О литтератур Арабовъ (*).
М.
——
О литературе арабов, Сисмонди Жан-Шарль, Год: 1818
Время на прочтение: 23 минут(ы)
(*) Изъ превосходнаго творенія: De Іа Littrature du midi de l’Euroре par J. C. L. Simonie de Sismondi. Paris, 1813. T. I, pag. 38.
Западъ весь былъ погруженъ въ варварств, многолюдство племенъ и богатства ихъ исчезли, оставшіеся въ маломъ числ жители, разсянные на великомъ пространств, все еще должны были сопротивляться безпрестанно возраждающимся бдствіямъ — нашествіямъ варваровъ, войнамъ междоусобнымъ, феодальной тиранніи, съ трудомъ спасали они жизнь свою, безпрестанно угрожаемую мечёмъ, или голодомъ: всегда находясь въ такомъ состояніи насильства или страха, они неимли свободнаго времени предаваться умственнымъ наслаждніямъ. Не было уже никакихъ поводовъ къ витійству, Поезія скрывалась въ неизвстности, Философія почиталась возмущеніемъ противъ религій, самой даже языкъ истребился, варварскія и областныя нарчія заступили мсто сего прекраснаго языка Латинскаго, которой долго соединялъ Западные народы и сохранялъ для нихъ толикія сокровища мысли и вкуса. Въ сіе самое время одинъ новый король, которой своими побдами, своимъ фанатизмомъ боле всякаго другаго содйствовалъ разрушенію наукъ и литтературы, утвердивши свое господство, въ свою очередь занимался уже словесностію. Аравитянинъ, обладатель великой части Востока, страны древнихъ Маговъ и Халдеевъ, откуда первыя свднія распространились по лицу земному, — плодоноснаго Египта, долгое время бывшаго хранилищемъ знаній человческихъ, — смющейся Малой Азіи, гд раскрылись Поезія, вкусъ и вс искусства изящныя, — пламенной Африки, отчизны сильнаго, стремительнаго краснорчія и самыхъ замысловатыхъ тонкостей,— Аравитянинъ, по видимому, соединилъ въ себ вс преимущества странъ покоренныхъ. Оружіе доставило ему вс успхи, какіе только могли насытить едва вроятное честолюбіе, и предлы Востока и предлы Африки, принадлежали къ Имперіи Калифовъ, несчетныя богатства были плодомъ ихъ завоеваній, и роскошь неограниченная овладла Арабами, прежде грубыми и дикими, но сладострастными съ тхъ поръ какъ содлались властелинами счастливйшихъ странъ въ мір, гд нга всегда имла престолъ свой. Ко всмъ наслажденіямъ, какія только доставить можетъ промышленность человческая, питаемая несчетными богатствами, ко всему тому что только можетъ нжить чувства и веселить душу. Арабы захотли еще присоединить удовольствія разума, сей цвтъ всхъ искусствъ, всхъ наукъ, всхъ знаній человческихъ, сію роскошь мысля и воображенія. На семъ новомъ поприщ побды ихъ были столь же быстры, какъ и на ратномъ пол. Основанное ими царство словесности обширностію своею неуступало ихъ политическому Царству, оно вознеслось съ такою же чудесною быстротою и до такой же высоты неимоврной, хотя и то справедливо, что оно утверждено было на основаній не боле прочномъ, и его существованіе было не долговременне.
Бгство Магомета въ Медину изъ Мекки, называемое Геджира, отвчаетъ 622 году нашего лтосчисленія, мнимой пожаръ Александрійской библіотеки, которую сжегъ будто бы Амру, полководецъ Калифа Омара, относится къ 641 году: сіе время есть эпоха величайшаго варварства Срацинскаго, сіе происшествіе, сколь впрочемъ ни кажется оно сомнительнымъ, оставило по себ печальнйшую память презрнія къ наукамъ, но едва протекло одно столтіе посл онаго, и страстная любовь къ познаніямъ, наукамъ, Поезіи воцарились съ 750 года по времени восшествія на тронъ Калифскій фамиліи Аббассидовъ. Къ словесности Греческой вкъ Перикловъ приготовляемъ былъ почти восемь столтій постепеннаго образованія, начиная отъ войны Троянской {Съ 1209 до Р. X. по 451 годъ.}. Въ Латинской словесности вкъ Августовъ былъ также осмымъ отъ основанія Рима. Во Французской — вкъ Лудовика XIV есть двнадцатый посл Кловиса, но въ быстромъ возвышеніи Арабовъ вкъ Алъ-Мамуна, отца словесности изящной и Августа Багдада, отстоитъ не дале ста пятидесяти лтъ отъ начала Монархіи.
И вся словесность Арабская имла на себ признаки сего быстраго возвышенія, даже словесность ныншней Европы, образованная въ школ Арабовъ и обогатившаяся между ними, часто представляетъ старинные слды слишкомъ скораго раскрытія оной первоначальной нетрезвости ума, отъ которой воображеніе и вкусъ Восточныхъ народовъ часто сбивались съ прямой дороги.
Одно только легкое начертаніе Арабской словесности я намренъ здсь представить, дабы показать ея духъ и ея вліяніе на Европу, также дабы показать, какимъ образомъ Восточный стиль, занятый отъ нее Испанцами и Провансалами, распространился на вс языки Латинскаго происхожденія. Конечно, если бы могли мы глубже проникнуть въ Арабскую литтературу, если бы могли развернуть передъ глазами читателей сіи блестящіе вымыслы, которые содлали Азію страною волшебства, если бы могли очаровать ихъ прелестями той вдохновенной Поезіи, которая, изображая самыя сильныя страсти, говорила языкомъ исполненнымъ фигуръ самыхъ остроумныхъ и самыхъ смлыхъ, и приводила душу въ такое движеніе, которое совсмъ неизвстно нашимъ осторожнымъ поетамъ: то въ семъ новомъ, въ семъ отличномъ отъ нашего вкус мы нашли бы изобильное вознагражденіе за т недостатки, которые могли бы показаться намъ неприятными, но сообщить душ читателя впечатлніе красотъ языка чужестраннаго мы тогда только можемъ, когда сами бываемъ проникнуты ими, чтобы растрогать, надобно быть самому растрогану, и чтобъ заслужитъ какое нибудь довріе, надобно разсуждать по собственному своему чувству. Я не умю поарабски, не знаю ни одного изъ Восточныхъ языковъ, и долженъ буду держаться теперь боле извлеченій, нежели переводовъ.
Али, четвертый Калифъ посл Магомета, прежде всхъ оказывалъ нкоторое покровительство изящной словесности, соперникъ его и преемникъ Моавіагъ, первый изъ фамиліи Омміадовъ (661—68), былъ къ ней еще благосклонне: онъ призвалъ ко двору своему мужей, отличившихся науками, окружалъ себя стихотворцами, a какъ уже многіе острова и области Греческія были покорены Калифской держав, то и науки Грековъ при немъ возъимли первое вліяніе на словесность Арабскую.
