Томъ седьмой. Общеевропейская политика. Статьи разнаго содержанія
Изъ ‘Дня’, ‘Москвы’, ‘Руси’ и другихъ изданій, и нкоторыя небывшія въ печати. 1860—1886
Москва. Типографія М. Г. Волчанинова, (бывшая М. Н. Лаврова и Ко) Леонтьевскій переулокъ, домъ Лаврова. 1887.
О столтнемъ юбиле Жуковскаго.
‘Русь’, 1 февраля 1883 г.
30 января отпразднованъ былъ въ Москв и Петербург юбилей столтія со дня рожденія Василія Андреевича Жуковскаго. По нашей привычк всегда какъ-то запаздывать въ подобныхъ торжественныхъ случаяхъ, празднованіе не вполн соотвтствовало значенію празднуемаго, и это жаль. Было бы полезно оживить дйствительно и вполн къ сознаніи русскаго общества, возстановить предъ молодыми поколніями прекрасный, свтлый, благородный образъ пренебреженнаго ими русскаго поэта — во всей его правд, съ его возвышенной душой и простымъ сердцемъ,— поэта, которому Россія должна такъ много, котораго отличительною чертою, въ поэзіи и жизни, была человчность — въ настоящемъ, христіанскомъ значеніи слова…
И для меня въ то время (и всегда) было
Жизнь и поэзія одно!…
выразился онъ самъ въ одномъ изъ своихъ стихотвореній (въ род предисловія къ полному ихъ изданію), въ которомъ дале говоритъ про себя и свой даръ, что все,
…что отъ временъ прекрасныхъ,
Когда онъ мн доступенъ былъ,
Все что отъ милыхъ, темныхъ, ясныхъ,
Минувшихъ дней я сохранилъ —
Цвты мечты уединенной
И жизни лучшіе цвты
Кладу на твой алтарь священный,
О Геній чистой красоты!
Этому генію чистой красоты и служилъ онъ не только мечтою, но и дломъ, не только отвлеченно^ но и жизненно. Весь же онъ, всмъ своимъ внутреннимъ духовнымъ существомъ, вылился, сказался въ знаменитыхъ, вдохновенныхъ, учительныхъ и пророческихъ строфахъ, которыми привтствовалъ день 17 апрля 1818 г., т. е. рожденіе будущаго воспитанника своего, будущаго повелителя Россіи, будущаго ‘Освободителя’,— Государя Александра ІІ-го:
Да встртить Онъ обильный честью вкъ!
Да славнаго участникъ славный будетъ!
Да на чред высокой не забудетъ
Святйшаго изъ званій — человкъ!…
Этой русской поэзіи, вщей и врующей въ святйшее изъ званій — человческое, не суждено было остаться только изящнымъ исповданіемъ высокой нравственной истины, преподаннымъ въ царскихъ чертогахъ, вслухъ царю и всему царственному сонму. Она, какъ смя благое, пала въ душу воспитываемаго отрока и произрастила величайшее и святйшее изъ міровыхъ историческихъ длъ. Покойный Государь, возвращая двадцати милліонамъ русскихъ крестьянъ даръ свободы, права человческія и гражданскія, благодарно вспомнилъ своего воспитателя и гласно свидтельствовалъ, что Жуковскому обязанъ онъ своимъ отвращеніемъ отъ крпостнаго рабства и тмъ, съ-издтства, стремленіемъ сердца, которое выразилось наконецъ державною волею 19-го февраля 1861 года. Память объ этомъ событіи должна быть неразрывно связана въ народ и съ признательною памятью о Жуковскомъ.
Онъ былъ тмъ ‘учителемъ’ Пушкина, который первый призналъ несравненное превосходство его поэтическаго генія и привтствовалъ ученика извстною надписью, на подаренномъ ему своемъ портрет: ‘отъ учителя превзошедшему его ученику’. Но онъ, можно сказать, былъ учителемъ и всего русскаго общества. Не обладая сильнымъ даромъ оригинальнаго, самобытнаго творчества, онъ сблизилъ, сроднилъ насъ въ своихъ прекрасныхъ, художественныхъ переводахъ съ сокровищами поэзіи германской и англійской, но преимущественно первой, онъ вытснилъ преобладавшее у насъ вліяніе убогой духомъ французской поэзіи и литературы, и замнилъ его воздйствіемъ хотя и чужаго искусства, но безконечно боле благотворнымъ. Ему благодаря, воспитался эстетически цлый рядъ нашихъ поколній. Наконецъ, на самомъ краю гроба, онъ довершилъ поэтическій воспитательный подвигъ своей жизни, передавъ Россіи полнозвучною русскою рчью твореніе величайшаго изъ поэтовъ, Одиссею Гомера, — впервые, можно сказать, ознакомилъ съ нею русское общество. Не устарлъ и теперь, все такъ же гармониченъ и нженъ, такъ же благоуханенъ его задушевный стихъ,— и правъ былъ Пушкинъ, сказавъ про Жуковскаго: