Д. К. Петровъ.
О трагедіяхъ Кальдерона
(Посвящается Донъ Хуану Дубоску).
С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
1901.
I.
II.
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
|
III.
IV.
V.
О трагедиях Кальдерона, Петров Дмитрий Константинович, Год: 1901
Время на прочтение: 42 минут(ы)
Трагедіи Кальдерона уже давно обратили на себя вниманіе изслдователей, о нихъ высказаны были разнообразныя сужденія, между которыми намъ предстоитъ разобраться, ибо не вс они представляются намъ убдительными. Кром того, на нкоторые пункты въ трагедіяхъ Кальдерона предшествующіе изслдователи и критики не обратили вниманія, вслдствіе чего ихъ разборъ страдаетъ нкоторой неполнотой. Религіозныя и философскія драмы Кальдерона, а также его комедіи подвергались боле тщательному изученію. Мы оставляемъ ихъ въ сторон въ настоящемъ очерк, ограничиваясь боле спеціальнымъ анализомъ трагедій знаменитаго испанскаго драматурга. Напомнимъ сперва мннія наиболе выдающихся ученыхъ, писавшихъ о Кальдерон.
Первый изъ новыхъ критиковъ, который обратился къ изученію испанцевъ, былъ А. В. Шлегель. Въ своихъ ‘Vorlesungen ber dramatische Kunst und Litteratur’ онъ неоднократно говоритъ о Кальдерон, котораго считаетъ наиліучшимъ романтическимъ поэтомъ, но въ подробное изученіе трагедій Кальдерона не вдается. О чести, какъ причин трагическихъ осложненій, у Шлегеля говорится очень мало, и лишь вскользь упоминается, что честь принимаетъ иногда характеръ враждебной судьбы (ein feindseliges Schicksal). Наконецъ, Шлегель вовсе не отмчаетъ полнаго сходства въ построеніи всхъ трагедій Кальдерона, а не только пьесъ, изображающихъ оскорбленіе чести. Этотъ недосмотръ, который нельзя поставить въ вину Шлегелю, имвшему лишь весьма ограниченныя свднія по исторіи испанской драмы, повторяется, какъ увидимъ, и у другихъ писателей, изучавшихъ Кальдерона {А. W. v. Sclilegel’а Smmtliche Werke, изд. 1846 г., т. VI, стр. 60, 137, 154, 390, 395 и др.}. Среди работъ, посвященныхъ этому поэту, одно изъ самыхъ видныхъ мстъ необходимо отвести книг Viel-Castel’я ‘Essai sur le thtre espagnol’, которая отдльными статьями начала появляться въ Revue des deux Mondes съ 1841 г. Окончательное изданіе этой работы сдлано въ Париж, въ двухъ томахъ (Charpentier, 1882). Viel-Castel ясно и опредленно указываетъ фатализмъ трагедій чести у Кальдерона, а также отмчаетъ, что идеи, которые воплощены въ трагедіяхъ Кальдерона, не могутъ считаться совершенно устарлыми и въ наши дни. Устарли не самыя идеи, а то преувеличеніе (l’exagration), которое придаетъ имъ иногда поэтъ. У Кальдерона убійство изъ мести — необходимая принадлежность любви и ревности. Герой трагедіи Mayor monstruo los celos — истинный ревнивецъ. Какъ увидитъ читатель, наши мннія во многомъ примыкаютъ ко взглядамъ французскаго ученаго. Но и Viel-Castel, подобно прочимъ критикамъ, не разсматриваетъ вс шесть трагедій Кальдерона вмст, объединяя ихъ принципомъ фатализма, и кром того не указываетъ, въ чемъ же именно преувеличеніе идеи чести у Кальдерона, говоря точне, въ чемъ ошибка испанскаго поэта {Louis de Viel-Castel, Essai sur le thtre espagnol, т. I, стр. 329, 342, 346, 353 и слд. 384, 397 и т. д.}? Въ связи съ этимъ стоитъ замчаніе Віель-Кастеля, что характеры дйствующихъ лицъ въ трагедіи El Mdico de su honra превосходны: этого, какъ выяснится впослдствіи, никакъ нельзя сказать про характеръ протагониста. Viel-Castel подробне прочихъ ученыхъ изучилъ трагедіи Кальдерона, вслдствіе чего мы можемъ ограничиться самымъ краткимъ упоминаніемъ о мнніяхъ другихъ изслдователей испанскаго театра {Къ сожалнію, намъ вовсе не знакома работа Валентина Шмидта ‘Die Schauspiele Calderons erlutert und dargestellt’ (Elberfeld, 1857 г.), которая представляетъ библіографическую рдкость и не могла быть нами разыскана даже въ фундаментальныхъ библіотекахъ.}. Такъ, въ своемъ извстномъ труд по исторіи испанской драмы, указываетъ на безнравственный характеръ понятій о чести, лежащихъ въ основ трагедій Кальдерона. Онъ совершенно правильно замчаетъ, что борьба въ означенныхъ трагедіяхъ иметъ характеръ черезчуръ субъективный. Но въ общемъ, по его мннію, эти пьесы, напримръ El Mdico de su honra, превосходнйшія созданія поэзіи. Мннія Шака пріобрли наибольшую авторитетность и въ обществ, однако, мы не считаемъ ихъ правильными и постараемся придать иное освщеніе трагедіямъ Кальдерона {А. F. Schack, Geschichte der dramatischen Literatur und Kunst in Spanien, T. III, стр. 148, 149, 150, 156 и т. д.}. Тикноръ не останавливается на подробномъ анализ трагедій чести Кальдерона, при чемъ общая ошибка критиковъ — разсматривать трагедіи чести отдльно отъ другихъ, повторяется и у американскаго ученаго. Кром того, Тикноръ не отмчаетъ фатализма трагедій Кальдерона и не проводитъ строгаго различія между драмами чести и ревности, что безусловно необходимо. Анализъ трагедіи Amar despues de la muerte можно считать удачнымъ {Тикноръ, Исторія испанской литературы, т. II, стр. 329—336.}. Лемке ограничивается простымъ перечнемъ трагедій Кальдерона {Handbuch der Spanischen Literatur, т. III, стр. 675.}. Приблизительно въ предлахъ Шаковской формулировки вращается и Клейнъ, хотя приговоръ его, вообще, чрезвычайно суровъ. Оставляя безъ разсмотрнія собственно фаталистическія трагедіи Кальдерона, онъ нападаетъ на самыя понятія чести, принятыя у Кальдерона, какъ на нелпыя и безнравственныя. Онъ ставитъ Кальдерону въ вину, что онъ не возвысился надъ понятіями своего вка, которыя имютъ вполн условный характеръ. Лишь въ Саламейскомъ алькальд эти понятія стоятъ на здоровой, естественной почв. Словомъ, Клейнъ ставитъ Кальдерону въ вину то, въ чемъ поэтъ вовсе не виноватъ, забывая, что поэта мы должны оцнивать прежде всего съ исторической точки зрнія. Понятія о чести условны и. даже допустивъ, что по, нашимъ современнымъ взглядамъ, тогдашнія представленія о чести нелпы, мы должны прежде всего выяснить вопросъ, насколько удалось поэту и изъ нихъ построить интересную трагедію. У Клейна нтъ даже попытки отвтить на этотъ вопросъ. Слдуетъ, впрочемъ, указать, что Клейнъ иногда отмчаетъ фатализмъ трагедій Кальдерона {Klein, Geschichte des Dramas, т. XI, 2, стр. 79, 89, 205, 211, 217, 235, 245 и т. д.}. Шефферъ, указавъ, что понятія о чести, господствующія въ трагедіяхъ Кальдерона, предосудительны, спшимъ Уамтить, что они являются лишь драматической — пружиной. Подробнаго анализа пьесъ, интересующихъ насъ, у Шеффера нтъ. Кром того нельзя согласиться съ замчаніемъ Шеффера, что въ трагедіяхъ Кальдерона мы находимъ глубокую психологію героевъ: во всякомъ случа подобное замчаніе не относится ко всмъ трагедіямъ Кальдерона {Geschichte des Spanischen National-Dramas, т. I, стр, 4 и т. II, стр. 9, 12, 29 и т. д.}. Послдній по времени историкъ испанскаго театра Ad. Gassier не прибавляетъ ничего существенно новаго къ изученію трагедій Кальдерона. У него нтъ подробнаго анализа трагедій Кальдерона, и кром того авторъ повторяетъ старую мысль, что Кальдеронъ восхваляетъ въ своихъ трагедіяхъ чести {Ad. Gassier, Le thtre espagnol, стр. 181—188.}. Гюнтнеръ въ спеціальной работ, посвященной нашему поэту, также повторяетъ по вопросу о трагедіяхъ Кальдерона общепринятыя мысли, формулированныя Шакомъ {Gnthner, Calderon und seine Werke, т. II, стр. 190—191.}. Наконецъ, у общихъ историковъ искусства, поэзіи и драмы мы не находимъ сколько-нибудь оригинальныхъ замчаній о трагедіяхъ Кальдерона {Каррьеръ, Искусство въ связи съ общимъ развитіемъ культуры, т. IV,. стр. 344—348, Proelss, Geschichte des neuren Dramas, т. II, стр. 358—360 и т. д.}. Не боле посчастливилось трагедіямъ Кальдерона и у испанскихъ критиковъ. И они въ большинств случаевъ высказываютъ мысли, принятыя у нмецкихъ ученыхъ. Напримръ, Арценбушу трагедія El Mdico de su honra кажется прямо безбожной, на томъ основаніи, что въ ней месть объявляется позволительной. Конечно, такое же обвиненіе, съ точки зрнія Арценбуша, легко примнить и къ остальнымъ трагедіямъ Кальдерона {Calderon, Comedias, т. IV, стр. 695 (= Biblioteca de Autores Espanoles, т. 14).}. Angel Lasso de la Vega въ юбилейной работ, посвященной нашему поэту, не входитъ въ подробный анализъ идей, лежащихъ въ основ его театра, тмъ не мене утверждаетъ на каждомъ шагу, что Кальдеронъ восхваляетъ, обожествляетъ честь и т. д. {Calderon de la Barca, Estudio de las obras de este insigne poeta. Madrid, 1S82, passim.}
Гораздо боле удовлетворительной представляется намъ книга извстнаго испанскаго ученаго г. Antonio Rubio y Lluch, ‘El sentimento del honor en el teatro de Calderon’ (Barcelona, 1882, XVI+290 стр,). Во многихъ отношеніяхъ необходимо принять мысли, которыя высказываетъ Rubio y Lluch. Напримръ, онъ совершенно правильно отмчаетъ, что драмы Кальдерона полны протестовъ противъ суровыхъ законовъ чести (стр. 102 и слд.). Но онъ ничего не говоритъ о драматическомъ значеніи этого протеста. О томъ, что герои трагедій чести у Кальдерона не имютъ каждый достаточно ясной индивидуальности — капитальный недостатокъ этихъ драмъ — г. Rubio у Lluch говоритъ лишь вскользь (стр. 129). Точно также слдовало гораздо подробне остановиться на другомъ коренномъ недостатк названныхъ драмъ, именно на отсутствіи достаточно точнаго изображенія психологіи героевъ (стр. 139, 252). Дале авторъ неоднократно осуждаетъ самые законы чести, которые служатъ драматической пружиной трагедій Кальдерона, и называетъ ихъ нелпыми и дикими (стр. 277). Спшу замтить, что указанныя неточности въ работ г. Rubio y Lluch не уничтожаютъ другихъ капитальныхъ достоинствъ этой книги, которая можетъ служить прекраснымъ руководствомъ при изученіи театра Кальдерона. Adolfo de Castro y Rossi въ своемъ Discurso acerca de la costumbres pblieas y privadas de los Espanoles en el Siglo XVII, fundado en el estudio de las comedias de Calderon (Madrid, 1881) указываетъ, что понятія, съ которыми мы имемъ дло, были общепринятыми въ испанскомъ обществ XVII вка (стр. 144 и слд.), съ чмъ, конечно, нельзя не согласиться. Но г. Castro не изучаетъ самыхъ трагедій Кальдерона по существу, что вполн объясняется цлью его трактата. Наконецъ Menndez y Реіауо, лучшій, хотя въ общемъ и суровый критикъ Кальдерона, въ подробный анализъ нашихъ трагедій не входитъ, ограничившись замчаніемъ, что трагедіи чести у Кальдерона насквозь безнравственны {Calderon y su teatro, Madrid, 1886, стр. 279.}. И въ позднйшей своей работ, предисловіи къ избраннымъ произведеніямъ Кальдерона (Biblioteca clasica, томы 36, 37, 38 и 39), почтенный испанскій ученый называетъ міровоззрніе, на которомъ основана трагедія El Mdico de su houra, нелишеннымъ нкоторой дозы фальши (стр. LLX, т. 36). Но г. Menndez y Реіауо правильно различаетъ между трагедіями ревности и чести и указываетъ на постоянный протестъ героевъ противъ понятій, которымъ они должны подчиняться {Calderon y su teatro, стр. 251—253.}. Словомъ, о трагедіяхъ Кальдерона высказывались мысли часто противоположныя, въ которыхъ нельзя разобраться, не пересмотрвъ снова вс эти трагедіи. Лишь посл подробнаго анализа трагедій Кальдерона возможно будетъ указать, есть-ли въ нихъ какіе-нибудь недостатки и въ чемъ именно они заключаются.
Мы имемъ всего шесть трагедій Кальдерона — El mayor monstruo los celos, Amar despues de la muerte, El mdico de su honra, A secreto agravio scrta venganza, El Pintor de su deshonra и El Alcalde de Zalamea {По русски: Самое великое чудовище — ревность, Любовь за гробомъ, Врачъ своей чести, Тайному оскорбленію тайная месть, Живописецъ своего позора и Саламанскій алькальдъ.}. Есть еще одна піеса Кальдерона, которую можно назвать трагедіей, именно ‘Las trиs justieias en una’. Однако, мы оставимъ ее въ сторон, патомъ соображеніи, что герой пьесы изъ числа ‘добродтельныхъ разбойниковъ’ и потому долженъ быть изучаемъ совсмъ въ иномъ соединеніи. Эта фигура получитъ надлежащее освщеніе лишь въ сопоставленіи съ героями многочисленныхъ піесъ, написанныхъ на ту же тему (напримръ, Luis Perez el Gallego, El Purgatorio de San Patricio). Дале, любовь, ревность или честь не имютъ въ этой трагедіи первенствующаго значенія, и надо всмъ высится въ ней идея божественнаго провиднія, карающаго за грхи. Такимъ образомъ эта піеса не иметъ ничего общаго съ трагедіями, о которыхъ рчь будетъ ниже. (О выдленіи трагедій Кальдерона изъ остальной массы его произведеній см. у Menendez y Pelayo въ Teatro Selecto de Calderon т. I, стр. LIX и слд.). Что же общаго у шести указанныхъ трагедій? Во всхъ нихъ катастрофа выясняется не изъ личнаго характера героевъ и героинь, а вызвана какими-либо вншними обстоятельствами. Въ этомъ отношеніи испанская трагедія представляется совершенной противоположностью французскому театру. Такихъ трагедій, гд дйствіе зависитъ отъ психологіи героевъ, у Кальдерона нтъ. Въ трагедіяхъ нашего поэта характеръ героя, какъ бы превосходно онъ ни былъ обрисованъ, не стоитъ въ прямой связи съ катастрофой. Развязка трагедій Кальдерона совершается такимъ образомъ, что герой страдаетъ и гибнетъ или непосредственно отъ вншнихъ обстоятельствъ или отъ дйствія какой-либо моральной силы, вызванной къ жизни этими обстоятельствами. Если мы условимся называть такое построеніе трагедій ‘фаталистическимъ’, то всего боле фатализма найдемъ въ первой изъ нихъ ‘El mayor monstruo los celos’. Содержаніе ея сводится къ слдующему. Иродъ, тетрархъ іерусалимскій, и Маріамна, его жена,— вполн счастливые супруги. Они взаимно любятъ другъ друга, и эта любовь наполняетъ все ихъ существованіе. Но счастье ихъ омрачилось однимъ обстоятельствомъ. Какой-то астрологъ предсказалъ Маріамн, что она должна погибнуть отъ кинжала Ирода, и вмст съ этимъ ея гибели будетъ содйствовать какая-то таинственная причина, которую предсказатель назвалъ ‘самымъ ужаснымъ чудовищемъ въ мір’. Какое это чудовище? Маріамна, конечно, не можетъ догадаться, и душа ея полна самыхъ мрачныхъ предчувствій. Иродъ успокаиваетъ жену. Самое ужасное чудовище въ мір — это его любовь къ ней. Страстне и сильне его любви нтъ ничего въ мір. А можетъ ли любовь погубить кого-нибудь? Не къ чему бояться и кинжала, отъ котораго чрезвычайно легко отдлаться. Иродъ бросаетъ его въ море съ террасы своего загороднаго дворца… Но не такъ-то легко идти противъ роковаго стеченія обстоятельствъ… Иродъ въ союз съ Антоніемъ уже давно ведетъ войну противъ Октавіана. Союзный флотъ побжденъ и одинъ изъ офицеровъ, Толомео, спшитъ къ Ироду съ этимъ непріятнымъ извстіемъ. Кинжалъ Ирода угодилъ Толомео въ плечо, когда онъ вплавь добирался до берега. И такъ Маріамна вновь видитъ орудіе своей смерти. Она не въ силахъ вынести этого ужаснаго зрлища и поспшно удаляется. Толомео разсказываетъ своему повелителю о пораженіи. Но изъ бесды со старымъ офицеромъ, Филипо, мы узнаемъ, что Иродъ довольно равнодушенъ къ побд Октавіана. Онъ огорченъ, лишь поскольку все это касается его любви къ Маріамн. Онъ расчитывалъ войти съ нею, какъ тріумфаторъ, въ древній Римъ. Пусть погибъ флотъ, пусть умеръ Антоній, пусть весь міръ подчинится Октавіану. Бсе это не печалитъ Ирода. Печаль его кроется въ томъ, что онъ не могъ сдлать Маріампу царицей міра. Только поэтому непріятно ему, что въ мір есть человкъ боле счастливый и знаменитый, чмъ онъ (акт. I сц. 5-я). Затмъ дйствіе переносится въ Мемфисъ, во дворецъ Октавіана. Среди плнниковъ римскаго героя мы видимъ Аристобула, брата Маріамны. У него между прочимъ отобрали письма, изъ которыхъ съ несомннностью слдуетъ, что Иродъ былъ въ союз съ Антоніемъ противъ Октавіана. Онъ отдаетъ приказъ захватить Ирода и привести къ нему. Среди бумага. Аристобула Октавіанъ находитъ портретъ незнакомой ему, прекраснйшей женщины. Онъ не знаетъ, что это портретъ Маріамны, и влюбляется въ нее. Между тмъ тучи собираются надъ головой Ирода. Прежде всего онъ не знаетъ, какъ ему быть съ кинжаломъ, который опять очутился въ его рукахъ? Онъ хочетъ его отдать Маріамн, ему безопасне быть въ ея рукахъ, потому что она, конечно, сама себя не захочетъ погубить. Но Маріанна боится носить съ собой орудіе своей смерти и проситъ Ирода сохранить у себя роковой кинжалъ. Если правда, говоритъ она, что самое великое чудовище въ мір твоя любовь, то мн не грозитъ никакая опасность. Если ты меня любишь, то меня не убьешь. А если не любишь, то самое великое чудовище въ мір, твоя любовь, уже не иметъ ко мн никакого отношенія, мн страшна не можетъ быть (акт. I сц. 13-я). Иродъ соглашается съ этими доводами жены и оставляетъ кинжалъ при себ…
Не успли они кончить разговора, какъ приносятъ извстіе, что войска Октавіана подступили къ Іерусалиму. Иродъ ршается защищаться… На этомъ кончается первый актъ. Въ самомъ начал втораго мы узнаемъ, что Октавіанъ еще сильне влюбился въ неизвстную красавицу, веллъ нарисовать ея большой портретъ и повсилъ у себя въ комнат. Съ маленькимъ портретомъ онъ не разстается, и, когда приводятъ плннаго Ирода, онъ занятъ его разсматриваніемъ. Когда Иродъ наклоняется поцловать руку Октавіана, онъ замчаетъ, чей портретъ у побдителя. Мгновенно забываетъ Иродъ о своемъ униженіи, о томъ, что ему грозитъ смерть. Лишь одному чувству остается мсто въ его душ — ревности. Надо убить Октавіана. Онъ бросается на него съ кинжаломъ, но большой портретъ Маріамны случайно срывается съ своего мста, падаетъ между ними, и ударъ, назначенный Октавіану, достается портрету. Замтивъ движеніе Ирода, Октавіанъ велитъ схватить его и бросить въ темницу. А кинжалъ Октавіанъ оставляетъ при себ, грозя отомстить оскорбителю прекрасной незнакомки и убить его этимъ самымъ кинжаломъ (акт. И сц. 4-ая). Въ темниц разыгрывается сцена, изъ которой читатель убждается, что самое великое чудовище въ мір и есть ревность Ирода. Для него нтъ сомннія, что Октавіанъ любитъ Маріанну, и въ этомъ причина его несчастія. Опять повторяетъ онъ Филипо, что ни неудавшаяся политика, ни позоръ — ничто не тревожитъ его души. Онъ умираетъ отъ ревности. Ему страшила самая мысль, что Маріамна достанется другому. Чтобы избжать этого, онъ ршился на одинъ поступокъ. Пусть называютъ его безуміемъ и жестокостью! Что все это въ сравненіи съ мученіями ревности? Онъ отдаетъ Филипо приказъ убить Маріамну, въ томъ случа если Октавіанъ велитъ его казнить. Но пусть только Маріамна не узнаетъ, что этотъ ужасный приказъ исходитъ отъ него. Иродъ не хочетъ, чтобы она возненавидла его, умирая. Свое жестокое ршеніе Иродъ оправдываетъ ссылкой на силу любви. Всякій мужъ и любовникъ, говоритъ онъ, предпочтетъ видть свою даму мертвой, чмъ въ объятіяхъ другого (акт. II, сц. 10-я).
Филипо отправляется въ Іудею. Тамъ Маріамна занята мыслію, какъ бы послать Ироду помощь и освободить его изъ плна. Записка Ирода, содержащая смертный приговоръ Маріамн, попадаетъ ей въ руки. Она прочитываетъ ее, и чувство оскорбленной гордости поднимается въ ея душ. ‘Когда я забочусь о твоей свобод, говоритъ она, и, какъ Семирамида, спускаю на морскія волны цлый Вавилонъ кораблей, когда мое воображеніе цлуетъ твою тнь, когда я обнимаю пустой воздухъ, обманутая фантазіей, ты въ мрачномъ жилищ, въ твоей ужасной темниц, ты замышляешь мою смерть?’ Но не только эта случайная неблагодарность Ирода поразила Маріанну. Она оскорблена и недовріемъ Ирода: какъ могъ онъ подумать, что она переживетъ его? Неужели и безъ его приказанія она не знала бы, какъ ей поступить? Маріамн приходится пережить страшную борьбу. Съ одной стороны она любитъ Ирода, съ другой — въ ней сказывается горечь несправедливой и жестокой обиды. Она не можетъ выйти изъ этого конфликта и проситъ помощи у неба. Тмъ временемъ Октавіанъ завладлъ Іерусалимомъ. Маріамна, въ которой онъ узналъ оригиналъ прекраснаго портрета, умолила его пощадить Ирода и вернуть ему свободу и царство. Иродъ вполн счастливъ, но его ждетъ жестокое разочарованіе. При людяхъ Маріамна бросилась ему въ объятія, но когда они вернулись во дворецъ, все перемнилось, такъ что Иродъ съ удивленіемъ спрашиваетъ: ‘Подаривъ мн жизнь, зачмъ бжишь ты отъ меня? Почему ломаешь блыя руки? Почему ты блдна и твой голосъ дрожитъ? Зачмъ пришла ты въ эти отдаленныя комнаты дворца? Что это значитъ?’ Маріамна говоритъ мужу, что она знаетъ про его ужасное приказаніе. Она указываетъ Ироду, какъ жестоко и неумстно оно. ‘Одинъ лишь ты, варваръ, не только ласкаешь то, что любишь, но не хочешь разстаться съ нимъ и посл смерти. Я допускаю, что твое приказаніе вызвано ревностью, готова все привести въ твое оправданіе. Но скажи мн, какой же скупецъ беретъ что-нибудь изъ этого міра въ тотъ?’ Она не можетъ боле любить его: онъ ей противенъ. Ей страшно быть съ нимъ, ужъ не есть ли его безумная ревность то ужасное чудовище, отъ котораго ей суждено погибнуть? Оберегая свое доброе пмя, она не уйдетъ отъ Ирода ‘vivir en ei clima ms remoto’, но отнын не будетъ имть съ нимъ никакихъ сношеній и удалится въ уединенную башню, куда онъ никогда не долженъ входить (акт. III сц. 6-я). Иродъ доволенъ такимъ ршеніемъ жены: теперь она не достанется ни ему, ни другому. Даже самъ онъ не будетъ подходить къ ея жилищу, чтобы не ревновать къ самому себ. Теперь Иродъ уже понялъ, что самое ужасное чудовище въ мір и есть ревность, но онъ еще не знаетъ, какъ можетъ погибнуть Маріамна отъ этого чудовища? А происходитъ это слдующимъ образомъ. До Октавіана доходятъ слухи, что Иродъ заперъ Маріамну въ башню и вообще жестоко съ ней обращается. Онъ идетъ выручить ее изъ затруднительнаго положенія. Но Маріамна отвергаетъ его предложенія, отвергаетъ любовь и грозитъ покончите самоубійствомъ, если Октавіанъ не оставитъ ея. Октавіанъ посл вышеуказанной сцены въ Мемфис, когда ударъ Иродова кинжала достался на долю портрета, не разстается съ этимъ кинжаломъ, и именно этотъ кинжалъ выхватываетъ у него Маріамна. Пользуясь замшательствомъ Октавіана, Маріамна спасается отъ него бгствомъ, а роковой кинжалъ остается лежать на полу. Въ это время несчастный ревнивецъ тихонько пробирается въ башню Маріанны. Онъ видитъ въ комнат слды борьбы и безпорядка, замчаетъ и кинжалъ. Все для него становится ясно: несомннно, Октавіанъ восторжествовалъ надъ добродтелью Маріамны. Но это убжденіе сейчасъ же смняется другимъ. Въ комнату вбгаетъ Маріамна, и вслдъ за ней Октавіанъ. Видя поспшное бгство своей жены, Иродъ понимаетъ, что она спасается отъ Октавіана, и что, слдовательно, съ ея стороны ему нечего опасаться измны. Онъ вполн опредленно выражается по этому поводу:
Vista tu fuga, tu liouor
Este pecho ser muro
T. e. ‘я вижу твое бгство, и грудь моя защититъ твою честь’.
Между соперниками въ полной темнот происходитъ схватка, во время которой Иродъ, по ошибк, роковымъ кинжаломъ убиваетъ Маріамну. Итакъ предсказаніе совершилось. Хотя и не ревность Ирода была непосредственной причиной гибели Маріамны, но все-таки она погибла отъ самаго великаго чудовища въ мір.
Ревность, которая и есть это самое чудовище, какъ бы воплотилась въ Ирод. Не любовь его, какъ онъ думалъ сперва, оказалась этимъ чудовищемъ, а онъ самъ и воплотившаяся въ него ревность.
Когда вс окружающіе негодуютъ на Ирода, обвиняя его въ смерти невинной Маріамны, онъ отвчаетъ имъ. что не онъ, а судьба, погубила Маріамну.
Tados
Yo no la lie dado la muerte
Pues quin?
Tetraea
El destino suyo,
Pues que muriendo mis celos,
Que son sangrientos verdugos,
Vino morir las manos
Del mayor monstruo del mundo.
А что касается кинжала, то, какъ было предсказано, онъ и послужилъ орудіемъ враждебной судьбы. Иродъ, убивъ самое дорогое для себя существо, конечно, уже не можетъ жить и въ отчаяніи бросается въ морскія волны. Таково содержаніе этой трагедіи. Изъ анализа ея выясняется, что построеніе ея дйствительно таково, что сюжету ея подходитъ названіе фаталистическаго. Не говоримъ уже о томъ, что событія заране подготовлены враждебнымъ рокомъ. Въ теченіи трехъ актовъ дйствующія лица стараются вырваться изъ желзныхъ цпей судьбы и подъ конецъ, повидимому, успваютъ въ этомъ. Но тутъ является кинжалъ, и судьба довершаетъ свое дло. Съ другой стороны ясно, что Иродъ есть дйствительный ревнивецъ. Онъ какъ бы наглядно показываетъ, что любовь и ревность нераздлимы. Любовь въ этой пьес показываетъ свою жестокую, мрачную сторону, размышленіе надъ которой заставило Лопе де Вегу воскликнуть — Qu amor no acaba en tragedia? Даже отдавая свое ужасное приказаніе, Иродъ все еще находится во власти любви, конечно, любви страстной, эгоистической и исключительной. Но тмъ не мене онъ не противорчитъ самъ себ, онъ весь сотканъ изъ одного чувства, которое, сообразно обстоятельствамъ, является то какъ любовь, то какъ ревность. Поэтому Иродъ — фигура цльная, чуждая какой-либо дисгармоніи, и исторія его несомннно производитъ трагическое впечатлніе. То же самое слдуетъ сказать и о Маріамн, въ которой авторъ искусно соединилъ черты существа слабаго и безпомощнаго передъ враждебной силой судьбы и женщины гордой и независимой, чувства которой глубоко уязвлены несправедливыми подозрніями мужа.
Не мене фатализма въ трагедіи Amar despues de la muerte, которая общимъ характеромъ своимъ напоминаетъ Ромео и Джульетту Шекспира. Здсь, какъ и въ англійской пьес, изображена трагическая исторія любви двухъ молодыхъ людей, кончившаяся печально вслдствіе неблагопріятнаго стеченія обстоятельствъ. У Шекспира Дамокловымъ мечомъ, который губитъ Ромео и Джульетту, служитъ вражда между двумя знатными фамиліями Вероны. У Кальдерона трагедія любви разыгрывается на фон крупнаго историческаго событія, именно возстанія мавровъ Альпухарры, которое длилось отъ 1568 г. до 1570 г. и было подавлено усиліями донъ Хуана Австрійскаго. Критики этой превосходной пьесы единогласно прославляютъ безпристрастіе и искусство Кальдерона, съ какими онъ изобразилъ это, не особенно пріятное для испанскаго самолюбія, событіе. Герои пьесы мориски, Tuzani и Clara — страстно любящіе другъ друга. Несмотря на ихъ происхожденіе и обычное у испанцевъ презрительное отношеніе къ маврамъ везд, гд они сопоставляются съ христіанами, Кальдеронъ сдлалъ своихъ героевъ вполн достойными любви и уваженія читателя. Когда началось знаменитое возстаніе, любовники должны покинуть Гранаду, гд жили до сихъ поръ. Отецъ Клары получилъ начальствованіе надъ однимъ изъ возставшихъ городовъ, а Tuzani — надъ другимъ. Оба эти города находятся въ горахъ Альпухарры, въ недальнемъ разстояніи одинъ отъ другого, такъ что Clara и Tuzani продолжаютъ видться. Уже назначенъ день ихъ свадьбы. Но въ этотъ самый день испанцы идутъ приступомъ на городъ, въ которомъ живетъ Clara, и овладваютъ имъ. Одинъ испанскій солдатъ, по имени Garcs, смертельно ранитъ Клару, желая воспользоваться ея драгоцнностями. Затмъ слдуетъ эффектная сцена. При яркомъ пламени горящихъ домовъ, подъ страшный шумъ битвы, Tuzani, который примчался изъ сосдняго города на защиту своей милой, видитъ ее едва живой. Клара, принимая жениха за испанца, проситъ его изъ состраданія нанести ей смертельный ударъ:
Тусани. О, несчастное божество! Тотъ, кто держитъ тебя въ своихъ объятіяхъ, вовсе не хочетъ убить тебя, онъ предпочелъ бы свою жизнь раздлить на дв половины (и одну отдать теб).
Клара. Изъ твоихъ словъ я вижу, что ты африканскій арабъ, й если я дважды имю право на твою помощь, какъ женщина и какъ женщина несчастная, окажи мн одну услугу. Въ Гавіи живетъ, какъ алькальдъ, Тусани, супругъ мой. Немедля отправься къ нему и это послднее, крпкое объятіе передай ему отъ меня. Скажи ему, что его жена, обагренная собственной кровью, лежитъ въ Гимер, убитая рукой испанца, боле жаднаго до ея драгоцнностей, чмъ до ея жизни.
Тусани. То объятіе, которое ты даешь мн, не надо передавать твоему мужу: онъ самъ здсь, чтобы его принять. Вдь никто не опаздываетъ въ несчастьи!
Клара. Лишь твой голосъ, о, мое блаженство, могъ дать мн новое дыханіе, лишь онъ длаетъ счастливой мою смерть. О, дай мн обнять тебя, умереть въ твоихъ объятьяхъ и умереть!..
Не докончивъ своей рчи, Клара умираетъ, и Tuzani надъ ея трупомъ даетъ клятву отомстить ея убійц. Переодвшись испанцемъ, Tuzani пробирается въ непріятельскій лагерь, гд судьба сводитъ его съ убійцей невсты. Здсь опять весьма патетическая сцена, когда Garcs, не зная, кто находится передъ нимъ, спокойно разсказываетъ Tuzani, какъ онъ убилъ Клару. Онъ кончаетъ свой разсказъ словами: ‘Желая отнять у ней ея украшенія, я ударилъ ее кинжаломъ въ грудь’… Тогда Tuzani выхватываетъ свой кинжалъ и закалываетъ Garcs’а, говоря: ‘И ударъ твой былъ таковъ?’ {Calderon, Comedias III, стр. 699, 3. Въ подлинник: Fu — Como esta la pualada?} Отомстивъ за убійство невсты, Tuzani, гордый и неукротимый, удаляется въ родныя горы.
И въ этой трагедіи герои страдаютъ и гибнутъ не вслдствіе своихъ страстей, а потому что жизнь ихъ вовлечена въ водоворотъ крупныхъ историческихъ событій. Страстная любовь Клары и Tuzani виновата ли въ подобной развязк? Изъ ихъ характера можно ли вывести, что они должпы погибнуть? Разумется нтъ, и въ комедіяхъ ‘плаща и шпаги’ Кальдеронъ, черезъ самыя разнообразныя препятствія, обыкновенно доводитъ любовную исторію до счастливаго окончанія. Значитъ, любовь не представлялась Кальдерону исключительной трагической силой, одно прикосновеніе которой губитъ человка. Но въ данномъ случа дло получаетъ трагическій оборотъ, потому что исторія никогда не справляется съ желаніями отдльныхъ лицъ и неукоснительно совершаетъ свое шествіе, хотя бы при этомъ погибли тысячи индивидуумовъ. Печальная судьба людей въ тяжелыя военныя времена, вотъ тема Кальдероновской трагедіи. Ясно, что постройка этой трагедіи совершенно напоминаетъ намъ постройку El mayor monstruo los celos: и тамъ и здсь развязка не стоитъ въ связи съ характеромъ героевъ, а объясняется вншними обстоятельствами. Не желая задерживать читателя подробнымъ анализомъ второй трагедіи Кальдерона, перейду къ трагедіямъ собственно чести.
Какого же рода судьба является намъ въ четырехъ трагедіяхъ чести Кальдерона, и можно ли, вообще, назвать ихъ фаталистическими? Эти вопросы выясняются при ближайшемъ разсмотрніи трагедій.