Когда Омміадовъ нестало, династія Аббассидовъ еще боле благоприятствовала словесности. Алъ-Манзоръ, или Манзуръ, вторый изъ Государей сей фамиліи (764—775), призвалъ къ себ врача Греческаго, именемъ Георгія Бакшисвага, которой первой доставилъ Арабамъ переводы Греческихъ сочиненій о Медицин. Бакшисвагъ происходилъ отъ тхъ, гонимыхъ за приверженцость свою къ Несторіевымъ догматамъ, Греческихъ хрістіанъ, которые искали безопасности и спокойной жизни y Персовъ, и которые завели въ Гондизапорской области Медицинскую школу, уже славившуюся въ седмомъ столтіи. Несторій, Патріархъ Константинопольскій (429—431), раздлявшій два лица и два естества во Іисус Хріст, былъ гонителемъ православныхъ, и скоро самъ содлался жертвою: тысячи Несторіанъ, учениковъ его, погибли отъ меча и огня посл соборовъ, бывшихъ въ Ефес и Халкидон. Около 500 года Несторіане въ свою очередь умертвили въ Персіи почти восемь тысячь ненавистныхъ имъ Единоестественниковъ, но посл сего перваго возмездія они начали жить смирно, съ ревностію предались наукамъ и хранили въ Сирійскомъ язык Греческую словесность въ такое время, когда суевріе подавляло ее въ Имперіи Восточной. Изъ ихъ Гондизапорской школы вышло множество ученыхъ Несторіанъ и Евреевъ, которые, сыискавши довріе врачебными своими знаніями, перенесли къ обитателямъ Востока все богатое наслдство Греческихъ свдній.
Славный Аарунъ-алъ-Рашидъ, царствовавшій съ 786 до 809 года, вмнялъ себ въ славу покровительство, которое оказывалъ словеснымъ наукамъ, историкъ Елмакинъ увряетъ, что онъ непредпринималъ никогда путешествія, иначе, какъ сопровождаемый по крайней мр сотнею ученыхъ. Ему Арабская нація обязана быстрыми успхами своими въ наукахъ и словесности, ибо Аарунъ узаконилъ строитъ мечети неиначе, какъ чтобы при каждой находилось и училище, преемники слдовали его примру, и въ короткое время процвтавшія въ столиц науки достигли до крайнихъ предловъ Калифской Имперіи: повсюду, гд только Мусульмане, собирались молиться Богу во храм, находили они случай воздавать Ему благороднйшее, достойнйшее человка поклоненіе, a именно образуя способности, дарованныя ему отъ Создателя. Впрочемъ Аарунъ-алъ-Рашидъ былъ превыше того фанатизма, которымъ прежде пламенла его секта, и непрезиралъ свдній, приобртенныхъ въ другой религіи. Начальникомъ училищь и главнымъ распорядителемъ ученія въ Имперіи его былъ Несторіанскій хрістіанинъ изъ Дамаска, именемъ Іоаннъ-Ебнъ-Мессуа.
Но истиннымъ покровителемъ, отцемъ Арабской словесности былъ Алъ-Мамунъ (Могаммедъ-Абенъ-Амеръ), седмый Калифъ изъ династіи Аббассидовъ, сынъ Аарунъ-алъ-Рашида. Еще при жизни своего родителя’, во время путешествія въ Коризанъ, онъ избралъ въ сопутники себ мужей знаменитйшихъ ученостію изъ Грековъ, Персовъ и Халдеевъ. Вступивъ на престолъ (813—835), онъ подлалъ Багдадъ средоточіемъ всхъ отраслей литтературы, науки, книги, ученые мужи были почти единственнымъ предметомъ его вниманія. Литтераторы сдлались его любимцами, Министры его занимались только успхами литтературы, и можно сказать, для однихъ Музъ воздвигнутъ былъ престолъ Калифовъ. Онъ призывалъ къ двору своему изъ всхъ частей свта всхъ ученыхъ мужей, о которыхъ только могъ получить свдніе, удерживалъ ихъ при себ наградами, почестями, отличіями всякаго рода, собиралъ изъ подвластныхъ земель, изъ Сиріи, Арменіи, Египта, вс важныя книги, о которыхъ доходили къ нему извстія: ето была драгоцннйшая дань, требуемая Монархомъ, всмъ намстникамъ областей, всмъ подчиненнымъ правителямъ было предписано боле всего стараться о собираніи сокровищь литтературы въ странахъ покоренныхъ, и о доставленіи ихъ къ подножію престола. Видимы были входящіе въ Багдадъ сотни верблюдовъ, обремененныхъ единственно хартіями и книгами. Все, что только признаваемо было способнымъ распространить крутъ просвщенія народнаго, немедленно было перелагаемо на Арабскій языкъ, дабы каждой могъ воспользоваться симъ новымъ приобртеніемъ. Учители, цензоры, переводчики, истолкователи составляли дворъ Алъ-Мамуна, боле походившій на Академію, нежели на средоточіе правительства воинственной имперіи, Калифъ, предписавъ миръ Греческому Императору Михаилу Косноязычному, какъ побдитель, вмсто дани взялъ y него собранія книгъ Греческихъ! Науки боле всего были уважаемы Калифомъ, въ умозрительной Философіи можно было упражняться свободно, даже въ самыхъ высокихъ ея предложеніяхъ, неопасаясь недоврчивой ревности нкоторыхъ фанатическихъ Мусульманъ, утверждавшихъ, что Алъ-Мамунъ нарушаетъ такимъ образомъ законы исламизма. Въ его правленіе знаменитйшіе Докторы были украшеніемъ Медицины, Правовднію учился онъ у славнаго Коссы, и какъ наука сія Мусульманамъ казалась боле всхъ прочихъ сообразною съ религіей, то ею особенно и занимались его подданные, между тмъ какъ самъ Алъ-Мамунъ увлекался склонностію къ Математик, и показалъ въ ней блистательные успхи. Онъ предпринималъ важный подвигъ измренія земли, который и былъ совершенъ математиками на его иждивеніи. Начала Астрономіи, Алфрагама (Фарганія) и Астрономическія таблицы Алъ-Мервазія были произведеніемъ двухъ придворныхъ его чиновниковъ. Сей-то самый Алъ-Мамунъ, столько же величіемъ души какъ и просвщеннымъ разумомъ знаменитый, даровавъ прощеніе одному изъ родственниковъ своихъ, обличенному въ намреніи свергнуть его съ престола, воскликнулъ: ‘Ахъ! еслибъ оскорбившіе меня знали, какъ приятно мн прощать, то вс они пришли бы признаться мн въ своихъ проступкахъ!’
