
Врь, проходитъ тнь —
Не скорби-же, скоро встанетъ
Новый вчный день.
Вл. Сол. 9 іюня 1876 г.
Онъ ухалъ съ однимъ изъ дневныхъ поздовъ. Прощаясь, мы думали, что разстаемся надолго,— можетъ-быть, на-всегда. Однако, судьба судила иначе.
Вскор мы съ матерью были въ Москв, и какъ разъ въ этотъ день прошелъ Владиміръ Сергевичъ, чтобы повидаться съ моимъ братомъ Сережей. Принесъ онъ также свои портреты для моей матери и для меня. {Указать вамъ въ точности дату этого прощальнаго свиданія авторъ воспоминаній не могъ. Во всякомъ случа, дло происходило еще въ іюн мсяц.}
Новое прощанье еще боле надорвало душу.
Онъ, дйствительно, вскор ухалъ за-границу и въ конц концовъ попалъ въ Каиръ. {Маршрутъ этого перваго заграничнаго путешествія Соловьева будетъ прослженъ нами со всей возможной точностью въ свое время.} Но знала я о немъ что-нибудь только черезъ другихъ.
Такъ, вскор посл его отъзда я получила отъ одной курсистки, съ которою была дружна и которая сама только-что вернулась изъ чужихъ краевъ, письмо, въ которомъ, между прочимъ, вотъ что она писала о Владимір Сергевич: — ‘Соловьевъ ухалъ въ Англію надолго. Вообразите, о немъ меня спрашивали нмцы (ученые) и просили перевести его сочиненія. О немъ тамъ высокаго мннія, просто сердце радуется.’ {Въ разсматриваемую пору заграничную извстность Соловьевъ могъ пріобрсти лишь въ качеств автора Кризиса западной философіи — притомъ по связи этой работы, главнымъ образомъ, съ именемъ Э. Ф. Гартманнъ Въ глав шестой, въ прим. 357-омъ, мы уже обращали вниманіе на то, что въ предисловіи къ 7-му изданію своей Philosophie des Unbewussten Э. ф. Гартманнъ называетъ, между прочимъ, и магистерскую диссертацію Соловьева (заглавіе ея переведено такъ: Die Krisis der abendlndischen Philosophie in Bezug auf die Positivisten), а предисловіе это помчено октябремъ 1375 г. Нкоторыя личныя свднія о Соловьев могли проникать тогда въ Германію при посредств кн. Д. Н. Цертелева и А. А. Козлова. Въ письм изъ Берлина отъ 1-го іюня 1875 г. Э. ф. Гартманнъ благодаритъ кн. Д. Н. Цертелева за указаніе статьи. Струве (о Г. Струве см. выше, прим. 357), извщаетъ о полученіи отъ А. А. Козлова его перевода (очевидно, Philosophie des Unbewussten) и объ обмн съ нимъ письмами, и затмъ выражается такъ: ‘Книги Струве и Соловьева я заказалъ въ книжномъ магазин, но до сихъ поръ еще не получилъ ихъ’ (слова письма приводятся здсь въ перевод, какъ выясняется изъ переписки съ тмъ-же кв. Д. Н. Цертелевымъ, русскимъ языкомъ Э. ф. Гартманнъ не владлъ). Получается такое впечатлніе, какъ-будто и на сочиненіе Соловьева, какъ на статью Струве, Э. Ф. Гартманну было указано раньше либо кн. Д. Н. Цертелевымъ, либо А. А. Козловымъ. См. Журналъ Министерства Народнаго Просвщенія, прим. 221-ое, стр. 92, 101, 102,— Просмотрвъ нкоторыя западно-европейскія періодическія изданія за 1875 г., мы съ печатными отзывами о Вл. С. Соловьев не встртились.}
А нкоторое время спустя она снова писала мн:— ‘Сейчасъ получила очень грустныя извстія о нашемъ Вл. С. Соловьев: въ Англіи онъ сталъ заниматься спиритизмомъ’ его здоровье ухудшилось. Говорятъ, онъ сталъ употреблять мало мясной пищи и хочетъ отъ нея отвыкнуть по принципу. Мн его жаль отъ души. Онъ вдь рдкій ученый и великолпный человкъ.’ {О пребываніи Соловьева въ Англіи рчь будетъ ниже, въ особыхъ главахъ.}
Первое письмо меня, конечно, очень порадовало, но второе совершенно разстроило. Все, что съ нимъ случалось печальнаго, я приписывала своему поступку съ нимъ и несказанно всякій разъ терзалась. Я очень много о немъ думала, чувство мое къ нему было весьма сложно и даже трудно-объяснимо. Во всякомъ случа, это чувство было для меня всегда только источникомъ мученія и моимъ самообвиненіямъ не было границъ.’ {Вникая въ подробности эпизода, съ художественной искренностью и простотою изображеннаго на предъидущихъ страницахъ Б. М. Поливановой, позволительно, намъ кажется, признать, что автору воспоминаній нтъ причины подвергать себя чрезмрнымъ самообвиненіямъ. Всего правильне эпизодъ этотъ освщенъ въ словахъ М. А. Поливанова: ‘одно скажу, молоды вы оба очень…..’ А затмъ, для надлежащей оцнки образа дйствій Соловьева, слдуетъ и на этотъ разъ подчеркнуть его импульсивность, уже отмченную нами раньше (прим. 573). Весь романъ разыгрывается меньше чмъ въ мсячный срокъ, причемъ ршительное предложеніе брачнаго союза длается ‘нежданно, негаданно’, при совершенно экстраординарной обстановк, въ какомъ-то внезапномъ порыв. Не будемъ, однако, торопиться съ упреками и по адресу Соловьева, истолковывая его импульсивность въ смысл непозволительнаго легкомыслія. Чувство его къ Б. М. Поливановой было, во всякомъ случа, боле серьезнымъ, чмъ можно было бы думать, судя по началу романа. Объ этомъ свидтельствуетъ то продолженіе его, которое будетъ разсказано нами въ своемъ мст…}
Сдлаемъ на этомъ мст перерывъ въ разсказ Е. М. Поливановой и послушаемъ, что говорятъ другія наши данныя, относящіяся до біографіи Соловьева, о весн и начал лта 1875 г. Остановимся прежде всего на матеріалахъ оффиціальныхъ, {Приводимыя ниже оффиціальныя данныя извлечены изъ ‘дла’ совта Московскаго университета 1875 г. за No 62. Выдержки эти доставлены вамъ С. И. Соболевскимъ.} а затмъ воспользуемся и частными.
8-го марта 1675 г, въ засданіи совта Московскаго университета было заслушано донесеніе историко-филологическаго факультета нижеслдующаго содержанія: — ‘Доцентъ философіи В. С. Соловьевъ обратился въ историко-филологическій факультетъ съ просьбой объ исходатайствованіи ему по окончаніи текущаго полугодія заграничной командировки на одинъ годъ и три мсяца въ Англію, преимущественно для изученія въ Британскомъ музе памятниковъ индійской, гностической и средневковой философіи.— Историко-филологическій факультетъ, имя въ виду, что доцентъ Соловьевъ еще не пользовался принадлежащимъ ему въ силу 228 (отдла ХVIII) университетскихъ правилъ правомъ на заграничную командировку, и что преподаваніе философіи на время его отсутствія можетъ быть поручено орд. проф. Троицкому, избранному Совтомъ университета въ засданіи 19-го декабря минувшаго 1874 г. и представленному на утвержденіе высшаго начальства, иметъ честь просить Совтъ университета объ исходатайствованіи доценту Соловьеву, согласно его просьб, заграничной командировки, и притомъ съ 1-го іюня сего 1875 г. по 1-ое января будущаго 1876 г. только съ сохраненіемъ содержанія, съ 1-го же января по 1-ое сентября 1876 г. съ прибавочнымъ пособіемъ изъ суммъ Министерства народнаго просвщенія въ размр тысячи рублей.’ {Повидимому, разумемый въ донесеніи факультета 228 университетскихъ правилъ соотвтствуетъ 1 отд. XII уже цитированныхъ нами Правилъ Московскаго Университету выраженному такъ: ‘Процессоры и вообще штатные преподаватели университета, не бывшіе еще за-границею на казенный счетъ, могутъ быть командированы за-границу не боле какъ на два года, съ сохраненіемъ жалованья и съ выдачею прибавочнаго денежнаго пособія.’ Сборникъ распоряженій и т. д. (прим. 261), стр. 864 Въ 4 того-же отд. XII читаемъ: ‘Командируемымъ профессорамъ и штатнымъ доцентамъ, какъ прибавочное денежное пособіе, полагается въ годъ 1000 р., съ расчетомъ по мсяцамъ.’ L. е — Въ послдующихъ томахъ Сборника мы не нашли новой полной редакціи правилъ, весьма возможно, что они постепенно пополнялись на основаніи тхъ или другихъ циркулярныхъ распоряженій министерства, причемъ, при послдовательныхъ перепечаткахъ, измнялась нумерація какъ параграфовъ, такъ и отдловъ.— Намъ удалось получить для просмотра Правила Императорскаго Московского Университета, изданныя въ Москв въ 1875 г. Здсь интересующіе насъ параграфы оказываются 212 и 216. Всего въ этомъ изданіи 219 и 17 отдловъ.} — Донесеніе, какъ водится, за подписями декана и секретаря факультета.