Основная тема ихъ — месть за оскорбленную честь. Три изъ нихъ въ различныхъ варіаціяхъ изображаютъ, какъ мужъ убиваетъ жену за ея мнимую или дйствительную измну. Для подробнаго анализа остановимся на самой мрачной и кровавой изъ трехъ трагедій, изображающихъ оскорбленіе супружеской чести. Это — знаменитая пьеса ‘ЕІ Mdico de su honra’ (Врачъ своей чести). Инфантъ, донъ Энрике, упалъ съ копя и въ безчувственномъ состояніи былъ принесенъ въ загородный домъ Гутьерре Солиса, неподалеку отъ Севильи. Этотъ Гутьерре Солисъ женатъ на молодой Пенсіи, за которой когда-то ухаживалъ инфантъ. Пенсія раздляла его чувства, но по вол родителей ей пришлось выйти за Гутьерре. Инфантъ не могъ воспрепятствовать этому браку, потому что находился тогда въ отсутствіи. Теперь ему снова пришлось столкнуться съ Пенсіей. Пенсія еще любитъ инфанта по прежнему, но ршаетъ побороть эту страсть, какъ противную супружеской чести. Когда Энрике очнулся и увидлъ, кто передъ нимъ находится, онъ хочетъ сейчасъ покинуть жилище Гутьерре. Въ это время возвращается самъ хозяинъ, Гутьерре Солисъ, и благодаритъ инфанта за высокую честь остановиться на время въ его дом. Энрике, въ досад, что Пенсія уже боле не можетъ ему принадлежать, удаляется. Гутьерре, оставшись вдвоемъ съ женою, въ самыхъ галантныхъ выраженіяхъ проситъ у ней позволенія покинуть ее на время и отправиться въ Севилью, чтобы засвидтельствовать свои врноподданническія чувства королю, Петру Жестокому. Пенсія не особенно охотно отпускаетъ мужа. Догадливая служанка замтила, что посл всего этого происшествія Пенсія потеряла обычную веселость, и говоритъ ей объ этомъ. Пенсія въ двухъ словахъ указываетъ служанк, какъ затруднительно ея положеніе.— ‘Tuve amor y tengo honor’, т. е. я любила Энрике, чувство это легко можетъ возродиться, но честь повелваетъ мн хранить врность Гутьерре (акт. I сц. 11). Пенсія и не измнитъ мужу даже въ мысляхъ, но обстоятельства сложатся такъ, что Гутьерре повритъ въ ея измну. Изъ дальнйшаго развитія пьесы мы узнаемъ, что Гутьерре не только галантенъ въ обращеніи съ женщинами, не только любитъ Менсію и чрезвычайно лояленъ по отношенію къ государю и членамъ царской фамиліи, но и ревниво оберегаетъ свою честь отъ всякихъ оскорбленій. Такъ онъ признался Петру Жестокому, почему онъ не женился на Леонор, за которой когда-то ухаживалъ. Онъ видлъ, какъ однажды, ночью, какой-то мужчина соскочилъ съ балкона ея дома. Это ему показалось достаточнымъ, чтобы прервать съ нею отношенія. Одинъ изъ кавалеровъ, присутствующихъ при этомъ, заступился за Леонору, Гутьерре возражаетъ, и они въ присутствіи короля хватаются за шпаги. Король, видя въ этомъ неуваженіе къ своей особ, велитъ ихъ отвести въ тюрьму. Энрике очень радъ такому обороту дла: онъ спшитъ воспользоваться отсутствіемъ Гутьерре, чтобы повидаться съ Менсіей, но тюремщикъ въ Севиль — другъ Гутьерре и на честное слово отпустилъ его до зари, чтобы Гутьерре могъ постить свою усадьбу. Гутьерре прізжаетъ домой, какъ разъ въ тотъ моментъ, когда Энрике изливаетъ передъ Менсіей свои жалобы на ея измну. Менсія, чтобы не возбудить подозрній мужа, прячетъ инфанта въ своей комнат и, стараясь овладть собой, спшитъ навстрчу мужу. Она надется какъ-нибудь избавиться отъ непріятнаго гостя. Посл первыхъ привтствій, Менсія уходитъ приготовить мужу ужинъ, но черезъ нсколько минутъ возвращается съ крикомъ, что у себя въ комнат она видла незнакомаго мужчину. Гутьерре спшитъ узнать, въ чемъ дло, и, когда они идутъ, Менсія, какъ бы случайно гаситъ свчу. Инфанту удалось спастись. Гутьерре возвращается, но это уже не нжный счастливый супругъ. Въ душу его запало подозрніе: въ комнат Менсіи онъ нашелъ чей-то кинжалъ. Подозрнія его усиливаются, когда Менсія, видя этотъ кинжалъ, думаетъ, что Гутьерре хочетъ ее убить, и начинаетъ оправдываться. Гутьерре успокаиваетъ ее, но про себя замчаетъ:
Ay, honor! muelio tenemos
Que hablar solas los dos
(о многомъ нужно намъ поговорить наедин, о честь моя!— Акт. II сц. 11). Король между тмъ прощаетъ Гутьерре. Встртившись во дворц съ инфантомъ, Гутьерре замчаетъ, что кинжалъ, найденный имъ въ комнат Менсіи, совершенно подходитъ къ шпаг инфанта. Ужъ не инфантъ ли былъ у Менсіи? Подозрнія все сильне и сильне подымаются въ душ, но онъ не даетъ имъ воли и старается спокойно обсудить положеніе дла. Вся видимость противъ Менсіи, но тутъ можетъ быть случайное совпаденіе. Менсія женщина вполн достойная и не измнитъ чести. Но вдь и на солнц есть пятна, можетъ забыться и Менсія. ‘Честь моя находится въ опасности, я долженъ лчить ее’. Гутьерре ршаетъ наблюдать за женой и съ этой цлью опять тайно вернуться въ усадьбу. Дальнйшее развитіе исторіи и состоитъ въ томъ, какъ постепенно убждается Гутьерре въ виновности жены. Ночью въ саду Менсія принимаетъ Гутьерре за инфанта, и Гутьерре при этомъ узнаетъ, что инфантъ дйствительно былъ въ комнат Менсіи. Гутьерре отомститъ за такое оскорбленіе чести. Но месть эта будетъ тайная, и никто не узнаетъ о позор Гутьерре.
Pues mdico llamo de mi honra,
Yo cubrir con tierra mi deshonra (актъ II сц. 19).
Онъ узнаетъ, что инфантъ еще прежде его любилъ Менсію. Нтъ для него выхода изъ затруднительнаго положенія, есть лишь одно средство — убить измнницу. Потомъ онъ находитъ у жены записку, вполн невинную, къ инфанту. Теперь дло кончено. Подозрнія оправдались. Убить инфанта Гутьерре не можетъ, это запрещаетъ ему его лояльность. Но Менсія должна умереть. Однако, убивая ея тло, Гутьерре не хочетъ губить ея души. Онъ даетъ ей два часа времени, чтобы исповдаться и причаститься. Онъ пишетъ ей записку: ‘Любовь тебя обожаетъ, честь тебя ненавидитъ, любовь тебя предупреждаетъ, что честь тебя убьетъ. Теб осталось два часа жизни: ты христіанка, спасай душу, потому что жизнь спасти невозможно’ (актъ III сц. 10-я). По прошествіи двухъ часовъ, Гутьерре призываетъ человка, спеціальность котораго пускать кровь (sangrador), велитъ ему продлать эту операцію съ Менсіей. Гутьерре вполн спокоенъ въ ужасные моменты и еще разъ сравниваетъ себя съ врачемъ:
Mdico soy de mi honor.
La vida pretendo darle
Con una sangria que todos
Curan costa de sangre
T. e. я врачъ своей чести, и этимъ способомъ думаю сохранить ей жизнь. Вдь кровопусканіе самый обычный способъ лченія.— Актъ III сц. 13-я). Потомъ передъ королемъ и прочими дйствующими лицами Гутьерре разсказываетъ, что жена его случайно умерла отъ кровопусканія. Длаетъ это онъ, конечно, не изъ трусости, а для того, чтобы позоръ его остался неизвстнымъ. Зная содержаніе этой первой трагедіи чести, мы знаемъ приблизительно содержаніе и двухъ другихъ, которыя изображаютъ тоже оскорбленіе супружеской чести и месть за него. И въ другихъ двухъ трагедіяхъ содержаніе и развитіе пьесы состоитъ въ томъ, какъ мужъ, счастливый и любящій, постепенно убждается въ измн жены, и какъ мститъ онъ за это оскорбленіе. Въ виду этой общности сюжета, который различается лишь въ подробностяхъ интриги, мы ограничимся лишь самыми краткими замчаніями о двухъ другихъ трагедіяхъ. Во второй трагедіи ‘ secreto agravio secreta veuganza’ жена виновата передъ мужемъ по крайней мр въ намреніяхъ и мысляхъ. Она совтуетъ мужу отправиться на войну въ Африку, что ему кажется подозрительнымъ, такъ какъ онъ давно замтилъ какого-то молодого человка, который постоянно ходитъ вокругъ его дома. Дале, она принимаетъ у себя своего прежняго обожателя. Наконецъ, пользуясь отсутствіемъ дона Лопе, она прямо приглашаетъ Луиса на любовное свиданіе {Calderon, Comedias, т. I, стр. 608, 2.}. Донъ Луисъ отправляется на свиданіе, но по дорог встрчается съ дономъ Лопе, который предлагаетъ ему хать съ нимъ въ лодк, общая доставить въ надлежащее мсто. Луисъ, думая, что Лопе не узнаетъ его, смло садится съ нимъ въ лодку, говоря про себя: ‘Есть-ли въ мір человкъ боле счастливый, чмъ я?’ Въ это время донъ Лопе тоже про себя замчаетъ: ‘Онъ попался въ мои руки, и уже ударилъ часъ его смерти’. ‘Самъ мужъ ведетъ меня къ своей жен!’ продолжаетъ Луисъ {Calderon, Comedias, I, 607, 2.}. Съ такими весьма эффектными а parte они отчаливаютъ отъ берега, и во время поздки донъ Лопе топитъ Луиса. Потомъ онъ приходитъ къ жен и разсказываетъ ей о случившемся. Леонора падаетъ въ обморокъ. Теперь для Лопе уже нтъ боле сомннія въ виновности жены. Не желая, чтобы позоръ его сталъ извстенъ всмъ, если онъ убьетъ жену, онъ зажигаетъ домъ, и въ пламени гибнетъ Леонора.
Въ третьей трагедіи измна жены уже несомннна. Серафина оставляетъ своего пожилого мужа, дона Хуана Рока, и съ любовникомъ, Альваро, бжитъ въ Италію. Донъ Хуанъ, въ одежд бднаго живописца, отправляется на поиски бглецовъ. Однажды въ Италіи его просятъ нарисовать портретъ одной красавицы. Во время сеанса онъ узнаетъ въ этой красавиц свою жену. Вдругъ она засыпаетъ (обычный пріемъ у Кальдерона), донъ Хуанъ колеблется: убивать или нтъ? Серафина просыпается, встревоженная страшнымъ сномъ, и, еще не совсмъ очнувшись, восклицаетъ: ‘Донъ Хуанъ, мой господинъ и супругъ. подожди, не марай твоей шпаги моей кровью, не убивай, не убивай меня.’ Слова эти относятся къ страшному сну: она видла, что донъ Хуанъ хотлъ ее убить. На ея крикъ входитъ Альваръ и спрашиваетъ, что съ ней? Серафина говоритъ: ‘я видла во сн изображеніе моей смерти. О, никогда мн не были столь пріятны твои объятія, какъ теперь.’ Эти слова открываютъ донъ Хуану все, и онъ убиваетъ оскорбителей въ порыв негодованія, которое такъ долго сдерживалъ.
Кром сходства въ сюжет, который представляетъ лишь весьма незначительныя отличія въ трехъ трагедіяхъ изъ семейной жизни (между мужемъ и женой),— есть нсколько другихъ пунктовъ, которые лишь усиливаютъ впечатлніе однообразія, оставляемое этими пьесами. Напримръ, длинныя признанія героевъ неизмнно повторяются во всхъ трехъ трагедіяхъ. Но впечатлніе однообразія несомннно бы ослабилось, если бы поэтъ внесъ въ характеры своихъ героевъ боле индивидуальныхъ чертъ. Къ сожалнію, онъ этого не сдлалъ, и приходится признаться, что вс три героя анализованныхъ трагедій — на одно лицо. Дйствительно, они скроены по одной мрк, въ чемъ отчасти можно было убдиться изъ предшествующаго анализа трагедій чести. Вс они въ большей или меньшей степени, и при томъ съ ничтожными варіаціями, воплощаютъ въ себ типъ испанскаго кавалера XVII вка. Но кром общихъ свойствъ кавалера, какъ-то: галантнаго обращенія съ женщинами, непоколебимой врности друзьямъ и королю и т. д, въ трагедіяхъ ярко изображены черты испанскаго мужа, какимъ онъ неизмнно является въ драматической поэзіи. На ряду съ отмченными только что блестящими чертами кавалера, которыя мы встрчаемъ у всхъ трехъ мужей, въ нашихъ трагедіяхъ мы видимъ одинъ и тотъ же типъ ‘мужа-аргуса’. Эта любопытная фигура не можетъ считаться оригинальнымъ созданіемъ Кальдерона: не съ меньшей энергіей въ ея изображеніи встрчаемся мы уже въ драмахъ Лопе де Веги. Мужъ — аргусъ, зорко наблюдающій за своей женой, крайне подозрительный и недоврчивый — вотъ въ общихъ чертахъ портретъ испанскаго мужа, пока онъ еще не убдился въ измн жены. Одинаково находимъ мы эти черты и у Гутьерре, и у Лопе, и у Хуана Рока. Наконецъ, когда ж&на измнила и этимъ самымъ оскорбила честь своего супруга, онъ выступаетъ въ роли мстителя за поруганную честь. Читатель можетъ убдиться, что и въ этомъ отношеніи три мужа въ трагедіяхъ Кальдерона совершенно одинаковы. И такъ испанскій кавалеръ, аргусъ и мститель — вотъ три типическія черты мужа, съ которыми мы встрчаемся безразлично во всхъ трехъ трагедіяхъ. Теперь весь вопросъ заключается въ томъ, придалъ ли Кальдеронъ этому типическому портрету какія-либо существенныя черты разнообразія? Говоря иначе, создалъ ли онъ фигуры живыхъ, индивидуальныхъ людей, или мы остаемся въ предлахъ эстетической абстракціи? Напримръ, разнообразіе могло быть внесено самимъ временемъ, къ которому относится дйствіе каждой трагедіи. Въ самомъ дл, вс три мужа живутъ въ различныя эпохи. Гутьерре въ XIV вк, донъ Лопе — въ конц XVI вка и донъ Хуанъ — близкій современникъ Кальдерона. Но различіе эпохъ не отразилось въ различіи характеровъ. Дйствительно, своею преданностью королю и членамъ королевскаго дома Гутьерре ни чуть не отличается отъ дона Лопе. Между тмъ они живутъ въ различныя эпохи: Гутьерре — современникъ Петра Жестокаго, всю жизнь проведшаго въ войнахъ съ непокорными вассалами, которые могли имть всякія другія добродтели, но никакъ не обожествленіе королевской власти и полную преданность ей. Другое дло — конецъ XVI в., эпоха дона Лопе де Альмейда: съ воцареніемъ австрійскаго дома появляется и та lealtad, героями которой изображены Гутьерре и донъ Лопе {См. объ этомъ вполн правильныя замчанія L. Viel-Castel’я въ Essai sur le thtre espagnol, т. II, стр. 71.}.