Нація оказывала успхи въ наукахъ, соразмрные пламенной ревности къ нимъ своего Монарха. Везд, во всхъ городахъ возносились школы, Коллегіи, Академіи, и изъ всхъ сихъ заведеній выходили ученые люди. Багдадъ былъ равно столицею наукъ и словесности, какъ и столицею Калифовъ, но Бассора и Куфа почти неуступали ему въ знаменитости, ибо въ нихъ столько же являлось отличныхъ произведеній въ стихахъ и въ проз. Балкъ, Испагань, Самарканда были также средними точками учености. Подобная ревность возбуждена была Арабами и за предлами Азіи. Еврей Веніаминъ Тудельскій въ путевыхъ запискахъ своихъ увряетъ, что въ Александрія нашелъ онъ двадцать училищъ, въ которыхъ преподаваема была Философія. Въ Каир также находилось множество школъ высшихъ или Коллегій, изъ которыхъ Бецуайлайская, такъ названная по имени предмстія сего города, была построена столь крпко, что однажды, по случаю возмущенія, служила цитаделью для цлой арміи. Въ городахъ Фец и Марок для преподаванія наукъ равнымъ образомъ предназначены были великодпнйшія зданія, и училища сіи управлялись по уставамъ самымъ мудрымъ и благотворительнымъ. Богатыя библіотеки Феца и Ларасы сберегли для Европы великое множество книгъ драгоцнныхъ, которыя во всякомъ другомъ мст должны бы погибнуть, но Испанія преимущественно была мстомъ пребыванія наукъ Арабскихъ: здсь-то блистали он самыми яркими лучами, и здсь-то отличались он самыми быстрыми успхами. Кордуа, Гренада, Севилла, вс города полуострова, старались превзойти другъ друга великолпіемъ своихъ школъ, своихъ Коллегій, своихъ Академій, своихъ книгохранилищь. Префектомъ Гренадской Академіи былъ Шамседдинъ, изъ Мурціи, столько прославляемый Арабами. Метуагелъ-элъ-Алла, царствовавшій въ двнадцатомъ столтіи въ Гренад, имлъ огромную библіотеку, нын еще въ Ескуріал хранится множество рукописей, которыя предназначены были для его употребленія. Алкагенъ, основатель Академій въ Корду, подарилъ шестьсотъ томовъ для библіотеки сего города. Въ разныхъ городахъ Испаніи было открыто семдесятъ два книгохранилища для общественнаго употребленія, въ то время когда другія, страны Европы не имли ни книгъ, ни наукъ, ни образованности, и утопали въ постыднйшемъ невжеств. Число Арабскихъ писателей, принадлежавшихъ Испаніи, столь велико, что многіе библіографы Арабскіе сочиняли ученые трактаты объ авторахъ, родившихся въ одномъ какомъ-либо город, на примръ Севилл, Валенціи, Корду, также объ упражнявшихся въ одной какой-либо наук или искусств, напримръ Философіи, Медицин, Математик, особливо же въ стихотворств. Такимъ образомъ на великомъ пространств Арабскихъ владній, въ трехъ частяхъ свта, успхи литтературы не отставали отъ успховъ оружія, и словесность сохраняла весь блескъ свой въ продолженіе пяти или шести столтій, начиная съ девятаго до четырнадцатаго или до пятнадцатаго вка.
Одно изъ главныхъ попеченій, которыя употребляемы были Арабами при возстановленіи литтературы, клонилось къ усовершенію самаго органа мысли и воображенія, то есть языка отечественнаго, и дйствительно, обработаніе языка было y нихъ важнымъ предметомъ занятій для великаго множества ученыхъ. Они раздлились на дв школы, Куфскую и Бассорскую, которыя одна другой ревновали въ слав и успхахъ, и изъ которыхъ вышло чрезвычайно много отличныхъ мужей, съ удивительнымъ остроуміемъ разбиравшихъ правила Арабскаго языка.
Къ преподаванію грамматики присоединена были риторика. Посл образцовъ краснорчія составились правила, по которымъ можно научиться сему искусству, какъ то бываетъ и у всхъ прочихъ народовъ. Коранъ написанъ былъ не по правиламъ ритторики, безпорядокъ въ мысляхъ, натурально происшедшій отъ излишняго изступленія, темнота, противурчія (слдствіе безпокойной жизни и разнообразныхъ плановъ сочинителя) длаютъ, что книга сія неиметъ единства и незанимательна. Кром того еще главы расположены въ ней не по порядку времени и не по связи, a по величин ихъ, то есть книга начинается самою большею, a кончится самою меньшею главою, a всякое сочиненіе, не имющее даже ни столь гигантскихъ, ни столь смшанныхъ мыслей, единственно по такому странному расположенію сдлалось бы уже невразумительнымъ. Не смотря на сіе, ни одна изъ книгъ, писанныхъ на Арабскомъ язык, непредставляетъ отрывковъ столь высокой Поезіи и столь сильнаго, увлекающаго краснорчія. Равнымъ образомъ первыя рчи, къ народу и къ войску произнесенныя, для наполненія сердецъ новою врою и военнымъ жаромъ, безъ сомннія заключали въ себ гораздо боле истиннаго краснорчія, нежели вс т, которыя посл сочинены были въ школахъ отличнйшими изъ риторовъ Арабскихъ. Но сіи ученые мужи незамедлили перевести славнйшія Греческія книги о Риторик, приспособить заключавшіяся въ нихъ правила къ свойствамъ своего языка и составить изъ нихъ новую науку, прославившую имена многихъ Арабскихъ Квинтиліановъ.
Посл Магомета и первыхъ его преемниковъ народное витійство немогло быть обработываемо Арабами: Восточный деспотизмъ заступилъ мсто свободы, принадлежавшей обитателямъ пустыни, — и Монархи почитали уже недостойнымъ сана своего дломъ произносить рчи къ народу или къ воинамъ, они уже ничего неожидали отъ ихъ совщаній, или отъ ихъ усердія, они повелвали, и все исполнялось по ихъ вол. Но ежели политическое витійство недолго принадлежало Арабамъ, за то они были изобртателями того, въ которомъ нын мы наиболе упражняемся. Они занимались академическомъ краснорчіемъ и духовнымъ: ихъ философы, страстные любители красотъ своего языка, съ жадностію ловили каждой случай показать предъ ученымъ собраніемъ всю сладость его, всю гармонію. На семъ-то поприщ Малекъ почитался однимъ изъ самыхъ сильныхъ ораторовъ, Шораифъ признанъ неподражаемымъ въ искусств соединять блескъ Пoeзіи съ силою прозы, и наконецъ Алъ-Гаризи поставленъ на ряду съ первыми витіями Греціи и Рима. Съ другой стороны Магометъ повеллъ, чтобы вра его была проповдуема во всхъ мечетяхъ, духовные ораторы назывались катебъ, a произносимыя ими рчи котбагъ. Въ библіотек Ескуріала сохранилось великое множество сихъ рчей, которыя расположеніемъ своимъ очень сходны съ хрістіанскими. Проповдники начинаютъ благодареніемъ, исповданіемъ вры, молитвою о Цар и о благосостояніи царства, потомъ ораторъ предлагаетъ свой текстъ и разсуждаетъ объ избранномъ предмет, почерпаетъ доказательства изъ Koрана и духовныхъ учителей, старается возбудить въ народ чувство въ пользу добродтели, или противъ порока,
Поезія еще боле нежели витійства была любимымъ упражненіемъ Арабовъ съ самаго начала. Увряютъ, что народъ сей произвелъ боле поетовъ нежели вс вмст прочіе народы. Арабская Поезія получила бытіе свое прежде нежели искусство письма вошло въ общее употребленіе. Въ отдаленнйшія времена состязаніе поетовъ и академическія игры ежегодно празднуемы были въ город Окад. Магометъ запретилъ ихъ, какъ остатокъ идолопоклонства. Седмь славнйшихъ изъ числа древнихъ поетовъ извстны y писателей Восточныхъ подъ именемъ Плеядъ Аравійскихъ, и творенія ихъ, повшены на стнахъ Каабы, или Меккскаго храма. Магометъ самъ упражнялся въ Поезіи, равно какъ Али, Амру и еще нкоторые изъ славнйшихъ его товарищей, но посл него Арабскія Музы, кажется, безмолвствовали даже до царствованія Аббассидовъ. Именно при Аарунъ-алъ-Рашид и преемник его Алъ-Мамуд, a еще боле при Омміадахъ въ Испаніи, Арабская Поезія достигла крайней высоты своего блеска. Тогда-то, появилось множество поетовъ, влюбленныхъ рыцарей, царскихъ дщерей, которыхъ знатоки Восточной словесности равняютъ Анакреону, Пиндару и Сафо, сей десятой Муз Греціи. Имена ихъ, которыя тщетно старался я напечатлть въ памяти своей, незнавши самыхъ твореній, вроятно ускользнули бы и отъ вниманія большей части моихъ читателей. Прославляемая знаменитость на сихъ языкахъ, столь отъ насъ отдаленныхъ, столь несходныхъ письмомъ своимъ и правописаніемъ, для насъ не доступна до такой степени, что y Гербелота ненахожу я тхъ даже, которыхъ Андре причисляетъ къ первому классу, на примръ Алъ-Монотабби Куфскаго, по его словамъ Князя Поетовъ, и такъ я не буду говорить объ нихъ по порядку старшинства ихъ и достоинства, ибо успхи мои въ сей части не такъ еще значительны, чтобы могъ я положиться на чужое мнніе. Мн кажется, гораздо будетъ лучше предложить здсь два отрывка, съ Арабскаго языка и съ Персидскаго переведенные, и приобщить къ нимъ общія замчанія о Восточной Поезіи.
Первая изъ седми поемъ, повшенныхъ въ Меккскомъ храм, была Идиллія, или Кассида, сочиненная Амралкеизіемъ. Соствъ и планъ сего древняго памятника Арабской Поезіи могутъ дать нкоторое понятіе о томъ, что сдлано было посл.
Герой приводитъ двухъ друзей своихъ къ тому мсту, гд прежде былъ гаремъ его, нын опуствшій, и оплакиваетъ отсутствіе своихъ любовницъ. Видя оставшіеся слды ихъ, онъ вздыхаетъ, стонетъ, предается отчаянію, отвергаетъ вс утшенія попечителъной дружбы. ‘Ты уже и прежде терплъ несчастія, немене сего тяжкія.’ — ‘Такъ!’ отвчаетъ онъ, ‘но тогда благоуханія, которыя оставляли за собою мои красавицы, услаждали сердце мое и обворожали мои чувства, тогда очи мои наполнялись слезами: но ето были слезы вожделнія, он омочали щеки мои, грудь мою, и даже поясъ мой былъ орошенъ ими.’ — ‘Но,’ возражаютъ друзья, ‘по крайней мр память минутнаго блаженства должна умрить нын твою горесть, помысли, сколько прелестей разсыпали он на жизнь твою!’ Герой, нсколько утшенный симъ воспоминаніемъ, въ самомъ дл разсуждаетъ о счастіи дней минувшихъ, о сладостныхъ бесдахъ своихъ съ Онеизой, съ Фатимой, съ прекраснйшими изъ прекрасныхъ, онъ хвалится, что любилъ одну дву, съ которою никакая красота сравниться не можетъ. ‘Ея шея’, говоритъ онъ ‘была шея газели {Родъ дикой козы, живущей въ Азіи.}, когда она протягиваетъ ее и смотритъ на дальнее разстояніе, подобно ей была она украшена наряднымъ ожерельемъ, волосы ея по плечамъ разввались, черные какъ гебенъ, густые какъ втви колеблющейся пальмы, станъ ея былъ тонокъ и гибокъ какъ веревка, лице ея освщало мракъ ночи, какъ свтильникъ уединеннаго мудреца, трудящагося во бдніи, на конецъ въ одежд ея изображалась небесная лазурь, и нашитые на ней драгоцнные камни блистали какъ Плеяды, на горизонтъ восходящія.’ Онъ увряетъ, что досталъ ее, пролетвши сквозь копья и пренебрегши самые ужасныя опасности, хвалитъ ея отважность, хвалитъ твердость, съ которою стремилась она по дикимъ и мрачнымъ долинамъ, пользуясь случаемъ, превозноситъ хвалами и своего коня, котораго изображаетъ блестящими красками Поезіи. Дале, представляетъ картину звриной ловли, потомъ пиршества, и оканчиваетъ поему свою удивительнымъ описаніемъ дождя, оживившаго палящія пустыни {William Jones, Poeseos Asiaticae Commentarii, pag. 84.}.
Чтобы показать читателю какой нибудь опытъ и Персидскаго стихотворства, предлагаю здсь переложенный мною (съ Латинскаго перевода Фридерика Вилькена) отрывокъ Шагъ-Намага, Поемы славнаго Фердузія. Въ Персидскомъ подлинник стихи сіи соединяются рифмами, точно какъ у насъ героическіе. Здсь говоритъ самъ герой, изображающій любовь свою къ дочери Афрасіаба.
‘Смотри, какъ блистаютъ поля багряными и желтыми лучами! Какое благородное сердце въ человк не почувствуетъ радости? Какъ прекрасны звзды! какъ приятно журчатъ воды! Не здсь ли садъ Царскихъ чертоговъ? Земля пестретъ разноцвтнымъ покровомъ, подобно ковру Царя Гормузскаго, воздухъ благоухаетъ мушкатомъ! Не розовая ли влага струится въ семъ поток? Жасминный кустъ сей, обремененный цвтами, сія благовонная рощица прекраснйшихъ розъ кажутся божествами здшняго сада. Фазанъ величественно выступаетъ, гордясь пышнымъ своимъ нарядомъ, между тмъ какъ горлица и соловей робко спускаются къ нижнимъ втвямъ кипариса. Мста райскія представляются взорамъ во всю длину потока! Долы и холмы не покрыты ли юными двами превышающими красотою духовъ безплотныхъ? и въ самомъ дл, гд только ни является Менитега, дщерь Афрасіаба, тамъ видишь людей счастливыхъ: она виною, что садъ сей кажется лучезарнымъ, подобно солнцу. И дщерь Царя великаго не есть ли новое свтило? Оно-то разсыпало богатства свои и блескъ въ долин, сіе-то лучезарное свтило возносится выше розъ и жасминовъ. Красота несравненная! Лице ея подъ покрываломъ, но прелестной станъ ея подобенъ кипарису, но ея дыханіе разливаетъ въ воздух амбру благовонную, роза покоится на ея ланитахъ, очи ея полны сна, губы ея приняли цвтъ свой отъ вина чистйшаго, но благовоніе ихъ подобно запаху розовой ессенціи. О, еслибъ могли мы достигнуть до сихъ мстъ, верховнаго блаженства, и еслибъ путь сей не боле одного дня продолжался!’
Къ симъ двухъ отрывкамъ — безъ сомннія особливой важности въ себ незаключающимъ, если вспомнить, что они взяты изъ литтературы, неуступающей богатствомъ своимъ литтератур цлой Европы — я прибавлю только, слдуя Вильяму Джонесу, что Восточные народы, и въ особенности Арабы, имли y себя поемы героическія, которыя сочиняемы были для прославленія великихъ мужей и для одушевленія воиновъ, но зато не было было y нихъ ни одной епической поемы, хотя В. Джонесъ называетъ симъ именемъ повсть о Тимур, или Тамерлан, сочиненную Ебнъ-Арабтагомъ и отличающуюся слогомъ піитической прозы. Съ большимъ, по моему мннію, правомъ къ епическимъ поемамъ причисляетъ онъ Шагъ-Намагъ, твореніе Фердузія, Персидскаго автора, изъ котораго предложилъ я послдній отрывокъ. Въ сей поем, содержащей въ себ шестьдесятъ тысячь двустишій, воспваются вс герои и вс Монархи Персіи, въ первой ея половин, дйствительно похожей на епопею, описывается древняя война между Афрасіабомъ, Царемъ Заоксадской (Transoxiane) Taтаріи, и Каикозру, извстнымъ y насъ подъ именемъ Кира. Герой поемы есть Рустемъ, Геркулесъ Персіи {Фердузій умеръ въ 411 году Геджиры, или въ 1019 мъ по Р. X.}.
За исключеніемъ одного только сего творенія, вся Восточная Поезія состоитъ изъ лирическаго рода и дидактическаго. Арабы написали безчисленное множество стихотвореній любовныхъ, надгробныхъ красавицамъ и героямъ, нравоучительныхъ, къ числу коихъ можно причислять и басни, стихотвореній, содержащихъ въ себ похвалы, сатиры, описанія, особливо же дидактическихъ поемъ о всхъ наукахъ, даже самыхъ сухихъ для Поезіи, какъ то о грамматик, риторик, о наук счисленія, но между такимъ множествомъ стихотвореній Арабскихъ, которыхъ одинъ каталогъ, хранимый въ Ескуріал, составляетъ двадцать четыре тома, нтъ ни одной епической поемы, ни одной комедіи, ни одной трагедіи.
Въ сихъ разныхъ стихотвореніяхъ авторы блистаютъ необыкновеннымъ остроуміемъ и чрезвычайными тонкостями мыслей, выраженія ихъ живы и прелестны, чувства благородны. Знатоки Восточныхъ языковъ увряютъ, что стихотворенія сіи ознаменованы такою гармоніей словъ, такою точностію выраженій, такою во всемъ живостію, которыя для насъ потеряны. Какъ однакожъ не видть, что блескъ сихъ лирическихъ твореній состоитъ частію въ смлыхъ метафорахъ, въ неограниченныхъ аллегоріяхъ, въ излишеств гиперболъ? какъ не почувствовать того, что Восточной вкусъ отличается употребленіемъ во зло ума и воображенія? Арабы пренебрегли Греческую Поезію, которая казалась имъ робкою, холодною, размренною слишкомъ строго, между всми книгами, которыя они взяли y Грековъ и которыя уважали почти до суеврія, не было ниже одной поемы, ни одно изъ сихъ твореній классическихъ не призвано достойнымъ переложенія на языкъ Арабовъ, и дйствительно ни Гомеръ, ни Софоклъ, ни даже Пиндаръ немогутъ идти въ сравненіе съ ихъ поемами. Арабы хотятъ блистать картинами самыми смлыми, гигантскими, хотятъ всегда изумлять читателя, неожиданностію выраженія, тяготятъ его своимъ обиліемъ и никакой красоты не почитаютъ излишнею. Одного сравненія для нихъ недовольно, они вдругъ высыпаютъ ихъ множество, не для того, чтобъ дать понять себя, но чтобы заставить удивляться колориту своихъ красокъ. Не думая о естественныхъ чувствахъ, они съ намреніемъ выказываютъ искусство, и чмъ боле въ немъ прикрасъ, тмъ боле почитаютъ его достойнымъ удивленія. Отсюда происходитъ усиліе побждать вс трудности, хотя бы оно ни къ чему неслужило, не объясняло бы мысли, неприбавляло бы въ стих гармоніи.
Подражаніе натур открыло народамъ, коихъ Поезія признана классическою, родъ епическій и родъ драматическій, въ которыхъ піитъ старается датъ чувствамъ истинный языкъ сердца. Народы Восточные не ищутъ сего преимущества, вся ихъ Поезія состоитъ въ лирическомъ род, она должна казаться вдохновенною, чтобы никакъ непоходить на языкъ натуры, какимъ ни назовете ее именемъ, какимъ правиламъ ни подчините ее, все она должна казаться пніемъ изступленной страсти.
Поезія Арабовъ иметъ рифмы, какъ наша, рифма можетъ находиться даже и посредин стиха, и нсколько одинакихъ звуковъ часто слышны бываютъ въ одной фраз. Поезія лирическая сверхъ того еще подлежитъ особеннымъ правиламъ, вразсужденіи формы строфъ, или порядка рифмъ, или величин поемъ. Дв формы стопосложенія особенно употребительны y Арабовъ и Персовъ: Газель и Кассида, об состоятъ изъ двустишій, каждой второй стихъ двустишія чрезъ всю поему оканчивается одинакой рифмой, между тмъ какъ первые стихи не имютъ рифмы. Кассида есть идиллія любовная и военная, въ которой можетъ находиться отъ двадцати до ста двустишій, Газель есть любовная ода, въ которой не должно быть не мене седми двустишій, ни боле тринадцати. Первая совершенно отвчаетъ канцонамъ Петрарки, вторая его сонетамъ. Какъ Петрарка сочинилъ свое canconiere, то есть собраніе канцонъ и соннетовъ на разные случаи, равнымъ образомъ какъ прочіе поеты Провансскіе, Италіянскіе, Испанскіе, Португальскіе оставили намъ свои собранія стихотвореній, которыхъ главное достоинство состоять должно въ разнообразіи картинъ при одномъ и томъ же чувств и разнообразіе гармоніи въ одной и той же мр стопосложенія: такъ y Арабовъ и Персовъ есть свой диванъ или собраніе Газилеи, различныхъ по окончанію или рифм. Диванъ кажется для нихъ превосходнйшимъ тотъ, въ которомъ стихотворецъ рифмы свои расположилъ по порядку буквъ алфавита.
Если нтъ у Восточныхъ народовъ епической и драматической Поезіи, за то они изобрли особой родъ сочиненій, близкой къ епопеи и замняющій для нихъ театральныя зрлища. Имъ обязаны мы сказками, сими произведеніями чудесной изобртательности и неистощимаго, разнообразнаго воображенія, которыя были утхою дтства нашего, и которыя плняютъ насъ, восхищаютъ даже и въ зрломъ возраст. Кто незнаетъ Тысячи и одной ночи? Но что имемъ мы на своемъ язык, ето, если врить переводчику, составляетъ только тридцать седмую часть полнаго Арабскаго собранія. Сіе огромное собраніе хранится не въ однихъ только книгахъ, но есть богатство многочисленнаго класса мущинъ и женщинъ, разсянныхъ по всмъ землямъ магометанскимъ, къ Турціи, къ Персіи, даже на краю Индіи, людей, которые промышляютъ сказками, забавляютъ ими слушателей, желающихъ на время забыть существенность и предаться сладкимъ мечтамъ воображенія. Въ Левант, среди залы кофейнаго дома сидитъ человкъ, окруженный безмолвной толпою, иногда возбуждаетъ онъ ужасъ, иногда жалость, всего чаще представляетъ очарованнымъ взорамъ слушателей сіи блестящія виднія, сіе наслдство воображенія Восточнаго, даже иногда заставляетъ онъ смяться, и наморщенное чело угрюмаго Османлиса только при семъ случа показываешся гладкимъ. Ето единственный спектакль въ цломъ Левант, гд сказочники замняютъ нашихъ актеровъ, самыя даже площади иногда имютъ своихъ сказочниковъ, искусныя сказочницы коротаютъ скучное время для обитательницъ сераля, врачи нердко больнымъ своимъ совтуютъ призвать сказочника, чтобы уменьшить боль, утишить движеніе, возвратить сонъ посл продолжительныхъ бдній, и сіи разскащики, привычные обходиться съ больными, умютъ измнять голосъ, понижать его, и потомъ прекращать разсказъ свой въ самую пору.
Воображеніе Арабовъ, ярко блестящее въ сихъ сказкахъ, легко распознается отъ рыцарскаго воображенія, но легко также видть можно и сходство между ними. Для обоихъ міръ сверхъестественный одинъ и тотъ же, но міръ нравственный неодинаковъ. Арабскія сказки и рыцарскіе романы вводятъ насъ въ сферу очарованія, но лица человческія въ тхъ и другихъ не одинаковы. Сказки сіи родились у Арабовъ посл того уже, какъ они, бывъ принуждены уступить сил Татаръ, Турковъ и Персовъ, стали заниматься единственно торговлею, искусствами и словесностію. Въ нихъ виднъ коммерческій народъ, равно какъ въ рыцарскихъ романахъ виднъ народъ воинственный. Феи щедрою рукою разсыпаютъ въ нихъ дары богатства и роскоши, герои безпрестанно путешествуютъ, здятъ изъ одной страны въ другую, и выгоды торговли немене возбуждаютъ въ нихъ дятельность и любопытство, сколько стремленіе къ слав одушевляло старинныхъ рыцарей нашихъ. Въ сказкахъ сихъ представляется, кром женщинъ, только четыре класса людей: государи, купцы, календеры или монахи, и невольники. Воины здсь неиграютъ почти никакой роли, храбрость и военные подвиги пугаютъ, распространяютъ ужасъ, точно, какъ въ лтописяхъ Востока, но не возбуждаютъ ентузіазма, однимъ словомъ, въ Арабскихъ сказкахъ ненаходятъ того благородства, того героизма, какого привыкли мы искать въ сочиненіяхъ сего рода. За то сказочниковъ ихъ должны мы почитать своими учителями въ искусств изобртать занимательныя происшествія и поддерживать интересъ безперерывнымъ разнообразіемъ,— въ искусств творить сію блестящую мифологію Фей и Геніевъ, которая разширяетъ предлы міра, умножаетъ богатства и силы человческія, переноситъ насъ въ сферу чудесности, изумляетъ неожиданностію. Отъ нихъ также пришло къ намъ сіе упоеніе любви, сія нжность чувства, сіе набожное почитаніе женщины — въ одно время богинь, въ другое невольницъ, — отъ нихъ пришло къ намъ вс то, что имло сильное вліяніе на духъ нашего рыцарства, и что только ни находится Восточнаго въ литтератур всей Южной Европы. Самыя повсти ихъ проникли въ нашу Поезію, гораздо прежде еще: нежели стали мы читать Тысяча и одну ночь на природномъ язык нашемъ. Многія изъ нихъ находимъ въ старинныхъ нащихъ сказкахъ (fabliaux) у Боккачія, у Аріоста. Даже ныншнія сказки, забавляющія насъ въ дтств столь приятнымъ образомъ и переходящія неизвстными для насъ путями: изъ одного языка въ другой, отъ одного народа къ другому, представляютъ намъ были и небылицы, въ которыхъ узнаемъ воображеніе обитателей цлой половины земнаго шара.
Но вліяніе Арабовъ на словесность Европы, бытло слдствіемъ не одного только удивленія, возбужденнаго ихъ Поезіей, быстрые успхи въ наукахъ присвоивали имъ высокія преимущества во всей области ума и дарованій. Ученые мужи Европы, привыкнувъ смотрть на нихъ какъ на учителей своихъ въ наукахъ Математическихъ и Естественныхъ, въ Исторіи и Географіи, должны были ихъ же почитать и непогршительными судіями вкуса. Посмотримъ же, въ какомъ состояніи были науки y Арабовъ въ то время, когда предки наши еще только начинали выходишь изъ варварства.
Арабы весьма ревностно упражнялись во всхъ отрасляхъ Исторіи. Многіе изъ нихъ, между которыми всхъ знамените Абулъ-Феда, владтель Гамы, писали всеобщую исторію отъ начала міра до своего времени. Каждое государство, каждая область, каждой городъ имлъ своихъ лтописцевъ и своихъ частныхъ историковъ. Многіе, подражая Плутарху, сочиняли жизнеописанія великихъ мужей, прославившихся добродтелями, подвигами, талантами. Такова была страсть писать въ разныхъ родахъ, испытывать вс способы, неоставлять никакого предмета, что Бенъ-Заидъ изъ Кордуи и Абулъ-Мондер изъ Валенціи, отнюдь не для шутки, сочиняли исторіи о славныхъ лошадяхъ, равно какъ Аласуеко о знаменитыхъ верблюдахъ. Историческіе словари изобртены Арабами, и Абделъ-Малекъ сдлалъ то для разумвшихъ языкъ то, что Морери сдлалъ для Европы. Не было недостатка и въ географическихъ словаряхъ самыхъ точныхъ, въ словаряхъ критическихъ и библіографическихъ. На конецъ, вообще вс изобртенія, облегчающія работу, освобождающія отъ скучныхъ изысканій, нердко благоприятствуюшія лности, были въ употребленіи между Арабами. Они упражнялись въ нумизматик, и Алъ-Намари сочинилъ исторію монетъ Арабскихъ. Каждое искусство и каждая наука имли свою исторію, такъ что въ семъ отношеніи Арабы могутъ похвалиться богатствомъ своимъ передъ всми народами древними и новйшія. Алъ-Ассакеръ сочинилъ извстія о первыхъ изобртателяхъ искусствъ, Алъ-Газелъ въ своихъ Арабскихъ Древностяхъ показалъ глубокія свднія, разсуждая о наукахъ и изобртеніяхъ своихъ соотчичей. Медицина и Философія имли самое большее число историковъ преимущественно передъ прочими науками, вс же вмст науки соединены были въ историческомъ словар Могаммедъ-Аба-Абдаллы, Гренадскаго жителя.
Арабы страстно любили Философію, она прославила многихъ между ними людей остроумныхъ и глубокомысленныхъ, которыхъ имена еще и теперь уважаются въ Европ, какъ то: Аверроеса, изъ Кордуи, писавшаго объяснительныя примчанія на Аристотеля (ум. 1198 г.), Авиценну, изъ окрестностей Шираза (1037 г.), сто ль же глубокаго Философа какъ и знаменитаго Медика, Алъ-Фарабія, изъ Фараба, что за Оксомъ (950 г.), которой изъяснялся на семидесяти языкахъ, писалъ о всхъ наукахъ и соединилъ ихъ въ своей Енциклопедіи, Алъ-Газелія, изъ Туса (1111 г.), которой разсуждалъ о религіи и Философіи и дерзнулъ первую подчинить послдней. Арабскіе ученые мужи не ограничивали себя занятіями кабинета: для пользы наукъ они предпринимали. путешествія самыя многотрудныя и опасныя, они участвовали въ совтахъ царскихъ, и часто уважаемы были вихремъ государственныхъ перемнъ, столь насильственнымъ и почти всегда чрезвычайно любимымъ на Восток, отъ того исторія жизни ихъ боле разнообразна, боле занята происшествіями, нежели исторія ученыхъ мужей у всхъ прочихъ народовъ.