Въ журнал освтскаго засданія 8-го нарта 1875 г., въ ст. 9-ой, читаемъ:— ‘По выслушаніи сего донесенія [т. е. вышеприведеннаго] Совтъ университета приступилъ къ баллотированію доцента Соловьева на командированіе его за-границу, по окончаніи коего оказалось, что онъ получилъ избирательныхъ шаровъ 28 и неизбирательныхъ 3.— Опредлено: представить объ этомъ г. Попечителю Московскаго учебнаго округа и просить ходатайства Его Сіятельства [кн. м. П. Мещерскаго] о командированіи за-границу доцента Соловьева съ 1-го іюня сего 1875 г. по 1-ое января будущаго 1876 г. только съ сохраненіемъ содержанія, съ 1-го января по 1-ое сентября 1876 г. съ прибавочнымъ пособіемъ изъ суммъ Министерства народнаго просвщенія въ размр тысячи рублей. При этомъ ходатайств Факультета Совтъ университета, усматривая необходимость по случаю командированія за-границу доцента Соловьева поручить чтеніе философіи другому лицу и имя въ виду, что на каедру философіи уже избранъ ординарный профессоръ Варшавскаго университета Троицкій, и что разршеніе по представленію Совта Московскаго университета о перемщеніи профессора Троицкаго на службу въ здшній университетъ до сихъ поръ еще не послдовало, положилъ войти вновь съ ходатайствомъ о перемщеніи ординарнаго профессора Варшавскаго университета Троицкаго ординарнымъ профессоромъ Московскаго университета по каедр философіи’
17-го марта 1875 г., за No 351, отъ совта университета пошло соотвтственное представленіе на имя попечителя Московскаго учебнаго округа, воспроизводящее какъ донесеніе Факультета, такъ и опредленіе совта. Отвта на это представленіе пришлось ждать довольно долго — почти до половины іюня, т. е. какъ разъ до тхъ дней, когда такой унылой развязкой завершился — какъ-бы окончательно — столь быстро развернувшійся романъ Соловьева въ Дубровицахъ.
18-го апрля 1875 г., въ пятницу пасхальной недли, Соловьевъ писалъ, какъ мы знаемъ, кн. Д. Н. Цертелеву, {См. выше, въ глав шестнадцатой, прим. 1093-е.} что на-дняхъ онъ долженъ хать въ Петербургъ на недлю, и что 8-го мая у него экзаменъ. Объ этой поздк въ Петербургъ у насъ была рчь въ глав двнадцатой и въ глав шестнадцатой. Изъ разсказа Е. М. Поливановой теперь усматривается, что уже къ самому началу мая мсяца Соловьевъ былъ, во всякомъ случа, въ Москв. Объ экзамен мы имемъ документальное подтвержденіе въ расписанія испытаній студентамъ историко-филологическаго факультета на весну 1875 г. {Копія съ этого расписанія была сообщена намъ С. И. Соболевскимъ.} Здсь, въ столбц съ заголовкомъ, III-ій курсъ, и подъ датой: 8-го мая, четвергъ, значатся два экзамена — по греческому языку и по философіи. Именно въ этотъ самый день, вечеромъ, Соловьевъ былъ въ первый разъ на дому у родителей Е. М. Поливановой… Въ томъ-же письм на имя кн. Д. Н. Цертелева Соловьевъ выражаетъ намреніе выхать къ своему другу 8-го мая или 9-го. Надо думать, что планъ этотъ разстроился, ибо, судя по разсказу Е. М. Поливановой, около только-что указаннаго срока Соловьевъ отбылъ ‘въ Тулу’, {Путь въ Липяги идетъ на Рязань (см. выше, въ глав шестнадцатой, прим. 1096).} а 15-го мая онъ уже въ Дуброввцахъ, подъ Москвою. Изъ Дубровицъ онъ вызжалъ въ Москву лишь на короткое время я въ общемъ прогостилъ у Поливановыхъ приблизительно до 9-го іюня. За этотъ немногонедльный промежутокъ времени, который былъ отданъ отчасти и литературной работ, ибо въ іюньской книжк Русскаго Встника шло печатаніе отвта К. Д. Кавелину, Соловьевъ усплъ пройти черезъ довольно бурный личный романъ, богатый, какъ и предшествующій романъ съ Е. В. Романовой, прекрасными идеалистическими переживаніями, но такой-же пока неудачный въ смысл осуществленія брачныхъ предположеній, съ такимъ-же грустнымъ переходомъ отъ да къ нтъ. Съ послдующими Фазами этого романа мы еще встртимся въ дальнйшемъ изложеніи, но уже и теперь мы въ-прав сказать, что вмсто плохо налаживающейся эпиталамы намъ чудятся слова печальной баллады: —
Ritter, treue Schwesterliche
Widmet euch dies Herz,
Fordert keine andre Liebe,
Denn es macht mir Schmerz… 