О томъ, что церковь должна дйствовать на совсть и убжденіе не матеріальнымъ, а духовнымъ орудіемъ.
О томъ, что церковь должна дйствовать на совсть и убжденіе не матеріальнымъ, а духовнымъ орудіемъ.
‘Москва’, 1-го августа 1868 г.
О том, что церковь должна действовать на совесть и убеждение не материальным, а духовным орудием, Аксаков Иван Сергеевич, Год: 1868
Время на прочтение: 5 минут(ы)
Сочиненія И. С. Аксакова.
Общественные вопросы по церковнымъ дламъ. Свобода слова. Судебный вопросъ. Общественное воспитаніе. 1860—1886
Томъ четвертый.
Москва. Типографія М. Г. Волчанинова (бывшая М. Н. Лаврова и Ко.) 1886
Насиліе въ дл вры нашло себ защитниковъ въ сред служителей вры… Можно было предполагать, что практика насилія существуетъ у насъ безъ участія церкви или по крайней мр вопреки церкви, что если она и терпится нашими духовными властями, какъ требованіе государственнаго закона, то уже никакъ не пользуется ихъ сочувствіемъ. Но ни въ какомъ случа нельзя было ожидать, чтобы практика насилія могла быть оправдываема теоретически, возводима въ церковное начало и даже предъявляема, какъ справедливое требованіе церкви — со стороны предстоятелей церкви и алтаря Христова. А между тмъ это-то именно и случилось, едва лишь былъ поставленъ въ нашей періодической литератур вопросъ о ‘свобод совсти’, или, что одно и то же, о насиліи въ дл вры: насиліе есть только обратная сторона вопроса, и враждующій противъ начала свободы совсти, защищаетъ насиліе. Нтъ ничего знаменательне и въ то же время прискорбне отношенія нашего духовенства къ этому вопросу. Безъ всякаго сомннія, не вс въ сред духовенства судятъ о немъ такъ, какъ т духовныя лица, которыя удостоили наши статьи печатнаго возраженія, но едвали,— говоримъ съ глубокимъ сожалніемъ,— не большинство нашихъ пастырей, на всхъ степеняхъ служенія, относится къ самой мысли о правахъ совсти съ такою же враждебностью и съ такимъ же раздраженіемъ, какъ и наши почтенные возражатели. Очевидно, что такое явленіе не есть случайное, и что воззрніе, противопоставленное намъ духовными противниками свободы духа, принадлежитъ не только каждому изъ нихъ лично, а духовному сословію вообще, исходитъ не изъ личнаго только образа мыслей, а изъ общаго строя понятій о церкви и объ отношеніи ея къ государству, привитыхъ исторіей нашей церковно-іерархической сред. Дйствительно, такое воззрніе коренится въ глубин вковъ. Не принимая на себя обязанности изслдовать его генеалогію и предоставляя такую задачу нашимъ молодымъ ученымъ писателямъ, мы коснемся ходячихъ у насъ понятій о церкви и государств — въ связи съ вопросомъ о свобод совсти. Но обращаясь къ самому понятію о свобод совсти, скажемъ предварительно, что воззрніе отметающее эту свободу, какъ бы ни коренилось оно въ исторической жизни, ни въ какомъ случа не коренится ни въ дух, ни въ ученіи нашей православной церкви.