Изъ всхъ наукъ Арабскихъ одна Философія весьма поспшно проникла въ нашъ Западъ, и имла величайшее вліяніе на училища Европы, за то уже успхи ея принесли очень мало существенной пользы. Арабы, народъ боле остроумный нежели глубокомысленный, привязывались къ тонкостямъ, a не къ порядку мыслей, они хотли боле блистать умомъ нежели научаться, темнота, невразумительность предоставляли философовъ ихъ глубокими въ глазахъ простаго народа, они искали таинственности въ своемъ воображеніи, сгущали туманъ надъ наукой, вмсто того чтобъ проникать въ самую средину натуры вещей, гд величіе предмета и человческая слабость производятъ случайную темноту при своей встрч, но гд нтъ темноты необходимой. Боле склонны будучи къ ентузіазму нежели къ смлости, они лучше захотли признать, одного человка оракуломъ всхъ человческихъ свдній, нежели почерпать свднія въ натур: они сдлали Аристотеля почти божествомъ своимъ. По ихъ мннію, вся Философія долженствовала находиться въ его писаніяхъ, вся Метафизика долженствовала быть изъясняема по схоластической метод.
Врнйшій переводъ, остроумнйшее объясненіе писаній мудреца Стагирскаго — вотъ что почиталось крайнею точкой, до которой только могъ достигнуть геній философовъ, въ семъ намреніи Арабскіе философы объясняли, сравнивали всхъ истолкователей, оставившихъ замчанія свои на первыхъ учениковъ Аристотеля. Всего странне, что люди, столь остроумные, столь ученые, съ такими пособіями, съ такимъ прилжаніемъ, никакъ не достигли своей цли, никогда не пришли въ состояніе понимать и объяснять вразумительно т книги, которыя были предметомъ столь многотрудныхъ занятій. Вс они ошибались, а иногда самымъ грубымъ образомъ. Аверроесъ въ переводахъ своихъ и объяснительныхъ примчаніяхъ нердко совсмъ уклоняется отъ своего подлинника, и таково было его желаніе находить таинства въ вещахъ самыхъ обыкновенныхъ, сокрытой смыслъ въ самыхъ ясныхъ фразахъ, что Аристотелъ, снова родившись между Арабами, ничего немогъ бы понять, изъ своего собственнаго ученія.
Естественными науками занимались Аралбы не съ большимъ жаромъ, то съ лучшимъ наблюденіемъ тхъ средствъ, которыя указываютъ желанную дорогу. Абу-Рыганъ-алъ-Быруны, умершій въ 941 году отъ P.Х., сорокъ лтъ путешествовалъ для изученія Миологіи, и его трактатъ о распознаваніи драгоцнныхъ камней заключаетъ въ себ богатое собраніе любопытныхъ событій и наблюденій. Ибнъ или Абенъ-алъ-Бейтаръ, изъ Малаги, столь же страстно, любившій Ботанику, здившій долго по горамъ и долинамъ Европы, съ неослабною бодростію путешествовалъ по пескамъ и палящимъ пустынямъ Африки, собиралъ или описывалъ вс растнія, могущія прозябать подъ знойными лучами огненнаго солнца, наконецъ отправился въ отдаленнйшія страны Азіи. Такимъ образомъ въ трехъ частяхъ тогда извстнаго міра собственными очами наблюдалъ онъ, собственными руками осязалъ все, что Натура ни представляетъ необыкновеннаго и рдкаго въ трехъ своихъ царствахъ, животныя, растнія, ископаемыя, все подвергалъ онъ своимъ изслдованіямъ, и возвратившись потомъ въ отечество обогащенный добычами Востока и Юга, издалъ три книги, одну за другою, первую о свойствахъ растній, вторую о камняхъ и металлахъ, третью о животныхъ, и во всхъ находились такія богатства науки, какихъ не предлагалъ еще ни одинъ испытатель Природы. Онъ умеръ 1248 года по Р. X., въ Дамаск, куда на конецъ возвратился, и гд былъ Директоромъ садовъ государевыхъ. Кром его еще и другіе, какъ-то Алъ-Рази, Али-Бенъ-алъ-Аббасъ, Авиценна заслужили признательность потомства. Химія, можно въ нкоторомъ отношеній сказать, изобртенная Арабами, доставила имъ большія познанія о Природ, нежели какія имли о ней Греки, или Римляне, и была употребляема ими съ великою пользою во всхъ искусствахъ, необходимыхъ въ общежитіи. Преимущественно занимались они сельскимъ домоводствомъ, обращая прилжное вниманіе на климатъ, на почву земли, на средства размножать прозябенія и животныхъ, на все то, изъ чего съ помощію долговременныхъ наблюденій составляется система науки. За то ни одна изъ образованныхъ націй Европы и Азіи или Африки, древнихъ или новыхъ, неимла сельскаго Уложенія, такъ умно написаннаго, столь справедливаго, столь совершеннаго, какъ Книга сельскихъ законовъ, принадлежавшая испанскимъ Арабамъ. Ни одна еще страна мудрыми законами, смышленостію, промышленностію и трудолюбіемъ своихъ жителей невозносилась выше той степени сельскаго благосостоянія, на которой находилась Арабская Испанія, и въ особенности Гренадское Королевство. Искусства обработываемы были не съ меньшимъ успхомъ, и немене послужили къ обогащенію наукъ естественныхъ. Многія изобртенія, нын доставляющія намъ столько удобствъ въ жизни, даже такія, безъ которыхъ словесность никакъ не могла бы придти въ цвтущее состояніе, принадлежатъ Арабамъ. Бумага, въ ныншнее время столь необходимая для образованія ума, бумага, безъ которой Европа отъ седмаго до десятаго вка утопала въ варварскомъ невжеств, изобртена Арабами. Правда, что въ Кита отъ непамятныхъ временъ она длаема была изъ шелковыхъ охлопковъ, но около 30 года Геджиры (649 по Р. X.) сія втвь промышленности принесена была въ Самарканду, и когда цвтущій городъ сей былъ покоренъ Срацинами (въ 85 г. Геджиры), то одинъ Арабъ, именемъ Іосифъ Амру, принесъ съ собою въ Мекку, свое Отечество, способъ длать драгоцнное орудіе сообщенія мыслей человческихъ, вмсто шелку онъ употребилъ хлопчатую бумагу, и первые листы, почти подобные нын употреблявшимъ, появились въ 88-мъ году Геджиры (708 по Р. X.) Изъ Мекки искусство сіе съ быстротою распространилось по всмъ областямъ Арабскимъ, оно проникло въ Испанію, гд городъ Сатива, нын Санъ-Филиппо, въ Королевств Валенція, славится бумажными своими фабриками съ двнадцатаго вка. Кажется, что въ сіе время Испанцы замнили хлопчатую бумагу льномъ, которымъ земля ихъ была изобильна. Не прежде исхода тринадцатаго вка попеченіемъ Алфонса X, Кораля Кастильскаго, бумажныя фабрики заведены были въ хрістіанскихъ областяхъ Испаніи, откуда въ четырнадцатомъ уже столтіи перешли он въ Тревизу и Падуу.