Конечно, современники Кальдерона не замчали этого отсутствія исторической врности, по для насъ это несомннный недостатокъ. Во всякомъ случа трагедіи Кальдерона выиграли бы въ правдивости, еслибъ онъ воспользовался благодарнымъ ресурсомъ, который ему давала исторія. Въ трагедіи El pintor de su deshonra, частному человку не приходится столкнуться съ королевской властью, поэтому въ ней не можетъ быть коллизіи lealtad и супруясеской чести. Кальдеронъ сдлалъ героя живописцемъ,— моментъ, позволявшій внести разнообразіе въ психологію героя. Но Кальдеронъ ограничился тмъ, что вложилъ въ уста Хуана нсколько словъ о задачахъ и цляхъ этого искусства {Calderon, Comedias, IV, 72, 2—3.}, и профессія дона Хуана не отразилась на его отношеніи къ дйствующимъ лицамъ и на его поступкахъ. Правда, она иметъ прямую связь съ окончаніемъ трагедіи, но это опять уже моментъ вншняго разнообразія, варіаціи интриги, а не той психологіи, которую мы ищемъ теперь. Но нигд такъ ярко не выступаетъ однообразіе Кальдероновскихъ героевъ, какъ въ длинныхъ монологахъ, которые можно считать ихъ самоанализомъ. Они произносятъ эти монологи при каждомъ удобномъ случа. Вс монологи построены на одной общей схем. Особенно замтно это сходство въ трагедіяхъ: El Mdieo de su honra и secreto agravio, secreta vengauza. Въ душу героя западаетъ подозрніе насчетъ врности его жены, различными доводами онъ старается устранить его, но оно возникаетъ все съ новой и новой силой, и наконецъ герой ршается мстить за оскорбленіе, уврившись въ измн и негодуя при этомъ на безумные законы чести. Эту схему монолога мы встрчаемъ въ обихъ трагедіяхъ. Допустимъ, что при одинаковомъ положеніи и дйствіе трагедіи должно развиваться одинаково. Но сходство монологовъ — не только въ ход мыслей, которыя постоянно одн и т же, за самыми незначительными колебаніями: оно простирается и на способъ выраженія. Чтобы не быть голословнымъ, приведу нсколько отрывковъ:
Означенными выписками не исчерпывается параллелизмъ двухъ трагедій: его можно отмтить и въ другихъ частяхъ. И Гутьерре и донъ Лопе, страдая отъ оскорбленія чести, оба высказываютъ желаніе умереть. Гутьерре говоритъ при этомъ:
Muera Mencia de suerte
Que ninguno lo imagine,
Mas antes que llegue esto
La vida el cielo me quite.
и немного ниже:
Paro cuando, para cuando,
Esos azules viriles
Guardan un rayo? No es tiempo,
De que sus puntas se vibren
Preciando de tan piadosos? (акт. 7 III сц. 3-ья).
И донъ Лопе высказываетъ пожеланіе, чтобы молнія убила его:
No fuera mejor castigo,
Cielos, desatar un rayo,
Que con mortal precipicio
Me abrasara? (акт. III сц. 6-ая).
Было бы излишнимъ посл этихъ сопоставленій продолжать выписки. Читателю ясно и теперь, какъ великъ иногда параллелизмъ двухъ первыхъ трагедій чести {Ср. еще напримръ, El Mdico актъ, II сц. 19 и А Secreto… акт. II сц. 19.}. Точно также развивается дйствіе и въ трагедіи El pintor de su deshonra, съ тою разницею, что герой ея убждается въ измн жены гораздо скоре и способомъ несомнннымъ.
Такимъ образомъ три мужа мыслятъ, чувствуютъ и разсуждаютъ совершенно одинаково. Но сходство не только въ ихъ монологахъ, которые можно назвать психологическимъ моментомъ трагедій. И самая месть, выполненіе которой занимаетъ послднюю часть пьесы, варьируется только съ вншней стороны. Психика героевъ нисколько отъ этого не измняется. Мститель за честь, большею частью старающійся скрыть дйствительное оскорбленіе,— вотъ неизмнный характеръ мужа въ послднихъ сценахъ трагедій. Чертъ личнаго разнообразія мы не замчаемъ и въ описаніи кровавой развязки. Напримръ, и Гутьерре, и донъ Лопе объясняютъ смерть женъ естественной, посторонней причиной. Правда, скрыть оскорбленіе — это одинъ изъ параграфовъ кодекса чести, но для чего дважды повторять одинъ и тотъ же мотивъ? Наконецъ, ни одинъ изъ трехъ мужей не чувствуетъ раскаянія, совершивъ свою месть.
Можно идти дале и сказать, что центръ тяжести въ трагедіяхъ чести заключается во вншнемъ развитіи интриги, въ искусно составленной комбинаціи фактовъ, чрезвычайно правдоподобно убждающихъ мужа въ виновности жены. Конечно, способы убжденія могутъ быть различные, по все это сценическія мелочи, ни чуть не отражающіяся на развитіи темы. Историкъ литературы, разумется, увидитъ здсь характерное свойство испанскихъ драматурговъ переносить центръ тяжести на интригу, но однообразіе характеровъ всетаки непріятно чувствуется.
Второй недостатокъ семейныхъ трагедій заключается въ томъ, что герои не только однообразны, но, кром того, мы въ нихъ не замчаемъ слдовъ душевной борьбы, столь естественной въ ихъ положеніи. Между тмъ на необходимость такой внутренней борьбы указываетъ сама завязка названныхъ пьесъ, которая какъ бы обязывала автора изобразить ее. Въ самомъ дл, не подлежитъ сомннію, что Кальдероновскіе мужья любятъ своихъ женъ. Когда Гутьерре арестовали, по приказанію короля, вотъ, что онъ говоритъ а parte: ‘мн все равно, что король сердится на меня, но я страдаю отъ того, что не увижу тебя сегодня, Менсія’ (акт. I сц. 17-ая). Рискуя жизнью, Гутьерре ночью покидаетъ темницу и спшитъ въ свое помстье повидаться съ женой, чтобы къ утру вновь вернуться въ заключеніе. ‘Быть безъ жены въ темниц — все равно, что не жить. Въ темниц я л,илъ безъ души, потому что тебя не было со мной’ (акт. II сц. 5-ая). Такія же чувства высказывалъ и донъ Лопе. Но все это, пока не задта честь. Лишь только дло коснется оскорбленія, мужъ мгновенно забываетъ свои нжныя чувства къ жен. Многое можно привести въ оправданіе этого страннаго исчезновенія чувствъ при нервомъ появленіи опасности. Можно допустить, честь — первое благо въ мір, а измна жены представляется вполн вроятною. Но какъ бы выиграла трагедія въ правдивости и цльности изображенія характеровъ, если бы поэтъ представилъ намъ борьбу любви и чести! Мелодія любви, начатая въ начал пьесы, вдругъ безслдно обрывается.
Мстить за оскорбленіе чести можетъ супругъ, который и не любитъ своей жены. И безъ любви къ жен оскорбленіе чести остается въ полной сил. Но разъ поэтъ началъ съ изображенія столь естественнаго чувства, какъ супружеская любовь, слдовало изобразить также, какъ -любовь постепенно уступаетъ мсто суровому закону чести. Нечего и говорить, какія широкія перспективы психологической драмы открывались тутъ передъ поэтомъ. Но и элементарное требованіе драматической техники состоитъ въ томъ, чтобы доводить до конца разъ начатые мотивы. Если бы Кальдеронъ изобразилъ подобную борьбу любви и чести, его герои покинули бы узкую область эгоистическихъ страданій, въ которой находятся все время. Жена своей измной оскорбила мою честь, но если я убью жену, честь моя возстановится — вотъ какъ разсуждаютъ герои Кальдерона. За такими разсужденіями сейчасъ же слдуетъ ршеніе убить жену. Такъ они и поступаютъ. Уврившись въ измн жены, они убиваютъ ее безъ всякаго состраданія. Въ этомъ отношеніи характеренъ монологъ, который произноситъ донъ Лопе, когда онъ окончательно ршилъ убить жену. Въ этомъ монолог 81 строка, и изъ нихъ только слдующія относятся къ несчастной женщин:
Leonor (ау de mi) Leonor,
Bella como licenciosa,
Tan infeliz, como hermosa.
И больше ничего. Дале слдуетъ строка, произносимая безъ всякихъ ограниченій и коментаріевъ — La muerte Leonor dar (я убью Леонору, акт. II сц. 16-ая). Изъ длиннйшихъ монологовъ Гутьерре почти только слдующія строки обнаруживаютъ его чувства къ Менсіи, въ то время, когда онъ подозрваетъ ее. ‘Пусть Менсія умретъ и никто не узнаетъ, за что она умретъ. Но до того момента, о Боже, возьми у меня жизнь, чтобы мн не пришлось видть трагедіи столь несчастной любви’ (акт. III сц. 3-я). Никто, конечно, не станетъ требовать, чтобы мужъ любилъ преступницу жену, но отъ автора мы вправ требовать, чтобы онъ показалъ, какъ постепенно одно чувство уступаетъ мсто другому. Этотъ переходъ, эта борьба въ трагедіяхъ Кальдерона не изображена. Даже сожалнія объ убитой жен не замчаемъ мы въ мужьяхъ. Гутьерре совершенно спокоенъ, окончивъ свою ужасную месть. Вотъ что говоритъ онъ: ‘это былъ самый тонкій способъ покончить съ моимъ оскорбленіемъ: ядъ и кинжалъ были бы слишкомъ явными уликами’ (акт. III сц. 13-ая). Посл этихъ соображеній читателю, можетъ быть, станетъ ясно, въ чемъ заключается второй недостатокъ въ характерахъ Гутьерре и донъ Лопе. Намъ кажется, что его необходимо считать недостаткомъ чисто техническимъ, неимющимъ никакого отношенія къ области идей. Съ точки зрнія техники, трагедія El pintor de sa deshonra кажется намъ боле удачной потому, что роль Хуана Рока вообще невелика, и слдовательно означенные недостатки не выступаютъ столь ярко.
И такъ техника трехъ трагедій чести страдаетъ отсутствіемъ индивидуализаціи характеровъ героевъ и чрезвычайно недостаточнымъ изображеніемъ психологической борьбы, ожидать каковую мы имемъ право на основаніи первыхъ сценъ трагедій. Выяснивъ, въ чемъ, на нашъ взглядъ, заключается недостатокъ трагедій Кальдерона, мы не беремъ на себя объяснить, откуда возникъ этотъ недостатокъ. Быть можетъ, недостаточную индивидуализацію характеровъ героевъ можно поставить въ связь съ общимъ свойствомъ Кальдероновской поэзіи изображать скоре схематичныя фигуры, чмъ живыхъ, опредленныхъ людей. Перенеся центръ тяжести въ искусно составленную интригу, примромъ чего могутъ быть вс шесть трагедій Кальдерона, испанскій поэтъ обращалъ гораздо мене вниманія на отдлку характеровъ. Но фигуры Ирода и Маріамны блестяще доказываютъ талантъ Кальдерона къ изображенію вполн индивидуальныхъ характеровъ.