Да и можетъ ли быть иначе? Духъ православной церкви — духъ Св. Евангелія, ученіе церкви есть только раскрытіе сторонъ этого духа, а совмстны ли съ этимъ духомъ — лицемріе, ложь, грубое вншнее насиліе? Что-жъ такое заключаетъ въ себ понятіе о свобод совсти, какъ не понятіе объ искренности вмсто лицемрія и, въ этомъ смысл, о правд вмсто лжи? Что же выражаетъ требованіе свободы совсти, какъ не призывъ, обращенный къ церкви, чтобы въ дл вры дйствовала она на совсть не посредствомъ насилія, а убжденія, не посредствомъ орудій вещественныхъ, а духовныхъ. Церковь есть ‘собраніе врующихъ’,— врующихъ искренно: вдь такъ, конечно, а не иначе понимаетъ и духовенство? Вдь не позволитъ же оно сказать: церковь есть собраніе врующихъ лицемрно? Вра лицемрная не есть вра,— съ этимъ не станутъ спорить и наши оппоненты: эти два понятія взаимно себя исключаютъ, ибо понятіе о вр есть понятіе о самомъ искреннемъ дйствіи человческаго духа. Но можетъ ли быть искренность безъ свободы? Не вмщаетъ ли уже въ себ понятіе объ искренности понятія о свобод?… Не всякое, конечно, свободное врованіе и правильно и истинно по своему содержанію. Но если человкъ способенъ и заблуждаться вполн чистосердечно и искренно,— то истинное врованіе тмъ не мене немыслимо безъ искренности и чистосердечія, или иначе — безъ свободы. Гд нтъ свободной совсти, тамъ нтъ и искренности, гд нтъ искренности, тамъ нтъ и вѣ,ры — ни правой, ни неправой… Итакъ, если вра есть самое искреннее, слдовательно самое свободное дйствіе человческаго духа,— съ чмъ, надемся, согласятся и вс полемизирующія съ нами духовныя особы, то стало быть, наоборотъ, неискренность или несвобода не можетъ служить истиннымъ основаніемъ ‘вры’,— той вры, на которой зиждется, ради которой существуетъ и церковь,— а можетъ служить основаніемъ лишь безврію, лицемрію и лжи. Если такъ, то какимъ же образомъ церковь можетъ желать для себя именно послдняго основанія? А не это ли именно желаніе, и даже въ вид требованія, предъявляютъ теперь, отъ имени церкви, наши противники изъ духовной среды, когда настаиваютъ на томъ, чтобы всякое разномысліе съ церковью было наказываемо гражданскимъ закономъ, чтобы отпадающіе отъ церкви были возвращаемы въ ея лоно насиліемъ полицейской власти, чтобы принадлежность къ церкви — ‘собранію врующихъ’ — основывалась не на свободной, искренней и чистосердечной вр въ истину, а на страх уголовной кары? Не за лицемріе ли и ложь стоятъ, въ непонятномъ ослпленіи, наши противники, когда добиваются для церкви права дйствовать на свободную совсть человка не только мечомъ духовнымъ, т. е. убжденіемъ и словомъ, но и ‘мечомъ гражданскимъ’, или, выражаясь попросту, палкой и кулакомъ? Но вдь въ такомъ случа церковь уже не будетъ ‘собраніемъ врующихъ’, но неврующихъ, загнанныхъ въ ея среду насильственно и пребывающихъ въ ней лицемрно?… И замтьте: это не то лицемріе, которое само вкрадывается въ область церкви, безъ вдома пастырей, какъ тайная измна,— это будетъ уже вынужденное лицемріе, признанное, вызванное и созданное въ сред церкви самимъ духовенствомъ, или лучше — тми, которые добровольно отвергаютъ необходимость свободы, т. е. искренности и чистосердечія, для вры.
Ради чего же вносится такое противорчіе въ жизнь церкви съ тмъ, что составляетъ въ ней самую основу жизни, безъ чего она немыслима, въ чемъ заключается причина ея бытія? Ради чего это искаженіе ея духовной природы? ‘Ради огражденія единства и цлости церкви’ — вотъ что слышится обыкновенно въ отвтъ Но не есть ли это огражденіе чисто мнимое? Тамъ, гд нтъ живаго внутренняго единства и цлости, тамъ вншность единства и цлости церкви можетъ держаться только насиліемъ и обманомъ. Какую же выгоду приноситъ церкви такое насильственное и обманное соблюденіе вншности? Не только не ограждаетъ оно дйствительнаго единства и цлости, но, напротивъ, губитъ единство и цлость, подтачивая самый корень церкви внутреннимъ противорчіемъ съ ея жизненными, нравственными основами. Такое внутреннее разъдающее противорчіе, при всемъ соблюденіи наружнаго единства и цлости, скажется наконецъ полнйшимъ оскудніемъ нравственной силы и духовной жизни въ церкви. Не должно забывать, что въ святой области церкви ни малйшее отступленіе отъ внутренней нравственной правды не остается безнаказаннымъ, т. е. всякое такое отступленіе неминуемо и непреложно сопровождается разрушительными для церкви послдствіями, ибо посягаетъ на самое ея духовное основаніе. Здсь, въ церкви, въ противоположность съ областью государственною, все дло въ содержаніи, а не въ форм, т. е. въ правд внутренней, а не формальной или вншней, которой выраженіемъ служитъ государство. Государство, напримръ, требуетъ и иметъ право требовать отъ своихъ подданныхъ строгаго формальнаго соблюденія государственнаго закона,— соблюденія и только,— какъ бы они тамъ о закон ни думали, какъ бы ни отрицали его пригодность или правильность. Но что пользуетъ церкви, напримръ, формальное наружное соблюденіе церковныхъ обрядовъ людьми отрицающимися ихъ въ глубин своей совсти и исполняющими ихъ только изъ страха государственныхъ уголовныхъ наказаній? Составляютъ ли силу церкви такіе ея члены? Ограждается или разрушается здсь, въ дйствительности, единство и цлость?