Порохъ, изобртеніе коего приписывали Нмецкому Химику, извстенъ былъ Арабамъ по крайней мр за сто лтъ прежде нежели стали упоминать о немъ въ Европейскихъ лтпописяхъ: исторія свидтельствуетъ, что его часто употребляли въ тринадцатомъ вк въ войнахъ Мавровъ Испанскихъ, и даже есть слды, что онъ былъ извстенъ еще въ одиннадцатомъ столтіи. Стрлка магнитная, которой изобртеніе поперемнно приписывалось Италіянцамъ и Французамъ тринадцатаго вка, извстна была Арабамъ еще въ одиннадцатомъ. Географъ Нубійскій, писавшій въ двнадцатомъ, говоритъ о компас, какъ о предмет общеупотребительномъ. Цыфры, извстныя y насъ подъ именемъ Арабскихъ, и которыя, статься можетъ, приличне было бы называть Индійскими, по крайней мр, сообщены намъ Арабами, въ чемъ нтъ никакого сомннія, безъ нихъ ни одна изъ наукъ счисленія не могла бы доведена быть до этой степени, до которой достигли он въ наше время, и до которой давно уже приближались великіе математики и великіе астрономы Арабскіе. Число Арабскихъ изобртеній, которыми теперь мы пользуемся, нимало не думая, отъ кого они намъ достались, превосходитъ вроятіе, но сіи изобртенія входили въ Европу съ разныхъ сторонъ вдругъ, входили медленно, безъ шума, потому что провожатые ихъ невыдавали себя изобртателями, ибо въ каждой стран встрчались они съ людьми, знавшими, что длалось на Восток. Вс мнимыя открытія среднихъ вковъ таковы, что современная исторія, упоминая о нихъ въ первый разъ, говоритъ уже о нихъ какъ о вещахъ всмъ извстныхъ. Ни объ огнестрльномъ порох, ни о магнитной стрлк, ни о цыфрахъ, ни о бумаг нигд не упоминается какъ о новйшихъ изобртеніяхъ, a между тмъ они необходимо должны были измнить сущность войны, мореплаванія, наукъ и воспитанія. И могло ли статься, чтобы изобртатель незахотлъ прославишь имени своего столь важнымъ нововведеніемъ? Еслижъ онъ сего не сдлалъ, то не должно,ли заключитъ, что вс сіи изобртенія и открытія вносимы къ намъ были мало помалу изъ такой страны, гд были они всмъ уже извстны, и притомъ людьми обыкновенными, a отнюдь не геніями.
Въ такомъ-то блистательномъ состояніи находились науки и словесность съ девятаго до четырнадцатаго вка въ обширныхъ странахъ Исламизма. Печаль наполняетъ душу при взгляд на длинной списокъ именъ, теперь намъ неизвстныхъ, но прежде знаменитыхъ, при одной мысли, что рукописи, нын погребенныя въ пыли немногихъ библіотекъ, долгое время сильно содйствовали образованію ума человческаго! И что осталось отъ толикой славы? Только пять или шестъ человкъ могутъ посщать сокровищницу Арабскихъ рукописей при Ескуріальской библіотек, сто или боле человкъ находится еще такихъ въ Европ, которые, перенесши труды тягостные, пришли въ состояніе разрывать сіи золотые рудники Восточной словесности, но симъ людямъ весьма не легко доставать рукописи, вообще рдкія и малоизвстныя, и они не могутъ возноситься до той высоты, съ которой обозрвается все пространство литтературы, только одна ея часть въ удлъ имъ достается. Съ другой стороны, обширныя области, въ которыхъ господствовалъ, или еще нын господствуетъ, Исламизмъ, для наукъ несуществуютъ. Сіи роскошныя поля Феца и Марока, за пятъ сотъ передъ симъ лтъ славившіяся Академіями, Университетами, библіотеками, превратились въ пустыни знойныя и песчаныя, въ которыхъ власть раздлена между тиграми и тиранами, смющійся плодородный берегъ Мавританіи, гд торговля, искусства и земледліе находились на высочайшей степени благосостоянія, нын представляютъ гнздилища разбойниковъ, распространяющихъ ужасы на моряхъ и посл гнусныхъ подвиговъ предающихся постыднымъ забавамъ до тхъ поръ, пока ежегодный моръ, отмститель за оскорбляемое человчество, не придетъ къ нимъ требовать своихъ жертвъ. Египетъ, прежде плодородный, почти совсмъ засыпанъ песками. Сирія, Палестина опустошаются бродящими Бедуинами, которыхъ еще страшне Паша, управляющій сими странами. Багдадъ, нкогда обиталище роскоши, могущества, просвщенія, разрушенъ, славные Университеты Куфы и Бассоры закрыты, a въ Самарканд и Балк также уничтожены. На семъ неизмримомъ пространств, въ два или три раза пространнйшемъ всей Европы, ничего нтъ боле кром невжества, рабства, ужасовъ и смерти. Немногіе только люди могутъ тамъ читать нкоторыя изъ писаній знаменитыхъ своихъ предковъ, немногіе могутъ понимать, и ни одному не можно получить ихъ. Сего необъятнаго богатства Арабской литтературы, которую мы окинули однимъ только взглядомъ, сего богатства нтъ уже ни въ одной стран, подвластной Арабамъ или Музульманамъ. Не тамъ искать нын должно славы великихъ мужей ихъ, или ихъ твореній. Все, что ни уцлло, находится въ рукахъ неприятелей ихъ, въ хрістіанскихъ монастыряхъ, въ библіотекахъ государей Европы. И чтожъ? Сіи обширныя земли не завоеваны, не побдоносной чужестранецъ расхитилъ сокровища ихъ, истребилъ ихъ многолюдства, уничтожилъ ихъ законы, ихъ правда, ихъ духъ народный. Ядъ находился внутри ихъ, онъ созрвалъ, и напослдокъ все повергнулъ въ ничтожества.
Кто знаетъ! быть можетъ, черезъ нсколько вковъ сія самая Европа, куда перенесено царство наукъ и словесности, гд сіяетъ оно столь лучезарными лучами, гд эдакъ хорошо разсуждаютъ о временахъ прошедшихъ, гд такъ хорошо сравниваютъ литтературу и обычаи разныхъ древнихъ народовъ, будетъ пустою и дикою, какъ холмы Мавританіи, пески Египта, долины Анатоліи! Кто знаетъ! въ земл совершенно новой, можетъ быть на высотахъ, источающихъ Ореноко или рку Амазонскую, можетъ быть въ неприступной донын, высокими горами отдляемой стран Новой Голландіи явятся новые народы съ другими нравами, съ другими нарчіями, съ другими мыслями, съ другими религіями, народы, которыми еще разъ возобновится родъ человческій, которые будутъ учиться древностямъ,— съ удивленіемъ узнаютъ о томъ, что мы существовали въ мір, что мы имли понятіе о предметахъ, которые и имъ будутъ извстны, что мы, какъ они, мечтали о слав, узнаютъ и пожалютъ о слабости усилій нашихъ…
Сисмонди Ж.Ш.Л. де. О литературе арабов / [Из ‘De la Litterature du midi de l’Europe par J.C.L.Simon le de Sismondi’], [Пер.] М. [М. Т. Каченовского] // Вестн. Европы. — 1818. — Ч. 102, N 23. — С.175-216.