Точно также мало понятнымъ представляется намъ отсутствіе психической борьбы. У Кальдерона есть цлая группа такъ называемыхъ героическихъ комедій, въ которыхъ со значительнымъ искусствомъ представлена борьба чести и другихъ побужденій души. Значитъ, Кальдеронъ понималъ, какой интересъ составляетъ изображеніе подобной борьбы, и обладалъ достаточнымъ знаніемъ человческаго сердца, чтобы ршаться изображать ее. Нельзя ссылаться и на то, -что въ сознаніи испанскаго общества идеи чести господствовали такъ ршительно, что поглощали безъ остатка всю душевную жизнь людей. Уже самый фактъ существованія протеста противъ этихъ идей, съ которыми мы еще встртимся у Кальдерона, не позволяетъ длать такого заключенія. Во всякомъ случа идеей чести не исчерпывалась вся душевная жизнь испанцевъ XVII вка. Тотъ же театръ испанскій, на ряду съ пьесами чести, иметъ великое множество пьесъ религіозныхъ, любовныхъ, патріотическихъ и т. д.
Оставляя открытымъ вопросъ, какъ объяснить означенные недостатки трагедій Кальдерона, мы ограничиваемся ихъ указаніемъ.
Послдняя трагедія чести, о которой намъ придется говорить, есть знаменитйшая испанская драма XVII вка, El alcalde de Zalamea (Саламейскій алькальдъ). Въ ней разрабатывается опять тема отомщенія за оскорбленную честь. Но герой ея является мстителемъ не только за свою собственную честь: онъ заступается за обиженную дочь. Героя этой трагедіи зовутъ Педро Креспо. Онъ богатый крестьянинъ изъ мстечка Саламея. Онъ проводитъ свою жизнь счастливый и довольный, раздляя свое время между сельскими работами и семейными длами. У Педро Креспо двое дтей: дочь Изабелла и сынъ Хуанъ. И молодой человкъ и Изабелла — почтительныя и ласковыя дти. Креспо богатъ и всми уважаемъ. Ни самъ онъ, ни его предки не совершили ничего предосудительнаго. Хотя онъ и крестьянинъ, но добродтельная жизнь его снискала ему всеобщую любовь. Дтей своихъ Педро Креспо воспитываетъ въ строгихъ правилахъ, особенно заботится онъ о дочери, у которой нтъ ближайшей руководительницы-матери, потому что Креспо вдовецъ —
mi hija
se lia criado lo que pienso,
Con la mejor opinion,
Virtud y recogimiento
Del mundo (акт. III сц. VII).
Словомъ на горизонт Педро Креспо ни единаго облачка, и, не случись одного обстоятельства, независящаго отъ воли Креспо, онъ прожилъ бы счастливо и безмятежно свою жизнь. Рано или поздно ему досталось бы на долю быть деревенскимъ алькальдомъ, но не пришлось бы ему судить оскорбителя своей дочери. Есть нкоторое сходство въ сюжет между ‘Amar despues de la muerte’ и ‘Саламейскимъ алькальдомъ’. И тамъ и здсь изображены страданія и гибель людей, вызванная обстоятельствами тяжелаго военнаго времени. Въ деревню, гд проживаетъ Педро Креспо, приходитъ на постой полкъ солдатъ. Старикъ велитъ Изабелл на все время пребыванія ихъ въ деревн оставаться въ верхней комнат дома. Онъ боится, что солдаты найдутъ какой-нибудь способъ оскорбить честь молодой двушки. Опасенія Креспо сбываются: капитанъ Альваръ, которому назначено помщеніе въ дом Креспо, все-таки увидлъ красавицу крестьянку и влюбился въ нее. Этотъ капитанъ исполненъ сознанія своего достоинства, онъ презираетъ мужиковъ и третируетъ ихъ чрезвычайно грубо. Креспо встртилъ капитана ласково: обязанность всякаго испанца радушно относиться къ воинамъ за короля, отечество и вру. Но ему непріятно, что капитанъ всетаки проникъ въ комнату Изабеллы. Онъ высказываетъ ему свое неудовольствіе. Хуанъ, вспыльчивый юноша, вторитъ своему отцу. Креспо останавливаетъ Хуана довольно рзко, по когда капитанъ хочетъ ударить Хуана за его дерзость, Креспо останавливаетъ и капитана:
Detened
Seor Capitan, que yo
Puedo tratar mi hijo
Como quisicre y no vos (акт. I сц. 16-я).
Въ этой сцен ярко обрисованы основныя черты характера Креспо. Мы видимъ въ немъ заступника семейной чести и человка, гордаго и независимаго, который не позволитъ безнаказанно оскорбить себя. Онъ, конечно, согласенъ съ своимъ сыномъ, когда тотъ объявляетъ капитану, что у мужика такая же честь, какъ и у hidalgo:
Capitan. Qu opinion tiene un villano?
Juan. Aquella mesma que vos.
Que no hubiera un capitan,
Si no hubiera un labrador (ibidem).
Такова завязка этой трагедіи. Уже сразу видно, что она не можетъ кончиться счастливо для дйствующихъ лицъ: слишкомъ противоположны характеры, которые должны войти въ столкновеніе вслдствіе неблагопріятныхъ обстоятельствъ. Въ ссору Креспо и капитана вмшивается генералъ, который и велитъ Альвару покинуть деревню. Между тмъ авторъ дополняетъ привлекательный портретъ Креспо новыми чертами. Мы открываемъ въ Креспо значительный запасъ юмора и остроумія, которыя обнаруживаются въ бесдахъ его съ генераломъ. Этотъ генералъ ворчитъ и бранится, но очень скоро оцниваетъ честный и открытый характеръ мужика и становится его другомъ. Креспо охотно отдаетъ своего сына въ военную службу подъ покровительство генерала. Хороши наставленія, которыя старикъ даетъ отъзжающему сыну. Въ нихъ смсь благородныхъ идей съ правилами житейской мудрости. Такъ Креспо, какъ честный кавалеръ, даетъ сыну завтъ никогда дурно не отзываться о женщинахъ, потому что отъ нихъ мы родились:
No hables mal de las mujeres:
La ms bumilde, te digo
Que es digna de estimaeion,
Porque al fin dellas naeimos.
Вмст съ этимъ онъ совтуетъ Хуану быть щедрымъ и вжливымъ и почаще снимать шляпу:
Que el sombrero y el dinero
Son los que haeen los arnigos.
Когда сынъ уходитъ, Креспо признается самъ себ, что хоть онъ и радъ за него, ему жалко разстаться съ сыномъ:
Enternecido
Me dejа cierto el muchacho,
Aunque en publico me animo.
Онъ садится у входа въ свой домъ, чтобы видть дорогу, по которой только что отправился Хуанъ:
A la verdad, no entro dentro,
Porque desde aqui imagino,
Сото el camino blanquea,
Que veo Juan en el camino (акт. II сц. XX).
Въ этотъ самый моментъ капитанъ съ своими клевретами похищаетъ Изабеллу. Тщетно пытается Креспо спасти свою дочь. Онъ находитъ ее уже тогда, когда, обезчещенная и покинутая капитаномъ, она печально блуждаетъ въ горахъ. Креспо смиренно склоняется подъ тяжестью постигшаго ихъ обоихъ горя. Онъ не убиваетъ дочь, какъ она боится, а только говоритъ, что страданія удлъ смертныхъ, и ихъ надо терпть. Онъ занятъ не только мыслью о мести. Изъ разсказа Изабеллы онъ узнаетъ, что Хуанъ, услышавшій ея крики о помощи, напалъ на капитана и опасно ранилъ его. Надо подумать о томъ, какъ спасти и Хуана. Изабелла смущена такимъ спокойствіемъ отца (акт. III сц. II). Однако, Креспо говоритъ дочери, что онъ отомститъ за ея позоръ, если только капитанъ попадется въ его руки. Такъ и случилось. Раненнаго капитана испуганные солдаты приносятъ обратно въ Саламею, а Креспо какъ разъ въ этотъ день деревенскій совтъ избираетъ своимъ алькальдомъ. И такъ Креспо будетъ вмст и мстителемъ и судьей. Но прежде чмъ выступить въ этой роли, Креспо обращается къ своему обидчику просто, какъ человкъ (como un hombre, no mas) и проситъ его загладить свой грхъ женитьбой на Изабелл. Онъ умоляетъ капитана вернуть ему честь, которую тотъ самъ отнялъ у него. Но капитанъ съ презрніемъ отвергаетъ вс просьбы деревенскаго судьи. Тогда Креспо беретъ въ руки жезлъ, символъ своей власти, и клянется именемъ Бога отомстить за обиду. Онъ приводитъ эту угрозу въ исполненіе, обставивъ все дло законными формальностями. Капитана предаютъ позорной казни. Всмъ присутствующимъ приходится склониться передъ совершившимся фактомъ, а Изабелла уходитъ въ монастырь, къ Жениху, передъ Которымъ равны вс сословія:
Que no mira en calidad.
Уже изъ этого бглаго анализа видно существенное различіе между Педро Креспо и тремя мужьями. Ясно, что въ дятельности своей мужья руководятся исключительно эгоистическими цлями. Лишь спасеніемъ своей собственной части озабочены они. Напротивъ Педро Креспо заступается за честь своей несчастной дочери. Капитанъ оскорбилъ и его собственную честь. Старикъ, становясь на колни передъ своимъ обидчикомъ,говоритъ ему:
Mirad que echado en el suelo
Mi honor voces os pido.
И его честь замшана въ дл. Но онъ и не думаетъ убивать своей дочери, которую тоже могъ бы назвать ‘фатальной гибелью’ (ruina fatal) своей чести. Изабелла и сама ожидаетъ, что отецъ, узнавъ о ея несчастьи убьетъ ее:
Porque si una vez te miras
. . . . . . . . . . . . .Sin honor,
Me darin muerte tus iras.
Креспо не думаетъ обрушиваться на свою дочь, но просто, по человчески, желаетъ заступиться за нее и доставить ей возможность спокойно дожить свою жизнь. Этотъ новый элементъ въ характер Педро Креспо, конечно, чрезвычайно выгодно отличаетъ его отъ трехъ мужей. Характеръ старика, благодаря этому, принимаетъ вполн человческую окраску, и онъ въ теченіи всей пьесы сохраняетъ симпатію читателя. Заботливый и честный отецъ, другъ своихъ дтей — вотъ въ нсколькихъ словахъ характеристика Педро Креспо. Какъ фигура Ирода, фигура Креспо производитъ впечатлніе полной художественной законченности и свободна отъ малйшей фальши и дисгармоніи. Въ душ Креспо не можетъ быть борьбы между заботой о чести и любовью къ дочери, потому что и та и другая велятъ ему мстить за оскорбленную честь дочери. Требованія чести и любви въ данномъ положеніи совпадаютъ, и отсутствіе психологической борьбы никакимъ образомъ не можетъ считаться недостаткомъ характера Креспо. Наоборотъ, три мужа, мстя за оскорбленіе своей чести, руководятся эгоистическими соображеніями. Естественно, что въ ихъ душ могутъ столкнуться личныя чувства съ чувствами боле альтруистическими, напримръ, любовью къ жен. Если у трехъ мужей есть любовь къ женамъ, то она непремнно столкнется съ заботой о чести. Уже изъ этихъ соображеній видно, что психологія Кальдероновскихъ мужей сложне, чмъ психологія Креспо, и требуетъ гораздо боле вдумчиваго отношенія со стороны автора. У нихъ борьба неизбжна, и если Кальдеронъ не изобразилъ ея, то ясно, что трагедіи чести не свободны отъ недостатковъ. Есть еще разница между Педро Креспо и тремя мужьями, которая опять подтверждаетъ, что недостатки трагедій супружеской чести заключаются именно въ ихъ техник. Мы видимъ, какія разнообразныя черты отмчены поэтомъ въ характер Креспо. Забота о чести у Креспо не заглушала остальныхъ побужденій человческой души. Рядомъ съ заботой о чести въ Креспо, мы видимъ и патріотизмъ и юморъ и любовь къ дтямъ и т. д. Креспо нельзя назвать зстетической абстракціей или воплощеніемъ опредленной идеи, что несомннно замчается въ Гутьерре или въ дон Лопе. Одна изъ причинъ этого различія, какъ намъ кажется, заключается въ томъ, что катастрофа, оскорбляющая честь Креспо, въ этой трагедіи, наступаетъ гораздо поздне, чмъ въ первыхъ трехъ трагедіяхъ. Читатель еще не усплъ достаточно заинтересоваться личностью Гутьерре или дона Лопе, какъ вдругъ въ ихъ душ возникаютъ сомннія насчетъ врности жены, и живые люди разомъ превращаются въ абстрактныя существа, которыя думаютъ только о чести.
