О нашей смиренности по отношенію къ западной пресс.
О нашей смиренности по отношенію къ западной пресс.
Москва, 7-го февраля 1868 г.
О нашей смиренности по отношению к западной прессе, Аксаков Иван Сергеевич, Год: 1868
Время на прочтение: 6 минут(ы)
Сочиненія И. С. Аксакова. Славянофильство и западничество (1860-1886)
Статьи изъ ‘Дня’, ‘Москвы’, ‘Москвича’ и ‘Руси’. Томъ второй. Изданіе второе
С.-Петербургъ. Типографія А. С. Суворина. Эртелевъ пер., д. 13. 1891
Тише воды, ниже травы — вотъ какимъ девизомъ политическаго благонравія совтуютъ нкоторыя Петербургскія rasera, органы нкоторыхъ Петербургскихъ сферъ, украситься Русскому кабинету, — вотъ чего добивается и западно-Европейская дипломатія отъ Россіи, — вотъ тайная цль всего послдняго похода заграничной прессы на Россію, во имя интересовъ всеобщаго мира! Неразумные совты, лукавое миролюбіе, лживые страхи, коварная агитація! Неужели Poссія и теперь будетъ ихъ жертвою, или по крайней мр игрушкой? Неужели она дастъ себя снова запугать или смутить визгомъ и воемъ иностранныхъ газетъ, этихъ кликушъ Европейскаго общественнаго мннія, частью подкупленныхъ, а частью искусственно раздраженныхъ пущенными въ ходъ кмъ-то изподтишка сплетнями, клеветами, разными призрачными пугалами? Разв въ Европ, на этой почв невжества о Россіі и ненависти въ Россіи, есть такая вздорная выдумка о Русской политик, которая бы не могла приняться и пустить ростки и распуститься пышнымъ пустоцвтомъ? Разв со вчерашняго дня знакомы мы съ такою произрастительностью Европейской почвы, и не пора уже намъ привыкнуть въ ней и оставлять ее безъ вниманія? А между тмъ нельзя не сознаться съ нкоторою горечью, что вс эти возгласы заграничной публицистики, съ аккомпаниментомъ вжливыхъ заявленій подозрнія со стороны европейскихъ державъ, способны и до сихъ поръ производить на насъ не малое впечатлніе. Если, по врному замчанію, всякій усердный лгунъ, отъ частаго повтореній своей собственной лжи, начинаетъ, наконецъ, самъ въ нее врить, то относительно Русскаго общества можно сказать, что усердіе западно-Европейскихъ журналистовъ, своею настойчивостью и постоянствомъ, доводитъ насъ. самихъ до смущенія, а потомъ почти и до вры въ истинность всхъ ихъ измышленій насчетъ Россіи, — или по крайней мр до сомннія въ нашемъ прав и правд. Намъ до такой степени прожужжали уши, что мы виноваты, что мы, наконецъ, и сами спрашиваемъ себя: ужъ не виноваты ли мы и въ самомъ дл? не иметъ ли и въ самомъ дл Европа ка&ого-либо справедливаго повода подозрвать насъ во властолюбивыхъ замыслахъ, опасаться насъ, быть недовольною нами?.. Въ припадк смиренія, мы начинаемъ обвинять нашу собственную періодическую печать въ недостатк умренности въ сужденіяхъ и выраженіяхъ объ иностранной политик, о Восточномъ и Славянскомъ вопрос, — намъ хотлось бы заставить ее, если не совсмъ смолкнуть, то притихнуть, понизить свой тонъ и остерегаться толковать о томъ, что не по шерсти западно-Европейской пресс. Есть цлый рядъ газетъ въ Петербург, который, подъ фирмою ‘Россія для Русскихъ’, преподаетъ такіе благонравные уроки остальной Русской журналистик и совтуетъ имъ отказаться отъ всякихъ толковъ объ Австріи и Турціи, дабы не раздразнить нашихъ ревнивыхъ сосдей. Но спрашиваемъ: почему же мы, Русскіе, обязаны справляться со вкусами иностранныхъ политиковъ, а не они съ нашимъ? Почему именно Русская журналистика должна соображаться съ тмъ, что нравится или не нравится за границей, — тогда какъ ни Австрійская, ни Французская, ни Англійская, да и никакая западно-Европейская пресса и не думаетъ заботиться о томъ, по нутру или не по нутру вамъ ихъ отзывы о Россіи? Русскому журналисту ставится въ вину всякое не совсмъ уважительное слово о какомъ-нибудь чужестранномъ потентат, тогда какъ Французская печать, напримръ, не налагала и не налагаетъ на себя никакого воздержанія относительно Русскаго Государя. Нами представители при иностранныхъ дворахъ, конечно, не начнутъ процессовъ, не предъявятъ даже и жалобъ — по поводу, напримръ, открыто заявляемыхъ въ заграничныхъ газетахъ требованій и плановъ возстановленія Польши, или по поводу журнальной агитаціи въ пользу Нмецкой колоніи въ прибалтійскихъ губерніяхъ?.. А Русскимъ органамъ періодической литературы вмняется въ укоръ всякое изъявленіе сочувствія Австрійскихъ и Турецкимъ Славянамъ, всякое требованіе равноправности для первыхъ и самостоятельности для послднихъ. Такое положеніе длъ, такая неравномрность взавхныхъ отношеній, добровольно усвоенная и какъ бы признанная за что-то нормальное самою Россіей, обращается вся въ уронъ нашей чести, въ ущербъ Россіи. Мы имемъ въ виду не одну русскую журналистику. Мы помнимъ, какъ передъ самымъ вторженіемъ турецкихъ западно-европейскихъ полчищъ въ Русскіе предлы, въ 1854 году, отъ Россіи требовали и добились обязательства, во свидтельство безкорыстія ея намреній, не переступать предловъ Турецкой территоріи. Мы знаемъ, какъ со времени заключенія Парижскаго трактата, этимъ трактатомъ признавала и признаетъ себя связанною по рукамъ и по ногамъ одна Россія, тогда какъ западноевропейскія державы не только не считаютъ себя имъ связанными, но неоднократно нарушали и продолжаютъ нарушать его съ безпримрною наглостью во вредъ Россіи. Пораженные такою наглостью, мы пожимаемъ плечами, но, ради интересовъ европейскаго мира, ‘ради сохраненія добраго согласія между великими державами’, мы, скрпя сердце, волей-неволей ршаемся признать совершившіеся факты, и влечемся нехотя во слдъ западно-европейской корыстной политической иниціатив, одушевленные самыми противоположными, благими, безкорыстными намреніями! На нашихъ глазахъ, въ теченіе почти 12 лтъ, продолжается постоянное дипломатическое завоеваніе Франціей Востока въ явную противность всмъ интересамъ Славянскимъ и Русскимъ, а мы едвали не продолжаемъ мечтать о возможности совмстной съ Франціей политики на Восток. Мы не перестаемъ, повидимому, льстить себя надеждою, что авось Господь Богъ вразумитъ сердца западно-Европейскихъ дипломатовъ, и они, восчувствовавъ, наконецъ, честность и добросовстность Россіи, отдадутъ ей справедливость и утшатъ ее своимъ довріемъ и дружбою. Вжливо замчая державамъ, что такъ поступать, какъ он поступаютъ, не хорошо, не годится, мы тмъ не мене стараемся заслужить Европейское благоволеніе своею скромностью, своимъ добропорядочнымъ поведеніемъ, и готовы встревожиться всякимъ вольнымъ о Запад словомъ нашей политической печати.
Но Русская политическая печать теперь больше чмъ когда-либо обязана съ зоркостью слдить за всмъ, что длается на Восток, и разоблачать интриги, прикрываемыя маревомъ Европейскаго общественнаго мннія. Вопреки увреніямъ нкоторыхъ истинно-Петербургскихъ газетъ, маскирующихъ свое духовное угодничество вредъ Европой девизомъ ‘Россія для Русскихъ’, на Русской политической печати лежитъ великій общественный долгъ разъяснить общественному сознанію всю ту связь судьбы Россіи съ судьбою Востока, отъ которой Россія не можетъ отречься, не измнивъ своей исторической миссіи, не переставъ быть самой собою… Русская печать призвана быть сознательнымъ выраженіемъ и проводникомъ народной мысли и чувства въ область высшихъ политическихъ соображеній. Она не должна и не сметъ молчать, она не можетъ робть предъ прессою и общественнымъ мнніемъ Европы, — и тамъ, гд Русскому дипломатическому протесту нельзя почему-либо раздаться слишкомъ громко, пусть раздается громкій голосъ Русскаго общественнаго мннія: онъ, не мене вооруженныхъ готовыхъ армій, способенъ будетъ произвести серьезное впечатлніе на Европу и поддержать нашу можетъ быть уже слишкомъ осторожную, до нершительности, дипломатію.
Въ настоящую пору ясно раскрывается цль всей той агитаціи иностранной журналистики, которая была направлена противъ Россіи. Россію хотятъ оттереть отъ Востока, не потому, чтобы Россія грозила нарушеніемъ Европейскаго мира, но для того, чтобы, — связавъ ее обтомъ смиренія и смутивъ ее страхомъ, что она можетъ, пожалуй, навлечь на себя подозрніе въ дурныхъ свойствахъ и поднять крикъ и гамъ всей Цивилизованной Европы, — очистить свободное поле для политическихъ замысловъ иностранныхъ державъ. Восточный вопросъ представляется теперь въ вид восточнаго заговора Франціи, Австріи и Англіи. Существованіе этого заговора не подлежитъ сомннію. Въ то время, какъ Россія, оклеветанная въ намреніи взбунтовать христіанскихъ подданныхъ султана, принуждена ‘клятися и ротитися’, что она въ такомъ намреніи неповинна, въ то время, какъ, по мннію нкоторыхъ Петербургскихъ газетъ, ей приличне всего отказаться чуть не навсегда отъ всякой иниціативы въ Восточномъ вопрос, — иностранная почта привозитъ намъ извстіе, что вдоль границы Сербскаго княжества начались передвиженія Австрійскихъ войскъ, что Англія сосредоточиваетъ свои суда въ Средиземномъ мор, и что Французская эскадра при Чивита-Веккіи иметъ въ виду не одно назначеніе оберегать Папскую область и состоять при Французскомъ гарнизон. Справедливы или нтъ эти слухи — мы не знаемъ, но они правдоподобны, и важно то, что эти слухи распространяются Французскими же газетами. Мы нисколько не удивимся, если вдругъ выплыветъ на верхъ изъ мутной глуби западно-европейской дипломатіи такого рода комбинація: ‘ради сохраненія европейскаго мира, ради огражденія цлости Оттоманской имперіи отъ Русскихъ интригъ, направленныхъ къ возмущенію христіанскихъ населеній Typціи, — ради блага самой Сербіи и самихъ этихъ населеній, — признается необходимымъ, не въ вид завоеванія, а въ вид помощи султану и въ вид залога Европейскаго мира, занять Сербское княжество, или пограничную съ нимъ Боскію войсками Австрійскаго императора’… Недаромъ Англія грозить ‘дунайскимъ правительствамъ’, что западныя державы ршатся пойдти на все ради умиротворенія Турціи, въ случа какого-либо Славянскаго движенія на Дуна. Почти съ достоврностью можно сказать, что если дйствительно Сербія откроетъ рядъ наступательныхъ дйствій будущею весной, или вспыхнетъ въ Турціи какое-либо возстаніе Славянскихъ племенъ, Австрія, съ разршенія и уполномочія всей Западной Европы, введетъ въ Сербію свои войска. Что станетъ тогда длать Россія? Не слдуетъ ли ей предвидть и эту случайность и заране опредлить свою систему дйствій? Мы не сомнваемся, что наша дипломатія уже давно разочла вс возможныя вроятности и давно начертала себ программу. Но Русское общество, имя въ виду столько уже допущенныхъ Россіей, въ ущербъ себ, нарушеній Парижскаго трактата, не можетъ не интересоваться этимъ вопросомъ. Нельзя же Россіи будетъ помириться ни съ фактомъ насильственнаго со стороны Европы дйствія противъ Сербіи, ни тмъ мене съ фактомъ занятія какой-либо части Турціи Австрійскими войсками, подобно тому, какъ она примирилась съ созданіемъ Молдо-Валашскаго княжества или съ возведеніемъ въ званіе Румынскаго князя иностраннаго принца… Допустить войскамъ Австрійскаго императора вступить, подъ тмъ или другимъ предлогомъ, въ предлы Турецкой имперіи, значило бы для Россіи погубить все свое значеніе на Восток, уступить Востокъ въ духовную и матеріальную власть Западной Европ и подписать самой себ грозный приговоръ…
Не оправдываться и извиняться въ своихъ политическихъ поступкахъ на Восток подобаетъ Россіи, а перейти самой къ роли обвинительницы и обличительницы. По крайней мр такое положеніе должна принять Русская печать и противопоставлять западно-Европейскому общественному мннію общественное мнніе Россіи и всего Славянскаго міра. Пустъ помнитъ Австрія, что вопросъ Восточный есть вопросъ Славянскій. Мы ничего инаго не желаемъ для Австрійской иннеріи, какъ именно той политической формы, которая одна соотвтствуетъ разноплеменному составу монархіи Габсбурговъ, — именно формы федеративной и равноправности всхъ Славянскихъ народностей, ее населяющихъ, съ Мадьярами и Нмцами. Въ такомъ нашемъ желаніи, совпадающемъ съ желаніемъ всхъ Славянскихъ ея подданныхъ, заключается условіе благоденствія и преуспянія для самой Австріи. Но если Австрійское правительство дозволитъ себ какое-либо нарушеніе Парижскаго трактата въ ущербъ Славянской независимостй или стремленію въ ней на Восток, то оно рискуетъ само, собственными руками, возжечь такой вопросъ, общій для всего Славянскаго міра, къ которому Россіи нельзя будетъ отнестись равнодушно… По крайней мр, не отнесется къ нему равнодушно и считаетъ необходимымъ поставить теперь же это на видъ Австрійской пресс и Австрійскому общественному мннію Русская печать…