Странное дло! Едвали не во всхъ полемическихъ противъ латинской церкви сочиненіяхъ, исходящихъ изъ-подъ пера нашихъ духовныхъ писателей, въ ихъ статьяхъ и ученыхъ трактатахъ, встрчаются краснорчивыя выходки противъ ‘ужасовъ испанской св. Германдады’, противъ ‘костровъ инквизиціи’ и т. д. Но начало, лежавшее въ основаніи инквизиціи, не то ли же самое, за которое ратуютъ теперь наши возражатели? Не во имя ли ‘соблюденія единства и цлости церкви’ подвизалось это средневковое учрежденіе? Не свобод ли совсти объявляло оно войну? Мы желали бы знать: что же въ инквизиціи подвергается осужденію со стороны нашихъ духовныхъ литераторовъ: жестокость ли наказаній и грубость пріемовъ, или самое основное начало, т. е. начало, допускающее насиліе въ дл вры? Если только жестокость и грубость, то, стало-быть, замнивъ костры, вислицы, пытки боле мягкими наказаніями, а пріемы инквизиціи боле гуманными цивилизованными формами открытаго розыска и суда, сообразно условіямъ нашего времени,— они съ самимъ основнымъ принципомъ римско-католической инквизиціи примириться готовы??… Такъ ли это? Пусть отвтятъ на нашъ вопросъ откровенно и прямо…. Если же они отвергаютъ не только средневковую жестокость и грубость наказаній и пріемовъ (которые были только проявленіемъ средневковыхъ понятій и нравовъ), но и самый принципъ въ его основаніи, то не впадаютъ ли они въ противорчіе сами съ собою, отстаивая противъ насъ, во имя церкви, начало вншняго насилія въ дл вры и отметая свободу совсти? Ибо не то же ли самое начало, лежащее въ основаніи латинской инквизиціи и ими осуждаемое, является и у насъ, въ практическомъ примненіи къ русской церкви, съ замною костровъ и прочихъ ужасовъ — Сибирью, арестантскими ротами или тюрьмою, и съ замною пріемовъ инквизиціи — какимъ-нибудь ‘сообщеніемъ духовнаго начальства’ свтской власти о томъ, что ‘такой-то Петръ едоровъ уклонился въ старообрядческій расколъ и построилъ молельню, почему-де и благоволитъ свтская власть подвергнуть его ‘законному уголовному наказанію, для блага церкви’.
‘Церковь свята и едина’, ‘церковь есть истина!’ — восклицаетъ, возражая намъ, одна духовная особа. Да, но именно потому, что церковь (въ высшемъ значеніи этого слова) свята, она и должна чуждаться всего, что съ святостью несовмстно, именно потому-то, что она едина, она и не можетъ терпть, въ своей сред, совсти съ нею разъединенной и лишь насильственно удерживаемой, потому-то, что она есть истина, она и требуетъ истины въ отношеніяхъ къ себ и дйствуетъ истиною…. Церковь есть истина, а насиліе — ложь.