Таковы четыре драмы чести у Кальдерона. Уже изъ предложеннаго анализа видно, что фатумъ, или по крайней мр, то, что не стоитъ въ связи съ характеромъ героевъ и не зависитъ отъ ихъ разсчета, играетъ въ этихъ пьесахъ не послднюю роль. Въ самомъ дл, какъ вывести изъ характера Педро Креспо, добраго и умнаго мужика, ту катастрофу, которая обрушилась на его голову? Не явись въ деревню капитанъ, и Креспо прожилъ бы счастливо свой вкъ, выдалъ бы дочь за какого-нибудь labrador’а и покончилъ бы свои дни, всми любимый и уважаемый. Дале, разв Гутьерре былъ виновенъ въ томъ, что его жена любила Энрике еще до замужества? Виноватъ ли донъ Лопе, что жена хочетъ измнить ему? и т. д. Словомъ во всхъ этихъ пьесахъ Кальдерона изъ характеровъ героя нельзя вывести кровавой развязки дйствія. Такимъ образомъ, не впадая въ особое преувеличеніе, можно сказать, что первую каплю яда въ чашу счастья героевъ вливаетъ вншнее обстоятельство.
Но, конечно, только за одно это нельзя назвать фаталистическими четыре трагедіи чести. Такого рода завязки могутъ быть и въ тхъ пьесахъ, въ которыхъ дальнйшее развитіе дйствія зависитъ отъ характера дйствующихъ лицъ. Дло въ томъ, что въ трагедіяхъ Кальдерона къ первому толчку, который является извн, присоединяется еще новая сила, приводящая къ кровавой развязк. Сила эта не зависитъ отъ воли отдльнаго лица, и оно должно подчиняться ей также безпрекословно, какъ и судьб. Сила эта — общественныя понятія о чести, господствовавшія въ эпоху Кальдерона. Постараемся собрать во едино черты, разбросанныя въ предыдущихъ отдлахъ статьи, и представить общую картину чести по испанскимъ понятіямъ. Сущность этихъ воззрній на честь заключается въ извстной формул, которую мы встрчаемъ у многихъ испанскихъ писателей золотого вка литературы. Эта формула ‘То yoy quieu soy’, т. е. я тотъ, кто я есть. Если раскрыть смыслъ, заключенный въ этой формул, то получится слдующее: я отвчаю тому идеалу христіанина и человка, который начертанъ въ правилахъ религіи, морали и тхъ спеціальныхъ правилахъ общественной жизни, которыя приняты въ извстную эпоху.
Изъ этого — своего рода категорическій императивъ: будь таковъ, каковымъ ты долженъ быть сообразно со всми этими требованіями. Въ этомъ пункт честь, какъ ее понимаютъ дйствующія лица Кальдерона, немного чмъ отличаются отъ нравственнаго закона, которымъ должны руководиться вс люди, и есть нчто прекрасное и высокое само по себ. Такую честь еще Rabelais очень удачно опредлилъ словами: gens liberes, bien nez, bien instruicts, conversans en compaignies honestes, ont par nature un instinct et aiguillon qui tousjours les poulse faicts vertueux et retire de vice, le quel ils nommoient honneur (Gargantua, ch. LVII). Кто исполняетъ вс эти требованія, тотъ порядочный человкъ, ‘un hombre de bien’. Такого человка, отвчающаго требованіямъ чести, Кальдеронъ изобразилъ намъ въ геро трагедіи secreto agravio secreta venganza. Когда измна жены становится для него почти несомннной, донъ Лопе, разсуждая со своей, какъ бы олицетворенной въ собесдника, честью, спрашиваетъ, чмъ провинился онъ, что навлекъ на себя такія страданія? Вотъ что говоритъ онъ: ‘О, честь моя, обсудимъ вмст полозкеніе, сведемъ наши счеты. Какія жалобы у тебя противъ меня? Чмъ, скажи мн, я оскорбилъ тебя? Къ храбрости, унаслдованной отъ предковъ, разв не присоединилъ я своей собственной, съ презрніемъ относясь ко всмъ опасностямъ? Я, не желая рисковать тобою (por no ponerte en riesgo), всю жизнь свою разв не былъ вжливъ со смиреннымъ, другъ съ каждымъ рыцаремъ, съ бднымъ щедръ и ласковъ съ солдатами? Женившись (о, горе мн!), женившись, въ чемъ провинился я? Гд моя ошибка? Разв я не выбралъ жену изъ рода съ чистой кровью и испытанной добродтелью? И теперь разв я не люблю и не уважаю своей жены? Если въ жизни моей не было ничего оскорбительнаго для тебя, за что же ты меня оскорбляешь? За что?’ (актъ III сц. 67). Поступки дона Лопе, пока не задта его честь, не вызовутъ порицанія даже самаго строгаго моралиста. Онъ общаетъ свою дружбу и покровительство донъ-Хуану де Сильва, котораго преслдуетъ судьба, и держитъ свое слово. Когда король Себастьянъ отправляется въ Африку на войну съ маврами, донъ Лопе готовъ слдовать за нимъ въ этомъ трудномъ предпріятіи, потому что это ‘необходимая обязанность, унаслдованная съ благородной кровью’. Словомъ вс симпатіи читателя на сторон этого благороднаго кавалера. Т же самыя ‘formosas obligaeiones’ кратко, но ясно указаны въ характер доньи Менсіи, героини трагедіи ‘El mdico de su honra’. Когда посл долгой разлуки Менсія, уже замужемъ за Гутьерре, встртилась съ своимъ прежнимъ поклонникомъ, дономъ Энрике, она отвергла его любовь. Но побда надъ собою досталась ей не дешево. Служанка замтила это и говоритъ госпож:
Ты опечалилась, госпожа ноя.
Д-а Пенсія: ‘Хочешь, я поврю теб тайну, отъ которой зависитъ жизнь моя и честь? Слушай внимательно. Я родилась въ Севиль, и тамъ меня увидлъ донъ Энрике, онъ ухаживалъ за мною и прославилъ даже мою холодность… Счастливое время! Онъ ухалъ, и отецъ принудилъ меня выйти за Гутьерре. Я подчинилась. Но вотъ вернулся вновь Энрике… Тогда была любовь, теперь надо думать о чести. Ботъ все, что могу сказать теб!’ (актъ I сц. 11-я).
Честь, поскольку она совпадаетъ съ нравственнымъ закономъ, основывается на высокомъ мнніи о достоинств человка, которое имютъ герои Кальдерона. Это яспо изъ словъ Педро Креспо въ отвтъ на замчаніе генерала, донъ Лопе де Фигероа, что крестьяне должны нести государеву службу.
Донъ Лопе: Знаете ли вы, что вы обязаны исполнить эту повинность?
Педро-Креспо: Да, если она не касается моего добраго имени! Королю имущество и жизнь должны мы отдавать. Но честь — достояніе души, а душа принадлежитъ лишь Богу (актъ Т сц. 18-я).
Эти прекрасныя слова напоминаютъ не мене замчательное выраженіе одной комедіи Лопе де Веги, когда въ отвтъ на удивленіе hidalgo, какъ это крестьянинъ можетъ любить благородную барышню, крестьянинъ отвчаетъ:
‘У крестьянина такая же душа’.
Но какъ бы то ни было, честь, совпадающая съ нравственнымъ закономъ, въ разбираемыхъ пьесахъ Кальдерона, не приводитъ къ трагической развязк. Въ четырехъ трагедіяхъ Кальдерона изображена не борьба чести и какого-нибудь другого нравственнаго принципа, а страданія, вызванныя оскорбленіемъ чести. Оскорбить честь человка можетъ или онъ самъ, когда совершитъ что-либо противное правиламъ религіи, морали или другимъ принципамъ, господствующимъ въ обществ, или оскорбляютъ его честь другіе люди поступками, въ которыхъ сказывается неуваженіе къ нему. Положеніе перваго рода не встрчается въ разбираемыхъ трагедіяхъ, вс он изображаютъ оскорбленіе моей чести другими людьми. Такъ какъ доброе имя и спокойствіе каждаго человка зависятъ отъ поведенія другихъ людей, то вполн понятны правила жизни, которыми руководятся герои Кальдерона. Уберечь свою честь отъ оскорбленія — вотъ прямая задача всякаго порядочнаго человка. Среди несчастій, которымъ подвержена человческая жизнь и которыя приходится принимать, какъ неизбжное наслдіе нашей природы, ‘счастливымъ можетъ считаться лишь тотъ, у кого не запятнана честь, и кто отомстилъ за обиду’.
Ужасно самое подозрніе, что оскорблена честь. Мы уже знаемъ дона Лопе за вполн порядочнаго человка: онъ добръ, храбръ, преданъ своему королю и т. д. И однако вотъ, что говоритъ онъ: ‘И если бы я поврилъ… Нтъ, если бы я подумалъ или вообразилъ, что кто-нибудь могъ запятнать мою честь… Нтъ, что мою честь? Мое доброе имя и славу, и только въ словахъ презрнной служанки или рабыни, клянусь Богомъ, я отнялъ бы у него тысячу жизней’ {Comedias т. I, 604, 2, нсколько ниже.}. Почти также разсуждаетъ крестьянинъ, Педро Креспо, потому что честь, какъ достояніе души, одинакова и у дворянина и у мужика. Педро благодаритъ генерала за то, что своимъ прибытіемъ и вмшательствомъ въ его ссору съ капитаномъ, онъ устранилъ возможность весьма непріятныхъ послдствій.
Креспо. Тысячу разъ, сеньоръ, благодарю васъ, что вы не допустили меня погибнуть. Д. Лопе. Какъ могли вы погибнуть? Креспо. Убивъ того, кто задумалъ бы малйшее оскорбленіе моей чести. Д. Лопе. Знаете вы, чертъ возьми, что онъ капитанъ? Креспо. Да, я знаю это. По будь онъ генералъ, я убилъ бы его за оскорбленіе моей чести. Д. Лопе. Кто хотя бы пальцемъ коснулся до одежды солдата, клянусь небомъ, я повсилъ бы его. Креспо. И я клянусь небомъ, что и я повсилъ бы того, кто дерзнулъ бы коснуться одного атома моей чести ( un atomo de mi honor)’. И дале слдуютъ т прекрасные стихи о чести, какъ о достояніи души, которые были приведены выше. Выслушавъ ихъ, генералъ, человкъ, подъ грубой вншностью стараго воина скрывающій добрую и благородную душу, замчаетъ: ‘Клянусь Христомъ, мн кажется, вы правы’.
Оберегая свою честь, человкъ относится къ ней съ такой же заботливостью, какъ врачъ къ больному. Этимъ объясняется заглавіе первой трагедіи чести: El Mdico de su honra. Что Гутьерре такъ именно разсуждаетъ, это несомннно изъ его монологовъ и изъ развязки пьесы. Вотъ его слова:
‘Я вылчу васъ, честь моя. Уже начало болзни показываетъ великую опасность. Первое средство — закрыть доступъ причин, вызвавшей страданія. И такъ, врачъ своей чести прописываетъ во-первыхъ діэту молчанія и т. д.’ {Comedias т. I, стр. 357, 3.}
Разъ принявъ этотъ образъ сравненія. Гутьерре уже. не разстается съ нимъ. Убдившись, что честь его, дйствительно, больна, т.-е. что жена ему измнила, онъ примняетъ обычную въ то время медицинскую мру — кровопусканіе. И такъ, первоначально, оберегать честь отъ различныхъ покушеній, не допускать ни малйшаго подозрнія, но если уже случилась бда, отъ которой, по выраженію Клотальдо въ ком. La vida es sueo, ‘никто не застрахованъ’, надо возстановить запятнанную честь, т.-е. убить того, кто оскорбилъ ее.
Въ частности, по отношенію къ жен, обязанность чести въ томъ, чтобы любить мужа и быть ему врной. Поступая такимъ образомъ, жена поступаетъ согласно принципу: es quien es. Поэтому честный мужъ, предполагающій и въ жен такую же честность, не можетъ сразу поврить въ ея измну. Но когда онъ убдился, что она виновата, ее ждетъ жестокое наказаніе. Убивая жену и иногда и ея любовника, мужъ возстановляетъ свою честь, такъ какъ честь жены принадлежитъ мужу, и отдльной, собственной чести у ней нтъ.
Гутьерре говоритъ: ‘Я врачъ своей чести и хочу спасти ея жизнь, подвергнувъ жену кровопусканію: вдь вс лчатся этимъ средствомъ. Менсія должна умереть, и кровь ороситъ ея грудь, въ которой скрыто оскорбленіе, требующее тайной мести’. Точно также разсуждаетъ и донъ Лопе: ‘женщина — носительница чести, и за оскорбленіе чести надо мстить. Кто заключилъ честь въ сосудъ столь хрупкій? Я отправлюсь съ королемъ и посл найду предлогъ вернуться домой и наказать жену. Моя месть будетъ извстна всему міру. Узнаютъ вс, и король и донъ Хуанъ и даже грядущіе вка, что такое оскорбленный португалецъ!’ {Comedias т. I, стр. 606, 2.}. Еще ясне изъ слдующихъ словъ: ‘Леонора (о горе мн), Леонора, столь же красивая, сколь и развратная, такъ же прекрасная, какъ и несчастная, фатально погубившая маю честь, должна умереть’. Онъ поджигаетъ свой домъ, въ которомъ находится Леноора. ‘Смло покончу я съ Леонорой и изъ пламени извлеку свою честь невредимой’. Запятнать честь человка возможно не только какимъ-либо поступкомъ, но и самой мыслью, что человкъ совершилъ что-нибудь дурное. Нельзя даже подумать дурно о человк. Это равносильно реальному оскорбленію чести. Не слдуетъ также разглашать своихъ оскорбленіи. Этимъ правиломъ объясняется заглавіе пьесы: secreto agravio secreta venganza. Даже убивъ оскорбительницу чести, надо представить дло такъ, будто она погибла случайно, и не отъ руки мужа, а по какой-либо другой причин. Поэтому доеъ Лопе зажигаетъ домъ, гд находится его жена, и, вынеся ея бездыханный трупъ, говоритъ предстоящимъ: ‘Эта мертвая краса, этотъ цвтокъ, замерзшій въ жестокомъ огн,— потому что только огонь, изъ зависти къ блеску ея красоты, могъ погубить ее,— это, государь, моя жена, благородная, честная и уважаемая, которая оставитъ по себ вчную славу. Это — моя жена, которую я любилъ со всею нжностью любви, и теперь вдвойн чувствую несчастье потерять ее. Она погибла въ живомъ пламени, она потонула въ густомъ дыму. Когда я хотлъ спасти ее, въ моихъ объятіяхъ она испустила послднее дыханіе’ {Comedias, т. I, стр. 610, 2.}.
Но если честь оскорблена публично, то и месть должна быть явной и открытой. Въ этомъ отношеніи характерна одна сцена изъ Саламейскаго алькальда. Педро Креспо велитъ своей дочери подписать жалобу на капитана. Изабелла. ‘Ты хотлъ утаить оскорбленіе, которое оплакиваетъ моя душа. Теперь же ты желаешь отомстить за него. Зачмъ же ты объявляешь о немъ другимъ?’ Креспо. ‘Я не могу возстановить свою честь тмъ способомъ, какъ хотлъ бы. Поэтому я долженъ поступить такъ, какъ поступаю теперь’. И вскор посл этого Педро Креспо отдаетъ приказъ покончить съ капитаномъ. Такъ же открыта и публична месть Хуана Рока.
Таковы основныя понятія чести, съ которыми мы имли дло въ трагедіяхъ Кальдерона. Конечно, нельзя сопоставлять ихъ съ древнегреческимъ фатумомъ, нельзя даже приравнивать ихъ къ неумолимому ходу историческихъ событій, отъ которыхъ гибнутъ отдльныя лица. Тмъ не мене остается на лицо обстоятельство, вполн сознаваемое героями трагедій, что законы о чести тяготютъ надъ жизнью отдльныхъ лицъ, которыя цликомъ находятся въ ихъ власти. Человкъ безсиленъ противъ этихъ общественныхъ понятій. Онъ можетъ считать ихъ безсмысленными и все-таки подчиняться имъ въ своихъ поступкахъ. Это ясно изъ цлаго ряда цитатъ, которыя можно почерпнуть въ изучаемыхъ трагедіяхъ. Донъ Лопе говоритъ: ‘человкъ оскорбленный можетъ безконечно долго осуждать глупые законы свта. Я не могу ихъ уничтожить: отъ рожденія мы находимся въ ихъ власти. Я живу затмъ, чтобы мстить, сообразно съ ними, а не затмъ, чтобы исправлять ихъ’ (актъ III сц. 6-я). Въ трагедіи ‘El Pintor de su deshonra’ понятія о чести такъ и названы ‘жестокимъ закономъ’ (ley rigurosa), которому человкъ долженъ покоряться, хотя и со скрежетомъ зубовнымъ. И такъ несомннно, что въ четырехъ трагедіяхъ чести причиной, которою обусловливается страданіе героевъ, служитъ не ихъ характеръ или страсти, а вншнее обстоятельство и извстныя общественныя понятія, во власти которыхъ находится жизнь каждаго отдльнаго человка. Такимъ образомъ вс шесть трагедій Кальдерона въ условномъ смысл имютъ право на названіе фаталистическихъ.
Предшествующій анализъ выяснилъ намъ отчасти и точки зрнія, съ которыхъ мы должны оцнивать трагедіи Кальдерона. Прежде всего? несомннно, что ни построеніе интриги, ни характеры дйствующихъ лицъ въ трагедіяхъ: El mayor monstruo los celos, Amar despues de la muerte, El alcalde de Zalamea не нуждаются въ какихъ-либо комментаріяхъ или защит. Достоинства этихъ пьесъ выяснились сами собою изъ анализа ихъ содержанія. Нсколькихъ дополнительныхъ замчаній требуютъ лишь три трагедіи чести, въ которыхъ героемъ является оскорбленный мужъ. Отмтимъ въ противоположность мннію большинства прежнихъ изслдователей, что въ идеяхъ чести, съ каковыми мы встртились въ трагедіяхъ Кальдерона, нтъ ничего возмутительнаго или нелпаго, по существу. Идеи эти и до нашихъ дней во многомъ не утеряли своей силы. Защита своего добраго имени и до нын составляетъ заботу каждаго порядочнаго человка. И до нын проступокъ жены можетъ запятнать честь мужа, и кровавая расплата за оскорбленіе нердкое явленіе и въ XIX вк. Если идеи чести предразсудокъ, то этотъ предразсудокъ, повидимому, общій у всхъ цивилизованныхъ народовъ. При такой постановк вопроса, сразу отпадаютъ вс замчанія, что трагедіи Кальдерона вполн безнравственны и безбожны.
Напротивъ того, честь у Кальдерона во многихъ отношеніяхъ дйствительно представлена ‘какъ нчто высокое и прекрасное само по себ, къ чему всми силами долженъ стремиться человкъ’ {Аверкіевъ. О драм, стр. 74.}. Что въ идеяхъ, господствующихъ въ сознаніи героевъ Кальдерона, есть много высокаго и прекраснаго, это вытекаетъ изъ предшествующаго анализа. Вполн благородно помогать бднымъ, держать данное слово, сражаться за отечество, бороться съ преступной любовью, даже желать, чтобы вс насъ уважали. Вдь это все требованія обычнаго нравственнаго сознанія, которыя достойно восхвалять и поддерживать. Но нигд и никогда Кальдеронъ не восхваляетъ закона чести, когда| этотъ законъ велитъ кровью мстить за нанесенное оскорбленіе. Наоборотъ, даже т, которые своими поступками поддерживаютъ законъ чести въ такомъ пониманіи, въ мысляхъ своихъ осуждаютъ его. Въ этомъ отношеніи особенно характерны слова Хуана Рока: ‘Будь проклятъ тотъ, кто установилъ столь жестокій законъ! Мало понималъ въ вопросахъ чести тотъ, кто мое доброе имя поставилъ въ зависимость отъ поступковъ другого человка. О, безумный, измнническій законъ! (Oh, injusta ley traidora!) Честь моя — рабыня другого человка? Я долженъ отвчать за чужія преступленія? Какъ только терпитъ міръ этотъ позорный обычай?’ Уже извстно, что донъ Лопе называетъ законъ чести ‘глупымъ закономъ свта’. Рядомъ съ этими косвенными осужденіями нигд мы не встрчаемъ у Кальдерона восхваленія кровавой мести. Это нужно признать разъ навсегда и уже не обвинять поэта въ томъ, въ чемъ онъ неповиненъ. Скоре мы должны оцнить проницательность испанскаго поэта, который задолго до нашихъ дней съ у млъ указать слабую сторону закона чести, ставящаго мое доброе имя въ зависимость отъ поступковъ другого человка. Въ этомъ отношеніи Кальдеронъ стоялъ, по всмъ вроятіямъ, выше понятій современнаго ему общества, въ которомъ убійство жены мужемъ было самымъ обыкновеннымъ явленіемъ {См. многочисленныя записки современниковъ, напримръ, Avisos de Barrionuevo, ч. II, стр. 174—175, 407 и т. д.}. Убивая оскорбительницу чести, мужъ все-таки не можетъ возстановить своего добраго имени, потому что онъ не въ силахъ уничтожить уже нанесенное ему оскорбленіе. Что кровь смываетъ оскорбленіе, это своего рода petito principii. И если въ заключительныхъ сценахъ поступку героя выносится иногда оправданіе, то вдь оправданіе не есть еще восхваленіе. Но установивъ тотъ фактъ, что кровавое отомщеніе Кальдеронъ не восхваляетъ нигд и никогда, слдуетъ оцнить драматическое значеніе протеста героевъ противъ законовъ чести, на что никто еще не обратилъ вниманія. Если бы герой благоговлъ передъ закономъ, повелвающимъ ему
мстить, онъ совершилъ бы наказаніе преступной жены безъ малйшихъ колебаній: радостно нанесъ бы онъ ей смертельный ударъ, зная, что убійство это есть жертва на алтар уважаемаго божества. Но въ такомъ случа почти весь интересъ трагедій сводился бы къ изображенію способовъ, какими мужъ открылъ измну жены и отмстилъ за это.
Несомннно, трагедіи Кальдерона возбуждаютъ и этотъ интересъ, т. е. искусно составленная интрига ихъ занимаетъ читателя и помимо психологіи героевъ. Въ такомъ случа герой страдалъ бы просто отъ оскорбленія чести, отъ наличности предосудительнаго поступка. Но если герой при этомъ видитъ всю безсмысленность закона чести, ставящаго доброе имя человка въ зависимость отъ поступковъ посторонняго лица, страданіе его, конечно, усугубляется. Ужасны оскорбленія чести, но еще ужасне думать и сознавать, что законъ, заставляющій меня такъ страдать, самъ по себ нелпый и безумный законъ. Охотно согласимся, что протесты противъ закона чести могутъ быть объяснены христіанскими мыслями Кальдерона. Вполн вроятно, что благочестивый поэтъ возмущался многими явленіями въ жизни современнаго ему общества. Но въ трагедіяхъ его протесты противъ закона чести имютъ не только это моральное значеніе. Они глубоко связаны съ самою сущностью драмы, усиливая трагичность положенія героевъ.
Такимъ образомъ, повторимъ въ заключеніе, идейная сторона трагедій чести у Кальдерона не можетъ вызывать особенно вскихъ возраженій. Недостатки ихъ исключительно техническіе, относящіеся къ области драматургіи.
А что касается трагедій ‘Mayor monstruo los celos’, ‘Amar despues de la muerte’ и ‘El Alcalde de Zalamea’, то въ нихъ нтъ и этихъ техническихъ недостатковъ.
Въ этихъ трехъ трагедіяхъ мы видимъ глубокое, правдивое изображеніе характеровъ, искусно составленную интригу и выдержанный драматическій стиль. Особенно ярко видны эти достоинства въ ‘Саламейскомъ алькальд’, на которомъ главнымъ образомъ и понын держится слава Кальдерона, какъ трагическаго поэта.